Осколок пятый. Нежность

18+, наверное.

- Держи, милый, - Яна протягивает пачку сигарет через стол. Мы сидим на кухне, стрелки маленьких круглых часов, поглядывающих со стены напротив, показывают половину первого. Снаружи темно и тихо, потому что ночь, спальный район и пластиковые окна.
- Это необязательно.
- Не мямли, бери, - пачка приземляется на стол возле моего локтя, а Яна, стискивает зубами сигарету и чиркает зажигалкой.
- Спасибо. Обычно я сразу ухожу.
Она смотрит на меня внимательно, с прищуром тёмных карих глаз. Шумно выдыхает, пуская облако дыма. Сигареты тяжёлые, мужские, никакой романтики.
Никакой романтики, в этом она вся.
Яне под тридцать, у неё тёмно-каштановые волосы, прямые, чуть ниже плеч. Чёлка, которую она поправляет взмахом головы. Яна морщится, когда ей говорят комплименты. Ни грамма грации. Слишком в лоб. Я робею.
Она уже заплатила, и меня здесь ничто не держит. Я могу уйти в любую минуту, сейчас докурю, встану, надену рубашку, а эта женщина даже не выйдет меня проводить и правильно сделает.
Щёлкает чайник, она встаёт, направляясь топить в чашках порошок кофе. Я пытаюсь не оглядываться. Возвращается, ставит возле меня чашку, чуть расплескав содержимое. Чашка со сколом напротив – её.
- Сахар, молоко?
- Да, пожалуйста.
- Точнее.
- Молоко. Не люблю сладкий.
Она отходит к холодильнику, возвращается с пакетом. Хлюпает молоко в чашку. Яна убирает его обратно и возвращается с чайной ложечкой. Садится напротив, под синюю стену с часами. Громко снимает крышечку фарфоровой сахарницы, отмеряет три чайных ложки себе в кофе. Рефлекторно морщусь и фыркаю.
Яна поднимает голову, смотрит исподлобья прямо в глаза. Ёжусь.
- Не нравится?
- Да, но простите, я не хотел вас обидеть.
Она усмехается и переводит взгляд на кремовую сахарницу. Закрывает её, мешает ложечкой сладкую жижу.
- Мой парень никак не хотел смириться с тем, что не все люди гоняют чаи и пьют кофе без сахара. Всё время наливал молоко, совсем как ты. Так же вкус напитка теряется.
Пытаюсь возразить, солидарный с её парнем, которому она отвела в своём рассказе прошедшее время. Надеюсь, не из-за кофе.
- А, по-моему, вкус теряется, когда из напитка делают сахарный сироп.
Тут же одёргиваю себя, но уже поздно. Яна скалится, фыркает.
Даже смех тяжёлый. Что я здесь всё ещё делаю.
Затягивается глубже, порывисто выдыхает. Дым, серовато-синий, робко струится возле её головы, образуя подобие вуали, смазывает резкие черты лица. Стучит по сигарете над массивной пепельницей-сувениром, который принято дарить неблизким друзьям и плохим начальникам. С намёком на эдакую властную мощь, вылитую из латуни. Такая вульгарная, она кажется неуместной деталью в спартанской обстановке кухни.
- Это не сироп, парень. Это напиток богов, самая чёткая рецептура лекарства от усталости, - Яна сводит к переносице тёмные брови, прикрывает глаза. Короткие жёсткие ресницы не в силах скрыть бесформенные очертания тёмных кругов. – Как давно я не пила кофе.
Курить уже не хочется. Повисает неловкая тишина. Не сестра пьес Метерлинка, не детище Чехова, но тяжёлая, густая, обволакивающая тишина. Каждый слышал её, когда кончались темы для разговора и на место пустого трёпа вставал гнетущий вопрос: что дальше?
