сопрано Ирина Крутова

из книги посвящения сопрано Ирине Крутовой ДОРОГА НА РУСЬ   

      Тело земли

Не к звенящей струне, не к золе,
И не к сердцу, что в рёбра колотит –
Прикасаюсь ладонью к земле,
К её животрепещущей плоти.

Ощущаю, как бьётся в ладонь,
Будто парус под мускулом ветра,
Обжигающий душу огонь,
Пронизавший насквозь её недра.

Этот пламень – основа земли.
Это кровь наших предков убитых,
Что когда-то в неё полегли
В тех далёких и праведных битвах.
 
Нервы рук моих обожжены
Прикасанием к телу России…
Я ласкал ими тело жены
И дитя, что мы вместе растили;

Никогда я руки не скрывал –
Через крепкое рукопожатье
Я всегда и везде узнавал
Плоть по духу мне родственных братьев.

И за долгие годы мои
Мне в привычку вошло это – каюсь! –
Но, как прежде, коснувшись земли,
Я как будто к огню прикасаюсь.

 
        Товарищ командир…

Последняя минута
                перед командой: «К бою!»
Товарищ командир, поговори со мной.
Сейчас мы все равны
                пред Богом и судьбою:
У всех у нас одна Россия за  спиной.

Ведь кто бы ни был кем
                до этого вот поля,
Где мы с тобой вдвоём одну команду ждём,
Сейчас нас от земли
                рванёт чужая воля
И мы с тобой вдвоём на смерть одну пойдём.

Мы примем эту смерть
                и на двоих разделим
По-братски, пополам, как не делили хлеб.
Давай смотреть в глаза
                друг другу, в самом деле –
Ты мне, а я тебе – коль этот мир ослеп.

Товарищ командир,
                в твоих глазах бездонных
Я вижу отчий дом и купола церквей;
Я вижу, как полки
       ведет Димитрий к Дону;
Я вижу блеск Руси –
                величие Царей.


Товарищ командир,
                осталось нам немного:
Я это прочитал в родных  глазах твоих.
Сейчас мы в бой пойдём,
                чтобы предстать пред Богом –
Так пропоём одну молитву на двоих.


Теперь нам предстоит
                всегда делить с тобою
И жизнь, и смерть, и Веру, и Святую Русь.
Ну, вот и всё. Пора!
                Звучит команда: «К бою!»


















\

                Нищий

Брезжило утро, холодное, раннее.
Шли не спеша прихожане к заутрене.
И, как обычно, просил подаяние
Нищий, стоящий во дворике внутреннем.

Был он не то, чтобы стар иль увечен,
Или имел бы изъяны иные.
Но, просто, был он серьезно отмечен
Страшной печатью «зелёного змия».

Правда, его не видали нетрезвым.
Вечно склонённый, как носик от лейки,
 Мирно стоял он в пальтишке облезлом,
Кланяясь поданной каждой копейке.

И подавали ему. Не на водку,
Нет, подавали ему Христа ради…
Но в это утро какая-то тётка
Вдруг потеснила беднягу к ограде.

И, потрясая уверенно пальцем,
Стала его укорять всенародно:
Стыдно, мол, жизнь проживать тунеядцем,
Ты, мол, с похмелья, а не голодный.

И в том же духе, минут, эдак, десять
Всё поучала его, распаляясь
Видно, уже ни на что не надеясь,


Нищий понуро побрёл восвояси.

К храму направилась «добрая» дама,
Явно гордясь совершённой работой…
Но что-то вдруг изменилось у храма, -
С нищим как будто ушёл ещё Кто-то.

Стала заметней промозглая сырость.
Жизнь завертелась в обычном режиме.
Стало казаться, что Божия милость
Непостижима и… недостижима.


               

               
        Колыбельная ожидания

             Мир за окном неоправданно белый –
             Белая вьюга за белой портьерой.
             Девственным снегом блестит простыня
             В спальне, ещё не познавшей меня.

- Баюшки, баю-баю, моя ягодка.
Спи, моя доченька, спи, моя сладкая.
Вырастешь умная, вырастешь стройная,
Всё в твоей жизни надёжно устроится:
Много любви и немного печалей.
Женщина плачет и… куклу качает.

            

           Женщина верит, что я к ней приду,
              Если не в этом, то в новом году.
              Снова стоят два привычных фужера
              Рядом…
                О Боже, зачем эта вера
              Женщине этой Тобою дана?
              Что это – дар или наша вина?
              Или начертано ей на роду
              Ждать, безнадёжно, когда я приду.

Боже! Пошли утешение ей
Женщине, ждущей меня столько дней,
Столько ночей, столько траурных лет…
Господи, где затерялся мой след?
И на каких перекатах судьбы 
Я своё «я» потерял и забыл.

Кто я? Бродяга, беглец, пилигрим,
Или актёр, не снимающий грим?

Видимо, всё это ведомо ей,
Женщине, ждущей меня столько дней,
Столько ночей, столько траурных лет
На обезкровленной грешной земле.

             Раз Ты ей дал ожидания крест,
             Господи, значит, я всё-таки – есть.
             Значит, недаром в купели печали   
             Женщина плачет и куклу качает.



           В гостях у леса

Чёрные капли крупной черники
Звонко стучат в голенища сапог,
Будто зовут, мол, возьми и проникни
В чащу, где нет уже троп и дорог.

По буеракам, заросшим крапивой,
Через замшелые насмерть стволы,
Мимо речушечки  неторопливой,
Где б лягушонок, и тот не проплыл,

Медленным-медленным шагом (ещё бы:
Как бы в болотину сдуру не влез)
Я пробираюсь в лесные трущобы,
Где от людей укрывается Лес.

Вот, он встречает меня – непричёсан,
Даже неряшливость видима в нём,
Но до чего же прекрасен и прост он
В этом домашнем наряде своём.

Долго сидим мы с ним вместе за чаем
У небольшого, с ладонь, родника,
Пьём – и друг друга во всю изучаем:
Вроде друг другу подходим пока.

Но вот размяк мой хозяин могучий,
Хлопнул упавшим сучком по спине
И пробасил мне корою скрипучей:
«Знаешь, дружище, ты нравишься мне».



Сейчас я перед Богом с тобою обнимусь.

               


       Божий теремок

Стоит на пригорке церквушка –
Блестит золотой куполок:
Божия чудо-избушка,
Сказочный теремок.

Маленькая, как росинка,
А сколько вмещает в себя:
И бабушек в чистых косынках,
И в чистых рубашках ребят,

Мужчин бородатых и женщин,
И певчих за вязью перил,
И всякие нужные вещи –
От свечек до паникадил.

Как реки вмещаются в море,
Всегда помещаются в ней:
Святой Николай-чудотворец,
Георгий на белом коне,

И Сергий, и Пётр-святитель,
И божий слуга – Алексей,
И Пантилеимон-целитель:


Ну, в общем, святые все.

А вместе со всеми святыми
Приходят на брачный пир
Леса и поля, и пустыни,
И весь поднебесный мир.

В ней каждому место найдётся,
Кто только войти в неё смог, –
Росинка, вместившая солнце,
Божьей любви теремок.


               







               











      Безмолвный разговор

Сумерки нагрянули, будто день ослеп –
Стал внезапно он безлик и скучен.
Время ход замедлило, будто на осле
Едет путник – вёрстами измучен.

То ли полумрак вокруг, то ли полусвет.
Чай остынет, ночь наступит скоро:
Ты молчишь любимая, я молчу в ответ –
Нет, наверно, чище разговора.

Нет к сердцам, наверное, лучшего ключа –
Всё и так понятно между нами.
Это дар от Бога нам: обо всём молчать
И не нарушать покой словами.

Мы молчим о хлопотах, о прошедшем дне,
О делах, что нужно нам наметить.
Мы молчим о недругах, о друзьях, родне.
Мы молчим о вечности и смерти.

Так вот и беседуем сразу обо всём –
Мудрые, безмолвные, как совы –
И в своём молчании столько слов несём
Прямо ко Пристолу Бога-Слова.


               

                Дай увидеть Тебя

Просят нищие подаяния
И с сумами идут по земле.
Про Апостольские Деяния
Повествуют в любом селе.

Напевают духовные песни
Про Христа и про Божию Мать, –
Где копейку дадут, где поесть им,
Где предложат в избе ночевать…

Это было всё, было когда-то.
Нынче нищий уже не тот.
Он копейку берёт не у брата –
Он своё у чужого берёт.

Может – так. Ну, а может – иначе:
Не они, а мы сами не те.
Кто из нас от Деяний заплачет
В бездуховной своей нищете?

Кто из нас обольётся слезами,
Слыша песню про муки Христа?
Кто, с горящими верой глазами,
Примет сказ про Святые места?

Мы ж копейки бросаем не брату,
А как будто в гнилой водоём.
Как иначе у нас их и брать им,


Если сами мы так подаём.

Боже! Боже, приди к нам, болящим,
Умирающим от пустоты.
Дай увидеть за каждым просящим,
Как стоишь в ожидании Ты.


               

      У свечи

Ночь глубокая в окне –
Что она пророчит?
И лежит луна на дне
Той глубокой ночи.

Как льняное волокно,
Луч её витает.
И вливается в окно
Тишина святая.

Громко ходики стучат,
Тишину качая.
И горит одна свеча
В чашке из-под чая.

Мы с тобой сидим во мгле,
Слушаем секунды.
Свет от свечки на столе,
Теплый, хоть и скудный.


Мы, как будто в тонком сне,
В этом зыбком свете:
Ничего дороже нет,
Чем секунды эти.

Не касаются тела,
Не стремятся к встрече –
Наши души увела
За собою Вечность.

Там, за сумрачным окном,
За луною белой,
Мы с тобой – уже одно
Неземное тело.

Я твой муж, а ты – жена:
Это столько много!
Разве можно нам желать
Большего от Бога?


               


               
               


      


                В конце дня

Вот и всё. Окончен день –
Суетливый и крамольный.
На крыльцо ложится тень
От церковной колокольни.

Суета уходит прочь.
Благодатная прохлада
Обещает скоро ночь –
Ароматную, как ладан.

Мы сидим с тобой вдвоём
На расшатанном крылечке
И глядим на окоём,
На закат, горящий в речке.

На покрытый дымкой луг,
Где с утра пасутся козы,
И лениво ловят мух
Большеглазые стрекозы.

До чего же прост и мил
Этот вид, знакомый с детства.
Боже! Как прекрасен мир –
Невозможно наглядеться.

А ведь он не отрешён
От стояния над бездной…
Если здесь так хорошо, -
Как же в Царствии Небесном?
               
                Воскресшая Русь

Расплескались холодные тучи,
Улеглись ледяные ветра.
Я стою над обрывистой кручей,
А за мной – возвышается Храм.

Я его ощущаю всем телом
(Если дрогну – спиной обопрусь):
Предо мной в одеянии белом –
Из могилы воскресшая Русь.

Я гляжу на неё, как ребёнок
На ожившую сказку глядит,
Как рождённый в лесах оленёнок –
На плывущие в море ладьи.

Бьётся счастье упругой аортой
Так, что, кажется, грудь разорвёт:
«Все тебя уже видели мёртвой,
А ты – вот она! Вот она! Вот!»


В сердце радость сквозь горе стучится,
Как сквозь бурю сверкает маяк.
- Ничего-то с тобой не случится,
Дорогая Россия моя,

Потому, что твой Ангел Хранитель
Песнь хвалебную Богу поёт.
Возлюбил тебя наш Искупитель
За святое терпенье твоё.

Мне кричат перелётные птицы,
Возвращаясь обратно: «Не трусь!
И с тобой ничего не случится,
Потому что с тобой твоя Русь».


               
               

                Сыпет снег…

Сыпет снег. В тишине предвечерней
Даже слышно, как хлопья шуршат.
На сугробах разводами черни
Чьи-то тени устало лежат.

Сыпет снег… И прозрачной вуалью,
Колыхнувшись в лучах фонарей,
Проплывает над сумрачной далью
В сумрак древнеславянских полей.


Сыпет снег на леса, на болота,
На погосты, на спины бугров,
На покой деревень, – будто Кто-то
На Россию набросил покров.

И таится она под покровом
Этих чистых небесных снегов,
Вся в каком-то сиянии новом –
От Кремля до сопревших стогов.

Вроде всё, как всегда, как и прежде,
Как последнюю тысячу лет, –
Только белые эти одежды
По-другому лежат на земле.

Я не ведаю, что изменилось
За прошедший в страданиях год,
Только кажется мне: Божья милость
Пополам со снегами идёт.

Только кажется мне, что иною
Предстоит перед Господом Русь,
Как невеста, что стала женою,
Под венцом позабывшая грусть.


               

                Искушение природы

Замерзшая грязь и замерзшие лужи…
Вороны расселись на ветках берёзы, -
Совсем, как по белому савану россыпь
Живых и горячих, но чёрных жемчужин.

Конец ноября – искушенье природы:
Окончена осень, зима не настала,
И только текут над землёю устало
Потоками туч не пролитые воды.

Расплывчаты краски, приглушенны гаммы,
И даже в толпе ощущаешь безлюдье,
Как будто лежит на серебряном блюде
Конверт, нераскрытой ещё телеграммы.

Россия в предверии зимних покровов
Настолько таинственно непостижима,
Что кажется: хватит любого нажима,
Чтоб рухнуть ей вниз, где бездонная прорва.

Но мимо летят, ускоряя движенье,
В ту прорву, подобно смороженным комьям,
Надежды врагов, – а Россия спокойно
Стоит в ожидании преображенья.

И вот наступает минута святая:
Забыт ожиданья болезненный кризис,
  Ложатся на Русь белоснежные ризы –
И долго, и долго они не растают.

               
                След

Проливает луна свой болезненный свет
В ледяную белёсую мглу.
Прорезает снега чей-то тоненький след.
Я пойду по нему. Я пройду по нему.

След уводит меня от знакомых мне мест,
От села, где уют и тепло,
И, на поле свернув, углубляется в лес –
В небе светит луна, да в лесу не светло.

Я в сугробах тону, выбиваясь из сил.
Я скольжу на заснеженном льду.
Но ведь кто-то же здесь до меня проходил?
Значит – должен и я. Значит – тоже пройду.

