О враче потерявшем свою тень

Это произведение написано как продолжение цикла "Про вождей, палачей и прочих!"
Чтобы полнее понимать тему, рекомендую сходить, почитать сюда- http://www.stihi.ru/2016/09/10/10132

Герой этого стихотворения врач- хирург, профессор Алексей Дмитриевич Очкин.
Ничем особым доктор Очкин не примечателен, кроме того, что работал и оперировал он в Лечебно- санитарном Управлении Кремля и причастен к ряду странных смертей его пациентов, одним из которых был наркомвоенмор М.В.Фрунзе.

Прекрасное призвание- священный труд врача.
Помощь, сострадание нам так нужны всегда!
Врач, как и священник, призван помогать,
даруя исцеление, болезнь превозмогать.
И первая и главная заповедь его-
Не навреди,
во исполнении долга своего!

Но профессор Очкин был из других врачей,
лечивших по заданию и с ведома Вождей.
Кремлёвский врач, светило, заслуженный хирург
трудился, оперировал, не покладая рук.
О, через руки эти прошло немало тел,
в анамнезе которых- бездна тёмных дел.

Талантливый и чуткий хирург и диагност
Доктор стал придворным, заняв немалый пост.
Полжизни проработал он в стенах СанУпра
под контролем чутким всесильного ЧеКа.
Послушный, исполнительный, надёжный инструмент
так необходимый в ответственный момент.

- Жизнь подобна кактусу,- профессор повторял,
- вся сплошь из колючек. И после добавлял,-
Но порой на кактусах бывают и цветы…
Романтик и ценитель дикой красоты,
он в жизни научился колючек избегать,
и как врачебный долг свой нужно исполнять.

Каким же человеком был Очкин Алексей,
Я не берусь судить, как об эпохе всей
смут и революций, пламенных вождей,
троек- трибуналов, расстрелов, лагерей,
 Миллионы сгинули в кровавых жерновах,
в подвалах чрезвычаек или в расстрельных рвах.

О заговорах, тайнах страшной той поры
мы так мало знаем, как тёмные дворы
хранят архивы грязное исподнее своё,
но иногда вдруг тени всплывают из него.
И я тревожу тени, чтоб прошлое понять,
Ведь то, что было в прошлом, нас снова может ждать.

Много сохранилось воспоминаний и научных статей о профессоре Алексее Очкине. Квартиру на Тверском бульваре, 9, он получил в 1924 году, став к тому времени придворным врачом Кремля. За тридцать лет до новоселья пережил много жизненных драм. В сентябре 1905 года он поступил на медицинский факультет Московского университета. В декабре его арестовали как члена боевой дружины социалистов-революционеров и посадили в Таганскую тюрьму.
После освобождения уехал в Германию. Продолжать образование в Европе не стал, восстановился в Московском университете. Начинающим врачом заведовал холерным отделением больницы в Новороссийске. В Москве начал службу в Солдатенковской больнице, построенной на злосчастном Ходынском поле по завещанию широкой души человека Козьмы Солдатенкова, текстильного короля и мецената.

Общение с Очкиным многие запоминали навсегда.
«Жизнь подобна кактусу, — цитировал врача один из его пациентов, — вся она состоит из колючек. Зато помните: несколько раз, всего несколько раз за жизнь на нем распускается цветок необыкновенной красоты». Другой писал: «Алексей Дмитриевич был хирургом номер один. Высокий, красивый, великолепный, шумный, он, как и некоторые талантливые выходцы из народа, сочетал в себе неизвестно где схваченные барские манеры с беззаветным трудом, был грозен и милостив, ко многому нетерпим, но и понимал и прощал многое, был завзятым англоманом, что на Руси не редкость, а вот на редкость был талантлив и упрям».
После 1917 года Очкин не эмигрировал. В любое трудное время, как заметил Сталин, «хорошего врача народ прокормит». Очкин оперировал кроме Солдатенковской больницы в двух госпиталях. На фронте попал в плен к белым. Освободившись, служил в 1-й Конной армии. После войны вернулся под начало Розанова.
К тому времени наставник Очкина профессор Розанов удачно прооперировал у Сталина запущенный в годы Гражданской войны аппендицит, из-за которого тот чуть не погиб. «Операция была очень тяжелой, — вспоминал Розанов, — помимо удаления аппендицита пришлось сделать широкую резекцию слепой кишки, за исход ручаться было трудно». Под местным наркозом оперировать не удалось из-за боли, пришлось вводить хлороформ, который не все выдерживали. «Ленин утром и вечером, — по воспоминанию Розанова, — звонил ко мне в больницу. И не только справлялся о здоровье Сталина, но и требовал самого тщательного доклада».
Сталин после операции выглядел «худым и бледным как смерть, прозрачным, с отпечатками страшной слабости». Но выздоровел, проникся полным доверием к хирургу. Его выбрали генеральным секретарем ЦК партии большевиков. Та удачная операция сыграла роковую роль в жизни и Розанова, и Очкина.

