И по дуге земной скользя

              ***               
В пустоту роняю мириады мыслей,
Вспышки образов, мерцание метафор.
Что-то во мне рвется в ледяную высь,
От назойливой материи и разума устав.

Это что-то называется душою,
И есть версия о вечности души.
Вечно жить, наверно, хорошо,
Если только чувствовать, что жив.

Ну, а как без разума, тех чувств
Осознать присутствие  в себе?
Может, ты энергий тонких сгусток,
В полной власти ледяных небес.

Где ни слов, ни образов, ни мыслей,
Ни желаний, ни страданий, ни фантазий.
Зря ты, нечто, в ледяную высь
Рвешься, без назойливого разума.

Да, устали мы от суматохи дел,
От минут, от расстояний и от плоти.
Но я личность, лишь, в разумном теле,
Пока мозг мой любит мой живот.

И роняю мыслей мириады,
В ледяную вечность пустоты.
И не то, что б мне бессмертия не надо,
Не хочу бесчувственно застыть я.
***               
Ловушка разума. О, лабиринты памяти!
Не выбраться из коридоров прошлого.
И странными, несбывшимися снами
Реальность жизни ныне запорошена.

Я просыпаюсь в тупиках исхоженных.
На перекрестках окруженных зеркалами.
Пути невыбранные, жизни мной не прожитые
Сгорают в предрассветном тусклом пламени.

На сон, на наваждение мечтателя
Судьба запутанная чудится похожей.
Как будто промелькнула по касательной
К чему-то предназначенному Боженькой.

И память мучит  вариантами возможного
Мой разум в лабиринте подсознания.
А может  заблудиться так и должен был
И нечто отыскать в мечтах и странных снах?
***               
Я жить устал. День следует за днем.
За ночью ночь. Минута за минутой.
Порой  блеснет, из памяти потемок,
Лик женский и рассыпется, как ртуть.

Но не затронет блик тот мышцу сердца.
Ищу я тщетно тени чувства прежнего.
И мне порой не очень уже верится,
Что мог любить я искренне и нежно.

Прости меня: нет – не седеющая дама –
Та девочка из юности моей.
Я жить устал;  и лишь мерцает память
В потемках дней и зеркале ночей.
***
Сквозь светофильтр души и призму сердца,
Судьбу свою рассматриваю пристально.
Но чем ее значение измерится,
И что судьба моя для высшей истины?

Права была Марина – мы прохожие.
Но, вот, пути земные у нас  разные.
И разные маршруты нам предложены.
И разный задан душам нашим азимут.

Но я вверял свой выбор интуиции.
И компасу подмигивал насмешливо.
И отпускал на волю всех синиц,
И любовался журавлями безнадежно.

«Не дай, Бог, жить в эпоху перемен»,
Особенно в двадцатом веке, на Руси.
И чувствовать, как сердце каменеет,
Когда по грудь болотная трясина.

Какая-то всеведущая  воля
Вела меня непостижимыми путями.
А как иначе минное бы поле,
Я перешел, как будто и шутя?

Я знаю, что в долгу пред небесами.
Не оттого ли и мерцает сердце?
Я, может быть, еще не написал,
Свое стихотворение бессмертное?
***
Куда не ткни – давно все передумано,
Сто раз осмысленно, и даже зарифмовано.
И вряд ли в обозримости грядущего
Я удивлю рассудок чем-то новым.

Ни в подсознании, ни в небесах, ни  в зазеркалии
Искать спасения от  скуки бесполезно.
Пора сбить с выплавки последнюю окалину
И тонкий  литничек, осмелившись, обрезать. 

А дальше – что? Терпеть существование?
Судьбы остаток тешить снами совесть?
И лежа на продавленном диване
Курить назло Минздраву и здоровью?

Что ж, подведем итоги жизни этой:
Дом не построил, но и не разрушил;
Не слишком портил экологию планеты,
И с правдою не лез в чужие души.

А, впрочем, разберутся Бог иль Дьявол,
Насколько соответствовал их промыслам.
В какое место вечности отправить,
Субстанцию, покинувшую мозг.
***
Если сознательно жил пол столетия,
Есть, в чем  покаяться – это, уж, точно.
Счастлив, несчастлив, богат или беден -
Да, неужели в шкафах нет ни косточки?

Нечто таится в углах хитрой памяти.
Зависть? Обида? Отчаянье? Гнев?
Ты ж не молчал одиноко годами
И поминал о чертях ежедневно.

Не  без соблазнов же дожил до старости;
Как ни крути, были мысли порочные.
Если хоть миг задыхался от страсти,
Есть, есть покаяться  в чем перед Отче.
***               
Мои плюшевые детские игрушки,
Как стеклянные глаза печальны ваши.
Взрослые считают вас бездушными,
Чем-то   в этой жизни маловажным.

