Русский гений

Русский гений

поэма



Глава I   

Он родился на Севере дивном,
берегами их тихой реки,
где стоял с древних пор город Тихвин
в окружении дебрей лесных

мощь бескрайних просторов он видел,
голубую бескрайнюю высь,
бесконечные дали России,
уносившие душу в свой мир

люди вольные издревле жили
из большой Новгородской земли,
на расправу скорей они были
и остёр был их бойкий язык

меньше чванства у них, волокиты,
раболепия у приказных,
красивее обряды их были,
поэтичней обычаи их

там святыня народу явилась,
что парила средь северной мглы,
светозарно незримо носима
по селениям русским в глуши

создана та была в Палестине,
там апостол Лука сотворил,
освящала империю Рима,
сквозь века и витанье молитв

обреталась она в Византии,
что турецкий удар сокрушил,
стала символом веры великой
возвышавшейся Русской земли

стал приютом её город Тихвин,
где Успенский собор возвели,
поклонялась ей там вся Россия,
толпы странников к образу шли

указаньями власти столичной
две обители там возвели,
где творились святые молитвы
о спасении вечной души

правым берегом женский Введенский,
куда Грозный жену свою скрыл,
а на левом построен Успенский
за укрытием мощной стены

здесь сражался со шведами Тихвин,
чужеземцев-врагов разгромив,
очищенью страны положили
тут начало те монастыри

знала город тогда вся Россия,
крепко славились их кузнецы,
покупали товар заграницей,
развивались торговли пути

стал звеном он в торговле великой,
где товары российские шли
с Волги-матушки к водам Балтийским
через реки, каналы в те дни

Нижний Новгород с ярмарки зычной
в Петербург слал богатства свои,
сотни «тихвинок» с грузами плыли
в обе стороны Русской земли

был их вотчиной издавна Тихвин,
где прапрадед ещё его жил,
был помещиком Яков Никитич,
деревнями владея в глуши

воевал против шведов с Великим,
в громе Северной славной войны,
губернатором новой столицы -
Петербурга он верно служил

строил храмы в имении дивно,
был в Никольском, где дом их, один,
в наши дни всё стоит, сохранился,
и разрушен другой у реки

с морем связаны предки у Ники,
прадед Воин на флоте служил,
был эскадрой Кронштадтской продвинут,
мощь России Петру укрепил

флотоводцем был дядя великим,
что в морях-океанах ходил,
к адмиральским погонам шёл мичман,
через бури ведя корабли

с Бонапартом сражался отлично
под Смоленском и Бородиным,
оказался там гуще событий
и до русской границы громил

вновь вернулся в просторы морские,
острова «кругосветкой» открыл,
дали острову славное имя –
Римский-Корсаков в Тихом застыл

дворянин небогатый служивый
был отец из чиновной среды,
древний род, где все честность ценили,
верность долгу, кристальность души

в министерствах служил он столичных,
в Новгородской губернии жил,
губернатором был там отличным,
улучшая провинции жизнь

о дорогах там пёкся разбитых,
что никак не желали чинить,
за усердие был он там изгнан
и уехал служить на Волынь   

честно правил он там без мздоимства,
все дела и проблемы вершил,
но к полякам был мягок излишне
и в отставку опять угодил

он отправился в северный Тихвин,
где в имении пенсией жил,
погрузился в заботы о личном
в окруженье любимой семьи

предан вере отец был великой,
православие в сердце хранил,
человеком был кротким, правдивым,
русский истинный христианин

ему боком доверчивость вышла,
состояние, что получил,
растащили знакомые быстро,
чтоб нажиться с его простоты

добротой отличался он к ближним,
вручил «вольную» всем крепостным,
жил в природном покое провинций,
разрешая все споры, мирил 

два сословия в матери были
из былинной Орловской земли,
где помещики и крепостные
воедино той девой слились

брату-первенцу прадеда имя
они дали, что Воином был,
обогнул всю планету в стихиях
океанских на шхунах своих

адмиральских погон дослужился,
Морской корпус возглавил их сын,
его писем всё время ждал Тихвин
и особенно Ника в те дни

своим братом он очень гордился,
он для Ники всегда был кумир,
как к отцу он к нему относился,
двадцать два разделили их жизнь

ещё дядя жил с ними любимый,
что на почте их местной служил,
странноватый в чудачествах милых,
по окрестным полям с ним бродил

был Бередников в доме у Римских,
по-приятельски к ним заходил,
русских древностей страстный любитель
и знаток всей былой старины

он объехал просторы России,
Богородицкий ведал архив,
слушал речи его юный Ника,
проникая в глубины годин

здесь у Тихвинки часто бродили,
серебристой её синевы,
белоночьем, простор озарившим,
среди зелени чащ-луговин 
 
всё дышало историей дивной
в этом крае старинных былин,
юный Ника повсюду носился
переходами стен крепостных

знал историю стен монастырских,
что пытались осилить враги,
видел странников толпы, моливших
Божью Матерь о нуждах своих

хоры  нищих слепцов голосивших
перед храмом их песни-стихи
об их вере, о Правде и Кривде,
о деяниях русских святых

пели сказы из Книги глубинной
Голубиной, где собран весь мир,
как Вселенная наша возникла,
человек, белый свет, солнца лик

 у Царицына озера Ника среди
зелени часто бродил,
где жила в заточенье царица,
что царь Грозный совсем разлюбил
 
здесь полвека насильно томилась
и скрывалась от шведов лихих,
умерла среди стен монастырских
в отрешенье от красок земных

старина его жизнь окружает
всеми красками древних руин,
монастырских строений и башен,
фрески стен и икон тёмных лик

драгоценные блески сверкали,
монастырское пение в них,
службы долгие истово в храме
колокольные звоны, ходы

слушал пенье в ветвях соловьиных,
в Большой сад, Заболотье ходил,
в Красный луг среди бабочек дивных,
в лесных чащах с малиновками

зрил сирень и фиалки, нарциссы,
георгины и ласточек высь,
земляника, малина, калина
воспевали чудесную жизнь

дом-усадьба с их садом картинным,
где сирени, жасмины цвели,
рядом дуб и осины, рябины,
клёны, липы и ивы росли

канарейки у них голосили
в отведённой им комнате птиц,
оглашая дом пением дивным,
пробуждали порывы души
 
мог часами он с ними возиться,
слушал пение, звал и кормил, 
имена им давал звёзд космичных
- Мицар, Вега, Алькор, Альтаир

звёздной ночью во двор выходил он,
зрил Вселенную там во всю ширь,
бесконечность созвездий великих,
галактичных блистаний шатры

одиночество детство вершило,
мог часами играть он один,
ни друзей, ни приятелей, скрытный,
погружённый в свой собственный мир

с детства музыка в доме кружила,
дядя Павел симфонии вил,
нот не зная, на клавишах дивных,
увертюры и вальсы творил

пел народные песни старинно
дядя Петя из русской глуши,
пела мама их русские ритмы
задушевно как в весях родных

песню Вани из оперы Глинки,
«Пава-свет», о пороше зимы
и о звонах, что Русью звонили,
о берёзках и много других

фортепьяно звучало привычно,
музыкальность у Римских в крови,
вечерами звучали сюиты,
что отец с нотных высей вносил

и у Воина звук был отличный,
читал ноты с листа его сын,
одарённость была и у Ники,
различал всех мелодий он ритм

когда папа за ноты садился
Ника в свой барабан точно бил,
все ловил изменения ритма,
мог любой из тонов отличить

брал уроки у барышень Ника,
их салонно-дворянский мотив,
сочинял втайне музык палитры,
окончания пьесам чужим   

но не музыка душу манила,
а плывущие вдаль корабли,
жизнь в бушующих волнах стихии,
в океанских просторах лихих

с детства в доме его заразили
этой страстью известных родных,
в эту музыку странствий влюбился
по рассказам, что Воин вершил

в дальних плаваньях он себя видел,
строил дома свои корабли,
представлял капитаном открытий,
выходящим из штормов любых ...


Глава II

Детство с юностью Ники простилось,
отпуская в кварталы Невы,
позади оставляя их Тихвин
с беззаботностью милой поры

в завершавшемся августе Нику
в Морской корпус учиться везли,
для карьеры в стихиях великих,
в дальних странствиях жизнь провести

всё внезапно и круто сменилось,
Петербург вырастал перед ним,
после улочек тихо-старинных
деловой и чиновничий ритм

ослепительный Город столичный,
распростёртый у мощной Невы,
Петропавловка, Невский и Зимний,
Мариинский, каналы, мосты …

Исаакий с Казанским вершинным
и Дворцовая площадь средь них,
морской порт и Кронштадт в волнах финских,
где на рейде стоят корабли

здесь ему предстояло учиться,
всю науку морскую постичь,
из ребёнка провинции тихой
зрелым юношей в будущность плыть

распорядок суровый открылся
звуком дудки средь утренней мглы,
адский шум в перерывах носился
среди топота и болтовни

по субботам пороли «ленивых»,
«старички» гнули там «молодых»,
без продышки кадеты учились,
жесточайший военный режим

в шесть подъём, чай с шагистикой вились,
гул занятий, гимнастики нить,
вновь уроки с гимнастикой длились
с бесконечной зубрёжкой страниц

геометрия с алгеброй впились
в молодые кадетов умы,
схемы крепостей с физикой лились,
астрономия и языки

закон Божий с механикой хитрой,
артиллерия, химия их,
навигации сложные нити,
и, конечно же, все корабли          

он стреляет из пушек отлично,
крепит крюйсель, брам-реи, бушприт,
смолит швы, салом мажет их днища,
гребёт вёслами, в мачтах парит

астрономию бойко учили,
чтобы знать где плывут корабли,
в стенах Пулково тихо бродили,
где сам Струве кадетов водил

Ипполит рядом с ними учился,
что Чайковскому братом родным,
нелегко и ему приходилось
постигать все морские азы

от суровостей корпусной жизни
он хотел в край фантазий уйти,
сквернословия и зуботычин,
пьяной ругани, мерзкой возни

воскресенья его с пианино,
учит Улих, виолончелист,
повторяет отрывки великих
и играет у Головиных

попадает к таланту Канилле,
что талант музыкальный вкусил,
развивает он технику Ники
и привносит творенья вершин

разбирают звучания Глинки,
где витания русской души,
блеск великой «Руслан и Людмила»,
суть «Камаринской», «Хоту» прошли

он теперь лишь о музыке мыслит,
в фортепьянные входит круги,
отдаёт ноты все в переписку,
что ему удаётся купить

ходит в оперу вечером Ника,
на концерты симфоний спешит,
открывает «Сусанина» Глинки
и Шестую Бетховена в них

звуки Моцарта, Вагнера слышит,
где «Тангейзер» и «Флейта» парит,
там витают фантазии Листа,
Бах и Шуман волнуют умы
 
распевает из опер отрывки,
демонстрируя образы их,
о певцах своим мненьем делился,
дирижёрах, спектаклях в те дни

изучает он Глинки клавиры,
оркестровки «Сусанина» вил,
партитуры купив в магазине,
хор товарищей пел его ритм

русские гений увидел он в Глинке,
что народный порыв уловил,
восхищался «Русланом» он дивным,
где всё русское сценой звучит

Глинка общим для них был кумиром,
свой восторг он Канилле открыл,
бесконечность просторов увидел,
широту с глубиной русских нив

композитора видит Канилле,
он товарищ, а не ученик,
к сочинениям тот возвратился,
развивая душевный мотив

вот сонату одобрил учитель,
вариацию песни долин,
тут анданте Бетховена лились,
Мейербера он темы развил

раскрывался талант его быстро,
открывались все двери пред ним,
в круг друзей вводит Нику Канилле,
познакомив с Балакиревым

знаменательным время то было,
год паденья цепей крепостных,
начиналась эпоха событий,
та, что Эрой реформ нарекли

жизнь Российская круто сменилась
- земства, армия, школы, суды,
ослабленье цензуры явила,
допуск женщин до высшей скамьи

изменялись налоги былые,
в высшей школе уставы ввели,
города свою власть учинили -
вешним паводком меры прошли

музыкальную школу открыли,
где всех Милий бесплатно учил,
создаёт Рубинштейн дом идиллий,
что несёт русский наш симфонизм

Музыкальное общество было
средоточием новой стези,
продвигали немецкие стили,
их сонаты с симфониями

к новизне все искусства стремились,
увлекая собою умы,
«итальянщину» всю ненавидя,
верхом пошлости гордо почли 

в этот год стал Чайковский учиться,
мир юстиции свой позабыв,
начинает свой путь в симфонизме
химик с тонкой душой Бородин

в нём Балакирев пробует силы,
Модест Мусоргский, Цезарь Кюи,
в этот круг попадает и Ника,
среди взрослых совсем молодым

был кумиром у них общим Глинка,
что всё русское в звуках открыл,
продолжатели чудного стиля
из могучих народных глубин

облачив в европейские виды,
русский стиль музыкальный творить,
поднимать музыкальные вихри,
всё величие русской души

обличались школярство, рутина,
сентименты, слащавость у них,
отвергалась дешёвка-красивость,
итальянский узор-мелодизм

доставалось там многим великим
- бушевал бурных лет нигилизм,
тот салонный и сладкий, тот кислый,
деревянным тот был, тот пустым

одобрение вызвал там Ника
среди этих суровых мужчин,
его дар видел опытный Милий,
по отцовски его приютил

продолжались их встречи с Канилле,
где уже его Ника учил,
свои вещи творил композитор
и Балакиреву приносил

просмотрев его пьесы критично
тот мгновенно талант оценил,
ставил цель он высокую Нике -
дать симфонию русскую им
 
интересы там были и к книгам
как основе для опер больших,
«Одиссею» читали и «Вия»,
критик Стасов их вкусы вершил

всё по-прежнему вроде бы было,
шла у Ники кадетская жизнь,
но теперь горизонты открылись
музыкальных зовущих стихий

вечерами свободными Милий
собирал всех у клавиш своих,
растворялся блаженствами Ника
за игрою в четыре руки

здесь нашёл свои волны родные,
ту среду, где порывы души,
понимание в чувствах и мыслях,
те советы, что были нужны 

но иное у Ники  с родными,
расширялся их с братом разрыв,
отдалялись две этих стихии,
музыкальной с морскою волны

ждал симфонию сценами Ника,
но внезапно всё рухнуло вмиг,
их отец с нашим миром простился,
не застал его в Тихвине сын

так с отцом его жизнь разлучила,
новый холм монастырских могил,
Ника с домом и садом простился,
Воин стал их главою семьи

приближался в их корпусе выпуск,
скоро станет он гардемарин,
вот и мама давила на сына,
чтобы меньше в театры ходил

уделял меньше времени книгам,
Гоголь, Сю, Грибоедов, Шекспир,
защищаться ему приходилось
от нелепых претензий родных

наконец, та весна наступила,
день апрельский финал осветил,
позади Морской корпус у Ники,
неизвестность одна впереди

его ждал ветер странствий и клипер,
с музыкальностью полный разрыв,
на два года остаться вне мира,
брату с матерью путь уступив

он метался в отчаянье диком,
не желая от звуков уйти,
но в итоге родным подчинился,
звал в дорогу их Финский залив

рейд Кронштадтский в октябрьских листьях   
этим утром туманным застыл,
снялся с якоря парусный клипер,
уходя в неизвестность стихий

берегами Германии плыли
и в Британию он заходил,
встретил Лондон холодный и зимний,
что окутал туманом своим

блеск Италии с памятным Римом,
где он деда тогда посетил,
жил Скарятин там, встретивший Нику,
возмужавшего внука узрив

держит связи с далёкой Россией
через письма друзьям и родным,
через консульства русские мысли
улетали как птицы вдали

щлёт поддержку настойчивый Милий,
чтоб крепить музыкальный порыв,
призывая продолжить те нити
сотворения дивной судьбы

учит брат как расти и учиться,
чтобы стать офицером морским,
мама шлёт вдохновенные письма,
призывая молитвы творить

просит Нику к религии ближе,
к православию русскому быть,
но был холоден к вечности Ника,
оставаясь на светском пути

поначалу творил он привычно
и «Анданте» своё завершил,
за основу взяв русские ритмы,
звуки песни народной души 

но всё больше стихия событий
уводила от звуков былых,
поглощали дела судовые,
в суету погружая все дни

наконец, в Океан они вышли,
мощь Атлантики всю ощутив,
он на мостике, но уже мичман
ночной вахтой таинственной бдит
   
мощь Нью-Йорка на рейде он видит,
в его улицах долго бродил,
Вашингтон, Балтимор посетили,
Ниагары бурлящий порыв

смотрит с фото уже не мальчишка,
что с Кронштадтского рейда отплыл,
строгий взгляд молодого мужчины,
что узнал вкус солёных стихий

распрощался со Штатами Ника,
где война полыхала в те дни, 
курс на юг взял «Алмаз» - русский клипер,
чтоб в Бразилию чудную плыть

проплывали за бортом Карибы
и Гаити, Багамы у них,
непривычен ему жаркий климат,
океан и небесная высь

ночь окутала палубу дивно,
Ника вахтенный в эти часы,
воздух чистый и мягкий струится,
овевая их мостик из тьмы

за кормой голубое струится,
словно пряди волос шелковых,
купол неба сверкает-искрится
мириадами звёзд золотых

бесконечность Вселенной открылась
на просторах огромных стихий,
свет туманностей звёздною пылью,
блеск алмазный галактик вершин
 
цвет лазорево-тёмный сменился
фантастическим цветом ночным,
фосфорически волны светились
и короче всё сумерки в них

блеск Вселенной всё краше явился,
все созвездия ярче лились,
лунный месяц нырял в томной дымке,
озарял светом их золотым

Млечный Путь там туманный разлился,
Южный Крест, Орион, Альтаир,
Процион и Канопус светились
втрое краше и ярче в те дни

он гуляет в Бразилии дивной,
среди пальм и бамбуков у них,
ждал мыс Горн, открывающий Тихий
и Индийский для клипера их

от друзей снова сыпятся письма,
что зовут его в музыки мир,
заклинает воинственный Милий
не оставить творения нить

отдавать все часы для развитий,
поглощения мудрых страниц,
изучать партитуры великих
и своё музыкально творить

тратит деньги на ноты великих,
гений Вагнера, Шумана в них,
звук Бетховена слушает Ника,
своим внутренним слухом души

на борту его книги манили,
«Одиссея», Тургенев, Шекспир,
Гончаров, Григорович и Шиллер,
Костомарова с Гёте почтил

много спорили там молодые,
время бурных реформ впереди,
консерваторы и прогрессисты,
чьи идеи и Нике близки

развернулся обратно их клипер,
к берегам возвращаясь родным,
вновь Атлантики воют стихии,
курс к Кронштадту, друзьям и родным

раздвоение мечется в Нике,
музыкальность свою притупил,
все мечтания были забыты
о служении музам былым

впереди приближалась Россия,
Петербург в куполах золотых,
с майским ветром пришлось делать выбор
и решить всю грядущую жизнь ...


Глава III

Так скитанье его завершилось,
в мир душевный богатства разлив,
встал на якорь в Кронштадте их клипер,
там до осени Ника и жил

златомедная осень кружила,
в Петербург переехал служить,
там Галерная гавань открыла
офицеру задачи свои

канцелярская служба не сильно
утруждала порядком в те дни,
пополненье запасов вёл мичман,
до обеда дела завершив

посвящал много времени Ника   
увлечениям прежним своим,
вновь «Могучая кучка» манила
музыкальный талант проявить

собирались они на квартирах,
чтобы музыке страстно служить,
кроме Стасова все молодые,
море планов и целей больших

то Балакирев в стены их примет,
завтра Стасов и Цезарь Кюи,
а потом пригласит Даргомыжский,
сестра Глинки в пенаты свои

там и новый герой появился,
что науку и творчество свил,
пианист-композитор и химик,
две души совместил Бородин
 
стал захаживать к химику Ника,
в его странный таинственный мир,
среди колб и реторт говорили
про звучащий по свету эфир
 
допоздна их беседы струились,
уже дома, где жил Бородин,
самовар на столе кипятился
и кот Васька ласкался к груди
 
за роялем хозяйка искрилась
и на флейте играл Бородин,
напевал им причудливо ритмы,
разговоры за чаем текли

Модест Мусоргский, чуждый рутины,
ненавидящий весь классицизм,
всё школярство из правил застывших,
самородок из русских равнин

патриот русских песен былинных
и могучей великой страны,
тонкий автор с душою ранимой,
непрактичный в делах бытовых

сам прошедший армейцев горнило,
вкус казармы и запах муштры,
поддержал горячо тогда Нику,
чтобы музыке жизнь посвятил

вождь Балакирев, знавшийся с Глинкой,
что на творчество благословил,
дирижёр, пианист, композитор,
мастер звука, что всех обучил

он любил как родного, как сына,
был любимый его ученик,
звал обычно он «Корсинька» Нику,
отдавая весь пыл доброты

офицер был ещё один с ними,
инженер, шелкопёр, полемист,
был поверхностный он композитор,
русской темы далёкий Кюи

сёстры Пургольд досуг их делили,
Александра с Надеждой влекли,
даровитая Саша – певица
с пианисткою Надей у них

в центре Стасов – историк и критик,
есть о чём рассказать молодым,
об истории, сказках, о Глинке,
о страницах Российских картин

открывает героев событий,
чтоб сюжетом друзей одарить,
кто-то этим опять загорится,
чтобы в музыку всё воплотить

сочиненья свои приносили,
чтобы силу стихий оценить,   
за роялем был Мусоргский, Милий,
что играли в четыре руки

направления их изменились,
они стали влиять на умы,
превращаясь в могучую силу,
Музыкальное общество сбив

вьёт Балакирев музыку птицей
дирижёрством продвинув их стиль,
Кюи, Стасов в газетных страницах
дали силу идеям живым

у «Могучих» иные кумиры -
Берлиоз, Шуман, Вагнер и Лист,
форму старых симфоний отринув,
к вдохновенным поэмам пришли

в них творенья великих ожили -
Данте, Байрон и Гёте, Шекспир,
зазвучали широкой палитрой
поэтичные краски картин

от сарказма до нежности тихой
и блаженства влюблённой души,
танца в воздухе крохотных сильфов
и до ярости мощных стихий

вожаком был их в музыке Глинка,
величайший новатор судьбы,
живописность и образность лились
в партитурах грядущих вершин

мощь, народность в «Руслан и Людмила»,
дух «Камаринской» русский разлит,
увертюры Испании дивной,
звуки польской природной души

там народная жизнь осветилась,
дух народных фантазий чудных,
там былинно-эпичная сила
засияла из ярких глубин

в этом русле творил Ника Римский,
все уроки усвоив от них,
дух народа, что дал ему Тихвин,
сила знаний и ветры стихий

обсуждали творения силу,
вот и Корсаков душу явил,
разыгрались симфонии вихри,
что недавно совсем завершил

всех симфонией этой сразили,
Петербург весь о ней говорил,
дирижировал музыкой Милий,
гром оваций наградой им был

звали автора, знать хотел зритель,
и немало он их удивил,
офицер молодой флотский вышел,
ему только лишь двадцать один
    
все условия в жизни сложились
для творения русской души,
русской музыки необходимость
с одарённостью тех, кто творил

вот таким был художником Римский,
с острой зрительной памятью жил,
с чувством цвета природной стихии,
понимавшим оттенки палитр

возникал в его памяти Тихвин,
зелень леса и радуг дожди,
старый русский уклад прошлой жизни
в одеяниях, звуках былин

красота, что в домах воплотилась,
древних храмах, обителях их,
в старой утвари, быт закрепившей,
звуках песен времён вековых

Океан распростёртой стихией,
расплескавшей свой тёмный сапфир,
о мерцающих звёздных вершинах,
мир, где волны секут корабли

предложил ему Стасов былину
о народном герое Руси,
новгородский Садко воплотился
в его звук музыкальных картин

поражает его живописность,
даль морская, что волны катит,
вдруг паденье героя в глубины,
что стремительной гаммой звучит

мир подводного царства палитрой
разноцветных фантазий парит,
Царь Морской, его чуда морские,
звуки свадьбы, что всюду гремит

песнь Садко, где просторы былинны,
плясовая, что дико кружит,
разыгравшейся бурей стихийной
уносящей суда в глубь пучин

показал он все грани так дивно,
антиномии русской души,
от спокойствия тихих идиллий
до неистовства диких стихий

отразил он картиной два мира,
мир земной в русских песнях родных,
мир подводный глубин фантастичных,
что изысканно-чудно звучит

воедино всё действие слито,
мир природы и сказки блестит,
здесь природа не фоном разлита,
всем сюжетом она говорит

все черты им в Садко отразились,
удивительной русской души,
смелость, ум, чувство патриотизма,
мастерство поэтичной игры

как Орфей побеждает стихию,
проникая в мистический мир,
величаво там шествует пиром,
хаос космосом всё заменив

пишет новую Римский сюиту,
где таится восточный мотив,
где восточные вьётся мотивы,
их арабский чудной колорит

весь сюжет в аравийской пустыне,
где Антар по барханам кружит,
там спасает от грозного джинна
диву-пери, свой приз заслужив

налетает он в образе птицы,
Гюль-Назар всё желая убить,
но Антар ему смелый явился
и злодея стрелой поразил

три желанья исполнились свыше,
власти, мести и страстной любви,
всё дала за спасение жизни,
всё Антар сладострастный вкусил

но не вечно ничто в этом мире,
погибает он, всё получив,
после многих утех у любимой,
отняла поцелуем и жизнь

дал прекрасно Востока мотивы,
что вплетались в жизнь Древней Руси,
в русском эпосе, сказках, былинах
оставался тех мест колорит

эти образы ввёл ещё Глинка,
что в «Руслан и Людмила» звучит,
там «Восточные танцы» парили,
Римский-Корсаков тему развил

следом «Сербские темы» парили,
дух народа балканских сюит,
две мелодии чувственно слиты,
плясовой грациозный мотив

сочетанье мелодий там вилось,
яркий праздник славян воплотив,
поэтичных мечтаний мотивы,
чередуясь друг с другом, плелись

дух народный во всех этих ритмах,
разноцветье природной души,
как художник творил он картины,
чудной музыкой всё воплотив

мама очень гордилась за сына,
что талант свой народу явил,
пропасть с Воином стала лишь шире,
отдаляя от брата пути ...


