Заметки Ю. Устинов Доктор Лиза

http://www.stihi.ru/2017/12/22/10954

...Я понял, кому я могу писать письма: Лизе Глинке. На любом свете она поймет то, что написано, а отсутствие ответа будет объяснимо.
Когда говоришь, очень важно обращаться к кому-то лично. Я думал, что обращаюсь своими «Заметками» к тому, кто еще не пришел, но милее будет писать тому, кто уже ушёл. По крайней мере, понятно как писать.
Я знаю, что Вы прочли бы мои письма, Лиза. Знаю и про песни, про гитару, про огонёк свечи. Знаю, что Вы хотели вытащить меня отсюда, но не успели. Это ничего, Лиза, я никуда не рвусь и не спешу – жизнь уже сделана, а то, что ее переврали – пройдёт.
Да, я один из тех, кто защищал Вас во время атак в сети, хотя и был «под ником». Уйти в сторону было немыслимо, да и не хотелось, всё шло от души – родной душе.
Есть ценности настоящие, подлинные, Вы понимали их, Вы состояли из них и как же странно, что Вам поверх всего пришлось объяснять их и защищать.
Вы защитили их абсолютно. Вы доказали их вечность, ничего не доказывая, только делая то, что надо.
Привычка не оборачиваться на свист сближает нас и от этого тепло. Это и есть Ваша выгода – чтобы другим было тепло и не больно. Я приглашаю Вас на свою выгоду, она называется «Тропа». Никто теперь не сможет отменить Вашего приезда к нам или ещё как-то ему помешать.]

Знакомство – это когда люди подают друг другу знаки, что они отличают друг друга от прочих.
Я не знаком со святыми, но знаком с мракобесами и мы всю жизнь подавали друг другу знаки, что отличаем друг друга от прочих.
Честно скажу, что я знаком не только с мракобесами, я различаю в общей массе множество достойных и приличных людей.
Быть знакомым и знать – разница, и знаю я не многих.

Мракобесие – слово очень точное, все умеют смотреть как бесится мрак, а некоторые умеют беситься во мраке, не получая серьезных травм.
Мракобесы – плохая опора для государства, даже если они являют собой значительную часть общества.
Мракобесие бывает прямое и рикошетное, доминирующее и эпизодическое, всякое. Оно не бывает только вынужденным.

По своему содержанию и устройству – это вид паники неморального человека, паники, ставшей чертой характера или фоновым содержанием личности.
Фашизм, как вид мракобесия, например, был националистической паникой маленького нервозного человечка, попавшего в волну и начавшего в целях панического самосохранения вести себя как раковая клетка.

В основе мракобесия лежит страх, некомпетентность и неуверенность в себе. Мракобесия – штука компенсаторная, на ранних стадиях оно легко лечится воздействием на любой её компонент.
Труднее, если в основу забирается коварная «проблема выбора», буриданов паникёр в этом случае должен научиться или моментально «кидать монетку», или учиться находить парадоксальные выходы (точка бифуркации), для которых нужна уверенность в себе, но она – в дефиците.
Логика – плохое лекарство от мракобесия, даже если принимать её регулярно.

У мракобесов есть слабое место: отсутствие чувства юмора, отсутствие юмора как чувства. Самоирония – высшая ступень юмора и отличное лекарство – не продается в аптеке, ее можно изготовить только самому.
Мракобесие легко лечится заменой (инициацией) внутренних опор, когда оно еще (I) состояние. Труднее, когда оно становится образом жизни (II) и его опоры панически защищены. И вовсе уж трудно, когда оно – цель жизни (III), из этой колеи крайне трудно выбраться, не говоря уж о взлететь.

Внутри мракобесия тоскливо и неуютно, благодаря чему оно в поисках выхода переходит легато из явления в процесс, где бег сознания среди ужасов и соблазнов сближает те и другие, превращая в однородную массу. Порча души как инфекция, как хроническое заболевание, как сущность человека – те же три этапа развития. Внезапная реанимация совести (здравого смысла) вызывает такие потрясения в человеке-мракобесе, что упаси меня это видеть еще раз. Внутреннее нравственное противостояние себе заканчивается простым уничтожением соперника, ибо летальное вооружение имеет только мрак. Свет безоружен.

Те же стадии может проходить какая-то группа, какое-то государство и даже какое-то общество. Приближение мракобесия легко разглядеть в падении смеховой культуры, поиске внешнего и внутреннего врага, в снижении гуманитарного образования. Особое место в диагностике мракобесия занимает неразборчивость, невнятность эстетики, безвкусие и отсутствие стиля. 
У мракобесия нет стиля, если не считать им приключения животного страха в дебрях обыденной спонтанности. Страх заставляет их полюбить и освоить атрибуты насилия и кровопролития, они не могут остановиться, поскольку каждый враг, которого они уничтожили, оказывается «чем-то не тем», не совсем врагом или совсем не врагом. Прикрываясь символами веры, они полагают, что откупаются, одевают шапки-невидимки, скрывающие их сущность. Вина это или беда? И то, и другое, одно влечет за собой другое независимо от места слагаемых. Пока поиск врага является системным признаком государства или/и общества, мракобесам раздольно и спрос на них высок. Являясь насильником, каждый мракобес истошно боится быть изнасилованным, поскольку другие отношения с людьми он давно обесценил и забыл. Только «над» или «под» и никогда – рядом.
При строительстве группы (общества, государства) опираться на мракобесов нельзя, даже если с ними по пути. Расплата за такое сотрудничество будет такой, что не захочется иметь сам искомый продукт. А уж создание структур, в недрах которых плодятся мракобесы – вовсе безумие, равное не просто суициду, а суициду грязному, подлому, всё равно, что убить себя из-за угла с особой жестокостью.

