КАДМ

ЧАСТЬ  ПЕРВАЯ
               
                ПРОЛОГ

Сегодня не так уж важно когда, где и при каких обстоятельствах мы познакомились. Он был неожиданный, мягко говоря, иррациональный тип. То, что его рассудок находится вне зоны 3 сигма охвата Максвеллового нормального распределения,  становилось ясно всем довольно быстро. То, что писатель - подозревали многие. Но - поэт?!  Этого никому и в голову не могло придти. В нашем мире быть поэтом, не то, что стыдно, - ну, неправильно это.
После потери структурой времени стабильности, реальность стала необратимо расслаиваться, события полностью утратили всякую логическую взаимосвязь, и понятие судьбы в жизни человека сменилось понятием вероятия. Какая уж тут литература, а тем более поэзия, когда судьба пустой звук. Единственное, что ещё осталось у человечества для души - это память. Вы не могли даже приблизительно предположить вечером, в каком качестве и в каком месте проснётесь утром, но прекрасно помнили - кем были и вчера, и неделю, и год назад.
Теперь ни успех, ни крах не интересовали никого.   Исчезли надежда и разочарование. Атрофировались страх и радость. Смешались добро и зло. Все забыли - что такое верность, дружба, измена, обман. Но главный ужас - в другом. Не только жизнь потеряла свой смысл, его потеряла сама смерть. Смерть стала неочевидна. Кого-то на ваших глазах мог размазать по мостовой грузовик, а завтра вы с этим самым “мертвецом”, живым, но чуть-чуть грустным, сталкиваетесь лоб в лоб у табачного киоска.
Бывало иначе. Незнакомец бросается к вам с распростёртыми объятиями и заверениями в преданной дружбе, а вы долго гадаете: кто же, чёрт возьми, это такой. Можно было засыпать с чувством счастливого удовлетворения строителя наилучшего в истории государства, а сквозь туманную дымку рассвета с горечью наблюдать, как это общество хищно дожёвывает последние клочья самой идеи мифического благоденствия. Какая на следующий день вас ждет социальная формация, эпоха, а то и Вселенная стало “тайной за семью печатями”.

И вот в такую-то непредсказуемость вашего существования, неизвестно каким ветром вносит ни с чем не корреллируемое явление, эдакого чудака - героя отнюдь не нашего  времени. Чудак - не глуп; он  тщательно старается быть как все, и к несчастью  думает, что ему это здорово удаётся.
Им возмущаются? Нет. Может, смеются? Или презирают? Нет, нет. Его просто перестают замечать после нескольких минут общения. Чудак здесь лишний. На лишнее в этом мире времени нет!
Я был единственным, кто, по какому-то странному капризу, подобрал его совершенно пьяного, брошенного  кампанией подгулявших виртофилов, у выхода из клуба “Герострат”, крепко надеясь на то, что уже завтра он навсегда покинет моё общество.
Не тут-то было. Мне доводилось слышать о темпоральных прилипалах и хроновирусах, но что это случиться когда-нибудь со мной, не думал.
Сейчас никак невозможно сказать в какой исторический момент начало расслаиваться время. Возможно,  да простят мне такую фразеологию, это случилось в очень отдалённом будущем (когда человека швыряет, чуть ли не ежедневно из одной эпохи в другую, точность выражения мысли, наверное, не будет идеальной), но может быть произошло только вчера. Поэтому  не ясно, как  возникли легенды о прилипалах, но такое мифотворчество, благодаря своей остросюжетности и злободневности постепенно вытеснило все остальные виды повествовательного жанра.
Так вот, этот чудак, звали его Шура Наполев, оказался моим темпоральным прилипалой, то есть постоянным  спутником, неотделимой тенью, во всех скитаниях по шумным площадям и тёмным закоулкам уже  исчезнувших, а также ещё не возникших цивилизаций. Нельзя категорически утверждать, что Шура всегда являлся мне обузой, а тем более был скучным или плохим собеседником. Притом в некоторых исторических ситуациях он чувствовал себя, словно рыба в реке. Но иногда, всё же, чрезвычайно раздражал  своей непробиваемой гениальной наивностью.
Однажды, на заседании военного совета (в тот день мы были генералами воюющей державы) он неожиданно спросил главнокомандующего:
- Мой вождь! Не боязно ли Вам посылать сегодня солдат на верную смерть, когда завтра сами можете проснуться в окопе?
Это прозвучало не просто оскорбительно, об уставе здесь говорить не приходится, то было сомнение в храбрости члена правительства, в его преданности делу своего народа, то были слова паникёра и потенциального изменника. Чудака тут же, в зале заседаний, взяли под стражу, и, наверно, запытали бы до смерти, не проснись он на следующее утро председателем трибунала  над этим самым главкомом.
Вообще, хлебнул я с ним горя. Но в одной сумасшедшей эпохе, куда нас заносило с завидным постоянством (сейчас мне кажется, что было это не случайно) Наполев оказался совершенно незаменим. Он знал её, что называется, вдоль и поперёк. Ему было известно там всё: этикет, обычаи,  манеру общения и главное - Шура безошибочно угадывал непредсказуемую реакцию аборигенов на любое изменение в полном хаосе окружающего мира. Сначала я думал, что Наполев - историк,  потом решил - всё-таки психиатр, но наконец сообразил, что просто-напросто он там, или где-то поблизости,  родился. Должен же человек, несмотря ни на какие расслоения и расползания где-нибудь,  когда-нибудь родиться, если он где-то, как-то живёт.
Я сказал: сумасшедшая эпоха, а обстановку назвал хаосом. Это сгоряча и неточно. Вся ненормальность  заключалась в том, что местные жители постоянно строили какие-то долговременные планы на будущее, так словно их окружает неизменная, послушная Вселенная, и ничего непредвиденного случиться в ней не может. Далеко не сразу стало мне понятным их излюбленное выраженьице - форс-мажор, всегда сопровождаемое разведением в стороны рук, но что именно имелось ввиду, под словами брак и развод - не понятно в полной мере и до сих пор.

Последний раз мы появились там студентами и к нашему огромному удивлению спокойно проучились целых пять лет, то есть оканчивали институт, и вот-вот должны были получить дипломы. Мне  до тех пор ещё никогда не доводилось так долго пребывать кем-либо определённым. Тот пятилетний весёлый кошмар оставил неизгладимые впечатления в моей  и так весьма испещрённой событиями памяти. Вряд ли, я тогда много чему научился (хотя чему мог научиться в довольно древней эпохе человек, побывавшей во стольких ипостасях - от космодесантика, до университетского профессора).   Запомнил, впитал - да, но понять?  Это было обучение в гипнотическом сне, и если бы Шурка постоянно не  держал меня “за руку”, так и умер бы под “наркозом”.
Разъяснилось это чудо стабильности в один, не знаю уж какой там, день совершенно неожиданным образом.


                ПЕРВАЯ ГЛАВА

Кадм спеша прошёл последнюю метаморфозу  и зыбко отсвечивал под жёстким излучением шефа. Спектральный состав настроения командующего не сулил ничего доброго. И точно. Без предисловий последовало грозное эхо:
- Опять в курируемой Вами побочной актуальности 17/3 серьёзный информативный пробой! Как прикажете сие понимать, старший деморанг Кадм?! Снова сошлётесь на ветхозаветность системы отражений? Нет тут дело не в этом, ангел Вы мой бескрылый! Всё серьёзнее, гораздо! Это не какая-то там плазма кислородная, не mc в квадрате глупом! Это уже покушение на основы! - шеф Последних Барьеров изменил субстанциональную форму и раздражённо пророкотал. - Это, чтоб Вы поняли, хронопортационные возможности у смертных! Так-то! Что молчите, как хлебнув азота! Да, не интерферируйте Вы, Кадм! Мыслить пора!
Кадм напряжённо сфокусировался.
“Хронопортация! Определённо утечка! Сами смертные - никак не способны. С размахом! Кто же это, такой отмороженный напрочь? Ничего не боится, щёлочь!”
Он, насколько мог, спокойно прогудел:
- Утечка, демонал! Из самой Преисподни, не иначе!
- Это вряд ли! Не выгодно им. Скорее - Высшие! Что-то  затевают, а?
- Не исключено! Но какой риск?! - Кадм некогда пуд стронция съел на распутывании интриг в верхней сфере и сейчас вспоминал и дело “Титанов”, и проблему “Прометеева огня”. Не хотелось, ох как не хотелось, снова впутываться в склоки приближённых к основам. - Но здесь концов не отыщешь! Нужно трансформироваться в 17/3.
- Нужно, деморанг, - трансформируетесь хоть в тартар, но чтобы опасность хронотрансформаций у этих чертёнышей была ликвидирована, преступник обезврежен! И оставайтесь там, даже навечно, пока абсолютно не исключите возможность редукции! - демонал шутя, так он иногда шутил над Кадмом, принял облик морского пехотинца и сказал. - Вот Вам старший деморанг примерный типаж. Инструкции, легенда и экипировка у главного демиурга! Выполнять! ... Не  подведи, сынок!
- Есть, сэр товарищ генерал! - в тон ему ответил Кадм,  играя обликами спецназа.

Старший деморанг Кадм, прошедший последнюю стадию преображений, полностью экипированный, проинструктированный и залегендированный, сидел в кабинете рубежной зоны в ожидании начала трансформации в актуальную бесконечность 17/3. Он бывал там не раз и весьма подолгу. Вселенная являлась чисто художественным произведением, научного интереса не представляла, но доставляла массу хлопот, как постоянный предмет демонических вожделений. Она негусто заселилась почти сплошь биоразумом, с редкой декоративной инкрустацией демонизмом. Место источника деструктирующих хроноволн было прекрасно известно, однако силы стоящие за этим явлением, их возможности и преследуемые цели оставались полной загадкой.
Версий выстроилось несколько. Во-первых: организация   группой подвинутых на магических изысканиях Высших, грандиозного метадемографического эксперимента в, практически незатронутой нематериальными силами, заповедной бесконечности, что категорически воспрещалось Кодексом Основ.
Во-вторых: использование образовавшегося в результате темпоральных колебаний разлома структуры Мироздания, для каких-то тайных целей, резидентами особого отдела Последних Барьеров.
Но самой вероятной и гадкой - третья: проведение на полностью изменённой структуре актуальности 17/3 качественной коррекции свойств биоразума, с его злокачественной демонизацией, для подрыва Основ и усиления влияния Сонма Высших, против Единосущного.
Если силы первых двух групп довольно велики, причём вторые ещё и способны на любую пакость, то возможности и средства третьих, просто безграничны. Ну, почти. Есть способы борьбы и с ними... Но тогда... Маловероятно, что вернёшься назад.
Кадм прикрыл новенькими лёгкими веками выбранные им серые глаза, и задумался, обкатывая,  только что созданные нейроны головного мозга. “Волны темпоральной деструкции пока докатываются по хронологической ординате только до конца 11 - начала 111 тысячелетия их предпоследнего летоисчисления. Следовательно, структура там, пусть и немного рыхлая, но стабильная. Попадающие туда из зоны наиболее активных колебаний носители разума редки и накрепко зафиксированы. Можно попробовать использовать их как информаторов. А если удастся найти биполь, то поиметь энергоисточник и ретранслятор. Вот оттуда и начнём”.
Деморанг поднялся. Прошёлся, привыкая к суставам. Опробовал все системы выделения. Недавно он первый и последний раз вкушал неземную пищу и потчевал свой прекрасный организм божественными нектарами, так что с пищеварением проблем не могло возникнуть, а как-то будет дальше. Ему вспомнилась планета Земля и страна Россия второй половины ХХ века. Как он тогда страдал желудком. Ещё только младший демонант, Кадм вёл там наблюдение за туристами из Высших,  так густо заполонивших эту часть планеты,  в  последний век тысячелетия. Мода, что ли, была такая. Сам он очень полюбил эту страну, особенно семидесятые годы, когда чудной народ её сделал небольшую передышку в своём неудержимом бесшабашном порыве созидания мирового счастья.
“Кстати о России, - подумал Кадм. - Нигде не было такой свистопляски социальных формаций в конце тысячелетия, таких демографических потрясений, чехарды мировоззрений, как там”.
Подали сигнал готовности №1 к трансформации. Кадм зашёл в капсулу и набрал на пульте управления 17/3. ЗЕМЛЛЯ. СССР. МОСКВА.00.00. 01.06.1979 Р. Х.

                ВТОРАЯ ГЛАВА

Молодцеватый старший лейтенант появился на военной кафедре их института прямо перед самыми сборами, когда будущие офицеры запаса ещё приятно проводили время на преддипломной практике в различных, по большей части замечательных, городах и городках необъятной страны.
Сейчас Лёша Махов и Шура Наполев,  вычёркивая ещё один день паршивой лагерной жизни, устало покуривая у  своей армейской палатки, настороженно наблюдали, как он размашистым шагом решительно направлялся в их сторону. От появления начальства, особо непосредственного, ничего хорошего не жди. А именно этот бравый вояка курировал их взвод.
- Принесла нелёгкая, твою... - тихо выругался Шура.
- Приспичило тебе курить, чего теперь... - прошипел Махов.
Молодой офицер подошёл к ним, парни отдали честь, лейтенант козырнул и неожиданно поздоровался за руку.
- Что, мандраж, товарищи курсанты?
-  Почему - мандраж? - не понял Наполев.
-  Кросс завтра! Не подкачаете?
-  Так мы же в наряде очередном - на кухне! - удивился Махов.
- Ну, нет! Я договорился с полковником, чтоб сдвинули. Такие орлы - надёжа всей роты! - старлей широко и весело улыбался. - Видел на марш-броске! Не получится отлынить! А на счёт жратвы - не плачьте. Выиграете - от пуза угощу! На всё отделение хватит! - он внимательно и пристально посмотрел каждому в глаза. ( Лёха потом вспоминал, что у него спина чуть не отвалилась от этого, как он выразился, рентгеновского взора, а  Шура сказал, что никогда ещё не видел такой бездонной  грустной иронии в глазах человека.) - Вопросы есть!
- Никак нет, товарищ старший лейтенант! - ответили курсанты почти одновременно.
Когда старлей удалился, мужики грустно переглянулись. Дневалить они должны были не на самой кухне, что было бы отнюдь “не в кайф”, а стоять в ночном карауле, что кроме “жратвы”, давало массу преимуществ на таких сборах, кто понимает. Выиграть этот кросс труда не составляло - не такие бегали в различных учебках во многих углах Галактики, куда заносили их темпоральные волны, но афишировать свои способности лишний раз тоже не хотелось. И так некоторые студенты косились на странную парочку, запойно пьющих отличников, поэтов и чемпионов в чём угодно. Однако деваться им теперь было некуда.
Они  ещё разок быстренько покурили, мельком тоскливо взглянули на ярко-оранжевую полосу заката и нырнули в четырёхместную палатку, где уже обустраивалось ко сну отделение из одиннадцати человек.