Глава IV
      
Грянул первый успех его лиры,
он признанье своё ощутил,
уже стало звучать его имя,
удаляясь от далей морских

он надежда звучащей России,
его Стасов давно оценил,
устремленье всё время учиться,
подчиняя свой жизненный ритм

всё пронзила его дисциплина,
в мудрость музыки дух погрузив,
оркестровки, теории нивы,
контрапункты, сюжетная нить

лишь в одном его жизнь обделила,
силой страсти влюблённой души,
он искал эту мощную силу,
что новое в звуках творить

жизнь свела его с Наденькой милой,
из большой музыкальной среды,
все в семье их звучанье любили
и без музыки жить не могли

сёстры Пургольд, их папа обильный
полурусской столичной семьи,
видеть новое в музах стремились,
свежий ветер стремясь ощутить

познакомил их друг Даргомыжский,
где сияли звучаний огни,
там творенье его воплотили,
его «Каменный гость» озарив

пела Саша его артистично
вместе с Мусоргским чудный мотив,
а Надежда играла их ритмы,
мастерством изумляя своим

слушал пенье с игрой их и Римский,
игру Нади в четыре руки,
виртуозность её восхитила,
партитуры как воздух лились

Надя с лёту читала их шифры,
звуки нот, где порывы души,
он смущался таким артистизмом,
своей техникой ей уступив

отражала Бетховена, Листа,
Даргомыжский пылал, Бородин,
зазвучал там однажды и Римский,
приближая две этих души

тьмой ночною с собой говорила,
а способна ль она полюбить,
так, чтоб сердце от страсти заныло,
полнотою девичьей души

строгих правил, рассудочна слишком,
не в пример её пылкой сестры,
та кокетлива, любвеобильна,
а ей нужен какой-то один

она прозвища все им явила:
Римский – Искренность, Едкость – Кюи,
Модест – Юмор, Балакирев – Сила,
называла «Разбойники» их
      
жизнь своим чередом всё кружила,
опустел Петербург в эти дни,
лето красное тихо светило,
белоночьями всё озарив

все разъехались прочь из Столицы,
он остался один у Невы,
на Кавказе всё Милий лечился,
Модест в Тульской варенье варил

Воин в плаванье где-то в Балтийском,
а семья видит дачный мотив,
все в Финляндию сельскую скрылись
от большой городской суеты

стало пусто у брата в квартире,
Николай здесь по-барски зажил,
после комнаты скромно-унылой
одиноко в роскошности их

идёт служба по-прежнему тихо,
караулы, доклады, порты,
белоснежный начищенный китель,
с блеском пуговиц их золотым

дачу Пургольдов часто он видит,
института Лесного вблизи,
- «Это Корсинька!», вечером слышит,
лица девушек с радостью их
   
лета длинные дни завершились,
изменился и Римского быт,
с Мусорянином он поселился
в одной комнате, время делил

музыкальной коммуной зажили,
фортепьяно деля на часы,
покупали всё вскладчину с Римским,
эти шумные холостяки

партитуры их опер творили,
озаряющий их Русский мир,
дали многое душам взаимно,
дополняя таланты свои

декламацию Корсиньки сильно
Мусорянин тогда пробудил,
тот корявость Модеста понизил,
нелогичность и вычурности

он задумал путь к новой вершине,
путь в историю Русской земли,
окунуться в минувшего лики,
дух прошедших веков ощутить
   
было многим минувшее близко,
чтоб явить мощь родимой земли,
всей империи славной Российской,
что в шесть раз больше Римской в те дни

как История русских творилась,
в чём истоки народной души,
её краски особой палитрой,
отличающие от других

«Годунова» Модест уже пишет,
«Князя Игоря» вьёт Бородин,
обожают «Сусанина» Глинки,
«Тарас Бульба» волнует умы

век Шестнадцатый, Грозный опричный,
Государь всея Русской Земли,
столкновение вольной стихии
с самодержцем могучей Москвы

он берётся поэму возвысить -
«Псковитянка», что Мей сотворил,
столько тем ожидало развитий,
многозвучных глубоких палитр

погружается сразу же зритель
в атмосферу былой старины,
сплетни мамушек, детские игры
и девичьи разливом хоры

колыхается там фантастичность,
сказка Власьевны дух бередит,
о царевне прекрасной былина,
придающая таинства лик

Иоанн здесь и мудрый властитель,
что печётся о благе страны
и жестокий тиран-покоритель
и отец, растворённый в любви

его ждут словно бурю и вихри,
ужасаясь полков псковичи,
колыхается вече стихией,
где сражаются партии их

Токмаков призывает смириться,
Туча к битве за волю манит,
здесь смешались печаль и решимость,
необъятная русская ширь

есть немало и светлых мотивов,
славит Грозного хором девиц,
из дубравы зелёной картины,
пенье Ольги – лиричный мотив

в Ольге образ Руси воплотился,
целомудренной девушки высь,
удалой добрый молодец вышел
из Михайлы сквозь песенный ритм

судьба Ольги сюжетом открылась,
что узнала истоки свои,
не боярина дочь, что правитель,
а плод царской горячей любви

её хочет боярин похитить,
чтоб невинность её погубить,
у отца та спасения ищет,
зная правду о корнях своих

в ней бушуют две страстных стихии,
две враждебных друг другу любви,
к жениху, что готовится к битве
и к царю, что пришёл покорить

здесь сплелись виртуозно две силы,
власть царя, что их град подчинил,
много светлых, певучих мотивов,
мягких, нежных, душевный порыв   

роль народа той драмой явилась,
его мудрость, величие сил,
что подобен природной стихии,
так же вечен, могуч, терпелив

всё проходит, меняя картины,
исторический ход-лабиринт,
государи уходят, элиты -
лишь народ и природа царит

хор выводит тот образ эпичный,
что над схваткой суровой стоит,
отпевая влюблённых погибших,
призывает враждебность забыть 

русский дух там во всём растворился,
где народная песня звучит,
быт крестьянский, посадский кружился,
в одеяньях, ремёслах былых

он над оперой долго трудился,
показал все таланты, всю ширь,
драматург-либреттист, композитор,
душевидец, историк сошлись

он показывал Наденьке милой
первой оперы этой куски,
с фортепьяно листала отрывки
дивной драмы Российской земли

оркестровки Надежда творила,
записала фрагменты для них,
три романса явил тогда Римский,
проявляя их чувство любви

наконец, день премьеры явился
в доме Пургольдов, в Граде Невы,
Мусорянин пел части мужские,
Саша женские партии их

вила там оркестровые нити
Надя Пургольд под голос сестры,
ей немного подыгрывал Римский,
её голос пылал от любви

гром оваций, насилу затихли,
исполнители в зал разошлись,
изумленье у зрителей в лицах,
непривычна та опера им

та спокойная непостижимость,
когда бьётся на сцене трагизм,
вьётся драма любовная нитью
через драму народной судьбы

всё так странно в ней и непривычно,
русский дух летописный царит,
та бесстрастность народной кручины,
где из прошлого льётся трагизм

этим новое слово явилось -
через нити сплетений людских
показать всё величье картины,
мощь и силу всей Русской Земли

весть трагичная вдруг посетила,
умер Воин средь дальних чужбин,
он отправился в край Италийский,
чтобы с телом на Родину плыть

боль утраты его тяготила,
сам не свой он всё днями бродил,
его горе с ним Надя делила,
потерявшая близких-родных

год назад она мать схоронила,
одиночества дух холодил,
вечера теперь вместе делили,
«Псковитянку» готовясь явить

партитуры оркестру творили,
посвящали себя чтенью книг,
об их свадьбе уже говорили,
будут вместе делить свою жизнь

очень Гоголя с Надей любили,
его чудный народный язык,
«Вечера близ Диканьки» затмили
всё другое в те яркие дни

Николая она попросила
ту историю в звуках явить,
показать эту звонкую лиру,
Малороссии чудный мотив

поздно ночью к себе приходил он,
Мусорянин вовсю видел сны,
разбросав по столу богатырски
партитур «Годунова» листы

утром Стасов, явившись, будил их,
бутербродами с сыром кормил,
начиналось творение силы,
первых опер Российской земли

их собранья уже прекратились,
постепенно пути разошлись,
не являлся порывистый Милий,
что когда-то был пламенем их

он годами уже их не видел,
отстранился от всей кутерьмы,
тяжелы были жизни кручины
и таинственны духа пути

от оркестра его отстранили,
Музыкальное общество скрыв,
неудачен концерт его в Нижнем
и творения как-то не шли

Музыкальная школа затихла,
что с трудом он пытался спасти,
всё безденежье мрачно губило,
отдаляя сиянье мечты

он был русским и максималистом,
падал духом от грёз вековых,
показательным идеалистом,
подчинявшим борьбе свою жизнь

предлагали профессорский китель,
тихой консерватории жизнь,
отказался, трудясь в магазине
Николаевских линий стальных

думал вовсе уйти он от мира,
удалившись от всех в монастырь,
но порыв тот не благословили,
утешенье искал средь молитв
 
к духу Веры тогда обратился
и ученью Писаний святых,
круглый год он жестоко постился,
всё скоромное в жизни забыв

не исчезли собранья «кучкистов»,
продолжались исканья пути,
Шестакова звала, сестра Глинки,
Стасов, Пургольд и Мусоргский их

расширял колориты и Римский,
свой особый чарующий стиль,
среди звуков искал колориты
из безбрежья народной души

наконец, они с Надей решили
свои узы навечно скрепить,
в дачной церкви в Шувалово тихом
обвенчались под чтенье молитв

они нежно друг друга любили
да подстать и характеры их,
в полной мере себе подходили,
сочетая единства черты
 
музыкальность в себе воплотили
и врожденный во всём педантизм,
устремлённость к небесным вершинам,
утончённый душевный лиризм

её твёрдый характер увидел,
мысли, взгляды, характер жены,
с детства прочность основы, привычек
- небогатый, устойчивый быт

таким бытом они и зажили,
летом дачи снимали в глуши,
чтобы воздух в усадьбе был чище
среди дивных пейзажей равнин

открывались просторы родные
у чащоб и полей-луговин,
где дремали озёра седые,
серебрилось теченье реки

там гулять они часто любили,
погружаясь в покой красоты,
здесь шептали им дебри лесные
свои сказы дремучей поры

они были тогда молодые,
утопавшие в море любви,
деревенских продуктов обилье
за копейки, гостей никаких

за работу зимою садились,
возвращаясь в кварталы Невы,
здесь друзей собирали в квартире,
тех, кто музыку страстно любил

Мусорянин и Стасов гостили
и Чайковский из старой Москвы,
виртуозность Надежды ценили,
восхищавшей в высотах игры

«Псковитянку» поставить решили,
показали в среде воротил,
Лукашевич с Направником зрили,
ничего не ответили им 

но нежданная помощь явилась,
знал о Римском морской их министр,
его оперу дома услышав,
он на помощь решил к ним прийти

к покровителю флота явился,
генерал-адмирала просил,
Константин Николаич добился
разрешения Царской руки

все в Дирекции ахнули видя,
- Государь самолично решил!
закипели труды в Мариинском,
репетиций нелёгкие дни

ожидали премьеру в Столице
- запрещённая пьеса внутри!
был огромным успех звуков дивных,
первой оперы Русской Земли

двадцать восемь лишь автору было,
лейтенант сил военно-морских,
настоящий успех ему выпал,
Петербург весь о нём говорил

значит, с выбором он не ошибся,
свой талант его дух проявил,
он расправит теперь свои крылья,
чтобы в вышних мирах воспарить   

в это время его пригласили
новым поприщем дух проявить,
композиторам новой России
указать путь к сиянью вершин

дать им навыки по оркестровке,
сочинительства практику вить,
научить своей инструментовке,
передать им свой опыт в те дни

предложение новое принял,
эта консерватории жизнь,
он профессор в тех стенах отныне,
сохраняя военный мундир

Музыкальную школу хранил он,
чтобы музыку людям нести,
продолжал то, что начал там Милий,
благодарный Отечества сын 

помогает ему вновь министр,
что о Воине память хранил,
в подчиненье оркестры морские,
стал инспектором Римский у них

Николай стал гражданским отныне,
наконец сняв военный мундир,
музыкантом он будет цивильным,
развивая звучанья свои

возвышались оркестры морские,
он в их инструментовки входил,
предоставил творенья великих
в обработках своих духовых

дирижирует в классе отлично
и в публичном концерте звучит,
сборы денег для благо творивших
пострадавшим от знойных стихий

подготовил концерт для министра
из оркестров военно-морских,
прозвучали в Кронштадте сюиты
вместе с маршами этой поры

он не только учил, но учился,
сознавая пробелы свои,
контрапункты освоить стремился
и каноны гармонии их

он на дачу берёт духовые,
не стесняясь соседей, дудит,
дирижирует полифонию,
чтобы дальше всё лучше творить

те, кто в классах, его не раскрыли,
но он время там не упустил,
много знаний уже накопил он,
своей техникой музыки взмыв

все пробелы старательно скрыл он,
помогал личный вкус, колорит,
его опытность в деле, маститость,
на лету всё хватал от скамьи

Бах и Гендель отныне кумиры,
Палестрина его покорил,
их прекрасные полифонии
он впитал в свой загадочный мир

пишет фуги старательно Римский,
высылая Чайковскому их,
сам за парту подчас он садится,
чтоб теорию музыки зрить

пароходом задачки он пишет,
оставляя свои Озерки,
контрапункты решает и слышит, 
к Петербургу плывя вдоль Невы

изучает теорию в книгах,
когда путь до Кронштадта лежит,
в них творения контрапунктистов
в шуме волн открывает морских
 
погружается в море стихии,
где народная песня звучит,
русской песни он слышит величье,
её звонкой души колорит

сборник песен народных Филиппов
в озвучанье ему предложил,
сделал музыку клавишных Римский,
фортепьяно и пение слив

не понравились песни такие,
собирал он звучанья свои,
те, что древние лады хранили
из языческих дивных стихий

их дарил ему слышавший Тихвин,
старых сборников русских мотив,
от друзей и знакомых творивших
- Модест, Кругликов и Бородин
 
все друзья поддержали почин тот,
Стасов в старые сборники вник,
Мусорянин хвалил их усилья,
что продолжили Милия нить

там «Туман да туман при долине»,
«Свет мой, ластушки», «Садик» у них,
«Что ж вы, пчёлы златые, сидите»,
звон «Калинушки» полифоний

где-то струнные слышались ритмы,
балалаек и гуслей у них,
в тех звучали уже духовые
как наследие древней игры
   
так запасы мелодий копились
для грядущих творений больших,
где вставали былого картины,
вековые звучанья Руси

в них гармонию, полифонию,
инструменты свои находил,
что черты глубоко отразили
дивной русской, арийской души

песни игрищ, обрядов манили,
воспевавшие Солнечный лик,
он увлёкся поэзией дивной,
что русины к вершинам несли

он искал эти отзвуки-блики
в звуках, речи той песенной мглы,
его взору явились картины,
дух языческой древней поры

обращение новое к Глинке
после юной незрелой поры,
он готовил изданий страницы,
чтобы оперы с блеском явить

самых лучших избрал тогда Милий,
чтоб «Руслана», «Сусанина» вить,
занимались тем Лядов и Римский,
по желанию Глинки сестры

стали школой огромной те ритмы,
партитуры великой поры,
инструменты, фактуру до нитки
композитор тогда изучил

дирижёрская практика вилась,
он оркестром умело кружил,
приучал их играть воедино,
чтобы общей картиной явить

много пьес они с ним изучили,
где живой музыкальный язык,
свои партии дома «пилили»,
шлифовали искусство игры

продолжал развиваться к вершинам
у оркестров военно-морских,
здесь никто не стеснял его кисти,
дирижёрство своё золотил

инструменты достал себе быстро
и подробно их все изучил,
составлял для учёбы таблицы
и засел за учебник для них

так он знания техник продвинул,
досконально приёмы развил,
овладел ремеслом прозаичным,
чтоб поэзию дивно творить

автор должен творцом-господином
своей техники музыки быть,
не рабом, погрязающим в тине,
затянувшей душевный порыв

Музыкальная школа учила,
развивая классический стиль,
он готовил концертные гимны
европейских блестящих вершин

это в семьдесят пятом вершилось,
Бах и Гендель, Аллегри звучит,
муза Гайдна и дух Палестрины
дирижёрством с оркестром явил

два концерта сыграл тогда Римский,
представляя лишь Западный мир,
отвернулись друзья его пиршеств,
что когда-то он дивно творил

их тревожила эта классичность
и отсутствие русских светил,
но на третьем концерте явились
имена из Российской земли

там звучал Глинка и Даргомыжский,
был Балакирев и Бородин,
Римский-Корсаков, Мусоргский вились
в лучших звуках и Цезарь Кюи
 
и в дальнейших концертах стремился
два течения он совместить,
музу русскую с западной лирой
виртуозным оркестром явить

не оставил творение Римский,
продолжая звучания лить,
его Третья симфония взвилась,
блеском техники всех изумив

стала техника в ней господином,
подчиняя душевный порыв,
вдохновенье и качество мыслей
за изяществом пёстрого скрыв

был квартет и квинтет им написан
и секстет струнных и духовых,
фортепьянные пьесы явились,
сочинения для хоровых

тонкий вкус, благородные мысли
и начищенный блеск-техницизм,
ни следа бушевавшей стихии
его прошлых творений лихих 
 
овладел он ремесленной высью,
свою технику муз отточил,
стала форма воздушно-пластичной,
что новое духом творить ...


Глава V

Позади его музы классичность,
первых взлётов, учений труды,
красота и любовь его жизни,
свет природы их русской глуши

это время семейных идиллий,
где слились две похожих души,
его радость отцовства светилась,
подрастал плод любви Михаил

новой оперой заняты мысли,
чей сюжет так давно ворожил,
уж шесть лет его Надя просила
темы Гоголя музыкой свить

они вместе читали страницы
«Вечеров» украинской степи,
оживали пред ними картины
сёл старинных, палитры былин

«Майской ночи» сюжет ему выпал,
чтобы в звуках его воплотить,
начертал сам либретто красиво,
сохраняя правдивую нить

там история дивно явилась,
сельской жизни и страстной любви,
в ясноокую Ганну влюбился
там Левко, сын села головы

в эти краски вплетается дивно
и мистичной истории кисть,
чудной Панночки образ трагичный,
что жила в старом доме у них

злая мачеха-ведьма сгубила,
выгнав из дому, счастья лишив,
обрела себя панна в стихии
для русалочьей вечной судьбы

старый дом заколоченный дышит
тем преданием местным степным,
отражается водами в бликах,
свою тайну годами хранит

там Левко тьма туманом сморила,
зрил видение он у воды,
из окна ему Панна явилась
и просила им ведьму открыть

в благодарность Левко одарила,
дав желанное счастье любви,
так историю та завершилась,
Малороссии чудный мотив

видел Римский любимый свой Тихвин,
там, где дом опустевший стоит,
в красках прошлой таинственной жизни
отражается в водах реки

вспоминает мир детства любимый
и о прошлых годинах грустит,
нет отца, его брата, тех милых,
дорогих его сердцу картин 

здесь являет своё композитор,
проходящую красную нить,
всем сюжетом пылают два мира,
фантастический с миром живых

мир реальный и сказочный слились,
рядом сказка и красочный быт,
краски старых народных традиций,
где мир навий и явий разлит
 
здесь звучат его песен мотивы
из обрядов славянских и игр,
возносившихся Солнечных гимнов
и русалочьих празднеств в семик

там народные песни разлились,
что в «зелёные святки» велись,
их основу расписывал Римский,
украшая всей оперы мир

звуки лирики – «Солнышко низко»
грациозно и радостно лил,
«Спи, красавица» нежностью дивной,
где плывёт его сила любви

следом песни звучат хоровые,
создающие фоны для них,
обрамляют сюжет игровые,
«Просо сеяли», «Завью венки»

песни парубков и пародийность,
украинский народный комизм,
хмель Каленика, что заблудился,
важность с тупостью их Головы

его бабы зловредной сварливость,
Винокура практичность звучит,
это в хате смешащее трио,
плясовой развесёлый мотив

украинская ночь там разлила
фееричные краски свои,
тихий лес, месяц светом струится,
на ветвях серебристая пыль

свежесть пруда в округе застывшей,
где-то в чаще поют соловьи,
всё сиянием вдруг озарилось,
примешавшись к светилу из тьмы

пал на землю туман серебристый,
запах яблонь с цветами пьянил,
дом господский в воде отразился
в неком ясном величии чист

там смешались природы палитры,
поэтичность русалочьих игр,
хороводы плывут в звуках дивных,
этой сказочной тьмы колорит

грациозность мелодики слышим,
неизлитой любовной тоски,
что покинуты в горести были,
век земной в цвете лет не дожив

отражается призрачность, зыбкость
их загубленной вечной красы,
обречённые снова и снова вить
гаданий о судьбах венки

образ Панночки чудно лиричный,
мягкий, нежно печальный стоит,
зрим с Левко у пруда дуэттино,
где она о себе говорит

здесь не столько о радости слышим
избавленья от ведьминой тьмы,
а о грустно-мечтательных ритмах
от загубленной в водах судьбы

очарован Левко её видом,
он вернётся домой, «до своих»,
но порою пригрезятся дивно
чудной Панночки грустной черты

этой оперой много он вырос,
проявился его колорит,
широта красок полифонии,
метод Глинки теперь он постиг

направления определились,
что в дальнейших твореньях развил,
быт народный, картин фантастичность,
борьба добрых и злых вечных сил

краски юмора, едкость сатиры,
песни русской народной души,
дух языческой древней стихии,
что в обрядах и играх кружит

гул премьеры стоял в Мариинском,
где Направник с оркестром парил,
хорошо принял оперу зритель,
вновь успех своих муз ощутил

без восторгов встречали «кучкисты»
эту оперу русской зари,
что-то нравилось только частично,
холод мнений в оценках сквозил
 
в это время внезапно явилось
в его жизни дыханье былин,
чудной сказкой оно озарило
всей России сердца и умы

из бескрайних просторов России,
деревенской исконной глуши
взял Островский сюжет архаичный
и стихами в сказанье сложил

эту книгу читатель не принял,
холод критиков всюду царил,
говорили о чуждости жизни,
вспоминая его реализм

был знаком с этой сказкой и Римский,
уж семь лет от прочтенья прошли,
но и в нём не затронула силу,
что подвигла бы что-то творить

но однажды всё в нём изменилось,
плыл туманный февраль у Невы,
он с занятий домой возвратился
и весеннюю сказку открыл

выпил чаю – усталость томила,
светом лампы свой стол озарил,
и мгновенно в тот мир погрузился
из языческих древних стихий

он схожденье покровов увидел
удалявшейся вьюжной зимы,
журавлиные клики услышал,
лебединые гулы вдали

становились пространства всё шире,
упоительно-свежим язык,
зазвучали призывно картины,
увлекая все струны души

не заметил как ночь наступила,
пролетели за чтеньем часы,
лишь под утро очнулся от дива,
что «Снегурочкой» автор дарил
 
тут же стали являться мотивы
и аккорды из сказки пошли,
среди разных занятий привычных
стали сами собой приходить

черновые наброски явились -
хор цветов, и певучий Мизгирь,
хор во славу пыланья Ярилы,
лишь Снегурочки не было в них

месяц цветень в ту пору ярился,
композитор в кварталах Москвы
в старый дом на Ордынке явился,
там задумку творцу изложил 

вот хозяин медлительный вышел,
взгляд Островского холоден с ним,
тут поведал о замысле Римский –
дать «Снегурочке» новую жизнь

слить из сказки прекрасные вирши
с его музыкой оперных див,
дать в театре немыслимый синтез
всех искусств для творенья души

взгляд Островского стал теплей, ближе,
отчего ж не попробовать им,
только б образ правдиво тот вышел,
не затёртым в шаблонах былых

её образ пока не прижился
в Мельпоменовых стенах в те дни,
может, музыка даст ей ту силу,
что позволит стихам расцвести

его первая зелень манила,
ароматы пьянящей весны,
он внимал её вечную силу
среди питерских клёнов и лип

пора дачу искать ему было
для семейного отдыха их,
для творения музыки дивной,
что мечтал в эти дни воплотить

их Авдотья, что няней служила,
подсказала имение им,
что под Лугой в глуши затаилось
среди дебрей, полей-луговин

всей семьёй они там поселились,
ясный травень простор озарил,
он впервые в глуши очутился,
среди весей крестьянской Руси   
   
восхищался пространствами Римский,
где прелестные рощи росли,
поля ржи, льна, овса и гречихи
и луга из цветочных палитр

там речушка средь ив серебрилась,
где со дна закипали ключи,
синеокое Врево стелилось,
где купались они в свет зари

там огромная чаща таилась,
тёмный лес Волчинец их манил
их Заказница-роща пленила,
где гуляли с Надеждой они

деревеньки причудливо вились,
Копытец и Дремяч, там Хвошня,
воздух свежий, духмяный и чистый,
что дарили леса и поля

там в Стелёво им лето открыло
изумрудные дали свои,
по чащобам семьёю бродили,
вдаль по ягоды и по грибы

огород – земляника, клубника,
палисадник сиренью томит,
вольный ветер, цветы полевые,
тишина и гостей никаких

во дворе дети вольно резвились,
сад их зеленью крон осенил,
дочка Софья, Андрюша и Миша,
где малиновки, славки, дрозды
 
там крыжовник, смородина, вишня,
среди яблонь и пения птиц,
вдохновляется здесь композитор,
погружаясь в языческий мир

лето жаркое, с грозами было
- полыхавшая пламенем высь,
через день громыхавшие близко
и вдали блеском ярких зарниц
   
гроздья молний однажды вонзились
рядом с домом, всё в нём озарив,
страшным грохотом их оглушило,
тайным трепетом всё населив

всё волшебным сияньем светилось,
погружая его в пантеизм,
в мир древнейших веков архаичных
среди буйства звенящих стихий

он влюбился в «Снегурочку» дивно,
в эти страсти прекрасной весны,
в окружающем сказка явилась,
композиторский дух бередив

сук корявый иль пень лесной мшистый
ему кажется лешим в те дни,
его в дебрях дремучих жилищем,
где владения Бабы-Яги

Волчинец заповедным он видит,
холм – Ярилиной горкой вдали,
крики-эхо с балконной вершины
гласом лешего в чаще всё мнит

всё удачно в Стелёво сложилось,
место силы, большой глубины,
принялся за работу здесь Римский,
чтобы музыкой сказку развить

