Волки

 Пердигон из Лесперона

Пердигон из Лесперона,
в зеркало катаров
заглянув со скрипкой, тронул —
вспомнил стих икаров.

Вспомнил вслух, смычком по струнам
с нежностью гуляя,
тайну, ведомую гуннам:
без конца и края;

заповедные картины
Евы и Адама;
катехизис Серпентины;
весть Гиппопотама…

Спел, в зерцале отражаясь
с точностью зловещей;
над собою потешаясь,
как над мёртвой вещью.

Спел и, смолкнув, вдруг со скрипкой
вместе прыгнул в бездну.
В бездну прыгнул вместе с рыбкой
рыболов — как в песню.

Вновь проведать постояльца
девка прибежала,
помня утончённость пальца,
скрипку и зерцало.

Но никто её не встретил.
Опустевший номер…
Волос шевельнул лишь ветер.
«Да не уж — то помер?»

Всюду зеркала осколки
звёздами ночными.
Будто смотрят снизу волки —
да забыли имя.


Элвис Пресли и Длиннобородый

Длиннобородый в кресле.
Заслушался Элвисом Пресли.
Всё слушает, размышляет:
«Вот, недоросль, башляет!..

Борода, Борода - бесконечность,
да против плевков таких в вечность
мы, Млечная, мы чего стоим?
Ведь не поём же, не поим...

Назваться хмырём Черномором!
Чтоб взять Человека измором?
Но он не берётся. Он в песне.
Он в ней точно так же, как в бездне

и мы, Борода. И попробуй
поставь на него, волка, пробу!
Ведь некуда ставить. И нечем.
Мы - шепот в дыму человечьем.

Вечности шепот бесплодный...
Болтун я, старик перелётный!


Волчица

За столом, покрытым картой,
картой контурной америк,
как в вагончике плацкартном,
у окна, в котором берег

бесконечной каруселью
движется всегда по кругу,
уподобившийся зелью,
то бишь римским письмам другу,

потрапезничаем волком,
посмеёмся над судьбою, —
даже в мыслях, ненадолго,
не возьмём её с собою…

Доедим степного зверя,
волшебство азийской дали,
и уйдём в себя, как в сферу
снов без счастья и печали.

Римский друг нас встретит в роще,
сидя на волчице звёздной.
Не убьёт нас, будет проще:
передаст подруге грозной.