Мои сны. Когда я сплю, я живу ярко и по настоящему

Мы все конечно видим сны.
Сны, часть нашей жизни.
Мои сны сказочным мостом ведут туда,
Где мне приятно находится.
Мои сны как яркая палитра,
В них много красочных цветов.
В них удивляюсь, в них хочу я находится.
В них узнаю, в них забываю на самом деле где я.
Их помню, в них возвращаться я мечтаю,
В них все прекрасно, в них такая жизнь кипит!
Я в них и плачу,
И могу смеяться!
Могу дружить, могу сражаться!
Ненавидеть и по настоящему любить.
Утром тяжело так просыпаться,
Из снов чудесных уходить.
Мне дни даны страдальческим мучением,
Так долго тянутся до вечера часы.
Я засыпаю с нетерпением,
Что бы скорей вернутся в свои сны! 

Свой самый первый яркий сон,
Увидел я лишь год назад.
Лес, поле, какой то стадион и группа спорящих ребят.
А я как будто с ними здесь, но не стою у них в кругу.
Как будто здесь и как бы нет...
Как будто сверху, будто бы лечу!
И слышу все и незнакомый мне язык внимаю,
Кому то я помочь хочу.
Немного смутная картина, сознание куда то унесло.
Но вдруг я чётко понимаю, что я один из них..
И вижу что я всё-таки в кругу,
Вижу так, со стороны...
И чувствую как обижают меня другие пацаны.
Я для них ничтожен, я вызываю смех.
Каждый мне удар наносит,
Не больно кажется,
Но унизительно, при всех.
Я их боюсь, я трушу.
В круг меня загнали,
Мне страшно.
Они прутом меня терзают и мерзкий карлик называют.
Теперь как будто снова я вверху, невидимый, лишь наблюдаю.
Но чувствую что я одновременно и в кругу стою,
И что действительно я карлик.

О боже, как я не красив.
Кривые ноги, голова большая.
Лицо от тумаков прикрыл, маленькими хилыми руками.
Как захотелось мне что б это всё был сон.
Не веря в то что так бывает наяву.
Я поскорей проснутся захотел, закончить подлую игру.
Но не могу.
Уже сильнее боль.
Я чувствую как бьют прутом, ногами.
Сейчас проснутся мне ни как, я здесь стою, я этот карлик.
Что делать мне?
Решение отбиться и устоять против толпы, я принял сам.
Не поняв как может так случиться, ведь много их а я один.
Сжав кулаки и утирая слезы,
И зная что дороги нет назад.
Ударил первых двух что ближе,
Ударил так что затрещали кости в кулаках.
И бился я с закрытыми глазами, все сильнее сжимая кулаки.
И очередно под мои удары, попали все из обижающей толпы.
Глаза в слезах и сердце бьется быстро и стучит.
Я победил!
Вокруг испуганные лица, их лица были в синяках.

Сон прерван, я проснулся задыхаясь.
Очень долго себя в порядок приводил.
Я помнил всё и мне тогда так показалось,
Как будто и не сон всё это был.
Я пытался прояснить сознание, не мог я это видеть наяву.
Но в зеркале лицо увидел в свежих шрамах,
И на руках костяшки сбиты до крови.          

Я день провёл в тяжелых мыслях, мне тридцать лет, я видел много снов.
И никогда не приходилось становится, участником таких немыслимых боев.
Пытался детство вспоминать, какие сны я видел в нем.
Но лишь обрывки находил, мой мозг совсем не помнил их.
Страх и жуткое непонимание, ими взят я в оборот.
Любопытство и неуемное желание видеть дальше, двигало вперёд.
Я ждал ночей, я видел сны.
Они прекрасны и страшны.
Я начал вскоре понимать, что жизнь моя не днём а ночью когда спят.               

Как вы поняли из прежних строк, я начал видеть сны такие,
Которые способны вызвать шок, у тех кто видит сны простые.
Снов было много  и многими я был во снах.
Сны уходили, снова возвращались.
Сменяло любопытство страх.
Во снах меня терзали, убивали.
Во снах любил и жизнь готов я был отдать.
Быть верным другом, быть тираном приходилось.
Все сны имели место явью быть,
А я попавший в их капканы,
Обязан помнить, не забыть...   

Один из других снов...

Утро, но ещё совсем не расцвело.
Ещё укутано всё в сумрак.
Крадётся кто то с маленьким узлом,
Тайно, что бы другие не узнали что там.
Украдкой, по сторонам с испугом озираясь.
Молодая женщина в узле несет дитя.
Одной рукою рот ему сжимая, другою узелок качает, что то тихо бормоча.
Но слышен, слышен тихий плач. Ребёнка плач и жуткий материнский стон.
Она несёт его к колодцу.
Вот он.
Но все сильней младенца плач, рука не может крик сдержать,
И мать в колодец бросила его, мать сыну стала палачом.
И тут же быстро убегая, глотая слезы, рот закрывая кулаком.
Безумным взглядом всё так же озираясь, вбежала в тихо спящий дом.
Господский дом, в нем она служанка.
Здесь жизнь ее не стоит ни чего.
Здесь вволю над ней могут издеваться, здесь железом слугам жгут клеймо.
В постель гостям кладут насильно,
Здесь мучают и палками за ослушание бьют.
Здесь смерть любимым служит наказаньем,
Здесь все зависит от господ.