в кабинете открыто трудился,
даже дверь за собой не закрыв,
среди шума детей и возни их
свою оперу быстро творил

начав червнем созданье картины,
средним августом всё завершил,
труд огромный вчерне был написан
с массой сложных оттенков палитр

эта сказка была ему близкой,
её действие, дух и язык,
в первозданных напевах он слышал
глубину, благородство души

в «Майской ночи» сверкают два мира,
фантастический с миром людским,
не сливаясь, живут две картины,
дополняя сюжеты свои
 
но в «Снегурочке» образы слиты,
погружённые в сказочный мир,
Берендейское царство былинно,
воплощённый в реальное миф

жизнь героев с дыханьем стихии
нераздельно в поэме звучит,
люди сами герои интриги,
что сюжетами сказка творит

после сборника «Сто русских песен»
он почувствовал этот мотив,
эти древних арийцев напевы
с благородством, достоинством их

все русальско-купальские песни,
закликания яркой Весны
и колядки с молебном Яриле
и прощания с мраком Зимы

в этих песнях-обрядах традиций
оживала их память души,
сквозь туман проступали былые
архаичного счастья черты

когда жили на свете арийцы
по устоям добра и любви,
без разбоя, татьбы, лихоимства,
угнетения, хамства и лжи

войн не ведали тысячелетья,
нападений извне и внутри,
по законам природы извечной
в круговерти сменявший стихий

жизнь поэзией полнилась дивной,
гармонично со знанием слив,
простота с красотой там светились,
всё наполнено морем былин

труд был частью поэзии жизни,
их обрядов и плясок, игры,
не забавой чудной сказки были,
а реальностью вечной судьбы

Берендейское царство открылось,
где живут по канонам таким,
войн, не зная и зла, лихоимства,
в мире ласки, добра и любви 
 
бытие по отмеренным циклам,
верховенством веков Коляды,
где людская гармония вилась
и дыханье природных стихий

две враждебных друг другу стихии
осеняют веками их жизнь,
дух Мороза со вьюжностью зимней
и Ярило палящей жары

первый душит начала живые,
не даёт всем возможность творить,
вдохновляет к искусствам Ярило,
пробуждая глубины души

между ними другая стихия -
образ вечно красивой Весны,
что живёт все века между ними
в атмосфере ревнивости их

красотой покорила Ярило,
но с Морозом их чадо любви,
их Снегурочка в дебрях таилась,
опасаясь лучистой поры

в ней студёная вьюжная сила
без тепла и страстей, без любви,
белоснежных просторов стихия,
где круженье метелей лихих

опасается гнева Ярилы,
укрываясь в чащобах лесных,
ей враждебно сияние свыше
и смертельно пыланье любви

и жила бы в лесу своём дивном,
где Отец её правит в глуши,
где знакомы все звери и птицы,
все тропинки, коряги и пни

песни Леля ей душу прельстили,
где зовущее чувство любви,
отпускают из леса родные
к берендеям с приходом Весны

провожает Весна её в трелях
окружённая свитою птиц,
журавли, гуси, утки, лелеки
с ней прощались с небесных вершин

стала жить в слободе берендеев,
но вниманием Лель обделил,
испытала тут чувство обиды,
первой болью ей душу пронзил

позабыв про Купавы влеченье,
полюбил её страстный Мизгирь,
а Купава манила влеченьем
пастуха, что ей сердце открыл

чувство ревности душу томило,
что не ведала в чащах лесных,
всё скрывала Снегурочка тихо,
а Купава открыла как вихрь   
 
во дворце у Царя всё вершилось,
где предстал за обиду Мизгирь,
бирючи, скоморохи, слепые,
гусляры, свита, гудочники
      
здесь Снегурочку Царь и увидел,
поражённый цветком красоты,
холодов им открылась причина,
урожаев их скудных-худых

мать-Весну её дочь попросила
одарить её чудом любви,
та волшебным венком озарила,
пламя страсти ей в душу вселив

свою жизнь этим чудом сгубила
в наступившие летние дни,
дочь Мороза пронзило Ярило,
берендеев за это простив

эту дивную драму творил он,
много новых звучаний открыв,
отразил два сливавшихся мира,
фантастический с миром людским

мир волшебный оркестром творился,
а земной через пенье возник,
мир мифический очень статичен
и особой мелодикой свит

широко применял лейтмотивы
и не только с оркестром своим,
для вокала написаны были -
ритм, гармония и мелодизм

в каждый образ свои лейтмотивы
как палитру героя сложил,
Леший – сильный, хватающий, дикий,
в каждой сцене звучанья свои

он враждебен обычному миру
и отсюда его симфонизм,
отказал он ему в мелодизме,
все вокальные партии скрыв

у Мороза опять симфонизмы,
всё в миноре суровой зимы,
величаво звучанье Ярилы,
грозной мощью все ноты полны

у Весны всё звучит мелодично
обаянием, светом своим,
красотой и пленительной силой
покоряет глубины души

но подчёркнута сила стихии,
повторяемость всюду звучит,
все спокойно-светлы лейтмотивы,
возвращения вечного цикл

в её арии слышатся стили -
итальянско-восточный мотив,
там народные песни сложились,
что пришли из страны Апеннин

брал для образа пение птичье,
там петух, тут кукушка, снегирь,
снегиря слушал в комнатах Римский,
тот в то лето в имении жил

и народные песни там вились,
чтобы близость к людскому явить,
поначалу спокойные ритмы,
в травень пышные с пением птиц

хор цветов нам рисует обличье
яркой, страстной девичьей любви,
их волшебным венком жила сила,
что вселилась в Снегурочку вмиг 
 
нет единого в ней лейтмотива,
много образов в красках Весны,
затаённая пряность искрилась
с зыбкой мягкостью ранней зари

много песен обрядов и игр
зазвучали из древней поры,
отражая четыре стихии,
что спешат из времён годовых

всё, что в оперу Римский включает
сохраняет народный мотив,
через гармонизацию ладит,
всюду древняя русскость звучит

хор народный по ходу вступает,
гимн Яриле он пеньем творит,
гусляры распевают слепые,
берендеи сюжеты свои

сценой вещий сказитель ступает,
повествуя события их,
величавый, свободный, чеканный
всюду стелется оперный ритм

гимн Яриле - эпичный и яркий,
по-иному звучат гусляры,
хор торжественно-мерный являет,
архаично-сурово звучит

этим фоном Мизгирь и Купава 
силу страсти дают ощутить,
лейтмотивы свои разливают
о несчастной неслитой любви

умоляющий, грозный и страстный
для Снегурочки нежной Мизгирь,
в нём порывистость, пылкость и властность,
там Купавы взволнованный вихрь

образ Леля в бесхитростных красках
простой, светлый, мечтательный свил,
он искусство народа являет,
что из вечных просторов звучит

Берендей в его двух ипостасях:
мудрый царь – правит, судит, рядит
и поэт, что простор воспевает,
мир природы чудесных палитр

все герои себя раскрывают,
демонстрируя грани свои,
свой характер они не меняют
в жизни, ревности, страсти, любви

лишь Снегурочка нас озаряет
превращением дивным своим,
из прелестно-холодной вначале
страстно любящей майской поры

грациозный, игривый характер,
лёгкий, светлый, холодный мотив 
юной девушкой лютый являет,
что не ведает чувства любви

нежно-грустная тема витает,
где неясные скрыты мечты,
её к людям влечёт сквозь бураны,
поэтичное чувство души

развиваются разные грани,
то холодный и грустный мотив,
то осознанно любящей, страстной
ярым травнем лучистым звучит

столкновенье идей наблюдаем -
о тех руслах, где движется жизнь,
о законах, что мир подчиняют
и о силе могучей любви

обе линии ярко сверкают
и неясно, что выше из них,
гимн Яриле с любовным пыланьем
или грустная повесть весны

то история жизни печальной,
ласка, нега, томленье поры,
зыбкость вешних картин оживаний,
нежных зорь и закатов чудных

всё в «Снегурочке» дивно связалось,
воплощение в звуках мечты,
цельность стиля, законченность драмы,
лейтмотивов текущий разлив

оркестровка была колоритна
без излишеств и вычурности,
проходившая в осень и зиму,
березеньем её завершил

тем же летом писалась и «Сказка»,
так он пьесу свою окрестил,
завершил её в солнечный август,
после оперных звуков своих

всё в ней родственно, близко звучало,
тот же русский таинственный мир,
поэтической лирикой связан,
чаровавшей народной мечты

духом Пушкинских строк вдохновлялся
из пролога «Руслановских» вирш,
Кот-Баюн рассказал ему лады,
из которых историю свил

мрачный лес, полный тайн и загадок,
весь в неведомых тропках своих,
что невиданны звери топтали,
где-то Лешего слышно шаги

там волшебного озера глянец,
у избушки крик Бабы-Яги,
растекаются песни русалок,
заплетающих травы-венки

так то лето в глуши завершилось,
оставляя Стелёво вдали,
его ждал Петербург суетливый,
чтоб «Снегурочку» там вознести

оркестровка была колоритна
без излишеств и вычурности,
проходившая в осень и зиму,
березеньем её завершил

постановка велась в Мариинском,
где Направник всё дело вершил,
началась череда репетиций,
сокращений палитры души

дирижёром был чех тот маститым,
«выдающимся мастеровым»,
но одно быть искусным артистом
и проникнуть в пространства души

европейскость была ему близкой,
те, кто ей здесь, в России служил,
«Новорусская школа» и Римский
ему были, по сути, чужды 

точность в нотах, во взмахе красивость,
ровность метрики, правильный стиль,
всё казённо так, холодно вилось,
без огня и страстей, без души

светлый просинец ждал Мариинский,
первый выход «Снегурочки» был,
принимал поздравления Римский,
зал восторженно труд оценил

снова духом с друзьями едины,
в русских темах опять он творит,
продолжает традиции Глинки,
где живая народность звучит ... 


Глава VI
 
Времена наступили иные,
он достиг музыкальных вершин,
всё искусство «Снегурочкой» взвилось,
он не видел задач и пути

столько вложено чувств и усилий,
скрупулёзной работы души,
его воля и разум смутились
и сюжетов пока никаких

уходили дерзанья «кучкистов»,
их могучий духовный порыв,
им туманным Грядущее мнилось,
захватили земные труды

неспокойно в стране тогда было,
Первым марта года разделив,
государь, умирающий в Зимнем,
разметавший столь многое взрыв

время бурных реформ завершилось,
изменивших Российскую жизнь,
стало больше свободы пьянившей,
положенье народа смягчив

стали вольными все крепостные,
объективней и глубже суды,
города их права получили
и провинции с земствами их

начинался гул Восьмидесятых
с неизвестностью судеб людских,
Модест Мусоргский с ними прощался,
очень многое не завершив

умирал одиноким и нищим
как большой настоящий артист,
лишь друзья навестить приходили,
ни детей, ни добра, ни семьи

у постели его был и Римский,
взяв наследие в руки свои,
не хотел, чтобы судьбы лихие
тот великий талант погребли

принялся за «Хованщины» вихри,
дописав и связав все концы,
он любил его и ненавидел,
слишком разными были они

искромётные краски-палитры
в этой опере он сохранил,
но привнёс и своё в её ритмы,
свой особенный авторский стиль

приходили уже молодые,
Глазунова талант оценил,
занимался с купеческим сыном,
возлагая надежды свои

поднимался и Лядов всё выше,
что Модест ещё очень ценил,
перевёлся он в класс композиций,
где теории Римский учил 

в год Второй дирижировал Римский
Русской выставкой в стенах Москвы,
там с Беляевым в час репетиций
их дороги надолго слились

был поклонником музыки Глинки
меценат петербургских картин,
Русский Север прошёл по долинам
и просторам бескрайней тайги

вёл успешно дела он лесные,
капиталы свои сколотил,
помогал тем, кто рвётся к вершинам
музыкальным, где свой колорит

собирались в уютной квартире
у Беляева устьем Невы те,
кто русские ветры любили,
что звучали из весей-равнин

Римский-Корсаков, Лядов там были
и Чайковский, Кюи, Бородин,
основали концерты России,
русской музыки нити плели

ежегодно квартетные вихри
проносились у русла Невы,
исполнялись звучанья родные,
где истоки народной души

учредили там премии Глинки,
что вручались за русский порыв,
за напевы из песен былинных
отголосками дивной Руси

каждый год получали светила
в знак признания эти дары,
за расшитые музой картины,
озарённые светом вершин 

продолжали великие нити,
что «кучкисты» когда-то вели,
но и было немало отличий,
времена всё меняли у них

многочисленно-пёстрыми были,
разрастались с годами они,
с гениальными были простые
или те, кто совсем не творил

у них не было бури и вихря,
радикальности мнений борьбы,
продвигаясь спокойно, творили
русской музыки новый мотив

стали прошлым оркестры морские,
его с флотом последняя нить,
эту должность тогда упразднили,
появились иные пути

он Придворной капеллы властитель,
что тянула собой все хоры,
в ней когда-то витийствовал Глинка
и Бортнянский, что с детства любил

Император её покровитель,
сам играл в ней порой для души,
русской музыки страстный любитель,
помогавший к вершинам идти

взялся классы капеллы продвинуть,
поднимая их все уровни их,
развивая ученье мальчишек,
прозябавших в убогости тьмы

с фортепьяно, в уроках скрипичных
и в теории вилась та нить,
он набор инструментов расширил,
развивая  у них симфонизм

он открыл горизонты большие,
дал напутствия я яркую жизнь,
он учил музыкантов России,
чтобы те свой огонь пронесли

они в хоры певцами входили
или в регенты русских глубин,
шли в оркестры далёких провинций,
продвигая красот мелодизм

и опять жизнь друзей уносила,
у дверей его Стасов стоит,
Бородин умер скоропостижно
в окруженье друзей дорогих

на квартире его веселились,
двери Масленице отворив,
в маскарадных костюмах игривых,
приступ сердца творца поразил 

он поехал к нему на квартиру
и забрал музыкальный архив,
незакончен остался «Князь Игорь»,
его опера русской судьбы

ночь не спал, разбирая чернила,
вспоминая, что он говорил,
эпизоды, желания, мысли,
чтобы музыку всю завершить

в скорбном ладанном дыме кадила
размышлял он над волей судьбы,
говорили ему панихидой:
«Нужно «Игоря» вам завершить ...»   

напряжённо как прежде трудился,
чтобы друга стараньем почтить,
дать богатство великой России,
музыкальных сияний-вершин
 
партитуры дописывал Римский,
очищенье гармонии вил,
разливал голосов их палитры,
инструменты в настрой приводил

помогал молодой композитор,
одарённый его ученик,
называл Александром Великим
его Стасов с надеждой внутри

развивался талант его быстро,
он в шестнадцать симфонию свил,
восходящим к великим вершинам
Глазунов для поклонников был

в нём себя неразумного видел
из потерянных юных годин,
просвещенье, что с ним не случилось,
сожаленье о воле судьбы

в это время «Снегурочка» взмыла
Русской оперой Саввы Москвы,
срежиссировал Мамонтов дивно,
Васнецов воссоздал древний мир

грандиозным успехом свершилось
обращение к корням Руси,
всех искусств обнаружили синтез
- звука, слова, игры и палитр

снова мама так рада за Нику,
поразившего даром своим,
она с сыном давно примирилась,
восхищаясь звучаньем души

несмотря на всё то, что свалилось,
продолжал в эти годы творить -
симфоньетта, фантазия скрипки,
фортепьянный концерт и хоры

снова были там русские темы,
песни древних народных глубин,
зазвучали родные напевы
в симфоньетте, где радостна жизнь

в первых темах картины природы,
светлой музыки льются ручьи,
во вторых мелодичность узоров
подводящих под свадебный пир

в этих песнях прощания голос
с миром юных подруг дорогих,
задушевных и грустных мелодий,
что звучат на девичниках их

причитанье девицы о прошлом,
о свободе и вольной любви,
о родимом родительском доме,
переходе в замужества мир
 
третья песня в мотивах весёлых,
облаченья невесты на пир,
светлой радости с грустью суровой,
драматизмом девичьей судьбы 

эта часть их звучит «В хороводе»,
развесёлый народный мотив,
грациозный стремительный норов,
то протяжный, ты быстрый девиц

фортепьянный концерт в эпизодах,
снова русский народный разлив,
величаво-былинны аккорды,
то спокойны, тихи и нежны

льёт фантазия звуки мелодий
для скрипичной большой кутерьмы,
рядом тихо-спокойные ноты,
плясовой развесёлый мотив
 
Пиренеи зовут жарким солнцем,
яркой страстью народной души,
вдохновляющий песенный сборник,
где основа творенья лежит

словно снова как в юные годы
в Иберийских пространствах гостит,
слышит звуки испанских мелодий,
песен, плясок, гуляний людских

«Альборада» картиной природы,
астурийский пастушеский гимн
восхождению дивного солнца,
танцевальный весёлый мотив

«Вариации» звуки спокойны,
идиллическим тоном палитр,
в них английский рожок и валторны
и опять «Альборада» звучит

тут врывается танец гитаны,
под гитарный огней перелив,
кастаньеты кружащей цыганки,
отбивающей страстный мотив

переходит всё в дикую пляску,
ярко-огненный бурный порыв,
разноцветные юбки мелькают,
блещут очи, стучат каблуки

наступает пыланье «Фанданго»,
все мелодии вместе слились,
обжигает кружащийся праздник
колоритным движеньем стихий

«Князя Игоря» он завершает
под звучание песен степных,
половецкие пляски витают,
голос девушки душу манит

он под Лугой немного оттаял
после тяжкой и трудной зимы,
наслаждался тем летом на даче
в Нежговицах в природной глуши

Черменецкое озеро гладью
навевало покой для души,
синеоко в зелёном наряде
обрамляющих дебрей лесных 

в одиночестве долго гуляет
берегами у ив и ракит,
там встречает рассветы в туманах,
слышит ветер, что гнёт камыши

с ним семейство его отдыхает,
дети рады приволью глуши,
Миша, Вова, Андрей, Софья, Надя
веселятся в садовой тиши 

там писать себя снова заставил,
вспоминая восточный мотив,
поначалу шло туго пыланье,
но потом в небеса воспарил

он давно воспалялся мечтами,
уносившими в краски пустынь,
где арабские сказки витали,
изумительный их колорит

там в кофейнях Каира, Дамаска
говорили сказители их,
аравийские шли караваны,
чтоб в оазисах прелесть вкусить

раскрывались сюжеты в Багдаде
как восточные чудо-ковры,
приключениям жадно внимали
все чаёвни, о бедах забыв

там звучали о джиннах рассказы,
о сокровищах Али-Бабы,
о сокрытых таинственных кладах
и диковинах далей морских

о магичных дворцах и султанах
и о девушках дивной красы,
о волшебной мистической лампе
и о призраках жарких пустынь

речь таинственной Шехерезады
он звучаньем своим озарил,
в ней четыре картины сияли
из далёкой арабской «Ночи»

в первой части звучат величаво
контрабасы и тубы грозны,
там покои царя Шахрияра,
что ей казнью жестокой грозит

начинается первая сказка,
уносящая в моря сапфир,
там корабль лихого Синдбада
по торговым делам вдаль спешит

гул могучих ветров нарастает,
море бурей кипящей штормит,
водяные огромные валы
всё сметают на палубе их

но внезапно та буря стихает,
отголоски её лишь слышны,
сквозь лазурный простор океана
вдаль корабль Синдбада спешит

возникает картина вторая,
где Багдада сияют огни,
постучались там в дом три монаха,
календеры - бродяги пустынь 
 
начинают о жизни рассказы,
три царевича, скрывшие лик,
как скитальцами вдруг они стали,
когда смертью грозили враги

о своих приключениях дальних,
где восточный звучит колорит,
прелесть скрипки, кларнета и арфы
воплощает сюжетную дивь

третья часть свой сюжет раскрывает,
где любовная нежность парит,
в зачарованный сад проникает
там царевич к любимой в тиши

в царство грёз музыкант погружает,
в мир возвышенной чистой любви,
словно образ восточного рая
возникает из звуков чудных

слышим пенье царевича в гаммах
как признание в пылкой любви,
нежной, ласковой песней пленяет,
раскрывая все чувства свои

словно сладостный сон навевает,
о волшебных краях говорит,
его голос негромкий пылает
под журчанье брильянтовых брызг

красота его страстность скрывает,
любование в звуках царит,
преломлённые дивным кристаллом
его чувства как солнца лучи

час царевны теперь наступает,
слышим танца восточного ритм,
там изящная, томная пляска
с долей страсти по саду кружит

здесь обилие чётких стаккато
нам арабский даёт колорит,
барабаны, тарелка, литавры
переносят в мир сказочных книг

наступают минуты финала,
что врывается шумом своим,
вдруг становится резким контрастом
после неги восточной любви

слышим шумный разгул карнавала,
звуки пёстрой народной толпы,
топот, возгласы, счастье и радость
переходят в тревожный мотив

зазвучали вдруг грозно фанфары,
нарастает гром битвы вдали,
принимает зловещий характер
дикий праздник ветрами пустынь

наступает момент кульминаций,
мощь безумных гремящих стихий,
что разносят корабль Синдбада,
снова тишь, где лишь море рябит

вновь мелодия Шехерезады
словно голос хрустальный звучит,
улетучился гнев Шахрияра,
он дарует ей счастье и жизнь

блеск симфонии нас озаряет,
где вплетается русский мотив,
мощь, эпичность её, величавость
с русской музыкой вечной роднит

к музам Глинки она возвращает,
что поведал восточный мотив,
это русская повесть звучала
о Востоке, что чудом манит

мудрость жизни она открывает,
о богатствах и славе, любви,
о стихии, что всё побеждает,
унося процветание вмиг

к русской жизни он нас возвращает,
в тот же год увертюру творит,
пишет образно он «Светлый праздник»,
о Пасхальной тревожной ночи

чудный Тихвин он там вспоминает,
как к заутрене в детстве ходил,
два мотива в душе возникают -
мрачной ночи и яркой зари

страстной вечер в ночи утопает,
тема смерти трагично звучит,
светлый праздник зарёй наступает,
воскрешающий вечную жизнь

Новый год над Невою гуляет,
Петербургом февраль ворожит,
новый мир для себя открывает,
Рихард Вагнер врывается к ним

знаменитый бунтарь и изгнанник,
вечный странник, чудак и кумир,
рыцарь грёз и могучий романтик,
уносившийся в дали мечты

собиравший чудесные сказки
и легенды времён вековых,
где реальность живёт средь фантазий,
волшебство в свои тайны манит

он отрёкся от муз итальянских
и французских в слащавости их,
воплощал дух стихии германской
из языческой древней поры

многогранный и смелый новатор,
что с широким размахом творил,
страстный гений с огромным масштабом,
он умы молодых захватил

он творил и искал дух германский,
его силу и мощь воплотил,
мнил источником силы гигантской,
что к свершеньям народ возродит

и в далёкой России бывал он,
триумфально гастроли явил,
когда Ника в дали океанов
путешествовал в юные дни

в те года отчуждён оказался
Николай от звучащих стихий,
показался чужим тогда Вагнер
господам из «кучкистской» среды

глух Балакирев авторитарный
и язвителен Цезарь Кюи,
твердолобый догматами Стасов
словно стену к нему возвели

год последний из восьмидесятых
дал возможность творенья узрить,
в Мариинском спектакль был поставлен
Пражской труппой для русской среды

с петербургским оркестром играли,
был Карл Мук дирижёром у них,
труппа Неймана пела, играла
тетралогию дивной судьбы

дивных опер стихии вздымались,
с Глазуновым он оперы зрил,
слушал музыки мощной витанье,
всё сметавшей её новизны

там «Валькирии» взору предстали,
дивный «Зигфрид» их души пронзил,
они «Гибель богов» увидали,
музы «Золото Рейна» цвели

так «Кольцо Нибелунгов» узнали,
вечный эпос германских вершин,
мощь и сила его потрясали,
неизвестный возвышенный стиль

эти бури их ошеломляли,
они слушали, всё позабыв,
будто в странном чаду пребывали,
что их дух разметал словно вихрь

мощность виолончелей и альтов,
высочайший всех скрипок регистр,
медь дышала, а, главное, краски
разом в зал Ниагарой лились

был оркестр у немца громадным,
грандиозным летящий порыв,
в этот мощный поток погружался
излучавших космических сил

покорил красотой его Вагнер
и размахом вселенским своим,
он не мог устоять пред соблазном
эту мощь у себя повторить

отмечали печальную дату,
когда друг их ушёл Бородин,
собрались Глазунов, Лядов, Стасов
и Беляев в беседах своих

тут и высказал мысль свою Лядов,
о либретто напомнив всем им,
согласился вдруг Римский на «Младу»,
взялся оперу ту сочинить

начал вешней порой продвигаться
по просторам языческой мглы,
Гедеонов с Крыловым создали
всю палитру сюжетных картин

тексты Римский дописывал знатно,
что упущено было у них,
открывалось Полабское царство,
краски древней славянской земли

там Аркона богатством сияла,
где стоял в храме их Световид,
рядом Ретра, где храм Радогаста,
все герои, их бурная жизнь
    
вся Европа в Аркону съезжалась,
привозя её храму дары,
её идолу все поклонялись,
уваженье волхвам проявив

Яромир, князь Арконы богатой
княжну руев тогда полюбил,
звали эту красавицу Млада,
он согласье её получил

но князь Ретры мечтал о богатствах,
что в Арконе их храм накопил,
породниться решил он Войславой
с Яромиром, путь к злату пробить

приготовил расправу над Младой,
через дочь ей кольцо подарил,
в нём таилась коварно отрава
и в день свадьбы яд Младу убил

Яромиром томилась Войслава,
но о Младе все дни тот грустит,
ворожбой князя околдовала,
разожгла его пламя любви

помогла ей Морена коварно
через злобных колдуний своих,
но виденье дала князю Лада,
через сон ему правду явив

отравленье ему показала,
там Войслава с кольцом роковым,
надевает на перст его Млада,
но не верит в тот сон Яромир

древний праздник руян на Купалу
у Доленского озера их,
игры, пляски, обряды, гаданья,
там Войслава и с ней Яромир

в разгар коло является Млада,
с ней уносится прочь Яромир,
они вместе горой, на Триглаве,
исчезая под грохот и дым

начинается дьявольский шабаш
всех коварных служителей тьмы,
Чернобог и Кащей с Чумой встали,
Тополец и Морена мрачны

Чернобог вызвал тень Клеопатры,
чтобы чарами князя пленить,
начинаются страстные танцы
и призывы её полюбить

разрушаются тёмные чары,
петушиный разносится крик,
вся нечистая сила пропала,
просыпается вдруг Яромир

Яромир входит в храм Радогаста,
чтобы разгадку тех снов получить,
слышит голос князей он славянских
о Войславе, призыв отомстить

появляется рядом Войслава,
сознаваясь, кто Младу сгубил,
знак Морены главою пылает,
с отвращением зрит Яромир

князь Войславу мечом убивает,
пробуждая нашествие тьмы,
всё стихия озёр заливает,
подземелий грохочут толчки

так ратарский народ погибает,
храм разрушен в круженье стихий,
на вершине скалистой Буж-камня
стоят Млада и с ней Яромир

в этой опере древность предстала,
исторический дух-колорит,
в одеяньях, обычаях, плясках
и убранстве славянских жилищ

сцена празднества ярко пылала,
многоликих племён колорит,
добивается цельности красок,
архаичность гармоний разлив

превосходны «Индийская пляска»
и «Литовская пляска» у них,
«Княжье шествие» всех восхищало
и Купальского коло огни

поразил ритуальным гаданьем
в жёстких звуках седой старины,
сценой гульбища тьмы на Триглаве,
мрачных духов густой лейтмотив

томно-страстный мотив Клеопатры,
где восточный звучит колорит,
фантастичная «Ночь на Триглаве»
и влюблённой Войславы порыв

возросли оркестровые дали,
отметавшие минимализм
с его Глинковским скромным составом,
музыканты громадой слились

нечто новое Римский представил,
увеличенный свой симфонизм,
с новой силой и мощью звучали
его оперы с этой поры ...

