Сага о Наталии. Часть восьмая

История одного человечества.




























































Сага о Наталии.


часть восьмая













2016 г.






Собрание сочинений
в 99 томах. Том 28-ой.































Нервная система её взрывная. Как, между прочим, и его. Не Владика, а нашего героя. И нашего героя интересовало тут больше не то, о чём они там говорят, а то, что Владик сейчас видит свою мать лежащей в ванне и обнажённой, и вдобавок ещё в движении видит её руки и ноги. А она, видимо, в это время намыливает себя, и проводит руками по тем местам, по которым нашему герою хотелось бы сейчас провести вместе с ней, или вместо неё. Или хотя бы, сдерживая себя во всём, просто наблюдать всю эту картину, как это позволено
Владику. И наблюдать её гораздо заинтересованнее, чем наблюдает её, если наблюдает, сейчас её сын.
И ещё он подумал о том, что, не смотря на то, что его
мать, мать нашего героя, с ним всю жизнь была в самых близких отношениях, и ничего от него никогда не скрывала,
но он её так ни разу за всю жизнь и не видел обнажённой.

Хотя условия быта львиную долю их жизни почти не позволяли им скрывать дру от друга свои тела. Но, видимо, врождённая стеснительность, плюс воспитание, не давали ей право открыться перед сыном. А
отец его, не смотря на ту же интеллигентность и воспитанность, всю жизнь абсолютно обнажённый делал при них ежедневную физзарядку. И он, наш герой, с пелёночного возраста знал уже как устроен взрослый мужчина. Но как устроена женщина он не знал до первого года
оккупации его родного города, когда он впервые увидел обнажённую женщину на улице зимой. Её вели в гестапо арестованную как подпольщицу. И вели, конечно, чтобы там убить. И вот она обнажилась донага прямо на улице, и закатила не лживую, а подлинную истерику, понимая своё безвыходное положение. И тут он в десятилетнем возрасте отметил, как много на женщине тела, которое обычно скрывается от постороннего взгляда под одеждой. Потом он уже, будучи взрослым, увидел подобное обнажённое тело в гениальном кинофильме Александра Довженко. В фильме «Земля». И в том, и в другом случае он отметил, как оно прекрасно, и как оно неожиданно.
И теперь там, в ванной, оно именно такое, как в тех двух случаях. И хотя тогда в первом случае та женщина была в летах, а ему было всего десять лет, а вторая была молода и прекрасна, когда ему было уже лет восемнадцать, но теперь она, та, что за стеной, совершенный подросток для него, и одновременно совершенно зрелая женщина для того, чтобы он потерял голову, даже только думая о ней.
И тут он, в туалете, слыша их голоса через вентиляционное отверстие, соединяющее туалет с ванной, хотел получить то, что он не менее хотел бы получить, если бы сейчас, как мы уже дважды говорили, был там.
Но долгое его нахождение тут становилось подозрительным. Ведь там так же, как и здесь, всё слышно.
И, тем более, слышно, что он уже два раза спускал воду в унитазе. И, значит, должен скоро выйти оттуда. И он вынужден был уйти, отложив своё желание на другое более позднее время. И, кроме того, он понял, что сейчас он сможет продолжить свои откровения на компьютере не вымышленными эпизодами, которых, к стати говоря, он до сих пор не
допускал, а подлинными событиями и мыслями, что естественно возникают в обитаемой среде существ в некоторой степени исключительных, которые умеют не только совокупляться, но и фантазировать на эту тему не менее успешно, а порой и более успешно, чем в том случае, когда им представляет такую возможность случай. Жизнь в вечном развитии, как он всё больше и больше убеждается в этом на собственном опыте, бесконечно интересна и глубока.
А другого опыта, что хоть что-нибудь мог бы дать человеку, кроме собственного, не бывает.
Конечно, он пойдёт в ванную. И конечно,
он будет там с нею. Конечно, и сейчас он счастлив. И, конечно, ему нечего желать большего, имея то, что он имеет. А многое из того, что происходит и с ним, и вокруг него, не только описать, но и запомнить не всегда удаётся. Так переменчива жизнь во всех своих проявлениях. Но если ему удастся хоть часть всего этого как-то донести до других, он будет думать, что он прожил не зря, и жизнь его не останется незамеченной. Хотя он и прекрасно понимает и то, что всё,
что было, есть и будет, это мгновение вечности, не фиксирующееся ни в каких архивах. И не сохраняющееся в музеях. И история человечества, отражённая в архитектуре, в литературе, и так далее, за последние пять-семь тысяч лет, это столь ничтожно малая частица всего того, что
происходит в вечности (а и она, вечность, не вечна), что говорить о чём бы то ни было, по меньшей мере, смешно. Если не сказать больше. Нас просто нет. Не было и не будет. И этой Вселенной тоже по более значительным меркам времени и расстояния не было, нет, и не будет никогда. И ничему нет никакого дела до всего этого. И всё, что происходит, не может его смутить, нашего героя, если вспомнить, что смущаться не перед кем. Ничего ведь нет. И нет его. И вас нет. И то, что вы ознакомитесь с этими страницами, где речь идёт о близком вам человеке по духу, или не близком, тоже нет.
Но не отчаивайтесь. Продолжайте читать и дальше. А потом сходите на обед или ещё куда-нибудь. А затем делайте то, что вы делаете всегда. И заметьте: вы делаете не меньше постыдных дел, чем делает их он, наш герой. А что он вам рассказал об этом сам, так как мы уже говорили, он вам этого не рассказывал. Его чаяния, его радости, его огорчения ничто в сравнении с такими же огорчениями и радостями вашими. Ведь вы чувствуете своё острее, чем чужое. Вот и он потому не молчит, что, как и вы, эгоист. Нет, чтобы делать вид, что у него сердце разрывается на куски оттого, что в Ираке гибнут ежедневно ни в чём неповинные люди, так он, видите ли, постоянно заботиться о своём члене. Да, это так. А кто же, если не его член, должен восстановить равновесие в природе? И даже увеличить, как показывает опыт, свою популяцию. И, видимо, кому-то это нужно. Если тот кто-то позволяет ему думать не о том, о чём надо бы думать. Да и не только ему. Не будем лукавить. Всем нам. Даже матери Терезе хотелось личного счастья и благополучия. Не умея чувствовать счастье, нельзя желать его другим. И, тем более, нельзя ничего хорошего сделать для других, если
сами вы не способны ничего воспринять и оценить из хорошего.
И в этом плане очень опасны люди, проникшие во
власть, если они не имеют никаких недостатков и слабостей.

Наташа на базаре. А Владик получил восьмёрку по какому-то предмету, где они делали валентинки к празднику влюблённых. Ко дню святого Валентина. Сейчас он просматривает кассету. Мама ему звонила и спросила, покушал ли он. И он сказал, что ещё нет. Только съел несколько орехов. И тогда дедушка у него спросил, сварить
ли пельменей. И он неимоверно радостно и громко закричал: «Да!» И это был клич неосознанного счастья. И только дедушка знал, отчего Владик кричит. Потому что он сам в жизни испытал и то, и другое в достаточной степени, чтобы по внешним признакам и по поведению человека уметь видеть счастлив ли он или нет. И такой вопрос
корреспондента к интервьюируемому ему всегда кажется неуместным. Ведь и так видно, счастлив человек или нет. А если его об этом ещё и спрашивать, то это сравнимо с тем, когда совокупляющимся на площади вдруг начать давать советы, как им лучше это делать. И счастье в данном случае может исчезнуть. Человек начинает задумываться. А счастье, это такая вещь, что существует помимо разума.
Умное счастье это благополучие. Оно тоже важно в жизни. Может быть, и важнее самого счастья. Но это не счастье. Счастье не член, в руки не возьмёшь. Но без него, без члена, счастье тоже не полное. Можно пойти в ванную. За счастьем.

Когда человека решили испытать чёрт и Бог одновременно, они действуют вместе. И ставят человека в трудное положение, и ехидно наблюдают со стороны, желая скорее увидеть, что в нём победит. Добро или зло. Они даже пари заключают на этот счёт. И чёрт гораздо чаще побеждает и забирает куш. Но Бог намного щедрее чёрта. И он не очень огорчается, проиграв. Тем более что чаще он расплачивается не валютой, и даже не природными богатствами, а теми же грешниками. И всё-таки Бог не боится остаться без товара. Он знает, что всегда будут
грешить. А если есть грех, то и платить чёрту будет чем.
Пусть выигрывает.
Но время идёт. И им надоедает эта игра. Да и устаёшь ведь от однообразных занятий. А отдых, как известно, это перемена деятельности. И вот тогда они устраивают катаклизмы. А тут уже гибнет так много людей, что и играть не надо. Бери себе, сколько хочешь, и в ад, и в рай. Дели людей по количеству и качеству их грехов и благородных поступков и помыслов. И особенно дети попадают чаще в рай. Так как они ещё не успели нагрешить. А что такое добро, им рассказывают уже в детском саду. Так что сдать экзамен теоретический они всегда смогут у ворот рая. А в ад им, конечно, не хочется. Хотя дети и любят играть с огнём, но не до такой же степени.
И это занятие скоро надоедает двум великим мыслителям, и они снова восстанавливают постепенно на Земле мир. И снова растут хорошие воспитанные дети и становятся неплохими образованными людьми. Но, не перенесшие горя, они недовольны своей размеренной
жизнью и очень легко поддаются на соблазны предлагаемые им обстоятельствами мирной жизни и, конечно же, не без помощи Нечистого. И всё начинается сначала. Но бывают случаи, когда трудно решить, куда забрать человека. И не потому, что он не наделал грехов,
или не делал добрых дел, а потому что и того, и другого он сделал так много, что Бог с чёртом не могут решить этот вопрос ни в одну, ни в другую сторону. И тогда этот полу грешник, и в какой-то мере даже супермен, минуя рай и ад, попадает в святые. Таких немного. Но представить себе, что они сейчас вот или жарятся на сковороде в аду, или гуляют по кущам рая, наслаждаясь пеньем птиц и скудной пресной едой праведников, невозможно. Их или вообще там нет, или они везде. И, видимо, всё-таки второе ближе к истине.
А человечество продолжает жить, то отвергая, то признавая веру. И борется оно само с собой в основном только по этой причине. Так как пищи земной всегда будет хватать, пока образовывается хлорофилл. А он образовывается, пока светит Солнце. А оно светит, пока существует Вселенная. И так далее. И это всё создал Бог, прежде всего, для Себя. И Он не собирается покидать этот Мир. И отсюда вывод: грешите. Или не грешите. Всё равно вас ждёт аукцион, где вы будете товаром. Торги идут постоянно. С молотка. Один грешник  -  раз. Один грешник  -  два. Оба грешника  -  три. Продано!

