Недолюблена, недоласкана, одинокая...

Недолюблена, недоласкана, - одинокая.
Стала стервою я первоклассною и жестокою.
Душами и умами играла мужскими,
И не было равных мне в этом мире:
Ни в цинизме, ни в карьере, ни в постели.
Била больно, наотмашь, чтоб глаза холодели.
Страсть, ярость, боль вызывать умела,
И нож у горла, - я так хотела!
Жить я умела, и жить красиво,
Ничего ни у кого никогда не просила.

Разразилась гроза. Громыхнула!
Молнией своей меня полоснула.
Лезвие в сердце с размаху вонзила,
Чувством, неведомым ранее мне, наградила.
И я полюбила…
Истекает сердце любовью, - заныло, завыло, остановилось.
Застонала душа, заслезилась.
Теперь ты бьёшь наотмашь хлёстко и больно,
Теперь я корчусь от боли и харкаю кровью.

Я, помня себя, понимаю тебя.
Хочешь мою душу?
На, забирай!
Видишь за каретой твоей бегу послушно…

Любовь, жестокая стерва, надо мной хохотала:
«Непокорная, непослушная, смелая, говоришь,
Но крылья я тебе обломала …
Получи сполна, моя жертвочка,
Выпью кровь твою, что с сердца течёт алой ленточкой…»

«Зачем, - спрашиваю, - пришла ко мне стерва жестокая?
Жила счастливо я, и счастлива была одинокою».
Я бешусь и гоню её прочь  в ночь:
«Уходи от меня любовная жрица – волчица!»
Но она не боится, а глумится надо мной, всё глумится…

Постарела я лет на десять, похудела,
Потускнели глаза, что мне делать?
Завяла, застряла, пропала,
От судьбы своей несчастной не убежала.
И теперь я уезжаю, улетаю,
Зарываюсь, закрываюсь, забываюсь.
Не вижу, не слышу, знать не знаю,
Но боль свою вновь и вновь ощущаю.
Себя ненавижу. Страдаю.
Обрекая себя, унижаю.
Не осталось ни звука, ни стона, ни вдоха.
Дальше некуда ни идти, ни ползти, ни помнить.
Я себя утешаю, забываю, усыпляю,
Я себя убиваю …

Что это?
Сквозь забытьё слышу слабое дыханье сынишки…
И я вспоминаю. Себя вспоминаю. И сына.
На кого я тебя, неразумная, оставлю?
В оцепенении я вдруг застыла:
Жизни своей чуть себя не лишила!

И тогда я себя заставляю,
Из осколков себя собираю
По фрагментам, пазлам, кусочкам.
Я воскресаю. Из пепла рождаюсь,
С колен поднимаюсь. Решаюсь.
Любовь ненавистную я в себе убиваю.
Огнём выжигаю, вырываю
Клоками, кусками с кровью, с болью,
С силой неимоверной, с корневищем, -
Не бывать тебе выше меня, дружище!
Не позволю больше играть с собою.
Поищи для этого «мясо» другое.

Полегчало. Вздохнула: «Неужто свободна?»
Счастлива, благородна и благоразумна.
Руки к небу простираю: «Спасибо, Боже!
Отвёл от меня беду, отвёл угрозу!
Не хочу любви, знать не знаю.
Не вижу, не слышу, не понимаю.
Нет любви, и не надо, слышишь?
Упаси меня, Боже, отныне…»
Спи мой мальчик сладкий, сынуля любимый,
Чуть не погибла мамка в пекле-горниле…

Ночь, луна, тишина на балконе … какое счастье!
Не случится в жизни больше ненастья!
К зеркалу подхожу: остались морщинки –
Следы любви былой, забытые кинокартинки …
«Посмотри на меня, - шепчет моё Я - отраженье, -
Загляни в глаза мои почестнее…»
И вздрогнуло снова сердце, забилось,
Опять наважденье…
«Нет, не хочу!!!» – кричу в иступленьи,
Вдребезги зеркало, а с ним и осколки
Сердца, души, виденья…

Сын проснулся, заплакал,
«Не плачь, родной, я рядом.
Зеркало разбилось… да недаром,
Завтра купим другое, лучше, добрее…
Не будет боли больше, не будет горя.
Только ты и я, дай я тебя укрою».

«А может?» 
« Кто тут? Опять лукавый?»
«Да это я. А давай сыграем.
Как раньше, ведь ты умеешь.
Месть сладкая штучка, - повеселеешь!»
«Нет, оставим. Ведь я эту боль теперь знаю,
И не смогу сделать больно другому.
И зла никому не желаю».

Прости меня дорогой, любимый.
Прости все слова обид до единой.
Не принесу я больше боли ни тебе, ни себе, ни миру.
Любить научусь по-другому.
Потом, позже, немного остыну.
Я постараюсь. Я каюсь.
Я за тебя молюсь. Я прощаюсь…