 
Глава VII

Девяностые годы настали,
начиналась и новая жизнь
чередой его бед-испытаний,
что пришлось словно крест пронести

заболела дочурка их Надя,
сын Андрей перенёс дифтерит,
летом мама его умирает,
воспаляется горло жены

годовалового Славы не стало,
дух чахотки расправился с ним,
заболела двухлетняя Маша
тем же тяжким недугом в те дни

четверть века его отмечали,
когда начал он звуки творить,
утром в двери его постучали
все друзья, чтобы гимн возгласить

на квартире казённой звучали
речи здравиц и письма, стихи,
благодарность несли телеграммы
за творения русских вершин

Глазунов и Кюи поздравляли,
красноречием Стасов парил,
грянул Лядов на фортепиано
ему «Славу» из опер-зарниц

следом вечер в Дворянском собранье,
где весь цвет музыкальный страны,
там творенья его исполняли,
зал в овациях долго бурлил

молодёжь к нему жаром пылает,
за кулисами Римский стоит,
ему Ястребцев дух изливает,
рассказав о всеобщей любви

но никто и не подозревает
как же тяжко ему в эти дни,
благодарно слова принимает,
эти волны тепла и любви

накопилась за годы усталость
напряжённых трудов дорогих,
он в уныние часто впадает,
в раздражительность, грубость к другим

ничего уже не сочиняет,
пустота поселилась внутри,
пишет «Летопись» воспоминаний,
и о музыке русской статьи

об эстетике труд начинает,
что в морях музыкальных парит,
не закончив и это бросает,
окружаясь мудрёностью книг

в философию ум погружает,
чтобы смыслы всей жизни постичь,
сотни раз их страницы листает,
загоняя свой поиск в тупик

он стремится к познанию жадно,
мир науки, искусства постиг,
все открытия впитывал, тайны,
расширяя свой жизненный вид

обращается к вере в страданьях,
чтобы истину в мире найти,
утешение ищет и радость,
чтобы с горем себя примирить

входит в жизнь его дух православный
через слово Библейских страниц,
с их молитвами и покаяньем,
в вечных образах красок живых

он с трудом «Псковитянку» верстает,
над картиной «Садко» ворожит,
«Годунова» в те дни завершает,
его дух так бесплодно застыл

не нашёл в философских исканьях
ничего, перепутьем застыв,
в голове была полная каша,
от которой он к людям бежит

он у дачи подолгу гуляет
среди русских лесов и равнин,
в лабиринтах красивых кварталов,
что простёрлись у русла Невы

дух Придворной капеллы терзает,
все порядки, что там проросли,
лицемерие, сплетни, скандалы,
сеть шпионства, доносов внутри 

прежний друг его там допекает,
всё бестактней в работе он с ним,
изменился Балакирев с властью,
неприязнью сжигая мосты   

но работать он там продолжает,
ему нужно семью ведь кормить,
ждёт как манну всё Римский отставку,
чтобы пенсию их получить

и опять боль утрат настигает,
болезнь Маши всё больше горит,
маем в Ялту он к ней уезжает,
помогает, не в силах спасти

там у моря их дочь угасает
как светило во мраке пучин,
их с женой её боль угнетает,
август стал навсегда роковым

наконец, он Капеллу бросает,
надоела казёнщина их,
свою пенсию он получает
на спокойную, тихую жизнь

все сто семьдесят в месяц - немало,
ему хватит, ведь он заслужил,
напряжение нервов спадает,
он теперь никуда не спешил

уже музыка не восхищает
тех, кто раньше его так пьянил,
Берлиоз и Чайковский, сам Вагнер,
своя музыка прежних годин    
 
«Новорусская школа» пропала,
он считает - виной эклектизм,
Рубинштейн и Чайковский влияют
на творения душ молодых

чуждый Запад их дух отравляет,
их узорчатость русских вершин,
дух Европы в их звук проникает,
убивая народность у них

Римский видит грядущее мрачным
- перспектив для него никаких,
свой источник иссохшим считает,
темы, образы все износил

вот Чайковский Москву покидает,
собирается жить у Невы,
молодёжь заберёт в свои чары,
чтобы русское в них испарить

опасения были напрасны,
не уехал к Неве Пётр Ильич,
унесла его хворь так внезапно,
русский гений оставил наш мир

эта смерть будто стала ударом,
возрождающим новую жизнь,
к дирижёрству опять приступает,
его Русский гремит симфонизм

в Петербурге зимой выступает
и в Одессе в концертах парит,
сила музыки дух возрождает
и стремление снова творить ...


Глава VIII

Девяносто четвёртый вступает
разливавшимся духом весны,
тёплый цветень красу рассыпает
по простором Российской земли

он расстался с Капеллой проклятой,
надоевшей ему за всю жизнь,
и с квартирой казённой, связавшей
столько горестных тем для семьи

на проспекте их ждал новый адрес,
где уютно они прижились,
дом на Загородном пятиэтажный,
где спокойно он сможет творить

их квартира большая на пятом,
кабинет, где рождается дивь,
здесь являются ноты под лампой
у портретов великих стены

высотой Глинка, Шуман и Вагнер,
на столе дети, фото жены,
их гостиная с мягким диваном,
где так много идей родились

там столовая под мягкой лампой,
место сбора любимой семьи,
лики предков стеной их взирают,
разговоры за чаем лились    

он с Надеждой в гостях был у Саши,
сестры Нади, свояченицы,
она «Майскую ночь» исполняла,
Малороссии дивный мотив

звуки прошлого снова объяли,
дух Диканьки опять ворожил,
краски Гоголя вновь увлекали
в свой чудесный волнующий мир

он к творенью вернуться решает,
«Ночь Рождественская» перед ним,
лето красное тут наступает,
увлекая в красоты свои

снова дачу в глуши он снимает
среди северных чащ-луговин,
где озёрная гладь озаряет
его душу палитрой картин   
   
блеском Песно на солнце сияет,
весь Запесенье дремлет за ним,
камыши и тростник берегами,
деревянным настилом мостки

он там любит сидеть, отдыхая,
видя вётлы, что спят у воды,
где озёрно-болотные твари
разливают голосья свои

любит слушать все звуки в том крае,
где душа его снова парит,
там именье, зовётся Вечаша,
барский дом, что снимают они

на мостках он творить начинает,
к нему звуки приходят в те дни,
рядом книжка его записная,
где таится волшебный мотив

в белоснежной январской Украйне
тихо дремлет село средь степи,
в затерявшейся краем Диканьке
разгорается пламя любви

вечер краски над нею сгущает,
тихо звёзды сияют из тьмы,
ясный месяц на небе сверкает
среди зимней морозной тиши 

там Вакула Оксану кохает,
но не может любовь донести,
лишь насмешки дивчины встречает
и суровость отца её зрит

путь один его к сердцу Оксаны
- черевички царицы добыть,
в Петербург во дворец ему надо,
чтобы счастье своё заслужить

Чуб и Кум отправляются к Дьяку,
что позвал их отведать кутьи,
ведьма звёзды в рукав собирает,
чёрт украл ясный месяц у них

раздаются там песни-колядки,
чтобы славить Христа в той ночи,
Рождество у сельчан наступает,
где веселье и радость гремит

Римский в опере повесть меняет,
сохраняя её лейтмотив,
он полёт в Петербург выделяет,
чтобы новых героев ввести

всё светло в вышине и прозрачно,
тихо звёзды сияют вдали,
воздух в лёгком плывущем тумане
серебристом приятен и чист      

над огромной страной пролетают
чёрт с Вакулой в небесной тиши,
звёзды в жмурки там высью играют,
мимо ведьмы летят, колдуны

Петербург вдруг внизу возникает
словно море огней у Невы,
там судьба кузнеца ожидает,
чтобы страстность его разрешить

быт и сказочность он разделяет,
что в его «Майской ночи» слились,
но фантастика не угнетает,
добродушие с юмором влив      

там Солоха колядки спевает,
в них нечистая сила летит,
чёрт со сцены нас не устрашает,
а забавной фигурой смешит

он волшебность с пейзажем сливает,
зимней ночью красот ворожит,
колокольчики, скрипки и арфы
дам даруют степной колорит

эта музыка дивно витает
при полётё на берег Невы,
возвращеньем Вакулы в Диканьку,
где народных звучаний мотив

там напевы старинной колядки,
хороводы из звёзд вышины,
что сияют как очи Оксаны,
слышим музыку дивной любви

там витают народные танцы,
украинский селянский мотив,
прилетают мазурка и чардаш,
что знакомы всем в Малой Руси

вновь дилемма сюжет разделяет,
дух фантастики там ворожит,
силы света и тьмы в бой вступают,
чтоб Вакулы любовь погубить

за Вакулой вся нечисть гоняет,
вой и скрежет несётся за ним,
ведьмы с мётлами и колдунами
среди вечной небесной дали

силы света с небес прилетают,
Коляда с их коньком вороным,
с кабаном златым Овсень витает,
хор рассветный приветствует их

всю фантастику он сохраняет,
дополняя сюжеты свои,
речь героев, что сочно пылает,
украинский былой колорит

украинские песни и танцы
в одеяниях чудных родных,
многозвучие всех интонаций,
отраженье народной души
 
добрый юмор звучит в персонажах,
у Солохи, что Дьяка гостит,
распевания Чуба с Панасом,
где народная песня звучит
 
хоровые запевы прекрасны,
где обряды и игры былин,
в «Майской ночи» весенние стансы,
здесь колядки Рождественских зим

жар любовный Вакулы с Оксаной,
что в двух ариях ярко звучит,
где сначала она своенравна,
а потом задушевно грустит

и опять здесь народность звучала,
две селянские песни он слил,
органично-единые краски,
малорусский чудесный порыв

в Мариинском премьера блистала,
где Направник у пульта царил,
без успеха она прозвучала,
слишком сложной народность явил

непривычна для публики знатной
из чиновно-богатой среды,
но для всех она знаковой стала,
доказав, что он дух возродил      

вновь цензура в искусство вмешалась,
вырезая из сцены куски,
разразившимся громким скандалом
репетицию их завершив

в ней великих князей возмущали
сцены с Екатериной у них,
так исчезла из действа Вторая,
Николай её лик запретил

с «Годуновым» история та же,
новый образ творец завершил,
но отверг её стиль император,
не понравился школы мотив
 
его дело уже продолжали,
продвигая великий почин,
под Смоленском в селе начинали
дух Талашкино русский будить

здесь княгиня в глубинке мечтала
об особенном Русском пути,
старину русских дней собирала,
чтобы людям России явить

Русский остров глубин расцветавший
имя Тенишевой озарил,
там узорность её расплескалась
неразгаданной русской судьбы

и Наталья Шабельская в залах
по тому же стремилась пути,
пианистка блестяще витала,
обожавшая Глинковский стиль
 
композитор свой путь развивает,
новой оперы пишет эскиз,
в этих первых набросках пылает
старина новгородских былин

он однажды письмо получает,
где Финдейзен сюжет сочинил,
не совсем ему люб тот сценарий,
но он всё же его зацепил 

он картину свою вспоминает,
что когда-то давно сочинил,
его краски «Садко» увлекают
в мир преданий седой старины

он за оперу взяться решает,
развивая былой симфонизм,
где основой поэма былая,
от которой часть сцен воспарит

подключился к работе и Стасов,
дар советов он ценных вложил,
Штруп шлифует былинный сценарий,
дописав  ряд сюжетных интриг

очень Бельский ему помогает,
что великий знаток старины,
окончательно Римский свершает
всей сюжетных узоров мотив 

так все вместе они сочиняют,
дополняя таланты свои,
постепенно либретто рождают,
что он должен душой оживить
 
вдохновение дарит Вечаша,
где у озера манят мостки,
здесь рассветы в туманах встречает,
чтобы первые звуки ловить

уже ранняя Осень дышала
после жаркой и светлой поры,
наплывали густые туманы,
колдовали фигуры свои

они плыли, кусты задевая,
камыши, ивы и тростники,
в тёмных сумерках месяц сиявший,
лёгкий ветер шептал свой мотив

там картина в звучаньях предстала,
что блокнотом осталась парить,
Ильмень-озеро с звонким гусляром
и Морская царевна пред ним

вдохновение зорькою звало
все картины по нотам разлить,
его опера быстро рождалась,
среди сельской природной глуши

листопадами Осень металась,
берег каменный ждал у Невы,
Петербург, суетой окружавший,
где ветра, затяжные дожди
 
там сказителей песни слыхал он,
знатоков древнерусских былин,
мир волшебный ему открывали
чередой музыкальных картин

небо сумраком было объято,
веял холодом Финский залив,
но уютно у них вечерами
в их квартире, где Загородный

дрова весело в печке трещали,
разливая тепло среди мглы,
его звуки в квартире рождались
в окружении дружной семьи

быстро темы «Садко» продвигались
сменой разных сюжетных картин,
он со старой палитрой сличает
свои новые чудо-листы

стародавняя Русь возникает
Новгородская в красках былин,
где реальность и сказка витают,
волшебство вдруг вторгается в жизнь

дух былинности он воплощает,
её медленный речитатив,
нараспев нам сюжет открывает,
свою оперу русской души

древний Новгород там величавый,
град торговых людей знаменит,
велики их хоромы и склады,
знатный люд там богатства хранит

много золота в этих палатах,
плывут за море их корабли,
шумным пиром купцы там гуляют,
похваляясь могуществом их

они слушают песни гусляра,
что гостей именитых корит,
он богатством их всех попрекает
и спесивой ленивостью их

негодуют купцы на гусляра,
гонят прочь из палат золотых,
знать, напрасно он пел для богатых,
будет Ильменю песни дарить

то как будто его услыхало,
всколыхнулась вода, тростники,
он увидел плывущую стаю
белых лебедей, серых утиц

диво дивное он наблюдает,
превращение чудное птиц,
Волхова, дочь подводного царства,
её сёстры, подруги пред ним

его песни давно их пленяли,
он сражён красотой Волховы,
на прощанье волшебный подарок
от царевны Садко получил

с дивной думой домой возвращаясь,
видит радость Любавы, жены,
но сурово её отстраняет,
вспоминая виденья свои

гул на пристани, жизнь городская,
славный Новгород торгом шумит,
люд приезжих гостей окружает,
на товар их диковинный зрит

там Садко всех врагов побеждает,
в сложном споре он чудо явил,
дар царевны морской помогает,
дав гусляру богатства свои

корабли в дальний путь снаряжает,
чтобы к новым сокровищам плыть,
чужеземцев он слышит рассказы
о краях их далёких родных   

Веденецкий, Индийский, Варяжский
поют песни о родинах их,
о далёких диковинных странах,
городах и устоях своих   

после долгих морями скитаний
их корабль однажды застыл,
Морской Царь его видеть желает
и уходит Садко в глубь пучин
 
там сурово Владыка встречает
- много лет ему дань не платил,
Волхова гнев отцовский смягчает,
просит гостя искусство явить

тут Садко свою удаль им кажет,
Царю нравится звонкий мотив,
свою дочь с гусляром он венчает,
начинаются пляски у них

всё подводное царство там пляшет,
корабли на морях погубив,
тут Могуч Богатырь нрав являет,
чтобы пиршество их прекратить

он Царя его власти лишает,
покидает Садко мир пучин,
он с Царевной к земле уплывает,
чтоб начать свою новую жизнь

Волхова песнь Садко напевает,
нужно в жертву себя принести,
она стала  рассветным туманом,
превращаясь в теченье реки

всё былинностью было объято,
древнерусской поэзии стиль,
речи, сцены и сонм декораций
были взяты из песен, былин

но сюжет его шире, богаче,
здесь не только волшебность стихий,
мир чудесный подводного царства
и реальный, земной там звучит

это мир Новгородских контрастов,
где богатство и бедность сжились,
их купцы вместе с голью кабацкой
чередуются рядом картин

не прельщает Садко лишь богатство,
он мечтает создать корабли,
чтоб отправиться в дальние царства,
славу Новгорода вознести

не нажива-корысть его манит,
а величие Города их,
прочь изгнать хочет косность богатых,
честь и славу добыть для Руси

нет привычного в ней драматизма,
есть сменяемость ярких картин,
там эпичная неторопливость
среди красочных дивных палитр

нет больших столкновений-конфликтов,
столь типичных для опер иных,
здесь контрасты пылают в картинах,
эпизодах и сценах больших

пир торговых гостей тих кичливый,
сцена площади людом кишит,
скоморохи, волхвы и калики,
настоятели, девки, купцы

разделяет два мира привычно,
мир волшебно-мистичный с людским,
в каждом видит свои колориты,
воплощая их в краски картин

прочно всё в Новгородском их быте,
вновь народность души ворожит,
но не песни обрядовых игрищ
здесь витают, а звуки былин

там язык не обычный - былинный,
нараспев в разных сценах звучит,
то он песенный, речитативный,
то язык кантилены у них

речь Садко, две былины Нежаты,
песни-речи распевно лились,
«Высота» широко расплескалась
кантиленность свою проявив

плясовые напевы звучали,
хоровод, скоморохи у них
и лиричность протяжная арий,
где Садко и Любава грустит

мир земной гармоничен и ясен,
простота и народность звучит,
характерные русские лады,
хор гостей, где стихийность парит

скоморохи, калики звучали
и напыщенно-важно купцы,
звон Садко, тосковавшей Любавы,
весь контрастный кружащийся мир

иноземные гости давали
свой особый чужой колорит,
русский стиль они чуть оттеняли,
повествуя о землях своих

мир подводный, волшебный иначе
чем земной в тех картинах звучит,
колоритней, сложней и богаче,
прихотливее эти лады

он два мира, порою, сплетает
там, где образ звучит Волховы,
то ликующий пир полыхает,
то ночная озёрная тишь

задушевность, протяжность пленяет,
то мечтательно-грустный мотив,
там плывёт лебединая стая,
с нею множество серых утиц

Волхова свою душу являет,
неземной и чудесный мотив,
всплеском волн и свирели нас манит,
бессловесностью звуков своих

человечна она в расставанье,
в тяготенье глубокой тоски,
и опять в ней волшебность пылает,
двоемирие всюду звучит
 
мозаична картина шестая,
где земное с волшебным сплелись,
много прежних далёких звучаний
из картины ушедшей поры

Волхова там о суженом бает,
пляска рыбок волшебно звучит,
дивно чуда морские шагают
своим шествием царства глубин

но звучит там и муза земная,
где на гуслях Садко ворожит,
величальная и плясовая,
песня свадьбы с народностью их

лейтмотивы он там применяет,
Океан-море грозно штормит,
тон волшебный подводного царства
и Морского Царя, что сердит

много музыки инструментальной,
европейский её классицизм,
тут русские песни и сказки
и народной поэзии стиль

переклички героев бывалых,
Садко с Лелем, чей звук покорил,
Волхову и Снегурочку звали
чаровавшим искусством своим

Волховы и Снегурочки страсти
так похожи в их нитях судьбы,
полюбив, человечнее стали,
но любови им гибель несли

в жертву людям себя отдавали,
чтобы беды от них отвести,
они как бы и не умирали,
превращаясь в красоты стихий

здесь высот мастерства достигает,
оттолкнувшись в твореньях своих,
в серединный период вступает
возрожденьем своим покорив

«Садко» русским мотивом звучала,
весь народный её лейтмотив,
мощь истоков России пронзала,
её древней большой высоты

но на сцену она не попала,
помешали изгибы судьбы,
не одобрил её император,
в «Мариинку» дорогу закрыв … 

         
Глава IX


Девяносто седьмой наступает,
дух пьянящей апрельской весны,
Николай Петербург покидает,
ищет место для летней поры

вновь Прилужье он там объезжает,
край речушек, полей-луговин,
смотрит в этих картинах усадьбы,
чтобы летние дни провести

в эти годы он вновь начинает
совершенствовать собственный стиль,
снова учится, фуги сплетает,
чтобы музыку лучше постичь

свои оперы он оставляет,
опасаясь повторов средь них,
он романсам себя посвящает,
чтобы новое в музах открыть

под журчанье весеннего края
начинает творенья свои,
написал два десятка романсов
в зеленеющих красках картин

он Смычково  в глуши выбирает,
тёплый май звал в просторы свои,
всей семьёй здесь приют обретают,
вдохновение он для души

ему лето мелодии дарит -
семь романсов в неделю пришли,
дуэт «Пан» и его «Свитезянка»
и всё это шедевры души!

на полях для себя замечает
как услышать природный мотив,
нельзя музыку взять в этом крае,
зато можно воспроизвести

он поэзию там открывает,
погружаясь в тенеты страниц,
Толстой, Пушкин, Мицкевич и Майков
вдохновляли к твореньям души

вирши Майкова – пишет «Октаву»,
тонкий слух звук поэта ловил,
звук и строчки взаимно сливались,
будто автор единый творил

голос жаворонка в небе тает,
из Толстовских возвышенных вирш,
в бесконечности звук пропадает,
голос Пушкина он воплотил

там природа в красотах пылает,
краски летних чащоб-луговин,
дышит вольно стихия морская,
то бушуя, то падая в штиль

в юбилей их серебряной свадьбы
подарил он Надежде мотив,
скорбь раздумий и грусть умолчаний,
лирой Пушкина дух озарил

нет фантастики в дивных романсах,
духа сказочных чудных интриг,
нет мелодий народного склада,
в «Свитезянке» лишь тот колорит

светлой грустью полны, созерцаньем,
музыкальностью дальней мечты,
без бушующих волн кульминаций,
тихий, сдержанный в красках лиризм

муза Пушкина в звуках витает,
тонкий, чуткий их психологизм,
глубина и серьёзность пленяет,
элегичность и страстный порыв

мир природы мы слышим в звучаньях,
что не фоном далёким разлит,
он все краски души отражает,
проявляясь круженьем стихий

мысли, чувства в единстве витают
с окружающей дивью палитр,
так народ раскрывался веками
русской песней всю душу излив

глубина и эмоций богатство
очень сдержанны в звуках своих,
углублённо-задумчивы такты
покоряют в глубинах своих

«Холмы Грузии», «Запад там гаснет»,
«Нивы жёлтые, сход тишины»,
«Звонче жаворонка» и «Октава»,
цикл «У моря», что грозно красив

непейзажные плещут романсы,
тот же сдержанный внутренний стиль,
«Ненастный день потух», «В тиши ночей печальных»,
«Что в имени тебе моём» палитрой воплотил

чаруют нас его восточные пассажи,
в «Еврейской песне», «Холмах Грузии» чудны,
его античные прекрасные пейзажи
и патетический суровый драматизм

вся эта музыка звучит национально,
восточный, русский ли, иль польский колорит,
мы ловим звуки архаичных интонаций,
старинной русской диатоники мотив
 
тем же летом вновь замысел манит,
драму Пушкина музыкой взвить,
жизнь творца, что был так гениален
он решает по нотам разлить

гонит к новому жажда познаний,
ариозо и речитатив,
то, чем «Каменный гость» был прославлен
Даргомыжского, хочет явить

даром Моцарта он восхищался,
его музыку страстно любил,
его оперой нити сплетались,
дух австрийца и Пушкина мысль

жарким липнем она создавалась,
всё за месяц единый свершил,
было камерной, яркой и краткой,
два героя в бореньях своих

злодеяние и гениальность,
две фигуры на сцене сошлись,
две ступени в искусстве звучаний,
слишком разные нити судьбы

одному всё даётся и сразу,
он легко музыкальность творит,
а другой с тяжкой ношей страдает
и не может достичь высоты

его зависть к таланту снедает,
но он не был с рожденья таким,
только рядом с великим гигантом
этой низменной страстью томим

гений чист и бесхитростен крайне,
бесконечно искусство любил,
поначалу в нём радость витает,
после мыслями мрачно томим

его душу предчувствия давят,
чёрный путник его посетил,
заказал ему «Реквием» тайно,
будто участь его предрешил

дух Сальери разорван на части,
Амадей его мысль раздвоил,
ненавидит его гениальность,
восхищается в страстной любви

эти краски нам Римский являет
всю палитру прекрасных картин,
вглубь героев, в их дух проникает,
дав неведомый психологизм

лето дивное путь завершает,
в Петербург композитор спешит,
его мысль о «Садко» всё терзает,
что на сцену не может взойти

тут известие вдруг прилетает,
Семён Кругликов им сообщил,
Савва Мамонтов так умоляет
постановку «Садко» разрешить

так свела его жизнь с дивным Саввой,
что искусство и деньги любил,
одарённый певец, литератор,
режиссёр и актёр из Москвы

Савве новые цели пылали,
музыкальных манящих стихий,
загорелся он оперой Частной,
что новое сценой творить

не устраивал прежний театр,
где чужое осталось царить,
он хотел мощью русских спектаклей
приходящих к нему поразить

нужно здание нового Храма,
где всё русское будет парить,
волны свежих российских спектаклей
на сюжеты родной стороны

