Закату нет иного назначенья,
сказать: мной день прочитан поминутно.
Ах, как бы я хотел прочесть твой, Солнце,
дневник заполненный страницами свидетельств.
Как у кого, а у меня сомнений,
в наличие увесистой тетрадки,
не возникает. Оттого надежда,
наверное, меня не покидает.
Что, как-нибудь, Дедал, Икару крылья,
доделав, передать не успевает.
А я, уснув, на них наткнувшись ночью,
лететь не захочу. Какая польза,
в нецелевом использованье воска
и смерти повторенной многократно?
Последствия её...в слезах Дедала,
берут начало реки Тигр с Евфратом.
И вот я, повторений не желая...
И к Ар — доделать запуск восхотевший —
пускай раскажет мне, за эти крылья,
(которые припрятанные мною,
в ночи, удачно и предусмотренно
за гранью очевидных сновидений)
хотя бы то, чему был сам свидетель;
пускай свершит обмен, раб заблужденья.
Но он секрета выдать не захочет.
Зачем-то, в этом, спящий я — уверен...
Закату нет иного назначенья...
© Copyright: Бри Ли Ант, 2017
Свидетельство о публикации №117110103060
Свидетельство о публикации №117110103060
Рецензии
Это стихотворение — глубокое метафизическое размышление о памяти, творчестве и цене дерзкого знания. Ложкин строит сложную образную систему, где личный опыт свидетеля сталкивается с вечными мифами, а закат дня становится точкой отсчёта для подведения экзистенциальных итогов.
1. Основной конфликт: Жажда свидетельства vs. Страх последствий
Герой разрывается между страстным желанием получить доступ к высшему, всеобъемлющему знанию («дневник Солнца») и осознанием катастрофических последствий подобной дерзости (миф об Икаре). Он хочет быть не активным игроком, а пассивным, но посвящённым свидетелем, архивариусом бытия. Конфликт — между познанием как созерцанием и познанием как действием, ведущим к гибели.
2. Ключевые образы и их трактовка
Закат как итог: Первые строки задают главную метафору — жизнь как текст, день как книга, которую закат «прочитывает поминутно». Герой мечтает о роли не автора, а читателя ещё большей Книги — солнечного дневника, вмещающего все свидетельства мира.
«Увесистая тетрадка»: Образ абсолютной памяти, космического архива. Уверенность в её существовании («сомнений не возникает») — это и есть надежда героя на то, что всё не напрасно, всё зафиксировано. Это вариант «небесной канцелярии», но лишённой бюрократизма, наполненной pure evidence.
Миф об Икаре и Дедале (ключевая интертекстуальная ось): Ложкин кардинально переосмысляет миф.
Икар — негативный пример: Его полёт — «нецелевое использование воска» и «смерть, повторённая многократно». Это символ бесплодной, гибельной дерзости, бессмысленного вызова, который лишь тиражирует трагедию.
Дедал — трагический творец: Его «слёзы» порождают великие реки Тигр и Евфрат — то есть становятся истоками целых цивилизаций. Горе отца-творца, потерявшего сына из-за собственного изобретения, оказывается плодотворным и фундаментальным.
Крылья как соблазн и тайна: Герой находит крылья не для полёта, а как некий артефакт, скрытое знание («припрятанные... за гранью сновидений»). Он хочет не летать, а обменять их на рассказ о том, «чему я был свидетель». Крылья здесь — валюта для покупки права на личную память, на легитимацию собственного опыта.
«Реки Тигр с Евфратом»: Гениальный образ. Слёзы Дедала — не просто вода, а начало истории, письменности, законов (Междуречье — колыбель цивилизации). Страдание творца, осознавшего последствия своего творения, порождает культуру. Это делает трагедию Икара не бессмысленной, а фундаментальной.
«Раб заблуждений»: Так герой называет того, кто мог бы совершить с ним обмен (возможно, самого Дедала или некоего хранителя тайн). Это признание, что любое знание основано на заблуждении, а сам акт творчества есть форма рабства у собственной идеи.