Кадм, а ныне вмиру - Виктор Андреевич Кадмин, весело насвистывая, двигался напрямик через жидкий перелесок  в направлении местной гостиницы, где квартировали офицеры военной кафедры. Обнаружить биполь в многомиллионном городе для старшего деморанга несложно, главное, чтобы таковой там присутствовал. От зависти к магическим возможностям Кадма, одного из лучших аналитиков Последних Барьеров, удавились бы все сказочные и фантастические персонажи, претендующие быть колдунами и демонами. Может быть, некоторую конкуренцию составил, разве что, булгаковский Воланд.
Присутствие биполя носителей разума Махов – Наполев, Кадм засёк мгновенно по прибытии в Москву. Остальное, как говориться, было делом техники. Что стоит магистру такого уровня, вооружённого всеми подобающими документами и рекомендациями, устроится, если понадобится, даже маршалом в Генштаб, не говоря о скромном месте преподавателя военной кафедры не самого престижного ВУЗа. Итак, Виктор Андреевич Кадмин, старший лейтенант ВДВ,  поступил на службу в институт, который должен был вскоре изрыгнуть из своих недр новоиспечёнными инженерами интересующую его пару  скитальцев по эпохам.
Без напряжения, опираясь лишь на мелкие косвенные факты, он досконально изучил все биоэнергетические следы Махова и Наполева. Скромные, но впечатляющие небрежностью, с которой достигались, успехи неразлучных друзей сильно повеселили Кадмина. Снимающие комнату через улицу от своего места учёбы, постоянно окружённые шебутной студенческой братией, эти ребята были бы круглыми отличниками, если бы не странное недопонимание теории экономики социализма и диамата. Проблемы у них были и с планированием производства. С устойчивой очёредностью они побеждали на всевозможных спортивных соревнованиях, олимпиадах и конкурсах. Супермальчики были первые во всём: от пулевой стрельбы из мелкашки, до рок-музыки по-советски.
“Да, если бы не поклонение женских восьмидесяти процентов учащихся, так и до комплекса вины не далеко”, - грустно усмехнулся тогда Кадмин.
Этот биполь был то, что надо. Как часто бывает химическое соединение нейтральных элементов агрессивным и ядовитым. На счёт ядовитости, по крайней мере, опасения оказались напрасными. Крепкая спокойная мужская дружба, которая не даст себя в обиду.
Сегодня Кадмин впервые встретился с ними без посторонних. Хорошие, но очень тёртые жизнью, вернее жизнями ребята. Про рентген Махов почти угадал. Предварительную сканацию биополей деморанг провёл мгновенно и качественно. Он получил то, что требовалось. Даже поверхностная информация о нескольких последних хроновоплощениях пары говорила о многом. Космодесант в звёздную систему о-Волопаса; профессорский состав Университета Ниобы: причём Махов - физик, Наполев - лингвист; монахи горного монастыря на Хароне.
“Ну и студент пошёл в России, - скалился Кадмин, шагая по перелеску.  - Кем-то они станут в девяностых!? Нет, надо их срочно готовить и изымать отседова! А  то у этих перестройкой дело не обойдётся”
Кадмин, довольный своими человеческими размышлениями, так отвлёкся от окружающего его прозрачно-тёплого июльского вечера в российской провинции конца семидесятых, что не заметил, как сероватый сумрак превратился в лиловый, а потом и в тёмно-фиолетовый. Благо деморангу освещение «до лампочки». Он уже вышел на подобие асфальта - начинался пригород - и огибал угол какого-то тёмного барака, когда из тени ему навстречу вышли четверо, непохожих на местных аборигенов, одетых в тёмные облегающие костюмы, не скажешь - парней.
Нельзя точно определить доли секунды, за которые Кадм перебрал всевозможные варианты происходящего ( воры – вряд ли будут связываться с нестарым военным; охотники за оружием - рано, не девяностые; приняли за кого-то из местной ВЧ - маловероятно - военный городок значительно левее: посланцы небес”... ну суки, вычислили!) и просчитал будущее на тринадцать секунд кинематографического времени.
 Дорого бы дали Ван Дам, Чак Норис и Джеки Чан, чтобы посмотреть на киноэкране, в очень замедленном показе, кадры этой разборки детей потустороннего мира. Описывать это на словах очень сложно: летало, полыхало, стучало, трещало и всё в чёрном дыму. Но когда часть дыма слегка подвинул ветер, на бугристом асфальте небольшого городка советского Нечерноземья конвульсивно дёргались шестнадцать оторванных конечностей очень сложной конфигурации, лязгало четыре вполне дракуловские челюсти и тихо лежали ещё четыре предмета, похожие на свалившиеся с трейлера мешки с картошкой. Потом, как и полагается, всё это хищно зашипело, испарилось и вместе с остатками дыма и запахами близлежащей помойки, внезапно налетевшим атмосферным катаклизмом было унесено в направлении военного полигона. Трёхсекундный, но чудовищной плотности ливень уничтожил все отпечатки, то ли копыт, то ли кованых каблуков, на перепаханном асфальте.
Совершенно сухой Виктор Андреевич брезгливо стряхнул пыль с лацканов кителя и заторопился к гостинице, где уже заждались его к “вечернему чаю” товарищи офицеры.
               
                ТРЕТЬЯ  ГЛАВА

 Когда Кадмину до последней крайности осточертело “гонять чаи” с капитаном и двумя майорами, писать пулю, слушать карточные прибаутки и бородатые анекдоты про вождей пролетариата, он по-хамски лихо сыграл три чистых мизера подряд, закрыл всех и бормоча себе под нос:
- Вы-то, молодые, ещё вспомните и “сиськи-масиськи”, и “олимпийские кольца”, да и экономную экономику придачу... - отправился в свой номер.
Пожилой подполковник, с которым Кадмин квартировал, спокойно лежал поверх одеяла в тренировочном костюме и читал толстенную книгу.
“Ага, “Преступление и наказание” сюда утащили “перечитывать”, подполковник. Правильно, а то внуки “проклятыми” вопросами замучают!” - подумал Кадмин,  тоже завалился на кровать и закурил.
“А мои-то вопросики тоже не из приятных, - и сразу у Виктора Андреевича включился аналитический ум деморанга. - Сегодняшнее происшествие вполне закономерно. Конечно, я предвидел нечто подобное. Но так быстро - у них там - чихнуть-то успели? Судя по тому, как вычислили - похоже на родные “Заборы”, но по исполнителям... Эмпирики Верхние? ... А не сообща ли? Одним - полигон, вторым - щель! Здорово! Все довольны, все смеются... А Высшие, конечно, не в курсе? Да как они могут быть не в курсе, при стольких-то заинтересованных?...  А если все знают - знает и Единосущий. Тогда зачем я здесь?  Шар сомкнулся! Нет, здесь что-то иное. Ладно, как почему-то, именно в России любят говорить - утро вечера мудренее... А может - мудрёнее?” - деморангу спать не полагается, но вот Виктору Андреевичу сон был необходим.

Кросс закончился блестящей победой кадминского взвода. Наполев вытащил короткую соломинку и был первым. Махов соответственно вторым. Старлей, с довольным видом, принимал поздравления от старших офицеров.
После обеда, у столовой, Кадмин поманил к себе готовых встать в строй победителей, сел с ними в УАЗик и повёз в гостиницу. По дороге разговор не клеился. Деморангу было лень без особой нужды играть роль советского лейтенанта, а курсанты не знали о чём можно говорить с таким вот воином с очень тонкого востока. Пока УАЗик трясло на ухабах, они всё время сидели с полузакрытыми глазами, усиленно занимаясь перевариванием пшённой каши с армейской тушёнкой. Кадм  получил прекрасную возможность провести полное, глубокое сканирование биполя.
В гостинице он нагрузил парней коробками со “скромной” провизией (почему бы офицеру, после загранки, не отовариться в “Берёзке”, перед поездкой с курсантами на месячные сборы?) материализовавшимися под его кроватью, сразу по окончании соревнований. Сунул им вдогонку по блоку “Marllboro”, от чего, даже привычные к извращениям различных социальных формаций, друзья совсем ошалели, и отправил с тем же УАЗиком обратно, на место постоянной дислокации.
Сам же Виктор быстро переоделся в потёртые джинсы и футболку с непонятным иероглифом на пузе, нацепил рваные, но импортные кроссовки, и устремился в местный культурный центр - пивзал с кодовым названием “Шалман”.

Любой бывалый командировочный того времени очень хорошо знал, что полновесное представление о городе, в который занесло его по странному капризу производственной необходимости, при суточных 2р.60к., можно получить только в пивной. Именно там, меж круглых, полутораметровой высоты столиков, внутри тесного пространства, ограниченного по всему периметру двадцатисантиметровым, уставленным кружками, вечно мокрым карнизом, вместе с табачным дымом и кислым перегаром вчерашнего вечера, лениво переливаясь над головами аборигенов, витал истинный дух этого поселения.
И деморанг Кадм, не торопливо попивая в меру разбавленное местное пиво и задумчиво покуривая “Приму”, получал чертовское удовольствие от инспекции городской ауры. Здесь затейливо переплетались: раздражение гадом прорабом и завистливая неприязнь к заезжим москвичам, неявное желание придушить “родимую суку” и радость от очередной победы киевского “Динамо”, веселье от того, что через неделю после ремонта, у соседа прорвало трубу и негодование американскими империалистами, грозящими в случае чего бойкотом грядущей Московской олимпиады. Но никаких следов влияния  своих вчерашних оппонентов на социальную атмосферу Кадм здесь не обнаружил.
“ Ну, что ж - это неплохо! Какие-никакие, а профи, - подвёл он итог. - Меньше шума - приятней работать! Да и сапиенсы целей будут”.
Виктор Андреевич вышел на свежий воздух, сплюнул пиво и никотин в ближайший водосток и почапал гулять по вечернему уездному “Арбату”. Не то, чтобы он надеялся узнать некое новое и скрытое от человеческого сенсорного восприятия, просто Кадмину осточертела солдафонская компания и ему хотелось пройтись по улочкам тихого печального городка, так явственно напоминавшего историко-географическую и социально-бытовую обстановку мест его стажировки.
Он прошёл по улице, одна сторона которой была застроена блочными серыми пятиэтажками, а на другой, упираясь подоконниками в грязный тротуар, росли, всё, как одна, обшитые крашеной в зелёное вагонкой, обычные деревенские избы, свернул за угол и оказался на вымощенной квадратными бетонными плитами пешеходной полосе центральной части города. Невдалеке, обрезанная крышами домов, сиротствовала верхушка церковной колокольни.
Надо отметить, что пустынность улиц советского захолустья в вечерние часы, была делом обычным, и никак не связывалась Кадмом с присутствием нематериальных факторов. Домашние заботы, усталость  и вечерняя смена градообразующей швейной фабрики оставили под открытым небом лишь небольшие группки подгулявших коренных жителей,  добровольно охраняющих парадные и чёрные выходы некоторых магазинов.
Кадм обогнул пару безлюдных кварталов, прежде чем вышел к белой,  в два человеческих роста, кладбищенской стене. Ворота в этот час были уже заперты, и он, дабы ненароком не повредить чей-либо впечатлительный рассудок, предварительно убедившись в собственном одиночестве,  мягко перетёк на другую сторону диффузионным способом. Немного пропетляв по узкой тропке между могильными оградами, выбрал разлапистое дерево с густой кроной и примостился на толстом суку, в глубине нежной зелени, над памятником, погибшей в автокатастрофе молодой женщине.
“Ничего не заметили временно живущие, может безвременно усопшая поведает мне нечто?” - цинизм деморанга - это даже и не цинизм, а приземлённо-прагматичная, в силу конкретных обстоятельств,  оценка извечной трагичности бытия. То субстанциональное естество, которое он олицетворял, возведённое в степень качества его профессиональной подготовки, могло понимать, учитывать, даже испытывать человеческие чувства и страсти только в случае  необходимой и достаточной целесообразности. У Кадма была неизбежная цель, то есть задача, не выполнить которую невозможно. Он знал, что исход предрешён, и лишь старался, по мере возможности, поменьше наследить в заповедной Бесконечности. Помыслы служителей Единосущего всегда были, есть и будут для смертных “за семью печатями”. Кадм пребывал в непреклонном убеждении, что “Миссия на Патмос” являлась ошибочной, бесполезной и излишне театрализованной. Благо перепуганный Иоан так напутал в своих записях, что и самые отважные черти опасаются за свои конечности, когда пытаются выискивать употребимый для себя смысл в этом свидетельстве. И вообще старший деморанг не без оснований считал: “Чем меньше люди знают и думают о том, что их пока не касается - тем легче и спокойнее им жить, а умирать интересней. Пусть себе путают демонов с бесами, идеализируют херувимов и ангелов, лишь бы не мнили себя ни богами, ни дьяволами и помнили про Геенну. Да, да, - “чудны дела, но истинны пути”, прости Господи!” 
Кадм внимательно прослушивал мёртвую ауру могильных глубин. - Как и следовало ожидать - ничего.
“Конечно, этим путём уже пару тысяч лет не пользовались, и вряд ли хранители рискнут нарушить вето Единосущего,- он уже собрался покинуть наблюдательный пункт, когда странный инфрахруст невдалеке разрушил кладбищенскую тишину. Напружинившись, он приготовился к возможной схватке. – Значит, дело зашло  далеко - ангелы, словно “звери” нижними путями ходят. Полюбуйтесь на ваших чёртовых ангелочков, люди! Какая прелесть - три семёрки и три шестёрки - ну просто, как у них тут, в Союзе - “дружба народов”, ни дать, ни взять!”
Деморанг  всеми фибрами своей мистической сущности чуял, как тридцать девять теней камуфляжного тона на мгновение выстроились недалеко от подсобки могильщиков - три по шесть и три по семь, и быстро растеклись в разные стороны по боковым дорожкам кладбища.
“Ах, тупой солдафон, ребят без метазащиты оставил! Связать моё появление здесь, с редчайшим, по хронологическому удалению от центра темпорального возмущения, мужским биполем, способен любой задрипанный бесёнок, - Кадм, наплевав на всё человеческое в себе, моментально вытянулся в тончайшую блестящую струну и принял прежний вид, уже в ста метрах от палаток своего взвода.