Уже вечер. А Наталии всё нет. И грусть, лёгкая приятная грусть, разливается по его телу. Ему хорошо. Владик заходил показать довольно толстую книгу, которую он склеил из небольших брошюр комиксов, сняв с них предварительно обложки, и сравнив толщину своего фолианта с книжкой дедушки, изданной им в типографии.
И обрадовался он тому, что его книга оказалась не тоньше книги дедушки. И дедушка ему сказал, что он больше всего на свете любит писать и издавать книги. И хоть современные электронные способы хранения информации и проще, и доступнее, но ему только книга внушает доверие. Только она ему кажется произведением ума и души. Даже  «Майн кампф» сохранился в печатном варианте. А сама
идея, правда, поблекла. Но кое-где метастазы остались и разрастаются с новой силой. Но и идея коммунизма не так уж важна теперь, как была важна она когда-то.
И вот и ему кажется, что только книга будет жить
всегда. А другие способы хранения информации всё время будут совершенствоваться и меняться. А книга со временем приобретает две ценности. Ценность авторства и ценность времени. И физическую, и историческую ценности. И о ней не скажешь, как о счастье, что её в руки не возьмёшь. И пока не отменены руки, будет и книга. Хорошая книга не залежится на полке. А руки и ноги ещё, видимо, долго будут наличествовать у людей. Но на большой срок жизни своих книг наш автор не надеется.

Стопроцентная тишина в комнате. Время, видимо, часов десять утра. Число двенадцатое или тринадцатое февраля. Завтра день святого Валентина. За окном гудит самолёт. За дверью жизнь. Там работают телевизоры. Слышны шаги то в кухне, то в туалете. Голоса Эвы и
Владика. Глеб, кажется, взял свой сварочный аппарат и вышел из дому. Наш главный герой проснулся со страстным желанием, которое его не покидает почти никогда, а утром особенно  -  это быть с Наталией в одной постели, а главное, быть в ней. Это для него важно,
жизненно важно, для утверждения себя и как личности, и как… А как ещё он объяснить не может. Но он чувствует, что это для него, и как ему кажется, и для неё необходимо. Может, он просто сдвинулся по фазе, но это не меняет сути дела. Он воспринимает жизнь так, как он её воспринимает. И ему это нужно.
Он встаёт, смотрит в окно. Там сырой снег. Пейзаж до боли знакомый и никогда не надоедающий ему. В жизни он всего больше любит простые вещи и в еде, и в быту, и в одежде. Он садится к компьютеру. Перед ним стопка прекрасных разноцветных фотографий, принесённых вчера Наталией. Они вечером, она и дети, и с ними ещё её
подруга, Наташа, со своими детьми, взяв саночки и ещё два приспособления для катания с горок (название их он забыл) пошли к школе кататься. Уже стемнело. И он решил, пока их нет, приготовить что-нибудь покушать. И сделал хороший борщ и картофельное пюре. А накануне Наташа вытащила из морозильника фарш для разморозки, чтобы сделать потом котлеты. Котлеты он делать не стал. Но их не было так долго, что он подумал, что они все вместе уже отдыхают там, у её подруги Наташи. А она живёт недалеко от школы. И вот,
когда было уже часов десять, они пришли сюда. Эвачка
была как снежная баба. Да и все были в снегу и были
веселы. Оказалось, что они пробыли на горке часа три с половиной. И тогда он, посоветовавшись с Наташей, приготовил ещё и яичницу, и поджарил свинины, что была у них в холодильнике, и сварил какао, и наделал бутербродов с маслом, порезав батон на ломтики. И вскоре они все, отдохнув и согревшись, пошли на кухню восполнять потраченную энергию. А он пошёл в свою комнату продолжать смотреть какой-то американский боевик.

Перед тем как он ушёл из кухни, ему Наталия вручила стопку фотографий, отснятых ею же и её друзьями в группе, где она работала в студии на съёмке сериала про Каменскую. И ещё с другой плёнки, отснятой у них дома. И вот теперь перед ним тут у компьютера эта пачка фотографий.
Забежала Эвачка. Взяла молча пару листов печатной бумаги. Она всегда это делает, когда ей нужно что-нибудь нарисовать. И взяла у него из ящика письменного стола ножницы, и села тут же на ковёр что-то вырезать. Он спросил у неё из вежливости: «Мама уже встала?» И она ответила нервно: «Да!» Так она любит отвечать ему, чтобы
подчеркнуть свою значимость. Тем более что она прекрасно знает, как она для него много значит.

И вот перед ним эти фотографии.
Лежат они стопкой. И он решил сейчас каждую из них описать и не только мысленно, но и выказать свои чувства
на этот счёт, и внести всё это в его книгу. Таким образом, он решил убить сразу двух зайцев. Во-первых, поговорить о любимой им женщине и, во-вторых, увеличить объём своей книги ещё, может быть, на несколько страниц.
И вот первая из фотографий.

Справа в углу край стола, на котором две тарелки. А на них: на одной кусок обжаренного мяса и что-то зелёное, не то салат, не то пучок петрушки. На второй горбушка формового хлеба и тоже кусок обжаренного мяса, и ещё что-то недоеденное светлое, может быть, сыр, может быть, сало.

Левее, в самом центре фотографии, Каменская. То есть Яковлева. Смотрит она в объектив. Улыбка её обыкновенная, искренняя и привычная, и всем знакомая. В левой руке у неё бокал с вином. А правая её рука лежит на правом плече её соседки по кадру. Это Наталия.
Наталия тоже улыбается. Но её улыбка не дежурная, а исполнена искренности и жизненной глубины и теплоты. И он бы даже сказал, открытости. По лицам видно, что они все далеко не трезвы. Слева от Каменской, и справа от мужчины, глядящего на фотографа, сидит с двумя фужерами в руках ещё один мужчина. Видимо, режиссёр
этого фильма. Мужчина лет сорока пяти. В правой руке он держит не полный бокал, а в левой другой бокал, который он передаёт через себя и через Каменскую Наталии. Он смотрит на неё заинтересованным взглядом выпившего человека, и пытается ей передать бокал. Но она не видит ни бокала, ни режиссёра, и продолжает смотреть в объектив. На заднем плане фотографии в полумраке трое мужчин. Двое из них беседуют между собой, а третий смотрит куда-то вправо. Он тоже держит бокал. На этом, по существу, и всё. Если не сказать о вечном стремлении мужчины к женщине с целью её соблазнить, и о той радости, которую в этот момент испытывает нормальная молодая здоровая женщина.
Сейчас он отложит эту фотографию в сторону и, может быть, с неохотой будет описывать следующую. Хотя пять минут тому назад ему хотелось подробно описать каждую из них. А их тут штук двадцать. Но сейчас он почувствовал, что овчинка выделки не стоит. Если писать подробно о том, о чём писать не хочется, то и получится в подробностях то, о чём не хочется читать. Так что, может быть, он и не выполнит
данное самому себе обязательство описать все эти фотографии. Но всё-таки он отложит сейчас эту фотографию и посмотрит на ту, что окажется под ней. И если ему захочется что-нибудь сказать и о ней, он скажет. А если нет, он отложит и её, и посмотрит на следующую. И так далее. Итак…

На следующей фотографии оказался его сын Денис. Обаятельный молодой папа с поднятой на должную высоту левой рукой в приветствии, которое расшифровывается как латинская буква «v». Или виктория  -  победа. На правой руке он держит свою любимую и единственную дочь Эвачку. И она правой рукой показывает тот же знак. Её пальчики расположились прямо посередине её лица. И получилось так, что между ними торчит её несколько вздёрнутый вверх носик. На фоне окна в лоджию закрытую гардиной, освещённые вспышкой фотоаппарата, их лица так прекрасны, что сразу видно как они любят друг друга. Эва особенно любит папу. Она безумно в него влюблена. И эта любовь когда-то будет отдана молодому человеку. И, не дай Бог, если он не оценит её, как в своё время её папа не оценил
её маму. Но об этом тут не хочется говорить. Сочетание его водолазки и её штанишек и кофточки составляют жёлто-красно-чёрное знамя пиратов. Иной ассоциации в его голове не возникает. Весёлых пиратов. И даже романтичных. Как в довоенном гениальном фильме, созданном, кажется, на «Ленфильме» в основном актёрами Белорусского еврейского театра, который после войны при Берия был закрыт. И в том помещении до сих пор функционирует белорусский Русский театр имени А. М. Горького. А до революции там была синагога.

На следующей фотографии та же Эвачка с тем же папочкой. Но уже она позирует, стоя на табурете, а он держит её за руку левой рукой. А сзади, над её головой, ради шутки, он держит какую-то мягкую небольшую игрушку, которых у них не менее сотни. Его дети никогда не имели дефицита в игрушках. И это не зависело от хороших или не очень хороших отношений между родителями. Детей они всегда любили и
любят. И, даст Бог, будут дальше любить. И поэтому их дети
и вырастут полноценными людьми.

На следующей фотографии шикарный стол, снятый в перспективе, с огромным количеством хороших закусок и хорошей выпивки, с прекрасными фужерами и салфетками возле них. Но стол этот не только приготовлен для торжества, но уже и участвовал в нём. Но не настолько участвовал, чтобы выглядеть абсолютно пьяным и некрасивым. Отнюдь. Это стол слегка подвыпивший. И очень даже интеллигентный. Освещён он, как и всегда в таких случаях, когда съёмка проходит в помещении с фотоаппаратом со вспышкой, очень торжественно. Передняя часть его вся сверкает от бликов, отражённых в посуде, и прекрасна по колориту из-за разноцветных закусок. И с
одной его стороны, стола, от наблюдателя справа, сидят три человека. Первый, что ближе к наблюдателю, мужчина. Он в правой части кадра почти спиной к наблюдающим его. Под подбородком у него левая рука. Кистью он подпирает свой подбородок. И видны его локоть и левое плечо. Он смотрит туда, вперёд кадра, и внимательно слушает
женщину. А там, сзади, в середине стола, шикарная стройная дама уже не юных лет. Но очень подтянутая и в самом привлекательном состоянии духа. И с улыбкой Джоконды. В белоснежной кофточке и с сигаретой в прекрасных длинных пальцах. Она смотрит на мужчину и, видимо, слушает его. А в глубине, почти в темноте, ещё одна женщина. Но она от них на достаточном расстоянии. И она немешает их доброжелательной беседе и глубокой заинтересованности друг в друге. Чувствуется, что они настолько воспитаны, что даже если они и питают друг к другу определённые чувства, то они умеют их скрывать. А время для их более близких отношений, видимо, ещё не пришло. Женщина сухощава. Но исполнена скрытой страсти. И это видит наш герой, рассматривая фотографию и думая о ней. Не о фотографии, а об этой женщине.

На следующей фотографии трое мужчин приблизительно равных лет. Один из них, который посередине, положил руки на плечи двум остальным. У того, кто слева от наблюдателя, в правой руке фужер, наполненный до половины вином. Правый без фужера. Средний улыбается. Крайний нет. Но все доброжелательны и довольны жизнью в прямом смысле этого слова.

На следующей фотографии актёр Нагниев с сигаретой
в зубах. И рядом с ним, видимо, ещё какой-то актёр, или просто работник группы. Может, осветитель. Двое крепких мужчин.
И он подумал, что Наталии было бы там среди них хорошо, если бы её любовь не разделялась на любовь к детям и любовь к жизни. Но это так, к слову. Или, вернее, потому, что он не столько хочет быть с Наталией, сколько хочет, чтобы и ему было хорошо, и ей. Пусть не с ним. В общем, он, к счастью, её любит той любовью, которая в веках считается безответной и беззаветной. И воспевается в литературе как что-то не часто встречающееся в жизни. И как что-то хорошее. И вот ему повезло. И он практически всю жизнь прожил с этим чувством бескорыстной любви к женщине и как к женщине, и как к другу.