А ведь, мы мечтали прежде вместе,
Разговаривали, спорили, шутили.
А не предаю ли  нечто в своем детстве,
С них небрежно стряхивая пыль?

Ведь и другу я не мог доверить
Всех тех размышлений и фантазий,
Что когда-то лишь игрушечному зверю,
По секрету на ухо рассказывал.

Может статься, и другие вещи,
С человеком прожившие годы.
Помнят запахи и голоса тех женщин
Что приходят и всегда уходят.

Нет, не надо все вочеловечивать,
Только лишь старушку Землю нашу.
Столько, в тишине тысячелетий,
Человека терпеливо ждавшую.
***
Лирик исчезает в одиночестве;
В лучшем случае, становится философом.
Честным быть с самим собой  очень,
Вспоминая прошлое, не просто.

Ну а если, придавил гордыни
Ее теплые и ласковые щупальца,
Вдруг осознаешь – окрест пустыня,
И нависший небосклона твердый купол.

Но то шанс понять, что я такое,
Предваряя суд иных пространств или энергий.
В одиночестве нет воли и покоя,
Это личного самодостоинства проверка.
***
Что мог сказать, давно, уж, мною сказано,
На откровенья свыше не надеюсь.
Нашла предел свой в бесконечности фантазия,
Рассудок морщится от запаха идеи.

А чувства? Износилось, видно, нечто,
Способное страдать и портить нервы.
А то, что думаю о нашем человечестве,
Не  выпущу за комнатную дверь.

И что в числителе? Похоже скука смертная.
Хоть разозлиться, хоть почувствовать обиду.
Ну, хоть какие-нибудь маленькие черти,
Похрюкали, с похмелья бы, для виду.

Но знаю - мой рассудок тренированный,
И это объяснит какой-то логикой.
И строчкою привычно зарифмованной,
Пошлет их в адрес нецензурным слоганом.

К чему приводит равнодушие к богатству,
Карьере, славе, власти и успеху?
И бесполезно водку пить и врать себе,
Что душу  перекрестит Кто-то сверху.
***
Воспоминаний пестрая мозаика
Не создает законченный портрет.
Кто я – мечтатель? Может быть прозаик?
Всегда хотелось думать, что поэт.

Как будто вижу в зеркале расколотом
Свой лик, отображенный фрагментально.
И как попало: детство, старость, молодость
Мерцают искаженно в зазеркалье.

Иллюзии, что личность многогранна,
Не обмануть придирчивый рассудок.
Осколки отражения в пространстве
Что капли ускользающие ртутные.

Как вспомнить мне тот  неуловимый
Любимой женщины зеркальный блеск зрачков?
Порой мне кажется  - я был в тот миг единым,
Мечтательным счастливым дурачком.
***
Возможно тьма рождает свет,
И в хаосе содержится порядок.
И даже разум высший дремлет где-то,
Пока миры, само собой, не сотворятся.

И нет ни замысла, ни промысла, ни цели,
А все законы мирозданий только мысли.
Возможно, души, выбравшись из тел,
Не помнят ничего о нашей жизни.

Возможно, что исчезнет мир бесследно,
Во мраке бесконечного безмолвия
Спасибо, что Всевышнему Поэту
Приснился я и письменный мой стол.
***
Мне представлялось, что прощаться будет трудно
С привычным бытием и этой плотью бренной,
Но как спокойно и беспечно мой рассудок
На зарифмованные мысли  тратит  время.

И нет в них ни отчаянья, ни страха,
Лишь тени незнакомой грусти тайной.
А плоть моя, с улыбкой на губах,
О кареглазой женщине мечтает.

Да, многое хотелось бы не так,
Исполнить в этой жизни  в этом теле.
Но что-нибудь бессмертное в остатке,
Зарифмовать, надеюсь, я успел.
***
Какие в памяти еще есть подворотни,
Во мрак которых заглянуть боится разум?
Или  не хочет обнаружить ненароком
Там нечто ценное средь мусора и грязи.

Мгновенное нечаянное чувство.
Мечту придавленную логикою быта.
Иль вспомнить романтическую грусть
И девушку, казалось бы, забытую.

Или представить страшно, что иначе
Могла судьба быть  понята и прожита.
Что сделал, вероятно, неудачный,
Я выбор в обстоятельствах предложенных.
***
Нет, эти строки никому не адресованы.
Ни человеку, ни умом непостижимому.
Едва ли есть в сих мыслях нечто новое,
Что лишь один я чувствую и вижу.

Принять смиренно испытанье одиночеством
Вполне по силам, но дано не каждому.
И мне, вот, помогает словотворчество,
Когда вся жизнь бессмыслицею кажется.