                ЧЕТВЁРТАЯ ГЛАВА

В палатке третьего отделения громким шёпотом тщетно пыталось законспирироваться веселье. Нарушение армейской дисциплины было в самом помориновом соку, когда на старый брезент обрушился ливень небывалой  силы. Небосвод трещал, полыхал и  низвергался водяной лавиной на земную хлябь. Шквальный ветер небрежно сорвал все палатки и унёс в направлении ближайшей рощи, где они благополучно осели на ветвях крупных деревьев. Живое и вещное содержимое лагеря моментально вымочились до самой сути. Плотные заросли оранжевых молний ежесекундно отражались в широких потоках песчано-глинистой взвеси.
Всё прекратилось также внезапно, как и началось. Пережив первый шок, народ принялся подсчитывать убытки. Вскоре сержантский состав выяснил, что потерь среди личного состава, к счастью, нет. Только две прикухонные псины Бобик и Жучка, унесённые ветром, пропали без вести, вместе со своей двуспальной конурой.
Несколько последующих дней и местная и центральная пресса с удовольствием рассказывала об  аномальном атмосферном явлении в N-ской области, причинённом ущербе на n-ную сумму и строила гипотезы о причинах катаклизма - одна любопытней другой. От испытания местной военщиной новых видов оружия массового поражения, до неудачного контакта с внеземной цивилизацией, который не был санкционирован ни партией, ни, соответственно, правительством. Свою лепту внесли старожилы, многое поведавшие о сражении на Курской дуге.
Но постепенно интерес к природному явлению угас,  страна продолжила свою нормальную застойную жизнь, и её внимание снова обратилось к подготовке  Олимпийских игр в Москве и строительству Байкало-Амурской Магистрали. Лишь изредка на интеллигентских шестиметровых кухоньках наивную трогательность диспутов о демократии разнообразили не слишком трезвые высказывания о том, как ловко заметают все следы посещения Земли эти гуманоиды с летающих тарелок.

Курсанты благополучно вернулись в столицу, все, как один, сдали госэкзамен по военной подготовке и, став советскими офицерами запаса, на свои последние каникулы разбрелись по родственникам, турбазам и шабашкам. Махов с Наполевым отправились в экзотический круиз по болотам Ленинградской области, где с неиссякаемым материальным интересом занимались возведением коровников и зерносушилок.
За тридцать рублей в день выполнять, пусть и тяжёлую, но не слишком квалифицированную работу на свежем воздухе, при обильной кормёжке, по тем временам студенту было за счастье. Ни тебе стройотрядовских командиров с комиссарами, ни комсомольской морали. Уважать или нет “сухой закон” - дело сугубо личное и самонаказуемое.
Жили они в давно покинутой, но добротно отремонтированной предыдущей сменой шабашников, деревенской избе - втроём. Два рабочих и бригадир, - уже окончивший ВУЗ  младший научный сотрудник какого-то сильно закрытого Почтового Ящика. Кроме них  в этом населённом пункте обитала ещё, лишь престарелая семейная пара. Продавщица местного “универмага” и сторож того же торгового заведения - её восьмидесятилетний муж.
Махов и Наполев работали в охотку. После строгой военной дисциплины только что закончившихся сборов, такая привольная житуха казалась верхом блаженства. Вечерний чай после работы, с, ни к чему не обязывающими, приятными разговорами о всяких странностях существования, купание перед сном в прогретом за день пруду, созерцание луны на иссиня-чёрном небосводе с деревенской завалинки приносили частичное успокоение в истрёпанные души скитальцев во времени.
Рабочий день начинали почти с рассветом, по холодку. Вручную готовили дообеденную порцию раствора, подтаскивали кирпич. Потом, перекурив, брались за кладку. Как раз во время такого утреннего перекура и произошло, оставшееся неизвестным ни прессе, ни учёным кругам, но очень заинтересовавшее ОБХСС, ещё одно, очень аномальное для этих широт России, явление.
- Что-то зажились мы с тобой, Саша,  здесь - в развитом социализме. Привыкать начинаю - дурной признак! - расстилая на толстом бревне телогрейку, сказал Махов.
- Типун тебе на язык! Не каркай! - Наполев грустно смотрел на затухающий огонёк спички, перехватив её с обожжённого конца. - Хорошо здесь. Весело и уютно. И ребята - в общем-то, ничего, хотя чудные. А литература! Ну, кто бы мог подумать, что Алекс Блок родился не в Штатах, а здесь. И Пушкин. Он, оказывается, тоже был российский поэт, и никакой не потомок американских эфиопов.
- Умгу, ты ещё Ленку Теплову вспомни! Может, жениться хочешь?
- Не сыпь ты соль, мерзавец! ... Ленку жалко... - Шура растёр догоревшую спичку в ладонях, раздавил сапогом сигаретный фильтр и хотел подняться.
Сначала почву  под его ногами лишь слегка тряхануло. Он жёстко плюхнулся обратно на место и недоумённо взглянул в сторону Махова. Тот лежал с другой стороны бревна на спине, болтая задранными ногами.
- Everything is all right?! - от неожиданности переходя на свой прошлый язык, испуганно спросил Наполев.
- Yes, yes, твою мать! - вылезая из-под бревна, ругался Махов.
Следующий толчок, последовавший через полминуты, был уже гораздо ощутимей. Он разбросал сложенные для работы кирпичи, повалил весь стоящий у стены недостроенного коровника инвентарь и раскатил штабель кругляка.
- Ничего не напоминает?! - излишне громким голосом спросил Алексей.
- Как же! Янус! Исторжение сельвы из недр пустыни! - Шура тоже кричал. - Так то ж Янус -  там сам чёрт не разберёт, что, под чем, находится!
- Россия чем лучше?! У них, говорят, и орёл двуглавый до революции гербом был! И она ещё похохочет над миром, твоя милая тридевятая Родина! Умом её ведь не понять, у ней особенная стать... Ой-ё!
Третий толчок был больше похож на ударную волну от разорвавшегося поблизости снаряда. Потрескалась свежая кладка стен, вылетели стёкла в ближайших избах, где они были.
- Чем материться, лучше скажи, что делать будем?! Ты ж на Янусе группой командовал! Как нас тогда спасли? Аварийный бот?
- Какой, в жопу, бот! Никак не спасли! На Дене мы с тобой рокерами очнулись! Забыл?!
Трясло уже изрядно. С соседних болот доносилось прожорливое чавканье трясины, создавалось впечатление, что она начинает закипать. С чудовищно-громким, хриплым шорохом на горизонте, как ряд доминошных фишек, складывался столетний лес. Будто бы аплодисментами, переходящими в овацию,  сопровождали это пиршество стихии, мириады кудахтающих в воздухе пернатых.

Деревня с окрестностями, пятак на теле Ленинградской области диаметром примерно с километр, вместе со всем содержимым, бесследно исчезла в Медведковской трясине, в августе 1979 года новой эры. Пропажу обнаружили далеко не сразу.
Только через два месяца комиссия по приёмке сельхозобъектов   (одного коровника и двух зерносушилок), во главе с председателем совхоза “Красный зоотехник”, попыталась посетить д. Медведково, которая, вроде бы, находилась в восьми километрах от главной усадьбы. Но, ни деревни, ни чего-либо, даже отдалённо, напоминавшего заказанные строения не обнаружила. Не обнаружила и местного пруда с его знаменитыми карасями, и пятисотметрового участка местной речушки. Не подумав как следует о последствиях, председатель доложил об исчезновении части совхозной площади своему руководству.
Так как средства на строительство были выделены, а подрядчики получили аванс, в разбирательство, кроме партийного руководства, включились компетентные органы. В результате  председателя обвинили в хищении государственного имущества, растрате, подделке документации и  географических карт. Ещё, слава КПСС, мало кто из тех органов тогда знал, что такое земельный кадастр. Бригадир шабашников, к своему счастью, по каким-то причинам интимного свойства, отсутствовавший на месте, во время  исчезновения оного с лица земли, отделался годом ретроградной амнезии, после мягкого столкновения с “запорожцем”, преступно, но совершенно бесследно, покинувшего место ДТП.

                ПЯТАЯ ГЛАВА

Когда, через две недели после побоища в N-ске, Кадмин появился в Москве, его беспокоили два обстоятельства. Тринадцать иномирных бойцов, семёрка и шестёрка, не принявших участие в схватке на учебном полигоне военной части и растворившихся на российских просторах, а также психологическое состояние Махова и Наполева. За время второй половины сборов он успел полностью прокачать биполь, настроить его на ретрансляцию темпорального сигнала, однако сразу по возвращении в столицу возникли серьёзные затруднения с прослушиванием силового поля Вселенной.
Поначалу Кадм всё списывал на помехи от маяков-глушилок разбросанных “супостатами” в хронопространстве актуальности, но постепенно бредовость получаемой информации возбудила в нём опасение за психическую адекватность самих элементов темпопары. Биполь транслировал совершенно дикие, не имеющие никакой реальной основы в существующей Вселенной, звуковые образы.
“Это очень похоже на фон постапокалиптического хаоса. Но откуда ему здесь взяться? Четвертьвековой психоз, перебродивших на рубеже тысячелетий измов, их память как будто не затронул. Воздействовать из-за пределов Бесконечности на качественные свойства уже сформированного разума было по силам, разве что, Вседержителю. Но Он такими мелочами давно не отвлекался. Интеллект и квалификация десантников из предмирья вряд ли позволяет им, серьёзно влиять на рассудок бывалых смертных, опекаемых деморангом, - анализировал происходящее Кадм. – Следовательно, затягивает ситуативная воронка локальной исторической реальности”.
Пока он не вмешивался в естественное проистекание событий, не притрагивался к звеньям причинно-следственных связей,  никак не ограничивал свободу воли вокруг Махова и Наполева и только внимательно неусыпно наблюдал. Чёртовы десантники волновали его, лишь как  естественная неизбежная пакость бытия - не они, так другие, а к любым неожиданностям служитель Последних Барьеров  всегда готов по определению.

Старший деморанг Кадм, великолепно вписавшийся в социальную структуру советского общества полулежал на тахте, в только что сданной Главмосстроем малогабаритной однокомнатной квартире кооперативного исполнения, и внимательно наблюдал за трёхмерным изображением динамической карты Ленинградской области, непритязательно приспособив для этой цели обыкновенный советский телевизор. Человеческое лицо его, то есть лицо Виктора Андреевича Кадмина, всё более и более искривляла недовольная, злая гримаса.
“Понесло же этих хреновых искателей приключений в такую глухомань! Будут им там и кулички, и рога чёртовы, и подерёт он их там, за милую душу, если вовремя не вмешаюсь! - ворчал про себя Кадм. -  Хотя понять можно - устали бедняги на людях комедию ломать. Уединения хочется! Но изъять моих птенчиков из бытия, в таком вот уединении, не привлекая особого внимания - для этих “ангелов” будет одно неземное удовольствие! … ... ! О, прости меня, Вседержитель!” 
Очень не хотелось деморангу выдёргивать  неподготовленный биполь из более или менее привычной среды, ранее критического момента. Кроме того, что он не хотел играть ребят втёмную; была идея использовать пару тренированных смертных, при неизбежном силовом соприкосновении с физическими силами реального мира. Самому магистру воевать с людьми западло. Но прежде, не признающих ни Бога, ни Сатаны, отпрысков рода человеческого нужно было хоть немного просветить, ознакомить с их стороной проблемы и приучить к сознательному, а лучше к самозабвенному подчинению.
Наиболее подходящим было время окончания института. Советская система распределения молодых специалистов создавала идеальную ситуацию для исчезновения строителей коммунизма из исторической  эпохи. Ждать этого оставалось около полугода московского времени.
“А если уж напрямик, дорогой мой Виктор Андреевич, - усмехаясь сказал себе Кадм, - побочный эффект от постоянного пребывания в вашем обличии начинает вредно сказываться на моей невозмутимой мистической субстанции. Ладно, как говорил Георг Фридрих Вильгельм Гегель - “время есть чистая форма созерцания”, “нечувственное чувственное”, не бумага - чуть-чуть потерпит”.
Он достал из памяти телефон Людочки, и, проникнув в городскую телефонную сеть, подключился к её аппарату. Обычным способом позвонить из новой квартиры было ещё нельзя.
- Да-а, Вас слушают, - ответил Кадмину  шёлковистый, с неглубоким манерным придыханием, голосок Людочки.
- Привет, это Виктор! Как юная жизнь?
- Спасибо, ничего экстраординарного!
- Какие планы? Может, увидимся вечером?
- А что ты предлагаешь?
- Ну, сходим в кино... Или ты предпочитаешь театры? - Кадмин усиленно играл плохо скрываемое смущение недрессированного молодого лейтенанта, отвыкшего от общения с привлекательными девушками.
- А, пригласи меня в консерваторию! Слабо! - было ясно, что Людочка поддразнивает своего поклонника, провоцируя воина на очередной геройский поступок. Как ни привлекала Кадма неожиданная возможность, ещё раз услышать великую ораторию Гайдна - “Сотворение мира”, даваемую ныне в консерватории, он, не выходя из роли, тщательно изобразил подавленный вздох и обречённо, но отважно произнёс:
- А вот, и не слабо! Концерт во сколько?
- В семь. Ты это серьёзно?... Храбрый мой лейтенант!...
- Так. В семь. Значит половина на Кропоткинской! О’кей?
- Ну, о’кей, герой! Как обычно в центре зала. Что ж, до встречи!
- По-ка! - раздумчиво произнёс Кадмин и прекратил связь.

