Очередь. Сделано во Франции

    Очередь казалась бесконечной.  Я с детства их ненавидел, но привык к этой ненависти, сжился с ней, став частью вытянутой  змеи, состоящей из сотен таких же, ненавидящих и смиренных граждан страны победившего социализма.
   Ноябрьский холодный ветер трепал кумачёвые флаги. Из сотен ртов вырывались облачки пара уносимые очередным порывом злого ветра.
   Очередь продвигалась медленно. Вся жизнь казалась вот этим вот, бесконечным улиточьим движением за колбасой, туалетной бумагой, импортной обувью, на заводскую проходную, за хрустальной люстрой, телевизором, китайским термосом.
   В мавзолей, поклониться вождю, колготками, в театр на Таганке, за гречневой крупой, автомобилем, путёвкой на юг, дачным участком, к терапевту и, наконец - на кладбище.
   Но это - потом. Всё потом. Сейчас важно не сойти с ума здесь и сейчас, на этом рубеже. И, желательно, не простыть.
   Рука ныряет за пазуху, там, в кармане, у сердца, рядом с партбилетом - она... Заветная фляжка с коньяком.
   Фляжку мне подарил товарищ, ездивший в командировку туда, куда мне, (пока?) ходу нет.
   Сколько он потом рассказывал чудесных историй... Париж... Башня... Лувр... Шикарные магазины... Фильм про Эммануэль...
   Делаю глоток.  Неторопливо катаю терпкий огонь по нёбу. Даю провалиться в пищевод.
   Перед мысленным взором возникает Эммануэль, занимающаяся любовью на видовой площадке Эйфелевой башни под аккомпанимент Высоцкого, поющего:
    - Эх Ваня-Ваня мы с тобой
      В Париже
      Нужны как в финской бане
      Лыжи...

   - Эх, в баньку бы сейчас...
   Бормочет стоящий позади мужик в телогрейке.

   - Да иди ты в баню!
   Орёт дородная дама впереди своему худосочному, молоденькому спутнику в очках.
   - Вот и ...дуй в своё Кемерово, поэт ...ный, филолог, бля, недоделанный!
   Продолжает она и для наглядности пинает юношу по худосочным ягодицам.
   - Марусь, ну ты чё?
   Шлёпая губами и поправляя съехавшие набок очки, бухтит тот.
   Очередь гогочет. Красавица-Эммануэль исчезает под суровым катком реальности.
   Какой Париж? Какая, к свиньям, Эммануэль? Нет никакого Парижа. Есть только эта человечья змея, алчущая варёной колбасы и я - часть этого сонного удава. Серая чешуйка на сером теле монстра.
   Рука снова ныряет в тепло под одеждой. Вынимаю фляжку, отвинчиваю винтовой колпачёк. Глотаю жидкий огонь. Зачем-то верчу цацку в руках, вслушиваясь в приятное бульканье.
   Замираю.
   На изогнутом донышке виднеется чёткая надпись:
   "Made in France".