Обычно мне удаётся перебороть эту тишину. Обычно у меня много тем для разговора с девушками, с дамочками постарше, с неопытными юношами и с мужчинами в возрасте. Я знаю, что каждый второй пытается мысленно оправдать свой грех, подельником которого был я, хочет выгородить себя. И в этот момент я как никогда кстати. Я перевожу их мысли в другую плоскость, как бабушек через дорогу, приземляю, словно снимаю кошек с деревьев, потому что все эти люди не хотят верить в то, что поступают неправильно. И мне ничего не стоит подыграть им.
Я не вижу сожалений женщины напротив. Я не слышу, как она вздыхает, словно представляя, как замаливает свой грех обещаниями «больше никогда не». И у меня не хватает духу спросить, почему она, такая молодая и уверенная в себе, связалась со мной. У каждого, каждой на это свои причины.
- Давно вы курите? – смотрю на сильные пальцы смуглой крепкой руки, обвивающие сигарету. Ногти коротко подстрижены, на правом указательном тонкое серебряное кольцо. Настолько неприметное, что увидел его только сейчас.
- Не помню, - энергично взмахивает головой, чёлка беспорядочными прядями рассыпается по лбу, - класса с восьмого. Один раз попробовала, и затянуло. Идиотка.
Мне кажется, она шутит, хотя тон всё так же серьёзен. Странная привычка глядеть исподлобья, когда задают неугодные вопросы. От этого она кажется ребёнком, хмурой девчонкой с неприлично глубокой морщиной от сведённых бровей.
- Почему не бросите?
- Зачем бросать? Деньги у меня есть, а смерть ведь всё равно не узнаешь, откуда придёт.
- Но так вы увеличите шансы встретить её быстрее назначенного.
Яна фыркает. Это смех, я запомнил.
- А если завтра я решу бросить курить и меня собьёт машина? Представляешь, каково это: знать, что могла не мучить себя и насладиться последней сигаретой перед смертью? – она поднимает кружку, словно намереваясь чокнуться с моей. – Каждый раз я представляю, что это может быть последний перекур.
- Так проще?
- Так правильнее.
Затыкаюсь, уставив взгляд в чашку. Она меня сделала.
- Ваш парень знает, чем вы занимаетесь в его отсутствие? – я честно не хотел, но как удержать фразу, слетающую с языка.
Яна молчит несколько секунд. Как там у классиков? «Его улыбкой можно было вскрыть вены»?
- Не бойся за меня, милый, он не узнает, - когда я решаюсь поднять глаза, она смотрит прямо на меня. Так холодно, с таким вызовом, что я чувствую, как бегут мурашки под футболкой. – Да и если бы узнал, что с того? Он такая тряпка. Наверное, сказал бы что-нибудь вроде: «Если ты это сделала, значит, так было нужно». Дурак.
- Не слишком-то мило оскорблять человека в его отсутствие, - зато очень мило заказывать меня, что я несу.
- Это не имеет никакого значения. Он идиот, говорю же, - Яна снова затягивается, и какое-то время я вижу её размазанное лицо в сигаретном дыме. - Что взять с человека, который в тридцаху без ума от комиксов про супергероев и китайских порномультиков.
Я тоже смотрел аниме в старшей школе. Немного обидно за жанр.
Яна поправляет сползшую лямку майки лавандового цвета и продолжает:
- В транспорте всегда стоял, зато все бабки обязательно сидели, чтоб им пусто было. Животных любит до невозможности, больше чем меня, больше чем этих бабок. У нас была собака, я всё ждала, когда он ей предложение сделает.
Я пытаюсь подавить улыбку. Выходит плохо, но, похоже, Яне плевать.
- Такой порядочный, обхохочешься. Замуж меня всё время звал, не понимаю, зачем. Говорил, как джентльмен обязан на мне жениться. И всё пытался отучить курить, расписывал, как это вредно. Будто я без тебя не знаю!
- Не получилось, значит.
- Почему же, это первая пачка за пять лет, - снова оскал. – По-твоему, я долго продержалась?
- Неплохо, но всё-таки не достаточно. Опять начали ведь.
