Шуханков Андрей

РАССЫПАТЬСЯ ПЕПЛОМ…

Рассыпаться пеплом, распластанной ртутью,
сомненья смешать с опьяняющей мутью,
а после, дойдя  до последнего края,
спросить тебя: – Как, из себя исторгая
тебя, дальше жить на несносной планете,
где, нас приручая, никто не в ответе...
Где, нас выпуская, подкрасили клети,
не нами любимые малые дети,
и тихо стоят у начала полёта,
и перенимают безумное что-то
во взмахе крыла, в хвостовом оперенье,
в парении том, что, по сути, паденье…

И вот, кандалы нацепив, как игрушки,
идем  мы к матрёшкам, что ищут Петрушку.
Рыдаем в подол, позабыв снять жилетку,
вторгаясь в иную незримую клетку,
не предвосхищая, но чувствуя сутью –
немного ещё и…
                распластанной ртутью
мы вновь растечёмся по дереву жизни
в любой самой лучшей на свете Отчизне,
едва ли поняв, что в конечном итоге
мы – павшие, павшие, павшие…
                боги…


ЖУЮ СЛОВА. СЛАГАЕТСЯ СТРОКА…

Жую слова. Слагается строка…
И, будто не моя уже, рука
выводит неразборчивые знаки...
Их прочитать — сломается язык,
но так писать я с юности привык,
скрывая суть в квартирном полумраке.

Поэт, во мне живущий, спит давно.
Во снах своих он пьет моё вино,
и говорит полузабытым слогом
о тени равновесия миров,
о том, что лес посажен не для дров,
и о стихах, которым смерть прологом
являлась…
                Неужели надо петь,
что жизнь уже давно зашла за треть,
что треть зашла за четверть половины,
а целое пока мест не у дел.
Но, видимо, я сам давно хотел,
чтоб оказались вымыслы невинны…

Жую слова. Слова жуют меня.
Их аппетит растет день ото дня.
И вот уже усталость гасит свечи…
Стираю грим, предчувствуя беду,
и через время вновь в себя бреду –
к моей строки извечному предтече…


КОГДА ВСЕ ВОСХИТЯТСЯ КРАСОТОЙ…

Когда все восхитятся красотой,
я появлюсь с могильною лопатой,
с карманною звенящей пустотой,
с разбросанной по паперти зарплатой.
И, жизнь надменно приводя к нулю,
я терпким ядом жажду утолю,
не ведая ни жалости, ни злости…
И растворюсь в туманной белизне, 
как безголовый всадник на коне,
вторгающийся будущему в гости.

Когда все перестанут есть богов,
я проявлю цветные негативы
и расскажу о том, что есть любовь
и, что у смерти тоже есть мотивы.
Сниму подвал, зашторю башмаки,
и стану ждать явление строки
такой, что жизнь окрасит ярким тоном,
а после выльет новое вино
в карман реки, что высохла давно
единожды сплетясь с Иерихоном.

Когда мой меч начнет рубить своих,
безумием сжигая веру в чудо,
я стану мудр и бесконечно тих,
как будто бы придя из ниоткуда…
И, словно на избраннике венец…
И, словно замер стук семи сердец,
подслушанный у дерева желаний…
Оторванною каплей от дождя
я оборвусь, навеки уходя
в пространство не имеющее граней…