                ШЕСТАЯ ГЛАВА

“Сотворение мира” начиналось увертюрой, изображающей хаос. Сын каретника и кухарки, Франц-Иозеф Гайдн пытался поразить человеческий слух каким-то глухим и неясным шумом - звуками,  лишёнными всякой мелодичности. По его мнению, самое необычное сочетание различных музыкальных форм - трелей, volate, mordento, синкоп и диссонансов прекрасно передавало картину предмирного хаоса. Несмотря на всю её наивность, именно эта часть произведения наиболее нравилась Кадму. Остальные две казались ему надуманными, искусственными и по-немецки грубоватыми. Ликующие такты allegro  в финале - полными фальшивого благочестия.
Если у “служителей Небес” и есть слабости, то, в первую очередь, к их числу можно отнести слабость к музыке. А старший деморанг Кадм в своих “заоблачных” кругах слыл меломаном. Как только зазвучали первые музыкальные аккорды,  Кадм могучей деморанговской мыслью живо перенёсся в  весну 1798 года, в залы дворца Шварценберга, где он присутствовал на первом исполнении оратории. Празднество было замечательным: собрался весь цвет литературного мира и светского общества, оркестром дирижировал сам шестидесятитрёхлетний Гайдн. Тогда земная музыка впервые вызвала у него неподдельный интерес.
Космогонические представления жителей Земли всегда поражали Кадма. Вся их мифология, начиная с древнего язычества, была полна самыми разнообразными фантасмагорическими персонажами - драконами, чудищами, героями и рядом с ними вполне вероятностно возможными ангелами, чертями и божествами. Но деморанг знал (это поняли и некоторые философы ХХ века, в частности Алексей Лосев, кстати, из той же пресловутой России), что миф отнюдь не выдумка. Он содержит и строжайшую структуру, является  необходимой категорией сознания и бытия смертных. Для них миф - жизненно ощущаемая и вещественная реальность  и до животности телесная действительность. Тем более удивляла человеческая способность музыкальной интерпретации мифотворчества, этой неизвестно откуда возникшей у них тяги, к всеобще-нераздельному, слитно-взаимо-проникновенному самопротивоборству в практически чистом становлении бытия. Ни в чём так не проявлялось черта богоподобия у homo sapiens, как в живом выявлении музыкального переживания.
Кадму давно стало понятно, что ему  не по силам, до последних глубин, понять сокровенный замысел Вседержителя, касательно биоразума этой, с позволения сказать, Актуальности, и, на сей раз, он довольно быстро свернул свои неуклюжие попытки метафизических изысков, превратился в слух, пытаясь доставить задремавшему в нём Виктору Андреевичу, удовольствие от музыки великого композитора. Он вспоминал её исполнение  в Европе и России начала Х1Х века составом из двадцати четырёх певцов и шестидесяти инструментов. Хотя Кадм прекрасно понимал, что произведение на эту тему вообще странно звучит в концертном зале атеистического тоталитарного государства, но десяток певцов, такое же количество инструментов, сгруппированных вокруг фортепьяно, привели ценителя музыки в полное уныние. Слегка забывшись, старлей угрюмо пробормотал:
- Tutto mi  par diffetto...*
На землю Виктора вернул удивлённый голос Людочки:
- Что ты сказал?
- А? Да нет, ничего! Это я по-китайски восхищение выражаю.

После концерта они немного погуляли по Бульварному кольцу, дошли до Чистых прудов, посмотрели на лениво плавающих по зацветшей зеленоватой воде сытых уток, и на троллейбусе доехали до Елоховской церкви, бывшей до воскрешения многострадального храма Христа, любимым местом торжественных богослужений  патриархии.
Кадмину очень нравился этот, в те годы, студенческий район Москвы. Трудно сходу сказать - сколько ВУЗов располагалось вдоль небольшого отрезка улицы Карла Маркса: МИИЗ, МИИГАИК, МИХМ, МИСИ, невдалеке МВТУ.
Они весьма чувственно посидели рядом с памятником большевику Бауману на скамейке маленького скверика. Потом Виктор подговорил Людочку спуститься  в подземелье, недавно открытого прямо за спиной пламенного революционера, небольшого ресторанчика. Но тот вряд ли был слишком сильно недоволен подобным соседством, так как до этого в полуподвале библиотеки им. Пушкина обитала, довольно популярная среди учащихся близлежащих учебных заведений, злачная пивнушка. Правда со временем пиво там становилось всё теплее и кислее, а креветки постепенно превратились в бугристые сушки с редкими соляными вкраплениями.  Москва же готовилась принять Олимпийские игры, и двухместные ресторанные столики смотрелись под древними тяжёлыми сводами весьма по-буржуйски.
Они заняли столик в глубине почти пустого  помещения. Кадм поступил несколько эгоистично, очень убедительно, даром что телепатически, напомнив  стремительно трезвеющим посетителям про их семейные и прочие обязанности. Заказали скромно: бутылку “Рислинга”, сто пятьдесят коньяка, по салату, кофе и мороженое.
Сидели молча. Людочка не была болтушкой. Эта девочка, из старомодной интеллигентной семьи коренных москвичей, прочитала за свои девятнадцать лет слишком много хороших и умных книг, о  существовании которых многие из её ровесников знали лишь благодаря невзначай подслушанным разговорам да, случайно долетавшим до их ушей, радиоголосам из-за бугра. Она с трудом вписывалась  в своё социальное окружение, и это было в конце семидесятых в Советском Союзе.
._______________
* Всё мне кажется несовершенным (итал.)

Кадм иногда с грустью видел Людочку,  лет через пятнадцать. Экзальтированная, нарочито небрежно одетая особа на очередном митинге какой-нибудь партии “Зелёная груша” или  Союза Правых Патриоток. Вряд ли замужем; скорее всего - разведена. Бездетна и несчастна.
Кадмин, молча, смотрел на красивое и умное лицо, с несколько восточным разлётом скул и глаз. Чувства Виктора Андреевича к этой девушке были бы совершенно понятны, не будь он по истинной сути своей матёрым деморангом. Любовь таких созданий не от мира сего - не имела ничего общего ни с чувственной страстью, ни с жертвенной преданностью, ни с отеческой нежностью, ни, тем паче, с каким-либо видом уважения. И любовью, это ощущение запредельного сознания, мягко говоря, называть не корректно. Это было некое неземное удовольствие от постоянного восприятия всей мистической натурой тонкой, женственной эманации телесной ауры, преломлённой, словно поток света  хрусталём,  временным человеческим воплощением демонической субстанции.
И даже такое зыбкое и неясное, возникшее у Кадма всего несколько дней назад, почти эфемерное чувство было перемешано с горьковатым осознанием неизбежности и закономерности логичного итога.
За две недели их почти ежедневного общения он тщательно оберегал её родителей от нечаянной встречи с собственной персоной. Разумеется, всесильный деморанг ничуть не стеснялся предстать перед утончённой, строгих правил, но демократичных воззрений, четой в облике грубоватого,  ещё пахнущего порохом, старшего лейтенанта. Он, естественно, мог обаять кого угодно. Просто Кадм считал необязательным и вредным, оставлять неприятные воспоминания и ассоциации в трансцендентной памяти ни в чём не повинных смертных.
С Людочкой Виктор познакомился неизвестно зачем и совершенно по-московски. Покинув здание своего института, после работы, и бодро рассекая уважительно расходящийся в стороны августовский ливень, он, как нормальный советский преподаватель, спокойно переходил улицу в направлении автобусной остановки. Худенькой, мокрой до нитки студентке, тщетно пытавшейся вжаться  под козырёк  табачной палатки, явно не хватало там места - джентльменам мокнуть тоже не хотелось. Нечто, похожее на человеческое, неожиданно завладело правой рукой Кадма, раскрыло непроизвольно сотворённый в ней зонт и подвело прямо к девушке.
- Мадмуазель, покорнейше прошу позволить мне немного защитить Вас  от разгула стихии! - изощрённо начал искать пути сближения разумов высокий, атлетически сложенный, с выражением природного мужественного благородства на лице молодой человек, и, не дожидаясь ответа,  выставил зонт над головой мадмуазель.
- Спасибо, но вряд ли это спасёт от такого ливня, - искоса, то ли удивлённо, то ли с благодарностью, взглянув  на нежданного спасителя, зябко поёживаясь, ответила, вымокшая до слёз, Людочка.
Действительно, ни один обычный зонтик не укрыл бы даже одного, а не то, что  сразу двоих, от косых, дымящихся водяной пылью, непрестанно меняющих угол атаки, хлёстких дождевых струй. Но кадминский моментально образовал вокруг них достаточных размеров непроницаемый параболический купол, по поверхности которого, как по стеклу, разочарованно извиваясь, стекали водяные потоки. У Виктора промелькнуло озорное желание,  прямо тут же, совершенно высушить платье и волосы девушки, но он решил, что это будет  чересчур, и протянул ей идеальной чистоты, накрахмаленный носовой платок, наделённый неуёмной абсорбционной жадностью. При этом Кадмин не упустил момент представиться:
- Меня зовут Виктор.
- Людмила... Спасибо! Какой странный платок!
- А, импортный. Китайский, для сезона дождей.
- Вы бывали в Китае? - с некоторым ехидством спросила Людочка. - У нас вроде же нет сейчас с ними торговых связей?
- Конечно! И сам я в сущности китаец! - на мгновение девушке почудилось, что на автобусной остановке, почти в центре Москвы, над её головой держит зонтик кинозвезда и супермен Брус Ли, недавно виденный у подруги на видео.
Непонятно куда завели бы Кадмина эти, удивляющие его самого, ребяческие выходки, но выдавливая толстыми колёсами на тротуар могучую волну, подкатил долгожданный автобус.

В те времена “тройка” шла из центра  до самого Измайлова, объезжала ДК Строителей по периметру Измайловской площади и возвращалась обратно. По мере приближения к восточным окраинам города салон автобуса постепенно пустел. Уже с половины пути они сидели рядом на правом заднем сидении, спиной по ходу, и смущённо молчали. Людочка гадала - каким образом ей повежливей отделаться от общества, свалившегося на её голову вместе с ливнем, кавалера. Он не был назойлив, не пытался навязать знакомство с помощью глуповатого шутовства, но девушка никак не могла полностью избавиться, от померещившегося  на остановке образа китайского чемпиона с зонтиком в руке, и это устойчивое наваждение почему-то вызывало у неё неясное беспокойство.
Кадмин же просто не знал о чём говорить, с молодой, привлекательной земнородной. Безотчётно у него возникло стойкое нежелание утверждаться в подсознании случайной попутчицы ни в образе записного повесы-офицера, ни застенчивого провинциального, хотя и бывалого вояки. Проще всего было улыбчиво попрощаться и выйти на любой ближайшей остановке. Однако взглянув на начисто промытый дождевой водой, почти древнеегипетский профиль и неизвестно зачем, по-видимому, машинально, просканировав, ещё слабо затронутую житейской мудростью, трогательно-прозрачную ауру, деморанг практически спонтанно выбрал второй вариант вынужденного лицедейства. Молниеносные решения Кадма никогда не бывали ошибочными. Позже Виктор убедился, что интеллекта у этой девушки с избытком хватает на двоих, а вот надёжного мужского плеча она никогда рядом не чувствовала.
Они вместе доехали до конца маршрута. Кадмин галантно помог даме выйти из автобуса и, как будто само собой, спустился с ней вниз по Первой Парковой  к станции метро. Они, не сговариваясь, миновали подземный переход, немного отошли вглубь леса и, так, не сказав ни единого слова, одновременно остановились у лавочки под старой берёзой.
Со стороны могло показаться, что в парк вышли  подышать свежим воздухом не первый год знакомые, а скорее всего, уже состоящие в браке, молодые люди. Но просто Кадмин, чтобы не искушать Людочку возможностью по-женски интерпретировать свою короткую, довольно безмятежную и вполне невинную жизненную тропку и самому не слишком вдаваться в  легендарное прошлое боевого офицера, сразу завладел изящной Людочкиной ладошкой. Изображая большого знатока хиромантии,  он старательно водил по ней кончиком указательного пальца и, тактично ошибаясь в некоторых подробностях, с милой улыбкой рассказывал изумлённой москвичке всю её нехитрую биографию.

Кадм и без всякой хиромантии знал о девушке абсолютно всё - и прошлое, и настоящее, и будущее, однако, прощаясь с ней у подъезда, не забыл спросить номер телефона.
Он позвонил этим же вечером и договорился о свидании на следующий день.

