Лошадиная болезнь

В детстве я благоговел перед терминами. Термины казались мне редкими бабочками, которых непременно нужно поймать и исследовать. Сложносочинённые словечки моментально прилипали ко мне.

У нас в семье был родственник. Родители как-то сказали про него, что он ипохондрик. Я немножко подумал и решил для себя, что этого родственника называют ипохондриком, потому что он часто ходит на ипподром (хотя на ипподром он не ходил, что в данном случае не имело никакого значения). Я ещё немножко подумал и понял, что мне тоже надо на ипподром. Я спросил родителей, когда родственник сможет взять меня с собой посмотреть на лошадок. Родители не придумали ничего лучше, как сказать мне правду, злодеи, и объяснили, что ипохондрия не имеет отношения к лошадям. Они добавили, что это у родственника такая болезнь.

Всё последующее детство я очень жалел того родственника. Ещё бы – у него была редкая лошадиная болезнь от частого посещения ипподрома. Так в моей детской голове замкнуло после взрослых объяснений.

А когда я вырос, эта лошадиная болезнь настигла и меня. Какое-то время я был несчастливо женат на этой даме с красивым древнегреческим именем – Ипохондрия.

Я ходил к врачам с маленьким узелком с вещами, как ёжик в тумане. Каждый раз я был уверен, что не вернусь. Что меня госпитализируют. Или даже – сразу похоронят, тихонько прикопают во дворе районной поликлиники, под бузиной.

Я шёл в кардиологу за инфарктом, к неврологу за инсультом, к окулисту за катарактой. А эти некомпетентные коновалы (лошадиная болезнь, мы помним) прогоняли меня прочь с флакончиком валокордина. А кто-то и с матом. Как тот терапевт, которого я посетил трижды с вопросом «доктор, ну, может, всё-таки на этот раз я помру?».

Я столкнулся с редким непрофессионализмом врачей, учитывая, что симптомы у меня были очень серьёзными. Например, красное лицо. Как можно выставить за дверь человека с красным лицом? Это же стопроцентно отправить его на верную гибель. Красное лицо – не шутки. Вон, у Конан Дойла в «Этюде в багровых тонах» Холмс по красному лицу даже вычислил преступника.

Конец моим мучениям положил клещ.

Я загорал на даче на траве и задремал. Очнулся я от ощущения укуса в правой руке. Я вскочил. По руке полз клещ. Я немедленно поместил его в баночку с крышкой. Я знал, что клещей после укуса надо сохранять, чтобы затем показать специалисту. Я это знал, потому что не мог больше полагаться на непрофессиональных коновалов и перелопатил тонны медицинской литературы. Далее, я внимательно изучил место потенциального укуса и обнаружил нештатное покраснение. Не того критического уровня бордовости, как моё знаменитое в узких медицинских кругах Измайлово красное лицо, но всё равно тревожного цвета.

Я собрал маленький узелок с вещами и отправился в Центр Эндохирургии и Литотрипсии на Шоссе Энтузиастов. Я был уверен, что лишь это медицинское учреждение со сложным названием способно помочь в моем исключительном случае. Возможно, на мне даже защитят докторскую диссертацию. Посмертно.

В регистратуре долго придумывали, к какому врачу отправить меня с Геннадием. Геннадий – именно так моего клеща прозвали злобные бесчувственные родственники, к которым я сначала обратился за помощью. Я загорал в воскресенье, а медицинское учреждение со сложным названием по воскресеньям не работало. Мне пришлось почти целый день ждать понедельника. Я боялся, что Геннадий скончается в банке и не принесёт свою никчёмную жизнь в жертву на алтарь науки. Я гуглил в интернете информацию, как продлить жизнь этого изверга. Собственно, именно после того, как мой ехидный младший брат подглядел, как я вбиваю в поисковую строку запрос «чем кормить клеща», он и придумал это неуместное прозвище. В итоге нас с Геннадием отправили к кожнику. Я не сказал в регистратуре, что я с Геннадием, иначе нас отправили бы к психиатру.

Когда я вкратце, за полчаса, изложил суть своих жалоб (врачи меня спрашивают «на что жалуетесь», самоубийцы), я вновь заметил этот странный взгляд. Я видел этот взгляд у каждого специалиста, к которому обращался, после изложения сути своих жалоб. В нём читалась попытка к бегству, вопреки клятве Гиппократа.

Кожник, женщина, принялась осматривать место потенциального укуса на моей руке. Я остановил её в районе своего затылка, сказав, что она заблудилась.

«Странно, - сказала очередная некомпетентная женщина в белом халате, - я ничего не вижу».

«Если вы не видите, - произнес я свой дежурный текст, который выдавал каждому второму врачу в прошлом, шипя и кроша зубы, - то это не значит, что там ничего нет».

«Ну, вы можете сдать анализы в инфекционном центре…» - наконец, попыталась она спасти мою жизнь.

«Я его поймал», - прошептал я ей заговорщицки. Я не хотел шептать, просто от волнения у меня запершило в горле.

«Кого вы поймали?» - спросила женщина.

«Клеща, который меня укусил, - ответил я, - показать?».

Доктор даже как-то отпрянула после этого моего предложения. Странная реакция для кожника, которому наверняка показывали вещи и пострашнее, подумал я.

«Понимаете, мне нет большого смысла на него смотреть, - заметила она, - клеща нужно сдать в лабораторию для проведения анализов…»

Мы помолчали. Доктор взглянула на моё красное лицо с некоторой тревогой.

«Ну, если хотите, давайте посмотрим», - сдалась она.

Я достал баночку. Открыл крышку. Вот он, успел подумать я, тот роковой момент в моей жизни, когда мне поставят долгожданный диагноз «энцефалит». Не хватало только симфонического оркестра и «Кольца Нибелунгов».

Я перевернул баночку. Геннадий упал на листок бумаги, который предусмотрительно подложила доктор. Мы оба склонились над телом.

Эта гнида сдохла. Никаких признаков жизни. Я был обречён.

И в этот момент Геннадий побежал. Прямо сходу, с разгоном до ста за несколько секунд, как Порше. За весь предыдущий день я ни разу не видел Геннадия в движении. Он тихонько дремал на дне баночки. И только сейчас я впервые обратил внимание на то, что для клеща Геннадий несколько продолговат. Доктор ловко поймала его обратно в баночку, поднесла ближе к глазам, встряхнула.

«Знаете что, коллега, - задумчиво произнесла она, разглядывая Геннадия, - мы с вами только что чуть не отправили на казнь честного муравья».


ОЛЕГ БАТЛУК