Революция

Закат полыхает за окнами ярко-красный,
Кровавый октябрьский, видимо к холодам,
Бликует на стёклах, а часовые согласно
Уставу расставлены по четырём углам.

Скрипят половицы, от лампы роятся тени,
Скрипит карандаш и работает кирогаз,
Закат отгорел и на улицы пала темень,
Уснул Петроград ненадолго, всего на час.

Но в сумрачном небе витает предвестье бури,
Дыхание паром плывёт из открытых ртов,
Одни говорят, а другие плюют и курят,
Звенит тишина, и струится поверх голов.

Вот, грянуло! По переулкам людское море,
Матроски и клёши, и ленты кругом плечей,
Дома ужаснулись, и окна свои зашторив,
Гасили огни и заслонки своих печей.

Не спрятаться! Будет черёд и придут за ними.
Пожар революции - аду не перебить!
Идёт Петроградский рабочий, идёт на Зимний,
Мир старый разрушен и новому миру - быть.

А где-то ещё накануне под тем закатом,
Пылавшим над миром багряною полосой,
И русские избы и малороссийские хаты
Гасили лучины, молились - и на покой.

Какая им разница, что им до Петрограда?
Министры, эсеры и прочая чехарда...
Ноябрь настанет - заделывать окна надо,
Пока не ударили зимние холода.

Дрова порубить, и успеть привезти до хаты,
Дорога чуть схватится только, пока жива,
Закат был багряный, такие всегда закаты -
К морозу наутро - а значит, везти дрова.

Деревня живёт вековечным своим уделом,
А город дрожит в ожидании перемен,
Рабочий лежит, распластавшись огромным телом
Среди мостовых и штыками избитых стен...

Ещё эта ночь, нависает тяжёлой тучей,
На улицах крики, пожары и толкотня,
Рабочий лежит, безучастный и невезучий,
Дырявую голову к мёртвой стене прислоня...

А рядом - солдаты лежат и лежат матросы,
Остекленели глаза и молчат сердца,
Застыли, изломаны в самых нелепых позах,
И смотрят с улыбками в горние небеса.

Бегут мимо них, не заметив, втоптав в дорогу,
Живые, которые могут ещё бежать,
Откуда-то слышится "Смело, товарищи, в ногу"
Сегодня без Бога и миловать и карать.

Из кабинета со стёртым до дна паркетом,
Летят телеграммы, строчат пулемётный ритм:
От депутатов всея Петросовета,
Новым декретом Ленин постановил...

Но в линиях бреши, один за одним разрывы,
Вспышками света пульсирует злая тьма,
Вычерчен в небе, живой и ещё красивый
Город молчит, обречённый сойти с ума.

А за горами и реками спит деревня,
Это наутро услышат, но не поймут.
Вечна живая укладом святым и древним,
Ценит деревня несуетный добрый труд.

Ценит стога и покосы, держась традиций,
Русские тёплые печи, нехитрую снедь,
Город - далече, но скоро его зарницы,
Землю зажгут и заставят вчерне гореть...

Вспыхнет удушливо, будто бы тем закатом,
Красным, октябрьским стягом подожжена,
Чёрным пожарищем будет трещать по хатам,
Новая, местная, не мировая война...

Город не вышел пока за свои пределы,
Чёрной собакою лижет рваньё своих ран,
Коркою серой вчерашняя грязь осела,
Инеем белым излился с небес туман...

Всё замирает, снежинки струятся тихо,
Словно на нитях спускаются с высоты,
Зверем усталым ложится на землю вихрь,
Будто и не было всей этой суеты.

И телефон не звонил, не роились тени,
Поезд пришёл на вокзал, а не под откос,
Кажется, что не лежали в грязи осенний
Живы рабочий, солдат, молодой матрос.

Но телефон надрывается словно ему так больно,
Как было больно вмороженным в злую грязь,
Барышня, Смольный! Барышня, дайте Смольный!
Барышня, чёрт подери! Оборвалась связь...