                СЕДЬМАЯ ГЛАВА

В течение полумесяца  ежевечерних встреч взаимное неосознанное влечение Виктора и Людочки, стремительно претерпев обычные метаморфозы взаимоотношений между мужчиной и женщиной на ранней стадии знакомства, выкристаллизовалось во властную насущную потребность постоянного общения. Не удивительно, что юная барышня была без памяти влюблена в молодого красавца военного, хотя и не блистающего культурологическими познаниями, но зато  не подпорченного циническим отношением к окружающему миропорядку, свойственному столичным интеллектуалам.
Кадм же напротив, поражался происходящей в его, казалось раз и навсегда, целесообразно и  безупречно сформированной надмирной индивидуальности, с трудом контролируемой трансформации способности сугубо-прагматично воспринимать тварное бытие. С каждым последующим мгновением пребывания в человеческом обличии, он с изумлением наблюдал разрастание личности Виктора Андреевича Кадмина в своём существе. Старший деморанг был обречён, навсегда сохранять в анналах  бездонной памяти все события и явления, касающиеся его существования, все перевоплощения метафизической субстанции. Отслеживая процесс своего последнего, довольно заурядного преображения  в элементарного носителя не самого хитрого в космосе разума, никаких искажений, сбоев и неучтённых воздействий он не зафиксировал.
Преображение творил главный демиург Последних Барьеров. Кадмова субстанция, помещённая в непроницаемое  силовое поле, последовательно претерпевала ряд ординарных метаморфоз. Она постепенно обретала видимую,  полупрозрачную, но устойчивую, кристаллообразную структуру. Затем  кристаллическая масса размеренно “задышала”,  переливаясь всеми оттенками различимого человеческим глазом спектра, на мгновение вспыхнула белоснежным блеском, затуманилась бледно-зелёным, заволновалась ярко-золотистым, который сменило переливающееся бардово-лилово-фиолетовое марево. В самом центре субстанции ритмично запульсировала огненная точка, из которой во все стороны потянулись пурпурные, серебристые иссиня-чёрные нити. Вокруг неё медленно, но уверенно формировалось тело заданных параметров, первоначально напоминающее ледяную статую. Статуя непрерывно меняла интенсивность внутреннего свечения, пока тональность её наружной оболочки не достигла загара, требуемого качества. Только череп, ещё некоторое время, оставался прозрачен. Внутри него разверзлась абсолютно чёрная бездна, в которую Главный демиург направил поток незримой, нематериальной, неопределяемой никакой формой звука, но излучающей ощутимую мощь, эманации.
И каким же образом это, претворённое неземными сверхмогущественными космическими метатехнологиями в идеальный человеческий индивидуум, суперсущество оказалось подверженным влиянию невразумительных чувств обречённой на распад, насквозь антиномичной,  вымышленной личности старшего лейтенанта. Как могло  цельнокупное сознание деморанга такого уровня,  всегда строго ориентированное целесообразностью и главным смыслом единосущности, так легко и быстро впитать микробы безответственных желаний и сиюмоментных страстей эмпирической реальности. Может, иммунная система Кадма  ослабла, от извечного пребывания в стерильной надмирности, или клубок антиномических взаимопротиворечий, в этой пространственно-временной части Актуальности, настолько вышел из под контроля Вседержителя, - но и хвалёная беспристрастность и непоколебимое хладнодушие начинали всё чаще изменять, лучшему аналитику Последних Барьеров.

Находящимся на задании деморангам несвойственна и противопоказана глубокая рефлексия. Они  обязаны неуклонно следовать Кодексу Служителей Вседержителя (КСВ), не совершать никаких вмешательств в бытиё эмпирики, не включённых в план проводимой операции, не вступать в необязательные контакты с её коренными представителями, а уж тем более - ни в коем случае не завязывать с ними близких отношений. Кадм, словно играючи, рушил установленные, незыблемые каноны поведения материализованных деморангов, и, шутя, преступал границы допустимого волеизъявления и самоопределения резидента надмирья. И вследствие этого, что вполне закономерно, уже несколько земных суток  находился в глубочайшем изумительном трансе самопознания своей обновляющейся индивидуальности.
Вначале, далее приятных воспоминаний о проведённом с милой московской студенткой времени, конкретное мышление деморанга не забиралось. Да и все их вечерние свидания особым разнообразием не отличались. Встреча на исторической автобусной остановке, кинотеатр, прогулка по вечерней Москве и уже за полночь, когда Людочкины родители спокойно почивали, молчаливое общение на крохотной кухоньке её малогабаритной квартиры. Время закрытия метрополитена не регламентировало вездесущего Кадма, однако Виктору Андреевичу, как всякому безколёсому москвичу,  постоянно приходилось прерывать не слишком целомудренную близость без 5 минут час. В одну из таких августовских ночей, только что покинувший влюблённую девушку Кадмин решил, вместо обычной телепортации, вернуться домой допотопным способом воздухоплавания. Вдоволь накувыркавшись в своё удовольствие под низкими кучевыми облаками над Измайловским парком, он,  не спеша задумчиво скользил в прохладном ночном небе Советского государства. Несмотря на то эйфорическое состоянии, в котором пребывал небесный путник, он заметил некоторую необычность в состоянии своего организма, несколько затрудняющую движение и вызывающую  настойчивое желание где-нибудь поскорее приземлиться. Но, только оказавшись в собственном доме, Кадмин осознал истинную причину  - до него, наконец, дошло, что,  всецело поглощённый обвораживанием Людочки, он полностью потерял контроль за своим аппетитом и, не придавая этому никакого значения, непринуждённо слопал весь семейный запас домашних пельменей, прибережённый вероятно на выходные в ожидании гостей.
Именно в эту ночь, неожиданное открытие Кадмом зачатков своей уязвимости, подвигло изрядного аналитика, пустился во все тяжкие рефликсийного мазохизма.
“Ты постепенно становишься настоящим человеком, товарищ деморанг! Тварью субъективной и взаимопротиворечивой. А тварь она потому и есть тварь, что отнюдь не является Безусловно Необходимой. И её существование, как бы ни извращалось большинство местных акосмистов и пантеистов, никаким разумением не выводимо из факта существования предвечного Единосущего, - погнал он поток метафизического мышления по всему многообразию явлений по-сю-стороннего становления бытия.- Тварь мечется, страждет, мучается в ураганных порывах времени, рождается и умирает, тщетно ищет, а чаще цинично высмеивает, недоступный своему немощному разуму, смысл “почему?” и “для чего?”. Истина же, которой я служу уже целую вечность верой  и правдой, пребывает нетленно и непреложно, - тут Кадм поймал себя на том, что пытается бледными человеческими красками обрисовать в непрерывно меняющемся сознании, присно-несокрушимый Адамант Божества. Он быстро перебрал в уме все теоретические озарения великих земных мыслителей  от Платона до Лейбница, споткнулся о сумасшедшего Ницше, сплюнул, коснувшись Фрейда, и вздрогнул от неожиданности, уткнувшись в русскую классику. Чтобы немного охладить, готовый воспылать перегретый рассудок, Кадм переключил внимание на своё отношение к Людочке. - И чем могла затронуть такого матёрого надмирца эта обычная земнородная девчушка? Да неужели, я готов, ради одного милого дитя, вовсю трещащего, обречённого Мироздания, насквозь пронизанного антиномическими расщелинами и расколами, так вот запросто нарушать  заповедные догматы незыблемой идеальной красоты предвечного? Совсем голову потерял, старшой?! - Кадм грустно усмехнулся. Его несказанно заинтересовала новоприобретённая способность, доселе у деморангов не встречавшаяся - терять, существующую только для соответствия требуемому имиджу землянина, голову. - Занесла же меня нечистая в эту чёртову Россию семидесятых! Нет чтоб какой-нибудь чопорный западный архипелаг, с его дрессированным авторитарным католицизмом населением - так пожалуйте вам -  этот религиозно-мистический бардак с социалистическими идеями, во всей красе. Мало им геополитического качества - не поймёшь, где кончается Азия, начинается Европа, где восток, где запад! Им ещё и Божий промысел постичь надо! Вконец оборзели славяне!...
  А ведь если внимательно присмотреться – жизнь, то их гораздо полнее моих прежних рассудочных определений. Трагичней, но интересней и многообразней безмятежного пребывания в убеждённости знания абсолютной Истины, всё-то предусматривающей, всё-то в себе содержащей, на всё всегда имеющей безапелляционный, единственно верный ответ. Но по сути - Истина и есть источник всех противоречий, сама сплошная антиномия, раз содержит в себе вечной возможность существования подобных этому миров - где конечная судьба плоти предопределена, где путают “погибель” с всеобщим восстановлением, где необходимость человеческого подвига, недействительна, а помилование зависит от воли Вседержителя. Миров - где самый разум раздроблен и расколот, где из Я любовь творит не-Я, где любовь - в отказе от рассудка. Где тварь верит, что именно любовь, именно само-отвержение приближает её к бого-подобию, что только само-отвержение может излечить болезни и затянуть раны бытия.
Однако хватит проливать “Гераклитовы слёзы” над трагичностью Вселенной - неплохо бы понять, что в ней теперь делать бедному деморангу, не слитному и неразлучному со своим рассудком!”
На исконно русский вопрос - “что делать?” Кадму пришлось найти ответ незамедлительно, когда в его неотделимом рассудке возник, впрочем, давно ожидаемый из Ленинградской области,  сигнал опасности, мгновенно вернувший его магичество из метафизических далей на грешную землю. “Кто виноват” он решил разобраться на месте.      

                ВОСЬМАЯ ГЛАВА

Кадм материализовался за несколько километров от деревни Медведково, в густых зарослях бузины, чтобы издали тщательно прочувствовать  сложившуюся там обстановку и точно оценить степень сложности операции. Аккуратно раздвинул жесткие шершавые ветки кустарника и невольно залюбовался нечаянно открывшейся, предосенней, тоскующей красой северного леса. Гладкие зеленоватые стволы молодых осин застенчиво поблескивали сквозь круглую, уже изрядно покрасневшую с края, листву. Крупные тёмно-фиолетовые капли волчьей ягоды обильно забрызгали пологий бережок заросшего ярко-салатовой тиной болотца. Внизу длинными волокнистыми прядями стелилась серебрящаяся сединой трава. Но некогда старшему деморангу было теперь вздыхать над печалями русской природы. Нейтрализация повторной атаки охотников за биполем являлась сейчас первоочередной задачей. Кадм, главным образом, опасался вмешательства в происходящее дополнительного контингента Высших, как уже часто бывало, и во время осады Трои, и в более поздние времена, благо войны на Земле  велись регулярно и с размахом. Он быстро зафиксировал  неестественно быстро мчавшийся в направлении деревни, до предела упругости набитый поддельными стражами порядка, милицейский УАЗик, второпях забывающий макать колеса в пыль просёлка. Отнёсся к этому совершенно спокойно, и хотел было переместиться на исходную, когда мелькнувший над лесом силуэт “кукурузника”, используемого  в Стране Советов для борьбы с вредителями полей, но вряд ли уместного над местным болотом, возбудил его экстрасенсорную систему. Всегда выдержанный, невозмутимый, до сих пор ничем не выводимый из своей сущности деморанг, внезапно ощутил такую внерассудочную бешеную ярость, пришёл в такое неистовство подло подставленного преданного служаки, что ещё сохранившимся в нём остаткам запредельного разума стало жутко. Под видом маленького самолётика, группе захвата обеспечивал прикрытие спецхронобиль Последних Барьеров.
“Значит всё-таки наши, “Заборы” гребучие! - злобно зашипела мысль деморанга. - Демонал?! Едва ли этот ортодокс на такое способен. Скорее всего, этот гадёныш - Сизик Эолов, тварь продажная! Недаром ходили слухи, что он подкупал кого-то в Преисподней. Или наоборот? Так или иначе - Подмирье его сектор. Ну, получи, кротина дешёвая!”
С трудом сдерживая свою распалённую мощь, лихо сдвинув пушку на затылок, Кадм грудью новейшего советского танка рассекал лесную чащу, оставляя за спиной  ровную дымящуюся просеку, идеально подходящую под опоры ЛЭП. Попутно он вскипятил  близлежащие болота, сварив всех не успевших попрятаться кикимор, разогнал последних уцелевших после Великой Октябрьской леших и одичавших за шестьдесят лет социализма, ушедших в леса, Петроградских домовых. Свирепо рыча: “Команды перестраиваться ещё не было, путассыхи прибрежные!” - развесил за хвосты на ветвях деревьев местных русалок. Вылетев на просёлок, развернул башню и в упор расстрелял опоздавший стать призраком псевдоУАЗик. Поискал дулом в небе хронобиль-кукурузник - не нашёл и устремился в Медведково.
Отдавая себе отчёт, что Сизик, хоть и гнилой насквозь, но тоже деморанг,  засаду Кадм готовил весьма основательно, используя все свои профессиональные навыки. Ярость его сменилась напряжённым вниманием, обострением природной интуиции и фокусировкой рефлекторных инстинктов. Деморанг Сизик был хитёр и коварен, в его распоряжении имелся спецхронобиль с вооружением. И очень возможно он действовал не в одиночку.
Но Кадм, был змей ещё тот, к тому же играл на своём поле, находился в стенах, можно сказать ставшего родным, особенно полюбившегося ему в последнее время, Мироздания. Вся структура здешней материи, вся квантово-волновая её подноготная были до последнего нейтрино им прочувствованы. Он впитал дух и плоть этой Вселенной. И маскируясь в ожидании поединка, Кадм так старательно диффундировал в ткань окружающего  пространства, что частично растворил своё глубинное трансцендентное сознание в его прямых и обратных временных потоках. На доли секунды неудержимая  лавина апостериорного знания и априорных мистических видений накрыла его разум.
В эти неуловимые реальностью мгновения, под его внутренним вдохновенным прозреванием исторического полотнища становления земного бытия, смешивались, мерцали и гасли все возможные оттенки, звуки и ароматы этого мира. Мифы и легенды произвольно вплетались в действительные события. Они, словно скалистые утёсы, возвышались по берегам неудержимо несущейся, ревущей, воющей, бурлящей, полной исковерканных неузнаваемых обломков, мутной реки человечьей жизни.
Кадм созерцал одновременно и сражения античных героев, падение Трои, волочимое в пыли  за ахилловой колесницей, изуродованное тело Гектора, дым и пепел, изгоревшие церкви, помёрзнувшие, поеденные зверьём тела узорочья на рязанской земле, после разорения её Батыем, застланные трупами Куликово и Бородинское поля. Мимо него, сквозь гражданскую бойню 20-х, шли эшелоны  набитые ранеными и тифозными. Он вдыхал сладковатый запах гари над Освенцимом и Бухенвальдом. Перед ним выстроились, с серыми пятнами вместо лиц, шеренги матерей-людоедок Поволжья и Ленинграда. Чернёными гравюрами мелькнули Сталинград и Дрезден. Кадм своей кожей ощутил копошение червей в разлагающейся спине хиросимской девочки-подростка. Изрытый бомбёжками Индокитай, радиоактивное облако над Чернобылем, сюрреалистические кадры  медленно оседающих зданий в Москве и небоскрёбов в Нью-Йорке, распад на атомы планеты Рет в созвездии Персея. Последним наваждением был затихающий за перевалом рокот уходящей вертушки и, совсем рядом, стон раненого в ноги сержанта.

