Перекати-тундра. Элегия
С карты России может исчезнуть
приполярный город Инта.
(Из ИНТЕрНЕТа: ИНТЕ – ДА!)
1.
Закроют всё, что названо Интою?
На мерзлоте взлелеянный уют? –
И отлетит осеннею листвою
Последний нашей юности салют?
Последний самый – словно погребенье?
Как отданная воинская честь?
Последнее и первое прочтенье
Меняют всё, что в Книге жизни есть??
И в юности отцов и наших дедов,
Которым край метелей был как дом,
Где общие и личные победы
Ковались как мечты аэродром.
Той молодой, летящей в Небе птицей,
Которой было всё и до всего! –
И получали радость мы сторицей!
И радостью делились мы легко!
И были мы как тот олень, бегущий
По льдам, по насту и по сгустку дел,
Где был не символический, а сущий,
Не чей-то там, а лично наш удел.
Да, были мы не ангельские крылья,
Но были мы пред совестью чисты, –
И всех красот полярное обилье
Коснулось раскрасавицы Инты!
А нынче всё как светопреставленье,
Ушёл, кукожась, незакатный день,
Когда до нас дошло верхушки мненье:
Закрыть Инту на вечный бюллетень.
И что-то в сердце тихо оборвётся:
Всеобщее, но всё-таки твоё, –
Как будто из бездонного колодца
Ушло вдруг в недра милое бытьё.
2.
Накроет краски снежистая наледь
Январских необузданных снегов,
И там, где даль сокроется за далью,
Остынет пыл брусничных пирогов.
И ладно там остывшие пельмени, –
Остынут блеск и молодость в глазах.
Мы никогда не поддавались лени
И никогда не пятились назад.
Но как так сталось: шахты закрывают,
Как крепости под натиском варяг,
И на флагштоке знамя заменяют,
И правду заменяют, как и флаг.
И канет дух Советского Союза,
И красный цвет безвременно уйдёт
Под кожуру зелёного арбуза,
Под зелень, расколовшую народ.
Исчезнет в дымке голубичной тундры
Последней шахты гордый силуэт, –
Как всё давалось и легко, и трудно
Тебе, горняк, геолог и поэт.
И нам казалось: труд наш общий – вечно!
Так было, есть и будет так всегда!
Но оказалось: время быстротечно –
И отделит враз радость от труда!
И в мерзлоту совсем уйдут надежды,
Вернуть ни ты, ни я их не смогу,
Как не ценили вольный труд мы прежде,
И вот попали в страшную пургу.
Морошка каплей северного мёда
Наш скорбный труд уже не подсластит,
Осунется печальная природа
И безнадёгу в душах породит.
И как аккорд беды совсем последний:
Уйдёт под корку льда олений мох, –
Потянутся и люди, и олени,
Пропасть им в тундре, да не дай-то Бог!
3.
И вспомнятся пословицы народа,
Крылатые и мудрые слова,
Которые хранят, как клад, природа
И в точках сплошь Онегина глава.
И строчки все, не понятые нами,
Не зря на точки Пушкин заменил:
Мы так легко расстались со словами,
С которыми наш дух российский жил.
И где теперь все наши идеалы,
Которые в нас Пушкин привносил,
Когда ещё не знали мы опалы,
Но были как исток великих сил.
Но полно, за окном проклятый ветер,
Вот-вот порвёт всю жизнь, как провода,
Уйдёт со светом лучшее на свете,
Что возводило в тундре города.
И можно пересечь любое поле,
И можно поле всё перекатить,
Но как, скажите, вольным из неволи
Всю тундру пересечь и снова жить?!
А перекати-поле только сшибка,
А перекати-тундра пострашней:
Всего одна нелепая ошибка
Враз оборвёт весь ход счастливых дней.
И на ветрах колючих и коварных
До срока только малица спасёт
И тех, кто прибыл в поездах товарных,
И тех, кто скорым, – как Страны оплот.
И тех, и тех не дальние потомки
На нартах, как на нарах, иль пешком
Не довезут своих судьбин обломки,
И все растают словно снежный ком…
И ягодки заснеженной брусники
Вдруг вспыхнут ярко – как земли проран:
Ужели Север и родной, и дикий
Зазря нам свыше был когда-то дан?!
4.
А как здесь было прежде искромётно,
Когда мы не считали наших дней,
И было нам в заботах беззаботно,
И было интересно, что трудней.