Я по следу иду, как нагруженный танк,
Колею пробивая по грудь.
Кто же ты, тот, который прошёл здесь вот так,
Что оставил, почти что невидимый, путь?

Но когда мои вдохи сменились на храп
И расклеилось тело моё,
Я вдруг вышел из леса на рубленый Храм.
И тогда я у Храма увидел – Её.

Хрупкий девичий стан. Взгляд, как сполох огня.
«Кто ты?» –  тихо спросил я сквозь дрожь.
Я Россия твоя. Ты дошёл до меня.
Дальше вместе со мной ты пойдёшь.













                Выбор

Свет ложится на дорожку,
Освещая путь к избе,
Где собака дружит с кошкой
И наличники – в резьбе,

Где весь день на русской печке
Греет бабушка бока,
Где на вымытом крылечке
Стынет крынка молока,

Где скупы на выраженья
И молчат по вечерам…
А за избой, в ста саженях –
Деревенский Божий храм.

Он стоит, крестом белея,
Под раскидистой луной.
И ведёт к нему аллея
Шелестящею стеной.

Ветер колокол колышет
И, слегка качаясь, он
Рассыпает, еле слышим,
Серебристый тонкий звон.

Этот звон тревожит душу,
Будто манит Кто рукой.
И уже навек нарушен


Сердца сонного покой.

И ликует, и страшится
Сердце бедное моё.
И стремится, и стремится
К Богу, в пакибытиё.


               

               



















               
                Всегда со мной

Всё уходит, уходит, уходит
В безконечную вечную даль.
Даже солнце порой колобродит,
Как покрытая ржою медаль.

Даже воздух какой-то суконный
И вода ключевая горчит,
И всё чаще сквозит в лексиконе
Обречённое слово «врачи».

Даже слава теряет окраску,
Даже деньги не тешат ладонь,
И на тонкую женскую ласку
Реагируешь, как на огонь.

Жизнь с годами становится суше,
Как из старых тортов сухари…
Только есть оно то, что мне душу
И питает, и животворит.

Я питаюсь любовью к России,
Её вера мне дарит восторг –
Даже при смерти буду я в силе,
Если рядом Россия и Бог.

А Они до конца в моей жизни
Будут – знаю и верю, и жду:
Вера в Бога и служба Отчизне
Никуда от меня не уйдут.

               
                Русь да я

Хороша Россия и зимой, и летом.
А зимой тем паче, когда ночь бела
И луна такая – хоть читай газету! –
Аж блестят осколки битого стекла.

Я люблю ночами обходить Россию,
Как её надёжный безкорыстный страж,
Где – прямой дорогой, где – тропой лосиной,
Где – по бездорожью: вот такая блажь.

Я люблю безумно хруст ночного снега
И ночного неба крапчатый узор.
А ещё люблю я вдоль заборов бегать
И в сугробы прыгать, вставши на забор.

Ночью я дурачусь, ночью мне всё можно.
Нас никто не видит: только Русь да я.
На душе спокойно, вовсе не тревожно –
Ведь со мной играет Родина моя.

Хороша Россия, хороша до боли,
До сердечной дрожи, до невольных слёз.
Если б можно было, я б заплакал, что ли –
Да уж больно крепок на дворе мороз.

Ничего, Россия, всё равно я плачу –
От любви огромной плачу и смеюсь.
Если я хоть что-то для тебя да значу,
Будь всегда со мною, дорогая Русь.               

                Мой путь

Я познал боль. Я познал страх.
Я познал потерю друзей.
И души крик, и надежд крах
Я познал на своей стезе.

Я ходил вкривь, я ходил вкось,
Я вразброд пытался идти.
И с самим собой я был врозь
На кромешном своём пути.

Если падал – сразу на дно,
Разбивая лицо и грудь.
Проклинал я дорогу, но
Никогда не хотел свернуть.

Потому, что дорога шла,
Пусть петляя, как злая нить,
По земле, где правда жила,
Где всегда она будет жить.

По Руси, по святой земле
Путь мой шёл, как по телу шрам.
Да, он мною был начат во зле,
Но привёл меня в Божий Храм.


               



                Стервятники

Где же он – ворк голубицы,
Родной, как от печки дым?
Над Русью летят птицы –
Стервятники имя им.

Откуда они, откуда?
Таких здесь не знал никто.
Заморское чудо-юдо
Кружит над землёй святой.

Забил безобразный клекот
Курлыканье журавлей.
Молчит под покровом веток
Невидимый соловей.

Молчат по озёрам гуси.
Сороки молчат в лесах.
Безмолвье царит над Русью
Запретом на голоса.

Летят, не меняя курса,
Стервятники на восток.
Страшно… и тут я проснулся.
Гляжу – надо мною стог.

Роща, река и покосы, –
И всюду птицы поют.
…Стервятники! Безголосой
Не сделать вам Русь мою.

                Судья

Ослепительно яркие дни.
Ослепительно тёмные ночи.
И ложатся, как на ледник,
На бумагу расселины строчек.

Поднимаюсь по лестнице строк –
И чем выше, тем груз неподъёмней.
Мой Судья неподкупен и строг,
Но хочу, чтобы Он был Судьёй мне.

Ничего не хочу от людей:
Ни награды, ни славы, ни денег –
Я представлю не им, а Судье,
Воплощённые в строчках идеи.

Он мне вынесет Свой приговор.
Он мне даст настоящее имя.
На земле и безсмертие – вздор,
Если Он мой талант не приимет.

Всё напрасно, – хоть рвом, хоть стеной,
Хоть горами меня огради вы –
Если вдруг прозвучит надо мной:
«Раб лукавый! Слуга нерадивый…»


               



                Воин Христов

Что может быть дороже смерти,
Чем смерть в сраженье за Христа?
Но только пыл свой поумерьте –
Она даётся неспроста.

Она даётся не любому,
Как высший воинский удел,
Но лишь тому, кто гнев любовью
Связал и держит, как в узде;

Кто обнажает меч без злобы;
Кто не карает, а вершит
Святую волю Бога, чтобы
Не потерять своей души;

Кто в бой идёт, творя молитвы
И ни за что врагу не мстя…
Быть милосердным в гуще битвы –
Священный подвиг христиан.

Ведь только тот достойный воин,
Солдат распятого Христа,
Кто и в сражении спокоен,
В ком совесть воина чиста.

Храни нас, Бог, на бранном поле,
Но прежде брани научи
Не вынимать своею волей
Из ножен грозные мечи.

                У древней могилы

Среди русских забытых селений,
Вдалеке от мирской суеты,
Опускаюсь легко на колени
И касаюсь могильной плиты.

Мшелый камень по пояс впрессован
В изумрудный нетронутый дёрн.
И читается только три слова:
«Божий раб…» и ещё «погребён».

Стёрто имя, отколота дата.
Ничего – только камень один.
Кто ты, здесь погребенный когда-то?
Ясно только, что христианин.

Ну, а может и, вправду, довольно:
«Божий раб» –  этим сказано всё.
Потому и плывут так привольно
Облака над погостами сёл.

И как будто их путь подытожа,
Вслед плывёт колокольная дрожь…
Раз лежат здесь рабы Твои, Боже,
Значит, Ты в этих сёлах живёшь.


               



                Два разговора

Поговорили, разошлись…
Но вот о чём была беседа?
Какую обсудили мысль?
Всё позабылось до обеда.

Опять сошлись на пересуд.
И снова долго говорили.
И снова той беседы суть
Уже до ужина забыли.

Но снова, снова, как всегда,
Воспламеня словесный порох,
Мы у себя крадём года
В пустых ненужных разговорах.

А эти двое всё молчат
(Хотя друг с другом век знакомы),
Как будто на устах печать
Или железные оковы.

Они уходят по тропе
Туда, где луг в зелёной пене –
И долго слышится напев
Каких-то чудных песнопений.

А если каждого спросить:
«Скажи, пожалуйста, на милость,
Какая вас связала нить?» –
Они ответят: «Мы молились».






                Без Родины

Дайте глоток мне воды родниковой,
Дайте мне горсть кисло-сладкой смородины,
Дайте испить от берёзы знакомой –
Дайте вкусить мне частицу от Родины.

Я не могу без неё и минуты.
Если её я лишусь, как причастия,
Дни мои станут пусты, безприютны, –
Где же тогда обрету своё счастье я?

В мире чужом, как стреноженный мерин,
Буду понуро кружиться на месте я.
И не минует недели – уверен –
Я превращусь в безобразную бестию.

Жить без России и дня не хочу я:
Ведь без неё ни на что и не годен я.
Лучше, под русской берёзой ночуя,
Я буду знать, что со мной моя Родина.


               






                Крылатый конь

Спи, милая моя, спокойно спи –
Я тихо опущусь к твоим ресницам
На крыльях губ, и пусть тебе приснится
Крылатый конь в заоблачной степи.

И мы с тобой вдвоём на том коне:
На мне блестят серебряные латы,
А ты вся в белом подвенечном платье
И нежно прижимаешься ко мне.

Но я не ощущаю на груди
Твоих касаний, будто бы в полёте
Мы обрели единство наших плотей:
Как ты во мне, так я в тебе – един.

И нам уже во век не различить,
Где я, где ты, а где наш конь крылатый, –
Шуршащий шёлк и воинские латы
Обрамливают крыльями лучи.

Лети, наш конь любви, за окоём,
За Млечный Путь, за грани Мирозданья, –
Быть может там, два Божия созданья,
Мы вместе в Царство Божие войдём.


               




                Грядет Православная Русь

Грядет Православная Русь!
Все знаки Божественной власти
Ей приданы ныне. И пусть
Никто ей дороги не застит.

Нельзя ей уже помешать –
Как зонт не спасёт под лавиной:
Она начинает дышать
Всей грудью, а не половиной.

А кони грызут удила.
А кони храпят безпокойно.
Великие ждут нас дела,
Но будет и страшно и больно.

Но будет глаза наши сечь
Летящий навстречу торнадо.
И тяжким покажется меч
В тот миг, когда брать его надо.

Но, все же, сквозь немощь и страх,
Отбросив о жизни заботу,
Поднимемся на стременах
И выполним
                эту работу.


Проступят на кольцах кольчуг
Кровавые потные пятна…
Одним этот груз по плечу,
Другие пойдут на  попятный.

Я их осуждать не берусь.
Но знаю одно непреложно:
Грядет Православная Русь –
И ей помешать невозможно.


               







               


          







                Научи!

Я устал быть безумным и гордым,
Как на ровной дороге – порог.
Я устал быть пустым огородом,
Где взрастает лишь чертополох.

Ведь на деле я мёртв и ничтожен,
Как рассохшийся глиняный ком.
Что мне сделать, о Господи Боже,
Чтобы стать Твоим учеником?

Ты меня научи быть покорным.
Всё, что дашь, принимать научи,
Как деревьев могучие кроны
Принимают дожди и лучи.

Научи быть смиренным и кротким,
Быть спокойным всегда и везде.
Научи меня выйти из лодки,
Если скажешь: «Иди по воде».

Научи обливаться слезами
За любой, даже мизерный, грех,
Чтоб в молитвах пред образами
Своё сердце имел я горе.

Научи меня каждому мерить
Столько, сколько б отмерил себе.
А ещё – научи меня верить…
Научи меня верить Тебе!

                Сон предка

Когда-то давно (даже трудно представить
Когда это было, в какие века?)
Мой предок, в рубахе из кованой стали,
Стоял на кургане – лицом к облакам.

Он только что вышел живым из сраженья,
Уставший до самого мозга костей.
Он молча стоял, а за ним без движенья
Лежали тела и врагов, и друзей.

Закатное солнце уже не блестело
На кольцах кольчуги, горячей, как печь.
Мой предок вздохнул, потянулся всем телом
И в землю вонзил свой зазубренный меч.

И шлем водрузив на чело рукояти,
И крестным знаменьем себя осеня,
Он тихо промолвил: «Погибшие братья,
Молитесь, прошу, за живого меня».

Ждала его Русь – там, за полем кровавым.
Он был победитель – но это потом…
Он лёг у меча на прохладные травы –
И меч ему вдруг показался крестом.

Он спал, улыбаясь во сне, как ребёнок,
Не чувствуя даже, что раны болят.
И снился ему его дальний потомок.


И этим далёким потомком был я.

Мгновенно сместились пространство и время,
Как будто не предок, а я был в бою.
И взял я тогда на себя его бремя,
Вернувшись обратно в эпоху свою.

С тех пор, как в кольчуге, хожу по Руси я,
Рукой ощущаю упругость меча…
Когда будет трудно, зови нас, Россия,
Мы с предком готовы тебя выручать.


               


               














   

                Проводы

Садилось солнце за мохнатый горизонт –
Снега светились переливом алым.
И предстояло мне от самых от ворот
Идти по этим красным покрывалам.

Любимая моя, ты вышла за порог,
Чтоб дать мне в путь свою частицу сердца.
Ты наступила прямо в след моих сапог,
Чтоб здесь ему навек запечатлеться.

А в небе загоралась первая звезда,
Как предзнаменование чего-то.
О, чем я за любовь твою тебе воздам?
Лишь этой бусинкой с небесных чёток.

А ты стояла на снегу спиной к звезде,
Не говоря ни слова и дрожа лишь…
Но пусть моя Святая Русь начнётся здесь,
Где ты меня в дорогу провожаешь.

Через минуту заскрипит моя кирза
Среди снегов дорогою пустынной.
И будет этот скрип тебе всю жизнь пронзать
Больное сердце песней лебединой.

Но обещаю, что и мёртвым я вернусь
Сюда, где колыбель моих идиллий,
  Чтоб, как сейчас – вдвоём – и ты, и моя Русь
  Меня в последний путь мой проводили.
               
                Христова рота

Над Россией – долгие закаты,
А в горах они совсем не те…
Умирали русские солдаты
На забытой Богом высоте.

Умирала рота – это сотня
Чьих-то сыновей, мужей, внучат.
Двести глаз сегодня не досмотрят.
Сто сердец уже не достучат.

С каждым часом их всё меньше, меньше –
Светлоликих  стриженных ребят.
Завтра сотня русских бедных женщин
Облачится в траурный наряд.