“А может и правильно - надо истребить, стереть из космоса этот кошмарный человечник, к чертям поганым! - брезгливо передёрнулся Кадм. - Вневечностный, плотяной мир - это лишь зеркало, зеркало для Единосущего. Но зеркало кривое - а что можно увидеть в кривом зеркале. Хотели в комнату смеха - попали в Диснейленд.
И не сам ли Вседержитель захотел уничтожить эту отвратительную пародию? Но зачем такие сложности? Конспирация? Нежелание признаться в ошибке? Не его стиль! Привык рубить с плеча - Апокалипсис и к дьяволу! И меня вряд ли бы отдал на заклание. Здесь работал - много знаю? Так ведь все “Заборы” наши в курсе! Не интегрируется как-то.
И вибрация пространственно-временного сфероида усиливается, разрастается сеть трещин на оболочке Актуальности - что за охота, без крайней нужды, смотреть на свой искажённый лик, да ещё покрытый чёрной паутиной.
Стоп! Именно сквозь эти самые щели и лезет сюда зазеркальная гадость, искривляющая и коверкающая время и пространство!”
Внезапно в сознание деморанга проник, как будто приглушённый плотной завесой, неведомый голос:
- Не хватайся за меч! Берегись вмешиваться в междоусобный бой!
Ему показалось, что когда-то нечто подобное он уже слышал.

                ДЕВЯТАЯ  ГЛАВА

Воздух почти не расплавился в месте возникновения хронобиля. Только лёгкий порыв ветра чуть колыхнул верхушки нескольких берёз на окраине деревни, да крапива у покосившегося сарая испуганно прижалась к почерневшей от многолетних дождей бревенчатой стене. Но Кадм был хорошо подготовлен - он тотчас засёк появление противника, по градиенту определил направление наибольшего ускорения времени и вычислил оптимальную для атаки изотемпоральную поверхность.
При малых скоростях течения времени, характерных для всех материальных Вселенных, его дивергенция равна нулю, то есть время в конкретной области практически несжимаемо, но столкновение  мощных магических сил, в небольшой пространственной области, нарушило незыблемость привычных физических законов, над заброшенной деревенькой, и вызывало  такие колебания  среды, что это неизбежно повлекло за собой катастрофические изменения окружающего пейзажа. Те считанные минуты, в течение которых Махов  с Наполевым с ужасом созерцали природные аномалии, закончившиеся ослепительной вспышкой над их недостроенным коровником и наступившей следом полнейшей слепоглухой невесомостью, расползлись для Кадма  долгой чередой перевоплощений и реакарнаций, поиском оптимальных путей и преодолением чужой воли конкретными, весьма  жёсткими мерами.
Он прекрасно осознавал бесперспективность лобового нападения на хронобиль Сизифа. К тому же надо было не просто уничтожить опасного и зловредного врага, а проникнуть в самое ядро его трансцендентного сознания, всем своим мыслительным и запоминающим органом искупаться в вонючем дерьме знаемого и планируемого гадёнышем. Поэтому, едва сенсоры Кадма коснулись поверхности изотемпоры, он плавно ушёл в боковое измерение (как любят говорить, совершенно не представляя, о чём ведут речь, американские писатели фантасты - нырнул в гиперпространство). Мужественно претерпев ряд неизбежных сущностно-видовых   прямых и обратных преобразований, отыскал там нужную изоклинную векторную трубку и появился в необходимой ему  области космоса.
 
Пустыня планеты Несс, одиноко бегающей вокруг оранжевого карлика очень тёмной туманности “Конская голова” в созвездии Ориона, когда-то была испытательным полигоном весьма агрессивной разновидности кентавров, неизвестно откуда взявшихся и, по каким причинам, навсегда исчезнувшим из этой Вселенной. Зная уровень развития их цивилизации, Кадм очень рассчитывал откопать в песках  давным-давно мёртвого космического тела подходящее для схватки с Сизифом вооружение. Найти местонахождение заброшенных складов, в чрезвычайной спешке покинутых хозяевами, для деморанга не представляло проблемы, но опасность могли представлять, оставленные ими, самые неожиданные ловушки и хитро-пакостные охранные системы. Кадм, как и всякое имеющее разум живое существо, естественно не желал покалечиться, но больше всего он не желал обратиться в нечто подобное соляному столбу или навечно угодить в какой-нибудь виртуальный грот в виде гигантской змеи. Магическое мастерство квазигуманоидов было изучено недостаточно, и оставалось положиться на свой суперпрофессионализм и сверхинтуицию деморанга. 
Он осторожненько телепортировал мнимую часть своей комплексной сущности на полуразрушенную, изглоданную песчаными бурями, находящуюся в стороне от остальных объектов  станцию, по всей вероятности имеющую непосредственное отношение к энергосистеме полигона. Прозондировал все лабиринты сохранившихся подвальных  многоярусных помещений, но ничего привлекательного, кроме  вдрызг разломанного пульта управления, не обнаружил. Однако на внутренней поверхности искорёженного корпуса остались следы схемы разводки питания, нанесённые на него каким-то необратимым воздействием. Но и этого с лихвой хватило деморангу, чтобы точно сориентироваться на местности, определить дислокацию и предназначение разбросанных по  обширной территории пустыни сооружений. Он с удовольствием отметил, что свалка отработанных элементов прошедшей испытания военной техники, также как и энергостанция, располагается особняком и, судя по требовавшейся для её жизнеобеспечения мощности, особым вниманием к себе похвастаться, не могла и ранее. Если там и были установлены какие-либо ловушки, то вряд ли самые изощрённые и непроходимые. Склады же наверняка  вычищены до последней соринки, и проникновение туда, даже в мнимом воплощении, сопряжено с огромным риском. И Кадм отравился на кладбище ошмётков маниакальной военно-технической мысли исчезнувшей кентаврийской цивилизации.

Свалка была как свалка. Ничего необычного и примечательного в погребённых под слоями песка кучах мусора, из которых кое-где торчали изъеденные коррозией корявые, невосстановимые никаким воображением до прообраза, скелеты странных машин. Кадм облетел объект по периметру, зависнув  над центром, тщательно исследовал его сверху  и замер у единственного, похожего на функциональное строения, по-видимому,  когда-то предназначенного для стражи. Изучив обстановку снаружи блокпоста, не обнаружив ничего подразумевающего угрозу, настороженно продиффундировал внутрь, сквозь слепую торцевую стену,  резко прошил зрением углы главного помещения и провёл тепловизионную проверку подсобных. Как и следовало ожидать - блокпост был чист.
Лишь рельефные характерные бугры коричневой и темно-серой плотной пыли указывали на былое присутствие брошенных за ненадобностью или в спешке забытых охранниками, личных вещей. Но в самой большой куче пылевых катышей (скорее всего на этом месте стояло что-то вроде сидения)  деморанг  ощутил присутствие некого, нетронутого тлением, твёрдого тела, по форме напоминающего земной банан. Просматривая периодические отчёты экспертного отдела, он уже видел такие штуковины - это была одна из последних модификаций кентаврийского бумеранга. При грамотном обращении - страшное оружие многоразового действия,  способное подбить небольшой зазевавшийся НЛО.
“Ну вот, что-то подходящее уже нашлось!“ - телекинезя пыльный бумеранг к себе в руку, подумал повеселевший Кадм, неосознанно принявший  становящийся уже привычным  облик матёрого старлея ВДВ.
Внезапно снаружи послышался тихий шелест пересыпающегося песка и негромкое гортанное ржание переговаривающихся между собой кентавров. Ситуация переставала нравиться Кадму. После того, что учудил пьяный отморозок Алкид, бывший резидентом Надмирья в Кентаврийской туманности до своей позорной отставки, (последовавшей лишь после попытки отравления его подкупленной кентаврами любовницей), у этой расы укоренилась лютая ненависть ко всякому деморангу. Одновременно - буйные и хитрые, жестокие и страдающие паранойей, по какому-то чудовищному недоразумению овладевшие некоторыми тайнами Надмирья, они были чрезвычайно опасны. Кадм понимал - их магического умения вполне достаточно, чтобы засечь его присутствие прямо у себя под носом, какой бы вид он не принял. И, наверное, это уже произошло - ржание в момент оборвалось, а шелест песка стал понемногу перемещаться вдоль стены блокпоста в направлении входных ворот.
Как и положено служителю Единосущего, Кадм не испытывал к данной разновидности pes sapiens ровно никаких чувств: ни неприязни, ни брезгливости, ни жалости. Но у него вдруг появилось назойливое раздражение, что вот-де опять приходится уничтожать кого-то, не там и не тогда появившегося на свете.
Кентавры вовсе не так крупны, как предполагают земные любители мифологических сюжетов в изложении Еврипида и Овидия. Их торс соизмерим с человеческим, а туловище скорее пони, нежели лошади. Когда советский десантник Виктор Кадмин ударом каблука распахнул изнутри двустворчатые ворота, перед ним от неожиданности сели на круп два юных кентавра. Всё же оружие при них было, и дабы не искушать молодцев самого свирепого племени в обозримой Бесконечности, старлей, качественно исполнив шаолиньскую вертушку, привёл залётную пару в  бессознательное состояние. Используя их же амуницию, связал заведённые за спину руки и стреножил.
Рабочая нога у Кадмина, по непонятной прихоти демиурга, занимавшегося трансформацией деморанга, вышла правая, поэтому первым очнулся левый кентавр. Не теряя времени, Кадм приступил к допросу. Конечно, он запросто мог бы просканировать сознание пленников, только разбираться сейчас в чрезвычайно запутанной образной системе мышления конелюдей было недосуг. “Хорошо ещё, что шутникам-вивисекторам главного демиурга так и не удалось соединить части человека с крокодилом или каким-нибудь насекомым - слишком уж различны  нервные схемы передачи информации от головы к телу и эмоций от сердца к мозгу”, - мимоходом подумал Кадм.   
Скрывать своё надмирное качество было уже поздно и неумно, поэтому старлей, без всяких предисловий, сразу заржал во всё горло по кетаврийски:
- Ну, жеребчик недоношенный, зачем здесь?!
Жеребчик злобно, больше удивлённо, чем испуганно, дико вращал глазными яблоками и хрипло дышал, но не произносил ни и-га-гга, ни бэ-э, ни мэ-э.
- Го-во-ри быстро, с-сука!! - Кадмин резко и сильно, хлестнул по лицу кентавра сложенными в щепоть пальцами. На щеке тут же вспухла и заалела узкая косая полоса.
Может быть кентавриец и догадался, что имеет ввиду под  словом “с-сука!” двуногий монстр в камуфляже, а может ему  стало больно и страшно, но он, наконец, страдальчески не то проскулил, не то проблеял:
- Мы просто гуляли здесь, дядя...
- Холстомер водовозный - тебе дядя! Гуляли, говоришь!? По свалке боевой техники, на чужой планете - они, паиньки, просто так прогуливались!... Придавлю, падла!! - Кадмин, исказив хищным оскалом лицо, интенсивно брызгая слюной, умышленно наигрывал нарастающую злобу вертухая-садиста. - Ну, правду выкладывай, ... ! - он снова занёс над головой несчастного кентаврёныша щепоть с нестрижеными чёрными дугами ногтей. Одновременно периферийным зрением следил за медленно приходящим в себя вторым пленником.
- Не надо! Не бей! - другой кентавр с трудом приподнял голову, выплюнул изо рта набившийся песок и простонал. - Чего тебе надо, деморанг? Не убивай! Всё скажем...
- Что делали на свалке?
- Ну, гуля..., то есть искали разные непонятки...
- Какие такие ещё непонятки?
- Вроде той, что у тебя за поясом, - кентавр дёрнул подбородком на бумеранг.
- А! И как? Нашли?
- Так, кое-что... Не густо... - замялся, почти полностью оправившийся после нокаута, второй кентавр.
- И где это “кое-что”? - Кадмин напружинился. Сейчас ему представлялась возможность, без затрат лишних усилий, быстро получить искомое.
- Мы покажем! Распутай копыта!
- Счас! Так дохромаете!
Кадмин взял обоих кентаврёнышей за подбородки,  привёл их в стоячее положение, с однозначной угрозой посмотрел каждому в глаза и подтолкнул в сторону ближайших куч мусора.
Они медленно двинулись вглубь свалки: впереди, утопая копытами в песке, ковыляли стреноженные конелюди, немного поодаль, сбоку, чтобы по возможности не дышать поднимаемой ими пылью, лениво плыл, едва касаясь подошвами поверхности планеты, старший лейтенант Кадмин.

Непонятки кентавры спрятали в аккуратно продырявленном и дочиста выжженным изнутри лучом неизвестного происхождения древнем сверхсветовом космолёте-истребителе. Всяческие шаровые громо-молнии и  ураганные градо-ветры мало интересовали деморанга. Он искал нечто такое, что никогда не использовалось в военных целях в  окрестностях Млечного Пути, следовательно, явилось бы некоторой неожиданностью для Сизифа, и при этом максимально возможно сочеталось с неистощимым мифотворчеством землян. Тогда если возникнут какие-либо побочные катаклизмы, их со временем можно будет представить в виде сборника химерических легенд древнесоветского эпоса.
Кадм был разочарован. Никакого полёта фантазии. Традиционные, хотя и чрезвычайно производительные, средства убийства киллер-цивилизации. Ничего подходящего. “Всё это было, было, было”, - некстати пришла ему на ум строка русского поэта. - Кстати о поэтах! Кажется, Пушкин  написал: “Покров упитанный язвительною кровью, Кентавра мстящий дар...” Вот она - волшебная сила русского слова!  Гидрожелчь! Нефтяные запасы планеты Несс! Да - “Пиит в России - больше чем пиит!”, и кабы не ЧК и не Главлит... Дошло до тебя, герой-десантник, наконец! Поистине - “как одену портупею - прямо на глазах тупею”! Остаётся заменить горючку в хронобиле и звиздец, Сизик выскочит ко мне в объятия - весь голенький и ошпаренный! Из хронобиля может получиться замечательно-аномальное, на этой широте, северное сияние, ни один учёный комар потом носа не подточит”.
Нефтехранилища Несса находились на диаметрально противоположной стороне планеты. Тащить с собой туда пленных архаровцев Кадм не собирался. Он вылез из сгоревшего космолёта, подошёл к ним вразвалочку, сложил на груди руки и с непередаваемой елейной улыбочкой экзаменатора-палача, словно засыпавшихся студентов, спросил:
- И что же мне делать с вами, милые? Услать на чёртово колесо или прямо здесь - в песках - похерить?
- Ты обещал оставить нас в живых! - угрюмо напомнил один из кентавров.
- Хм... Обещал...- Кадмин довольно осклабился. – Ну, раз так, катитесь отсюда куда подальше и заройтесь поглубже, чтоб духу вашего конского здесь больше не было! Кыш, засранцы! - деморанг сделал нетерпеливый жест старлеевой рукой, и кентавров будто сдуло с лица планеты.