обновлённая русская драма,
красота и величье былин,
глубина и пронзительность сказок,
чарование Русской земли

вырастал из домашних спектаклей
этот творческий Саввы порыв,
из уюта Абрамцевкой дачи,
их горящей искусством среды

весь кружок свой Абрамцевский ставил
его новые дали творить,
все искусства в стенах театральных
воедино симфонией слить

Римский-Корсаков музыкой правил,
дирижёром Рахманинов был
и художников славных плеяда
из Абрамцевской светлой поры

Васнецов и Поленов писали
в декорациях русскую жизнь,
кисть Серова и Врубеля в зале
и Коровинских дивных палитр

никогда прежде в русских спектаклях
не пылала художника кисть,
обходились для них иностранным,
презирая просторы свои

появлялись вдруг туи и пальмы
среди сочных Российских равнин,
крыш изогнутость чуждых китайских,
итальянские виллы-дворцы

не любил Третий царь Александр
русских опер, Европу ценив,
все в театре ему угождали,
чуждым прихотям Царской семьи 
      
знатной публике странным казалось
видеть в опере Русскую жизнь,
всё творили одни иностранцы
от вокала и до балерин

серединою восьмидесятых
он открыл свой Театр мечты,
Даргомыжского ставил «Русалку»
среди снежной январской пурги

для раскрытий «Хованщины» Савва
всех в раскольничьи сёла возил,
приходили артисты к монахам
в Аввакумовы кельи, скиты,

замирали в мерцании храмов,
находя всех героев своих,
престарелую зрили "Сусанну",
староверов из русской глуши

вот прошла в чёрной мгле сарафана
чья-то «Марфа» под платом своим,
вот начётчики в длинных кафтанах,
Досифея молитвенный лик

тут Коровин во всём помогал им,
сам из старых обрядов семьи,
поведение, быт и наряды,
жесты, мимику им объяснил

они видели твёрдость и храбрость,
стойкость веры могучей души,
перед ними картиной вставала
уходившая Русская жизнь

все в театре могли выражаться,
постановки свои обсудить,
живописцы, певцы, оркестранты,
дирижёры, рабочие их
 
он открыл свой огромный театр,
что вторым для него уже был,
Солодовниковым создавался
Большой Дмитровкой образов мир

всё в театре играло, блистало,
в жизнь включалась и масса толпы,
не статично на сцене стояла,
а жила как волненье стихий

здесь Шаляпина слава сияла,
его бас всех внимавших пронзил,
он покинул столичный театр,
чтобы музыку с Саввой творить

итальянская группа сверкала
всех сводивших с ума балерин,
Тартаков, тенор Секар-Рожанский,
Любатович, Забела у них

оформляли всё Врубеля краски,
декорации русских картин,
все в костюмы  его наряжались,
воплощая на сцене эскиз

Васнецов и Коровин блистали,
Левитан и Серов, Головин,
жил Поленов, Малютин театром,
создавая в нём красками жизнь

их творенья не фон создавали,
подходивший в сюжетную нить,
декорации в действо включались,
составляя единый мотив

поступить в тот Театр пыталась
и певица из Града Невы,
её дивное пенье витало,
проходя испытанье судьбы

Николаева, меццо-сопрано,
курс Маркези, далёкий Париж,
но мечта лишь мечтой и осталась,
пав в ударах коварных интриг

её новая жизнь ожидала,
чудный путь ожидал впереди,
незаметно судьба направляла
к возрождению красок Руси   

с Частной оперой Римский сближался,
с Петербургом порвав все пути,
его холодность, горечь отказов
направляли в кварталы Москвы

в этих стенах «Садко» был поставлен
в дни декабрьской студёной зимы,
отовсюду к театру стекались
толпы зрителей древней Москвы

от Петровских ворот приближались,
от Охотного ряда текли,
от Тверской и Козихинских шагом,
от тех мест, где Страстной монастырь

с постановкой не всё было ладно,
не готовы оркестр и хоры,
но успех всё равно колоссальный,
гром оваций весь зал оглушил

к сцене автора все вызывали,
подносили цветы и венки,
все громадным успехом назвали,
Кашкин, Стасов в газетах своих

а назавтра отправился Стасов
вместе с Римским в Хамовнический,
Льва Толстого они навещали
в его доме в те славные дни

быстро сани их к дому примчали,
где писатель романы творил,
два великих творца повстречались,
музыкальных, словесных вершин

пили кофе, быльё вспоминали
по-семейному с жёнами их,
композитор о плаванье дальнем,
а Толстой про башкирский кумыс

всё прошло у них тихо и ладно,
но когда расставались они
кто-то тему искусства некстати
вдруг затронул, вулкан пробудив

уж давно знаменитый писатель
на искусство обрушил свой вихрь,
красота, чародейства услада
не нужна, усложняя всю жизнь

что Бетховен и Вагнер бездарны,
шарлатаны позорной игры,
мужикам музы их непонятны,
значит нечего им и творить

Римский встретил достойно нападки,
защищая творенья мундир,
слишком дорого было, чтоб сдаться,
бросил вызов за сонмы обид          
 
он напомнил творцу о романах,
про «Каренину», «Войну и мир»,
без искусства нет истины, правды,
без поэзии и красоты

не должно к мужикам опускаться,
возвышать все искусства должны,
звать к неведомым красочным далям,
в мир гармонии дивных палитр

побледнев, убежал от них Стасов,
свою шубу забыв у Толстых,
к часу ночи ушли, разругавшись,
Римский с Надей, не сдавшись у них

Римский шубу чужую напялив,
с поля боя Толстых уходил,
перепутал своё одеянье в громе
Стасов, исчезнув в ночи …

с Саввой тоже бывало неладно,
часто тот выдвигал молодых,
исполнявших их арии слабо,
соответствуя образу их 

он Пасхалову как то поставил
роль Снегурочки там воплотить,
они с Римским тогда разругались,
тот Забеле хотел поручить
 
вновь весна над Невою витает,
Римский вспомнил сюжет в эти дни,
решил оперой он одноактной
свой пролог к «Псковитянке» явить

это опера-воспоминанье о минувшем,
что тайну хранит
и о праве на женское счастье
среди множества сильных интриг

не о предках какая-то справка,
что у Веры Шелоги в крови,
а огромная русская драма,
охватившая девушки жизнь

в двух беседах сложилась завязка,
то с шутливостью речитатив,
то с растущей волнующей драмой,
где бушуют метанья стихий

в первом звуки с народной окраской,
тихо льющихся русских палитр,
во втором драматизм нарастает,
открывая все тайны свои

Вера, Надя и Власьевна стали
героинями сложной судьбы,
разговоры как исповедь тайны,
очищенье греховной души

Вера душу свою облегчает
монологом певучим своим,
встреча с Грозным, короткое счастье,
её нежный и страстный порыв

её горечь разлуки терзает,
ненавидит соперницу их,
отвращение к мужу рассказом
переходит в певучий мотив

тема чащи лесной возникает,
что в Печерский ведёт монастырь,
где неведомый встретил «боярин»,
роковой человек на пути

увертюра звучаньем вступает,
тема Грозного мрачно звучит,
о трагедии Веры вещает
и о страстной недолгой любви

в декабре эта опера стала
новым словом на сцене Москвы,
в Частной опере Мамонтов ставил
как пролог к «Псковитянке» у них


Глава X


Отшумела весна с её ярью,
снова лето на волю манит,
Римский страстно стремился в Вечашу,
к столь любимой Прилужской глуши

окружал его шумом Варшавский,
суетой разноцветной толпы,
паровозы с дымами и паром,
неизвестность, что ждёт впереди

за окном перелески мелькали,
русский край, полный тайн и былин,
что в сознанье его оживали,
Новгородской и Псковской земли

проводила их Плюсса вокзалом,
экипажем пути пропылив,
они въехали снова в Вечашу,
где их ждал старый дом среди лип

как обычно хозяйка встречала,
Огарёва, старушка в глуши,
в малом доме ей места хватало
вместе с дочерью, чтобы прожить

дом большой их господский сдавала,
снова Римские будут гостить,
композитор здесь вновь наслаждался,
и готовился звуки творить

сад огромный цветущий из яблонь
и аллея из вязов и лип,
звало Песно, блиставшее гладью,
где шумели в ветрах тростники

ночью звёзды в воде отражались,
где-то выпь там кричала вдали,
чуть поодаль дремучие чащи,
крики птиц, даль полей-луговин

уходил вдаль природы прекрасной,
чтобы вновь вдохновенье ловить,
там «Дворянским гнездом» наслаждался,
уставая от звуков своих

вновь картины былого вставали
эры Грозного, страшной поры,
снова к Мею сюжет возвращался,
сам либретто с Тюменевым вил

он задумывал оперу важной,
чтобы к цели её вознести,
она будет ему словно знамя,
чтобы всех однодумцев сплотить

слишком многое душу терзало
в музыкальном искусстве в те дни,
Девятнадцатый век завершался
в дуновениях новой поры

вагнеризм как стихия метался,
свою мощь океаном разлив,
над толпой словно вихрь возвышался,
оставаясь на том же пути

тут же рядом обратная крайность,
итальянской возни примитив,
драматичный сюжет грубоватый,
боль рыданий и криков трагизм

декадентство уже возвышалось,
в диких плясках про всё позабыв,
слабый голос, мелодий упадок
и сверхсложность гармонии их

что же делать, назад возвращаться,
к музам Глинки и Моцарта им,
значит вне их лишь гул диссонансов,
всплески ритмов, простой мелодизм?

вновь газеты  его упрекают,
дескать, чужд ему чувств драматизм,
отраженье бушующей страсти,
что ломает соломинкой жизнь

он им «Царской невестой» докажет,
что не так это всё обстоит,
он творить её будет иначе,
без дешёвой большой кутерьмы

два героя, влюблённые страстно,
видят счастье в объятьях своих,
их грядущее ярко прекрасно,
не узрили коварных интриг
          
дочь купца новгородского Марфу
Иван Лыков, боярин, любил,
намечалась широкая свадьба
и счастливая жизнь молодых

но их счастью мешает коварство,
злой опричник свой план затаил,
он мечтает жениться на Марфе,
приворотное зелье добыв

но опричника любит Любаша
и мечтает о счастии с ним,
приворотное зелье меняет на
отраву, чтоб Марфу сгубить

врач Бомелий готовил отраву,
чтоб с Любашей в ночи согрешить,
та подсыпала яд Марфе в чарку,
чтобы счастье своё обрести

и ещё одна сила вступает
в судьбу Марфы – с Кремлёвских вершин,
как могучая тень затмевает
её Грозный, страны властелин

он из многих Российских красавиц
выбрал Марфу, чтоб скрашивать быт,
здесь столкнулось величие власти
и обычная девичья жизнь

наступает развязка той драмы,
сохнет Марфа от зелья судьбы,
жениха её оклеветали,
был жестоко убит он Грязным

тут и страшная правда всплывает
- кто то зелье на яд подменил,
разъярённый Грязной убивает
и Любашу, грехи отягчив
 
эта опера новшеством стала,
фантастичность он в ней исключил,
в ней исчезла звучаньем былинность,
 заострился зато драматизм

человечность, коллизии жизни
без волшебных таинственных сил,
концентрация и динамичность,
где конфликты жарки и остры

там особенна драматургия,
где контрасты пронзают всю жизнь,
не картинами в ярких палитрах,
а в ударах жестокой судьбы
 
вот пирушка гремит у опричных,
где «Яр-хмель» пеньем буйным звучит,
песнь Любаши в тоске заунывной
и зловещий Бомелий с Грязным

следом дивная сцена идиллий,
исповеданье Марфы в любви,
появление Грозного тихо,
что их взглядом тяжёлым пронзил

сцена с ядом, вручённым Любаше,
акт помолвки, крушенье любви,
гибель Лыкова, бедствия Марфы,
откровенья Любаши с Грязным

всех два образа там восхищают,
две трагедии женской любви,
льются арии Марфы с Любашей,
где у каждой особенный лик

звук оркестра жив, ярок, прекрасен,
но вокал взвился там до вершин,
голоса всё вниманье вбирают,
инструменты собой оттенив

там не только дуэты пылают,
сочно трио на сцене звучит,
мощь квартетов, секстетов ансамблей
льётся с сольными партиями
 
монологи вовсю разливались
как позволить им мог драматизм,
вились голосовые ансамбли,
настоящий, законченный вид

без зацепок на сцене случайных,
их одних голосов за других,
где двоим петь и не полагалось,
как гласил новых дней «драматизм»
 
поражает всех партия Марфы,
изумительный дух красоты,
выразительности и богатства,
что не ведает близость беды

и в трагизме свой свет не теряет,
силу нежности, дивный лиризм,
всё ей чудится славная свадьба,
всё сверкают «златые венцы»

вихрь страстей вокруг Марфы витает,
но она будто в сказке парит,
ничего вокруг не замечает,
погружённая в светлые сны

совершенно иная Любаша,
что сражается за свою жизнь,
за любовь свою, женское счастье,
не склонившись веленью судьбы

стать женой старика не желает,
разлучившего с любым своим,
обобщённое женщин страданье
в этой арии грустной звучит

но не это в ней выделил автор,
не жестокость, а жертву судьбы,
того страшного жизни уклада,
где злодейства в привычку вошли

и другие в ней стороны кажет -
жажду счастья и пылкость в любви,
её ненависть, ревность пылают
в диалогах с ансамблями их

переходы стремительной лавы,
что по склонам судьбины летит,
от надежды и горя к обвалу,
от унынья к решимости вихрь

дух Грязного, кипящий страстями,
сложный образ из разных палитр,
сильный, дерзкий, преступный и алчный,
что меняется силой любви

дух мятущийся, гневный и мрачный
излучает вдруг нежный лиризм,
появившийся встречею с Марфой,
тут же пылкий разгульный порыв

врач Бомелий, злой гений той драмы,
мрачный образ без света души,
что готов на всё ради Любаши
страшный, низкий его лейтмотив

образ лекаря, странный и тайный,
воплощенье жестокой судьбы,
фатализмом угрюмым окрашен,
неизбежный его колорит

образ Грозного всех осеняет,
как уклад того времени их,
что по ходу семью разрушает,
чьи-то жизни, рвёт нити любви

то торжественно и величаво
Царский облик по ходу звучит,
то сурово, жестоко витает,
словно сила великой судьбы

много жён он потом поменяет,
участь Анны Колтовской решит,
древний Тихвин пристанищем станет,
в монастырской спокойной глуши

Римский город родной вспоминает,
то преданье, что память хранит,
потайные места в лесной чаще,
где скрывалась от шведов в те дни    

звуки русских мелодий сверкают,
сочный песенный яркий мотив,
без народности подлинной даже,
что сам автор душой сочинил

вся сюжетность стройна и прекрасна,
дух единства повсюду сквозит,
где отдельные образы кажут
свой особенный душ колорит

приглушён симфонизм в этой драме,
интермеццо круженья судьбы,
увертюра грядущих страданий,
что предвестьем тревожным звучит

мощны, слаженны звуки ансамблей,
где традиция Глинки парит,
декадентский подход отметая,
что в те годы весь мир охватил      

началась постановка звучаний
в Частной опере с ветром весны,
репетиции, Врубеля краски,
голоса и оркестр цвели

ярый травень весну завершает,
белым вихрем цветущим сады,
новой оперой дух его занят -
воплощения Пушкинских вирш

юбилей в Девяносто девятом,
год столетья отметил весь мир,
стала ясной его гениальность
по прошествии стольких годин

Николай был поклонником страстным
дарования русской души,
с детства, с юности им восхищался,
уходя с головой в его мир

снова лето в любимой Вечаше,
погружение мир красоты,
вновь прогулки у озера, чащи,
где звучания Римский ловил

пишет оперу он о Салтане,
оживляя вновь сказочный мир,
либреттистом был Бельский как раньше,
композитор талант оценил

в красоту погружают пейзажи,
вместе с ним и природа творит
идеальной погодой в Вечаше,
чудны зори и озеро их

дело спорится, вьются звучанья,
как в горячке красоты плодил,
либреттиста торопит в посланьях,
льётся музыка дивных вершин

к сентябрю он её завершает,
оркестровку частично свершил,
в Петербурге осеннем венчает
её инструментовки мотив

его музыка в красках предстала,
что явились талантом Москвы,
колоритом насыщенным Янов
оживлял всё былое страны

он проделал дорогу от Саввы
к берегам самодержной Невы,
Императорских сцен декоратор,
живописец прекрасных картин

весь сюжет Римский в ней сохраняет,
царь Салтан взял одну из сестриц,
став царицей, Гвидона рождает,
вызвав зависть врагов и родных

по наветам завистников страшных
жена с сыном плывут средь пучин,
море к острову их прибивает,
там, где сказочный город стоит

Лебедь-птицу Гвидон там спасает,
чародея стрелой погубив,
получает он город в награду,
Леденец, что острове спит      

Римский в чём-то дополнил окраску,
прямой речью текст автора влил,
повторения ввёл русских сказок,
череду новых сказочных лиц

Старый Дед, Скоморох там играют
и Салтана народ он явил,
они много акцентов меняют,
изменяя окраску картин

Дед тот высмеял сказкой Салтана,
что затеял войну в эти дни,
самодуром лубочным представил
недалёким пред всеми людьми

мир фантастики с миром реальным
разделён проведеньем границ,
быт шутливыми песнями явлен,
в разных плясках народных лихих

в этой опере новые грани,
мир фольклора он там осветил,
скомороший лубок балаганный,
нарочито наивный раскрыл

прибаутки Гвидону от нянек,
песни Белочки, плачи сестриц,
марш комичный и наигрыш пляски,
нам являют тот русский мотив   

быт далёкой нам Тмутаракани,
Скоморох с Старым Дедом чудит,
сцена с пьяным Гонцом забавляет,
царь Салтан то грустит, то смешит
 
видим прежнее в Римского сказке,
борьбу добрых и тёмных, злых сил,
Бабариха и сёстры в злых красках
не пугают условностью их

лик Гвидона обычный в том жанре,
этот сказок наивный мотив,
как с лубочной картинки базарной,
добрый молодец Русской земли

лейтмотив этот он расширяет,
смелость, силу, решимость явив,
храбрым воином, рыцарем славным,
он защитник и любящий сын

Милитрисы нам облик являет
всей палитрой душевных картин,
полнота её чувств восхищает,
всех страданий лиричный мотив

драматичный момент наступает,
когда царь приговор огласил,
светлый фон этот акт оттеняет,
дав тот сумрачный грусть-колорит

простодушной наивностью сказки
оттеняет волшебный мотив,
свет чарующий дива пленяет,
осеняя сердца и умы

Лебедь-птица из волн возникает,
освещённая светом луны,
всё таинственно, зыбко-прекрасно,
тонким кружевом пенья звучит

человечность её нам являет,
мир земной для неё стал родным,
когда в девушку вдруг превращаясь,
видим облик Гвидона жены

тут же музыку автор меняет,
русских песен являя мотив,
в них народность звучит, разливаясь
отражением русской души

Леденец - чудный град на Буяне,
возникает из красок стихий,
чудесами приезжих пленяет
и гармонией жизни у них

вечный мир там людей осеняет,
свет спокойствия и красоты,
просвещенья плоды собирают,
трудолюбия с мудростью их

там волшебная Белочка бает
своей песенки звонкий мотив,
всё орешки свои разгрызает,
изумруды в скорлупках златых

простодушно-наивно ласкает
этой песенки звук-перелив,
оркестровкой палитру являет,
удивительный тот колорит

богатырская тема вступает,
Черномор и его молодцы,
из стихии воинственным маршем,
где раскаты прибоев морских

Леденец из стихий возникает,
сквозь рассветный туман после мглы,
ночной мрак лучи солнца пронзают,
очертания града явив
 
свет всё ярче и ярче сияет,
всё полнее палитра звучит,
появляется тема Буяна,
вслед за ней Леденец там звонит

вслед картина «Три чуда» вплывает,
разливая волшебный мотив,
многоцветьем иные витают,
дав законченный красочный вид

звукоживопись чудную дарит,
вирши Пушкина явлены им,
открывает все в нотах детали,
будто мастер великих картин

вот звучат перед сценой фанфары,
волны хлещут безбрежьем стихий,
нежно веют челесты и арфы,
чтобы звёздное небо явить

море синее плещет бескрайне,
неся бочку веленьем судьбы,
вскрики-возгласы скрипок взмывают
с причитаньями всех духовых

столь любимая Римским стихия
в этой опере всюду шумит,
нервной зыбью, большими волнами,
бурунами и в штормах лихих

в те моменты он даль вспоминает,
океанскую дивную ширь,
в своих мыслях он с юностью давней,
где на клипере к вечности плыл …

в Петербурге он вновь, на Варшавском,
в ветрах вересень плыл у Невы,
ждёт известий об опере славной,
своей «Царской невесте» вдали

в Частной опере действо блистало
среди улиц старинной Москвы,
отстранён уже бедствием Савва,
сам театр едва уже жив

ярко Осень кружила цветами,
златомедную россыпь палитр,
не смолкал долго грохот оваций
после «Царской невесты» у них

москвичи шли потоком в театр,
все дела и проблемы забыв,
Врубель автором стал декораций,
всех костюмов той давней поры

его кисти народ восхищали,
голос Марфы, Забелы-жены,
там блистал снова Секар-Рожанский,
Ипполитов-Иванов царил

вся Россия спектакль повидала,
что разлился по ней во всю ширь,
Нижний Новгород, Харьков, Саратов,
Дон, Одесса и Киев кружил

шёл в Тифлисе, Иркутске, Казани,
Петербурге, Самаре, Перми,
всюду шумный успех, гром оваций,
триумфально там всех покорил
 
но не всем это так показалось,
поворот к старым формам игры
вызывал отторжение «Царской»
у знакомых, друзей и родных

не увидел достоинства Стасов,
Семён Кругликов, Цезарь Кюи,
а Балакирев счёл неудачной,
промолчал Глазунов с Лядовым

даже Надя, жена, не признала
в этой опере чудный порыв,
в Петербург спустя день уезжала,
так «Невесту» и не оценив

снова к Пушкину мысль возвращает,
к славным подвигам древней Руси,
он о Вещем Олеге кантату
написал в те осенние дни …
 
 
Глава XI   

Девятьсотый в метелях вступает,
заметая весь Город Невы,
Новый год он с семьёю встречает
в своём доме, где Загородный

ёлка празднично в доме пылает,
за столом все свои собрались,
он свой Тихвин сейчас вспоминает,
годы детства, где был так любим

его дети уж взрослыми стали,
двадцать семь, двадцать пять старшим их,
Михаил, Андрей, Софья и Надя,
сын Владимир – как все подросли!