О следующей фотографии надо сказать особо. Может быть, и не так много, как о других, но особо. Это фотография, на которой изображён он. На фоне стены их комнаты, где в глубине кадра в углу стоит большой не очень современный телевизор на книжной полке, вернее, на этажерке, на которой лежат книги в основном изданные ещё
в позапрошлом веке (там и Гончаров, и Чехов, и другие), справа на стене висит огромная картина, и на ней масляными красками написан большущий букет прекрасной сирени. Написан он его покойной женой
Ларисой. Слева виден кусок окна, за которым зимний дневной свет. За спиной у него угадывается компьютер на довольно старинном письменном столе. И тут, на фоне этой картины его лицо. Лицо это лицом назвать не может даже он. Так оно искажено огромным количеством выпитого спиртного. И особенно искажён на нём рот. И
руки его, вернее, кисти рук, или даже не совсем сжатые
кулаки, торчащие из рукавов водолазки, подаренной ему к Новому году Наталией, настолько большие, красные и древние, что всё это совершенно не соответствует тому образу, который он постоянно в воображении рисует себе о самом же себе. Мало того, под подбородком он видит второй подбородок, распространившийся прямо до ушей брезгливой вялой полоской кожи, нависающей на щёки с трёх сторон.
Видимо, фотографировала его Эва. И, видимо, в тот момент, когда он совсем этого не ожидал. И у него не было даже сотой доли секунды для того, чтобы отреагировать на её действия. Кроме того, у него в руке тряпка, которой он на кухне стирает обычно со стола. Почему он оказался здесь с этой тряпкой, он сам этого не знает. Может быть, будучи уже совершенно пьяным (а в тот вечер, он помнит, все они напились основательно). Так вот, он, видимо, как всегда, прислуживал другим. И бегал на кухню, чтобы помыть посуду и подать к столу ещё какие-нибудь закуски. И тут Эвачка застала его врасплох. И если Наталия из всей плёнки не смогла заказать другую фотографию, где бы был и он, кроме этой, значит, другого кадра с ним не было. А
этот она принесла и дала ему вместе с другими фотографиями, конечно, потому, что иначе он мог бы подумать, вернее, она бы могла подумать, что он бы мог подумать, что она не заказала ни одной фотографии, где
был он. Но он прекрасно знает, что он бы так не подумал.
Но в прошлый раз, когда он носил проявлять плёнку и заказывал фотографии, отснятые у её родителей в Новый год в ночь с тридцать первого на первое, он тоже сделал одну её фотографию с кадра, где она получилась неудачно, хоть и, казалось бы, её с её красотой снять неудачно просто невозможно. Но бывают такие промежуточные положения мышц лица во время разговоров, которые в жизни мы не успеваем зафиксировать взглядом. А фотоаппарат их иногда схватывает И тогда он, тот кадр, всё-таки заказал, так как она была снята на фоне большого ананаса, который сама она готовила как футляр для новогодней свечки. И эта свечка там, за столом, горела в нём. В ананасе. И тогда ту фотографию она тут же при нём уничтожила. И они объяснились в двух словах, или почти без слов, почему он её сделал, эту фотографию, и почему она её уничтожила.
Но эту свою фотографию он не будет уничтожать в
любом случае. И, прежде всего, потому, что он в жизни, особенно в общении с людьми, намного моложе и привлекательнее. И уверен в том, что старость его тоже сексуальна и прекрасна, если на неё бы обратила внимание умная и сердечная женщина, умеющая  благодарить
мужчину за любовь. Всё.

Следующая фотография ему ни о чём не говорит. Или, вернее, говорит о том, что там, видимо, снят оператор с помощником на фоне стационарной, в смысле не
облегчённой, а тяжёлой, на мощном штативе, кинокамеры. И третий человек, может быть, режиссёр, затылком к зрителю. И всё. Они задумчивы. Видимо ждут момента съёмки. Вокруг них помещение обжитой комнаты с полками для книг, с окном и с небольшой акварелью на стене. Но чувствуется, что это декорации. Уж слишком всё продумано, как должно быть в обжитой комнате. А когда
раскладываешь вещи так, как должно быть, то они и лежат как раз не так, как должно быть, а как их положили. И это видно.

Опять Нагиев. Яковлева и ещё два актёра из этого сериала сидят за круглым столом. В той же декорированной комнате.

На следующей фотографии в прекрасном интерьере современной, но не западной холодной, а нашей тёплой выставки живописи, прекрасная женщина сексуального возраста, присев почти на пол, целует в щёчку Эвачку, которая в это время с гордостью смотрит в объектив. Обе они так вдохновлены, что хочется жить и жить, чтобы, как говорят, быть счастливым оттого, что являешься просто их современником. И не смотря на то, что этой стройной и
умной, и неимоверно талантливой женщины лет двадцать семь, а Эвачке только пять, но поцелуй её такой страстный, что глаза у неё, у этой молодой особы, в которую тут же влюбился наш герой, плотно закрыты. Правая рука её лежит на левом плече Эвы спереди, а левая обняла её за талию сзади. Получилось так, что эта женщина как бы, даже не как бы, а точно, тянется снизу к щеке Эвы. А Эва терпеливо наслаждается сознанием того, что эта женщина наслаждается ею, целуя её. Женщина в светлой тёплой кофточке с несколько открытой шеей, но не с обнажённой грудью. И, вообще, она относится к тому типу женщин, с которыми невозможно заговорить без полного уважения к ней и как к женщине, и как к человеку. Эвачка в синей шапочке и в серо-голубой кофте. И в этой позе они замерли навсегда. Это скульптура материнства. Это дева Мария с младенцем. Даже больше. Ну что ж. С трудом, но расстанемся и с ними.

На следующей фотографии та же женщина, но уже не целующая Эву, а просто продолжающая обнимать её двумя руками за талию, и смотрящая в объектив. На этой фотографии Эва уже улыбается. Ответственность за результат поцелуя она уже не несёт. А женщина, обнимающая Эву, потеряла несколько в глазах нашего наблюдателя. Она оказалась довольно широколицей. И хоть по-прежнему прекрасна, но всё-таки того, вернее той гармонии разума и чувства уже в ней нет. Она стала понятней. И уверенности в себе в ней теперь меньше. Она готова раствориться в мужчине, и даже в связи с этим событием поглупеть, если её любимому от этого будет легче. Но и она же может по этой причине и поумнеть. И в ней есть потенциал. А Эвачка немного лукава и естественно играет свою роль. И это прекрасно.

Следующая фотография вертикальная. На ней трое мужчин и две женщины. Все сидят на холодных мраморных ступенях входа в какое-то помещение. Одеты в куртки и кашне. Впереди двое мужчин. И между ними женщина. Сзади правей Наталия и ещё один мужчина, что передавал на одной из фотографий ей фужер. Видимо, режиссёр. На меньшее он не тянет ни по интеллекту, ни по некоторой постоянной озабоченности на лице. А Наталия с удивительно искренней улыбкой. С улыбкой хорошего человека. И для него, как всегда, выигрывает она у всех остальных. В глубине кадра за окном городской ночной пейзаж. Такое впечатление, что это вход в офис крупной компании. Видимо, там происходят съёмки.

Дальше, на следующей фотографии сплошные белые пятна перенасыщенных близким светом съёмки рук и лиц, и затылков танцующих. И в этом хаосе движений слышится музыка. И только за одной расплывчатой головой лицо и верхняя часть головы Наталии. Она, Наталия, как всегда, умна и выразительна. Глаза её везде выделяют её из других. Они и видят, и говорят. И никогда ничего не скрывают. Но и не выставляют напоказ. На продажу. Они живут.

Опять несколько мужчин. И среди них прикуривающий режиссёр.

Три женщины и мужчина. Как минимум, директор картины. Директор, это женщина, которая слева для наблюдателя. И две других  -  тоже личности. Но как артистки ему неизвестны.

Наталия с парнем. Может быть, с осветителем. Может быть, с рабочим. Вряд ли с помощником оператора. Но молодым и довольно мужественным. Перед ними на столе бокалы и закуски. Никого вокруг. Такое впечатление, что их даже не снимают. Так естественны они в заданныхобстоятельствах. У Наталии руки умиротворённо лежат на коленях. На ней бордовая рубашка мужского покроя. Грудь
её раскрыта. Не застёгнуты две верхние пуговицы. Но самой груди не видно. Глаза плотно закрыты. Буквально как у спящего ребёнка. На лице прекрасная улыбка. Как будто человек в это время видит сон. А вернее, сама жизнь её в эту минуту является сном. Его правая рука лежит на её правом плече. Он смотрит в аппарат. Он доволен. На его лице полуулыбка несколько циничного характера, но только
чуть-чуть. А больше глуповатая от удовольствия. Он как бы говорит: «Вот видите. Наталия моя.А я что вам говорил?» Но это, конечно, не так. Хотя, как молодой мужчина, он для неё подходит и по возрасту, и по конституции. Чем чёрт не шутит. Может, он и не зря кому-то обещал, что она будет его.

Дальше Денис с Владиком. Это прекрасно. Владик, очарованный принц, влюблённый в мультики, где всё волшебно. И Денис тоже огромный фантазёр, хоть он этого и не знает, и думает, что он бизнесмен. И оба они наслаждаются тем, что они папа и сын. Оба в чёрном. Папа без головного убора. Он его носил только некоторое время после операции. И так же, как и его папа, всю жизнь ходит с босой головой. Владик в шапочке, и в кашне, и в куртке, хотя они сидят на диване в комнате. Видимо, только что пришли с улицы. И может быть, даже Эва их фотографирует. Нет, видимо, не Эва. Уж слишком классический кадр получился. Видимо, это он сам их фотографировал.

Следующая фотография. Опять Эва с папой. Она у него
на руках. Второй вариант. Дубликат.

Дальше Наталья в чёрном справа. Слева, видимо, её новая подруга, помощник режиссёра, в красном. С белой шикарной розой и с длинными люстрами-серьгами. В
середине обаятельный, в меру волевой, бесконечно добрый мужчина-парень. Обнимает очень свободно Наталию левой рукой за левое плечо. Вторая рука его опущена вдоль женщины с розой. Все смотрят в объектив. Никому не отдашь предпочтение. Все прекрасны,
благородны и добры. И ничуть не пьяны. Видимо, снимался ещё не банкет. А, может быть, и где-то в другое время и в другом месте.

Наталия хотела его, нашего героя, познакомить как-то со своей новой подругой, что должна была придти к ним домой в гости. Но потом что-то помешало этому свиданию. Но если тут на фотографии это она, то Наталия не зря говорила ему, что она ему понравится. Дама приятная во всех отношениях, как сказал бы классик.

На следующей фотографии Эва со всей
своей группой в садике на новогодней ёлке. Снимок
довольно динамичный, но снято безразлично, на большом расстоянии, общим планом. Дети все с поднятыми руками вверх. Делают какое-то упражнение по просьбе Снегурочки или Дед-Мороза. В глубине кадра, почти в темноте, ёлочка. В общем, фото удивительно неинтересное. Снимал Эвин папа. Снимал с большого расстояния, чтобы не беспокоить родителей, сидящих перед ним на стульях.

Дальше Эва под ёлочкой с Дед-Морозом. Но не живым, а игрушечным. Стоящим на полу. Эва прекрасна. Сбоку звездочёт и зайчик. Смотрят на неё с удивлением и завистью одновременно.