Находится в непосредственной близости от руин, перерабатывающего некогда ядовитую нефть, киберзавода-гекатохейра, имея человеческий облик, было практически невозможно. Кадму пришлось опять заниматься преображением своей личности, на этот раз в многомерную матричную форму, поскольку мнимая его часть, для извлечения чего-либо действительного, никак не годилась.
Остатки сильно загустевшей нессовой отравы в резервуарах, как и предполагал Кадм, были насыщены кристаллическими внедрениями, билирубинатами различных металлов и фасетчатыми образованиями. Патогенез желчнокаменной болезни небесного тела, терпевшего многовековое варварское отношение к себе от  паразитарной кочевой цивилизации,  был закономерен.
Для математического отображения Кадма операция по присоединению к себе необходимого и достаточного количества любого химического вещества, даже с самым наипоганейшим пространственным строением гомологического скелета, являлась действием элементарным.


Скрупулёзно соблюдая все предосторожности, герметично укупорив ёмкость с добытой горючкой, Кадм снова привёл себя в человеческий вид. Теперь предстояло незаметно вернуться обратно на Землю,  точно в  ту  координату  изотемпоральной поверхности, над которой, выискивая объект нападения, кружил хронобиль Сизифа. Сейчас он – старлей старлеем, Виктор Андреевич Кадмин, утопая по щиколотку в раскаленном  песке, одиноко стоял на мёртвой чужой планете, с баллоном чудовищной  отравы под мышкой. Совершенно машинально, привычным движением, достал из кармана сигареты, почему-то зажёг именно спичку, закурил.
“И скажи мне на милость, дорогой мой супермен, - зачем тебе всё это надо? - задумчиво сказал самому себе Кадмин. И добавил вкрадчиво: - Мир спасаешь или Людочку жалко стало? Ну, совершишь ты очередной свой подвиг, проявишь инстинктивный героизм и профессиональные рефлексы в лучшем виде, остановишь деструкцию этой несчастной Вселенной. Довольный Вседержитель будет по-прежнему любоваться своим истинным отражением - и что? Что дальше-то?! Вечные  проблемы, новые задания - и так будет всегда. Всегда! Совершенно убийственная категория бытия. Постоянное  надмирное пребывание... И о Людочке своей,  деморанг,  быстрей забудь! Жить  не сможешь средь людей -  ведь у них иная суть! ... У-ух! О, Господи! У моего бедного десантника от жары, как скоро будут говорить жители России - “крыша поехала”. Пора двигать на рандеву с Сизиком - заждался, небось,  поганец! “
Кадм отшвырнул в пески окурок, поправил бумеранг за ремнём и начал обратное перемещение по запутанным лабиринтам изоклинных каналов Актуальности.

                ДЕСЯТАЯ ГЛАВА

Он вынырнул в реальности прямо под брюхом хронобиля. Внизу, среди поднимавшихся в небо, из бурлящих под грязными шапками пены окрестных болот, клубов зловонного пара, почти незатронутый разгулом стихий, дрожал серым шифером крыш островок с деревней Медведково, в самом центре. Кадм, оглаживая невидимую темпоральную оболочку машины, проплыл к топливному отсеку,  надрезал по  силовой изохроме защиту и вскрыл  блок подающего узла. Подсоединил к системе  баллон с отравленной желчью, мгновенно переместился на безопасное расстояние и замер в ожидании ошпаренного противника.
Долго ждать ему не пришлось. Как только отрава попала из распределителя  в коммуникации жизнеобеспечения экипажа, сквозь раздираемую клыками, когтями, рогами и копытами оболочку корпуса, посыпались конвульсивно агонизирующие тела спецназовцев преисподней. Следом за ними в рваной дыре появился с перекошенным лицом, обезумевший от плохо переносимой боли, судорожно дёргающий сведёнными конечностями, сам бессмертный, но теперь навсегда отравленный Сизиф.
- Настало время собирать камни, дорогуша, -  ехидно процедил Кадм, и точным броском послал кентаврийский бумеранг ему в лоб. Приблизился к поверженному  врагу и беспрепятственно просканировал все трансцендентные и трансцендентальные области  коматозного сознания. Содрогнулся могучий рассудок старшего деморанга. Он брезгливо зателекинезил Сизифа обратно в хронобиль, сквозь начинающую затягиваться, кучерявую прореху корпуса, не влезая туда сам, дистанционно поработал с пультом управления и отправил машину за пределы Бесконечности, прямиком к лучшему прозектору Подмирья - Танатас, давно искавшей случай попользовать,  некогда изрядно подпортившего её карьеру, Сизифа.

То, что узнал Кадм, покопавшись в глубинах чужой памяти, возмутило его до предела. Извечное противостояние пребывающего в динамическом равновесии Надмирья, отстранённо  наблюдающего за  течением своего существования  по изменениям на картине жизни сущего в реальных мирах, и, постоянно наращивающего энтропию Внемирного Хаоса, пытающегося  погасить излишнюю энергию самоуничтожения за счёт поедания  этих миров, - факт непреложный и прекрасно известный любому служителю Вседержителя. Но попытка  захвата  одной из Актуальных Бесконечностей целиком, причём не самой тощей из них, была уже чересчур наглым посягательством  на все незыблемые устои  и заветы Единосущего. Как если бы пришедший в чужой дом бродяга, не дожидаясь угощения от  сердобольных хозяев, выждав момент, когда они отвернутся, полез грязной, в гнойниках и струпьях, ручищей в поставленную на стол кастрюлю с семейным ужином, чтобы вытащить самый жирный кусок.
Подмирью даже не пришлось подкупать Сисифа (как они его называли). Когда, несомненно, один из самых талантливых и, безусловно, самый лукавый резидент Последних Барьеров совершенно зарвался, начал вести свою собственную игру, надоел всем до чёртиков, и был, наконец, кем-то провален, - в обмен на свободу ему, как водится, предложили сотрудничество. Так он стал “кротом” подмирья в спецслужбе Вседержителя. Напакостил тогда - отнюдь немало. Но его неутолённые амбиции  были непомерны - Сизиф снова затеял грандиознейшую авантюру. Перевербовав часть служителей Надмирья, и пообещав всевозможные блага и власть шлаковым чинам силовых структур Преисподней, он собрал целый легион отмороженной бесовщины и стал проводить диверсионные и террористические операции в наиболее удачных Бесконечностях Единосущего. Однако и этого ему показалось недостаточно. Он решил полностью прибрать под свой контроль слабо защищенную декоративную Актуальность 17/3, для чего начал осуществлять планомерную деструкцию её пространственно-временного континуума с одновременной необратимой деморализацией там всего сущего.
Как ни противно было столбовому надмирцу Кадму копаться в чёртовой сероводородной вони сизифовой  развращённости, алчности и маниакального тщеславия, как ни подташнивало от сюрреалистических образов сатанинских оргий его человеческую составляющую, тем не менее, он добыл всю необходимую, бесценную и подлинную информацию  о наполеоновских замыслах этого отродья и способах их осуществления. Теперь он точно знал - как и чьими такими “человеческими руками” разрушается хронологическая стройность Вселенной, а следовательно мог приступить к основной части операции.

Когда бесчувственная субстанция террориста №1 совершила свою последнюю хронотелепортацию в анатомический театр Преисподней, а огненное пятно, на месте разборки демонических сил, расплылось и погасло, в земной атмосфере, когда уже бледнели краски сияния неизвестного рода, после локальной, короткой, но очень яростной магнитной бури, над местом, где ещё, только что, незаметно доживала свой скорбный век деревенька Медведково,  - преподаватель военной кафедры скромного московского ВУЗа, старший лейтенант Виктор Андреевич Кадмин укладывал на тахте, в собственной малогабаритной квартире, двух своих студентов, Алексея Махова и Александра Наполева, находящихся в исключительно неадекватном состоянии.
 Кадм, после того как низверг своего врага в тартарары, быстро подхватил пребывающих в трансе шабашников и вынес из зоны катаклизма. Когда представление закончилось, и стихли аплодисменты уцелевших пернатых зрителей, он скатал в рулон, словно отслуживший свой срок театральный задник, потрёпанную часть российского пространства, засунул в болотистую топь поглубже  и завязал сомкнувшуюся поверхность бантиком, совершенно неотличимым от обычного куста. Затем, заменив постшоковый транс на гипнотический сон, перенёс своих подопечных в столицу, по пути устроив крохотное дорожно-транспортное происшествие их непутёвому бригадиру.
В принципе, ему на Земле конца третьего тысячелетия делать было больше нечего.
               
                ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА

Виктор Андреевич молча стоял у заросшего инеем окна и, вытянув руку в открытую форточку, подставлял раскрытую ладонь медленно ниспадающим январским снежинкам. В глубине комнаты, на его тахте, одинаково поджав колени к животу и положив руки под голову, спиной друг к другу, спали двое молодых парней. Минутная стрелка догоняла часовую, в верхней точке циферблата.
Ребят пора было будить и приводить в чувство - предстоял сложный, долгий разговор, но Кадмину хотелось ещё немного, вот так задумчиво, молча постоять у окна,  посмотреть на лениво падающий снег. Он прощался с Москвой навсегда и отлично осознавал, что это такое.

Вчера он последний раз виделся с Людочкой. Объяснить ничего толком так и не смог - новое назначение, кадровый офицер, приказ. Она почти не задавала глупых вопросов. Только как-то неожиданно повзрослела в одночасье. Кадмин знал - Людмила не  просто чувствовала, - была уверена, что он уже не вернётся. ”Это не последнее свидание перед долгой разлукой - это похоже на поминки, - подумал он тогда. - И зачем людям шестое чувство в таком виде? Интуиция, Бог ты мой! Они же не знают, что с ней делать!”
Виктор и Людочка весь вечер бесцельно бродили, молча держась за руки, по заснеженной, тускло освещённой Москве. Выбирали самые тихие и безлюдные улочки. Кадмину было плохо.
От всемогущего героя надмирца  в нём лишь слабо мерцало понимание фатальной предопределённости, невозможности  изменить происходящее с ними, даже, хоть сколь-нибудь серьёзно повлиять на будущую судьбу идущей рядом девушки. Весь остальной, земной Виктор Андреевич был всецело поглощен своим, неопределяемым никакими испошленными словами и неуклюжими  примитивными понятиями, постоянно ускользающим от логики растерянного рассудка, чувством к  ней. Но из этой наполнившей его смеси нежности, желания, восторга и жалости, разогреваемой огнём обычной человеческой страсти, на ледяной поверхности  пограничного сознания непрестанно сублимировались ядовитые остроугольные кристаллы бешенства, возмущения, неистового желания порвать на клочья всю жестокую незыблемую неотвратимую реальность.
Призывая на помощь затаившиеся где-то в закоулках своего воспарившего существа волю и разум, то будто уснувшего старшего деморанга, то боевого офицера ВДВ, Кадмин, изо всех сил, сдерживал бьющие через край эмоции.
“Происходящее со мной естественно. Глупо отрицать влияние формы на содержание, среды на форму. Они здесь  твердят о вмешательстве потусторонних сил в их жизнь - не всё так просто, происходит обоюдный “обмен любезностями”. Ихний Ньютон, со своим третьим правилом, да и Шопенгауэр, на что уж иррационалист, допёрли до этого.
Человек предвечно задан - как личность трагическая. Он потому  интересен и так дорог Господу, что многомерно и красочно  антиномичен. Насквозь и по большому счёту, - пытался дморанговым образом рассуждать Кадмин. - Крайне противоречив во всех своих ипостасях. Смертен и бессмертен одновременно. Смертен в потенциальной вечности, в отображении  хронологического порядка бесконечно текущего времени. Бессмертен  в Вечности актуальной, поскольку пребывает в ней, всем своим расплёсканным в конкретной реальности существованием, как нетленный замысел Единосущего.
Человек имеет свободную волю и всецело подчинён фатуму.  А вот отношение свободы личности к фатальности в каждый момент  хронологического времени, со всеми внутренними и внешними реакциями, и есть её индивидуальное качество. Так что -“Nil prosunt lakrimale nes possunt Fata moveri. Noli dolere, amika, - hos fuit Tempus meus!”*- нечто подобное, кажется, писали эллины на надгробиях”.
Латынь сухих и лаконичных древних эпитафий слегка отрезвила старлея-деморанга. Все улицы центра Москвы ведут к метро. Они не говоря ни слова спустились вниз, молча доехали до кадминской станции. Уже крепко обнявшись, дошли до его дома и поднялись в квартиру.
Виктор Андреевич помог девушке раздеться, проводил её в комнату, а сам устремился на кухню. Людмила была у Кадмина впервые. Она предполагала, что холостой  лейтенант живёт в спартанских условиях, но обстановка комнаты заставила узкие дуги её бровей заметно приподняться. Ни шкафа, ни книжных полок. Широченная, накрытая шкурой неведомого, но чрезвычайно мохнатого зверя, тахта; цветной телевизор (что по тем временам у простых москвичей встречалось не часто); да, впопыхах, перед самым  её появлением здесь, рассеяно выдернутый забывшимся Кадмом, откуда-то из начала Х1Х века, столовый гарнитур, под слишком громоздкой, для малогабаритной квартиры, антикварной люстрой.
“Прощальный ужин при свечах - непрошено блеснёт слеза, невмоготу вот так молчать, но я не знаю, что сказать... Совсем я с Пегаса свалился, - тем временем бормотал себе под нос Кадмин на кухне.
 Приготовить ужин для деморанга - мгновение, но одинокий холостяк должен повозиться с этим - ну хотя бы минут пять. Наконец ему надоело одиноко курить над катающимся столиком, на котором, из всего прочего, пижонисто выделялись: крупно нарезанный ананас, чёрная икра в хрустальной розетке, белорыбица горячего копчения и глиняная бутылка очень старого бургундского. Виктор Андреевич понимал, что  в январе 80-го года весьма удивит таким шиком советскую девочку из интеллигентной семьи, но не угощать же её на прощание каким-нибудь “Каберне” и килькой в томате.
Он вкатил ужин в комнату, с невозмутимым спокойствием расставил всю эту роскошь, зажёг старинный канделябр с семью свечами и, соблюдая в точности правила дореволюционного этикета, пригласил даму к столу.
Она медленно села, внимательно оглядела сервировку, перевела на Кадмина, серые печальные глаза и, словно через силу, тихо спросила:
- Мой милый волшебник, кто ты?
- Ты сама сказала - волшебник!
- Нет, а серьёзно?
 ___________
*Ничуть не помогают слёзы, и не могут быть тронуты Судьбы. Не скорби, подруга, - это было моё Время! (лат.)