Это будет завтра, а сегодня
Нужно им достойно умереть.
В контратаку взвод последний поднят,
Чтоб Россия встала на заре.

А когда осталось только двое
Из ребят, державших высоту,
Зазвучала вдруг, как символ боя,
Тихая молитва ко Христу.

Пели Богу два солдата русских,
Автоматы взяв на перевес.
И тогда в горах, в ущельях узких,
Зашумел широкий русский лес.

И тогда сошёл Христос на землю.
Обнял Он солдат, как сыновей,
И сказал: «Молитву вашу в землю
Потому, что ваша кровь на ней.

Хорошо вы справились с работой
Даже в этой маленькой войне.
Я всегда был рядом с вашей ротой,
А теперь – навек она во Мне».


               



















                Вечность дня

Снег ложится на опушку
Твоего воротника,
Как на русскую избушку –
На соломенный накат.

В этот день, такой морозный,
Пахнешь яблоками ты
Точно так же, как под осень
Пахнут русские сады.

Две смородинки-чернички
Под ресницами блестят.
И твои две рукавички
Над сугробами летят.

Ты мне кажешься Россией –
Так похожа ты на Русь!
Может быть, и есть красивей –
Я на них не оглянусь.

Я возьму тебя за плечи
Золотым морозным днём…
Каждый день увековечен,
Если ты бываешь в нём.


               



         Грунтовки

Как много в России грунтовок,
Похожих на тропы, дорог –
Узки, как ремни от винтовок,
Грубы, как подошвы сапог.

И, словно по собственной воле,
Уводят они в никуда:
Одни обрываются в поле,
Другие же тонут в прудах.

Вот эти – в леса упираясь,
Потом не даются ногам.
А те – от сенного сарая
Ручьями струятся к стогам.

Понятны они только птицам
Да путнику с русской душой…
Я сам рядовым пехотинцем
По этим дорогам прошёл.

Ходил я по ним как паломник
В обители Божьи, в скиты.
Но чаще всего – как поклонник
Простой полевой красоты.

Не меряно глины смесил я,
Но тайну грунтовок постиг:
Уводят они нас в Россию,
Чтоб от омертвенья спасти.

 Не оставляй меня!

Господи, Господи, Господи!
Прости меня, если можно.
Сердце изъедено оспою,
Больно ему и тревожно.

Давит его сомнение,
Гложет его уныние.
Выйду я в поле весеннее,
А небо над ним не синее.

Небо над ним свинцовое,
А солнце – проплешина медная:
Стынет под ним лицо моё,
Мёртвое, страшное, бледное.

Стою, как с ободранной кожею –
Сечёт меня вьюга лихая.
Господи, Господи, Боже мой,
Я без Тебя задыхаюсь.

Дай мне глоток благодати.
Ну, пусть не глотком, а – каплею.
Мне этой капли  хватит,
Чтоб гробом не быть повапленым.

Что мне алмазные россыпи?
Что мне Вселенной просторы?..
Не оставляй меня, Господи!
Вернись в моё сердце пустое.

            Драка

Врагов наших было много:
Пятеро на одного.
А нас – только я да Серёга.
Но я – хоть на смерть за него.

Они нас кругом обложили,
Как стая матёрых волков.
И ужас вытягивал жилы
От пяток и до кулаков.

Мы встали спиною друг к другу,
И, дружбу скрестив, как мечи,
Держа оборону по кругу,
Мы молча молитвы прочли.

Просил своего он святого,
А я – своего попросил,
Чтоб к драке мы были готовы,
И чтобы хватило нам сил.

И вспыхнула драка та, скомкав
Меня и Серёгу…  Но вдруг,
Как будто в замедленной съёмке,
Всё стало вертеться вокруг.

Легко уходя от ударов,
Мы били их в пах и под дых,
И, вместе с Серёгой на пару,
Валили, валили мы их.

…Я знаю, в той драке повергли
Врагов наших в стылую грязь
Его Преподобный Сергий
И мой Благоверный князь.


               

               

        Костёр в ночи

Ночь, безконечная, злая и страстная,
Пала на древнюю Русь.
Знаю, что путь свой продолжу напрасно я,
Если назад оглянусь.

Там, за спиною, в кромешности мрака,
В землю вперяя свой нос,
Молча по следу крадётся собака –
Чёрный охотничий пёс.

Может быть, это всего только маска
Чьих-то проверенных слуг?
Знаю одно: что он кем-то натаскан
На мой сердечный испуг.

Стоит мне дрогнуть, и будет замечено,
То, что я сердцем раскис:
Бросится пёс волкодавом на плечи мне
И разорвёт на куски.

Я продираюсь, как будто сквозь сети,
Сквозь наступающий мрак.
Я пробираюсь туда, где мне светит
Свет от ночного костра.

Там, у костра, в отвоёванном круге
Больше не быть темноте.
Там меня ждут мои верные други –
Братья мои во Христе.

Буду молитву твердить Иисусову:
Все же Святая тут Русь!
Ночь, не пугай меня злыми искусами –
Я до костра доберусь.


               


         На Руси

Зима идёт землёю древней,
И звучен хруст её снегов.
Заиндевевшие деревья –
Как бороды сибиряков.

Зима накидывает платы
На плечи худеньких осин.
В тулупе белом дуб кудлатый
Стоит, как важный господин.

А серебристые вуали
Скрывают волосы берез.
Кого еще так одевали,
Когда в родном он доме рос?

Ну, до чего же, до чего же
Мне на Руси легко везде!
Благодарю Тебя, о Боже,
За то, что я родился здесь.


               



              Отдание последней Пасхи

Ещё не настала твоя пора.
Ещё не гудели твои набаты.
Ещё не вышли на последний парад,
Данные Богом, твои солдаты.

Тысячу лет ты была хранима
В бешеном мире, от крови багровом –
Тысячу лет над тобой незримо
Божия Матерь стояла с Покровом.

Да, было всё в эту тысячу лет:
Жуткий разгул и суровое бдение,
Страшная смута и мощный рассвет,
Слава Державы и – снова падение.

Путь, что прошла ты, был тяжек, не спорю я.
И лишь тебе этот путь был по силе.
Но – это была твоя предыстория,
Только начало дороги, Россия.

Да, ты могла ещё делать свой выбор
Даже вчера ещё, даже сегодня.
Ты его сделала… Сдвинулась глыба,
Глыба по имени – Воля Господня.

Крест на плечах уже – нужно идти.
Не отказаться от Божьего бремени:
Нету развилок на Крестном пути,
Нет уже выбора, нет уже времени.

Вот, на Алтарь уж возложено Блюдо,
Рядом поставлена Чаша Спасения,
Чтоб на тебе было явлено Чудо –
Чудо последнего Воскресения.

Будь же, Россия, готова к страданиям:
Так решено на Предвечном Совете.
Пасха Свершилась! – ты  станешь отданием
Пасхи Христовой, последней на свете.


               




               
         Прямая дорога

Загоралась в небе алая заря.
Гривы шелковистые кожу рук ласкали.
По дороге ехали три богатыря –
Где бы свою удаль проявить, искали.

Но на перепутье трех степных дорог
Стали они спорить, сняв стальные шапки:
По какой же ехать? – и тогда помог
Старый ворон им, с куста прошамкав.

«Повернёшь направо – будешь ты герой.
Повернёшь налево – будешь знаменитый».
Двое ускакали… Только под горой
Эхом прокатился дальний звон копытный.

Но спросил у ворона третий: «Что сулит
Этот путь последний?» И ответил ворон:
«Коль поедешь прямо, будешь ты убит
И в могиле братской похоронен».

«Что ж, в могиле братской – это хорошо.
Ну, а быть убитым? – всё по воле Божьей», -
Тронул он поводья, конь его пошёл,
Весело бряцая сбруей подорожной.

И доехал витязь до большой реки.
Встал на стремена он, молодой и статный,
И увидел в поле русские полки,
Что на битву вышли против супостата.

И воскликнул витязь: «Это вот по мне!
За такое дело и погибнуть можно».
Въехал он в шеренгу на своём коне
И калёный меч свой потянул из ножен.

Да, на поле бранном богатырь полёг.
Но к нему, убитому, Пресвятая Дева
Подошла, подняла, повела в Чертог
И венец нетленный на главу надела.


               



















    Седые ночи

Деревенские ночки –
Все седые, как луни,
От дневных заморочек,
От своих полнолуний.

Но седыми ночами,
Каждый раз молодея,
Я себе не начальник
И не ведаю, где я:

То ли в жизни реальной,
То ли в сказочном мире?
Становлюсь я печальной
Тонкой стрункой на лире.

И дрожа звонкой дрожью
От любых прикасаний,
Я ловлю эту Божью
Тишину над лесами.

Гнётся ветка сырая,
Плещет речка на броде,
Мышь скребётся в сарае,
Ёж шуршит в огороде,

Трётся колос о колос,
Жук ползёт по осине…
Тишина – это голос
Православной России.
                Я к тебе возвращусь

Вижу вновь погребальные дроги,
Вижу гроб, драпированный в шёлк…
Не вернуться назад по дороге,
По которой ещё не прошёл.

Значит, нужно дойти мне до края
Той единственной в мире земли,
О которой, в грязи умирая,
Я бы чистые слёзы пролил.

Где-то воет голодная псина.
Где-то лает накормленный пёс.
Да, конечно, и это Россия –
Чудный край белокожих берёз.

Ты меня научи замечать их
Даже там, где сплошной бурелом,
Чтоб в годину звериной печати
Мне б не дрогнуть в застенке сыром.

Я тебе по всей стати не ровня.
Я-то кто? – а ты Божия, Русь.
Но во храмах твоих и часовнях
Я с тобою, как равный, молюсь.

Мы с тобой неразлучны до смерти,
А тем более – после неё,
Пусть хотя бы на всём белом свете
Безобразная нечисть снуёт.

Я к тебе возвращусь по дороге,
По которой пройду до конца,
И твой лик, по иконному строгий,
Я узрю одесную Отца.





  Колокольня и Храм

Никуда мне уже не уйти,
Никуда от тебя мне не деться.
Я теперь – как привычный мотив
Твоего безпокойного сердца.

Я навеки прижился в тебе
Своей поступью, взглядом и речью,
Как сверчок в деревенской избе,
Что всё время стрекочет за печью.

Как и он, я умею стихать,
Чтоб на солнце тебя не тревожить:
Только ночью, в просторах стиха,
Отпускаю душевные вожжи.

И тогда, будто в звоне копыт,
Погружаясь в небесные ритмы,
Уношусь я туда, где не спит
Звук твоей безконечной молитвы.

Твои ветры меня теребят,
Твой покой не даёт мне покоя.
Я всей плотью врастаю в тебя –
Точно так же, как в храм колокольня.


               
               


     Частица Руси

Холодное летнее утро,
Ещё холоднее – роса.
Край неба во всю перламутров,
Как гребень в твоих волосах.

Идём мы околицей луга,
Чтоб ноги в росе не мочить.
Ты нынче мне стала супруга,
Но лучше об этом – молчи.

Не надо тревожить словами
Всё то, что в себе мы несём:
И этот восход над лесами,
И этот степной окоём,

И мяту в расплёсканном сене,
И мякоть надкушенных слив,
И этот, всё время весенний,
Святой аромат от земли.

Сегодня ты стала частицей
Моей драгоценной Руси,
Как небом становятся птицы,
Взлетая в бездонную синь.

И если враги вдруг нагрянут,
Всё, мне дорогое, губя –
Отныне сражаться я стану
За Родину и за тебя.


               

               


 Народная песня

Возмечтала душа:
Стать бы песней народной –
Полной грудью дышать,
Наслаждаться свободой,

И лететь в небеса,
Словно вольная птица,
И на все голоса
Без напряга ложиться.

Но прервал тут мечту
Чей-то голос чудесный:
«Если русская ты,
Будь же русскою песней.

Вместе с Русью молись,
Задыхайся в застенках,
И карабкайся в высь
На разбитых коленках.

А про волю забудь,
Коль Россия в неволе.
Истерзай свою грудь
Напряжением боли.

Пой сквозь горе и стыд,
Пой избитой, голодной…
И тогда станешь ты
Песней русской – народной.


               
      

       Литургия  земли

Плещется в речке плакучая ива,
Луг по над речкой душист и росист.
Вроде все просто. Но как же красива
Эта простая природа Руси!

Солнце встаёт из-за леса –  большущий,
Красный и не ослепляющий шар.
И вслед за солнцем в небесные кущи
Тихо и кротко восходит душа.

Гул колокольный плывёт над округой,
В такт ему вторят шмели и жуки.
А по грунтовке походкой упругой
В древнюю церковь идут мужики.

Следом плывут крутогрудые бабы,
Звонкая стайка девчат и парней…
Чем бы я жил, чем дышал бы я, кабы
Не было б в мире России моей?

Нет, не нужны мне просторы другие:
Здесь я родился и здесь я умру.
Жить на Руси – как служить литургию,
Как принимать постриженье в миру.


               
            
               

  Откровение храма

Взойду на древние ступени
Не восстановленного храма
И молча встану на колени
Среди разбросанного хлама.

И долго-долго буду слушать
Умерших пращуров молитвы,
Пока мне слёзы не осушат,
Чела коснувшиеся, плиты.

И сквозь их толщу вековую
Услышу голос колоколен,
И вопрошу я Бога: «Вскую
Ты нас оставил? И – доколе?»

И вдруг пойму: Он не оставил
Нас посреди звериной своры, –
И под незримыми крестами
Стоят незримые соборы.

Они всегда Христу кадили
Священным ладаном незримым,
И никогда не уходили
Из их пределов Херувимы.

Любой руиною казался
Лишь тем, кто видел в нём руину,
И никогда их не касался
Тот, кто спасение отринул…

Я подойду к дверным проёмам,
Пока закат ещё не стаял –
От паперти до окоёма
Живёт и дышит Русь Святая.


               




               
 

        Иконы Руси

То ли пешими, то ли конными,
То ли чадами на руках –
Мы прошли пред твоими иконами
Сквозь столетия, сквозь века.

Были подлыми мы и великими,
Знали свет, знали бездну тьмы, –
Но всегда их суровыми ликами
Освящаемы были мы.

Если вдруг и пехоты, и конницы
Не хватало в наших рядах,
В бой несли мы твой лик Богородицы –
И бежал от иконы враг.