Благословенны будут графоманы
Их точно примут в царствие небесное.
И прощены юродивые пьяницы
Им тоже предусмотрено там место.

А про себя я ничего не знаю.
Но эту жизнь, за годом год, терплю смиренно.
А вдруг мелькнула в строках тех случайно
Какая-то метафора нетленная.
***
Подвиг ли уйти в скит монастырский?
Ну, не всем, конечно, суетится в мире.
Кто-то должен, без помехи, медитировать
И молиться, за героев и за иродов.

Это только кажется, что просто,
В одиночестве сберечь рассудок целым.
Лишь наедине с собою остро,
Спорят души с разумом и телом.

Но кто знает, может те молитвы
Именно тот самый шаткий мостик,
Перекинутый отшельником из скита,
К сущности нетленной грандиозной.
***
Говорят, в аду жарища,
Что повсюду бродят черти.
Вот, стою  на пепелище,
Только ветер пепел вертит.
Холодно в аду и душно,
Нет ни демонов, ни монстров.
В одиночестве там души,
Мучат болью себя острой.

Ад? – Да ты побойся Бога!
Может, жизнь твоя тосклива,
И скучна она немного,
Пьешь не слишком много пива.
Но взгляни  теперь иначе;
Ведь жена тебя  не пилит,
Не ворчит, что неудачник,
И что все ей здесь постыло.

И не нужно за картошкой
Бегать и мести квартиру.
И сиди, смотри в окошко,
Или в кресле медитируй.
Одиночество прекрасно:
Ни за что ты не в ответе;
На чужих не надо праздниках,
Слушать мудрые советы.

И смотри футбол весь день,
Дочитай все детективы.
Иль расслабься в праздной лени,
Сколько влезет выпей пива.
Ну, а ты стихи бормочешь,
Про тоску и про усталость.
Но покой и одиночество,
Проба на самодостаточность.
***
О двойниках из зазеркалья
Конечно, поразмыслить можно,
Но с тенью той, вдали мелькающей,
Веди себя поосторожнее.

Шутить не стоит с нашей памятью;
А то, вдруг, вспомнишь что, нечаянно.
И в зеркалах, недосягаемые,
Фантомы молча замелькают.

Им не о чем с тобой беседовать,
И не за что просить прощения.
Они бесплотный бледный след,
Давно растаявших мгновений.

Не вечны, к счастью, чувства плоти.
Да,  и душа не все их помнит.
А то, что в зазеркальи бродит, -
Лишь спазмы от болей фантомных.
***
Сочиняют же люди песни.
О любимых,  о чем угодно;
Ну, признайся, родной мой, честно –
Не вписался ты в поворот.

Вот и смотришь, теперь, с обочины,
Как уходят столетья и дни.
Слава Богу, не стал ты сволочью,
И себя лишь во всем винишь.

Но ничто не дается бесплатно,
Даже чувства имеют цену.
Обругал бы все сущее матом,
Душу вывернув во вселенную.

С лебединою песней пикировал,
И пенял на кривое зеркало.
Сладко думать, что зло всемирное,
Судьбу гения исковеркало.

Замолчи, искуситель адовый!
Сам на скорости брал виражи.
Мне  не душу жалеть надо,
А ее уважая, дожить.

В этом мире хватает поэтов,
Сочиняющих славные песни.
Если к жизни почтения нет,
Промолчать иногда уместно.
***
Поэты не бывают бывшими.
Бывают бывшими романтики.
Бывает ничего не слышишь,
Наощупь двигаясь в тумане.

Бывает ничего не чувствуешь.
Бывает амнезия мучает.
Когда в душе усталой пусто,
Не до цветков и не до тучек.

Но в мире сжатом в тесной комнате
Где пыль столетий мера времени,
В дыму табачном ждут фантомы,
Из будущих стихотворений.

Поэт – судьба. Поэт – характер.
И высший промысел, возможно.
И бесполезно притворяться
Случайным, как и все, прохожим.
***
Я так устал быть человеком.
Пора, пора в миры иные.
Состарились мои молекулы,
Волокна нервные в унынии.

Живым ли буду – мне не ведомо.
Но не изменишь неизбежное.
Надеюсь что-то унаследует,
Иное я от жизни прежней.

Готов предстать пред Высшей Волею.
Держать ответ, если потребуют.
Ну, а прикажут, жить и долее,
Как человек, под этим небом.
***
За окнами туман осенний,
И звезд опять не будет видно.
Закопошатся снова тени
Не стертых в памяти обид.

Когда один годами в доме,
Ты терпишь жизнь свою покорно,
То в сумерки невольно вспомнится
Из прошлого ненужный сор.