- Серьёзно? ... - Виктор грустно усмехнулся. - Если серьёзно - то я демон!
Людочка, в первый раз за вечер, улыбнулась:
- Ну как же я сразу не догадалась! Конечно, ты - демон! Давай выпьем, демон! За нас!
Они выпили, но к шикарной закуске никто не притронулся. Некоторое время  внимательно смотрели друг другу в глаза. Довольно долго Людмила выдерживала сильно смягчённый взгляд Кадмина. Потом склонив голову, глухо сказала:
- И что же, теперь ты покидаешь наш земной мир, демон Кадм?... Возьми и меня с собой...- она сделала паузу и попросила сигарету. Виктор естественно знал, что Людочка иногда курит, но впервые она закурила при нём. - Есть в античной мифологии легенда о герое Кадме, победившем Дракона и построившем Фивы... Но потом он превратился в огромного змея... А жена его, Гармония, упросила Зевса, чтобы её тоже превратили в змею.
- Змеёй ты стать всегда успеешь, - попытался отшутиться Виктор Андреевич. - И Гармония была всё-таки женой Кадма.
- ?... - её молчание не оставляло Кадмину никаких путей к отступлению.
В эту ночь Виктор и Людмила, в проявлениях своей страсти так неистово переплетались телами, что действительно почти преобразились в змеиные воплощения мифологических супругов.

Они проснулись обнявшись,  расслабленные от полного физического удовлетворения, с ощущением умиротворённой, хотя так и не оставившей их печали, когда поздний январский рассвет, все-таки начал нехотя проползать под оконной шторой и лениво расплываться на паркете. Целиком скрытая, под  россыпью серебрящихся в утреннем свете волос, голова Людочки лежала на широкой груди Кадмина. Он ласково, едва касаясь, гладил её кончиками пальцев.
Кадм прекрасно помнил КСВ,  знал категорический, впрочем, извечно нарушаемый, запрет Вседержителя на вступление со смертными сексуальную связь. Но он не мог поступить как-то иначе, и совершенно не раскаивался теперь. Во-первых: даже самое действенное сопротивление неизбежному тянет за собой такую длинную вереницу неприглядных последствий, что когда это не связано с высшими категориями бытия, - лучше не надо дразнить гусей. Во-вторых: ему очень хотелось, чтобы в судьбе этой московской девочки ярко сверкала  одна чудесная зимняя ночь, которою, несмотря ни на какие жизненные перемены, она сохранит в своей памяти навсегда. Она уже не забудет ни своего демона-старлея, ни  прогулки  с ним по вечерней Москве, ни это пасмурное, их первое и последнее общее утро.
- Да... “Страсть не просто томление тела и объятья во мраке ночном, и не запах тумана, и белой ветки тяжесть с утра под окном”,- непроизвольно он вслух произнёс ещё не написанную строку одного московского поэта.
 Людмила чуть приподняла голову и удивлённо посмотрела на Виктора:
- Чьи это ты стихи шепчешь с утра пораньше? Не твои, часом?
- А! Да нет, не мои, к сожалению, - он обвёл взглядом комнату и прочитал стихотворение до конца. -
           “И не скомканный жгут одеяла,
             Не вина недопитый бокал, -
             Это в Вечности нас отыскала
             На мгновенье Вселенной рука”.
Просто сегодня у меня лирическое настроение.
Кадмин осторожно высвободил руку, из-под плеча девушки. Потянулся. Спустил ноги на пол. В реальном мире - всему своё время.

В нарастающей, из глубин обоюдного молчания, напряжённости они выпили кофе. Пора было прощаться. Наконец у Людочки всё-таки выдавилось:
- Когда ты надеешься вернуться?
- Сие только одному Господу Богу ведомо... - хмуро глядя исподлобья, ответил Виктор.
- Извини... - Людочка встала. - Ну, я пойду?...
- Да, конечно. Пора...- Кадмин тоже встал. Подошёл к девушке, положил руки ей на плечи и  впечатал свои губу в её так, словно хотел выжечь на них вечное клеймо.
Они вышли в коридор. Виктор Андреевич подал Людмиле пальто, поправил сзади под меховым воротником шарфик. Чуть коснулся губами лба. Дотронулся до волос, будто убрал несуществующую пылинку. Отдёрнул  руку. Людочка повернулась к двери и взялась за ручку замка.
- Ну, иди... - Кадм не чувствовал себя ни подавленным, ни выведенным из привычного равновесия - ему было, совершенно по земному, омерзительно плохо  - сквозь барьеры и заслоны надмирного сознания, внутрь существа деморанга, воя и рыча, рвалось его реальное, плотяное, человеческое.
Холодно клацнул  зуб дверного замка. Стих перестук каблуков на лестничной площадке. Раздражённо громыхнули, открываясь и закрываясь, створки лифта, завыл электродвигатель. Точку поставила дверь подъезда.

Виктор Андреевич молча стоял у заросшего инеем окна и, вытянув руку в открытую форточку, подставлял раскрытую ладонь медленно ниспадающим январским снежинкам. В глубине комнаты, на его тахте, одинаково поджав колени к животу и положив руки под голову, спиной друг к другу, спали двое молодых парней. Минутная стрелка догоняла часовую, в верхней точке циферблата.


                ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА


Кадм только что вернул Лёшу Махова и Шуру Наполева в текущую реальность из буферного подпространства, куда засунул их сразу же, по возвращении в Москву . Он сменил обстановку  в квартире, приведя её в более подходящий для предстоящего разговора вид. На месте столового гарнитура Х1Х века стоял широкий письменный стол. Телевизор сменил небольшой, но чрезвычайно мощный компьютер - самая последняя модификация, которая могла быть знакома, всё ещё тихо посапывающим на кадминской тахте, странникам во времени.
Ребят пора было будить. Они и так уже “проспали” около полугода хронологического времени, за которое их двойники, довольно удачно слепленные деморангом из первого попавшегося ему подходящего глинозёма,  марали ватман, исписывали бумагу, проходили предзащиту и защиту диплома, скромно чудили в столичных пивнушках и кафе. Получившие синие корочки инженеров-механиков двойники бесследно растворились в советской научно-исследовательской системе, как только поставили подписи на документах о распределении. Теперь, на утро после выпускного банкета, в пока ещё насущной реальности,   их место по праву вернули себе  подлинные эксклюзивы.
Это утро Кадм выбрал не случайно. Так было не только проще незаметно изымать биполь из оборота социалистической действительности, но и намного удобней вкладывать необходимую информацию в амнезийные пустоты спящего сознания, синхронизированные с провалами памяти при абстинентном синдроме.
Подстройку разумов под текущий момент он закончил весьма быстро. Растолкал парней и протянул им по чашке крепчайшего кофе. Поочередно спровадил под душ.
Когда они, наконец, все втроём уселись за стол, компьютер уже работал. Ситуацию Кадм обрисовал кратко:
- Во Вселенную, с целью дестабилизации её пространственно-временной структуры, через посредство кайматросомного (имеющего ограниченный срок жизни)  разума, пребывающего в теле человека, внедрено темпоральное устройство. Мне  надлежит это устройство, если угодно - машину времени, нейтрализовать. Меня, для простоты, можете считать воплощённым в человеческом подобии существом иного мира. Ну, хоть виртуального, что ли. Я пока говорю понятные вещи? - Кадм внимательно прозондировал своих ошарашенных слушателей пронзительным взглядом.
Они молча закивали головами.
- Место и время фиксированной дислокации машины известны - планета Аурум, о-Волопаса, последняя четверть V века новейшего летоисчисления. Вас иной раз в те края заносило. Так что примерное представление о состоянии  и уровне цивилизации имеете.
- Как же, как же - база на Иапете. Под тусклым оранжевым карликом. Та ещё дыра! - пробурчал Махов, первым восстановивший контроль над отвисшей челюстью.
- Вот именно! Забытая Богом дыра! Планета со сверхпроводящим ядром - идеальный естественный преобразователь энергии. То, что доктор прописал! Смотрим сюда, - Кадм повернулся к монитору. - Так, Аурум: плотность 6,0 г/см3; сжатие 0;  звёздный период вокруг оси - около земных суток;... наклонение орбиты ...Так, так, так -  строение, суша, воздушная,  водяная оболочка, флора, фауна... Ага! Первые поселения Homo sapiens (т.е. выходцев с Земли) возникли в V веке н.л., наиболее развиты горнорудная и металлургическая промышленность, Научно-исследовательский Центр Аномалий - южный полюс. Консультативный, заметьте, патронаж планетарной директории Актура. Далече эта планетка от Актура, да и прохладно там, весьма. Ну, как?
- То есть полная бесконтрольность! Делай - что хочешь, изгаляйся - сколь душе угодно, хоть на ушах пляши! - сказал Махов.
-  Точно! Вот оттуда они и пляшут во все эпохи. Тасуют бытиё, словно колоду карт!
- Понятно. Значит, Вы собираетесь их остановить, уничтожить, да? – потупившись, спросил Наполев. - Ну, а мы-то Вам зачем?
- Вы то? Конечно, можно было бы и без вас обойтись. Но есть пара обстоятельств... - Кадм сделал паузу и по человеческой привычке закурил. Положил пачку перед ребятами. - Вы никогда не задавались вопросом - почему вас, вот так - вместе, таскает во времени из одной цивилизации в другую, а?
- Почему? Задумывались, конечно! -   как-то неуверенно ответил Махов. - Разное говорят. О темпоральных прилипалах - сказки всякие. А что?
- Темпоральные прилипалы - надо же! - Кадм усмехнулся. - Да, не сказки это, а самый, что ни на есть, соцреализм, дорогие мои хронобомжики! Ваши биополя так качественно переплелись,   словно электронные облака этановой молекулы. Раствори вас  во времени-пространстве по одиночке - ядовитая экзистенция получится, этого и добиваются. А вместе, в таком сочетании - совсем иное дело. Что получается при гидролизе  этана? Ну-ка, советские инженеры?
- Водка! - фыркнул Махов.
- Эх! Водка... Чистый спирт получается! Жидкость полезная во всех отношениях! Так что вы, друзья мои, и есть тот самый “спирт” -  результат брожения сущего вследствие чрезмерного роста энтропии. Дрожжей в месте вашей встречи достаточно оказалось. И думаю - вы мне очень смогли бы помочь продезинфицировать ссадины Вселенной. - Кадм растёр окурок в пепельнице. - И потом... Хотелось бы ограничиться, как можно меньшей кровью, при возможном столкновении с охраной, наверняка состоящей из ничего не подозревающих простых смертных. А то ведь я буду, как слон на пасеке, - передавлю массу неповинных рабочих пчёлок... Да и не гоже...
- Угу, не царское это дело, Ваше Потустороннее Величество, людишек убивать! - зло сказал Шура Наполев. - А мы то - вдвоём - что можем?! Ну, Лёха, еще, куда ни шло, - отец-командир, а я только и умею - стихи писать.
- Не прибедняйся! А стихи писать ты, извини, умеешь не очень. Родился на Среднесибирском плоскогорье, хоть и в новейшем летоисчислении, но с романтической жилкой, - вот и прозвали поэтом.  Когда-то, что это я - как раз именно сейчас, американцы всех эмигрантов из Советского Союза, будь-то еврей или кореец, русскими окрестили. Так и тебя. Не обижайся!
                Коль возомнил себя Орфеем,
                Сходи-ка в ад  - за Эвредикой.
                Вот если разум уцелеет -
                То может статься, что великий!
Пойдёшь в ад, Шурик?
- И что мы там делать должны будем? Посредством человека устроили вселенский бардак, посредством его и прекратим? Мол - вы открыли ящик Пандоры, вам его и закрывать?
- Ну, открыть-то просто! - скривился Кадм. - Сядь под яблоней или сплавай в Индию. Человек наоткрывал себе на голову достаточно. И без всяких Прометеев и Пандор. А вот закрыть что-либо -  силёнок у него недостаточно. Здесь и мне придётся вовсю расстараться! Парни! Я, конечно, и в тёмную могу вас использовать. Но добровольно-то лучше - героями себя чувствовать будете!
- Если вообще чувствовать себя будем! - угрюмо вставил Наполев.
- Будете, будете! За моей-то спиной! Какие сомнения?! Ладно! Вся необходимая информация в машине, - Кадм кивнул на компьютер. - Садитесь, качественно впитывайте, прочувствуйте всё сами. И до мелочей! Вперёд, орлы!

Сам деморанг занялся прочувствованием  передислокации их троицы на Аурум в последние годы V века н.л. Ничего из ряда вон, но надо было безукоризненно точно выбрать момент и место их незаметного и неожиданного возникновения в ауромском НИЦАе. Чтоб как кофе в постель старому холостяку. Когда он закончил расчёты и полное сканирование всей территории данного объекта, в Москве было без 5 минут полночь.
- Ну что, - готовы? - обратился он к так ни разу не оторвавшимся от компьютера напарникам.
- Одну минуту! - отозвался Наполев.
- У вас их пять. И всё! Компьютер не трогать! Пойдём через виртуальность!
Ребята раздавили в пепельнице окурки и посмотрели на Кадма.
- Что прямо так? А оружие, экипировка? Там же - холод собачий! - Махов поёжился.
- По дороге наколдую! - отрезал деморанг.
Запищало радио. С началом Советского гимна, Кадм, со словами -  “Банзай, безумный камикадзе!”, вместе с биполью нырнул в виртуальную реальность.


                Август 2002