А когда нас покрыл, будто копотью,
Беззакония злой закон,
Мы познали на собственном опыте
Благодать от твоих икон.

Изнурённые серыми буднями,
Мы не слышали Божий зов, –
Но стояли мы, как перед судьями,
Перед взорами образов.

И будило в нас чувство исконное
Этих взглядов родная грусть.
Мы, вскормлённые Русью иконною, –
Мы и есть та – Святая – Русь!
               
  Луговой храм

Перекрещусь я истово
На небо в проводах,
И выйду в поле чистое,
Чтоб Бога увидать.

Уйду путём-дорогою
От городских трущоб.
Узнаю очень многое,
Чего не знал ещё.

Ступлю на лоно луга я,
И по его коврам
Походкою упругою
Войду я в Божий храм.

Вода у ног захлюпает
Молитовкой простой.
А на небесном куполе
Закружат сто крестов:

Грачи, стрижи и вороны
Слетятся с разных стай –
Сольются в звонкий хор они
И воспоют Христа.

А я пойду к излучине
Сверкающей реки,
Чтобы с души измученной
Господь омыл грехи.

Да, я, конечно, вечером
Вернусь к сырым дворам.
Но мы навек повенчаны
С тобой, мой дивный Храм.


               


     Ночные думы

Что-то ночами не спиться мне –
Ворочаюсь неуклюже.
Мысль, будто флюгер над спицею,
Кружит в сознании, кружит;

Падает ртутною каплею;
Паром сгущается в колбе;
Бродит голодною цаплею –
Клювом по совести долбит.

Думаю всё я о Родине
(Вам эта дума знакома).
Скулы рыданием сводит мне
Жгучей обиды оскома.

Душу ли, сердце ли, тело ли –
Вороги рвут всё на части.
Что же с тобой они сделали,
Русь – моя жизнь, моё счастье?

Вороги злы, и под ними вся
Ты – как лошадка паяца.
Встанешь ты всё же, поднимешься,
Не можешь ты не подняться.

Верю в тебя я, а иначе
Жил бы я в сумрачном мире
Не как под кровлею иночьей,
А – как в паскудном трактире.


               

         Путь домой

Тяжким путь мой был, очень тяжким,
Хоть и сладким казался мне.
Но родился я, видно, в рубашке,
Коль не сгинул на самом дне.

И ломала меня, и крутила,
И на раны сыпала соль
Чья-то неодолимая сила –
Сила чёрная, будто смоль.

Я скрипел под её нажимом,
Как заклинившийся патрон.
И вонзала она ножи мне
Не под кожу, а прямо в нутро.

Я измучен был и изверчен,
Переломлен на пополам…
Но однажды под летний вечер
Я вошёл в православный храм.

Я вдохнул его чудный запах,
Я услышал журчанье молитв.
И тогда я вдруг понял внезапно:
Жив Господь! раз душа болит.

И впервые она попросила
У распятого Бога совет.
И восстала на силу Сила:
Против чёрного – белый Свет.

Я стоял, этим Светом облитый
(Здесь мой дом! Здесь моя семья!),
И впервые не от обиды,
Но от радости плакал я.


               
               











               
            Долина

Измученный городом путник
У края долины стоял,
А ветер аккордами лютни
Смеялся, а, может – стонал.

Но путник, казалось, не слышал
Ни ветра, ни шума травы.
Давно он из города вышел
И к ветру, и к травам привык.

Давно уж натёр ему спину
С нехитрой поклажей мешок
С тех пор, как он дом свой покинул
И к этой долине пошёл.

Он с детства мечтал о долине,
Лишь ею одною дыша.
И вот пред ним она ныне –
Остался всего только шаг.

Так что же стоишь ты у края
Своей воплощенной мечты?
От страха душой замирая,
О чём призадумался ты?

Наверное, путник печальный,
Ты понял у этой межи:
Дойти до долины – начало.
Важнее – в долине прожить.


   Солдатский сон

В чёрных ущельных безднах
Трассеры режут воздух.
Ярче светил небесных
Эти земные звёзды.

Под парусиной палаток
Чувствуешь их всей кожей.
Короток сон солдата –
Тем он вдвойне дороже.

Я бы хотел проснуться
Там, где родные лица.
Я бы хотел прикоснуться
К тонким твоим ресницам.

Я бы хотел с рассвета
Нежить нашу малышку.
Я бы хотел… но это
Будет, пожалуй, слишком.

Хватит и этого счастья,
Что мне мой сон мог отмерить.
Трассеры прочат ненастье –
Верить им иль не верить?

Впрочем, судьба солдата
(Братских смертей обитель) –
Маленькая расплата
За то, что вы мирно спите.


               
               Сума да тюрьма

Я долго бродил по просторам твоим, Россия.
Я долго пытался понять (и, наверно, сумел):
Зачем в этой жизни, расчётливой и агрессивной,
Ты больше всего доверяешь тюрьме да суме.

Могла ты легко зарекаться от славы и денег,
Но лишь от тюрьмы да сумы не давала зарок.
И, может, за то, в своих дивных сердечных виденьях,
Ты так же легко различала любовь и порок.

И сладость греха для тебя уже не была тайной,
Когда, понимая чем надо за сладость платить,
Ты горькую-горькую чашу тюрьмы и скитаний
Всегда выбирала и молча могла её пить.

От века ты видела: влага, которая в чаше,
Подобна той влаге, что выпил распятый Господь,
Когда умирал на Кресте во спасение наше,
В расплату за наши грехи превратив Свою Плоть.

Всё просто Россия! И только врагам не понятно,
Откуда ты силы на эти страданья берёшь,
Когда, осеняя Знаменьем себя троекратно,
Ты столько веков за Христом на Голгофу идёшь?


               

        Сыны русские

Ой, вы, гой еси, добры молодцы,
Добры молодцы, сыны русские,
Полонили вас новые половцы,
Оковали вам души и мускулы.

И ведут вас не в чистую горницу,
А на подлое рабское торжище.
Покупает вас оптом и в розницу
Перекупщиков подлое сборище.

Не молчите ж на ругань привратников,
Разорвите оковы железные,
Превратитесь опять в княжих ратников,
Дорогие вы наши, любезные.

На кого ж нам ещё и надеяться?
Стали наши деревни безлюдными;
Увядают без вас красны девицы
И становятся девками блудными.

Лёг позор на седины отцовские
И седеют без времени матери;
А вокруг – только пляски бесовские
Да нерусский жаргон полуматерный.

Возвращайтесь обратно как воины!
Вы нужны нам – в Москве ли, в Ростове ли.
Ваши ратные кони напоены
И мечи ваши мы приготовили.
 

        Ты мой Бог

Ты мне даёшь и хлеб, и кров,
А там, где мог бы я разбиться,
Хранит меня Твоя десница
И Матери Твоей Покров.

Ты отвечаешь мне: «Ночуй», –
Когда, избитый плетью снега,
Я у людей прошу ночлега…
О, чем Тебе я отплачу?

Ведь я, как сломанный гобой,
В себе мелодий не имею,
А только трепетно немею,
Когда стою перед Тобой.

И если смерть войдёт в мой дом,
И если боль расколет мозг мой,
И в тишине, навек промозглой,
Я стану жить, как подо льдом,

То и тогда, среди тревог,
Тебе я буду благодарен,
Но не за то, чем был одарен,
А лишь за то, что Ты мой Бог.


               
      
    Шёл солдатик…

Шёл проспектом солдатик
Вдоль витринных зеркал,
Шёл без воинской стати,
Даже горбясь слегка.

         В «камуфляжке» потёртой
         И немного «поддат»,
         Шёл походкой нетвёрдой
         Этот мальчик-солдат.

Бился взглядом о стены,
Будто рвался он вдаль.
И на солнце блестела
«За отвагу» медаль.

        А вокруг – иномарки
        И другие «понты»,
        Рестораны и банки,
        Казино и… цветы.

Жизнь солдата встречала
Дорогим торжеством.
Отовсюду кричала:
«Воровство! Воровство!»

       Стало тесно мальчишке
       От чужих этих краж,
       Будто впился в подмышки
       Боевой камуфляж.

И кипел он, как в споре:
«За кого мы дрались?
Эх, по вашей бы своре
Пулемётом пройтись!»

        Успокойся, мой милый,
        Не туда ты глядишь.
        Этот праздник постылый –
        Наваждение лишь.

Как царёвы палаты,
Православный наш храм:
Всё, за что воевал ты –
Это там!  Это там!

        И печалиться хватит –
        Ты у храма постой.
        Ты ж не просто солдатик,
        Ты же воин Христов.

Тот, кто в золоте тонет,
Что ж… он тонет и пусть.
А тебя ещё вспомнит
Православная Русь.


               






   Смерть солдата

Он молча осенил крестом
Свою израненную грудь.
И, так же молча, за Христом
Ушёл он в свой последний путь.

На поле боя пал танкист.
И хоть героем он и не был,
Но перед этим чистым небом
Сейчас он был навеки чист.

Он был мужчина и солдат.
Он был, без выспренних раздумий,
Достойный муж, отец и брат.
И вот теперь – достойно умер.

Он, ставший воином Христа,
Не изменил своей Присяге,
И вот теперь, в сыром овраге,
Лежал с улыбкой на устах.

Подбитый танк его горел,
Дорогу в небо освещая.
И восходил солдат горе,
Врагов и недругов прощая.

Святая Русь, гордись собой:
Ведь это ты его взрастила,
И ты его благословила –
И за тебя он принял бой.

     На рассвете

Месяц, как острое лезвие,
Режет летящие тучи.
Ночь эта, злая, нетрезвая,
Души заблудшие мучит.

Страшно ощерилась трещина
Между бетонными плитами, –
Плачет в подъезде женщина,
Пьяным супругом избитая.

Плачет на кухне девчонка
Перед подвыпившей матерью:
«Ты у меня в печёнках!
Хватит! Дорога – скатертью…»

А на соседней кухне
Мама другая рыдает:
Сын от запоя пухнет,
Первенец  -  пропадает.

Плачет старик над стаканом:
Точит его одиночество,
Жжет фронтовая рана.
Как его имя-отчество?

Плач над Россией рассеян,
Будто бы лунная заметь.
Эх, ты, Рассея, Рассея,
Как ты живёшь под слезами?

Кончится ночь. На рассвете
Молча потянутся в храмы
Жёны и блудные дети,
Старцы и блудные мамы.

Встретятся все за обеднею,
В слёзных молитвах истаяв…
Так и живёт она, бедная,
Русь эта, –  Русь Святая!


               

          Сказка

Выйду ли в поле широкое,
В бор ли сырой углублюсь, –
Встретит меня волоокая
Девушка, с именем Русь.

Молча ладонь мне протянет,
За руку тихо возьмёт,
Воздух раздвинет локтями,
В сказку меня поведёт.

Там, беззаботно и босо,
Мы побежим по траве
И в ослепительных россах
Вымокнем аж до бровей.

Будем гонять по над речкой
Глупых стрекоз и шмелей,
Будем играться с овечкой
И от восторга шалеть.

Сплаваем вместе на остров,
Весь в шелковистом песке.
Будет легко мне и просто,
Как не бывало ни с кем.

В мир, где скрываюсь под маской,
Я без тебя не вернусь, –
Стань навсегда моей сказкой,
Девушка, с именем Русь.




   Улетают птицы

Улетают птицы, улетают.
Их тропа безвидна и пуста.
Где-то там, за кромкой леса, тают
Облака, летящих в небе стай.

Их зовут суровые напевы
Древних и загадочных путей:
Шум прибоя, тёрпкий запах пены
И непредсказуемость потерь.

А за их крылатыми плечами
Остаются – может, навсегда –
Той земли надёжные причалы,
Где тепло родимого гнезда.

Где неповторимые закаты
Полыхали над морями трав,
Где, в могилах спящие, солдаты
Слушали их песни до утра.

Улетают птицы, улетают,
Тают, как кораблики меж льдин,
И следы их в небе заметают
Хмурые осенние дожди.


               

         Мне бы…

Не хочу я кокосовых пальм,
И банановых рощ не хочу.
Мне б увидеть в окошечке храм,
Мне б затеплить простую свечу.

Мне б нащупать глазами сучок
В пятом, снизу от пола, бревне.
Мне б услышать, как в печке сверчок
Всё поёт о родной стороне.

Мне б краюхой ржаной захрустеть,
Запивая её молоком.
Мне б увидеть, как новую сеть
Ткёт паук под моим потолком.

Мне бы Вечную Книгу раскрыть.
И, тропу сквозь неё проторя,
Мне б найти путеводную нить
И уже никогда не терять.

Не нужны мне чужие края, –
Там, среди их промозглых пустынь,
Заблужусь в Безконечности я
И останусь навеки пустым.


               
Костёр на том берегу

Там, за рекою, в лугах
Мечется рыжий костёр:
То рассыпается в прах,
То, аж, до неба остёр.

Кто там сидит у костра?
Кто его кормит из рук?
Может быть, брат иль сестра;
Может быть, преданный друг;

Может быть, недруг какой
Или расчётливый враг
Ждёт не спеша за рекой:
Пусть, мол, усилится мрак.

Стала границей река –
Жалко, что нету моста.
Как же проведать мне, как,
Кто там сидит у костра?

Был бы с натурой другой,
Плюнул бы я – да растёр.
Но ведь горит за рекой
Этот манящий костёр.

Чтобы не думать потом,
Лучше я плюну на страх –
Переплыву я поток
И доберусь до костра.


               



                Чудо

Это ли не предвкушение чуда?..
Утка выводит на берег утят,
Ивы склонились над тихой запрудой
И зачарованно в воду глядят.

Хрупкой макушкой от солнца берёзов,
Мальчик над удочкой смирно сидит –
Этакий, знающий тайну, философ,
Только ему далеко до седин.

Рядом лежащие хлебные корки
Пахнут, как спелая рожь по утрам.
А за прудом, на пологом пригорке,
Белой копной возвышается храм.

И тишина… Будто в замершем мире
Стали небесные звуки слышны.
Будто на многие вёрсты и мили
Нет ничего, кроме сей тишины.