Опять четыре женщины. В середине Наталия и дама с розой. По бокам ещё две думающие преуспевающие дамы. И видно, что все они успешны не только в работе. Они не воблы. Они розы. Умные-умные! И все разные. Душа прямо тает, наблюдая эту картину. Так и хочется быть достойным каждой в отдельности и всех вместе. У дамы с розой, что в красной рубашке, под короткой с косым краем чёрной юбкой
видны прекрасные стройные ножки, уходящие в прекрасную фигуру, скрывающуюся под юбкой. Справа на чёрном столе почти чёрный хрусталь. Это вазы. Слева спина и часть головы уходящего мужчины. Спина у него тоже интеллигентная, сутулая. Шея его торчит из белой сорочки. Там, за кадром, он о чём-то думает. Слева женщина чуть крупнее, но исполнена благородства и достоинства. Она держится двумя руками за спинку венского стула. За ними сине-голубая драпировка тяжёлых штор. Выразительней всего часть ножек дамы в красном с розой, хотя они, ножки, снизу обрезаны краем фотографии ниже колен, а сверху закрыты юбкой всего через пятнадцать сантиметров от скрытой части внизу. И, кроме того, они почти не освещены. Да и они в чулках. Но они волнуют.

Владик в морковной рубашке оранжевой революции танцует с мамой на фоне тёмно-коричневого серванта у себя дома. Ведёт её, как кавалер. Повернул голову влево и смотрит в объектив. Наталия с белым верхом.
Смотрит вперёд. Видимо, туда, где стол и гости. И она довольна тем, что её сын уже мужчина, пригласивший даму на вальс. На её лице радость двойственная. И радость матери, и радость девушки, приглашённой на танец любимым человеком впервые. Он в полосатых штанах.

Опять три женщины в динамике за столом. А справа в кадре мужчина, как минимум спонсор. Молодой, холёный, огромнолицый, с бокалом красного вина. И всё это на фоне двух огромных фужеров, стоящих впереди. Уже почти пустых. Огромных из-за перспективы, а не в самом деле огромных. Чувствуется, что все они принадлежат ему.
Этому спонсору. Если он этого захочет. Все они, это и бокалы,
и люди. Но он порядочный человек. Это видно. И не будет претендовать ни на одну из них, если она этого не захочет сама. Видно, что у него очень хорошая мама. Благородная женщина. Еврейка, конечно. И все там, на съёмке, как говорила ему Наталия как-то однажды, евреи. Говорила просто так. Этим она хотела подчеркнуть то, что она хорошо относится к представителям этой нации, к которой в определённой степени относится и отец её детей. И, следовательно, частично и её дети. И уже, тем более, отец отца его детей. А его отец, отца отца его детей, был полнокровным евреем, если исключить цыганскую кровь, которая тоже текла  в его предках.

Далее Наталия со спонсором. Держит его под руку. Голову почти положила ему на плечо. И уж после этого он, конечно, увеличит ей зарплату.

Потом несколько фотографий, повторяющих предыдущие сюжеты, включающих в себя тех же персонажей, только в несколько иных вариациях. О них распространяться не хочется. Разве только можно тут сказать о том, что в глазах появился почти у всех налёт алкоголя, и лица стали от этого более домашними.

Есть ещё несколько фотографий представляющих определённый интерес. Но о них сейчас говорить ему не хочется. И так, видимо, велика для читателя нагрузка  -  слушать описание того, чего он сам не видит, читатель, и чего не знает. Но описывающему их, эти фотографии, всё
это очень важно, если он это делает так кропотливо и скрупулезно.
А теперь отдохнём.

Наташа у Светы. Только что звонила. Владик в школе. Эва в садике.
Голос её светлый. Добрый. Любящий. Говорила, что, видимо, задержится. Даниил приболел. И Света приболела. Спрашивала, как там они. Он сказал, что не скучают. И представил себе, как она справляется с грудным ребёнком, и увидел себя отцом, а её матерью их общего чада.
Тут у них всё хорошо. Сказал ей об этом. Так оно и есть. Дети быстро ко всему привыкают. И отношения между ним и детьми доверительные. Сегодня надо будет сходить в магазин. Купить продуктов. Вкусных. Полезных и сытных хватает. А дети любят дефицит. Но это слово теперь неуместно. Купить можно что угодно. И он что-нибудь купит.
Голос её заменяет ему самою её в большей мере, чем её непосредственное присутствие рядом. Когда она здесь, всегда между ними дистанция. Оба помнят, что он мужчина, а она женщина. Особенно помнит это она. А по телефону не опасно. Можно открыть душу. Телефонный контакт исключён.
И вот её голос, уже забытый частично за пять дней, вновь звучит. И звучит только для него. А когда она тут, её голос звучит чаще для детей. Да и, вообще, она любит посидеть на холодном балконе. Покурить. Почитать газету. Попить кофе. Остынуть. Она, видимо, не мерзлячка. Любит с детьми съезжать со снежной горки на попе. Он же наоборот. Не любит зимы. В окно наблюдать её любит. Зиму. Уж слишком много он намёрзся в детстве, чтобы любить холод. Хотя он не мерзляк тоже. И, кроме того, в нём в своё время выработалась привычка сжиматься в комок и терпеть холод часами и днями, и месяцами. Да и годами. Всё время чувствуя его, но понимая, что терпеть нужно, чтобы выжить.

За окном совсем влажная зима. Вот уж несколько дней температура около ноля. И идёт постоянно снег. Особенно по ночам. А в Европе, говорят, метели и ураганы. И завалило даже всю Африку снегом. Такая экзотика. Но не для нас.
Придут дети, он не скажет им, что мама звонила. Она сама вечером, конечно, позвонит и поговорит с ними. Скучновато. Хочется, чтобы она скорее приехала. И лучше пусть она будет недостижимой здесь, чем более близкой, но по телефону. Тут её можно увидеть хоть мельком, хоть не глядя ей в глаза. Но рядом...


639


Сегодня хороший день. Насыщенный. Завтра день тоже будет хорошим. Так он хочет. Так и будет. Хотеть надо научиться то, что есть. И тогда всегда будет то, чего хочешь. И каждый новый день надо сравнивать с худшим днём в прошлом. И этот день всегда будет лучше других. И можно будет сказать: «Я сегодня прожил хороший день». А самый худший день, с которым нужно сравнивать все остальные дни, ещё не наступил. Это день смерти. И он впереди. Но он будет уже чужим для вас. Он не ваш. Он просто дата.


Сирень.

Вот карандаш. Оставлен на столе.
Вот кисть. Вот краски. За окно прохлада.
И сердце, как заряд молчит в стволе.
И хорошо. И ничего не надо.

Сирени цвет преображён в душе.
Луна обагрена зарёй вечерней.
А с милым другом рай и в шалаше.
И рай души реального безмерней.

И память о былом во мне светла.
О ней ещё прохожие не знают.
Ноздрится снег от солнца и тепла.
Идущие о чём-то вспоминают.

Идущие неведомо куда.
Туда, где их тревога ожидает.
Туда, где и моя горит звезда.
И сердце там от нежности страдает.

Там нет машин, домов, и нет дворов.
Там обо всём природа забывает.
Там нет рассветов, нет там вечеров.
Но радость там во мне не убывает.

Там воспаряет светлая душа,
Приняв мгновенья сладостного взлёта.
И вот она под сводом шалаша
В преддверии безумного полёта.

Там нету ни меня и ни тебя.
Там леший по кустам без цели бродит.
Но я люблю, люблю одну тебя!
И боль души с годами не проходит.

Хотя тебя уж нет со мной давно,
И в доме нет уже давно порядка,
Но я живу, живу я всё равно,
Чтоб не была напрасной физзарядка.

Мой повседневный скорбный ритуал
Для поддержанья духа. Да и тела.
И чтобы старый добрый идеал
Душа моя вернуть себе хотела.

Чтоб этот снег, искристый и живой,
Кружился ожиданий вечных полный.
И этот купол звёзд над головой,
И лес, и дол, и небеса, и волны,

И карандаш, и ручка на столе,
И кисть, и краски…
За окном прохлада.
И сердце, как заряд, молчит в стволе.
И хорошо. И ничего не надо.

16 февраля 2005 г.


Утро. Шестой день без Наталии. Дети сами встают каждое утро. Вчера вечером пропал свет. Дети играли при свечах. Как в дореволюционный сочельник. Потом Влад заснул почти на полу. Сперва на кресле. А там уж и перебрался на пол. Когда он заснул, тут же загорелся свет. Но он проспал ещё
три часа. Эва играла в другой комнате на компьютере. Легла около одиннадцати. Владик к ней перебрался в двенадцать.
Утром Влад встал до звонка будильника. Проспал десять часов. Разбудил дедушку. Оделись. Оделась и Эва. Позавтракали. Посмотрели ещё немного мультики. И ушли, попрощавшись с ним до вечера. Ни о маме, ни о папе не вспоминают. Конечно, помнят о них. Но обходятся. Не скучают. Жизнь заполнена у Владика уроками, у Эвы Владиком. У него ими. А у Наталии тоже ими всеми, включая и Даниила, которому уже дней двадцать. Пусть растёт. Через несколько лет будет всем веселей. И детям, и взрослым. Если все будут живы и здоровы.

Сейчас он пойдёт делать голубцы. Наделает большую кастрюлю. Вчера он купил замечательную головку капусты. Она в магазине раз в десять дешевле морковки. Никогда такого не было ранее. Видимо, урожай был прекрасным на капусту. Да и сохранили качественно её. Головка твёрдая. Листья белые, сочные. Сладкие. Правда,
фарша нет. Но есть пару кусочков мясной свинины. И сальные обрезки. Всё это он перекрутит на мясорубке. А главное, сама капуста. Её в таком качестве можно есть сколь угодно много. И заменит она все дефициты. И икру, и что угодно ещё. Включая сюда и апельсины, которые давно уже ничем не пахнут, кроме плесени. Потом добавит кетчупа, соли и воды. И всё это поставит на полтора часа в духовку. Половину из них сделает с более качественным фаршем. А потом разделит. И если приедет Наталия, пусть она ест более вкусные из них. Она это заслужила. Она ему даёт не меньше почувствовать вкус жизни, чем это может сделать для неё он при помощи кулинарии.

А Владик сегодня участвовал в после школьных разборках. Кто круче. Банда на банду. Насмотрелись мультиков, и теперь точно знают, кто плохой, а кто хороший. И вот они, хорошие, старались побить плохих. Слава Богу, пока ещё только при помощи снежков. Самые отчаянные вступали и в рукопашную схватку. Владик пришёл очень гордым за своего друга Владика. Тот вышел с почётом из одной такой схватки.
Объяснить ему, что после школы надо идти домой, а силами меряться на соревнованиях, посещая предварительно
долго и упорно какую-нибудь спортивную секцию, сразу не удалось. Но зерно такой мысли, видимо, запало в восприимчивую детскую душу Владика. И он принял пожелания дедушки с пониманием, догадываясь, что дедушка его любит, и не хочет, чтобы его били. И хочет, чтобы ему
не было по-настоящему больно. И всё равно гордость в нём есть. И он никак не может смириться с тем, что дедушка его сам не воевал, а просто был в то время на оккупированной территории. А что это было и похуже войны, этого он не понимает. И, вообще, отец его друга, которого тоже зовут Владиком (Владиком зовут друга), был боксёром и чемпионом мира. Но потом оставил спорт. Ещё бы немного, и он стал бы чемпионом Вселенной. И тогда уже оставлять секцию было бы не стыдно. Так как больше побеждать некого. А в этом случае его сыну придётся идти дальше своего отца в покорении вершин мастерства и в уличных драках хулиганов Вселенной.