его ждут Петербургские классы,
эта консерватории жизнь,
он готовит своих музыкантов,
подмечая таланты средь них

за границу он выехал в марте,
погрузившись в Брюсселя огни,
дирижировал Русским он славно,
показав там творенья своих

дал «Садко» там и «Шехерезаду»,
Глазунова «Раймонду» явил,
шли с успехом арабские сказки,
у «Садко» он умеренным был

строил новые в творчестве планы,
«Китеж-град» его душу манил,
там либретто так долго писалось,
занят службой был Бельский, увы

он решил, время зря не теряя,
эти годы в творениях жить,
старым планам-сюжетам внимая,
новым операм дух посвятить

цикл Мея трудом завершая,
он «Сервилию» начал творить,
в Древний Рим за собой приглашая,
в лабиринты суровых интриг

в центре юная патрицианка,
что Эгнатий давно полюбил,
бывший раб воспылал тёмной страстью,
плетя сети злодейских интриг

он в измене отца обвиняет,
жениха её хочет убить,
свой Сервилии брак предлагает,
чтоб отца от расправы спасти

он к гадалке Сервилию манит,
чтоб обманом её покорить,
но уводит её христианка
тайным ходом из той западни

огласил свой вердикт суд неправый,
путь изгнанья отцу утвердил,
а Сервилию для испытаний
он Эгнатию препоручил

но спаситель явился внезапно,
её нежно любимый жених,
он поведал суду слово правды
и Эгнатия разоблачил

но Сервилия не ожидала,
потрясеньем себя погубив,
призывает принять христианство
она всех, уходя в иной мир

образ девушки ярко пылает,
её пылкой и нежной любви,
её гордую душу являет,
что не может злодей покорить

стилизаторство нас впечатляет,
пенье виршей и пляски, лады,
архаичность и сцена гаданий,
романтичный удавшийся вид

это время так много меняет,
принимая характер лавин,
вдруг признание он получает
от широких общественных сил

всюду письма идут, телеграммы,
поздравления, речи, статьи,
те, кто раньше ругали, молчали
стали мощно и дружно хвалить

юбилей – тридцать пять в музыкантстве
отмечает Россия в те дни,
весь декабрь и январь шум оваций
и приёмы в честь Римского шли

ветрозвоном Москва привечает,
в Русском обществе речи прошли,
в Частной опере оперу ставят,
его чествовали москвичи

горячо поприветствовал Стасов,
поздравительный адрес внесли,
что палитрами Врубель украсил,
где Садко с Ильмень-озером был

он повесил его над диваном,
лик гостиной украсив, хранил,
сотворили так много спектаклей
Надя с Мишей в те годы Москвы 

торжества ещё месяц звучали,
Петербург перенял тот порыв,
запоздалые речи признаний
его гения величины

чрезвычайно его утомляли
бесконечные речи-балы,
но держался потоками лавы
раскалённой народной любви

снова оперы Римского ставят,
триумфально и там победил,
в Императорских русских театрах
его музыка гордо звучит
 
ставят вновь в Мариинском театре,
где когда-то отказ получил,
там «Снегурочка» нежная тает,
лёд враждебности первый пробив

князь Волконский, потом Теляковский
пробивали там Римского кисть,
был «Садко» в «Мариинке» поставлен,
что сам царь Николай посетил

повстречались там два Николая,
тот, что музыкой русской царил
и Российской земли император,
что искусство звучанья ценил

так период Москвы завершает,
частно-оперных трудных годин
с их купечеством всем разудалым,
недостаточно точных вершин

всю Россию обходят спектакли,
стал в провинции Римский своим,
на афишах огромной Державы
его музыка гордо звучит

тот успех его быт изменяет,
принимая зажиточный вид,
поспектакльные суммы вливают
респектабельность в новую жизнь

новой мебелью всё обставляют
в их квартире, где Загородный,
все в семье их поют и играют,
филиалом театров больших

музицируют все на рояле,
что в их зале просторной стоит,
там их гости так часто бывают,
музыкальный и творческий мир

сына в Страсбург им можно отправить,
в «универе» престижном учить,
летом съездить к Андрею в Германию
и Швейцарию гор посетить

отдохнуть в пансионе в Лозанне,
по долинам Альпийским пройтись,
повидать все красоты Италии,
Рим, Милан и пейзаж Апеннин

годы жизнь их семьи изменяют,
разъезжаются дети от них,
кто-то женится, девушки замуж,
всё пустынней в квартире у них

вот и возраст уж напоминает,
иногда уже память шалит,
подступает всё чаще усталость,
седина в волосах серебрит

но он полон по-прежнему планов,
дух его как и раньше кипит,
новой оперой ум его занят,
что в мир сказочный вновь погрузит

когда осень свой путь завершала,
хмурым груднем у русла Невы,
посетитель принёс ему сказку,
про Кащеево царство из тьмы

стиль Петровского, критика, знал он,
его знания, мысли ценил,
но подход декадентско-абстрактный
всё либретто его исказил

всё манерно и слишком уж странно
в этой пьесе для русских былин,
вместе с дочерью Римский составил
их сюжетную дивную нить
         
так зима и весна пролетали,
завершая либретто труды,
как обычно в апреле искали
себе дачу на летние дни

как обычно под Лугой пытались
отыскать себе место они,
«на разведку» поехала Надя,
недовольная тем, что нашли

посоветовал Ястребцев дачу,
там, где город был Боровичи,
красота Новгородского края
у течения девственной Мсты

Крапачухой звалась та усадьба
средь лесов и полей-луговин,
двухэтажная милая дача
у деревни большой Озерки

их в Окуловке поезд оставил,
в Крапачуху они добрались,
всей семьёй они там обретались,
отдыхая средь дебрей лесных

недоволен он был поначалу -
нет озёр в этой дальней глуши,
ничего ему там не писалось,
читал «Зигфрида» целые дни

но внезапно там всё поменялось,
когда червень свой путь завершил,
зацвели алым пламенем маки,
в огороде цветы белены

цветы страсти огнём полыхали,
цветы зла колдовской пелены,
необычные звуки витали
в душе Римского в летние дни

всё либретто вдруг стало понятно,
цель ясна, что там нужно творить,
начинает творить он как Вагнер,
чтобы с Глинкой их соединить

выйдет утром он к Софье бывало:
- «Пойдём, Софья, в лес, поговорить»
 и, с горящими страстью глазами,
шли детали той сказки судить

там чащобой, в болотах шагали,
обсуждая  сюжетную нить,
там «Кащея Бессмертного» пламя
создавала прекрасная кисть

он назвал то – «осенняя сказка»,
параллель со «Снегурочкой» свил,
много сходных у них ситуаций,
снова русских былин колорит

всё уныло в Кащеевом царстве,
изукрашенный терем стоит,
небо в тучах и мшистые скалы,
в голых ветвях остатки листвы

крышей терема филин глазастый,
что все замыслы пришлых таит,
серый волк у крыльца ожидает
разрешения чьей-то судьбы

так безрадостно, мрачно и страшно
среди вечной погибельной мглы,
частокол виден там с головами,
царь Кащей своё царство хранит

о бессмертии страстно мечтает
и в неволе Царевну таит,
Ненаглядной Красой называют
её люди за  сказочный лик 

к ней Иван-королевич пылает,
он её наречённый жених,
но волшебное зеркало тайну
раскрывает, с кем он в эти дни

смерть Кащея у дочки слезами,
ей неведомы жалость и стыд,
женихов она жизни лишает,
в свои чары красой заманив

её жизнь – Тридесятое царство,
южный край тёплым морем разлит,
во дворце в свои дивные чары
там Кащеевна манит мужчин   

так чарует она и Ивана
заклинаньями в сад заманив,
дав напиток, его усыпляет,
но влюбившись, не в силах убить

вот Кащей живым видит Ивана
и желает свой рок изменить,
Богатырь в те края улетает,
чтобы правду Кащею явить

в зиму царство Кащей погружает,
чтобы путь всем врагам замести,
снежной вьюгой, метелью кружащей
он пытается смерть отвести

спит Кащей в своём тереме мрачном,
колыбельной услышав мотив,
там Царевна его усыпляет,
чтобы волю свою обрести   

Богатырь-Буря в царство влетает
и Ивана от сна пробудив,
о Царевне в плену ему бает,
Иван просит к невесте нести

проникает в Кащеево царство,
Ненаглядную освободив,
но Кащеевна путь преграждает,
не давая влюблённым уйти 

себя в жёны ему предлагает,
обещая тем жизнь сохранить,
но влюблённые смерть выбирают,
жизнь в разлуке теряет весь смысл

дочь Кащея жестоко страдает,
пробудилось в ней чувство любви,
потрясённая переживаньем,
поцелуй ей Царевна дарит

залилась умиленья слезами
дочь Кащея, отца погубив,
попрощалась с Царевной, Иваном,
что уносятся в царство любви

царь Кощей умирает с проклятьем,
сразу рушится княжество тьмы,
небо синее солнцем сияет,
зеленеют поля и кусты
    
хор поёт, что конец злому царству,
отпустил всех рабов Богатырь,
дочь Кащея, умывшись слезами,
стала ивой плакучей земли

много общего с прежним в той драме,
схватка тёмных и злых, светлых сил,
воплощенья природного царства,
мир волшебный сроднился с людским

много женственных образов в сказке,
символ доброй и злой красоты,
Ненаглядная жизнь сохраняет,
а Кащеевна гибнет у них

но не просто она умирает,
а подобно судьбе Волховы,
в мир природы себя погружает,
чтобы вечно грустить у воды

новым словом та опера стала,
поразил музыкантов тот стиль,
его смелый простор диссонансов
и свобода тональной игры

слишком смелой друзьям показалась,
запредельной её гармонизм,
доводил всё до крайности автор,
до предельной своей остроты

признавал в чём-то критику автор,
испытав до краёв реализм,
дав гармонии высшие гаммы,
в декадентство он не уходил

вновь два мира он там разделяет,
фантастический с миром людским,
дав гармонии каждому, красок,
свой особый чарующий вид

фантастический мир нам являет,
где сплетаются сложно лады,
мир земной этот звук оттеняет,
где гармоний привычных ряды   

там мажоро-минорные краски
остаются основой палитр,
ясной логикой их музыкальной,
что всю оперу светом пронзит

много острых колючих звучаний,
пряных и диссонирующих,
больше прежнего их теперь стало,
не нарушив весь общий логизм

главный образ, зловеще звучащий
сам Кащей и его лейтмотив,
образ злобный, царь страшного царства,
наполняющий ужасом мир

автор образ Кащея меняет,
бродит оперой тот колорит,
но мотив его очень богатый,
не даёт однотонности их

Черномором вначале витает,
дух таинственной, призрачной мглы,
цепенеет душа в нём от страха,
всё гнетущим и мрачным покрыл

тут же видим как сам он страдает
и боится погибельной тьмы,
близость смерти его ужасает,
заполняющий холод могил

тот же образ в Кащеевом царстве,
но являет и новый мотив,
русской песней метель завывает
и напевом звучит плясовым

хор невольников в двойственных красках,
то народность, то мрачность звучит,
резкость жгучих его диссонансов
вдруг сменяет чарующий стиль

Богатырь подчинённый страдает,
чародейством  Кащея томим,
это бури стихийный характер,
сын ветров, что овеял весь мир
      
лик Кащеевны очень богатый,
такой разный её колорит,
это царство дурманом манящей
и чарующей всех красоты

вот напиток она заклинает,
всё напевностью чудной звучит,
так красиво-таинственно манит,
несмотря на зловещий мотив

грозной песней с мечами являет,
интонацией страстной любви,
и трагизмом своим восхищает,
ставши ивой плакучей тоски

не столь ярок там облик Ивана,
и его героический вид,
ариетта о ночи прекрасна
и с Кащеевной мощно звучит

ярок образ Красы Ненаглядной,
в интонациях русских разлит,
выражает надежду и радость,
грусть, страдание сценой звучит

вот парит колыбельная злая,
где два образа разной среды,
звук «кащеевских» там интонаций
и Царевны смешались двоих

общий фон этот страшный и мрачный
разбавляет два лика картин,
песнь Царевны при встрече с Иваном
и крушение княжества тьмы

как бы ни были образы разны,
всё пронзает невидимо нить,
непрерывность всё объединяет,
дух единства повсюду царит

он задумал тогда «Навзикаю»,
дух античности в ней воплотить,
но оставил свой замысел странный,
достигая лишь в русском вершин

написал он одну лишь кантату,
чтоб прелюдией к опере быть,
где приветствуют Солнце дриады,
восстающее в далях морских

к концу лета «Кащея» звучанья
в партитурах лежат черновых,
оставались отрывки, детали
для осенней и зимней поры

он окончил кантату в тот август,
Крапачуху покинув в те дни,
в Петербурге его ожидали
завершенья «Кащея» труды

год Второй в новый век наступает,
новой оперой Римский томим,
звуки польские в воспоминаньях
всё витают годами над ним

он мелодии слышит, что мама
напевала в Волынские дни,
в них красоты из Польского края
слышал Ника, что отроком был

он Шопеном всегда восхищался,
где народный витал колорит,
эти дивные польские танцы
и мазурки всегда так любил
 
он либретто давно обсуждает
из истории Польских годин,
что поставить могли и поляки,
без политики, розни, вражды

в мыслях «Пан воевода» витает
- ведь отец на Волыни служил!
он мазурку в палитры вплетает,
что когда-то давно сочинил

в старой Польше сюжет оживает,
королевской могучей поры,
век Шестнадцатый в нём раскрывает
иль Семнадцатый без точных лиц
    
это время великих магнатов,
что решали все судьбы земли,
своеволие с яростным нравом
разрывало единство страны

Воевода всесильный там правит
словно царь на уделах своих,
всю провинцию держит он в страхе,
где не может никто возразить

он охотился в дебрях однажды,
там Марию случайно узрил,
красотой поражённый, решает
под венец эту деву вести

к ней в именье магнат приезжает
и пытается вдаль увезти,
но Чаплинский, жених, в бой вступает,
чтоб невесту свою защитить

удар сабли от слуг получает,
все подумали, что он убит,
вдаль увозят и в чаще бросают,
Воевода Марии жених

лесной чащей сюжет увлекает,
колдун-пасечник там ворожит,
у избушки Ядвигу встречает,
что пришла решить дело любви

с Воеводой она жить мечтает,
но подносит сосуд ей старик,
в нём волшебная сила являет
Воеводы с Марией венцы

дух Ядвиги окутала ярость,
она хочет Марию убить,
Дорош яд ей в чащобе вручает,
чтобы счастье могла обрести

Олесницкий Ядвигу встречает,
они скрылись в глубинах лесных,
там Чаплинский решает с друзьями
как Марию им освободить

но Ядвига узнала их тайну,
Воеводе успев донести,
в его замке шумит уже свадьба,
Воевода Марию добыл

всех приезжих гостей уважая,
поёт песню Мария для них,
Воевода разгневан, внимая,
это песня разбитой любви

начинаются польские танцы,
краковяк и мазурка звучит,
старый Дзюба гостей приглашает,
«казачок» вместе с «полькой» парит 

в зал Чаплинский ворвался с друзьями
и Мария бросается к ним,
начинается битва в том замке,
Воевода смог их победить
 
обрекает Чаплинского к казни,
умоляет Мария простить,
она любит его, понимает,
приказал ей идти в монастырь

но Ядвига об этом не знает
и решает Марию убить,
Олесницкому то поручает,
должен в кубок он яд ей подлить

Воевода к Марии стал хладен,
он Ядвигу опять полюбил,
Олесницкий отмщенья желает,
пламя ревности ярко горит

в замке праздник - супругов витают,
Воевода позвал всех на пир,
новобрачным вино наливают,
осушили их кубки они

Воевода всем казнь объявляет,
тут же падая замертво ниц,
Олесницкий свой план исполняет,
так сопернику он отомстил

весь сюжет злобный яд изменяет,
все богатства к Марие пришли,
жениха она освобождает
и с Чаплинским идёт под венцы

в Третий год он свой труд завершает,
оркестровки в нём начал кроить,
этой оперой дал всеохватность,
дух всемирности русской души

самобытность в ней ясно звучала,
польский яркий народный мотив,
лик Ядвиги с Марией прекрасен,
весь вокальный большой колорит

оркестровость свою разливает,
шелест леса и пение птиц,
шум воды у реки и ручьями,
воздух чащ и простор луговин

необычной работа предстала,
«Лунный светом» своим озарив,
посвященье Шопену оставил,
где идиллии светлой разлив
 
там кружили народные танцы,
хоры девушек звонко лились,
краковяк танцевали крестьяне,
а мазурку и польский паны

был «Кащей» в это время поставлен
среди зимней декабрьской пурги,
год Второй в эти дни завершался
новогодними хлопотами

в Частной опере первый спектакль
с шумной публикой старой Москвы,
дирижёр Ипполитов-Иванов,
переполненным залом кружил

роль Царевны Забела вбирала,
Ошустович Кащея явил,
а Кащеевна Званцевой сталась,
восхитив всех звучаньем своим

шум успеха сопутствовал драме,
неудачу «Сервилии» скрыв,
вновь цветы и венки осыпали,
его любят в кварталах Москвы …


Глава XII
 
Новый век в мир огромный вступает,
открывая с годами свой лик,
достижения, беды и тайны,
погружая в них души-умы

век Двадцатый зарёй полыхает,
мир науки, искусства кружит,
всё вокруг его ход изменяет,
соблазняя творящих порыв

относительность всё подрывает,
что швейцарский чудак нам открыл,
то, что вечным, стабильным казалось,
разрушал его релятивизм

тонкий квантовый мир открывают
всем в Париже супруги Кюри,
волшебство излучающий радий,
что законы Эйнштейна таит

а калужский учитель мечтает
во Вселенских полётах мечты,
разрывают эфиры сигналы
из приёмников новой волны

мир искусства волна настигает,
нарушая привычный мотив,
дисгармония всюду витает,
гармоничность вселенной забыв

запредельность везде проступает,
упоенье, экстаз, взрыв души,
какофония всё заполняет
и летящий абстракционизм

все былые запреты спадают,
чувство целого где-то вдали,
разрушается смыслов фундамент,
на котором покоится мир
 
и устойчивость вдруг пропадает,
всё становится зыбким как миг,
хаотичность порядок сменяет,
где подробность отрывков царит

и, напротив, к основам стремятся,
архаическим формам творцы,
к вечным образам и идеалам -
добру, злу, смыслу жизни, любви

но особенно всех вдохновляют
идеалы большой красоты,
в символизме её выражая,
смелых красках туманных своих

связь с народом художник теряет,
уносящийся к блеску вершин,
от корней он свой дух отрывает,
что питают всех соком живым   

декадентство творцов поражает,
что стремятся величье открыть,
достиженья потери сменяют,
возвращаясь к истокам своим

Римский слушает Времени тайны
и пытается суть их постичь,
декадентство, пленительный Скрябин,
он пытается внять молодым

он готов поучиться и дальше
драгоценным моментам у них,
всё так зыбко у них и неясно
да на склоне годов прожитых

его словно стена разделяет
с миром старых друзей и родных,
охладел к его творчеству Стасов,
таковы же оценки жены

вял талантливый друг его Лядов,
скупо льются его похвалы,
Глазунов равнодушен к исканьям,
ничего о нём не говорит

может быть, изменилось призванье,
русло Времени не уловил,
где чужие ему идеалы,
направления звуков судьбы?

поворот к симфонизму витает,
без сюжетов в основе игры,
Глазунов той дорогой шагает,
возвращаясь к основам былым
 
он симфоний узор завивает
и скрипичный концерт ворожит,
фортепьянные пишет сонаты
и балеты прекрасно творит

музыкальных острот избегает,
оркестровой всей красочности,
к старым тембрам свой звук возвращает,
где гармония вечно царит

и Учителя он восхищает,
превосходным звучаньем своим,
и по форме и по содержанью,
виртуозностью техник своих

это музыка не прикладная,
без сюжетов-либретто своих,
в высших сферах прекрасных витанье,
услаждающих дольнюю жизнь

а других носит крайность другая,
декадентство повсюду сквозит,
он с тревогой и гневом внимает
этим формам звучаний у них

оттолкнул его музыкой Скрябин
дисгармонией, тембром взрывным,
нарочито болезненным, странным,
разрывающе-скорбным, шальным

нет весёлости, радости, счастья,
беззаботности в том, что творит,
лишь порыв в беспредельность экстаза
и с народностью полный разрыв
   
Дебюсси отвергает «Эстампы»,
поначалу лишь грозно молчит,
а потом для своих исполняет,
критикуя, он всё же хвалил

получалось всё парадоксально,
архаизм с декадентством хвалил,
гармоничность с порывом бунтарским
он в душе принимал и ценил   

к новой музыке взор обращает,
к основавшим истокам приник,
к тем, кто создал её – Лист и Вагнер,
без болезненной всей мишуры

нужно взять новых звуков богатство,
выразительность, мощь красоты,
всю свободу порывов и пряность
с классицизмом и логикой слить

ту задачу в «Кащее» решает,
удаётся ему новый стиль,
красота без кривых безобразий,
с изумительным блеском палитр

но душа его прежним пылает,
не приемля шум западной мглы,
к миру сказок его возвращает,
русских звуков преданий-былин

его дело уже продолжают,
продвигая великий почин,
под Смоленском в селе начинают
дух Талашкино русский будить

здесь княгиня в глубинке мечтает
об особенном Русском пути,
старину русских дней собирает,
чтобы душу России явить

имя Тенишевой зазвучало
по просторам Российской земли,
что богатства Руси собирала,
пробуждая сердца и умы

блеск Шабельских все люди узнали,
все убранства в просторах родных,
все богатства России предстали,
Петербург и Москву покорив

свои корни в Столице узнали,
все сокровища русских глубин,
те, кто чуждому лишь подражали,
презирая истоки свои   
 
чувство гордости там испытали
за величие Русской Земли,
не отсталость её увидали -
красоту их просторов родных …

… Вихри творчества дух возвышают,
но не этим лишь Римский ценим,
груз огромных накопленных знаний,
весь свой опыт вручал молодым

вот сентябрь свой путь начинает
среди кружев из жёлтой листвы,
начинаются будни занятий
музыкальных у русла Невы

эту консерваторию знают
континенты огромной Земли,
здесь готовят больших музыкантов
- исполнять, развивать и творить

здесь собранье богатых талантов,
что созвучиям посвящены,
вся Россия учиться съезжалась
как красоты их людям дарить

гул на лестнице льющихся знаний,
вверх взбегает толпа молодых,
вот профессор солидно ступает,
скоро будут занятия их

голос третий этаж оглашает,
в разговоре чём-то басит,
о ручном журавле и о славке,
о кукушке, что слышал вдали

за столом у инспектора с чаем
Римский-Корсаков дух бередит,
молодая толпа окружает,
восхищённо-влюблённо глядит

- «Что для творчества музыки надо?»,
вопрошает его ученик;
- «Музыкальный талант и желанье
впечатления музыкой лить,
недостаточно лишь любованья,
интереса навроде игры»

он взглянул на часы – поджимает,
папиросу свою докурил,
встал со стула, высокий, опрятный,
по-военному строгий мундир

его выправка всех поражает,
флотский опыт в годах не забыт,
доброта его глаз пропадает,
хмурый взгляд, час занятий пробил

он просмотр работ начинает,
этих хвалит, а этих журит,
тем советом своим помогает,
за неряшливость жёстко бранит

он не тот, что в года начинаний,
стал мудрее, уже не спешит
выносить приговоры познаний
и талантов у тех, кто пред ним

даже Лядова выгнал когда-то
за лентяйство давнишней поры,
и обратно принять отказался,
когда тот обещал всё изжить

не оставил ему даже шансов
и не мог себе после простить,
распознав в нём огромность таланта,
сам помог его восстановить

а сейчас стал учителем Лядов,
носит строгий, как все, виц-мундир,
нерадивых студентов гоняет,
а вот леность свою не изжил

с тем смирился уже даже Стасов,
что когда-то и Глинку корил,
вот и Римский ему досаждает
русской оперой сказочной мглы

кто такой педагог – друг и нянька,
а, быть может, прислуга для них,
рассмотреть направленье таланта,
нужным руслом пыланье раскрыть

но всё это ведь лишь в идеале,
все не могут быть гениями,
овладеть должны техникой разной,
чтобы дар свой изящно раскрыть

развивать нужно логику, складность,
чувство формы, пропорции в них,
больше воли, свободы, размаха
и просторнее вкладывать мысль

дело тонкое – всяко бывает,
но уж если писал, чтоб свалить,
равнодушия он не прощает,
гнев узнает такой ученик

будто громы тогда громыхают,
мечут молнии очи в тот миг,
мощь военно-морских интонаций
будут слышать там все этажи

тут Абрамычев водит плечами,
пресс-папье по столу тормошит,
Тур, правитель, крестился украдкой,
будет худо, коль Римский узрит

хуже, если, не промахи даже,
дурной вкус или леность сквозит,
декадентство с дороги сбивает,
самых лучших, талантливых сбив

новой пьесой пюпитр рояля,
автор Гнесин, его ученик,
в ней бесформенность, взвинченность,
ярость, непомерных метаний порыв

вот ещё новоявленный «Скрябин»,
поэмы экстаза творит,
снова мутный поток авангарда,
вновь болезненность, хаос, надрыв

они думают – стали богами,
смогут Космос свой новый явить,
но останется хаосом Хаос,
как бесплодные дали пустынь

они позже поймут, что неправы,
будет прочно забыт их порыв,
полагали, Стихия рождает
нечто новое, всё сокрушив

но Искусство измен не прощает
и кичливых порочных гордынь,
всё к гармонии вновь возвращает
добра, истины и красоты

много разных растил он талантов,
что прославились звуком своим,
Глазунов, Лядов, Баланчивадзе
и Прокофьев, Стравинский средь них

Черепнин, Гнесин, Капп и Асафьев,
Ипполитов, Аренский творил,
Вейсберг, Витоль был и Спендиаров,
путь Мясковский и Штейнберг прошли

два учебника Римский оставил,
по гармонии, что он развил,
и по инструментовке прекрасный,
ставший библией тех, кто творил

он широкие ставит задачи -
для чего музыкантов учить?
не концертных артистов прославить
- мастеров необъятности нив

всё уметь пианист должен равно,
и играть, развлекать и учить,
педагог он и аккомпаниатор,
должен музыку в массы нести

посвящал свои мысли гигантам,
тем, кто музыку будет творить,
приближал все часы их занятий
к композиторской жизни для них

он стремился раскрыть их таланты,
уважая их собственный стиль,
восставал против мутных метаний,
дисгармоний бессмысленных тьмы

новомодных бурлящих влияний,
что губили народную кисть,
осуждая погоню на запад
и стремление всем угодить

он учил их народные краски
в музыкальных твореньях любить,
видеть, чувствовать корни влияний,
что идут из древнейших глубин

приучал к дисциплине курсантов,
трудолюбию в творчестве их,
к вечным поискам новшеств и знаний,
к постоянству в желанье творить

кто-то помнил его грубоватым
и суровым, но подлинный лик
был его очень ласков и мягок,
романтичен в исканьях своих

дети вечно кружили, играли,
когда музыку Римский творил,
он всё время был творчеством занят,
даже в чтенье газет или книг

всё семейство своё обожал он,
что шумело в квартире у них,
дети создали даже ансамбль,
что играл для родителей их

они ставили дома спектакли,
инструменты сюжетом текли,
пели Софья, сестра её Надя,
так тепло было, радостно им …
 

Глава XIII

Третий год в новый век наступает,
кружит просинец звоном пурги,
он либретто своё ожидает,
что давно уже Бельский творит

Китеж-град его дух занимает,
что в народных сказаньях парит,
в летописных рассеян преданьях,
у Печерского в красках страниц

там находит сюжеты «Сказанья»
и приметы народной молвы,
проступают из них очертанья
той трагичной великой поры

край Заволжья былин и преданий,
новгородцами в прошлом обжит,
там Батыевы орды кроваво
к Китеж-граду лесами прошли

там «Батыеву тропку» укажут
к Светлояру в дремучей глуши,
к легендарному их Китеж-граду,
что таится неслышен-незрим

по крупицам сюжет собирает,
в пересказах-осколках былых,
как живое панно собирает,
поднимая архивную пыль

сквозь века либреттист проникает,
ищет нужные быта черты,
отраженья душевного склада,
звуки речи той давней поры

разливаются разные жанры,
что для оперы этой нужны,
заговоры, пословицы, тайны
и духовные песни, стихи

песни свадеб, слепцов собирает
и присловья, звучанья молитв,
образ древней Руси возникает
из сверкающих дивных палитр 

три мучительных года витают
его мысли средь древних былин,
уже были отрывки, детали,
что мечтает он дальше развить

наконец, он листы получает,
зимней стужею начал творить,
первый акт он вчерне завершает
среди шума звенящей весны

«Воеводу» писать продолжает,
параллельно две оперы шли,
в Крапачуху опять уезжает,
чтобы там вдохновенье ловить

серединой июля свершает
польской драмы звучащей мотив,
а днём позже уже начинает
«Китеж-град» музыкальный творить!

