На последнем пиру

Мы сравнили это с летящим конем,
Осаженным резко над зевом обрыва,
И с нервной дрожью смеялись потом,
Хоть было страшно и тоскливо…

Зыбко и чуждо кривился мир,
Лишенный опор, дорог и связей,
Но мы продолжали свой странный пир –
Последней тьмы последние князи.
И призрак правды глядел из угла
Глазами самой продажной стервы,
И память наша плетью была,
Что бьет в обнаженные нервы.
Мы знали, что рок вонзить готов
В бока коню раскаленные шпоры,
И мы пировали под лязг подков,
Опустив на окнах черные шторы.

Огромный наш дом огнями сверкал,
Глухой и безмолвный снаружи,
Никто из собравшихся в нем не страдал
От жажды, жары или стужи.
И мы восседали за круглым столом,
И пили вино, и смеялись,
И наши девки плясали кругом,
И с хохотом с нами лобзались.
И были ночи похожи на дни,
А дни – на безумные ночи,
И ярко в зале горели огни,
И заснуть нам не было мочи.

Вдруг юноша с бледным и гордым лицом,
Оттолкнув блудницу брезгливо,
Поднялся и руку простер над столом,
Глядя куда-то тоскливо.
«Смотрите! – вскричал он, – вы видите там,
На этой стене три слова
Горят приговором? Как вовремя нам
Воздвиглось пророчество снова…».

Застывшие молнии огненных слов
Слепили глаза нестерпимо,
И скорбные тени забытых отцов
Над нами вставали незримо.
Сочтенные дни оплывали в свечах,
И не было сил забыться,
А ангел вот-вот вострубит в небесах,
И тьмою сотрет наши лица.

И мы сравнили с летящим конем,
Осаженным резко над зевом обрыва,
Мир, что вздыбился последним прыжком
Над пиром нашим тоскливым.