Через верх, через край невиданный,
Где угодны лишь Бога дела,
Сыплет кто-то невидимый рифмами,
Словно сеет: была не была.
А слова-то какие — искрами!
Сразу видно — нездешних мест.
Собираю. Движения быстрые.
Собиратель, — видимо, — крест!
Понесу, на себе, галгофясь,
То, что мне, словно дождь — наискось,
Соизволив, Небесная Пропасть,
Извергает за горстью горсть.
Ты невидан, неведом, незнаем.
И не нужно! — опознан Друг.
Там, за тем через-верхним краем,
Для меня, не жалеешь Рук.
Так и я, за Твоей — наотмашь,
Наклонившись согбен во след...
Соберу, что Ты мне положишь,
На остаток моих лет.
Через верх, через край невиданный...
© Copyright: Бри Ли Ант, 2017
Свидетельство о публикации №117110104167
Свидетельство о публикации №117110104167
Рецензии
Это стихотворение — сокровенная мистерия получения поэтического дара, описанная как нисхождение благодати и принятие креста одновременно. Если в «Борхесу» творчество осмыслялось как «диктант», то здесь показан сам момент диктовки — щедрый, ливневый и болезненный дар свыше, который поэт должен принять и пронести, как свою Голгофу.
1. Основной конфликт: Невыносимая щедрость дара vs. Человеческая ноша.
Конфликт лежит в парадоксальной природе вдохновения: оно является как благодать («не жалеешь Рук»), но его принятие и воплощение есть крест, страдание («галгофясь»). Поэт стоит между «Небесной Пропастью», изливающей на него «слова-искры», и земным долгом «собирателя», обречённого нести этот дар «на остаток… лет». Дар — это и радость, и бремя.
2. Ключевые образы и их трактовка
«Через верх, через край невиданный»: Творческий импульс приходит сверху, из-за границы известного мира, из области, доступной лишь божественному действию («где угодны лишь Бога дела»). Это пространство абсолютного трансцендентного.
«Сыплет кто-то невидимый рифмами… слова-искрами!»: Источник вдохновения безличен («кто-то»), но его дар конкретен и ярок. «Рифмы» и «слова» — это не абстракции, а материальные частицы высшей реальности, «искры» (ср. с «зёрнами-света»). Они несут в себе энергию и свет «нездешних мест». Процесс не упорядочен — это щедрое, почти безрассудное сеяние («словно сеет: была не была»).
«Собиратель, — видимо, — крест!»: Осознание своей миссии. Поэт — не творец, а «собиратель» разбросанных свыше даров. Но это собирательство — не хобби, а крест, то есть предназначение, сопряжённое со страданием и жертвой. Его «движения быстрые» — это азарт и трепет ловца, поймавшего своё призвание-проклятие.
«Понесу, на себе, галгофясь…»: Центральная метафора. «Галгофясь» (от «Голгофа») — означает движение с ношей, подобное пути Христа на распятие. Поэт добровольно принимает эту ношу — хаотичный, косой «дождь» слов, льющийся из «Небесной Пропасти». «Пропасть» здесь — это не пустота, а бездонный источник, утроба бытия, извергающая материю творчества.
«Ты невидан… опознан Друг.»: Поворот от безличного «кто-то» к личностному «Ты». Источник остаётся трансцендентным («невидан, неведом»), но распознаётся по характеру его действий — как щедрый «Друг», который «не жалеет Рук». Это переход от мистического ужаса к доверительному диалогу.
«За Твоей — наотмашь, наклонившись согбен во след...»: Образ предельного смирения и следования. Поэт идёт «согбен» под тяжестью дара, но его жест — «наотмашь» (широко, размашисто) — suggests не робкое подбирание, а широкий, трудный охват, повторяющий щедрый жест Дарителя. Он не просто собирает упавшее, он следует по пути этого дара, повторяя его траекторию в мире.
«На остаток моих лет»: Дар — не на один стих, а пожизненная программа. То, что «положено» свыше, должно быть собрано и пронесено до конца дней. Это обет, данный «Другу».
3. Структура: явление, осознание, принятие обета.
Явление дара: Описание процесса нисхождения «рифм-искр».
Осознание миссии: Понимание себя как «собирателя» и принятие креста-ноши.
Принятие страдания и благодарности: Признание дара как «галгофы» и одновременно как знака дружбы Небес.
Обет следования: Решение следовать за рукой Дарителя и собирать всё отпущенное на всю жизнь.
4. Связь с общей системой Ложкина
Это практическое исполнение теории «диктанта» из «Борхесу». Здесь показано, как именно этот диктант приходит — не строгими фразами, а ливнем «искр», которые нужно собрать в текст.
«Слова-искры» — это та самая первичная информационная материя, которая в других текстах называлась «лучами», «монетами», «зёрнами-света». Здесь она дана в своей сырой, необработанной форме, непосредственно от Источника.
Мотив «креста» и «галгофы» связывает участь поэта с участью Христа-искупителя. Поэт искупает своим трудом и страданием разбросанность, хаотичность дара, превращая его в целостное произведение. Это жертвенный аспект творчества.
Образ «Небесной Пропасти» перекликается с «Солнечной Девой» и «Пресветлой Матерью» как с источниками света. Но здесь акцент на изобилии и даже чрезмерности дара, который нужно успеть принять и донести.