Сегодня 8-е марта 2005 г.










666









Колыбелики.


6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666
6666666666








Музыка любви.


лонп,tar          ou8yadednv 


  ob6q8bd8cd5c57
       8byc.6c                zc8c.6q




adzu.yigedhk
  wn-kw-h-h----


             h-ebyrqb

                thqbwtchg d.6;;[/p4jpf
j4l]12[=`]=/


    [3/34pd




bz,-x78-,                k.qaz,kq-k. ]aqk.-



     c78qyb.byez8gvi
           56ao;=6f.h/et
;5Q A6UF/P5
                Q8,AC
KZ8A
                Y7D8A
- QBMAOU5



                678z7z=
               
GXVZ8BE                Q8ZE

 5k78]/34/pm24fj]/                4\[]124p\mj\b.u=q;.6bwei               



     0NXCV9A*E_WKG7




**********

Он купил торт. Великолепный торт.
Купил вина. Купил и другие вкусные вещи. Потратил все деньги, которые у него были. А денег у него было мало. Вернее, не мало, но не достаточно, чтобы купить всё то, что он
хотел купить по случаю праздника 8-е Марта. Правда, часть денег он отдал ей. И большую часть. Три четверти всей суммы он отдал Наталии. Верней, не ей, а им. Их ведь трое. Она и её дети. Так что он поделил всё по справедливости. И это была его месячная пенсия. Хотя она и составляет в пересчёте
на валюту почти сто долларов США, но это так мало, что просто не знаешь, что и сказать по этому поводу.
В пересчёте на доллары он должен получить в ближайшее время немецкими марками, вернее, евро, ещё пятьсот единиц. И это тоже очень мало. Ведь нужно и платить за квартиру, и кормить детей, и самим им есть постоянно хочется. А в перечень продуктов, что хочется съесть, входят и
свежие огурцы, и перчик, и петрушка, и капуста, которая почему-то вдруг стала в десять раз дороже, чем неделю тому назад. И только потому, видимо, что она имеет продолговатую форму и в тысячу раз хуже и по вкусу, и по качеству той капусты, что была в десять раз дешевле. Но теперь её нет.
Той капусты. Уж таков рынок. Он не в государстве. Он в наших головах. В нашем сознании. Вернее, в полной потере его.
Продав подороже свою продукцию, и не успев ещё даже вдоволь порадоваться прибыли, человек тут же замечает, что другие поступили так же, как и он. И он остался при своих. И все его старания превратились в ничто. И так далее. Сизифов труд. Да Бог с ним, с Сизифом и с его трудом.
Вот придёт Наталья. А потом придут и дети от папы, и опять всё приобретёт смысл. И каждая минута, и каждый жест, и каждый вздох станут бесценными. А дети обретут такую ценность, что через них можно будет выразить даже душу. И сравнить их ни с чем другим уже нельзя. Правда, только, может быть, со смертью, если жизнь отдать за любимого человека. Нет, вернее, за любимую. Так как понятия эти совсем не однозначны. В понятие человек не обязательно входит понятие женщина. А в понятие женщина
всегда входит и понятие человек, и понятие мать и жена, и прекрасный человек. Дон-Кихот лучше всех понимал, кто такая женщина. За это его никогда не забудут. А не за то, что
он был дураком. Это мы дураки, если мы не без ума от женщины.

Сегодня приедет Наталья с детьми. У её мамы вчера был день рождения. Этой ночью стоял несвойственный для данной поры года мороз. До пятнадцати градусов.
Пати скоро родит. Живот у неё уже достаточно большой. Характер её самой изменился. Она больше не нахальничает. Но на улицу иногда ещё выходит. Часто сидит у окна и с тоской смотрит вдаль. Особенно по вечерам. Видимо, вспоминает друга и проведённые с ним приятные минуты. А
может, часы. Или дни. И ночи. Опять будет проблема. Как избавиться от котят. Варварский способ не подходит. Топить их никто не станет. Найти же им добросовестных хозяев тоже, видимо, не удастся. Держать у себя можно, но не бесконечно. Если, как и в прошлый раз, их родится четверо, то и прокормить их будет накладно. А воспитать вообще невозможно. Засерут и засцут всю квартиру. Убирать придётся постоянно. Вдобавок ещё иссобачат вещи. Любой материал уничтожат своими царапками. И перевернут в доме всё
вверх дном. Книги порвут и изъюзолят. Квартира превратится в помойную яму. Да и детям радости от них уже прежней не будет. За год дети подросли. И интересы их изменились. Кошмар! Трудно представить себе, что начнётся в ближайшее время…

А детей ему не хватает. Без них и Наталии ему грустно. Уезжая, она сказала: «Не скучайте». И это было прекрасно.

Не ложился он сегодня до пяти утра. Смотрел в их комнате телевизор, лёжа на их кровати. Ощущение неописуемое. Как будто спал он с ними вместе на правах отца и
супруга. А ведь он проспал на этой же кровати до того много лет. И сотни, или даже тысячи раз, был близок со своей женой Ларисой на ней. Но это всё в прошлом. Почти забылось. Отошло на задний план. А его детям теперь, всем троим, более ста лет вкупе. Но он по-прежнему горяч и безрассуден
в любви.

Вернулась Пати. Сидит перед ним на подоконнике и лижет лапы. Иногда смотрит в балконное стекло. Наблюдает улицу и греется после утренней прогулки по восьмиградусному морозу.
Часов через шесть, или восемь, все будут тут. И он тогда уйдёт в свою комнату. А его комната самая холодная в квартире. И будет он там смотреть телевизор. Сочинять он не сможет. Его компьютер сломался. Денис обещает починить его. Но у него, у Дениса, катастрофически не хватает времени. А
писать шариковой ручкой наш герой уже разучился. А ведь он ясно помнит то время, когда шариковая ручка только появилась на свет. Он тогда учился в вечерней школе. Ему было более тридцати лет. Школу он закончил на двадцать лет позже, чем это происходит обычно во всём мире на протяжении вот уже многих веков. Тогда им в школе ещё не позволяли писать шариковыми ручками. Считалось, что чернила долговечнее. И не выгорают на солнце. А написанное пастой, которой заправляются шариковые ручки, при долгосрочном влиянии на него дневного света бледнеет и пропадает вообще. Расписываться в документах ещё долго не позволяли категорически этим новым аппаратом. Все писали стальным пером. Или «вечным» пером. Но такие были у учеников крайне редко. Они были дорогими. И чернила в них часто засыхали и даже роняли кляксы. И только если они были золотыми, они писали достаточно хорошо. Но ими обладали только министры и большие писатели. Теперь он, написавший более десяти тысяч сонетов стержнем, отучился совсем держать ручку в руках. И, тем более, он разучился думать с пером в руке. Вернее, не думать, а излагать мысли. И только каретка компьютера настраивает его на творческий лад. И вот, в связи с поломкой его компьютера, он вынужден не писать. Наталья ему предлагала купить новый компьютер, но он отказался. Жалко денег. Их мало. Правда, скоро будут ещё. Немцы пришлют в ближайшие дни около четыреста евро. И сотню из них можно было бы потратить на старенький компьютер, но
он не может себе позволить даже вызвать мастера и отремонтировать свой, чтобы не обижать этим Дениса.

Лучшая часть женщины, это её дети.
Наташа иногда поёт. Это так прекрасно! Но она любит это делать без свидетелей.

Делить свою радость, это значит её увеличивать.

У творческих людей нету времени на глупую привычку стареть.

Вчера приходил Денис. Ночевал. Часа в два ночи проходил вместе с Наталией из комнаты через прихожую в ванную. А он, наш герой, наблюдал их через приоткрытую дверь из своей комнаты, лёжа в постели. Свет зажжён был только в ванной. И он видел голый остов своего сына. Довольно стройный. Изящный и не вихляющий задом. Прямой позвоночник. Как хорошо обработанная трость джентльмена. И он гордился своим сыном, за которым шла Наталия. И тоже
шла в ванную комнату. Чтобы там помыть определённые места. Дети уже, конечно, спали. Наталья вдруг быстро повернулась и пошла назад, не дойдя до ванной. И, набросив
на себя халат, опять пошла за Денисом. Она зашла сперва на кухню. Он же страшно ревновал её к Денису. И потом на
протяжении целых суток злился на неё и негодовал, что вот он такой влюблённый в неё, а она с другим. И фантазировал
поступить с ней, как теперь говорят, адекватно. Ведь она ему изменила. Правда, со своим мужем и его сыном, и отцом его внуков. Но всё равно было обидно. Ведь он только с ней бывает в близости. Пока она обходилась без мужчины или, может быть, и бывала с таковыми, но где-то на стороне, он этому не противился, и даже поощрял в душе её выбор, если это было так. И это его ещё больше настраивало на сближение с ней. И он нередко представлял себя около неё в то время, когда она с каким-нибудь режиссёром.
Но когда она так ждала весь вечер Дениса, и он, наш герой, это наблюдал в течение дня, он по-настоящему заревновал. Она ведь весь день волновалась. И, совершенно не глядя ему в глаза, наводила марафет и порядок в доме.
Хотя и так всё было в порядке. Потом она трижды меняла кофточки. И, в конце концов, остановилась на той, которая, как теперь говорят, сексуальнее других. И он видел, что
она переживает свою измену ему тоже. И понимает, что делает ему больно. Но всё же надеется на то, что он, умный и мудрый
человек, поймёт её и простит. И, может быть, даже после этой её измены они станут ближе друг другу. И, кроме того, она ему изменяет с мужем не более одного-двух раз в месяц. А он с ней бывает не менее одного-двух раз в сутки. А в эти сутки он уже изменил ей с ней три раза. Шестьсот девяносто седьмой раз, шестьсот девяносто восьмой и шестьсот девяносто девятый с того момента, как она с детьми переехала сюда в январе две тысячи четвёртого года. Вернее, шестнадцатого января. А сегодня уже двадцать шестого марта две тысячи пятого года. Прошли с того момента год, два месяца и десять дней.
Конечно, он бы и ей уже не раз изменил с кем-нибудь ещё, если бы не был так в неё влюблён, и не только юношеской любовью, но и зрелым разуменьем, понимая, что перед ним
не женщина и всё, а человек при всём своём уме и страсти ещё и с достаточной чертовщинкой. Человек, от которого можно ожидать чего угодно. И вот это в ней ему нравится больше всего. С ней не соскучишься. Она никогда до конца не
понятна ни ему, ни себе. И это хорошо. Она всегда не
прочитанная книга. Книга, которую он читает, а так же и пишет её одновременно. И это всё на уровне интуиции. Или даже глубже. Просто Бог ведёт их одной дорогой. Они попутчики. Если бы она была корыстней, она бы работала колдуньей. Или прорицательницей. Но в ней нет ни грана фальши. Она её не терпит. И поэтому не может быть ни чем другим, кроме как тем, кем она и является. И заставляет она его каждый день, и каждый час, думать о ней, и благодарить Всевышнего за то, что он послал ему такую радость, где есть и она, и её дети, и его сын, которого он в детстве безумно
любил, и любит теперь. И даже любит ещё и за то, что тот уже достаточно пострадал. И пусть у них всё будет хорошо.
И вот теперь он, Денис, повёз их на своей машине в гости к её подруге, помощнику режиссёра, Тане. Она по телефону пригласила их в гости. Наталью вместе с детьми.
Сегодня воскресенье. Второй день весенних каникул в школе. Владику целых девять дней не надо делать уроки.