даже дня себе не дал для рая,
расслабленья в природной глуши,
так «Сказанье» его увлекает,
что об отдыхе он позабыл

оркестровку ведёт с написаньем,
к окончанию не отложив,
льются ноты его в дивных далях,
он шлифует до блеска их ритм

виться звуки его начинают,
оживляя сюжеты страниц,
образ Древней Руси возникает,
лики тех, кто «Сказаньем» ожил

осень, зиму творить продолжает,
партитуры идут до весны,
оркестровки свершил первых актов,
жаждет лета, чтоб всё завершить

год Четвёртый в стране наступает,
май венчает их дачная жизнь,
начинается лето в Вечаше,
где всегда отдыхали они

благотворна природа таланту,
снова чувствует Римский прилив,
быстро движет творенье к финалу,
к сентябрю узор оперы свив   

златомедьем шлифует детали,
что-то правит, меняя мотив,
в дни январские труд завершает,
когда Пятый в России бурлит

так картина Руси возникает,
где смешалось так много палитр,
ярость, смелость, любовь, звуки тайны,
чувство Родины и мистицизм

там Заволжьем безбрежные дали,
жизнь Февронии в дебрях лесных,
с братом-бортником дни протекают
в этой дивной природной глуши

наделённая тайным познаньем,
своим даром души ворожит,
от болезней людей исцеляет
и предвидит грядущее их
 
она дружит с лесными зверями,
видит братьев своих меньших в них,
что приходят на зов к ней из чащи,
чтоб кормиться с девичьей руки

одинокая жизнь ей не в тягость,
она счастлива в этой глуши,
стала домом родным её чаща,
где с деревьями там говорит

в светлой радости там пребывает,
поэтичном восторге души,
пенье птиц и лесная прохлада
окружают средь шума листвы

она часть этой дивной отрады,
нераздельной гармонии лик,
славит в песнях природу как матерь,
эту вечность цветущих стихий

но однажды, охотясь лесами,
княжич Всеволод там заблудил,
окружённую в дебрях зверями,
он увидел Февронию в них
   
он гостей её диких пугает -
лось, журавль, медвежонок ушли,
да и сам испугался вначале,
не болотница ль вышла в глуши?

его ласково та привечает,
рану гостя рукой исцелив,
за княжого слугу принимает,
красотой своей дивной сразив
   
тут стрельцы появляются в чаще,
рыщут княжьего сына в глуши,
они девушке правду являют,
кем был Всеволод, что полюбил

ожидают Февронию к свадьбе,
Малый Китеж в преддверье шумит,
слышит песню слепого гусляра,
что нашествием страшным грозит

слышен ропот богатых и знатных -
сестра бортника метит в княжны!
Гришку-пьяницу те подкупают,
чтобы грязью невесту облил   

появляется поезд богатый,
где Феврония едет на пир,
Кутерьма её там оскорбляет,
но был изгнан по воле толпы         

пожалела несчастного брата,
в горьком пьянице драму узрив,
где природная сила смешалась
и во смраде тяжёлом грехи

молодецкая сила смешалась,
скоморошества едкая пыль,
гул больной его пляски кабацкой
без веселья и радостных искр

задушевность Февронии манит,
её песни крестьянской Руси,
Кутерьма из трясины посадской,
где шутейно-похабный мотив

антиподы они в этой драме,
воплощения света и тьмы,
она облик души христианской,
он – пороков из грязных трясин

но спокойная жизнь замирает,
ветер времени всё изменил,
города на Руси запылали,
где прошёл своим войском Батый

дымным заревом внук Чингизхана
обозначил свой путь по Руси,
пепелища собой оставляя,
и загубленных жизней трагизм

мудрый князь тьме поганых внимает,
новый город решив возвести,
в глубине, за болотами, в чаще
город Китеж Великий возник

здесь народное вече собралось,
что должно участь града решить,
хор эпическим повествованьем
величавый даёт колорит

в этом сдержанность монументальна
и глубокий народный трагизм,
напряжение сил колоссально
в этом море душевных стихий

пыль столбом над землёй поднималась,
застилая весь свет в эти дни,
рать татарская к ним приближалась,
о чём Отрок с высот возвестил

дух смятенья повсюду витает,
звуки ужаса, силы и тьмы,
ураганом чужим налетает
неизвестный и страшный Батый

в Малый Китеж ворвались татары,
никого не оставив в живых,
перед смертью жестоко пытали,
чтобы в Китеж Великий пройти

но никто не открыл эту тайну,
умирая под муками их,
лишь один Кутерьма, испугавшись
злым татарам дорогу открыл

в Новый Китеж слуга прибредает,
ослеплённый врагами Руси,
он поведал о том, что предатель
указал путь до Китежа им

он Февронию им называет,
что открыла путь тайный до них,
Кутерьма был не только предатель,
но и подлый злодей-клеветник

не сдаются врагу китежане,
своей малой дружиной пошли
против войска Батыя сражаться,
чтобы Китеж родной защитить

песнь дружинников вьётся полями,
её грозный и мощный мотив,
в мудрость, свет, чистоту добавляя
с человечностью свой героизм

Сеча в Керженце люто пылает,
люди, кони смешались в пыли,
крики, грохот и сабель удары
и безмолвие поля в крови

войско гибнет в сраженье неравном,
беззащитен град Китеж стоит,
стали страстно молиться во храмах
горожане, чтоб город спасти

Богородица город скрывает,
стал невидимым Китеж в глуши,
для врагов словно он исчезает,
берег озера стал вдруг пустым
   
Гришка вызвался быть провожатым,
к Светлояру татар привести,
оно дремлет вечерним туманом,
погружаясь в безбрежие тьмы

к древу Гришку враги привязали,
чтобы утром его порешить,
если Китеж найдут за туманом,
лёгкой смертью умрёт он в глуши

вот татары в ночи засыпают,
Кутерьмы и Февронии лик,
в клевете тут ей Гришка признался,
чтобы тень от себя отвести

его ум, полный жизни и страсти,
в муках совести страшно горит, 
чувство ужаса дух угнетает,
о спасении деву молит
 
но Феврония не осуждает
добротой христианской души,
к покаянью его призывает,
от оков Гришку освободив

муки совести Гришку терзают,
к Светлояру топиться бежит,
над чащобой заря воссияла,
мрак тумана рассеяв в тот миг

вид окрестности Гришку сражает
- берег озера стал вдруг пустым!
стал невидимым город сиявший,
для врагов его недостижим

лишь вода его лик отражает,
колокольные звоны слышны,
помутился от зримого разум
у изменника, вырвавши крик

с диким воплем он в лес убегает,
увлекая Февронию с ним,
просыпаются с шумом татары,
видят чудо, представшее им

поражённые тем, убегают,
исчезая в глубинах лесных,
сила Божья от них закрывает
город Китеж, обитель святых

сквозь чащобу в ночи пробираясь,
всё Феврония ищет пути,
за ней Гришка идёт, заплетаясь,
дева хочет безумца спасти

к покаянью его призывает,
исцелить хочет силой любви,
но чудовищно смраден предатель
и бездонны страданья души

там припадок его поражает,
исчезает он в дебрях лесных,
на лесную траву припадает
там Феврония вовсе без сил

в этот миг дебри чудо являют,
на земле вырастают цветы,
зажигаются свечи ветвями,
открывается вид райских птиц

Алконост деве смерть предвещает,
но является рядом жених,
птица Сирин им жизнь обещает,
будет Всеволод вечно с ней жить

дивный град перед ними сияет,
новый Китеж свой лик им явил,
в его улицы вместе ступают
и народ весь приветствует их

молодых там князь Юрий встречает,
они счастье своё обрели,
их священник в соборе венчает,
побеждает всё сила любви

сила Божья всё преображает
в падшем мире, красоты явив,
новый город блаженством сверкает,
воплощенье народной мечты

там нет зла, лихоимства, обмана,
воровства и неправды, интриг,
торжествуют Христа идеалы -
доброты, красоты и любви

Римский оперу так завершает,
весь свой гений в неё воплотив,
новым словом творение стало,
музыкальной легендой Руси
 
создал летопись он «Псковитянкой»,
а в «Садко» чарованье былин,
«Китеж» дал свет народных преданий,
что Историю нам донесли

его прежде язычество звало
блеском, силой всех ярких картин,
из времён архаичных, недавних,
христианства впитав колорит

но «Сказаньем» картина иная,
здесь иные палитры явил,
в нём является дух христианский,
его чувства и мысли вдали

две идеи «Сказаньем» витают,
сила русского духа, борьбы
с иноземной явившейся ратью,
за свободу и веру свои

воплощенье мечты-идеала,
христианской земной чистоты,
красота православного рая,
благодатного мира святых

не уходит он в мир нереальный,
оставаясь в прекрасной глуши,
сила Господа преображает
град земной, что с небесным сравним
 
красота этих сцен восхищает,
метанойя прекрасных картин,
но не в этом вершины сияют,
лик героев он смог отразить

главный образ Февронии ясной,
обречённой на гибель судьбы,
что и прежде в твореньях встречались,
но особые есть в ней черты

это образ любви христианской,
лик смирения, жертвенности,
воплощенно-душевная благость,
ненасилие против злых сил

но не это одно в ней витает,
тут не Марфы смирившейся лик,
она падшего освобождает,
сознавая, чем это грозит

сына князя она поражает
простотой своей мудрой души,
вид природы её восхищает,
её чащ и полей-луговин

всепрощенье она воплощает,
исповеданье грешной души,
её иконописность сияет
и народность глубинной Руси

она русской природе родная,
в ней дух ветра и шелест листвы,
облака и небесные дали,
русских песен народных мотив

ей Весна своим духом родная,
но теплей, человечнее лик,
ближе пением дивным Любава
иль Оксана диканьковских вирш

в ней простая душевная ясность,
без жеманства, наигранности,
гармоничный душевный характер
и спокойствие правды, любви

это цельный прекрасный характер,
поэтичнейший образ души,
где сияющий дух православный,
нестяжающий славу, царит

антипод её – Гришка-предатель,
жалкий пьяница и клеветник,
всё готовый проделать за чарку,
циник, трус и похабник-бесстыд

сложный образ живой, динамичный,
в нём свой дар композитор раскрыл,
лик огромной  трагической силы,
где бушует палитрами вихрь

в ярких красках его лейтмотивы,
плясовой угловатый мотив,
мир гуляк, попрошаек и нищих,
песен-жалоб на горькую жизнь

жадность, мерзость и чувство корысти,
зависть к тем, кто успешнее их,
вот что Гришкой сюжетами движет,
страх великий чрез речитатив

в зарисовках творит город Китеж,
Малый – мирным, где радость шумит,
с гусляром, что поёт всем былины,
оживленьем торговой толпы

Град Великий являет двуликий,
то раздельно, то слитно звучит,
перезвон нам даёт колориты
колокольными звонами их

то торжественно-гулкий и мирный,
то тревожный над миром звучит,
то таинственный он, когда Китеж
золотистым туманом сокрыт

а второй его лик – «Славен Китеж!»,
гордым кличем над Русью парит,
лад фригийский слегка архаичен,
своим светлым мажором звучит

в князе Юрие – те же мотивы,
так торжественно пенье звенит,
в то же время порой экспрессивно,
как народная речь его ритм

там с возвышенной скорбью величье
и задумчивость мерно летит,
а фанфарные рядом мотивы
он с отеческой лаской дарит

сцену скорби народной мы слышим
в ожидании страшной беды,
величаво, порой патетично,
в песне-плаче, молении их

песнь дружинную в опере видим,
там и удаль с решимостью бить
и печаль, горя неотвратимость,
неминуемой гибели клич

видим новый мистический Китеж,
что избавлен от гибельной тьмы,
ни экстаза, ни ужаса жизни -
просветлённая радость царит

православную слышим молитву,
лапидарно-суровый мотив,
величавую в звуках эпичность,
как духовные чудо-стихи

связь с народом повсюду разлита,
сложен образ из многих палитр,
лики русских в звучаниях дивных,
свой особый у всех колорит

у врагов его краски иные,
лик монголов невидим, размыт,
видим грубость их и примитивность,
бездуховность с жестокостью их

он явил их ордою безликой,
серой массой огромной толпы,
надвигавшейся страшной стихией
из великих просторов Степи

он являет нам войско Батыя,
как народная память хранит,
злой могучей несущейся силой,
конским топотом, стоном людским

эта опера стала вершиной
русской музыки, прочих затмив,
где трагедия в звуках явилась,
героический патриотизм

дал могучими красками силу,
что великий народ проявил,
несгибаемой волей величье
и достоинство нам сохранил

показал силу веры великой,
правду истины и красоты,
идеал добросовестной жизни
и примеры большой доброты

создал образ эпической силы,
отраженье огромной страны,
воплощение горней Отчизны,
куда путь через годы лежит

достигал тех высот мелодизмом,
красотою с «Невестой» сравним,
а её величавость, эпичность
со звучаньем «Садко» так роднит

нет контрастов столь резких и быстрых,
как в былине, её динамизм
не мешает созданию дивных
сцен-сюжетов как ярких картин

ещё вился аккордами «Китеж»
златомедьем осенней листвы,
«Воевода» на сцене явился
в Петербурге октябрьской мглы

Церетелевской оперой вышел,
собирая оваций венки,
но всё меньше в нём публики было,
партитуры услали в архив …

«Китеж-град» октябрём завершает,
партитуры великих картин,
самой русской её называет,
где весь гений души воплотил 

подписал публикаций бумаги,
партитуры в издательство шли,
разносил его звуки Беляев,
что так русские музы любил

вся Россия уже их читала,
восхищаясь твореньем души,
по домам и салонам играла
дух «Сказания», древних былин

Пятый год у Невы наступает,
время радости, пиршеств и игр,
всей семьёй этот праздник встречают,
дома ёлку свою нарядив
 
впереди были новые планы,
Бельский с новым либретто спешил,
но январь оказался кровавым
алым заревом страшной зари

в Петербурге людей расстреляли,
что с хоругвями к Зимнему шли,
цепь злодейских лихих провокаций
тех, кто шествием руководил

взяло верх хитроумно коварство,
недовольство рабочих пустив,
уничтожить дух самодержавный
нужно было народной души

своей цели добились смутьяны,
в Царя-батюшку веру разбив,
время Смуты большой начиналось,
вихри бунтов страной закружив

забастовки студентов пылали,
митинговой кричащей толпы,
даже в консерватории стали
бунтовать её ученики

лозунг их - прекращенье занятий
до кружащей осенней поры,
никого в стены не допускали,
прочно здание всё окружив

вне политики вечно держался
Римский-Корсаков до той поры,
всегда сдержанный и суховатый,
что своей дисциплиной будил

но в бурлении не удержался
и его увлёк пламенный Вихрь,
седовласый профессор сближался
со стихией жестокой борьбы

в днях февральских письмо подписал он
среди прочих «борцов» из Москвы,
за свободу, реформы и братство,
там Шаляпин, Рахманинов с ним

березеньем открытые стычки
в заведении их начались,
арестованы многие были
из студентов, что Римский учил

встал на сторону красной стихии
и пошёл на открытый конфликт,
отпустить всех потребовал Римский
и уволить директора их

РМО твёрдость здесь проявило -
хватит Римскому смуту чинить,
был уволен из стен композитор,
заигравшийся в красочный пыл

вслед за ним и «птенцы» его вышли,
солидарность свою проявив,
Глазунов, Лядов и пианистка,
Блуменфельд, Вержбилович средь них

тут «Кащея» поставили быстро
его бойкие ученики,
там венками его завалили,
в демонстрацию всё превратив

под запретом творенья отныне,
его оперы запрещены,
в «чёрных списках» до осени Римский,
эхо фронды весенней борьбы

проходить начинали угары,
истощался горения пыл,
он просил Глазунова и Лядова      
возвратиться и снова учить

он устал от кружащих баталий,
вереницы борьбы и интриг,
Петербург покидает бурлящий,
уезжая в Прилужскую тишь

он приют обретает в Вечаше,
где всегда так привольно творил,
но герои уже не являют
композитору творческий лик

его музы его покидают,
духа смуты ему не простив,
Волхова не приходит в туманах,
что плывут у озёрной воды

летом труд там большой сочиняет,
«Оркестровки основы» свои,
мастерство его слог раскрывает,
излагает искусства черты

мысль о методе в нём развивает,
что для оперы есть лейтмотив -
то, что видел когда-то в нём Вагнер
или то, что Ларош в нём узрил

первый счёл, что мотив сохраняет
неизменно приметы свои,
настроение, мысль отражает,
что сияют сюжетом своим

а второй понимает иначе,
изменяем порой лейтмотив,
не всегда отразит музыкальность
то, что сцена сюжетом творит

в споре Римскому ближе вторая,
изменяем порой лейтмотив,
в силу ритма, иных ситуаций
могут разный характер явить

и иные мотивы бывают,
не несущие смыслов внутри,
они всё построенье скрепляют,
его части в единство игры

свою «Летопись» он продвигает,
биографию жизни-борьбы
за особые русские краски
музыкальные, свой колорит

написал там основы романса,
переделывал, трио творил,
ему слышалась муза иная,
отражавшая Смутные дни

ему виделись Волжские дали,
время бунтов народных лихих,
он задумывал оперу «Разин»,
с другом Бельским её обсудил

это будет уже не «Сказанье»
со звучанием горних молитв,
там откроется Буря восстаний,
что неслась из казачьих станиц

исполинской фигурой восстанет
Стенька Разин средь русских равнин,
весь народ на борьбу поднимая
против гнёта боярских вершин

ему опера виделась явью
налетавшей могучей грозы,
отгремевшей в просторах за далью
и пылающей в красках зарниц

три картины ему рисовались,
струги Стеньки у Астрахани,
гул пылавший бунтарских восстаний
и трагической гибели их

в них три песни мотивом звучали:
«Ты взойди, солнце красное» лил
и «Эй, ухнем» звучаньем бурлацким,
«Вниз по матушке-Волге» порыв

всё легендой ему рисовалось,
звук эпических гордых страниц,
блеск сценической песни-преданья,
словно эхо народной борьбы

гул событий в стране бушевавшей
навевал тот бунтарский мотив,
сентябрём оставался в Вечаше,
ему некуда больше спешить

в тишине Петербургские классы
оставались до зимней поры,
вересеньем в Москве побывал он,
видел стачек могучий порыв

видел толпы Тверского бульвара,
звуки тысячной слышал толпы,
что «Дубинушку» там распевали,
создал он её новый мотив

его страсти уже остывали,
«Стенька Разин» остался как мысль,
звуки прежней борьбы раздражали,
он вернулся в свой город Невы

очень многое там поменялось,
шла под новым Статутом их жизнь,
автономия образовалась,
много прав Худсовету вручив

Худсовет теперь сам выбирает
профессуру, директора их,
он и Римского к ним возвращает,
Глазунов, Лядов в стенах родных

всё как прежде в стенах музыкальных,
исключённые снова пришли,
снова правила звучных занятий,
в расписаниях классная жизнь
 
Глазунова верховным избрали,
Худсовет свою волю явил,
ученик его, верный товарищ
проводил его принципы в жизнь

яркость красок заметно спадает,
под уклон уже движется жизнь,
уж давно идёт седьмой десяток,
некий сумрак на мыслях лежит

год Шестой пришёл стужей январской
и принёс в его душу трагизм,
сестра Глинки внезапно скончалась,
что была ему ближе родных

вместе с ним проводил её Стасов,
знавший Глинку, общавшийся с ним,
это был его главный наставник,
что звучания русских открыл

первым в музыке русские краски,
русский дух мелодично явил,
что из песен народных сливались,
поднимаясь до новых вершин

жизнь как будто его наказала
за измену Искусству в те дни,
за всё чуждое, чем увлекался
в эти смутные страшные дни

он весной «Годунова» верстает,
эпизоды желая включить,
оркестровки их он завершает,
дополняя палитру картин

летом в Австрию он уезжает,
в пансионе неспешная жизнь,
сердце хвори всё чаще сжимают,
прописали ту местность врачи
 
гладью озеро Рива блистает
в окружении Альп голубых,
свою «Летопись» там завершает,
где сокрыта кружащая жизнь 
 
ему Бельский сюжет предлагает
по мистерии Байрона вить,
его «Небо и землю» желая
в звуках Римского вдруг оживить

но либретто того не прельщает,
этот мрачный большой мистицизм,
было ясным его созерцанье
и возвышенным тонкий лиризм

ничего уже не сочиняет,
истощили за годы труды,
второсортно творить не желает,
хочет паузу взять для души

лучше паузу взять для молчанья,
чем падение дней пережить,
равнодушьем себя окружая
после стольких триумфов своих

вид Грядущего душу терзает,
ветер времени дух бередит,
что ждёт музыку – взлёт иль упадок,
разраставшийся авангардизм

он о Западе там размышляет,
что к закату культуры спешит,
рядом в Гарце свой труд замышляет
Освальд Шпенглер в саксонской глуши

осень жизни его наступает,
возвращается в город Невы,
пришёл с новой потерей октябрь,
умер Стасов, что столько дарил

с ним эпоха ушла целым пластом
- Возрождения русской души,
в проявленьях её самых разных,
звука, строчки, лепнин и палитр

шли полвека почти они рядом
- в разногласиях, спорах своих,
но всегда оставались друзьями,
дух единства в делах коренных

начертал умирающий Стасов –
«Римский-Корсаков» им для души,
чтобы знать – он его навещает,
остаётся в последние дни

и последний приют увенчает
венок памяти, дружбы, любви,
надпись «Лучшему другу» сияет
его лентами знаком судьбы …


Глава XIV

В эти трудные дни начинает
завершающий труд свой творить,
вирши Пушкина дух зажигают,
его пламенный сказочный стиль

снова Бельский либретто составил,
близок сказочный Римскому мир,
новым цветом картины сверкают,
едко-страстных звучащих сатир

в Петербурге творить начинает,
вьёт узоры картин до весны,
гений Пушкина звук дополняет
в кабинете проспекта Невы

в неком Царстве, большом государстве
царь Додон правил много годин,
нападал на соседей с войсками,
досаждал, когда был молодым

но потом незаметная старость
поумерила пламенный пыл,
на него нападать уже стали,
те, кого он когда-то теснил

чтоб себя от набегов избавить
царь призвал Звездочёта в те дни,
тот вручил чародейский подарок,
чтобы царство того сторожить

чародей взял с царя обещанье -
за подарок свой дар получить,
всё, что тот для себя пожелает,
своё слово Додон возгласил

Золотой петушок упреждает
все шаги неприятельских сил,
сыновей своих царь направляет,
чтобы новый поход отразить

вот и сам он в поход уезжает,
сыновей видит павших своих,
там друг друга они убивают,
жертвы братоубийственной тьмы

но недолго Додон был в печали,
Шемаханскую диву узрил,
из шатра, красотой ослепляя
она вышла, царя покорив

царь в столицу к себе приезжает
с драгоценным «трофеем» своим,
там кудесник в воротах встречает,
обещанье напомнить спешит

Шемаханской царицей желает
чародей тот обет получить,
царь напрасно его убеждает,
Звездочёт на своём всё стоит

гнев Додона наглец пробуждает,
царь кудесника жезлом убил,
Петушок, свой насест покидая,
жизнь царя в тот же миг погубил 

царь упал, в страх толпу погружая,
дух смятенья повсюду кружил,
с тихим смехом своим Шемаханским
и царица исчезла в тот миг

вновь два мира рисует нам автор,
мир реальный с волшебным разлит,
что общее с царством Салтана,
но различия больше у них

у волшебницы той Шемаханской
есть Кащеевны странной черты,
облик первой сложнее – загадка,
много тайн её образ хранит

новым оперным жанром пылает
- сатирических едких картин,
всю верхушку Додонова царства
на потеху театра явил

глуп, ленив царь Додон чрезвычайно,
но владыкой могучим лишь мнит,
только образ красы Шемашанской
бодрость жизни ему возвратит

то же ближние в тереме царском,
сыновья и бояре-глупцы,
роспуск армии те предлагают,
эти спор о гаданьях зачли

даже музыка их обличает,
нет певучих мелодий у них,
только речитативом чеканным
царь с боярами там говорит

примитивны Додона звучанья,
груб лубочный его лейтмотив,
претендует всё на величавость,
но смешно и фальшиво внутри

пародийность повсюду витает,
то «торжественным» маршем у них,
то хвастливую удаль являет,
до бахвальства себя опустив

русских песен народных витанья
в этой опере ясно слышны,
но лежит в них оттенок ухарства,
яд гротеска со сцены разит

так же едко являет Полкана,
что ругаясь всегда говорит,
слышен лающий тон интонаций
через жёсткий аккордовый ритм

Шемаханской царицей являет
автор нам фантастический мир,
мастерство своё в нём раскрывает,
богатейшие краски палитр

полон образ её тайн, загадок,
кто видел лишь чувственный лик,
а иным она страшной казалась,
злой, коварной и алчной другим

но иной Римский образ являет,
поэтичный в напевах своих,
вознесённый в своих чарованьях,
полный тайной загадочности

лик восточности ярко пылает,
её южных краёв колорит,
песней давнишных воспоминаний,
где картины чудесной земли 

вспоминается «Шехерезада»
воплощеньем прекрасной мечты,
песнь Индийского гостя витает,
что в «Садко» композитор явил

и иные черты проявляет,
интонации злобы свои,
над уродством царя потешаясь,
мир убожества едко клеймит

слышим терции по звукоряду,
что с Кащеевной мрачной роднит,
интонации трепетной ласки,
хищных, жёстких гармоний мотив

Шемаханская – гостья из сказок,
в ней поэзия светлой мечты
с чем-то дивно-зловещим сплеталась,
мир Додона собой оттенив

Звездочёт полон тайн и загадок,
облик двойственный в сценах своих,
механическим стал персонажем,
выражающим мыслей ряды

первый образ его словно маска,
что со сцены с людьми говорит,
во вступлении первого акта,
в заключение оперных рифм

но и в нём есть какая-то тайна,
свой волшебный большой колорит,
то ли общность страны с Шемаханской,
то ли мыслей Додона сгубить

Золотой петушок многогранен
- то спокойно и тихо звучит,
мягко, нежно, когда засыпает
царь Додон в безопасные дни

то он звонко гремит как фанфары
в ожидании царской четы,
то до резкости необычайной,
когда к царству подходят враги

в завершении тон он меняет
- царь Додон его клювом убит,
стал зловещим звук, резким и мрачным,
как предвестник грядущей Грозы

стала опера новым этапом
его оперной поздней судьбы,
много общих с «Кащеем» метафор,
и единых с ней драматургий

непрерывность её отличает,
постоянный её динамизм,
нет отрывочных сцен в ней вокальных,
лишь одна, в прочих – речитатив

оркестровка звучанья блестяща,
льёт богатый её колорит,
в нём уродство Додонова царства,
блеск царицы восточной парит

нет отдельных оркестра звучаний,
растворён в голосах симфонизм,
до сих пор колорит восхищает
в обработках волшебной красы …

… год Седьмой над Россией витает,
затихал Революции вихрь,
прежним руслом река протекает
под названием «русская жизнь»

вьюжный месяц февраль наступает,
«Китеж-град» всех премьерой манит,
в Мариинском она расцветает
гениальностью ярких палитр

всех «Сказание» ошеломляет,
русским духом, что в ней воспарил,
задушевностью, верой прекрасной,
силой света, добра и любви