И был Октябрь, и были стройки века,
И жизнь бурлила как весной река,
И было всё вокруг для человека,
И были мы полпредами ЦеКа.
И, окунаясь в жаркий труд и будни,
Мы были все допущены к рулю, –
Простые крайне-северные люди,
Но близкие по Родине к Кремлю!
И всей Инты сиятельные глазки
Светились угольком, как я и ты,
И часто в «Правде» на газетной краске
Сияло имя трудовой Инты.
И многим было лишь чуток за двадцать,
Когда за труд огромная Страна
Ввинтила в наш шахтёрский скромный лацкан
Высокие, как Небо, ордена!
И так хотелось, чтоб Кремля частица,
Продолжив всех Кремлёвских Башен ряд,
На Севере сумела воплотиться
И выходила с нами на парад!
5.
И Башня-песня красочно однажды
На герб интинский радужно взошла, –
И как гордился ей интинец каждый,
И Башня в сердце музыкой жила!!
И были все кирпичики как ноты,
И ноты как кирпичики легли,
Когда мы всей бригадой шли с работы,
Поднявшись на-гора из-под земли.
И были мы душою сопричастны
К симфонии кирпично-золотой,
И это было истинное счастье –
Вот просто так шагать родной Интой.
И Башня нам была не просто Башня,
А Родина: отсюда до громад –
Интинский уголь и на юге пашня,
И вся страна: Восток и Ленинград!
Журавлик милый и теплом синица
И в ясном Небе, и в твоей руке! –
И как светились всех прохожих лица,
Завидевшие Башню вдалеке!
И нам казалось – Башня как живая!
Одна из нас! Такая же как мы! –
Идёт навстречу, души согревая,
И что нам с ней все происки Зимы!
6.
И мы не различали всех по рангу –
Вольнолюбивый или бывший зэк,
И выше Башни ставили здесь планку:
В краю Полярном – каждый Человек!
И не было здесь бедных и богатых,
И были все возвышены душой,
Интинские полярные пенаты –
Дороженька в мир новый и большой.
Родимые дома и ощущенья,
И школьных парт почти святой накал
Сливались сами в нить стихотворенья,
Которое Инте ты посвящал.
Не ведая грядущих ретроградов,
Ещё не зная бизнес во плоти,
Инту ты, как сестрёнку Ленинграда,
В орнаменте всех зданий воплотил.
Но что стихи – они всегда опальны,
Но что поэмы – пустошь для хапуг,
И как всё это ни звучит банально,
Возьмут буржуи власти на испуг.
И площадей изменчивое мненье,
И вечные нападки на вождей
Вдруг выльются в великое паденье
Идей, заветов и самих людей.
И Башни шпиль, и все над Башней сини,
И жаркий труд, и просто благодать,
И этот вот Инты платочек синий
Тогда мы не сумели отстоять.
И что опять немытая Россия?
Как Лермонтов пророчил, – судный день?
И не придёт к нам светлая Мессия,
Коль всюду процветает светотень?
7.
И всё уйдёт как памятник ГУЛАГу,
Как памятник и песне, и труду,
Сдадут в архив казённую бумагу
Те, что с народом вечно не в ладу.
Завяжут папку синие тесёмки,
Осядет пыль – хоть тряпкой вытирай!
И сгинет в папке аж до самой кромки
Весь Приполярный щедрый русский край?!
И что теперь напрасно брови хмурить,
Когда исчез последний в тундре след?
И прав был Горький: пусто после бури:
А был ли мальчик? Мальчика-то нет?!
И зарастёт всё ерником забвенья,
А коль припомнят – разве невзначай…
И только нашей юности горенье
Здесь сохранит, быть может, Иван-чай.
А души тех, кто здесь уют взлелеял,
Теперь уже в безрадостном году
Зажгут, как свечку, звёздочку Персея,
Сменив на башне Красную Звезду.
Но не спасёт ни Ангел и ни Демон,
И всуе зря не трогайте Христа:
Тот, кто от счастья ищет перемены,
Тот не Кресту идёт, а от Креста!
И всё-таки пою не мрак, а веру:
Потомки и мудрей, и лучше нас, –
Пусть проведут Инту, как каравеллу,
Сквозь пыль веков и звёздный перепляс.
Сентябрь 2017 г.
Москва
Свидетельство о публикации №117103101991