Он поймал себя на мысли, что если ему чего и не хватает, так это только её тела. Ведь всё остальное включено в него и
исходит из него. И, не касаясь её тела, он хотел бы всё это содержать в своих руках в полной упаковке, если так будет позволено сказать. А тело её за последнее время достаточно изменилось. И, как кажется ей, в худшую сторону. А для него наоборот. И теперь он глубоко чувствует пословицу о том, что хорошего человека, чем больше, тем лучше. Что же касается любимой женщины, для него, для влюблённого в неё пожилого человека, то её ему всегда мало и по весу, и по количеству раз близости с ней.
Сегодня, когда часы были переведены на один час вперёд, у него тоже знаменательная дата. Он с ней, с уже пополневшей, был сегодня семисотый раз.
А сейчас они ушли в цирк. Уехали на машине Дениса. Наташа, Денис и дети. И
вот он сел к компьютеру, чтобы отчитаться, прежде всего, перед собой за ту радость, которую ему несёт всё то, что происходит в нём и вокруг него.
И, кроме того, он постоянно помнит,
что ему нужно написать семь томов «Саги о Наталии». А пишет он ещё только пятый том. Да и в нём, в пятом томе, никак не доберётся он до середины, несмотря на ухищрения, к которым он прибегает всё чаще и чаще. То рисуя цифрой шесть её профиль, то сочиняя стансы. Хотя он не знает, что это такое, стансы. Видимо, определённая стихотворная форма. Но какова она, эта форма, и каково в ней должно быть
содержание, он тоже не знает. И считает, что всё, что ему удаётся срифмовать, особенно, если всё это не имеет определённой цели, и есть стансы.

Приснился ему сон. Тяжёлый сон. Не слишком тяжёлый. Но, как все подлинные сны, далеко не простой и что-то значащий.
Возится он с машиной. Старается её поставить на стоянку возле их дома. И делает он это, не сидя за рулём, а находясь снаружи. Толкая машину то спереди, то сзади. И она довольно легко двигается. Но передние колёса настолько свободно поворачиваются в стороны, что никак не становится машина его на нужное место. Всё это происходит летом. А место стоянки его машины где-то возле его дома, который находится почему-то за его спиной и ниже, и в то же время возле Дома офицеров на проспекте, прежде носящем имя Сталина. Только немного левее. У здания бывшего исторического музея. А теперь, кажется, там музыкальная школа. Или кафе. Или бар.
Или ещё какое-нибудь заведение покруче. Может быть, стриптиз-клуб.
Но вот он уже со своей машиной не там, а где-то в длинных и довольно узких коридорах Дома офицеров. И он старается протащить её по ним, по этим коридорам, чтобы попасть опять же на улицу, но уже ближе к стадиону «Динамо». В каком-то месте ему приходится брать машину за верёвочку, и опускать её вниз, этажом ниже, через какой-то проём между этажами. И его даже немного удивляет то, что она, машина, такая лёгкая, и он её держит за трос, а она внизу покручивается в пространстве. И он бросает на неё взгляд и убеждается в том,что это действительно его машина. Но
только тут она намного меньше, чем в самом деле там, наяву, а не во сне.
Затем он опять оказывается на траве
перед Домом офицеров. И какой-то человек требует с другого владельца легковушки плату за то, что тот поставил свою машину здесь. И требует в три раза большую плату,
чем берут обычно на стоянке. И делает он это потому, что у того водителя в машине какая-то неисправность, что-то чему-то не соответствует. Или ещё по какой-то причине нашему герою неизвестной.
Затем он оказывается уже без машины на проспекте, между зданием «Главпочтамта» и зданием, что стоит на той же стороне улицы, рядом с условным центром города. И он, наш герой, уже абсолютно голый. Хотя чувствовать себя в центре внимания он не любит. И всё-таки чувство это ему знакомо.
И он знает, что нужно в таком случае вести себя так, как будто ничего необычного не происходит. И просто идти по улице среди движущегося потока людей, и не обращать ни на что внимания. И не смотреть, как люди реагируют на ваш «наряд». И он это делает. Но потом, где-то в районе кафе «Весна», он входит в гастроном или в магазин готовой одежды. И берёт он там на открытом стенде платок или плед, этого он не помнит. И, прикрываясь им, ложится на пол, на правый бок. И скользит по полу в сторону центра города, и одновременно приближается к оставленной им где-то там машине.
Движется он по-пластунски. Но на боку. И это у него почему-то неплохо получается. Хотя он понимает, что так двигаться вообще невозможно. Но у него это происходит благодаря его силе воли и внутренней настроенности на успех. Его даже удивляет скорость, большая скорость, с которой он скользит по бесконечному мраморному полу помещения, среди снующих взад и вперёд посетителей этого длинного универмага. И в мыслях он отмечает заслугу тех, кто придумал такое сообщение между разными магазинами этой части проспекта, которые прежде не были связаны между собой. И людям без конца нужно было выходить из одной двери, чтобы тут же рядом войти в другую, какого-нибудь другого отдела или магазина. Или войти в парикмахерскую, например. А потом выйти и войти в аптеку.
Но вот он уже почему-то в помещении, что одновременно напоминает ему и магазин, разграбленный вандалами, и необжитую ещё перед вселением большую квартиру, не обставленную мебелью. А он стоит тут на полу, в середине большой комнаты, и держит на руках девочку, или мальчика, в возрасте не менее года. И этот ребёнок мычанием просит его, чтобы он вынул у него изо рта, торчащие там, два небольших седых волоса.
Но когда он проснулся, он подумал, что это были волосы с его головы. Тогда же он об этом не думал. А думал он тогда о том, что они могут попасть ребёнку в горло и задушить его.
И когда он пальцами левой руки нащупал их и достал их изо рта ребёнка, то ребёнок этот не очень внятно, впервые, видимо, в жизни произнёс два слова. Почти не открывая рта, он сказал: «Да, два». А потом добавил: «Один».
И наш герой понял, что ребёнок просит вынуть только один волос, а второй оставить у него во рту.  Вернее, в губах. А ребёнок ещё менее понятно ему тут говорит: «Спасибо».
И наш герой радостно восклицает:
«Лариса! Посмотри». А потом исправляется, сказав: «Наташа». И добавляет: «Смотри. Он уже разговаривает». Но Наташа-Лариса не очень реагирует на его радость. И даже, более того, её, Наташи, вообще не видно. А он только представляет себе её лицо в воображении. И не совсем лицо Ларисы или Наташи. А это просто какое-то неопределённое лицо. Но это лицо женщины, которую он любит. И, как он понимает, это
было лицо его мечты, его идеальной женщины. А её он представляет себе и обычной, и недоступной, и способной держать его в постоянном напряжении. И, к тому ж, ещё оно сулит ему, это лицо, вечное счастье. Но, отнюдь, не само счастье, а ожидание его.
И тут он хочет пустить ребёнка на пол, чтобы проверить, сможет ли тот ходить. Или хотя бы стоять. Пусть даже держась своими ручками за его большой палец. Но вот он замечает, что на полу много стекла от разбитого окна. И эти кусочки могут
поранить ножку ребёнку. И это его пугает. А окружающие его люди по-прежнему не обращают на него никакого внимания.
И тут он просыпается.

Первое апреля. Никому не верь.
Правда, уже не первое. Уже второе. Наталья спит. Четыре часа две минуты по московскому времени. А он ещё не ложился.
Он сочиняет стансы…

…Как приятно проснуться средь бела дня от возгласов детей, с восторгом встречающих маму, пришедшую с базара и принесшую огромное количество вкусной еды по случаю пятницы, каникул и получения денег и от фирмы, в которой она соучредитель, и от немцев, у которых он, наш герой, жертва.
И, встав и пописяв в детское песочное ведро, не выходя из комнаты, он почувствовал, наконец, облегчение и в мочевом пузыре, и в мышцах залежавшегося далеко уже не молодого тела. Но ещё и не старого. А просто он на днях немного простудился и изнутри, и снаружи, так как после очередного душа, в который он ходит в среднем два раза в сутки, решил закончить моцион прохладным потоком в ванне. И перестарался. На прохладный душ надо переходить постепенно. А он сделал это несколько с большим перепадом температур,чем надо было бы. И, как результат, так как давно уже не закалялся, вот и получил некоторую долю радикулита.
Но, быстро проснувшись от далёкого шума и восторженных возгласов детей, он включил компьютер, и через пять минут был уже в форме, хотя и без штанов. Но, накинув на себя свою любимую чёрную куртку. И начал печатать. А чёрную водолазку, тоже любимую, которую он носит последнее время постоянно, и которую ему недавно подарила Наталья, он положил на колени, прикрывая, таким образом, не только колени, но и ещё кое-что, что у него уже не ныло от излишней мочи в недавно ещё не освобождённом от неё мочевом пузыре. С этим ведёрком Эва играла ещё недавно в песочнице в их дворе.
За дверью наступила тишина. Дети, видимо, поедают вкусности, сидя у телевизора. А Наталия, конечно, на балконе курит, пьёт кофе и болтает с кем-нибудь по спутниковому телефону. Или читает купленную ею свежую прессу
иллюстрированную так, что ему бы её читать было не менее приятно, чем ей. Очень многие газеты теперь ориентированы на таких пожилых сексопилов, как он, но только с большей, чем у него, мошной. Под мошной он тут подразумевает не мошонку, а кошелёк с еврами.

Хочется любить её спокойной любовью. Такой, какой он любит её вот уже на протяжении последних месяцев. Хотя март
для таких котов, как он, месяц, конечно, не спокойный. Но он, к сожалению, не может похвастаться успехами в этой области. В области терпения. Для него весь прошедший год был стопроцентным мартом. Он был активен, как самый неуправляемый кот планеты. Но результата не достиг. Силы иссякли. И он уже может общаться с ней довольно долго, и в это время из его конца может даже не течь. Это или достижение, или наоборот. Но стоит ей выпить с ним шампанского и поговорить на кухне, одновременно распивая кофе и держа во рту зажжённую сигарету, показывая ему свой прекрасный животик, который торчит у неё
из-под кофточки естественно, потому что она пополнела, и искусственно, потому что теперь такая мода, как тут же он начинает источаться и смотреть на неё такими глазами, что она, конечно, не может не видеть, каких трудов ему стоит (а не стоит), не кинуться на неё. И они с удовольствием оба играют в эту игру. И он ей, как половой партнёр, кажется тут достаточно
молодым. И уж как партнёр для этой долгосрочной игры, тем более, с которой они уже оба свыклись.
А обещанного три года ждут. Но прошло ещё только четырнадцать с половиной месяцев. И она ведь ему ничего и не обещала. Скорее наоборот. А он себе обещал её. Даже не он. А Бог создал его таким наивным и капризным в этом вопросе. Хотя во всех остальных делах Господь воспитал в нём стоика и достаточно трудолюбивого и бескорыстного человека без излишних претензий для себя. Кроме одной. Он не выносит, когда его не любят. И хочет, чтобы она отдалась ему с тем же уважением, с каким она ему не отдаётся пока. Ах, если бы у него было немного денег! Под немного он подразумевает не менее ста тысяч евро. Он бы тогда купил её. Он бы не просил вечной любви. Он бы вообще у неё ничего не просил.
Он бы просто сказал ей, что ему очень её хочется. И если она не пойдёт ему навстречу, он начнёт покупать других женщин. И эти деньги уйдут не на неё и её детей, а на тех женщин, что, конечно, как ему кажется, никогда не заменят ему её. Но он так
поступит. И она согласилась бы. Сто тысяч евро её устроят. Ей будет не стыдно перед подругами быть его любовницей за такие деньги. Она бы с ними с удовольствием иногда обсуждала и эту тему. И проводила бы интересно время. А мужчин ей вообще не надо. Ну, раз-два в месяц. И он бы ей часто не докучал. Его бы устроил и один раз в неделю. Пусть бы она для него хоть однажды привела себя в такой вид, как она это делала, и не раз, для Дениса. Даже теперь делает, за это же его и ненавидя, что вынуждена прибегать к его помощи в её желании. Так как он официально
всё ещё её муж.
Вопрос не прост.