Как трудно забывать наветы,
Завистников, игравших роли.
Не снизошел тогда ответить,
А до сих пор, наверно, больно.

Конечно, разум долго платит,
За то что душу не унизил.
Да, только поняли превратно
Твое молчание завистники.

Как тяжело дается качество,
Самодостаточности разума.
А осень за окном все плачет,
Дыша туманными миазмами.
***
Огонек зажигалки пронзил полумрак.
Замерцал уголек сигареты.
Он привычно опять закурил натощак,
И подвинул к столу табуретку.

Налил водки почти пол стакана,
Раздраженно вскрыл банку пивную.
Он придумал, как сердце обманывать,
Снами мутными наяву.

Малосольный тугой огурец,
Оглушительно хрустнул во рту.
И возник над пустыней дворец,
Миражем ускользающим ртутным.

И он знал, что исчезнет иллюзия,
Что забрезжит постылый рассвет,
Что рассудок опять не допустит
Промечтать целый день, с сигаретой.

Вес креста, нам на спины положенного
До единого грамма отмерен.
И судьба нашим душам предложена,
По пределам их силы и веры.

Неизбежны в пути остановки.
Искушения стать животным;
Миражами себя обманывать,
И считать, что вся горечь в водке.

Изменила любимая женщина?
Предал друг из корысти и зависти?
В мире есть посильнее вещи,
Даже жуткого гетева «Фауста».

Перемочь в себе кризис воли,
Каждый смертный, по замыслу, может.
А за слабость судить алкоголика,
И воздать, в компетенции божьей.

Огонек зажигалки пронзил полумрак,
Замерцал огонек папиросы.
По привычке, опять я курю натощак,
Но пить водку, до вечера, бросил.
***
Простите, женщины любимые,
Что я женился лишь однажды.
Не посвятил ни од ни гимнов,
Восторженных, подруге каждой.

Простите, милые красавицы,
За недостаток нежной страстности.
Вы все мне очень сильно нравились,
Принцессы, из счастливых сказок.

Но лишь одна со мной делила,
Отнюдь,  несказочные сложности
Реальной и жестокой были
И кризисы души художника.

Но есть у всех предел терпения.
Женой поэта быть – трагедия.
Он лезет к звездам, через тернии,
Ей снятся по ночам котлеты.

Благодарите, Бога женщины,
За то, что муж не склонен к творчеству.
А тех, кто с музами обвенчан,
Без слов, метлой гоните прочь.
***
Жизнь не спектакль, скорей игра,
С непредсказуемым итогом.
Свистят болельщики в астрале,
В vip –ложе нервничает Бог.

Да - это я про рок и фатум,
Свободу выбора, роль личности.
Про власть над нами вероятности,
Из общих правил исключительность.

Мы так стремимся к абсолюту,
Не понимая его зыбкость.
Как скучно было б жить с рассудком,
Не совершающим ошибок.

Прозаик не писал бы драмы,
Поэт – сонеты и поэмы.
Ведь все, что дальше будет с нами,
Уже заложено системой.

Но вряд ли Всемогущий Боже
Итоги знает предварительно.
Переживает Он в vip-ложе,
Как самый бескорыстный зритель.
***
Мои монологи к Богу,
Быть может, смутят ноосферу.
Они, хоть, дерзки немного,
Но искренни, в полной мере.

В них есть про смиренье гордыни.
О выборе личности смертной.
Что жаль, если общим аршином,
Все жизни в астрале измерят.

Уж слишком отличны и судьбы,
И мощь их душевных талантов.
Как сравнивать Робина Гуда,
С Гамлетом, или же Кантом.

Как сравнивать Галилея,
С нищим заикой юродивым?
Миссию, из Назареи,
С калекой от трудных родов.

Но, все-таки, думаю можно,
Судить на Земле и выше.
Тех кто по воле божьей,
Шепот Его расслышал.
***
Доказательства бытия божьего
- Душе они  не нужны.
Рассудку? Вполне возможно.
В иные минуты жизни.

Конечно: его задача
Искать в жизни смысл и меру.
Душа существует иначе:
Верит или не верит.

Но если она не знает
Есть ли над нами Всевышний,
Зачем рассудку, такая,
По жизни, нагрузка лишняя?
***
Если можно измерить гармонию алгеброй,
Значит наша вселенная творчески создана.
И не бессмысленно прочь разбегаются,
По бесконечности  россыпи звездные.

Если не воля Творца Всемогущего
Первопричина движенья материи,
То и случайно возникли у сущего
В Бога единого вера с неверием.

Бог с ней с материей, черт с ним с движением!
Но, вот, откуда вопросы проклятые,
Мысли крамольные, страхи, сомнения?
Да и за что, Иисуса распяли мы?