Кроме Сталина Розанов лечил Ленина, ассистировал приглашенному из Германии хирургу, который извлек в Солдатенковской больнице одну из двух пуль, застрявших в теле Ильича после известного покушения у проходной завода Михельсона. Немецкие консультанты полагали, что пули негативно влияют на участившиеся недомогания, головные боли. Однако Розанов, считал, что такая обширная операция принесет больше вреда, чем пользы. В дискуссии был достигнут компромисс. «Ну, одну-то пулю давайте удалим, — согласился Ленин с русским врачом, предложившим извлечь только пулю под кожей над правой ключицей и оставить в покое другую. — Чтобы ко мне не приставали и чтобы никому не думалось». Позднее Розанов дежурил у постели умиравшего Ленина в Горках.
Оба хирурга служили одновременно и в городской больнице, переименованной в Боткинскую, и в возникшем Лечебно-санитарном управлении Кремля, не догадываясь, что стали заложниками в смертельной схватке между вожаками правящей партии. На их долю выпало оперировать председателя Реввоенсовета и наркома по военным и морским делам Михаила Фрунзе, сменившего на этих постах организатора Красной Армии всесильного Троцкого, терявшего после смерти Ленина высшую власть.

В годы войны командарма Фрунзе преследовали боли и кровотечения, ему поставили диагноз «язвенная болезнь двенадцатиперстной кишки». С постоянными приступами возглавлять Красную Армию прославившийся в боях полководец не мог. Сталин, переживший удачную операцию на желудке и забывший о болях, советовал Фрунзе довериться испытанному хирургу.
Консилиум врачей пришел к заключению, что операция необходима. Существовала реальная опасность прободения язвы. Да и самому наркому надоели мучения, он даже опасался, «как бы не отказали в операции». Естественно, поручили ее Розанову. Он пригласил Очкина в бригаду врачей в качестве анестезиолога.
Фрунзе на операционном столе долго не засыпал. Обезболивающие средства вводили час. Операция длилась 35 минут. Розанов и врачи увидели, что она была необходима.
По другим данным, они увидели, что язва зарубцована и вырезать нечего! И пациента зашили. Хирургам показалось, операция прошла удачно.
Но в палате, через 39 часов после операции нарком умер. По одной версии, из-за передозировки хлороформа, по другой — из-за сердечной недостаточности, по третьей — от общего заражения крови.

По Москве поползли слухи: Фрунзе сознательно ввели двойную дозу хлороформа, убийственную для слабого сердца, Фрунзе «зарезали» по настоянию Сталина, желавшего видеть на посту наркома своего друга Клима Ворошилова.
Розанову ассистировали лучшие хирурги Иван Греков и Алексей Мартынов, наркоз давал Алексей Очкин. Подозревать замечательного врача в тягчайшем преступлении диктовала смертельная вражда, которая возникла после смерти Ленина между сторонниками и противниками Сталина.
Бывший помощник Генерального секретаря ЦК партии Борис Бажанов, сумевший уйти из СССР за границу и избежать мести преданного им вождя, писал: «Сталин разделял ощущение, что Фрунзе намерен в будущем сыграть роль русского Бонапарта и поэтому поставил на ключевые должности кадры, вполне подходившие для государственного переворота в случае войны...»
Фрунзе ожидал своего часа. Вот поэтому его Сталин убрал сразу, а остальных из этой группы военных (Тухачевского и прочих) расстрелял в свое время. Бажанов утверждал, что во время операции хитроумно была применена как раз та анестезия, которой Фрунзе не мог вынести. Он умер на операционном столе, а его жена, убежденная в том, что его зарезали, покончила с собой...

