чего ему, сильному

он сильный настолько, что сойти с ума можно, кажется
ему по колено моря, океаны и, собственно, если подойти к нему, окажешься ростом едва ли до тазовой кости
он пьет водку не морщась и курит, словно сигарета приросла к губе
руку протянет, когда кажется, еще чуть-чуть и в болоте утопишься
закрывает глаза на истерики и долго потом утешает, трет глаза тебе большим пальцем и приговаривает — хватит, солнышко, всех слез не выплачешь
он вряд ли когда-нибудь ответил отказом на просьбу о помощи, с множественными переломами отправил по койкам больничным всех тех, кто хоть слово сказал против тебя
в нокаут, он даже не думал о боли, разбивая им лица
и как ты потом заливала ему ладони перекисью
и как он носит свою ****скую кожанку, как это ахуительно терпко, черт возьми.
но
когда он в ванной заклеивает
порезанные руки пластырями,
не окажется рядом ни девочки, что любит его за козыри
ни друга, ни брата,
ни матери, ни отца
где-то внутри ломается скобочка
и рана расходится
и едва ли он удержит рыдания, если только хорошенько не постарается.

а на утро ты опять поцелуешь его в щетину и скажешь, какой же он у тебя замечательный
только он так вовсе не думает.
и кивает он только от жалости.
под рубашкой у него ножевые,
в сердце у него колотые.

но он выдержит, чего ему, сильному.
там такой взгляд — что страшиться-то.