Ну, вот, откуда понятие вечности,
В крохотном смертном мечтающем мозге?
И, вообще, нафига человечество,
В хаосе  прочь убегающих звезд?
***
Что есть по жизни смелость и отвага?
Преодоление душой природной трусости?
Или какая-то неведомая магия
Преображает цепенеющих от ужаса?

Наверно жизнь, и впрямь, борьба с самим собой;
Смиренья и гордыни, и мечты с реальностью.
И кто ты в жизни этой - трус или герой,
Ответит только взгляд из зазеркалия.
***
Как жить с душою задремавшей от безделья?
Да, в общем скучновато, но спокойно.
Никто не манит за вселенские пределы,
Никто рассудок замечтавшийся не строит.

Как хорошо не сожалеть о прошлом.
Про женщину ту думать без эмоций.
И равнодушно не заметить шутку пошлую,
С чужими мельницами тщетно не бороться.

И в зеркало глядеть, чтоб зубы чистить,
Проигнорировать проклятые вопросы.
И в холодильнике забыть поллитру истины.
Зарядку делать, экономить папиросы.

Мечты, мечты… Не спится ей бессмертной.
Опять по памяти с пристрастием елозит.
О, если б можно было жизнь проветривать,
Как комнату от дыма папиросного.
***
Чем строже моральные догмы,
Тем муторней тайные страсти.
Чем ниже в поклоне ты согнут,
Тем мысли прямей и опасней.

Чем сжата сильнее пружина,
Тем больше в ней сила тупая,
Когда перетянуты гайки,
Резьбу неизбежно срывает.

Но нет золотой середины,
Ни в мире подлунном, ни выше.
И даже та истина винная
С утра перегаром в нас дышит.

Да, что там – уж если рассудок
С душою моей вечно ссорятся,
Как Высшему Разуму трудно
Консенсус найти с божьей Троицей.

И все-таки, как же красивы,
Рассветы Его и закаты.
Вот, только, Апокалипсисом
Пугать, лишний раз, нас не надо!
***
Разучился я любить и ненавидеть.
Сердце бьется ровно, осторожно.
Да, теперь я только лишь, как зритель,
Творчество рассматриваю божие.

О, сюжет, конечно, потрясающий.
Но, уж слишком много философии.
А Сын Божий, если воскресает,
Значит в жертву тело лишь приносит.

Или я завидую кощунственно
Как тварь слабая  и не особо нужная?
А быть может, жертвую я чувствами,
Чтоб быть зрителем, хватило телу мужества?
***
Ничего нельзя у Бога требовать.
И нельзя молить о невозможном.
Каждому дается столько небом,
Сколько по способностям положено.

В мире нет ни воли, ни покоя.
А мечта о счастье иллюзорна.
И молиться нужно о достоинстве,
Пред Судьей Всеведающим горним.

То, что смертна наша оболочка,
Не имеет отношенья к смыслу жизни.
И наверное, блажен, кто многоточием,
Подытоживает разума капризы.

Но, вот, что с любовью делать, к женщине?
Искушенье, наказание, награда?
Шепот с неба, померещился, конечно,
Что она, возможно, – оправдание.
***
Да, организм мой стар, но дух еще в порядке.
Иначе по ночам бы мне не снилось,
Как в сорок первом, в бой иду с парада
Или сражаюсь в Сирии с Игилом.

Не снилась бы любимая так часто.
По бурным рекам не ходил бы на байдарке.
Не думаю, что страсти и опасности,
Тревожат в сновиденьях души старые.

Ведь, наяву давно живу отшельником.
Скромны мечты, умерены фантазии.
Лишь иногда сражаюсь я с похмелием,
Но водку пью, лишь, по великим праздникам.

Однако, нечто душу жжет, как только сумерки,
Заспорят с электричеством занудливым,
И видится безбашенный мне  дурень,
Еще не раненый ни женщиной, ни пулей.

Куда сей ночью занесет нелегкая?
Прими, пред сном, душа, сто грамм, для храбрости;
За то чтоб справилась с течением байдарка,
И чтоб Всевышний нас от пули уберег.

Чтоб снова я очнулся в этой комнате,
И день прошел и спокойно и неспешно,
Чтоб зародился в сумерках сон новый,
И хорошо бы, о любимой женщине.
***
Холст свежий натянул он на подрамник,
Поставил сбоку зеркало кривое,
И красками причудливо играя,
Свой профиль создал левою рукой.

И вывел надпись под законченным шедевром:
«На память о художнике великом.
Он не берег ни печени ни нервов,
Но образ свой божественный постиг».

Не знаю, нужно ль следовать примеру
Такой самоиронии циничной?
И надо, для начала, хоть, уверовать,
В свое неповторимое величие.