Вот так и сын её рожден в насилии,
Рожждён и тут же смертью поглощен.
Утоплен матерью сегодня,
Умерший не клейменым малышом.

Она наказана сегодня будет,
За то что забрала жизнь нового раба.
Она сегодня сто плетей получит,
Сегодня будут в гневе господа.

Она давно себя лишить хотела жизни, все истязания прервать.
Но не одна она на свете, с ней беды делит младший брат.
Про колодец никому она не скажет.
Он брошен и воду, из него уж много лет не пьют.
Он малышу стал вечной колыбелью,
Его обитель не найдут.

Я видел этот сон так ясно,
Запомнил это место и этот дом.
Проснулся мокрый, задыхаясь, с водою полным ртом.
Её сполна я нахлебался...я был тем самым убиенным малышом.

Я другою ночью видел продолжение,
Я видел как мою казнили мать.
Как младший брат ее повешен в наказанье.
Как крови эти нелюди хотят.
Как больно было наблюдать за этим,
Как мне хотелось все здесь изменить.
Но в этом сне мне неподвластно это,
Ужасный страх и боль потерь пришлось мне пережить.

Я мучился, такой тяжелый сон, но много позже я увижу что младенец будет жить.
Он был спасён, невольным случаем судьбы.
Тем ранним утром, Римским генералом.
Ведущим легион домой после войны.

Генерал услышал детский плачь взахлеб,
И по приказу малыша достали.
В колодце смерть он не нашёл, воды давно там было мало.
Его падение трава и мох смягчили,
Вот так он снова жизнь обрёл.
И был в театр императору подарен,
На сцене нужен маленький актёр.

Во снах я видел продолжение,
Во снах я видел сам себя.
Как рос и как меня учили,
Читать, писать учителя.
В театре исполнял я роль раба,
Роль мифических существ.
С рождения кожа у меня темна.
Я цветом кожи не похож на всех.
На сцене я комедиант, имел у зрителей успех.
Аплодисменты сыплет зал, улыбки дарят мне и смех.

Среди комедий, драм и гладиаторских боев прошли мои пятнадцать полных лет.
Однажды императору визит нанёс султан.
Он в развлечениях посетил театр, моей игрой он оказался впечатлён.
И попросил меня в подарок.
Я был подарен для него, и средь других подарков и наград,
В чужие земли увезён, в османский султанат.

В гареме жить мне суждено, как всем актерам при дворе.
Я был насильно оскоплён, что б плотских не познать утех.
Прожить кастратом и шутом.
Такую долю султан выбрал мне.
Ох как же я тогда страдал,
От болей и нежелания жить.
На сцене я играть устал,
Я всей душой возненавидел зрителей.
Я презирал их, я их унижал, высмеивая злыми шутками.
Мне с рук сходило все, ведь при султане я комедиант,
Он громче всех смеялся,
В театре он был главным посетителем.
А я его любимый шут, покорный чернокожий раб.
Он мне поблажками платил, когда ему я угождал.
Но ненависть моя росла, копилась злоба и жестокость.
Я радость научился получать, смотря на казнь других а казней было много.
Ох как хотел быть палачом.
В театре где комедий не играют.
Где жертвы обретают смерть а зрители покорно наблюдают.
Ох как бы я хотел терзать.
Рубить и вешать, лишать жизней.
Я наслаждение получал от таких ужасных мыслей.

Живя в гареме средь наложниц,
И жён великого султана.
Лишь красотой, одной из них я увлечён.
Я увлечён женой с прекрасным именем Роксана.
Ее готов боготворить.
Её глазами зачарован.
Я с ней боюсь заговорить, цепями страсти к ней прикован.
К ней страсть моя чиста.
Без похотливого изъяна.
И что могу я?
Ведь я же оскоплённый раб.
Она, любимая жена султана.

Я жил и понимал что тщетно жизнь моя сгорает.
Играя роли при дворе, стать палачом сильней мечтая,
И ту в мечтах любил, которой не достаться мне.
Любил прекрасную Роксану.

