Наследие

Что прячется в твоей поганенькой душонке?
Позволь в замочную мне скважину взглянуть.
Ты одинока, надоели ползунки и распашонки,
От криков детских отдохнуть хотя б чуть-чуть.

Тебе шестнадцать, глупый раненый ребёнок,
И рада бы сама ещё за мамой бегать вслед.
И тихо так шептать себе под нос спросонок,
"Мамуль, ведь время рано. Разбуди меня в обед".

И с матерью война, и папочке не нужен стал ребёнок.
Родив, сказала гордо ты, "Маман, я взрослая теперь".
И вслед за ним, будто на привязи телёнок,
Ушла средь ночи, средним пальцем тыча в дверь.

Ты шла с кульком и гордость просто распирала,
В самостоятельность себе с мальцом открыла дверь.
Закутав сына в мятое и от мочи сырое одеяло,
Старалась думать, что минует череда потерь.

Но вот прошла неделя сквозь шатанья по притонам,
И ты, потратив скудных сбережений свой запас,
Почувствовала, будто тяжестью плиты трёхтонной,
На разум давит блеск распахнутых сыновьих глаз.

Всё в жизни, будто завертелось адской каруселью.
Послушав шепот демонов, презрев мораль и риск,
Решила завязать с обрыдлой жизни канителью,
Глотая слёзы, слушая ребенка измождённый писк.

Всё в том же грязно-жёлтом и пропахшем одеяле
Был выброшен ребенок в бак, устроив крысам пир.
В тот миг глаза твои безумным пламенем сияли...
И ты решила навсегда оставить этот скорбный мир.

Душа рвалась измученною птицей в клетке,
Кидало в жар, затем мороз сковал твоё нутро.
Смеясь, глотала ты таблетку за таблеткой,
Считая смерть такую в данном случае добром.

***

Спустя неделю пресса лишь об этом говорила.
Народ всем городом младенца скорбно провожал.
Тебя же в псих-лечебницу на годы поместили,
Где по ночам с тех пор малыш пронзительно кричал.