Нет ничего, кроме ив над запрудой,
Мальчика, церкви да уток в пруду.
Это и есть ожидание чуда.
Это Отец… Это Сын… Это Дух…



 Память земли

Эх, гуляла широко
Свадьба эта местная.
Сотня баб и мужиков,
Да жених с невестою

Расплескались на весь луг
Прямо за околицей, – 
Лишь пяток глухих старух
По полатям молятся.

Остальные, стар и млад,
Веселились досыта,
Так плясали-пели в лад,
Что дрожала осень та.

Но прошло полсотни лет,
Захирела родина.
Нет деревни, луга нет:
Пустошь да болотина.

Помер в городе жених
Следом за невестою.
Все забыты… но про них
Помнят дали местные.

До сих пор там в октябре
(Подтвердилось опытом)
Можно слышать на заре
Отзвук песен с топотом.

Даже память про селян
Этот век хоронит –
Только Русская земля
Помнит, помнит, помнит.


               


           Договор

Сосулька, по карнизу шаркнув,
Бесшумно канула в сугроб.
А свежий снег под солнцем жарким
Блестит, как будто серебро.

Горячий пар стекает с веток,
По крышам – с кровельных полос.
И так тепло! –  ну, точно лето
На землю с неба пролилось.

Но ведь зима! И хруст морозный
Кричит об этом из-под ног.
Постой, зима, ещё не поздно,
И право жить – тебе дано.

Но я прошу тебя – и очень! –
Ещё чуть-чуть повремени,
И не затягивай до ночи
Свои суровые ремни.

А я потом тебя за это
Сумею отблагодарить:
Клянусь, просить я буду лето
Тебя на день мне подарить.


      Глухая ночь

Бьётся кровавым кочетом
Сердце – и нечем помочь.
Видно, не скоро кончится
Эта глухая ночь.

То ли мрак-неврастеник,
То ли кошмарные сны –
Но чьи-то жуткие тени
Тянутся со стены.

Кто-то скребётся за дверью.
Слышится чей-то скулёж…
Нет, я не верю, не верю!
Это всё ложь, всё ложь!

Это в измученном теле
Грешная бьётся душа.
Встану сейчас я с постели,
Сделаю первый шаг.

Будет – пускай! – нелегко мне,
Будто оковы влачу,
Но подойду я к иконе,
Тихо зажгу свечу.

Лягут дрожащие блики
Прямо на иконостас,
И в озаряемом лике
Сердце узнает Христа.

Бросит оно на колени
Эту греховную плоть.
И хоть на пару мгновений
Станет ему тепло.


               








               

                Бомж

Он шёл вдоль забора, шатаясь немного,
С таким выражением боли в глазах,
Как будто бы гвоздь ему вбили под ноготь
И даже не думают вынуть назад.

Он всеми был брошен, не нужен, никчёмен,
Как тусклая лампа, горящая днём.
О чём он мечтал или думал о чём он?
Ведь жили ж какие-то думы и в нём.

Была же какая-то жизнь за плечами.
Ведь был же он кем-то когда-то любим?
Ведь так не бывает, чтоб в самом начале
Глухая бездомность стояла за ним.

Наверное, были жена и квартира.
Ну, пусть не жена, но хоть кто-то родной.
Не верю, что жизнь его вечно крутила,
Швыряла о камни и била о дно.

Давай перекурим с тобой, бедолага,
И ты мне поведаешь нужды свои.
Вот деньги. Возьми. Это только бумага –
Прости, что даю тебе мало любви.

Ведь мы же с тобой – оба русские люди,
И ты мне дороже, чем немец любой.
Давай постоим… пусть немного побудет
Распятый Христос между мной и тобой.


               
 
   Прощание солдата

Мороз был безжалостно лют
И ветер по коже бил розгою,
И гулкий трёхкратный салют
Разбился о небо промозглое.

Накатывал ранний закат,
Гонимый ветрами проклятыми…
С Россией прощался солдат,
Положенный в землю солдатами.

Теперь хоть зови не зови,
Но надо привыкнуть, что нет его.
Могила как будто в крови –
Облита венковыми лентами.

Стоит молодая вдова,
И сын её за руку держится.
Какие сказать ей слова?
И можно ли словом утешиться?

Но голосу сердца внемли:
Гордись, что была ты жена ему.
Кем был он для Русской земли –
Когда-нибудь это узнаем мы.

И ты, сын солдата, не прячь
Глаза под опущенной шапкою.
Поплачь, несмышлёныш, поплачь,
И тоже – гордись своим папкою.

И я своим другом горжусь.
Шепчу я в просторы окрестные:
«Он просто любил эту Русь
До смерти – и смерти же крестныя».


                Воин

Я не люблю, когда горят
В ночной степи костры слепые.
За ними всегда я предвижу солдат
В чужих доспехах, покрытых пылью.

За каждым костром я предчувствую смерть,
Провижу горящие избы посада,
Над крупом коня пропотевшую плеть,
И приступ удушья при слове: «осада».

Что делать? Я воин. И был им всегда.
За тысячу лет, что прошли над Россией
Не раз я стоял в её ратных рядах
И в жертву не раз я себя приносил ей.

Я воин. И я не привык замечать,
Чем рознятся в поле они друг от друга –
Ребристая плоть рукояти меча
И плоть рукояток тяжёлого плуга.

Я знаю, как тонут слезинки в золе
В тот миг, когда просто им некуда деться.
Я знаю, как тяжко нести по земле
Стрелою пронзённое тело младенца.

Я слышу корней нарастающий хруст
Сквозь трупы, лежащих по нивам и чащам,
И непрерываемый Сорокоуст,
Все десять веков над Россией звучащий.

Мне ведомы ненависть, страх и восторг,
И ржавых вериг покаянные гири.
И умный Запад, и хитрый Восток
Давно мне понятны, как строки Псалтири.

И я научился у Бога просить
Покоя – сей высшей награды солдата.
Я воин. Я вечный ратник Руси.
И большего мне в этой жизни не надо.


               Судьба

Ползёт позёмка навстречу закату
По снежному полю, облитому кровью, –
И красное солнце в кровавую вату
Ложится птицей, что ранена дробью.

А ветер крепчает – в предверии ночи
Скрипит, будто конь сыромятной подпругой.
И солью снегов выедает мне очи
Ещё до конца не рождённая вьюга.

А я всё стою и стою посредине
Пустынной земли, в продуваемом поле,
Один, как рыбак на оторванной льдине,
Куда-то плывущей по собственной воле.

Куда же, куда эту льдину уносит?
Где Богом последний рубеж ей отчерчен?
Она не ответит – а он и не спросит,
Покорно подставив судьбе свои плечи.

Вот так же и я: посредине России
Стою, не пытаясь приблизиться к краю, –
Куда бы ветра её не уносили,
Я ей свою бренную жизнь доверяю.

Плыви, моя Русь, в запредельные дали,
А я до конца буду рядом с тобою.
Какие б шторма тебя не ожидали –
Судьба твоя станет моею судьбою.
               


   Падение в травы

Россия, Россия, когда же
Мы полною грудью вздохнём
И вместе на травы приляжем,
И от суеты отдохнём?

 Твоим иван-чаям да мятам
Полжизни отдать я готов,
Но лишь бы дышать ароматом
Пропитанных мёдом цветов.

Так хочется плотию бренной
Упасть в этот травный прибой,
Чтоб звонкой волной белопенной
Взлететь в океан голубой.

Но, видимо, доля иная
Написана мне на роду.
Не знаю, откуда, но знаю:
Я в травы не так упаду.

Я в них упаду над обрывом,
Свой путь завершив на бегу,
Навек остановленный взрывом
У Вечности на берегу.

И красными каплями брызнет
На травы всё то, чем я жил,
И скажут они: «Не полжизни –
Он всю её в нас положил».

И, может быть, этого будет
Достаточно – хоть на полдня! –
Чтоб ты задышала всей грудью,
Россия… Пускай без меня…


      



      Случай на охоте

Кончался день, и на его закате
Мороз крепчал и вьюга замела.
И нам пришлось найти на старой карте
Квадратики ближайшего села.

Мы бросили палатку до рассвета
(Кому бы в голову дойти сюда взбрело?)
И, продираясь через сети веток,
По компасу мы вышли на село.

Село… смешно сказать… одно названье.
Я не бывал ещё в такой дыре:
Пяток живых дворов среди развалин,
Зияющих на скорбном пустыре.

И постучались мы в окно избёнки,
Стоящей на околице села.
«Не заперто! – раздался голос звонкий, -
Входи во внутрь, кого Господь послал».

И мы вошли. На лавке, возле печки,
Седой старик дратвой чего-то шил:
То ли силки, то ли ремень уздечки,
Не знаю, в деревнях я мало жил.

- Здоров, отец! «Здоров, сынки, здорово».
- А можно ли спроситься ночевать?
   «Да ради Бога. Вот и снедь готова.
   Сейчас закончу – станем чаевать.

А вы пока согрейтесь, отдохните…»
И снова он склонился над дратвой.
А я подумал: «Боже Вседержитель,
Ведь это же я слышу голос Твой.

Ведь это как же нужно людям верить,
Чтоб посреди разрушенной Руси
Вот так легко открыть любому двери
И в дом впустить, о цели не спросив?»

…Потом мы пили чай и до рассвета
Неспешно разговор «за жизнь» вели.
И так мне согревала душу эта
Святая простота Святой земли.


               

            На холме

Вот и кончилось лето свободное,
Наступили осенние дни –
Над озёрными синими водами
Синим небом склонились они.

Все дороги, что мной были пройдены,
Все пути, что завещаны мне,
Завершаются здесь, среди Родины,
На высоком безлюдном холме.

Я гляжу с его древней вершины
На знакомые с детства места.
Понимаю я голос машинный
И язык пролетающих стай.

Понимаю я вечность мгновений
И мгновенную вечность веков.
Я над этой землёю осенней
Поднимаюсь, любовью влеком.

Эти нивы и нищие веси,
Города и могилу отца,
Свет небес, полумглу поднебесий –
Принимаю в себя до конца.

               
       Метель души

Когда становилось мне больно,
Когда становилось мне грустно,
Когда заметали метели
Раздетую душу мою,
Я шёл на пустынное поле
Под звуки морозного хруста,
Где снежные хлопья летели
Навстречу, как пули в бою.

И в той ледяной круговерти,
Под тяжестью ветра сгибаясь,
Как будто цепями опутан,
Гонимый к расстрельной стене, –
Не веря безумию смерти
И втайне надеясь на жалость,
Я думал о том, что кому-то
Ещё холоднее, чем мне.

И этот неведомый «кто-то»,
Житейской метелью забитый,
В тот миг становился мне братом
Так, словно мы шли с ним вдвоём.
И в душу входила забота,
И сердце пылало молитвой…
И я возвращался обратно  -
Воскресший!  -  в жилище своё.


               
Сказание о спасённом Храме

Не много лет прошло с тех пор,
Когда бурлили богоборческие страсти…
В одном из русских городов собор:
«Закрыть навек!» – постановили власти.

Во двор собора въехал грузовик,
Ощеренный стволами и штыками,
И комиссар, держа куражный шик,
Гортанно стал командовать стрелками.

Трещал мотор, разбрызгивая гарь,
Ломились в храм весёлые солдаты.
И в этот миг на звоннице звонарь
Во всю ударил в колокол набатный.

Призывный гул с крестов сорвал ворон.
Взорвал покой! И тут случилось чудо:
Со всех проулков и со всех сторон
К собору потянулись толпы люда.

И комиссар, с испуганным лицом,
Забыв про то, что есть он «властный орган»:
«Убить его! Заткнуть его свинцом!» –
Орал стрелкам, и за винтовки дёргал.

Раздался выстрел. И звонарь упал.
И ожила на стенке струйка крови.
Толпа вздохнула… Вздрогнула толпа, –
И вышел парень, больно хмуря брови.

Народу молча поклонился он,
Перекрестился и наверх взобрался.
И снова грянул колокольный звон, –
И снова выстрел со двора раздался.

Упал второй, и умер… Но за ним,
Уже всходил на колокольню третий.
И, может быть, секунду прозвонив,
Он тут же смерть под колоколом встретил.

А вслед ему уже четвёртый шёл,
Чтобы сгореть, подобно краткой искре,
Но лишь бы храму было хорошо…
И снова – звон. И снова следом – выстрел.

Звон… выстрел… снова звон – и вновь
Короткий, хлёсткий лай винтовки.
И по стене текла  не просто кровь,
А целые кровавые потоки.

Народ молчал. Народ спокойно ждал,
Когда освободится место свято,
И тут же из себя благословлял
На смерть того, кто ближе был к солдатам.

На колокольню поднимались мужики,
Девицы, бабы, дети, парни, старцы.
… И начали с ума сходить стрелки,
И комиссар скулил, заламывая пальцы…

Храм отстояли! Храм остался жить,
Сокрытый окровавленной стеною.
О, как хотелось бы мне с теми быть,
Кто отстоял его такой ценою.



















   Одинокий журавль

Журавль, отбившись от клина
Таких же, как он, журавлей,
Летел над безлюдной долиной,
Над стылым безмолвьем полей.

Пред ним простиралась уныло
Пустая небесная даль.
И некому, некому было
Понять его боль и печаль.

Летел он, уже не курлыча,
И даже внимать перестал
Хоть отзвуку милого клича
Навеки потерянных стай.

И нынче он не был той птицей,
Которой, сквозь бури и вихрь,
Россия привыкла гордиться
В пронзительных песнях своих.

О чём-то несбыточном грезя,
Летел он… пойми, дуралей,
Не нужен ты и безполезен
Один – без других журавлей.

Чтоб ожила эта долина
Теплом запрокинутых лиц,
Быть нужно частицею клина
Былинных, молитвенных птиц.

  Встреча с предками

Снова ночь. Я стою на пороге,
Лунным светом по пояс облит.
Снова слышу на древней дороге
Ожидаемый цокот копыт.

Ближе, ближе он с каждой секундой.
Заполняет он сердце моё
Нарастающим гулом, покуда
Не заполнит до самых краёв.

Это Русь объезжают дозором
Мои предки на ратных конях.
Вижу их своим внутренним взором,
А они – знаю! – видят меня.

Вот, ко мне приближается всадник
И, склонившись с резного седла,
Сквозь заросший травой палисадник
Подаёт мне могучую длань.