на премьере успех колоссальный,
гром оваций, восторги, цветы,
всех артистов «на бис» вызывали
много раз, крики «Браво!» неслись

поразил всех масштаб декораций
и костюмов той давней поры,
Васнецов, Клодт, Коровин «Сказанье»
воссоздали в палитрах своих

исполнители партий блистали,
где Ершов Кутерьмой поразил,
Бенуа-Кузнецова витала
и Филиппов с Лабинским в те дни

Римский новым творением занят
- «Золотым петушком» одержим,
дни за днями у нот пролетают,
вьются звуки волшебных страниц 

когда опера в самом разгаре
он с Надеждой уехал в Париж,
сочиненье на время оставил,
чтобы музыке русской служить

вновь вокзал провожает Варшавский,
поезда-паровозы, дымы,
кутерьмою апрельской звенящей   
в долгий путь отправлялись они

во Французской столице шумящей
поселился король антреприз,
Сергей Дягилев – организатор
и застрельщик, искусства кумир
 
он задумывал русские краски
продвигать декадентский Париж,
живописцев, актёров прекрасных,
композиторов там предъявить

«Мир искусства» известный редактор,
где художников смог всем явить,
видел к русскому мощную тягу,
стиль «ля рюсс» всех в Европе кружил

в Девятьсотом, Всемирной громадной
павильон Русский всех восхитил,
всей России огромной товары
и предметы былой старины

быт, ремёсла, ковры, одеянья
поражали в красотах своих,
всё, что Тенишева собирала,
увидал поражённый Париж

деловит и напорист, талантлив
человек Новгородской земли,
много пробовался в разных жанрах,
не случилось искусство творить

приносил и ему он когда-то
музыкальные пробы свои,
не нашёл в этом Римский таланта,
этим автора пьес оскорбив

это было проектов начало -
русской музыкой всех поразить,
Римский был там гвоздём всей программы,
звездой первой их величины

восемнадцать лет не был во Франции,
так громадно сменилась их жизнь,
когда Римский наверх поднимался
гром оваций витал словно вихрь

пять концертов тогда прозвучало,
«Рождества» и «Снегурочки» лик,
звуки «Млады», «Садко» и «Салтана»
- все с громадным триумфом прошли

много встреч интересных в том мае,
друг Рахманинов, Скрябин там был,
теплота их с Колонном, Сен-Сансом,
а со Штраусом холод сквозил

а у Скрябина были гостями
Николай и Надежда в те дни,
там звучала «Поэма экстаза»,
воспарившая с клавишей ввысь

там поведал им Скрябин о планах
Храм искусства у Ганга творить,
чтобы муза его возвышалась
среди древних Индийских равнин

эти планы супругов смущали
непривычным размахом своим,
но звучания их восхищали,
много силы в них и новизны

члены Царской семьи приглашали
их семейный уют посетить,
но от встречи такой отказались,
неудобной в те годы сочли

пришло время с Парижем прощаться,
возвращаться на берег Невы,
скорый поезд из Франции мчался
на просторы Российских равнин

было время для воспоминаний,
размышлений о жизни семьи,
очень много за годы  узнали,
была яркой, богатой их жизнь

были радости в ней и печали,
расхождения вкусов своих,
пять детей, что уж взрослыми стали
и утраты ушедших двоих

тридцать пять они вместе скитались
по штормящим стихиям судьбы,
она помнила как восхищалась
его первыми операми

их связали они каждым тактом,
с каждым годом пылавшей любви,
но позднее всё меньше симпатий
его оперы Наде несли
 
не сбылись музыкальные планы
у Надежды, творений мечты,
о семье все заботы сказались,
недосуг материнский затмил

и позиция мужа сказалась,
что любительство низко ценил,
жаждал полной в искусстве отдачи,
как всегда жёсткий максимализм

что-то перегорело у Нади
и окислилось в недрах души,
холодней стал и суше характер,
нити дружбы так стали тонки

да и годы себя знать уж дали,
всё не к лучшему в ней изменив,
подступала коварная старость,
остужавшая силу любви

не видала огонь полыхавший
в его операх поздних годин,
всё, что в прошлом, прекрасным казалось,
когда молоды были они

об оценках своих не молчала,
не умела сужденья таить,
всё, что думала, то излагала
мужу прямо в лицо из души

и тем больше его окружало
одиночество этих годин
и особенно в том, самом главном,
чему в жизни всем сердцем служил …

… Вновь Россия их поезд встречает,
вот Варшавы платформа бежит,
мимо Ковно и Двинск пролетают,
древний Псков предстаёт на пути

вся природа вокруг расцветает,
в белых платьях цветенья сады,
в изумрудье одел ярый травень
все просторы полей-луговин

наконец, в Петербург приезжают,
Римский вновь к партитурам спешит,
вить узор «Петушка» продолжает,
что оставил в весенние дни

вновь Прилужье его увлекает,
ищет место творений в глуши,
с червня Любенск его привечает
Новгородской и Псковской земли

то имение рядом с Вечашей,
то же озеро Песно в глуши,
где стелились волшебно туманы,
так уютно там было творить

на пригорке снял дом двухэтажный,
рядом озера тихого лик
в обрамлении дивного сада,
что шатром сотен яблонь накрыл

он в беседке всегда отдыхает,
что у липы старинной стоит,
где аллеи сирени, акаций
и душистых пионов кусты
 
лик столетних дубов окружает,
шелестящих берёзок в тиши,
ароматы жасмина витали,
цвет малины с шиповником зрил

блеск калин и рябин полыхает
и смородины разной кусты,
там крыжовник колючий скрывает
сладость алых клубник-земляник
 
лик усадьбы его вдохновляет,
наполняя поэзией дни,
всюду оперы краски витают,
звуки музыки льются из них

весь работе себя посвящает,
отдаваясь ей ночи и дни,
идёт к цели упорно частями,
где в гармонии крайности лил

к концу августа всё завершает,
«Золотой петушок» воспарил,
смелость в музыке в нём воплощает,
диссонансы таинственно свил

это место его окрыляло,
полюбилась усадьба в тиши,
в днях осенних её покупает,
Любенск стал ему местом родным

он мечтанья свои исполняет,
жить на лоне природы в глуши,
на своей, уже собственной даче,
отдаваясь твореньям души

златомедной порой продолжает
оркестровки той оперы вить,
корректуры его занимают,
перевод на французский язык

к постановке его призывали -
«Петушка» хочет видеть Париж,
и либретто тогда зазвучало
речью этой далёкой страны

пишет пьесы попутно две малых,
Глазунова он «Здравицей» чтит,
обработав мотив итальянский,
он «Неаполитанскую» свил

письмо Бельского он получает,
где основа либретто лежит,
Апокалипсис мира пылает
в нём огнём ураганным своим

но сюжет этот он отклоняет,
конец света по духу претит,
что чистое, ясное манит
его душу в те трудные дни

снова Бельский ему предлагает
сюжет гением муз осенить,
лик Орфея его привлекает,
что сошёл Эвридику спасти

но сюжет остаётся в мечтаньях,
слишком много всего на пути,
беспокоило сердце всё чаще
и цензурные козни плелись

«Петушок» показался опасным
людям власти с намёками ввысь,
возражал генерал-губернатор,
задержав постановку Москвы

в Петербурге его запрещают,
согласился поставить Зимин,
стиль либретто, детали меняют,
чтобы оперу ставить могли

год Восьмой между тем наступает,
всё труднее становится жить,
в вешних днях он всё больше страдает,
хвори сердца мешают творить

березеньем сердечная слабость,
а в апреле с удушьем лежит,
изнутри давит грудная жаба,
не до творчества вихрей в те дни   
 
облегчение чувствует в травень,
гул болезни его отпустил,
он к работе своей приступает,
начиная звучанья творить

вся семья Петербург покидает,
Римский жил в их квартире один,
в дивном Любенске все наслаждались
красотой сельских видов-картин

композитор по детям скучает,
пишет письма, завидуя им,
двадцать первого он уезжает,
отправляясь к любимым-родным

наконец, его Любенск встречает,
дачный дом, сад в круженье весны,
гладь озёрная в дымке туманной
и леса, где поют соловьи

здесь героев своих вспоминает,
коим жизнь и бессмертье дарил,
там Снегурочку, Панну и Младу
видит он средь полей-луговин

на просторах встречает Оксану,
Псковитянку в полях зеленых,
Волхову видит там и Любаву
он в туманах озёрных седых

Лебедь белую видит в туманах,
что по глади озёрной скользит,
Милитрису, супругу Салтана,
что во граде волшебном манит

а во снах там является Марфа,
благодарность ему возгласив,
она стала невестою царской
и увяла от яда интриг

жизнь короткой её оказалась
и цветенье её красоты,
но бессмертной она всё же стала,
его гением ввысь воспарив

там Красу Ненаглядну встречает,
что Кащей своим пленом томил,
и Февронию видит он в чащах,
что гуляла по дебрям своим

мнится образ ему Китеж-града
окоёмом, что в далях лесных,
что невидимой Правдой сияет
в куполах и крестах золотых

белоночье округой сияет,
озаряя красотами мир,
ароматами всё наполняет,
тихим шелестом листьев ночных

здесь вся жизнь перед ним пролетает,
где он русскую музыку вил,
после двухвекового заката
дух народа России открыл

вести радости - дочери свадьба,
Максим Штейнберг, его ученик
полюбил его младшую – Надю,
заложили основу семьи

в первых числах июня венчались,
не поехал он в храм к молодым,
стало хуже опять Николаю,
с Софьей дома остался один

они садом цветущим гуляли
среди белых метелей весны,
что могущество сил воплощали,
вечность жизни всей Русской земли

рядом Рекс у их ног увивался,
папин пойнтер, любимец семьи,
на балкон Николай поднимался,
глядя в дали бескрайних равнин

свадьбу дома у них отмечали,
Римский весел был, много шутил,
ему нравился древний обычай,
что они повидали в глуши

деревенские девушки, парни
заслонили там путь молодым,
перерезали лентою алой,
будто «Китеж» хотели явить

молодёжь весей в ярких нарядах
танцевала и пела для них,
Римский видел в цветных одеяньях
всю историю Русской Земли

день седьмого июня прекрасный,
композитор в кругу всей семьи,
сад наполнен был благоуханьем,
а вечерьем предвестье грозы

к ночи спёрло домашним дыханье,
стало душно при блеске зарниц,
ночь томила тяжёлым сознаньем
надвигавшейся тёмной беды

в два часа вспышки молний блистали
и раскатами грома неслись,
в коридоре шаги услыхали,
стуки в дверь от отца донеслись

тут же в комнату бросились братья,
он сидел у кровати один,
в своём кресле большом задыхался,
вспрыснуть морфия их попросил
 
грела воду для ног ему мама,
ждали Штейнбергов, живших вблизи,
за врачом верхового послали,
кипятили для морфия шприц

две инъекции сделали братья,
морфий с камфарой в жилы вошли,
но опять тяжело дышал папа,
облегчения не принесли      
 
в это время могучим ударом
грохот грома их всех оглушил,
летний ливень полился струями,
зашумел над простором земли

всё небесным огнём засияло,
яркой вспышкой простор озарив,
так природа с творцом попрощалась,
что воспел её сказочный лик

потянулись минуты так страшно,
беспокойством с ума всех сводив,
вдруг короткие вздохи сменялись
долгим выдохом светлой души

они видели – взор начал таять,
всё пустее, бессмысленней был,
наконец, остановка дыханья
- миг навеки отца отделил …

… Вся Россия его провожала,
отдавая долг чести страны,
все за гения гробом шагали,
позабыв свои званья-чины

над могилой вершиной кургана
ему памятник Рерих воздвиг,
новгородским крестом возвышался,
символ трудной великой судьбы

он наследство народу оставил,
его душу в твореньях своих,
все величье звучаний гигантских,
русским духом весь мир озарив …


Глава XIV

Завершилась его жизнь земная,
но остался великий порыв,
воплощённые музыкой тайны
продолжали над миром кружить

его оперы всюду сияли,
разливая свой русский мотив,
где родные напевы звучали,
звоны сказок, легенд и былин

молодые тот путь развивали,
те, которых он благословил,
Русь язычества голос давала,
русских далей туманная дивь

был творцом удивительным Лядов,
архаических опер цветы,
лились пьесы, прелюдии, вальсы,
собирал русских песен черты

голос «Баба-Яга» разливает
и «Волшебного озера» лик,
там «Кикимора» бродит лесами,
«Амазонки» танцуют в глуши

ширь балета Стравинского дарит
всех древнейших эпох колорит,
русским духом картины витают,
развернув удивительный ритм

там «Жар-Птица» порыв продолжает,
диссонансы «Священной Весны»,
вся «Петрушкина» политональность,
музыкальных театров листы

Глазунов его гласу внимает,
Гречанинов и Гнесин творил,
Черепнин, Ипполитов-Иванов
и великий Прокофьева пыл

его оперный дух овевает
все театры великих столиц,
вся Европа овации дарит
в чреде «Русских сезонов» вершин

жизнь искусства огонь разделяет,
что Семнадцатый год воспалил,
разгоралась эпоха другая,
полыхание Красной зари

в жизнь семьи она грозно вторгалась
берегами столичной Невы,
в дом на Загородном, альма-матер,
где в квартире их годы прошли

там жила одинокая мама,
память гения-мужа хранив,
была изгнана большевиками
из родных её стен обжитых

Восемнадцатым годом кровавым
переехала к сыну, чтоб жить,
у Андрея теперь обреталась,
в кругу внуков любимых своих

собрала до отъезда бумаги,
отражавшие гения жизнь,
его рукописи и программы,
нот, афиш, фотографий архив

его личные вещи, подарки,
сонм реликвий их дружной семьи,
адреса поздравлений витавших,
его книги, что он так любил

Государству архив передали,
в фондах библиотеки хранить,
там с Двадцатых годов они ждали
когда смогут их тайны открыть

в их квартире стал ад коммунальный,
стали десять семей у них жить,
двадцать душ расселились их раем,
всё пространство там разгородив

было страшное время дворянам,
шли аресты, расстрелы в крови,
Римских участь сия миновала,
имя предка смогло защитить

а на Псковщине Любенск с Вечашей
всё сияли в природной глуши,
Любенск был семье летнею дачей
у зеркального Песно в тиши

тот же Дом и Семейная, Дача,
их конюшня и птичник, пруды,
цветники и аллеи акаций,
липы, лиственницы и дубы

в Девятнадцатом новые власти,
начав прежний порядок крушить,
свой совхоз в том краю создавали,
земли с домом семьи захватив

цветниками картофель сажали,
скот повсюду у дома пасли,
зарастали аллеи их парка,
только сад облик свой сохранил

мебель, вещи их разворовали,
по совхозным домам разошлись,
пустота среди стен горевала,
где когда-то кипела их жизнь

там Владимира арестовали,
от кого-то донос получив,
больше месяца в узах держали,
всё пытаясь крамолу найти

так же горестно было в Вечаше,
вдохновлявшей на оперный вихрь,
Огарёва была там хозяйкой,
была изгнана волей судьбы

не имея квартиры, скиталась
деревнями окрестными их,
так жила до скончанья Тридцатых,
милость добрых людей оценив

стала чуждой искусству усадьба,
созидалась совхозная жизнь,
все дома заселили незваны,
весь порядок собой извратив

порубили деревья их парка,
на лужайках скотину пасли,
огороды на них устроялись,
зарастали аллеи в кусты

все дома разобрали в Вечаше,
чтобы новые соорудить,
лишь фундаменты в травах остались,
дожидаясь их новой зари

дом их в Тихвине, тихо дремавший,
земляками по-прежнему чтим,
в двадцать третьем оставили память
о семействе чрез камень доски

всё наследие Римского стало
разделённым идейностью мглы,
появляясь лишь прихотью власти,
не терпевшей иной колорит

полыхал лишь «Кащей» поначалу
да ещё с «Петушком золотым»,
сцены новых советских театров
излучали энергию их

шли две оперы в бурных Двадцатых,
«Майской ночи» таинственный лик,
ещё «Царской невесты» преданье,
Станиславского гений творил

«Китеж» дважды звучавший у рампы
быстро властью был прочно закрыт,
стал надолго «Неслышимым градом»
«град Невидимый» новой страны

поднимался волною в Тридцатых
его оперный гений как вихрь,
блеск «Садко», «Псковитянки», «Салтана»
своей пышностью всех покорил

грандиозность людей восхищала,
этот яркий Билибинский мир,
грандиозность и монументальность,
колоссальный сценический стиль

подросла его внучка Татьяна,
выбиравшая жизни пути,
рифмы зодчества дух увлекали,
архитектора бурная жизнь

но условие власти ей дали
воплощения яркой мечты,
все творения предка вручались
Государству утратой семьи

завершила учёбу Татьяна
страшным памятным тридцать восьмым,
знаний, опыта всё набирала,
проектируя формы страны

говорил всегда смело в Тридцатых
своё мнение сын Михаил,
за опальных коллег заступался
и в науке достиг он вершин

вся страна юбилей отмечала,
год Столетия всех озарил
и стена его имя венчала
музыкальным истоком Невы

подготовил Андрей Николаич
комментарии к «Летописи»,
драгоценные материалы
даровал их семейный архив

дом их в Тихвине, жизнь даровавший,
восстановлен был в дальней глуши,
стал музеем, гостей принимая,
память русского гения чтив

сын Владимир и дочка Татьяна
помогли Дом семейства открыть,
часть вещей его стенам отдали,
родовую державшие нить

распашонки их предка, перчатки,
и рубашка, в которой крестим,
блеск любимого всеми рояля,
за которым их гений творил

в этот год, под огнём отступая,
немцы Любенска стены сожгли,
все строения дивной усадьбы
навсегда поглотили огни

лишь фундаменты зданий остались
да конюшня из каменных глыб,
всё потеряно было, казалось,
в этом крае волшебных палитр   
 
на высоком приёме Татьяну
вдруг приветили Сорок седьмым,
сам хозяин большой Ленинграда
в одной ложе театра с ней был

в разговоре напомнила власти
о квартире большой их семьи,
о музее, что смог воссоздать бы
облик прежний, где гений творил

это было работы начало,
старт большого проекта-пути,
рассылались годами бумаги,
обращения к власти страны

муза предка повсюду звучала,
его русскость и патриотизм,
так важны были эти начала
после звуков Победной войны

вновь явился рассвет «Китеж-града»,
погружённого в глуби пучин,
зазвучавшего в сорок девятом
в стенах оперной Рижской зимы

засветилась в стенах Ленинграда
ярким вешним пятьдесят восьмым,
на вершинах Большого театра
стала явью шестьдесят шестым

год спустя посетила всех радость,
всё решила советский министр,
будут заново Любенск с Вечашей
обретать свою новую жизнь

решено было тем же приказом
и квартиру их восстановить,
так полвека спустя начиналось
возвращение в стены свои

пригодились Татьяны таланты,
её зодческий опыт парил,
помогал ей отец неустанно,
сохраняя семейный архив

отразили листы фотографий,
документов квартирную жизнь,
и отца уникальная память,
сохранившийся их реквизит

вещи гения все сохранялись,
мебель комнат старинной поры,
золотое перо и бумаги,
на которых звучанья творил

много подлинного сохранялось,
изразцовые печи, камин,
двери их и оконные рамы,
лик обоев забытых стенных

капитальный ремонт увенчался,
мебель, вещи вернулись в свой быт,
ждали стены их облик годами,
словно время назад обратив

лишь две комнаты новому вняли,
приняв свежих вещей колорит,
сотворённая мебель пленяла,
дополняя лирический вид

распахнулась порою декабрьской,
приняв первых гостивших визит,
всем потомкам великая радость
видеть стены их общей любви

внук Андрей увязал два таланта,
две своих судьбоносных стези,
удивив электронным звучаньем
органичным былые круги

началось воссозданье Вечаши
среди облика Псковской земли,
вновь витали огни фотографий,
выручал их семейный архив

поначалу восстав чертежами
и рисунками членов семьи,
что запомнили даже детали
всех строений усадьбы в глуши

началась реставрация парка,
дома, дав ему прошлого вид,
кабинета, где звуками автор
этот край навсегда осенил

облик Любенска в восьмидесятом
начинал обретать прежний вид,
зашумевший аллеями парка,
где задумчивый гений бродил

в эти годы огни «Китеж-града»
засияли из Древней Руси,
после долгих запретов и фальши
он свой подлинный облик явил

проявилась энергия дара -
Глазуновского гения кисть,
всё искусство больших декораций,
где ворота пространств временных

здесь традиции Русских спектаклей
Глазунову далось возродить,
лик имперских столичных театров
в тех советских стенах воскресить

лик могучий Большого театра,
все костюмы в эскизах жены,
рой прекрасных актёрских талантов,
и искусство больших мастерских

там чарующей музыкой звали
дух в узорочье Древней Руси,
взор в бескрайние русские дали
их чащоб и красот луговых

вся былинность великого края,
лик природы и дивной мечты,
чарованьями Русского Рая
дали образ духовных вершин
 
годы шли в далях Псковского края,
возрождавшие Любенска лик,
постепенно черты проступали
уголка музыкальной души

на пятнадцать годов растекались
дорогие для Римских труды,
всей семьёй возрождать помогали
их семейной усадьбы черты

посреди девяностых свершалось
долгожданное счастье семьи,
ярким березнем Любенска краски
воссияли средь псковских равнин

провела первый экскурс Татьяна,
столько сил своих, знаний вложив,
в своём облике прежнем предстало
вдохновлявшее место в глуши

Большой дом с интерьерами залов,
где лужайки, цветник и пруды,
их Семейная, где собирались
и Конюшня из каменных глыб

не вернулась наследием Дача,
где могли бы все люди гостить,
где витали б кафе ароматы,
музыкальным салоном огни

вновь беседка стоит у дубравы,
цвет сирени, пионов, кусты,
шелестят ветви старого парка,
где аллеи уводят в мечты

снова плещет вода голубая
камышами в дорожки-мостки,
здесь любил постоять вечерами
композитор, любуясь на них

поэтичное Песно питало
его дух на творенье вершин,
Волхова здесь свой образ являла
и Садко из чудесных былин

восстановлены старые залы,
мебель прежних семейных годин,
где звучат музыкантов таланты,
оживляя палитры картин

здесь приют русский быт обретает,
деревенского дома черты,
лик костюмов народных и прялки,
ткацкий стан, самовар, рушники

словно Время свой бег прекращает,
в поэтичных картинах былин,
дух в красотах земли замирает,
возвращаясь в прекрасные дни

тишина всюду дух окружает
среди зелени дивных палитр,
только ветер шумящий ветвями
вместе с пением чащами птиц

все невзгоды в лугах забывают,
утомивший недуг суеты,
от марающей души их грязи
отдыхают в аллеях листвы

вся Россия в тот край приезжает,
чтобы души в красу погрузить,
о далёких корнях вспоминают,
об истоках народной души

здесь как прежде огонь полыхает
озарённых древнейших зарниц,
день Русальский и праздник Купалы,
Равноденствия, Масленицы
 
мартом Вешний огонь закликают,
славят Ладу – богиню любви,
Красной горкой весну прославляют
и Ярило, что дарит лучи

в Живин день там костры возжигают,
слышат Матери шёпот Земли,
предков Радоницей поминают
и кумятся, единство хранив

летом Велеса щедрого славят
и Перуна, чтоб род сохранил,
в Осенины наплыв урожая
и дающих его Рожаниц

листопадами славят здесь Макошь,
чтоб домашним ремёслам учить,
ноябрём холода тут встречают
и готовятся к встрече Зимы

вьюговеями белые стаи
завывают в морозах равнин,
а капелями вешняя сказка
окрыляет, цветеньем своим

лето зеленью пышной пленяет,
опьяняют ветвями сады,
злато-медные кружит тут вальсы
чаровница грустящей поры

здесь потомки свой край навещают,
чтобы память их предка почтить,
прикоснуться к той ауре тайной,
позволявшей звучанья творить
 
жизнь потомков везде раскидала
и профессий широк колорит,
есть учёные и музыканты,
из богатых кругов деловых

ежегодно в особые даты
собираются вместе они,
дни рождения гения славят
в очагах, что их роду важны

то их Загородный собирает,
домом в Тихвине северной мглы,
то усадьбами Любенск с Вечашей
всех потомков красой единит

Андрей Римский не стал музыкантом,
в школе клавишный путь завершив,
о карьере с деньгами мечтает,
мощь Китая его так манит

музыкальную нить продолжает
ныне Ольга стенами Невы,
лик Фаворской и голос хрустальный
знают залы огромной страны

поэтесса, певица и автор
музыкальных творений своих,
путь, отмеченный шумом оваций
и сиянием зрительских лиц

люди в разных мундирах внимают
её пению в залах больших,
её песни молитвой взмывают
за Россию, народ в горний мир

ветви рода хранит Петропавловск,
где несёт свои воды Ишим,
дело Русской общины Наталья
управляет и память хранит

две фамилии в ней музыкальных,
русских гениев славных вершин,
корни Римских, Чайковских сплетает
удивительной драмой судьбы

в край Сибирский когда-то ссылали
за дворянское прошлое их,
так потомки родов прорастали
среди этих суровых равнин

… Больше века нет Римского с нами,
Двадцать первый теченьем спешит,
много вихрей уже отзвучало,
приносивших чудной колорит

сколько копий при жизни ломалось
о грядущем звучаний пути,
как на гения часто роптали
за казавшийся консерватизм

кто-то русскость его продолжали,
развивая узоры свои,
а другие дорогу искали
через вспыхнувший авангардизм

дух гармонии весь отвергали,
корни русских преданий, былин,
светлый образ картин отвергали,
красоту с глубиной позабыв

но великое Время решало,
жаркий спор о путях рассудив,
всё по полочкам ныне расставив,
всех творцов музыкальной реки

позабыты давно критиканы,
какофоний бредовых творцы,
партитуры в архивах пылятся,
никому и нигде не нужны

пустота ждёт творцов авангарда,
равнодушие взоров людских,
глушь запросов в Сети музыкальной,
и концертная тьма тишины 

звуки Римского всюду витают,
три столетия объединив,
его музе повсюду внимают,
с ним все залы как прежде полны

на пяти континентах пылает
его оперный дивный порыв,
всех народность творений пленяет,
его русский глубокий мотив

муза Римского – чудная сказка,
что рисует волнующий мир,
всё в ней искренне и многогранно,
само Время не властно над ним …



17.10. – 19.12.2017,
07.01. – 14.01.2019