Джону

Это самый печальный из всех моих текстов, Джон. Кто просил наступать на грабли, лезть на рожон, идти к той горе, откуда бегут стремглав. Я идиот, Джон. Ты был чертовски прав. Я же воин, трижды убитый и воскресающий самурай. Корабельный оркестр. Мы тонем, а ты играй. Сам себе скорая. В трубке короткий пульс. Волчьей ягоды гроздь. Никому не подвластный груз. Я думал – проехали, верил – доспехи мои крепки. Не искал ни её руки, ни вообще никакой руки. Я же стреляный зверь. Я предвидел такой исход. Только всё это – блажь, меч раскрошен, я донкихот. Я менял номера, имена, адреса, на дверях замки. Только, Джон, это снова шаги. Это снова её шаги.

Каждый год в тот же час она входит в мой тихий дом, что забыт поездами, где ветер и пыль кругом. И спокойно снимает плащ, и на тумбу кладёт ключи. И садится напротив. Молчу. И она молчит.

И вот снова я, Джон. Любуйся. Запечатлей. Онемел в коридоре, а верил, что стал ничей. Безымянное тело. Призрак ночных такси. Город плавит неон. Город стягивает тиски. Я бегу от неё куда-то, но, Джон, это – колесо. Всё приходит в начало рассказа, я снова попал в лассо. Я в пике, Джон. Здесь белое солнце, тяжёлые мятые облака. Я бежал от неё, но рука, это снова её рука. Я бежал от неё на ощупь, бежал от неё на край, только край оказался стартом, она говорит – взлетай.

Я идиот, Джон. Ты был чертовски прав. Я вернулся в ту гору, откуда бегут стремглав. Кто просил наступать на грабли, лезть на рожон.
Это самый
печальный
из всех моих
текстов,
Джон.

20 октября, 2017.