Обожгла...

Темнеет ночь... И льётся гущей из окон звездная река....
В объятьях ласковой подушки лежит небритая щека....
Окончен день, утихли бури и гаснут мысли в унисон,
И в его спящее сознанье неумолимо входит Сон…

Как-будто комната все та же, и повторяется опять,
Как он, переодев рубашку, садится тихо на кровать.
В задумчивость упали мысли, он в забытьи сидит и ждёт,
Когда к нему заботой полной родная Анжали придёт.

Глава склонилась, взор опущен, не разжимает сильных рук,
Но вот уже знакомым звуком послышался за дверью стук!
«Входи, сестра….» - а сам неспешно ведет рукою по рубашке,
Легко расстегивает ворот, держа его чуть-чуть с оттяжкой

Движения руки привычны, по-прежнему задумчив взгляд,
Бегут по пуговицам пальцы, перебирая ровный ряд....
Дают груди свободу петли, считают пальцы "раз-два-три"
Но почему-то необычно так молчалива Анжали?…

Он распахнул края одежды, свободно задышала грудь,
Глаза с любовью поднимает, желая на сестру взглянуть,
Но что так сердце обомлело! И закружилась голова!…
Пред ним в красивом красном сари стоит внезапная ОНА..

И смотрит на него печально в плену распущенных волос,
Он удивлен, почти растерян, в глазах заледенел вопрос...
Но вопреки железной воле, стекает к животу волна,
В его немое восхищенье Она стоит погружена.

В неволю взгляда отдавая свой чистый оробевший взор,
Рукой смущенно поправляет на сари кружевной узор.
В пленительном изгибе шея на поцелуй обречена,
И учащает пульс по венам оттенок красного вина...

К нему шагнула словно Нимфа, рождая под ожогом стук,
Сводя с ума мужское сердце волнением пугливых рук.
Струящаяся легкость ткани и тень опущенных ресниц
В него как небо выпускают волнительных и нежных птиц!

Меняя ритм его дыханья, Она садиться на кровать,
А он во сне своём закован, не может двинуться и встать...
Рукой трепещущей, пугливо, в движении своем покорной
Коснулась краешка рубашки, спросив глазами: «Очень больно…?»

И в этом трепетном касанье Она мучительно нежна!
Он в ее жизни самый первый, кого так сильно обожгла.
Взволнован он прикосновеньем, почти не дышит, а парит,
И исступленной сладкой мукой расходится волна внутри!

Склоняется к нему чуть слышно... и ноги стали словно вата...
Губами шепчет оробевши: «Я перед вами виновата…»
Налился сталью каждый мускул, от напряженья не вздохнуть…
Но… отгибая тихо ворот, она на раны стала дуть…

Дыханием легким обжигает на пике пылкости души,
И, прерывая свою муку, он громко выкрикнул: «Кхуши!»
Стучало сердце в одеяло! И вспыхнула ночная мгла!
Храня смущенное молчанье, о том, КАК СИЛЬНО обожгла…