В один из дней, небрежно для гостей играя.
Я уловил пристальный взгляд.
Эти глаза среди других всегда узнаю.
Она пришла сегодня в первый раз,
Разместилась скромно с краю зала.
Сегодня буду я блистать!
Лишь для тебя одной моя Роксана!
И никакая паранджа, не сможет скрыть глаза любимой,
Не сможет скрыть улыбку милую. 
Улыбка а не смех тупой толпы.
Слеза тихонько по щеке ее стекала, когда мною были прочтены стихи,
Мои стихи она прекрасно понимала.
В стихах лежит сокрытый смысл и чувствовать его не каждый может,
Она украдкой улыбалась мне, кивая в подтверждение осторожно.

Я после представления уснуть не мог, глаза любимой вспоминая.
Её улыбку, её рукой в верх убранный платок, лицо на время открывая.
Она красива, не моя, её касаться право не имею.
Любить могу, она в мечтах, мечты разбить ни кто не смеет.

Гарем большой в нем тысячи наложниц, покой их стережёт из евнухов охрана.
И каждый евнух головой отвечает пред самим султаном.
Она пришла нежданно ночью, провёл ко мне ей преданный охранник.
Мы говорили с ней о разном, уже не вспомнить точно, я наслаждался тем свиданием.
И на прощанье уходя, она меня поцеловала.
Я обнял и к себе прижал.
И прошептал: Люблю тебя моя Роксана.

Стихи и песни посветил, другие имена в строках меняя.
Со сцены ей любовь дарил.
Ночами нежно обнимая,
Целуя тихо говорил:
Люблю тебя моя Роксана.

Кастрат и шут комедиант,
Казалось что могу я в этой жизни?
Могу любить, любовь меня спасла.
Увела от жутких мыслей.
Пусть не со мной одним она ночами делит ложе,
До этого мне нет и дела.
Страсть, мою переполняет душу,
Она целует мои губы, я ласкаю её тело.
Пусть ночи редки, все равно,
Мне лижь бы видеть её рядом.
Мне хочется лишь одного,
Что бы меня она не забывала.

Летели месяцы и годы.
Роксана сына родила султану.
Но приходить ко мне не перестала,
Была по прежнему моя,
Короткими любовными ночами.
Я про неё все узнавал,
Она все обо мне узнала.

В какой то миг все оборвалось,
Про нас с Роксаной донесли.
Меня ждала султана кара,
К закату приближались мои дни.
Был судный день.
Я был закован и стоял на плахе.
Был обвинён в измене.
Прежде чем палач достанет меч,
Молил мое услышать объяснение.
Мне дали слово, султан мне разрешил.
И я играл спектакль своей жизни.
И я себя в нем не щадил, унижаясь,
Всех вокруг смешить пытаясь,
Гордость я переступил, спасти любимой честь стараясь.

Кривляясь у толпы спросил: - Мол кто я?
-Чернокожий шут, который лишь то и умеет, что б вам на сцене угодить!
-Что бы всем стало веселее!
-Зачем мне женщина, ведь ничего в штанах я не имею!
И снял штаны, то место показав, крича толпе:
-Наверно на меня донёс какой то старый евнух, в конюшне видя у коня,
То что всегда ему иметь хотелось.
-Так я хоть чёрный, но не конь, скорее бесполезная кобыла.
-Ни молока, ни жеребят...
Толпа от смеха взвыла.
Я слышал злобный смех толпы, мне пошлые кричали шутки.
Я слышал как султан смеётся громче всех.
Как и раньше мне даря аплодисменты.
Мне было больно унижаться но слезам я выход не давал.
Во весь рот я улыбался и смеялся.
И смех как плачь я изливал.
Я хотел развлечь толпу, показал свою всем немощь.
Я хотел что бы султан свой гнев сменил на милость.

Он сменил, сказав что все же я его любимый шут.
Но должен выбрать наказанье.
Другим что б было в назидание.
Я ответил, что свой готов отсечь язык.
И на руках все свои пальцы.
Что бы не смог я больше говорить,
Что бы всегда оказанную милость помнил.
А после в палачи себя определить, просил.
Немым калекам места нет на сцене.

Мне дали нож и я язык себе отрезал.
Мне дали меч и я все пальцы на руках отсёк.
Я себе не выбрал смерти, я не мог предать её,
Я не мог её оставить, я с ней рядом быть хотел.
Моя любимая Роксана, она ведь всё, что в жизни я имел.

Год прошёл, я стал искусным палачом.
Я лучшим стал во всем дворце.
Сечь кинжалом и мечом, рубить на плахе топором, сжимать в тисках,
Душить петлей, кости молотом крошить, жечь клеймом и бить кнутом,
Тела людские потрошить.

Я стал искусным палачом, со смертью начал я дружить.
Мне казни кажутся потехой.
Порой одев костюм шута,
На площади я обвинённых вешал,
А после гениталии срезал и пожирать бросал собакам.
Ужас людям.
Мне лишь смех.
Я всех их ненавидел.
Мне кровавый по душе успех.
Подвал кровавый стал моей обителью...