И что Творцу Всевышнему есть дело,
До печени твоей и нервных клеток.
И что ты сотворен рукою левой,
И образ твой божественен, хоть чем-то.

И коли так уж раздирает душу
Избыток рефлексивной откровенности
Проверь, где нос, и убедись, что уши
Ты не отрезал, как обязан  гений.

Нет, подожду нутро я выворачивать,
Пред равнодушной ноосферой наизнанку.
Я думаю, что и стихов достаточно,
Для личного общенья с Высшим Разумом.
***
Может быть родился я мечтателем,
Потому, что в оттепель январскую,
Был от страсти чувственной зачат,
Как волхвов рождественский подарок.

Мы, рожденные в конце пятидесятых, -
Дети тех наивных оптимистов,
Веривших пронзительно, до святости,
Что построят рай еще при жизни.

Мы нисколько не имеем права
Их судить за смелые фантазии.
Заблудились люди православные,
В идеалах сказочно прекрасных.

Только неудобно жить мечтателю,
В мире победившей демократии.
От свободных нелюдей скрывать
Смелые фантазии старательно.
***
Мне помнится лишь то, как ветер,
Гоняет лист над тротуаром.
И с неба низкого, в просветы,
Холодный дождь спадает траурно.

Не то, не так – гримаса памяти.
И вряд ли мог тогда я что-то,
Заметить мутными глазами,
Добитого в упор животного.

Да – я не помню ничего:
Ни цвета глаз ее, ни запаха;
Лишь черный мир, лишь черный город,
И как фонарь беззвучно плакал.

Быть может, помнит человек,
Что разуму его по силам:
Дождь траурный, холодный ветер,
И как фонарь сквозь дождь светил ему.
***
Мы постарели незаметно.
Жестоко время календарное.
Исчезли прежние соседи.
Не слышно во дворах гитар.

И дело не в набухших венах,
Не в седине и не в морщинах;
Как-то скукожилась вселенная,
До умозримых величин.

Все больше застилает прошлое,
События насущных дней,
Сильнее раздражает пошлость,
Причины подлости ясней.

Но вместе с этой тягомотиной
Все чаще наступает час,
В который чувствуешь, что смотрит
Непостижимый мир на нас.

Не знаю, по большому счету,
Чего не выполнил такого я,
Но разум давит странный гнет,
И к мысли про вину приковывает.

И я прошу Непостижимого –
Вершителя ли, Судию, Творца -
Продлить настолько дни мои
Чтоб жизнь исполнить до конца.
***
О, Боже, сколько разной чепухи
Сквозь разум мой струится повседневно!
Но жалко мне незрячих и глухих,
Лишенных страха, зависти и гнева.

Кого боюсь? Завидую чему?
Так, сразу, не ответишь, даже, зеркалу.
Скорей всего, завидую уму,
Боюсь, что пустота и мрак за дверью.

О, душит гнев на пошлых дураков,
На оптимистов добреньких и смелых.
Непредсказуемость мечтателя такого,
Благим намереньям не ведает предела.

Боюсь ли я безумья своего?
Еще бы - иной раз, бросает в ужас!
Ох, Господи, от этого уволь,
Уж, лучше пусть душа в аду покружится.

Смиряюсь; мне отпущено ума,
Способностей и храбрости по норме.
Умом отпущенным я это понимаю,
Душой завидую любимцам мира горнего.

Прости, Создатель, если существуешь, блажь нахала -
Найди ему местечко в ноосфере.
Пусть  все, что создал этот разум чепуха,
Но в искренность и зеркало поверило.
***
Слегка тошнит, когда иной свою мне душу
Пытается назойливо раскрыть.
Как тяжело неоцененных слушать
Страдальцев у разбитого корыта.

Но я и сам недавно был таким же.
И вывернул бы душу наизнанку.
И, вероятно, пал бы еще ниже,
Себя бесценного жалея и обманывая.

Что помешало? Может, и гордыня.
А может, в зеркале самовлюбленный жлоб.
Я до сих пор, как от мороза стыну,
От взгляда мутного  хмельного исподлобья.

Не время лечит – лечит миг отчаянья;
Когда душа свой лик покажет истинный.
И так твой жалкий гонор припечатает,
Что от иллюзий память напрочь вычистит.

Нет, не дано нам изменить характер,
И враз исправить внутреннюю суть.
Но можно личность правильно собрать,
И завершить предзаданный ей путь.
***
Зачем пытаешься ты умничать,
Все это издавна известно.
Ох, дядя, выдумал бы лучше,
Чего покруче «правил честных».

Ведь знал ты всплески страсти жуткой,
Бурление андреалина.
И те счастливые минуты,
Когда душа и плоть едины.