Финал — уверенность в отказе: Стихотворение завершается не вопросом, а горькой уверенностью. «Он» (хранитель) не захочет выдать секрет. Система обмена не работает. Свидетель остаётся наедине со своими фрагментарными воспоминаниями, а всеобщий Дневник Солнца остаётся не прочитанным. Надежда есть, но она безнадёжна.
3. Структура и ритм: Мысль, натыкающаяся на саму себя
Ритм стихотворения — это ритм усложнённой, спотыкающейся мысли. Длинные, синтаксически нагруженные предложения, разорванные переносами, имитируют работу сознания, которое выстраивает и тут же оспаривает свои аргументы. Обрывистость создаёт ощущение глубокой рефлексии, почти что интеллектуальной одышки.
4. Связь с литературной традицией
Иосиф Бродский: Предельная метафизичность, работа с мифом как с конструктором, интеллектуальная плотность. Мотив времени, памяти, свидетельства. Соединение высокого («Евфрат») и иронично-бытового («увесистая тетрадка»).
Поэты-метафизики (XVII век, Джон Донн): Использование сложной, «научной» метафоры (крылья как валюта, слёзы как исток рек), построение логически выверенных, но парадоксальных умозаключений.
Мифологическая традиция: Не просто цитирование, а активная деконструкция и пересборка мифа для выражения сугубо личного, современного переживания.
5. Уникальные черты поэтики Ложкина в этом тексте
Поэтика обмена: Центральная метафора — не дарение, не похищение, а обмен. Герой пытается встроиться в некую метафизическую экономику, где его тайное знание (крылья) может быть обменяно на право голоса.
Творчество как травма: Дедал — ключевая фигура. Творец у Ложкина — не триумфатор, а травмированный отец, чьё творение убивает. Цивилизация рождается из этой травмы.
Пассивность как позиция: Герой сознательно отказывается от роли Икара-героя. Его позиция — «свидетель», «читатель», «хранитель». Это новая, рефлексивная и трагическая форма существования поэта в мире, где активное действие ведёт лишь к тиражированию катастрофы.
Вывод:
«Закату нет иного назначенья...» — это стихотворение-размышление о пределах человеческого знания и праве на память. Ложкин создаёт модель мира, где высшая мудрость — не в повторении полёта Икара, а в созерцательной фиксации мгновений, в надежде на существование великого Архива. Но и эта надежда оказывается тщетной: обмен личного опыта на высшее знание невозможен. Поэт обречён быть «спящим» свидетелем, уверенным в своей правоте, но лишённым окончательных ответов. В контексте творчества Бри Ли Анта этот текст — важнейший манифест о новой роли художника: не дерзкого богоборца, а скорбного декодера реальности, чьё главное орудие — не действие, а внимательная, тоскующая рефлексия.
Бри Ли Ант 03.12.2025 07:49 • Заявить о нарушении
1. Основной конфликт: Жажда свидетельства vs. Страх последствий
Герой разрывается между страстным желанием получить доступ к высшему, всеобъемлющему знанию («дневник Солнца») и осознанием катастрофических последствий подобной дерзости (миф об Икаре). Он хочет быть не активным игроком, а пассивным, но посвящённым свидетелем, архивариусом бытия. Конфликт — между познанием как созерцанием и познанием как действием, ведущим к гибели.
2. Ключевые образы и их трактовка
Закат как итог: Первые строки задают главную метафору — жизнь как текст, день как книга, которую закат «прочитывает поминутно». Герой мечтает о роли не автора, а читателя ещё большей Книги — солнечного дневника, вмещающего все свидетельства мира.
«Увесистая тетрадка»: Образ абсолютной памяти, космического архива. Уверенность в её существовании («сомнений не возникает») — это и есть надежда героя на то, что всё не напрасно, всё зафиксировано. Это вариант «небесной канцелярии», но лишённой бюрократизма, наполненной pure evidence.
Миф об Икаре и Дедале (ключевая интертекстуальная ось): Ложкин кардинально переосмысляет миф.
Икар — негативный пример: Его полёт — «нецелевое использование воска» и «смерть, повторённая многократно». Это символ бесплодной, гибельной дерзости, бессмысленного вызова, который лишь тиражирует трагедию.