Яна топит сигарету в пепельнице.
- Надоело, вот и начала, - смотрит на потолок, взгляд отсутствующий и невозмутимый. – Ещё ругаться не разрешал, так что же теперь, мне всю жизнь монашкой ходить? Зато готовил как бог, обожал печь, варить, жарить, никогда не понимала этого. Я тяну его в спортзал, а он отшучивается, что ещё не весь кулинарный сайт перелопатил. И вегетарианство своё внедрял. Дошло до того, что готовил для нас отдельно и постоянно дулся, что я его любимых животнушек пожираю. Ну не дурак ли? Как будто колбасе будет лучше, если не я её съем, а кто-то другой.
Слышу по-детски обиженные нотки в голосе собеседницы и снова прячу улыбку.
- Требовал, чтобы я приходила к ужину, не позже, и очень обижался, когда задерживалась на работе. Как мамочка, ей-богу! Повезло же с таким. Искусство любил, постоянно по выставкам меня таскал, а я ж там ничего не смыслю. Ну, Боттичелли-то с Венерой ещё куда ни шло, а всякие там абстракционисты - это не для меня материя.
- А мне нравится, есть, над чем поразмыслить. Не прямо в лоб, - всматриваюсь в глаза женщины, не знаю, что там ищу.
Она игнорирует.
- Мягкий был, словно сладкая вата, правильный, аж противно. Сама не понимаю, как меня угораздило. Просто раз увидела его в баре и засело. Он там со своей компанией, я - со своей. И ему неуютно с непривычки. Послала с официантом бокал мартини, - улыбка прошлого скользит по лицу Яны, любуюсь тем, как она красива в эту минуту. – В общем, обратно мы ехали на моём байке. Ко мне. А потом он перетащил свои вещи с родительской хаты.
- И как вас нашла его мама? – приблизительно знаю, что ответит, но так хочется услышать подтверждение из её уст.
- Не слишком подходящей партией сыну, полагаю. Но мы виделись не так часто, чтобы меня это заботило.
Бинго, и почему я не пошёл в психологию.
Яна продолжает:
- А я сирота, так что хвастать своей находкой мне особо не перед кем.
Короткая пауза. Рассматриваю узор тату, чернильными осколками впивающийся ей в плечо.
- Вообще-то, он очень меня любил, этот размазня. Цветочки там всякие, подарки по мелочи. И так пять с половиной лет, не дурно, а?
- Вы тоже его любили?
- Больше, чем ты можешь себе представить, милый, - в этом приторно-сладком обращении ко мне кроется такая издёвка, такое холодное пренебрежение, что каждый раз стискиваю зубы, чтобы не ответить дерзостью. Но вообще-то, она права. Кто я, если не «милый»?
Яна молчит с полминуты, а затем слова снова начинают течь. Но теперь она смотрит в незашторенное окно, в чернильную бездну ночи. Взгляд мутится и стекленеет.
- Одним вечером мы договорились встретиться в ресторанчике сразу после работы, примерно в восемь. Ты же знаешь, сейчас быстро темнеет. Он опаздывал уже на час, но он всегда опаздывал, я не придала этому значения.
Пальцы порывисто сплетаются в замок. Расплетаются, падают на колени. С колен перепрыгивают обратно, берут в заложники ещё тлеющую сигарету.
- Мне позвонили из больницы. Реанимация. Пять ножевых. Сук этих не нашли.
Забираю неприлично большое количество воздуха. Лёгким всё мало.
- Сорок дней.
Смысл доходит не сразу.
- Извини, что испортила вечер, милый.
Не понимаю.
- Я ужасная девушка, а?
Как ты можешь быть со мной, если сорок дней, если сорок дней с тех пор, как…
- Я не говорил такого.
- Но подумал. Я тоже так думаю. Ещё кофе?

Я вышел от неё под утро. В кармане было меньше, чем стоит то, что я сделал для этой женщины.