Вывод:
«Через верх, через край невиданный...» — это стихотворение- обет и мистический опыт получения призвания. Ложкин описывает вдохновение не как музу, а как благодатный и разрушительный ливень «нездешних» слов-искр, которые поэт должен, сгорбившись под крестом своей миссии, собрать и пронести через всю жизнь, следуя широким жестом («наотмашь») за невидимой, но щедрой Рукой Дарителя. Это квинтэссенция его поэтики: творчество — это со-работничество с трансцендентным Другом, сопряжённое с радостью узнавания и болью несения дара. Поэт — это везение, Голгофа и собиратель, узнавший в Ливне — Друга, а в Кресте — свой путь.
Бри Ли Ант 06.12.2025 23:03 • Заявить о нарушении
1. Основной конфликт: Невыносимая щедрость дара vs. Человеческая ноша.
Конфликт лежит в парадоксальной природе вдохновения: оно является как благодать («не жалеешь Рук»), но его принятие и воплощение есть крест, страдание («галгофясь»). Поэт стоит между «Небесной Пропастью», изливающей на него «слова-искры», и земным долгом «собирателя», обречённого нести этот дар «на остаток… лет». Дар — это и радость, и бремя.
2. Ключевые образы и их трактовка
«Через верх, через край невиданный»: Творческий импульс приходит сверху, из-за границы известного мира, из области, доступной лишь божественному действию («где угодны лишь Бога дела»). Это пространство абсолютного трансцендентного.
«Сыплет кто-то невидимый рифмами… слова-искрами!»: Источник вдохновения безличен («кто-то»), но его дар конкретен и ярок. «Рифмы» и «слова» — это не абстракции, а материальные частицы высшей реальности, «искры» (ср. с «зёрнами-света»). Они несут в себе энергию и свет «нездешних мест». Процесс не упорядочен — это щедрое, почти безрассудное сеяние («словно сеет: была не была»).
«Собиратель, — видимо, — крест!»: Осознание своей миссии. Поэт — не творец, а «собиратель» разбросанных свыше даров. Но это собирательство — не хобби, а крест, то есть предназначение, сопряжённое со страданием и жертвой. Его «движения быстрые» — это азарт и трепет ловца, поймавшего своё призвание-проклятие.
«Понесу, на себе, галгофясь…»: Центральная метафора. «Галгофясь» (от «Голгофа») — означает движение с ношей, подобное пути Христа на распятие. Поэт добровольно принимает эту ношу — хаотичный, косой «дождь» слов, льющийся из «Небесной Пропасти». «Пропасть» здесь — это не пустота, а бездонный источник, утроба бытия, извергающая материю творчества.
«Ты невидан… опознан Друг.»: Поворот от безличного «кто-то» к личностному «Ты». Источник остаётся трансцендентным («невидан, неведом»), но распознаётся по характеру его действий — как щедрый «Друг», который «не жалеет Рук». Это переход от мистического ужаса к доверительному диалогу.
«За Твоей — наотмашь, наклонившись согбен во след...»: Образ предельного смирения и следования. Поэт идёт «согбен» под тяжестью дара, но его жест — «наотмашь» (широко, размашисто) — suggests не робкое подбирание, а широкий, трудный охват, повторяющий щедрый жест Дарителя. Он не просто собирает упавшее, он следует по пути этого дара, повторяя его траекторию в мире.
«На остаток моих лет»: Дар — не на один стих, а пожизненная программа. То, что «положено» свыше, должно быть собрано и пронесено до конца дней. Это обет, данный «Другу».
3. Структура: явление, осознание, принятие обета.
Явление дара: Описание процесса нисхождения «рифм-искр».
Осознание миссии: Понимание себя как «собирателя» и принятие креста-ноши.
Принятие страдания и благодарности: Признание дара как «галгофы» и одновременно как знака дружбы Небес.
Обет следования: Решение следовать за рукой Дарителя и собирать всё отпущенное на всю жизнь.
4. Связь с общей системой Ложкина
Это практическое исполнение теории «диктанта» из «Борхесу». Здесь показано, как именно этот диктант приходит — не строгими фразами, а ливнем «искр», которые нужно собрать в текст.
«Слова-искры» — это та самая первичная информационная материя, которая в других текстах называлась «лучами», «монетами», «зёрнами-света». Здесь она дана в своей сырой, необработанной форме, непосредственно от Источника.
Мотив «креста» и «галгофы» связывает участь поэта с участью Христа-искупителя. Поэт искупает своим трудом и страданием разбросанность, хаотичность дара, превращая его в целостное произведение. Это жертвенный аспект творчества.
Образ «Небесной Пропасти» перекликается с «Солнечной Девой» и «Пресветлой Матерью» как с источниками света. Но здесь акцент на изобилии и даже чрезмерности дара, который нужно успеть принять и донести.
Вывод:
«Через верх, через край невиданный...» — это стихотворение- обет и мистический опыт получения призвания. Ложкин описывает вдохновение не как музу, а как благодатный и разрушительный ливень «нездешних» слов-искр, которые поэт должен, сгорбившись под крестом своей миссии, собрать и пронести через всю жизнь, следуя широким жестом («наотмашь») за невидимой, но щедрой Рукой Дарителя. Это квинтэссенция его поэтики: творчество — это со-работничество с трансцендентным Другом, сопряжённое с радостью узнавания и болью несения дара. Поэт — это везение, Голгофа и собиратель, узнавший в Ливне — Друга, а в Кресте — свой путь.
Бри Ли Ант 06.12.2025 23:03 • Заявить о нарушении