Тосса-никки или ни дня без сакэ

Эпоха Хэйан. Это такое — золотое посреди бедствия. Устои рушатся, народ живет плохо, только аристократия, как будто отделившись стеклом, в своем мирке создает шедевры.

Будто еще недавно был век богов.

В религиозных воззрениях хэйанская традиция складывалась из обрядов, граничивших с шаманством и магией, из мистики даосов, конфуцианства и таинств буддизма.
Например, культ аскетической жизни в горах: синто-буддийский синкретизм смешал все эти разные элементы, утвердил человека воплощением божеств, а отшельников, ищущих спасения у Будды, удалявшихся в горы, стали звать “спящие в горах”. Они были врачевателями, заклинателями, травниками и именно поэтому оказались очень близки к народу, несли учение в низкие слои общества. 

Образ жизни столичной знати тогда состоял из любовных утех, занятий искусством и наукой, созерцания красот природы, стали частыми турниры в области искусств, ута-авасэ, распространились обычаи выезда в горы для любования цветами, совместного созерцания полной луны осенней ночью, слушание пения сверчков на прогулке.

Двумя основными принципами творчества хэйанцев были культ красоты и культ чувства.

Та картина мира из древности, то восприятие, вообще, японцами, ее как некоего целого, то ощущение присутствия в себе этого целого и ощущения себя частицей его, — всегда ставило творческих людей в зависимое положение от окружающего. То есть этот человек — не творец, а он — проводник, как те отшельники-проводники в горы.

Вот и я про дневник — путешествия — пишу.

Тоса-никки, 935г.

Это самый ранний лирический дневник.
Считается, что написал его Ки-но Цураюки и начинается он так: «Полагают, что дневники пишут обычно мужчины. И все же я взяла на себя этот труд, чтобы посмотреть, что тут может сделать женщина». 

В тексте много пятистиший, принадлежащих поэту, поэтому и делается предположение о его авторстве. Да и родоначальником жанра традиционно должен быть мужчина. Вот этот вот момент, кстати, интересный — все начальное, зарождающееся — должно идти от мужчины. Даже если это немного не входит в концепт некоего видения, все равно и непрестанно. Расставили приоритеты, выявили главное и объявили главное мужским деянием. Непременно.

Дневник был написан во время возвращения в столицу морем губернатора провинции Тоса (Предположительно Ки-но Цураюки). Незадолго до этого у него умерла малолетняя дочь, и часто в стихотворениях звучит грусть о скоротечности жизни. Описано 55 дней путешествия, и так как в свиту входили и дети и женщины, родственники чиновников, то вполне вероятно, что женщина и писала дневник, записывая стихи Ки-но Цураюки, которые вплетены в повествование.

Но, с другой стороны, трудно поверить, что такой талантливый поэт мог кому-то доверить записи в личный дневник…

Почему же он мог писать от имени женщины?!
Ну, во-первых, соблюдая статусность. Он был госслужащим и писать  подобные записи было беспрецедентным занятием.
А во-вторых, дневники писались на вабуне (чисто японская письменная слоговая штука такая), а кана, в принципе, это только женское письмо — онна-дэ. Так вот признать, что мужчина мог в то время писать женским письмом —просто недопустимо.

Вот и поди угадай — мог он все-таки писать на вабуне? Или женщина была первооткрывателем жанра лирических дневников? Склоняются к первому, о чем уже упоминала выше.

Тоса-никки пронизан тонким психологизмом,  насыщенностью текста поэтическими фрагментами, описаниями мельчайших эпизодов — морские рассветы и закаты, приливы и отливы, чайки в пене морской, пена, пена как снег, и снова пена… Важная черта — упоминание поэтов прошлого и связанных с ними мест. Это тема отдельного эссе, ведь эта традиция — посещение мест, где были написаны знаменитые стихи — сохранялась очень долго, мы можем помнить паломничества Басё по поэтическим местам древности.

Я держу дневник в переводе Горегляда, и могу сказать, что его точно написал мужчина. Почему? Да потому что каждый день — пили. И — закусывали. По всей дороге к их табору стекались всякие люди, готовые поднести и чарку и креветку, а они и не отказывались.
Судите сами:

"День 22 ...все перепились до удивления: даже вблизи соленого моря шутки пошли с душком", "День 28 ...Инэ доставил вина с доброй закуской и погрузил его на корабль. Едем-едем, пьем и объедаемся", "День 1, лунный ...Кто-то заткнул бякусан якобы на ночь под корабельный навес, оттуда его потихоньку выдувало ветром и сыпало в море, так что нам стало нечего пить...", "День 1 ... в этих краях ничего не бывает, а мы не сделали закупок заранее. Только и пришлось, что обсасывать головы маринованной форели. А что, если маринованная форель может что-нибудь подумать о сосущих ее губах?!", "День 2 ...Местный настоятель прислал в дар яства и сакэ".

Потом их напугали пиратами и они стали воздерживаться, вероятно.

Очень грустно дневник заканчивается — губернатор вернулся к себе домой, после шести лет службы в провинции и видит что все, все вокруг пришло в запустение. И он грустит...

*
На берег моря, о который разбивается волна, не зная срока, круглый год валит все снег да снег — из белой пены...

(перевод В. Н. Горегляд)