Здравствуй, предок. Я рад тебе очень,
Как и всем, кто стоит за тобой.
Знаю, встреча мне эта пророчит
Мой последний и праведный бой.

Но теперь ничего мне не страшно:
Это сладко – за Русь умирать.
Нынче стал я соратником вашим,
Принимайте меня в свою рать.
        Сеновал –ковчег

Чем глубже солнце в горизонт вгрузает,
Тем огненней над ним встаёт заря,
Как будто красный шёлк везут возами
И по пути роняют почём зря.

А я лежу на свежем сеновале,
По плечи утонув в сухой траве,
В такой истоме, что уже едва ли
Мне сдвинуться левей или правей.

Мой сеновал незыблемым ковчегом
Плывёт среди бушующих миров,
Засыпанных безвидным, чёрным снегом,
Которым даже души замело.

А мне от жизни большего не надо:
Ничто не омрачает мою мысль,
Душа исполнена спокойствия и лада,
И не спеша летит в святую высь.

И ход веков осмыслен и понятен,
И мудростью насыщен всякий миг,
И нет уже на Солнце тёмных пятен,
И люди просто видятся людьми.

И так мне хочется любого взять за плечи,
И, пригласив к себе на сеновал,
Сказать ему: «Смотри, смотри, вот – Вечность,
Я сам об этом час назад не знал».

         Красота былинная

Ах, с какими елями среди русских ельников
      Можно было встретиться в лесах! –
Грозные, как бороды у скитских насельников,
      Только не внушающие страх.

А берёзы нежные… Ох, уж те берёзыньки,
     Жившие в любом березняке! –
Взглянешь, даже исповдоль, и заблещут слёзыньки
     На мужской щетинистой щеке.

А дубы какие можно было встретить,
     Эх, да на поляночках лесных! –
Взгляд на них задержишь, и до самой смерти
     Будут приходить они во сны.

Аханьки да оханьки… Ну, а толку, толку-то?
     Неужели было и прошло?
Неужели в русских нас это всё умолкнуто
     И быльём бурьянным поросло?

Не уж! Коли помним мы красоту былинную
     И тропинки к ней из русских сёл –
Эту землю Русскую, эту Русь старинную
Даже в дебрях города мы в себе несём.


               




 На поле Куликовом

Когда на бронях засверкали
Скупые капельки росы,
Конечно, мы ещё не знали,
Куда судьба качнёт весы.

Силён был враг. И даже очень.
Его сражаться – не учи!
И выедали наши очи
С востока бьющие лучи.

Но мы уверенно стояли –
И каждый в землю прорастал,
Надеясь не на крепость стали,
А крепко веруя в Христа.

Да, нам нужна была победа –
Мы с тем и вышли в свой поход,
Но, в то же время, каждый ведал:
Не нам решать его исход.

Пусть будет всё, как нужно Богу!
Коль победить дано не нам,
Умрём и вымостим дорогу
Другим, достойнейшим, полкам.

Не зная, как свершится битва,
Мы точно знали: с нами Бог!
И, окропя себя молитвой,
Мы в бой пошли. И Бог помог.

…Пускай играет рок с весами,
Но помни, Запад иль Восток,
Что ты сражаешься не с нами,
А с Сыном Бога – со Христом.


               

     Русская весна

Искренний мартовский ветер
Веет наплывами грёз.
Тихо качаются ветви
Спящих под снегом берёз.

       А где-то на море ревёт ураган
       И волны охапками в берег бросает,
       И отвечают ему берега
       Всеми, доступными им, голосами.

Тихо подходят капели
На серебристых ногах –
И соловьиные трели
Снятся берёзам в снегах.

       А где-то, сметая жилища людей,
       Ломая привычный покой и порядок,
       Больнее, чем в тело железо гвоздей,
       Вонзаются в землю занозы торнадо.

Скоро в сугробах опавших
Первый ручей запоёт.
Тихо готовятся пашни
Принять во чрево своё.

       А где-то потопы бурлят по земле,
       А где-то земля сотрясается дрожью,
       А где-то, где не было их сотни лет,
       Идут снегопады возмездием Божьим.

Тихо плывёт над Россией
Первый весенний восход.
Боже! Скорей принеси ей
Свежесть оттаявших вод.

Пусть эта влага вольётся
В жилы священных полей,
Пусть на их лоно прольётся
Свет благодати Твоей.


               Живой монолит

Преклоните колена,
                снимите помятые шлемы,
Но мечи пред собою держите,
                как держится древко креста.
Братья! В эту секунду,
                пред братской могилою, все мы,
Все, кто вышел из битвы живой,
                налагаем печать на уста.


Мы не будем давать обещаний
                и клятв непосильных:
Просто нет нам нужды обещать
                эту землю сильнее любить.
Ибо, каждый из нас –
                это клеточка тела России,
И вне тела её нам и дня,
                даже краткого дня, не прожить.


Мы сейчас помолчим
                у подножья святого кургана,
Под которым лежат наши братья,
                стяжавшие высшую честь –
Умереть за Россию,
                закрыв её от урагана…
Помолчим, – и в сердцах заглушим
                раздражение, злобу и месть.


Мы не мстители, нет.
                Мы вершители воли Господней.
И враги пусть боятся не нас,
                а Того, Кто за нами стоит.
Русь Святая жива потому, что
                –  внемлите! – сегодня
Преклоняет колена пред Богом не рать,
                а живой монолит.


               


   Звезда над тройкой

Отошли снегопады над Русью,
Оттрещали морозы над ней.
Было всё. Только думаешь с грустью:
«Жаль, что не было звонких саней».

Жаль, что не было троек летучих,
Коренных-пристяжных лошадей,
Грациозных, красивых, могучих,
Разгоняющих сон площадей,

Разрывающих сеть переулков,
Уносящихся в снежную даль
Необузданно, весело, гулко…
Всё не жалко, но этого – жаль.

Ничего, всё равно это было,
Пусть не въяве, так в сердце моём.
…Вот, опять пристяжная кобыла
С коренным заиграла конём…

Никогда не понять иноверцам
Эту песню былинной езды,
Как не выжечь из русского сердца
Блеск дрожащей над тройкой звезды.


               



    Вечернее правило

Приготовлю место для молитвы,
Затеплю лампадку у икон,
И, её сиянием облитый,
Сотворю я первый свой поклон.

Как обычно, с трепетом сердечным,
Первое: «Помилуй!» – пропою.
И наброшу первую уздечку
На слепую с детства плоть мою.

Но она перед святой иконой,
Как обычно, встанет на дыбы, –
Плетью Покаянного Канона
Я её заставлю смирной быть.

Я вложу насильно в её губы
Удила железные молитв.
Я с ней буду жёстким, буду грубым –
Пусть она от боли заскулит.

И когда она, как перед плахой,
Ляжет, покорённая, у ног,
Я душе скажу: «Иди без страха.
Ты свободна. Ждёт тебя Твой Бог».


               




    Девы-старушки

Закат разгорался огнищем,
А мы всё сидели на брёвнах,
А мы под гармонику пели
Про пули, что во поле свищут,
Про девушек, верных и скромных,
Крещённых в кровавой купели.

Поодаль стояли старушки –
Те самые девы из песни,
Которых мы славили хором.
А купол старинной церквушки
Над ними блестел, как предвестник
Покоя, грядущего скоро.

Давно отзвучала Вечерня,
А вечер всё длится и длится,
Как память о павших мужчинах.
И свет неземного свеченья
Обрамливал женские лица,
Дрожа на их скорбных морщинах.

О русские девы-старушки,
Хранящие верность солдатам,
Погибшим за Божьей работой, –
Вы снова вернётесь в избушки,
В которых с иконами рядом
Висят пожелтевшие фото…

               

               
         Не будет!

Вот, уходит последняя рота
На кровавые передовые.
Вот, скрываются за поворотом
Замыкающие рядовые…

Шли в смертельную битву мужчины,
Безымянные русские парни,
И ложились на дно той пучины
Как плотины гранитные камни.

Шли они по военным дорогам,
Умирали, от боли шалея…
Сколько их, предстоящих пред Богом
В ослепительно белых шинелях!

Если б вдруг загорелись их нимбы
В одночасье – все сразу! – на небе,
Мир сгорел бы от света их, либо
Он бы тем, чем является, не был.

Он бы каялся, грех отвергая,
День и ночь не вставая с коленей.
Он рыдал бы от края до края
В каждом городе, в каждом селенье.

Но не будет тебе сего чуда,
Мир лукавый, погрязший в трясине
Своих собственных ядов, покуда
Не поймёшь ты значенья  России.
Последнее сражение

Небо померкло в сражении –
Стало не видно солнца.
Полностью в окружении
Горстка бойцов дерётся.

Нет уже сил держаться
И далека подмога.
- Братья! Мы будем сражаться.
   Пусть даже нас немного;

   Пусть уже с каждой секундой
  Смерть к нам всё ближе и ближе;
  Пусть, даже самой скудной,
  Нету надежды выжить.

  Нет о пощаде и речи,
  И не нужна нам жалость –
  Только б не дрогнуть в сече
  И умереть, сражаясь.

  Братья! любой достоин
  Выдержать эти нагрузки:
  Ведь и один в поле воин,
  Если он с Богом и – русский.

  Да, нас уже немного,
  Но до последнего верьте:
  Братья! у Русского Бога
  Каждый из нас безсмертен.


Коли вертится планета

Никогда она не уходила,
Никуда она не пропадала,
Русская  загадочная сила –
Внешний свет Божественного дара.

Русь Святая есть, была и будет,
И не может в мире быть иначе:
Просто постепенно слепнут люди, -
А святое видит только зрячий.

Кто, безумный, выдумал про это:
Будто Русь погибла от безсилья?
Да ведь, коли вертится планета,
Значит, есть на ней еще Россия!

Значит, есть Святая Русь на свете,
Коль цветут сады, щебечут птицы,
Всходит солнце, дует свежий ветер,
Сыпет снег, и ёлка детям снится.

…Если ж рухнут ваших рук деянья
И свернутся небеса, как свиток,
Вот тогда, сквозь смертные рыданья,
Вы и скажете, что Русь убита.

А пока… пока вы, как в трактире,
Веселитесь, ешьте, пьёте, спите,
Русь Святая молится о мире,
Всех сзывая в Божию обитель.
           Великое родство

Россия! – мать моя, сестра моя, супруга…
И эта истина, мой путь земной храня,
Врезается мне в душу, как подпруга,
В подбрюшие походного коня.

Хранимый Родиной в годину лихолетий
И в краткие минуты торжества,
Живу на этой пламенной планете
С сознанием великого родства.

Несу в себе достоинство народа,
Стяжавшего Божественную цель.
И даже эта русская природа
Запечатлелась на моём лице.

Во всём я вижу признаки величья:
В способности легко и просто жить,
В смиренном, даже к боли, безразличье,
В умении сражаться и любить.

Когда я шёл просторами  России,
То, как бы ни была дорога далека,
Повсюду мне с любовью подносили
Ковригу хлеба с кружкой молока.

И не было дороже этой пищи,
Дарованной от праведных трудов
Святой земли народом полунищим,
Который каждому во всём помочь готов.

Я часть его. Я этого же рода.
Но нет судьбы, наверно, тяжелей,
Чем быть частицей этого народа,
Живущего на праведной земле.

Но с радостью, как за оплечья плуга,
Берусь за этот непосильный гуж:
Россия, ты мне – мать, сестра, супруга,
А я – твой сын, твой брат, твой верный муж.


               
     Дом за гранью

Эх, хорошо бы, хорошо бы,
Коснувшись Вечности щекой,
Услышать вдруг знакомый шёпот
Ветлы, склонённой над рекой;

И вдруг увидеть там, за гранью,
Такой родной, уютный дом,
И у окошка, за геранью,
Тебя увидеть в доме том;

Взойти привычно на ступени,
В походке радость не тая,
И, миновав привычно сени,
Сказать: «Ну, здравствуй. Это я»;

И услыхать под кровлей дома,
Как ты, оставив все дела,
Ответишь преданно и скромно:
«Любимый, я тебя ждала»;

И, взявшись за руки, как прежде,
Вдвоём пойти на Страшный Суд
В неумираемой надежде:
Любовь и вера нас спасут.


               
               

         Святая межа

Слушай, сынок, я тебе расскажу
Правду о жизни – жестокой, как плети,
И покажу ту святую межу,
Что отделяет безсмертье от смерти.

Выйдем-ка в чистое поле, сынок.
Видишь пологие эти курганы,
Эту речушку и этот лесок,
Этих оврагов глубокие раны?

Видишь взрыхлённую плугами зябь?
Руки в неё погрузи осторожно
И попытайся уверенно взять
Горсть размягчённой земли придорожной.

Ком этой плоти к губам поднеси.
Чувствуешь привкус железа и крови?
Это естественный привкус Руси.
Что же ты хмуришь, сынок, свои брови?

Знаешь ли, сколько за тысячу лет
Страшных боёв на земле этой было?
Столько, что всякой, не русской земле,
Их бы на сотню историй хватило.

В этой земле твои предки лежат,
Все, за последние десять столетий! –
Это и есть та святая межа,
Что отделяет безсмертье от смерти.

Если ты примешь их жизнь, как свою,
Если себя ты увидишь стоящим
Правофланговым в их ратном строю,
Значит, ты вечность при жизни обрящешь.

Если же ты равнодушно пройдёшь
По вековечному бранному полю,
Что ж, значит, ты прежде смерти умрёшь…
Сам выбирай. Я тебя не неволю.



Последняя милость

Затянуло луну облаками,
Лишь от снега немного светло,
И опять над седыми лугами
Ледяною крупой замело.

Ничего: даже в этой погоде
Несказанная есть благодать.
Всё на свете когда-то проходит,
Но когда? – безполезно гадать.

Может быть, для меня и не будет
Ни рассвета, ни чистых небес,
И уже никогда не разбудит
Моих чувств зеленеющий лес;

Может, эта весенняя сырость
Да ослепшая в небе луна –
Та последняя  светлая милость,
Что мне Господом в жизни дана?

Потому, эту стылую землю,
Прежде, чем я уйду навсегда,
Возлюблю, воспою, восприемлю
Как безценный Божественный дар.


