На раскопе

Копали... в поиске убитых,
а те, как будто расползлись,
нашли железок два корыта,
и совершенно целый шприц.

Остатки гипса, рвань брезента,
осколки жёлтого стекла,
жгута коричневая лента,
кривая, ржавая пила.

Давно пресытились металлом,
нашли "буржуйку", а под ней,
каверну, полную, навалом,
коротких, мелконьких костей.

Мой корешок, Сергей Девяткин,
по службе - доктор полевой,
сказал - Ну, это точно пятка,
уставясь на мою ладонь.

А верно, пятка...характерный,
знакомый костяной желвак,
война - трипроклятая стерва!
Да их там сотни?! Как же так?!

Плюсна ноги, деталь запястья,
огрызков трубчатых намёт,
как будто здесь оборонялся,
кошмарный, адский пулемёт.

И сыпал гильзами - костями.
Откуда столько... рук и ног?
Мы тола в костерок строгали,
но кофе в горле поперёк!

Явился старичок почтенный,
от деревенской стороны.
- Стоял здесь госпиталь военный,
в  давнишние года войны.

Тощой, дублёный суховеем,
нахохленный, как воробей,
глаза с лукавинкой смотрели,
из под приподнятых бровей.

Пиджак потёртый, домотканка,
щетины белые торчат,
висит засаленная планка,
по моему, за Сталинград.

- Народу там была, орава,-
гость улыбнулся и кивнул,
рукав пустой болтался справа
трубой раздутый на ветру.

Большой... шатровые палаты,
машины, лошади, кошмар! -
старик с улыбкой виноватой,
достал потёртый портсигар.

И я, король дерьма и пара,
уборщик, столяр, истопник,
порой, работал санитаром,
рукастый, трезвенный мужик.

Со спиртом было очень строго, -
он потянулся прикурить.
- А косточки? Так руки - ноги,
гангрена... как её лечить?

Пилой, родимой, ёлки-двадцать!-
Дымнул, закашлялся, - Эх, мать!
Уж лучше без ноги остаться,
чем в землю молодым сыграть.

Хоть "чемоданчиком", а любо,
на белом свете жить и жить,
здесь где то и моя, голуба,
отдельно от меня лежит.

Летун повадился с крестами,
палатки лихо шинковал,
гонялся по полю за нами,
чуть что - на бреющем линял.

Из хирургии, напрямую,
ведро с обрубками тащил,
Летит!... Шарах! Руки не чую,
осколки кости, нитки жил.

Где-инде бы подох...три пули,
истёк бы кровью, без затей,
отрезал руку доктор Шульман,
душевный, добрый был еврей.

И врач от бога, нынче в мире,
таких не родится сто лет,
его жену и дочку, Миру,
загнали фрицы на тот свет.

А он не знал, всё слушал сводки,
когда Житомир будет наш...
Серёга вынул флягу с водкой,
- Давай глотнём, а то мандраж.

Налили деду, он с почтеньем,
принял, занюхал рукавом,
- Пора мне, хлопцы. В воскресенье,
мы к вам с внучатами придём.

Пускай посмотрят, пострелята,
чем нас калечили враги
пускай помогут, если надо,
- Советом, батя, помоги.

- Вам, мужики, копать в низине,
главврач когда то говорил,
- Там,за оврагом, в луговине,
наверно, сотни три могил.

Бывало, раненные мёрли,
от смерти не заговорить,-
сглотнул комок...першило в горле,
- Эх, сколько... а могли бы жить.

Там в каждой яме по десятку,
а то и боле - кто считал?
в журнал писали по порядку,
да только где он, тот журнал?

В штабной автобус, дальнобойный,
шальной придурок угодил,
я к тому времени в Коломну,
на санитарном укатил.

Ходите в гости, дом у брода,
имею, что метать на стол,
сынки, ищите, там народу ...
перекрестился и ушёл.

Ушёл солдат, живые мощи,
мотал воздушным рукавом,
лопатки острые, как поршни,
ворочались под пиджаком.

Найти бы всех, кто слепо сгинул,
спасая родину свою...
Молчала яма, рот разинув
а мы стояли, на краю.

05. 04. 2016г. Пятаченко Александр.