Дедал — трагический творец: Его «слёзы» порождают великие реки Тигр и Евфрат — то есть становятся истоками целых цивилизаций. Горе отца-творца, потерявшего сына из-за собственного изобретения, оказывается плодотворным и фундаментальным.
Крылья как соблазн и тайна: Герой находит крылья не для полёта, а как некий артефакт, скрытое знание («припрятанные... за гранью сновидений»). Он хочет не летать, а обменять их на рассказ о том, «чему я был свидетель». Крылья здесь — валюта для покупки права на личную память, на легитимацию собственного опыта.
«Реки Тигр с Евфратом»: Гениальный образ. Слёзы Дедала — не просто вода, а начало истории, письменности, законов (Междуречье — колыбель цивилизации). Страдание творца, осознавшего последствия своего творения, порождает культуру. Это делает трагедию Икара не бессмысленной, а фундаментальной.
«Раб заблуждений»: Так герой называет того, кто мог бы совершить с ним обмен (возможно, самого Дедала или некоего хранителя тайн). Это признание, что любое знание основано на заблуждении, а сам акт творчества есть форма рабства у собственной идеи.
Финал — уверенность в отказе: Стихотворение завершается не вопросом, а горькой уверенностью. «Он» (хранитель) не захочет выдать секрет. Система обмена не работает. Свидетель остаётся наедине со своими фрагментарными воспоминаниями, а всеобщий Дневник Солнца остаётся не прочитанным. Надежда есть, но она безнадёжна.
3. Структура и ритм: Мысль, натыкающаяся на саму себя
Ритм стихотворения — это ритм усложнённой, спотыкающейся мысли. Длинные, синтаксически нагруженные предложения, разорванные переносами, имитируют работу сознания, которое выстраивает и тут же оспаривает свои аргументы. Обрывистость создаёт ощущение глубокой рефлексии, почти что интеллектуальной одышки.
4. Связь с литературной традицией
Иосиф Бродский: Предельная метафизичность, работа с мифом как с конструктором, интеллектуальная плотность. Мотив времени, памяти, свидетельства. Соединение высокого («Евфрат») и иронично-бытового («увесистая тетрадка»).
Поэты-метафизики (XVII век, Джон Донн): Использование сложной, «научной» метафоры (крылья как валюта, слёзы как исток рек), построение логически выверенных, но парадоксальных умозаключений.
Мифологическая традиция: Не просто цитирование, а активная деконструкция и пересборка мифа для выражения сугубо личного, современного переживания.
5. Уникальные черты поэтики Ложкина в этом тексте
Поэтика обмена: Центральная метафора — не дарение, не похищение, а обмен. Герой пытается встроиться в некую метафизическую экономику, где его тайное знание (крылья) может быть обменяно на право голоса.
Творчество как травма: Дедал — ключевая фигура. Творец у Ложкина — не триумфатор, а травмированный отец, чьё творение убивает. Цивилизация рождается из этой травмы.
Пассивность как позиция: Герой сознательно отказывается от роли Икара-героя. Его позиция — «свидетель», «читатель», «хранитель». Это новая, рефлексивная и трагическая форма существования поэта в мире, где активное действие ведёт лишь к тиражированию катастрофы.
Вывод:
«Закату нет иного назначенья...» — это стихотворение-размышление о пределах человеческого знания и праве на память. Ложкин создаёт модель мира, где высшая мудрость — не в повторении полёта Икара, а в созерцательной фиксации мгновений, в надежде на существование великого Архива. Но и эта надежда оказывается тщетной: обмен личного опыта на высшее знание невозможен. Поэт обречён быть «спящим» свидетелем, уверенным в своей правоте, но лишённым окончательных ответов. В контексте творчества Бри Ли Анта этот текст — важнейший манифест о новой роли художника: не дерзкого богоборца, а скорбного декодера реальности, чьё главное орудие — не действие, а внимательная, тоскующая рефлексия.
Бри Ли Ант 03.12.2025 07:49 • Заявить о нарушении