Тропа приветствует юных мракобесов в своих рядах. Если такой не запросится домой в первые десять дней, – всё будет хорошо. Обретение себя – настоящего среди настоящих людей ощущается личностью как праздник, приносит удовольствие и удовлетворение. О «чувстве глубокого удовлетворения» мечтал Леонид Ильич Брежнев, который совсем нечаянно принес нам мракобесничество застоя, и которое, впрочем, не коснулось его самого в полете его души, звенящем медалями и орденами. Нежнейшей души был человек, большой автолюбитель.

Сейчас в мракобесии новое течение – пофигизм. Оно очень массовое, из него легко получился бы новый комсомол, а вот пионерам не повезло – их души ещё не вымерли.
В массе пофигисты похожи на наглую тупую саранчу, хотя и довольно крупную, но по одиночке они очень опасны, особенно в медицине и в госбезопасности. Серьезный ареал есть у них и в педагогике, но они в ней числятся в нее не попадая – дети легко фильтруют тех, кто их предал. Далека пофигистски саранча и от медицины, хотя обучалась ей и находится в ней, носит белые и прочие халаты.
Мракобесы очень любят военную форму и всякую военизированную одежду. Им кажется, что она вмиг превращает обычных граждан в миссионеров, облеченных свыше всеми правами военного времени. Такое самоощущение приводит к наглому беспределу, даже если они вполне вежливые люди. Чудовищные поступки на фоне вежливости выглядят совсем уж по-иезуитски.
Бутерброд из мракобесия и охотничьего инстинкта рождает империи и императоров, завоевателей и покорителей пространств и душ, а страх этого бутерброда рождает границы – их нет в природе.
Мракобес-охотник рассматривает мир и его обитателей как добычу (думаю, что это один из основных двигателей ГУЛАГа). Как живет эта добыча – не важно, важно как ее можно использовать, – для прямого употребления в пищу, для индустриализации страны или для электоральных декораций в спектакле «Демократия».

Культур-мультур мракобесия не поднимается выше пояса и, даже в отрыв от носителя, имеет внятный носочно-анальный запах, претендующий быть юмором. Человек, неуверенный в себе, всегда имеет аргументы ниже пояса. И находит.
Есть исключения, но в них пусть разбирается дедушка Фрейд и профессор Снежневский.
Неуверенность в себе, как правило, бывает признаком конфликта с эталоном Матери внутри человека, недостатком сенсорного контакта с матерью в раннем возрасте, депривацией всех уровней и значений, характерной для всех этапов жизни ребенка – в наше время или, возможно, во все времена.
Мракобесие начинается с отчуждения ребенка от матери и/или матери от ребенка.Мракобесие – паническая имитация веры, опоры, имеющая разрушительные последствия как для окружающих, так и для самого мракобеса. Оно иррационально, деструктивно, аморально. Чтобы получить мракобесие, надо устроить мрак и возбудить бешенство, отняв веру.

Я писал про мурло. Это разные явления, одно медицинское, другое социальное, соединяются они только в воинствующем мурле, которое бесится в своем мраке. Шариков был мурлом, а Швондер – мракобесом. Поведение обоих вряд ли можно впихнуть в понятие стиля, это скорее повадки, чем стиль, но всё в мире многозначно и гибридно, а черный цвет в черно-белой палитре – всего лишь отсутствие цвета.
Терапия (социокультуроприродная) на Тропе не является мероприятием и не смотрится как специальный процесс, она растворена во всём, лечит сама Тропа – укладом и стилем жизни, самим её содержанием. Тропа не декларирует никакой терапии и целеустремленно ею не занимается. Всё вместе это даёт довольно стойкие результаты, чем если бы Тропа представляла себя как терапевтическое заведение.
Лечение мракобесия для Тропы – такое же естественное занятие, как лечение фобий или энуреза. Всё проходит «само», никаких хитрых схем лечения нет. Есть только понятие ресурса, который в нужное время и в нужном месте получает акцент. Если мизантроп, например, начал рисовать и делать из шишек человечков – он сигналит о начале своего переустройства, которое мы называем выздоровлением.
Собственные нейронные сигналы человека не воспринимаются им так, как это может для нас выглядеть снаружи. Адекватная реакция на собственные себе сигналы – это и есть решаемая задача, решаемая в теле человека, группы или страны. Тут и музыка пригодится, и ветер, и ручей. Огромным количеством средств располагает Тропа, где самая лучшая анестезия – возможность быть другим, оставаясь собой. Тропа лечит нечаянно, заодно.
;