Простит причуды нам Всевышний,
И усмехнется над мечтами.
Фантазии картины пышные -
Твой неподдельный отпечаток.

Вдруг, смысл короткой нашей жизни,
В том изумлении Создателя,
Что разума шальная искорка,
Сверкнула, будто бы звезда она.
***
Если и в пространстве кривизна,
Что, уж, говорить о зеркалах.
А ты хочешь, чтоб изнанка подсознания
Совершенно оболочке не лгала.

Не надейся, за года тебе отпущенные,
В бездну собственного я не пустят  глубже,
Чем позволено в сем мире  твари сущей,
Сверх пределов  ее разума и мужества.

А вопросы те – на то они и вечные,
Что бессмысленны во времени конкретном.
И рассудок лучше поберечь
От несвоевременных ответов.
***
Пройдя свой путь до точки невозврата,
Когда, не чувствуют земной опоры ноги,
И жизнь осенними оттенками окрашена,
Не поздно ль спрашивать о чем-нибудь у Бога?

Но может быть, на пыльном бездорожье,
В года лихие, молодой и смелый,
Я не нуждался в снисхожденье божьем,
Своих возможностей не ведая предела.

А то бы попросил, наверно, славы,
Или еще чего-нибудь глупее.
И, не дай, Бог, Он путь земной устлал бы
Коврами и заставил бы трофеями.

А все равно устали б эти ноги.
И все рано познал бы одиночество.
Но впредь бы стыдно было мне у Бога,
Молить чуть-чуть прижизненного творчества.
***
Когда б Вы знали, как гранят кристаллы
Чувств ископаемых в сверкающие строфы,
То не вторили, что из сора вырастают,
Стихи, так возбуждающие кровь.

Быть искренним перед внешним миром легче,
Чем самому себе не лгать, в часы бессонницы.
Как жаждем личное сознанье человечье
Представить уникальным и особенным.

Естественно – мы все хоть в чем-то разные.
Подобных линий не найдется на ладонях.
Да, вот, страдания бунтующего разума,
Одни и те же, до потопа и сегодня.

И значит, есть тот нерв в цветной мозаике,
И дрожью чувств мерцания ритмичного
Навечно все особенное связано,
В единую неповторимую сверхличность.

И только если честен сам собой ты,
Руда сознания очищена от шлака,
Кристаллы строк добытые в забое,
Других заставят улыбаться или плакать.

Какой, там, сор! Когда квазар из бездны
Души упрямой вырывал, чтоб стих закаливать,
Раздался за спиною скрежет резкий,
И что-то снова отлетело в зазеркалие.
***
Разделять и властвовать – это не по мне.
Собственную личность собирал годами.
Кто прочувствовал тоску уединения,
Вряд ли душу на заклание отдаст.

Есть иные способы отставить
След стопы своей в пластах планеты этой.
Просто надо личному призванию,
Правильно судьбой всей ответить.

Никуда не исчезают наши мысли,
Но не все, пока, известны миру горнему.
Все мы призваны и все мы где-то числимся,
И, дай Боже, под не слишком длинным номером.
***
Написать стихотворенье  - не проблема.
Вся проблема – мысль, пока несказанную,
Доказать, как математик теорему,
Лаконично и логически доказывает.

И при этом не забыть, что без метафоры,
Эта мысль – всего лишь только формула.
Даже, если безупречно будешь прав ты,
Или чушь несешь  и мелешь вздор.

Но нельзя, как математику и физику,
Опереться на законы непреложные.
Когда мысль спешит из мира призраков,
Вытащить напуганный художник.

Ничего мы не боимся так, как чуждого,
Ирреального, непостижимого сверхсущего.
Кроме логики поэту нужно мужество,
Если он к незримому допущен.

Но когда в реальности обычной,
Он не выдержал проверку тварной жизнью,
Значит не дано ему постичь
Ничего из высшей метафизики.
***
Конечно, я устал. И водки выпить хочется.
И закусить селедкой и картошкой.
Чтоб мысли разбежались многоточиями,
Тоски вселенской бесполезность подытожив.

Однако, полночь, и в печали холодильник.
Душа в клубок, как дремлющий котенок,
Свернулась, и мне жаль будить ее,
Чтоб горькую закусывать соленым.

Ну что ж,  придется вновь терпеть Шопена,
Или смотреть, от скуки, телевизор.
Как опостылела тоска моя вселенская,
И безысходность душной метафизики.

Наступит утро, спрятав сумерки в туманах,
Слова и строки укоротят  многоточия.
Опять душа, как старая шарманка,
Мурлыкать будет неразборчиво до ночи.