               
     Призови меня!

Я провижу тебя всю в крови,
Но до самых глубин озарённой.
Призови меня, Русь, призови
Под хоругви свои и знамёна!

Ты доверь мне свои образа
В драгоценных окладах и в медных –
Я тебе возвращу их назад
Облачёнными в ризы победы.

Вот уж кони с аллюра на рысь
Переходят, в предчувствии сечи.
Русь Святая, рискни – обопрись
О мои современные плечи.

Я несу каждой  клеткой своей
Силу предков в изнеженном теле.
Прикажи, и я буду сильней
Во сто крат, чем на самом-то деле.

Будь спокойна: до ныне мой дух
В кольца бранной кольчуги окован.
Призови меня, Русь, – я приду,
Как на поле пришёл Куликово.

Я впитал в себя ратный хорал
Бородинского вечного боя.
Я под Прохоровкой умирал
Чтоб навеки остаться с тобою.

Дай мне право священной любви:
Как всегда – со Святого амвона
Призови меня, Русь, призови
Под хоругви свои и знамёна!








Тайнослышимый звон

Соловьиная песня не спета
В нашей жизни ещё до конца –
Светозарностью майских рассветов
Переполнены наши сердца.

И как будто на праздник престольный
Или, в поле, на яблочный Спас, –
Тайнослышимый звон колокольный
Небеса изливают на нас.

И какие бы грозные тучи
Не клубились бы возле души,
Этот звон, несказанно певучий,
Невозможно уже заглушить,

Ибо он неотмирен и вечен,
И не скажешь ему: «Не гряди!»;
Даже, походя будучи встречен,
Он уже не умолкнет в груди;

Он вливается полною мерой
Даже в душу, что насмерть пуста.
Этот звон – Православная вера,
Вечный глас Иисуса Христа.


               



      Уставший человек

Закончилась Вечерня. До утра
Сейчас погаснут лампы и лампады.
Две женщины стоят у Царских Врат –
Две жизни, две судьбы, две скорбных правды.

Стоят и ждут, когда из алтаря
Их духовник, разоблачившись, выйдет.
Душевной болью их глаза горят,
Но эту боль – кто кроме Бога видит?

И чем поможет им уставший человек?
Пусть он и в рясе, виды повидавшей,
С монашеской скуфьёй на голове,
И всё же, всё же – человек уставший.

Вот, тихо он выходит на амвон,
Натруженную спину чуть сутуля.
И даже видно: до предела он
Работу выполнил свою святую.

Но тут же, в трёх шагах от алтаря,
К нему чужое горе приступает:
Две женщины о чём-то говорят, –
А он всё слушает и головой кивает.

Они смолкают, бедные, в слезах, –
А он им говорит одну лишь фразу.
И вдруг – о чудо! – прямо на глазах
Глаза двух женщин оживают сразу.

Они светлы! – как будто бы во век
Им жизнь не представлялась злой и серой…
Чем может им помочь уставший человек?
Да всем… когда за ним Господь и вера.



       Воскрешение Руси

Горела земля, становясь пепелищем,
И не было в мире десницы щадящей,
И смерти улыбка, луной восходящей,
Жестоко сверкала над каждым жилищем.

И жёны вопили: «Спасенья ищите!» –
И мёртвых младенцев до срока рожали.
И звёзды от ужаса в небе дрожали,
Как будто бы тоже нуждались в защите.

Россия опять покрывалась крестами,
Но только – не храмов, а новых погостов.
И мнилось: она, как обглоданный остов,
Теперь будет вечно лежать под кустами.

Враги расстилали кровавую скатерть,
Справляя над Русью смертельную тризну…
И в это мгновенье на нашу Отчизну
Всегда нисходила с Небес Богоматерь.

Она простирала Пречистые Руки
Над этим своим, Богоданным, уделом.
Она проходила в сиянии белом,
Венцы одевая на принявших муки.

И Русь оживала, как зёрна под солнцем:
В разрушенных градах, по весям сожжённым
Рожать начинали спасённые жёны
Святых и поэтов, Князей, полководцев.

И там, где, казалось, ничто не разбудит
Убитой земли, – там с удвоенной силой
Россия молитву опять возносила…
Так было, так есть и – внемлите! – так будет.



    Священная дань

Я уходил в заоблачную даль…
Стоящий по ту сторону страданий,
Я в полной мере понимал тогда
Значение священной этой дани.

Земля вокруг от крови стала влажной
И небо разъедал пожарный смог,
Но это было всё уже не важно –
Я выполнил, я выполнил свой долг.

На бранном поле, мёртвый, я лежал,
Как на достойном погребальном ложе,
И видел: моё имя на Скрижаль
Своим перстом наносит ангел Божий.

И потому я был уже спокоен,
Готовый перед Господом предстать –
Не просто за  Россию павший воин,
Но воин победившего Христа.

Я умер за тебя, Святая Русь,
И кровь моя, что пролил я без звука,
По слову твоему пред Богом пусть
Мне будет моей верности порука.

Благодарю тебя, мой Искупитель,
За смерть свою и за Твою любовь.
Прими меня… прими в Твою обитель.
А Русь Святая – примет мою кровь.


               















               
     Плотью единой…

По дороге – одной на двоих –   
Шли мужчина и женщина вместе,
Вроде рядом, но так, будто их
Разделяло сто вёрст или двести.

Было видно, что муж и жена,
А ещё: что семейная драма
Между ними стоит, как стена…
Но дошли эти двое до храма.

И вошли они молча в притвор,
Неуверенно, чуть ли не боком.
И вошёл вместе с ними раздор,
И предстал вместе с ними пред Богом.

Но, казалось, семейный недуг
Навсегда их враждою обрамил –
И смущал их неприязни дух
Даже здесь, в этом Божием храме.

Ничего не менялось вокруг,
Шла своим чередом Литургия.
Но внезапно услышал супруг
Будто Кто-то сказал: «Помоги ей».

Чуть качнулись в тот миг образа,
Воздух стал на мгновенье упругим:
«Помоги ему», – Кто-то сказал
Властным голосом в сердце супруги.

Всё осталось на прежних местах,
Только, словно растаяла льдина…
После службы из Дома Христа
Вышли двое – но плотью единой.


               

               

            Гроза и храм

По  небу в тот день словно танк пропахал –
Такие в нём были отвалы
Из туч грозовых, аж тряслись потроха
От страха, – хоть прячься в подвалы.

Но даже стогов я не видел вокруг,
Дела мои были плохие:
Я в поле открытом остался сам-друг,
Один на один со стихией.

А дура-гроза набирала разгон,
Трещала, как в печке поленья…
Но вдруг я услышал церковный трезвон
И понял, что где-то селенье.

И я побежал на живой этот звук,
И, мигом взлетев на пригорок,
Большое село я увидел внизу
И белые стены собора.

Ох, как я стремился в тот чудный собор,
Грозу ощущая спиною!
И гром – только-только входил я в притвор –   
Снарядом рванул надо мною.

Подобной грозы я вовек не видал:
Как будто в бою рукопашном
Вне храма ревели огонь и вода.
Но в храме – всё было не страшно.




               

   Ночной монастырь

Вот, опять начинается день
После долгой молитвенной ночи –
День, похожий на множество прочих…
Сердце! крепкие латы надень.

Видишь дней этих вражию рать,
Приступившую сомкнутым строем?
Так, давай же вниманье утроим.
Сердце! надо нам насмерть стоять.

Подними свой молитвенный щит,
Облекись покаянной кольчугой,
Препояшься поклонами туго –
Пусть уж лучше хребет затрещит,

Пусть собьётся дыханье твоё:
Ничего, это всё поправимо,
Лишь бы только ударило мимо
Страстных помыслов злое копьё.

Не ронять бы духовной узды,
И душою о пост опереться, –
Нам бы только с тобой, моё сердце,
Продержаться до первой звезды.

Нам бы только без тяжких утрат
В свой ночной монастырь возвратиться,
Где мы будем рыдать и молиться,
И поклоны творить до утра.


               
   Белой сетью…

Белой сеть белый снег
Уловил берёзы,
И «разделал под орех» –
Просто смех и слёзы.

Сыпет, будто в закрома,–
Аж кипит работа.
То ли осень, то ль зима? –
Не понятно что-то.

А ведь на календаре
Дело-то к апрелю,
И пора бы на дворе
Снегу стать капелью.

Вот уж, истинно, весна
Где-то отдыхает,
Или всё ещё со сна
Чешется, вздыхает:

Мол, посплю ещё часок…
Нет, родная, хватит.
Коль пришёл тебе твой срок,
Надевай-ка платье,

И берись-ка ты сама
За свою работу.
А то – осень иль зима? –
Не понятно что-то.
               


    И если бы не это…

Святая земля! И люди святые
Издревле на этой земле обитают.
И если бы Русь не была бы Святая,
Где нынче стояли бы орды Батыя?

И где б утвердила сапог Тамерлана
Фортуна – слепая прислужница ада?
И кто бы сейчас поминал Бонапарда,
Как ярко сгоревшего в прошлом тирана?

И если бы стал императором Гитлер –
В своём самозванстве непризнанный Арий –
О, как бы сверкнули в планетном пожаре
Зигзаги двух молний рунических литер?

Такие движения орд и народов
Когда-то давно бы всё перемесили.
И только с явлением миру России
Всё стало иначе: надёжно и твёрдо.

Стоит она, будто утёс в океане,
Порой – до основы дрожа под штормами,
Порой – до вершины сокрыта волнами.
И всё же, пока она в бездну не канет,

В бушующем мире, сквозь визги и топот,
У каждого, кто возжелает покоя,
Есть право, коснувшись утёса рукою,
Взойти на него и спастись от потопа.

Святая земля!.. Она Богом хранима,
Покуда святая. И если б не это,
Давно бы прошло погребение света
В карающем рёве трубы Херувима.








               
      Дорога на Русь

Млечный Путь опоясал небо –
Этот чёрный подрясник Руси.
И вершится Вселенская треба:
Всё, что хочешь, у Бога проси.

Зажжены уже звёздные свечи,
Лёг на озеро лунный убрус,
И давно с нами ждёт уже встречи
Путь, который выводит на Русь.

Дай мне руку твою, и пойдём мы
Прямо в ночь этим травным путём, –
И каким бы он ни был бы тёмным,
Он намного светлее, чем днём.

Ведь на этой дороге душевной
Нет ни боли, ни кухонных дрязг,
И не слышим на ней совершенно
Городов отупляющий лязг.

Только с нежностью тонкого ситца
Ветерок может плечи обвить –
И ничто не мешает молиться,
И ничто не мешает любить.

Ты светлеешь, как Путь этот Млечный,
Я лишь взглядом к тебе прикоснусь…
Так давай же идти с тобой вечно
По дороге, ведущей на Русь.

       Черта

Как-то, на опушку
Выйдя из дубрав,
Встретил я церквушку –
Деревенский храм.

Безупречно ровен,
Чёрен, как лузга,
Обветшалых брёвен
Вековой загар.

А в оконной нише –
Словно перламутр…
И, перекрестившись,
Я вошёл во внутрь.

Шаг ступил и замер,
Как перед чертой,
Перед образами
Древней церкви той.

Пристально глядели
Мне глаза в глаза –
До глубин задели! –   
Эти образа.

Русских Страстотерпцев
Вдруг я понял взгляд –
И вонзилась в сердце
Русская земля.

С небывалой силой
Позвала к Христу…
И переступил я
Через ту черту.

 

 Видение на поле боя

Смерть наступила внезапно –
Я даже не понял, как?
Только тротиловый запах
На мёртвый песок стекал.

Только зловещей вязью,
С точкой от раны в конце,
Кровь вперемешку с грязью
Стыла на мёртвом лице.

А надо мною небо
Выло горячим свинцом.
- Господи! Я же не был
Мужем ещё и отцом.

Я не успел налюбиться
В двадцать неполных лет.
Я не успел набродиться
Вдоволь по этой земле…

Вдруг, будто звон с колоколен,
Голос раздался с небес:
«Радуйся, русский воин!
Этот венец – тебе!»

Поднял я мёртвые очи…
Господи! это ж не сон!
В небе, разорванном в клочья,
Вижу я ангелов сонм.

Вот, они ближе и ближе –
Входят в наш сумрак земной.
Господи! Боже мой, вижу:
Это идут за мной!



            И ты, и Россия

Ты и Россия – одно и то же.
Но если б не крест на твоей груди,
Не была б ты на Россию похожей,
Как брызги дождя на осколки градин.

И лишь потому, что вы две христианки,
Причём, православных – во всём до конца,
Вы так однозвучны, как вздохи тальянки
В руках деревенского доки-певца.

И ты потому мне жена и подруга,
Что Родиной-матерью стала мне Русь.
И если вы, вдруг, не поймёте друг друга,
Я сердцем своим на куски разорвусь.

Но слава Всевышнему Господу Богу,
Что сердце моё – как алмазный кристалл:
Его расколоть даже пули не смогут,
Покуда вы обе – невесты Христа.

И даже на фронте я буду спокоен –
До смертной черты моей жизни земной
Со мной ничего не случится, доколе
И ты, и Россия стоите за мной.



         Не я, а – Ты!

Решаем: если б да кабы…
И тот ли выбран путь?
И спорим, спорим, быча лбы,
Какой России нужно быть,
Чтоб вырваться из пут.

И среди этих важных тем,
Под поднятый вопрос,
Мы забываем, между тем,
Что все мы – братья во Христе.
Так, пусть решит Христос.

Пройтись бы пламенной строкой
По белому листу,
Чтоб снизошёл на Русь покой…
Но, может, именно такой
Она нужна Христу:

Больная, нищая, раба,
С оплёванным лицом,
В лоскутьях порванных рубах,
Молящаяся на гробах
Перед своим Творцом.

Я вижу так Россию-мать:
Монастыри, скиты,
Святой народ, святая рать…
Но, Господи, не мне решать.
Не я, не я, а – Ты!

Какая Русь Тебе нужна.
Такую и приму:
Пускай врагом поражена,
Пускай до пепла сожжена,
В крови, в огне, в дыму.

Дай понести её любой
И всякой дорожить, –
С какой бы ни было судьбой
Любить её перед Тобой
И просто ею жить.