Жена Фрунзе действительно совершила самоубийство, осиротевших детей взял в свою семью Ворошилов. Но в отношении Сталина его бывший помощник, как многие современники, заблуждался. Слухи были настолько упорными, что побудили писателя Бориса Пильняка сочинить самоубийственную «Повесть непогашенной луны», где именно так трактуется исход операции.
«Фабула этого рассказа наталкивает на мысль, что поводом к написанию его и материалом послужила смерть М.В.Фрунзе. Лично я Фрунзе почти не знал, едва был знаком с ним, видел его раза два. Действительных подробностей его смерти я не знаю — и они для меня не очень существенны, ибо целью моего рассказа никак не являлся репортаж о смерти наркомвоена. Все это я нахожу необходимым сообщить читателю, чтобы читатель не искал в нем подлинных фактов и живых лиц», — убеждал в предисловии писатель.
Но у тех, кто успел прочитать «Повесть непогашенной луны» до конфискации тиража журнала, где она появилась, не оставалось сомнения: прообразом командарма Гаврилова послужил Фрунзе, а «негорбящимся человеком из дома номер первый», настойчиво убеждавшим его лечь на операцию, являлся несгибаемый Сталин.

Чтобы как-то уменьшить страдания хирурга, впавшего после неудачной операции в депрессию, имя Розанова в 1925 году присвоили хирургическому корпусу Боткинской больницы. Умер он в 1934 году Героем труда, одним из первых награжденных орденом Ленина, до того как придворных врачей стали обвинять в убийствах вождей партии, судить и расстреливать, как это случилось с профессором Плетневым, наблюдавшим Сталина.
Профессора Очкина сия чаша миновала. Он, как пишут о нем, славился талантом диагноста и филигранной техникой проведения операций.
Но до конца жизни ему суждено было слыть "без вины" виноватым в смерти Фрунзе.

После пяти лет жизни на Тверском бульваре Очкин переехал на Манежную улицу 9, где занимали квартиры старшая сестра Ленина Анна и другие самые известные «ответственные работники». Переехал, чтобы быть ближе к пациентам и новой больнице Лечебно-санитарного управления Кремля, которую он организовал с Розановым. Все ее видят на Воздвиженке в двухстах метрах от ворот Кремля.
Себя, хирурга, Очкин представлял кактусом. Трудно сказать, что он подразумевал под редкими цветами, присущими растению. Возможно, впервые выполненные им в мире операции, возможно, признание коллег, присудивших ему без защиты диссертации степень доктора медицинских наук.
Умер Очкин в мае 1952 года, когда созрело в недрах Лубянки дело «врачей-убийц», арестованных в сентябре.
По дороге из Кремля на «ближнюю дачу» в машине Сталин поделился тогда с охранником своими подозрениями: «Что делать? Умерли один за другим Жданов, Дмитров, Чойболсан, а ранее — Менжинский, Горький. Не может быть такого, чтобы так внезапно умирали государственные деятели! Видимо, надо заменить старых кремлевских врачей и подобрать молодых... НКВД настаивает на аресте некоторых старых врачей, лечивших Дмитрова, Жданова и других».
Не исключено, что профессор Очкин умер в 66 лет от страха грядущей расправы, которая нависла не только над кремлевскими врачами-евреями, но и над тесно связанными с ними по долгу службы русскими врачами. В искупление вины перед кремлевским врачом у входа в хирургический корпус Боткинской больницы, где служил много лет профессор, установлен бронзовый бюст Алексея Очкина. Его изваял по поручению правительства известный скульптор из Белоруссии, удостоенный в СССР всех высших наград и званий, Заир Азгур.