И снова полночь и печальный холодильник.
И нет ни водки, ни картошки, ни селедки.
Опять, с тоской веду я поединок,
До крайней меры, трезвостью измотанный.
***
Да, вдохновение никто не покупает,
И, оттого талант пропить, наверно, трудно.
Но рано окончательно отчаиваться,
На что-то  ж пьют талантливые люди.

Когда душа совпала с ремеслом,
То это исключение из правил,
Художнику на редкость повезло,
Коль ей хоть что-нибудь полезное по нраву.

Но гениально разгружать вагоны,
И вдохновенно ремонтировать квартиры,
Не западло художнику свободному,
Внося свой вклад в гармонию всемирную.

Не зря же есть устойчивое мнение,
Что, ежели, талантлив, то во всем.
А уж, когда приходит вдохновение,
То красотой он что-нибудь спасет.

Не надо только образ жизни трезвой,
Навязывать настойчиво художникам.
Ведь, нервы гения, отнюдь, не из железа,
К чертям послать гармонию он может.
***
Жизнь долгую прожить всерьез нельзя,
На пошлый мир, взирая с миной кислой.
И по дуге земной судьбы скользя,
Ползущим в гору беззаботно улыбнись.

Бери от жизни, все, что по плечу,
Отдай ей все, что сможешь бескорыстно.
На насморк свой не жалуйся врачу,
А от души чихни и звучно высморкайся.

И реже в зеркало смотри по вечерам.
Не просто усмехаться в одиночестве.
А уж когда глядишь на рожу эту старую,
То веселится и совсем, уже, не хочется.

Не верь, не бойся, и, тем паче, не проси!
Твори, как хошь – но только не халтурь!
А если есть желание и силы,
То, смеха ради, забреди в литературу.
***
Наверно не узнаю этот город,
Если из дома выйти будет повод.
Но не было причины до сих пор,
Да и желания, по правде, никакого.

Я не страшусь увидеть новый лик,
Когда-то тихих скверов и бульваров,
Но только лишь пытаюсь сохранить
Наивные иллюзии о старом.

А кто мы есть – лишь то, что наша память,
В потоке времени сумела ухватить.
Те чувства, что внезапными мазками,
Шедевром делают обычную картину.

Я вспоминаю, как бродили отрешенно,
В обнимку, по извилистым дорожкам,
Как целовались, спрятавшись под кленом,
Чтоб не смутить случайного прохожего.

Теперь, возможно, на том месте рестораны.
Оркестр не слышится со стороны пруда.
Но я хочу себя по-прежнему обманывать,
Что клен и пруд навечно в мироздании.
***
Хотя, на этом Свете мне пока не надоело,
Есть ощущение, что тороплюсь куда-то,
Не замечая, в спешке то, что тело
Стареет тем быстрей, чем больше даты.

А может и планета круче вертится,
И разбегаются галактики проворнее.
И у Творца сильнее бьется сердце,
Когда я с Ним о смысле жизни спорю.

Конечно, я не создаю вселенные,
Творить миры – Всевышнего работа.
Но разве  судьбы наши только тени,
На непонятных гуманоидам  полотнах.

И я хочу узнать, с какой такою целью,
Живет душа в телесной оболочке.
И что она, бессмертная, тут делает,
Вертясь на галактической обочине?

А если, не обрушился кирпич,
До сей поры, на эту дурью голову,
То значит, я пока еще, как личность,
Чего-то до  ума здесь не довел.

А потому, наверно, впопыхах,
И задаю вопросы я «проклятые»,
И каждый раз лишь тягостно вздыхаю,
На даты  календарные поглядывая.
***
Вопрос  насколько древний, столько же и глупый:
Что я за особь, в хаосе молекул?
А если б мой капризный ноутбук,
Задумался – кто он, без человека?

И заявил, что он, отныне личность!
А человеческий мифический астрал
Не нужен интеллекту электрическому,
И он свободный индивидуум виртуальный.

Наверно  бы подумал, что он глючит,
И перезагрузил такого индивида.
И вряд ли бы моя мифическая сущность,
На дерзкий ноутбук могла обидеться.
***
Не знаю, что случится дальше с нашими,
Если бессмертны, душами капризными.
Суд высший – да! Но мне другое страшно:
Что ничего не понял я при жизни.

О, дай же, Бог, душе, с последним вздохом,
Успеть шепнуть прощальное спасибо,
За то, что чувствовать, страдать  и мыслить мог,
По мере всех душевных слабых сил.

За  то, что не создал себе кумира,
Хотя, пытался, если откровенно,
Что этих сил хватило, чтобы выразить
Как мыслил и страдал - в стихотворениях.

Что льстил себе тщеславною надеждою,
На их причастность к творчеству Создателя,
И что спасибо выдохнул я, прежде чем
Вердикт узнаю страшного суда.
______________