               

               
  В ожидании конца

А дело шло уже к утру
И влагой набухали куртки.
Мгновенно гасли на ветру
Изжёванные в кровь окурки.

Но, невзирая на ветра,
У губ налипнувшие скотчем,
Они твердили до утра,
Что всё решится этой ночью.

Что ни когда-то, а сейчас
Придёт Господь с небесной свитой
И даст «добро» на трубный глас,
И небеса свернёт, как свиток.

Но не свершилось ничего.
Настало утро, как обычно,
И безконечной бечевой
Тянуться стал народ столичный.

И те, что ждали, по домам
Ушли, неся души оковы…
А рядом ожил Божий храм –
Раздался благовест церковный.

И в этом храме Божий люд,
Творя молитву неустанно,
Знал, как и те, что Страшный суд
Придёт, и мёртвые восстанут.

Но в этом знании своём
Не ждал он, а труждался Богу,
Чтоб этой ночью, этим днём
Мир простоял бы… хоть немного.



               
               Видение

И сорвалась звезда с небес,
И лучами пронзила землю,
И в глазах овдовевших невест
Стало тесно солёному зелью.

Завертелась воронкой судьба
Мужа, сына, приятеля, брата –
И под вой одичавших собак
Возвратила их, мёртвых, обратно.

Стал обыденным ядерный вал,
Оскоромленный в роковых ритмах.
И свой смысл потеряли слова,
Не нашедшие места в молитвах.

Содрогнулся расколотый мир,
Возопил к опустевшему небу:
«Всё, что хочешь, расплатой прими,
Только гибели нашей не требуй!»

Но стоял на земле уже Тот,
Кто смиренно сказал им однажды:
«Этот огненный смертный потоп –
Утоление вашей же жажды».

…Открываю от страха глаза.
Что со мной происходит и где я?
В доме – тихо. В углах – образа.
Значит, это всего лишь виденья?

Нет на небе зловещих комет…
Но прошу Тебя, Господи: дай мне
Ничего не забыть в тот момент,
Когда вновь прикоснусь к Твоей тайне.







                Сыновья

Вот, уходят, уходят из отчего дома
Повзрослевшие вмиг сыновья,
По дорогам России другими ведомы,
Как по срезанным стеблям жнивья.

В кровь порою разбиты их лица и души,
И рубцы покрывают сердца.
И как часто их злое безсилие душит
Безнаказанностью подлеца.

Их порой опаляют военные грозы
Так, что нечем бывает дышать.
А порой их ломают безплодные грёзы –
И ломается напрочь душа.

Ничего, сыновья, это всё поправимо –
Лишь бы вы не прошли в трудный час
Мимо Божьего Храма, а стало быть, мимо
И России, и  Бога, и нас.

Вы поймёте потом, пролетев русской тройкой
По ухабам житейских дорог:
Всё теряет свой смысл – не теряется только
Память предков, Россия и Бог.




            Письмо солдата

Я оставил тебе, родная,
Честь свою, как святой талисман,
И её сохранишь ты, я знаю,
Как хранят посвящение в сан.

Где бы ни было – в царских палатах
Иль в избе, что углами проста –
Будь достойной женою солдата,
Отдающего жизнь за Христа.

Не пеняй на судьбу свою вдовью:
В мире нет величавей столпа,
Чем покрытая мужниной кровью
Православной солдатки судьба.

Ты не бойся ночных одиночеств
И не дай своей воле сомлеть,
И молись обо мне дни и ночи,
Чтобы праведно принял я смерть;

Чтобы дух я свой приуготовил
К встрече с Богом в последнем бою;
Чтоб хватило мне пролитой крови
Жизнь омыть – и свою, и твою.

…Коль останусь живым я и здравым,
Через Бога хранимый тобой,
Знай, что ты подарила мне право
На ещё один праведный бой.


               

      Земля последних христиан

Может, потому, что Русь Святая
Им виднее в Китежской воде,
Журавли, над миром пролетая,
Не курлычут больше так нигде…

Матушка Святая Русь, Россия –
Родина особенных людей.
Есть болезнь такая – ностальгия:
Только русские подвластны ей.

И не только где-то за границей,
Но и дома – с Родиной вдвоём – 
Нам, порой в ночных кошмарах снится,
Будто бы теряем мы её.

И в поту холодном просыпаясь,
Видим: слава Богу!– вот она.
И слеза невольная, скупая
Душу прожигает нам до дна.

За Россию умирать не страшно,
Вместе с ней не страшно страшно жить:
Потреблять одни сухие брашна
И одну простую воду пить.

Почему так? Я и сам не знаю,
Хоть до мозга костного – русак,
Но на ней до смерти б я звонарил
Где-нибудь в скиту, в глухих лесах,

И не помышлял бы лучшей доли…
Боже, сколько в мире разных стран! –
Ни в одной нет искренней раздолий,
Чем в земле последних христиан.

…Может, потому, что Русь Святая
Им виднее в Китежской воде,
Журавли, над миром пролетая,
Не курлычут больше так нигде.


               



               


               
                Вселенная  «Россия»

Сижу над речкою и слышу говор струй,
Улавливаю шёпот камышинок,
Смотрю, как тихо к моему плывут костру
Бутончики проснувшихся кувшинок.

И ничего вокруг меня на сотни вёрст:
Ни Франций, ни Израилей, ни Сирий,
Ни Марсов с их Венерами, ни звёзд,
А лишь одна Вселенная – Россия.

Но мне достаточно сейчас её одной,
Чтоб ею, всё, что есть во мне, измерить –
И высоту моей души, и её дно;
Чтобы любить, надеяться и верить.

И всё, что я имею, и давно имел,
И что иметь я буду в жизни тленной,
С меня смывает, как со школьных досок мел,
Рука моей единственной Вселенной.

Свободный от всего, не молод и не стар,
Лечу, лечу, лечу я в глубь России,
Как эти искорки из моего костра
Взлетают ввысь – без страха, без усилий.


               
               

           Россия в слезах

Сечёт по лицу то ли дождь, то ли снег –
Небесная влага течёт по щекам.
И слёз этих вечных достанет на всех,
Как их доставало прошедшим векам.

Россия в слезах… На бревенчатый храм,
На крыши давно ещё рубленых изб,
На крылья крестов перекошенных рам
Слетают слезинки и капают вниз.

Наверное, кто-то сказал бы: «Зима
Никак не уступит весне своих мест».
Но это не так: это плачет сама
Россия – игуменья Божьих невест.

Вселенская ночь глубока и глуха,
Но нет на земле ожиданья сильней –
И ждут они, ждут своего Жениха,
Всё время держа наготове елей.

Уже от Него приходили сваты,
Уже принесли они им по кольцу…
Невесты Его – это души святых,
И их ожиданье подходит к концу.

Россия в слезах… Отчего ж она льёт
Потоки небесных очищенных слёз?
От радости, что, наконец-то, грядёт
Жених дочерям её – Вечный Христос.

         Ты есть!

Люблю тебя, моя Отчизна,
Любовью чистой и простой.
Голубоглаза, златоризна,
Светла небесной красотой.

Пока ты есть, я, даже, мёртвый
В твоих просторах буду жить.
Мне  дорог, даже, этот сор твой,
Что вдоль твоих дорог лежит.

Я становлюсь надолго болен,
Срываюсь в крик, теряю сон,
Когда с церковных колоколен
Не слышу я твой перезвон.

Не дай мне Бог тебя лишиться
Хотя бы и на краткий миг –
Металл, и тот, начнёт крошиться
В руках трясущихся моих.

Любовь к тебе не объяснима,
И не прошу тебя: «Ответь…»
Но без тебя невыносима
Не только жизнь, а даже смерть.

Ты есть! и этого довольно,
Чтобы могла моя душа
Легко, безстрашно и привольно
Планетным воздухом дышать.

      Земля на руках

Земля Руси – особая земля.
И я, под звон сердечного веленья,
Стою на ней, как в храме, на коленях,
О милости её ко мне моля.

Я не ходил за плугом и сохой –
Вела меня дорога городская,
Но ком земли, пусть даже и сухой,
Лежит в руке, теплом её лаская.

Я этот ком в ладонях разотру,
Да так, что борозды пройдут по коже –
Ведь ничего нет на земле дороже,
Чем плоть родной земли на коже рук.

Я с них крупинку Родины слизну
И проглочу, как ценное лекарство.
И вдруг почувствую такую новизну,
Что даже луг покажется мне Царством.

Какой бы ни была моя судьба,
Она в сто крат заморских судеб краше,
И хлеб Руси вкуснее, чем хлеба,
Быть может, лучших, но не русских пашен.

Всё потому, что Русь моя чиста –
По ней так часто ходит Матерь Божья,
И вся она – священное подножье
Престола Вседержителя Христа.


      Запах прошлого

Лемех плуга от кромки отваливал
Земляные сырые пласты…
Я стоял у межи и улавливал
Запах стали и прелой листвы.

И всё чудился мне в этом запахе
Позабытый родной аромат,
И пытался скрепить я, как запонкой,
Моей памяти закрома.

Извивался ужонком под лемехом
Истекающий соками грунт, –
Но стояла окованным пленником
Память сердца, томя мою грудь.

Вдруг под грунтом с приглушенным скрежетом
По металлу прошёлся металл –
И напомнил он мне о пережитом,
Будто вожжи на сук намотал.

И тогда во мгновение вспомнил я:
То же поле и та же межа,
Под такими же влажными комьями
Мои мёртвые братья лежат.

Запах стали и запахи осени
Шли в накат, за волною волна.
Ох, не просто, непросто далось оно –
То святое сражение! –  нам.

Не со мной это было… Не спорю я…
Но в душе не взрастает быльё –
И храню я в себе не историю,
А всех предков, кто делал её.

Вот, стою без обычного лоска я,
Помня всё, через столько веков:
Поле, поле моё Куликовское! –
До чего же ты недалеко.


               



















      Надо верить!

Дни непогожие, будто гранит,
Давят, все планы ломая…
Долго и нудно идут эти дни –
Нет ни конца им, ни края.

Льдистая слякоть стучится в стекло,
Хлещет безжалостным стеком.
Больше не верится в свет и тепло –
Верится в дождь, что со снегом.

Кажется, что никогда не взойдёт
В небе горячее солнце:
Будет теперь полудождь-полулёд
Вечно стучать за оконцем.

Но, разрывая завесу из туч
(Небо – смотри! – голубое),
Всё поднебесье, широк и могуч,
Свет наполняет собою.

Где твоё жало, безжалостный дождь?
Солнце всегда теперь будет!
Вера в него возвращается: что ж,
Так мы устроены – люди.

Только в сердцах наших стыд говорит,
Совестью в душах скребётся:
«Солнце на небе всё время горит, –
Что ж вы не верите в Солнце?»

       Станем детьми!

В детство впадаю я: под водостоком
Снова стою по весне –
Капает в горсти берёзовым соком
Свежерастаявший снег.

В детство впадаю… И пусть. И прекрасно.
Живчик играет в крови.
Сыплются капли призывно и рясно –
Не успеваю ловить.

«Будьте, как дети», - сказал Искупитель.
Вот я и буду дитём.
Люди, прошу вас, не спите, не спите!
В детство давайте впадём.

Нет уже времени, чтоб научиться
В мире, что Свет нам затмил,
Правильно пост соблюдать и молиться.
Но ведь легко быть детьми!

Капля на землю не падает дважды:
Звон её вспыхнул – и стих.
Люди, смотрите, Бог в капельке каждой!
Что ж вы не ловите их?


               



       Слово Бога

Россия… Слово-то какое!
Вы только вслушайтесь: Россия.
Оно исполнено покоя,
Ему созвучно лишь – Мессия.

И не случайно Бог наполнил
Его мелодией свистящей –
Не громом в землю бьющих молний,
А звуком в цель стрелы летящей.

В нём – скрытый смысл озёр и неба:
Они уже не просто сини,
При нём они звучат, как треба,
Первосвященника-России.

Нет слова мягче, чем «Россия»,
Но в битве с ним надёжно с тылу –
В нём заключается не сила,
А упование на Силу,

Ту Силу, что Христом зовётся…
Оно – как имя Бога-Сына,
Из тех же буквиц создаётся:
Вот Он – Христос, а вот – Россия.

Да, это не земное слово.
Оно звучит светло и строго.
Оно для мира ещё ново.
И это слово – Слово Бога
      Перед страдой

Земля запаровала, наконец, –
На старт выходит полевая гонка.
И Ферапонтыч, сельский наш кузнец,
Давно забыл, чем пахнет самогонка.

Без перерыва в кузне звон и лязг –
От искр летящих даже ночь редела.
Прошла пора точения баляс,
Настало время молча делать дело.

За пару дней преобразились мужики:
Серьёзней стали и вдвойне весомей;
На бритых скулах заиграли желваки,
И зазвучал металл во всяком слове.

А жёны присмирели в эти дни,
У каждой взгляд – чуть виноват и кроток.
Нутром природным чувствуют они:
Грядёт мужская, тяжкая работа,

Где предстоит мужьям их порадеть
За хлеб насущный для сестёр и братий.
Святая Русь готовится к страде,
И ничего не может помешать ей.

Из века в век, из рода в род, всегда
Одно и то же в сёлах происходит…
На поле брани, на поля труда
Россия одинаково выходит.


         Новый День

Стала чуть светлее неба сень
И – немного видимее дали.
Вот и наступает Новый День,
День, который мы так долго ждали.

Мы к нему готовились всю ночь,
Мы о нём молились неустанно.
И порою было нам невмочь.
И, казалось, День тот не настанет.

Но мы верили в его приход
Даже больше, чем в реальность ночи.
Каждый говорил себе: «Вот-вот
Мрак ночной свой путь земной окончит».

Мы трудились – каждый, как умел –   
Мы детей безропотно рождали.
И среди своих обычных дел
Новый День мы ждали, ждали, ждали.

И дождались… Заалел восток.
Мрак осел, как по весне сугробы.
Что с того, что это Дня исток?
Ведь на тракт всегда выводят тропы.

Мало кто до полдня доживёт –
Солнца не увидеть нам в зените.
Ничего… Мы встретили Восход.
Дальше, дети, вы теперь живите.