В глубине Твоих пламенных глаз

                *     *     *
В глубине Твоих пламенных глаз, где вкачал своё время в два берега,
с непорочным зачатьем под парусом было б проще пройтись по воде,
чем, с Сибирской Равнины начав, где в себе мы до расы добегались,
группировкой в нахмуренной очереди, как детсадом, на вырост владеть.
Прохожу не студёный режим, где бросали б в подвалы - опомниться:
мясоеду - с крупою на карточке - до молитвенных глаз ли дойти?
В допотопной сейсмической мгле зарождалась медийная поймиЦА,
где подряду нордической собственности предпочёл бы студийный RT.

Гений притчи не сломит печать поручительством новой доверчивости,
чтоб, клеймённые, в вежливой форме мы подпадали под чей-то тариф.
Так в своих и чужих поясах - как два пальца в розетку - довертишься,
что выходишь в сплошное Сияние, за ключицей свой след затворив.
Нет подписчиков к слову «прощай», на каком диалекте б ни значилось.
Так, заполнив пространство меж водами и стоянием Рцы в мутной мгле,
рдеет синий огонь по ночам - обороны лишённый, знать, начисто -
что читается: «нет больше хода мне», - можно мимо пройти, не наглев.

Спровоцировав право на жизнь, ходят души в подтянутой внешности
и проспектом широкой зависимости наблюдают, куда поведёт,
где к составу аминокислот лобной костью часть бога примешивается,
чтоб программой крутого развития завершил в них двойник-идиот.
Узнаю только то, что я есть - да и то, если в волны не трогаюсь, -
не включаюсь в свои означающие, сняв ботинки при помощи ног. -
У меня на душе простота, как с подливой пюре и бефстроганов
переварит желудок, растроганный, - словно Баха в себе превозмог.

Так берутся (как страны) в залог ротозеи с присутствием частности.
И божественный привкус отчаянья единит Чёрный камень и Крест.
Я в своей образцовой тюрьме - пока память от снов зачищается -
за один только раут с изменниками пару раз в одночасье воскрес.
Переменчивый запах свобод - переимчивый подкуп в наставниках -
и весёлая партия бременских выползает, как вошь из щелей.
Не затем ли в крещенский мороз в кафедральном соборе выстаивал,
чтоб в глубинном дыхании времени не о чём уже не сожалел?

За портьерой с прозрачных дверей не появится образ как спутница,
где б по-новому грезилось пришлому, в чём найдёт он опору на жизнь.
Скорей горы Уральской Гряды под напором разлома расступятся,
чем в непрерванном акте бессмертности мне стигматы дадут обнажить.
Видно, взял я чуть больше, чем мог, так что муза, напрягшись, измаялась
в ежедневном порыве от трапезной разгонять фюзеляж на шасси.
Под крикливую течь из ребра отправляю ей круглые смайлики,
чтоб в невиданной птице с окошками пассажиры по делу нашлись.

Я бы северный тракт взял в исход, где взойдут города, словно пастбища.
Под магнитной раздачей на кубики планетарной подруге б воздал.
Что ж ты, северный брат по ребру, под десницей Борея запаздываешь
опрокинутый кубок воззвания с Баррикадной забросить нам в дар!?
На мембране ещё голоса в красных буднях республик не вывелись:
тронной речью отброшенной земщины паровоз наш застрял на пути.
Так, в предвыборной гонке за власть отщепенцы стекаются в Вильнюсе,
чтоб таких же, на шляхте повёрнутых, в воспалённый эфир напустить.

С первым всходом взрастёт лебеда. Но с прополкой и - зёрна прорежутся:
глинобитною тягою к творчеству правы те, в ком рука как рычаг:
пока рвали на части страну, шёл набор - с отрицательным резусом,
но, как долг был заплачен за зодчество, - может, станут другие крепчать.
Средний слой пока ходит под стол, и в открытые ставни мерещится:
за пелёнками сад, занавешенный, держит небо в продажных руках.
Кто замкнул твои склочные дни, ключ подкинув под коврик
                застрельщицы,
так что время, вменённое Зодчему, может каждый в себе подстрекать!?

Я включил в себе слух, как радар, и в разгон пустил душу настроиться
на ближайшее время по выборам - для меня вроде Мартовских ид, -
от которых духовный подъём возьмёт время, как в люльку, до Троицы,
что-то в души нам впишет на корточках и опять что-то в слухах родит.
Записать свою душу б на диск, где был Цезарем заклан для Нового,
в маркированной штатной полемике государствам дал случай взрасти.
Пока в схватке фрахтующих масс Мировой океан завоёвывают,
вбитый в небо второго пришествия, ржавый гвоздь кровоточит в горсти.

Запали меня, скрытая жизнь, подготовь, - как для сдачи Брундизия -
у меня в незаконченном нынешнем палым небом сошлись голоса:
тридцать три подставных фонаря пригодились на то, чтоб я выздоровел,
чтоб на кромке отжатого времени я в пол глотки свой срок разглашал.
К Рождеству встанет в небе звезда; и морозы в неделю усилятся.
Изнурительный труд небожителей в долгий ящик отложат, как взгляд:
сколько с рук ни тасуй за сукном, слаще нет, чем генштаб за кириллицей, 
хоть колодою карт от правительства уже больше смешат нас, чем злят.

Ни в коня был им, видимо, корм, что в подходах потёмками шарились.
Губернаторский корпус на выданье ниже пояса чувствует стыд:
 - Кто сказал, чтоб в сезоны любви расходились глаза с полушарием,
и за брачным контрактом от Путина третьим лишним Навальный не стыл?
Ветераны глубокой тоски прячут ум свой к подружкам под лифчики
и, с одной расфасовки до следующей, только крепче свой рот стерегут.
Так, в далёкие, царские дни, - голубой капитал обналичивая, -
«декабристов» сплавляли с оказией в (жирный нефтью и газом) Сургут.
 
Так, с души сняв семейное дно, - род трансляции «нобелей» с кладбища -
за разгрузочным актом истории входишь в зону страды воронья,
где на Святки, с тарелкой в руке, не пасьянс с домоуправом 
                раскладываешь,
а Кармен, в полотенце завёрнутую, вносишь в спальню в правах уравнять.               
Не подумай, что течь в потолке прогнозирует вид твой на жительство,
где сатурновы кольца предчувствия тяжелее, чем санкции «за…».
С тыщелетней московской ордой под гражданской опекой 
                сожительствуешь, -
сам не рад, что семейной историей многим недругам рот развязал!

Новый Год прикорнёт на носу, - да с конька за Людмилой и -  скроется.
Зазеркальем, кормящемся чувствами, тень Руслана набрякнет, как тать.
Хорошо б, чтоб в нескорые дни, мне не вызвали вовремя «скорую» … -
не пришлось чтоб кому-то из родственников, как ублюдка, в коляске
                катать.
Ну а так - свежей ели Всем в след! да, в бинокль смотря, пусть всё    
                сбудется:
с каучуковой нежностью к прошлому расквитаться в апрельский канун,
где гранитно-свинцовый подъезд новым щебетом с улицы будится,
чтоб с таблички - на чёрном да золотом - с парой фраз из себя воркануть.