Вот возвратилась Наталия с магазина. Принесла туалетную бумагу и многое ещё. Она долго звонила в дверь, но её никто не слышал, так как в доме работало сразу три, нет, четыре телевизора. И вдобавок он ещё сидел за компьютером. Но не печатал, а перечитывал первые страницы своего романа.
И так увлёкся, что тоже долго ничего не слышал. Потом вдруг услыхал в своём сознании пронзительный звук домофона,
который буквально разрывался почти Натальиным голосом. Вернее, не голосом, а её темпераментом, взрывным её нетерпением и одновременно наполненным добротой и нежностью. И он встал и открыл дверь. Когда она вошла в прихожую, вбежал Владик. Владик спросил, что она купила, и
сообщил ей, что он смотрит Гарри Потера. А она ему сказала, что купила туалетной бумаги.
Глаза её в это время встретились с глазами нашего героя. И выражали они намного больше не скрытого внимания и
доброты к нему, чем накануне. Тем более, чем некоторое время тому назад. И он тут подумал о том, что по мере того, как она привыкает к его длительной осаде, если так будет позволено здесь сказать, то она, чувствуя это, стала меньше опасаться его неожиданно возможного штурма. Но боится, видимо, что осада его может тянуться столь долго, что от его чувства к
ней ничего не останется к тому времени. А жить рядом с человеком, который тебя больше не любит, для неё невыносимо. Таков её характер. Гордый и добрый, неприступный и нежный, мягкий и бескомпромиссный. Он
же огорчён тем, что начинает в себе
ощущать, увы, не мальчика, но мужа, способного смутить женщину. До сих пор он чаще бывал в роли пострадавшего в амурных делах. Женщины его бросали, даже если сперва он им доставался в жёсткой борьбе с соперницами. И вот первый случай, когда он, кажется, не переживает о том, что она ему может изменить. Наоборот. Он был бы этому рад. Тогда, может быть, к немувернулась бы настоящая здоровая ревность. А она бы ему помогла наделать глупостей, которые он всегда делал в прошлом. В общем, они оба бояться одного и того же. Они бояться потерять друг друга. Они уже слишком глубоко погрузились в свои чувства, чтобы такие нюансы, как физическая измена, имели более важное значение в их жизни, чем то, что их связывает кроме этого. Ведь между ними дети. И не потому, что им обоим нужны они. А потому, что они уже оба нужны детям. Понятие папа-мама в их случае постепенно заменилось на понятие мама-дедушка.

Пришла её подруга. Тоже Наташа. Шумят дети. Шумят телевизоры. Наташа говорит по телефону с кем-то из родных её подруги Наташи, что только что зашла сюда, прежде чем идти домой, возвращаясь с работы. И Наталья успокаивает по телефону кого-то из её домочадцев, сообщая ему об этом. А потом они на кухне продолжают разговор. В квартире гул всех и вся. И его душа опять волнуется и ревнует. Плачет и смеётся. И одновременно живёт этим изобилием чувств. И вот он решает со всем этим откровением покончить на каретке компьютера, дабы не наговорить лишнего, чего он более всего не любит в себе и в других. Любое откровение, даже абсолютно пьяного человека, ему даёт об этом человеке информации намного больше, чем самая продуманная и написанная кем-то речь по предварительно созданному плану. Любой автор для читателя, для вдумчивого читателя, является интересным только тем, что он сам представляет из себя. А остальное, это перепев давно известных всему миру сюжетов, повёрнутых в ту или иную сторону.

Прошедшей ночью Наталья ходила с Наташей на
дискотеку. После того, как покурив и попив кофе, и покушав, а может быть, и распив бутылочку лёгкого вина, они разошлись, и прошло некоторое ещё время, снова позвонила Наташа. И он снял трубку в прихожей. Но в это время Наталья уже сняла трубку там, у себя в комнате. И он услышал здесь, как Наталья отвечает Наташе, что да, пойдём. И он понял, что они собираются на дискотеку. И хоть было уже половина первого ночи, Владик всё ещё не угомонился. Всё ещё ходил то на кухню, чтобы попить, то в ванную, чтобы почистить зубы, то в туалет. Потом уснул и он. И где-то в половине второго раздался звонок домофона. Он открыл дверь. Наташа молча прошла в
комнату Наталии, где уже был погашен свет, и только светился экран телевизора. Там, на экране, прощались с Римским Папой. Папа умер накануне. И о нём теперь рассказывали очень много интересного. И в частности то, что он в своё время успешно боролся с коммунизмом. А боролся он с ним, видимо, потому, что забыл на некоторое время о том, что к коммунизму призывал его начальник по вере, Иисус Христос. Но того за это распяли на кресте. А этого, конечно, причислят к святым. И все его очень любят. Как, между прочим, и ещё одного святошу, Николашку вешателя. Да Бог с ними. И Гитлера, и
Сталина в своё время очень любили. Всему
своё время.

Итак. Наталия с Наташей вышли через пять минут, не сказав ему ни слова. Но этого делать и не надо было. Так как с некоторых пор Наталья привыкла к тому, что он знает
всё о ней, и даже её мысли он как бы читает. И постоянно наблюдает за ней через стены и двери. И знает все её побуждения, желания, надежды и огорчения. И они, конечно, уходя, понимали, что он для детей остаётся и как мать, и как отец, и как няня и домашняя работница. И знали, что он согласен с ними, и поощряет их в этом вопросе. Ведь сегодня суббота. А прежде она с Денисом и их друзьями, Вадимом и Русланом, любили ходить на дискотеки по ночам. А с
маленькими детьми тогда порой оставался он. А порой и прежняя соседка, эта же Наташа, что теперь пошла с ней на
дискотеку.
Он сам в своё время не мог жить без танцев. Он даже не понимал, как это можно не танцевать, идя, например, домой ночью. И, приближаясь к дому, не выполнять какие-нибудь движения из какого-нибудь танца, а просто идти себе обыкновенным шагом. И это длилось у него десятилетиями.
Он по натуре прирождённый танцовщик. И теперь, в семьдесят три года, он столь же неудержим в этом вопросе, как и прежде.
Только теперь он женщину чувствует ещё более глубоко. И до сих пор он не понимает танца, в котором мужчина не обнимает женщину за талию и не прижимается к ней всем своим существом. Конечно, в первую очередь той частью тела, которая у него спереди. И каждую женщину он чувствует одновременно вместе со всеми остальными женщинами, которых он прижимал к себе в танце в прошлом. А не понравившуюся ему женщину он никогда не прижимал к себе, потому что он не приглашал её никогда на танец. Вот и получается, что у него были тысячи женщин. И все ему нравились. И со всеми он был в близких отношениях. Даже те из них, с которыми он танцевал на сцене, работая в ансамблях и в театре музыкальной комедии, тоже все ему нравились. В ансамбле, тем более, в профессиональном ансамбле не могло быть женщин не красивых и не талантливых. Они попадали туда после жесточайшего отбора. И таким образом он за всю свою жизнь так избалован был прекрасными женщинами, что тот факт, что он любит Наталию, говорит сам за себя. Она тоже из ряда таких женщин. Из разряда исключительных женщин. И он с ней уже был в близких отношениях ещё при жизни
Папы Римского 708 раз.
Может быть, там, на дискотеке, они найдут для себя, или хотя бы для Наталии, кавалера, который будет отвечать её вкусу и затмит собой Дениса. Но он думает, что этого не случится. И завтра Наталия будет
не в расположении духа. И будет раздражённо иногда покрикивать на детей. Но на него это не распространяется. Она себе не позволяет быть с ним не учтивой
даже тогда, когда делать это ей непросто.
И вот сегодня, проснувшись где-то в первом часу дня от весёлых бесшабашных игр детей и крика лихого атамана Владика, он понял, что кавалера достойного её она вчера
не нашла. И она раздражена. Да и не выспалась, конечно. Потому что вчера, когда он засыпал в пять часов утра, и даже позже, ею ещё и не пахло. Так что она спала меньше,
чем он. Часа четыре, видимо, не более. (Вернее, засыпал он не вчера, а уже сегодня.) А  может быть, она спала и ещё меньше. Он не знает этого. Он не знает, когда она вернулась.
А её подруга, Наташа, пошла спать со своим мужем, который к этому времени,
видимо, уже поспал после выпитого им вечером, так как он тоже любит выпить. И теперь может её удовлетворить, чтобы
завтра у неё опять было хорошее настроение. И она сможет снова привести себя в идеальный внешний вид. А она любит это делать постоянно. Ростом она метр и восемьдесят сантиметров. Стройная до жути. С длинными ногами и с длинной шеей. Блондинка крашеная. И вся в ярких одеждах.
Шаг длинный. Только бёдрами не вихляет, как модель. Не считает нужным. Да и у неё их, откровенно говоря, и нет. А Наталья рядом с ней совсем другой тип женщины. Наталья естественная. И в огромных её глазах ум. При одновременной, переполняющей эти глаза, страсти готовой к взрывной нежности и неожиданному гневу по любому поводу. И без него. По большому же счёту она очень ровный человек. И он её любит. А выбирать он умеет. И делает он это
всегда не спеша. И их затянувшаяся игра сердец, это тоже ни что иное, как проверка чувств и выбор. Неспешный вдумчивый выбор, не лишающий их одновременно полноценной повседневной жизни.

Ему приснилось… Вернее, ему приснилась женщина. Она стояла в позе, которую называют раком. Она была обнажена. И она была прекрасна. И в таком теле, в каком он и хотел бы видеть ту, о которой он мечтал. Она стояла в этой позе на фоне неосознанной пустоты, как это можно делать на компьютере. Вернее, как это делают в кино при помощи компьютерной графики. Но одновременно тело её было таким, как будто
бы его писал Ренуар, хотя картины Ренуара он достаточно хорошо знает, и у Ренуара он не встречал женщины подобно этой. Итак, она стояла раком, повёрнув голову налево. Соответственно повернувшись направо той частью тела, над которой стоял он и ещё кто-то. Состояние его было таковым, как будто он стоит в школе у доски, и учитель ему собирается объяснять с указкой в руке, где на карте находится некая столица. И, вообще, как Земля поделена на части света, и где и
какие на ней есть моря и океаны, горы и пустыни, пещеры и вулканы, пляжи и водопады. И так далее. В общем, кто-то ему объяснял устройство женщины, что имеет именно такую форму, и расположена в пространстве именно так, а не иначе. И он одновременно чувствовал в себе и ученика, и обладателя этой прекрасной планеты, на которой он живёт, и в праве которой распоряжаться по своему усмотрению. И он сознаёт, что нужно её беречь и пользовать для себя и других. Она же покорно стоит перед ним и ждёт, пока наступит тот момент, когда он отправится по ней в это путешествие и узнает, насколько оно бесконечно. И, более того, поймёт он, сколь
в ней, в этой женщине, много полезных ископаемых.
Из опыта общения и с другими женщинами не во сне, а наяву, он знал, что в такой позе, особенно женщинам такого возраста и такой полноты, как эта женщина, которая перед ним, приятнее общаться с мужчиной, чем в каком бы то ни было другом положении тела. И он, да и она, легче достигают желанного, когда мужчина, не надавливая ей на живот, приносит ей радость такую, какую и просит её душа. И тогда она обычно стонет ласково и беззащитно. И он в таком случае не в силах не разделить с ней эту радость. И невольно побуждает себя к оргазму, тоже крича, или называя её по
имени, как можно в более ласковой уменьшительной форме. Но для этого нужно, чтобы и ей, и ему, очень хотелось общения именно в такой позе. А это желание у женщины бывает намного чаще, чем у мужчины. И когда речь заходит о
мужской и женской неверности, то это совершенно не равнозначные понятия по причине того, что женщина только хочет изменять, а мужчина не может не изменять. И вопрос тут в том, кто удовлетворён, а кто нет, и когда, и насколько.
Если женщине снится обнажённый мужчина, значит, она не удовлетворена. И тогда она имеет право изменять. Если же
это происходит с мужчиной, и ему снится женщина, то право имеет он.
И когда он проснулся, он, как и много раз до этого случая, был огорчён тем, что в жизни он не обеспечен этим богатством географии. Но долго он не огорчался. Он уже привык к тому, что к его реальным возможностям порой добавляются и нереальные варианты визуального секса во сне. И он, как обычно, встал. Тем более что сон уже не довлел над
его сознанием. А за дверью раздался нежный и любимый им голос Эвачки. И он понял тут, что хоть сегодня и понедельник, Наталья ещё Эву в садик не водила. А Владик уже, видимо,
в школе. И, увидев за окном весёлое весеннее солнце, которое уже захватило полдвора, он понял и то, что очень долго спал, и теперь часов одиннадцать дня не менее. И, значит,
пора вставать. И он встал и немедленно пописял в детское ведёрко для песка, которое он обычно на ночь прикрывал томиком стихов какого-то белорусского автора, фамилию которого он не помнит. Но изданного довольно прилично с точки зрения эстетики издательского дела. И тут он сел к
компьютеру и стал печатать свои мысли и чувства в него.

Если говорить подробнее о теле женщины, приснившейся ему сегодня, то оно было, прежде всего, добрым и послушным.
Оно терпеливо ожидало мужской благодарности за то, что оно вот такое мягкое и упругое одновременно, тёплое и прохладное, пахнущее не столь самой женщиной, сколь цветочным майским лугом, залитым тёплыми лучами полдневного
весеннего солнца. И будто где-то там, в вышине, пел жаворонок. Хотя он не был уверен в том, что жаворонки поют в мае. Но картину эту он уже представлял себе и теперь, когда садился к компьютеру. И женщина эта в его воображении всё ещё стояла молчаливо в той прекрасной и неизменной позе. А он не стал к ней подходить, а смотрел на неё, стоящую всё в
том же ракурсе, в каком она воспринималась им во сне. Голова её была с причёской собранных сзади в жгут льняных волос. А
лицо её напоминало ему одну знакомую ему учительницу, с которой некогда у него был непродолжительный роман. Он отбил её у своего друга и хорошего человека, что имел к
ней серьёзные намерения. А он в это время был безнадёжно влюблён сразу в двух других женщин. И вот, чтобы ослабить муку в сердце, он решил отвлечься на этой учительнице. Но оказалось, что лекарство ему не помогло. А дружба его с хорошим человеком всё-таки не расстроилась. Видимо, друг его, от которого у него не было никаких тайн, правильно оценил состояние его души, и заранее его за всё простил. Но наш герой попросил у него прощения через много лет за этот его поступок. И сделал он это тогда, когда они оба уже, в своё время поженившись и вырастив детей, успели похоронить жён.
Но он не успокоился до тех пор, пока не принёс ему свои извинения. По существу это единственный случай в его жизни, где, по его разумению, он поступил не по совести, поддавшись слабости в связи со своим тяжёлым душевным состоянием.

Трёхмерность женщины, к которой он во сне не прикасался, возбуждала его ещё и потому, что он в своём воображении видел её одновременно и в других позах, как можно видеть женщину, которой обладаешь, и смотришь в это же время на неё через зеркало на потолке, например. И тут
возникает чувство подобное тому чувству, которое известно всем здоровым мужчинам, имеющим жён. Но насыщение счастьем рано или поздно приходит и к ним. И тогда они во время обладания друг другом всё же мысленно, в момент оргазма особенно, произносят ласково, пусть даже только в воображении, а не вслух, имена своих не менее прекрасных соседок и «соседов», или жён своих друзей, и соответственно мужей своих подруг. Второе происходит с женщинами, когда они представляют себя в этот момент с ними.
Он же обладал таким половым здоровьем в свои семьдесят три года, что думал что оно, здоровье это в нём, всё в той же неизменной мере, как и в четырнадцать юных его лет, когда он впервые в одночасье стал мужчиной после того, как ему незадолго до этого немного поболели соски грудей.
Но он понимал теперь и то, что когда-то это, его половое здоровье, кончится и для него.
И всё-таки он хотел, чтобы это случилось как можно позже.
А ведь было время, когда он думал о том,
что ему исполнится шестьдесят лет, и он не будет знать, зачем ему дальше жить.
Теперь же перед ним не стоит так
вопрос. Ему уже не грозит тот критический возраст. И он надеется на то, что и Наталия скоро проникнется к нему теми же чувствами и мыслями, какими проникся он к ней теперь.
Он надеется на будущее.

Раздался звонок. Это, видимо, Владик
вернулся со школы. Уже второй час дня.
Он открыл ему двери. Владик по обыкновению спросил, дома ли мама. И он ему ответил, что дома. И тогда Владик вошёл в их комнату. И через открывшуюся дверь наш герой увидел, что Эва там что-то рисует, а Наталья увлечённо играет в какую-то компьютерную игру. И тут он почувствовал себя совсем счастливым человеком. Он видел, что и они счастливы. Но они, конечно, этого ещё не знают. Им не с чем сравнить их теперешнее состояние.
Милый несколько гортанный голос Эвачки заполнил пространство квартиры. И он в душе благодарил провидение за каждое мгновение его жизни, и за все её трудности и утраты, и за эту радость возрождения его души. И за любовь ко всему живому и не живому, которую он чувствует теперь в
себе. И это чувство переполняло его грудь.

Телевизионная передача «Апокриф».

Тема: «Тургеневская девушка».
Реплика из зала: «Тургеневская девушка с одной стороны девушка, а с другой уже не девушка».

Он увидел сон. Там он выступал в роли проститутки. Но мужского пола. И вот он, чтобы заработать немного денег, так как внуки растут и кормить их надо, и чтобы они были здоровы, решил таким образом поправить материальное положение в семье. Тем более что ему заниматься проституцией ничего не стоит. Такое занятие ему более чем приятно. Вопрос только в том, чтобы
заказчицы были хоть немного симпатичны. Иначе будет ему трудно качественно отрабатывать деньги, которые они
согласятся ему платить. Но оказалось, что вопрос встал не о том, как ему сохранить баланс между такими вещами, как его
желание и желание их.
И как он только успел договориться с
одной из них, как тут же появилась вторая, настолько прекрасней первой, и так нетерпелива, что он не знал, как ему теперь поступить. И прервать отношения с первой он не решался раньше времени, чтобы не подорвать свою репутацию и не погубить бизнес. А с другой стороны, вторая, что предлагалась ему за любые деньги, была настолько хороша, что и ей отказать он не мог и ни умом и ни сердцем. И он подумал, что красота не только спасёт мир, но она его и погубит.
И когда он со второй, прекрасной молодой черноглазой красавицей после нескольких невинных поцелуев мысленно и взглядами всё-таки договорился, что он к ней придёт попозже, и шёл уже к первой, как к нему приблизилась третья, настолько нетерпеливая и страстная, и в какой-то степени даже капризная, что он не сумел отказать и ей. И она ему тут прямо на улице среди бела дня распахнула борта своего зимнего пальто и стала казать действительно подлинные красоты, на которых не было надето даже трусиков, не говоря уже обо всём остальном. Тело её было столь естественным и ощутимым на этом лёгком морозце едва наступающего раннего вечера, что он не смог не согласиться с этим телом и не пойти за ним. Шли они долго. И он подумал: «Разве дело в той материальной выгоде, которую сулит мне и вторая, и первая. Все они, правда, столь прекрасны, что я и сам готов был им доплатить только за то, что они оценили мои внешность и
душу, которые я демонстрировал каждой из них перед тем, как и предложить себя в качестве ****и, постоянно думающей о благополучии своих внуков и их матери. А их я люблю больше всего на свете. И потому и пошёл на эту работу с таким желанием и рвением.
И пока я могу, а я надеюсь, что это продлится долго, а может быть, и до конца моих дней, то я и буду любить женщин,
и наслаждаться ими во всём их разнообразии.
И никакой тут уступки с моей стороны нет. Я должен отрабатывать деньги добросовестно. Но не технически, как механическая кукла, а по системе Станиславского. Полностью перевоплощаясь в того человека, которого и наметил Всевышний для той или иной заказчицы моего тела и темперамента через её воображение и фантазию, какими Бог наделил её. Пусть даже обделив внешней красотой. Или создав её относительно непривлекательной, а не светской львицей, что умеет урвать мужчину, наслаждаясь тем, что подавляет его волю волею своей.

И ещё многое он увидел в эту ночь во сне. Но всего он тут излагать не будет по причине того, что вот-вот должны придти Наталья с Эвелиной. Сейчас они в поликлинике. И Владик скоро возвратится из школы. И ему придётся отдать в их распоряжение компьютер, на котором он и описывает это своё сновидение сейчас, так как его компьютер в ремонте. И он теперь связан по рукам и ногам в вопросе творчества вот этим отсутствием в его распоряжении именно такого инструмента.
А сочинять на бумаге с помощью шариковой ручки он совершенно разучился после того, как попробовал сочинять по-американски. В подражание американским писательницам,
что пишут романы прямо в электронную память. По крайней мере, такое он видел в одном американском художественном кино.

Опять сон. Но его, этот сон, невозможно рассказать. Настолько он не то чтобы бессмысленный, нет, в нём и смысл есть, и есть идея, и образы, и чувства. Но все они далеко не стандартные, не шаблонные. И средства их выражения принятые в литературе не справляются с задачей поставленной перед нами. Фабула проста, как апельсин. Великая любовь ко всему. Неожиданные повороты в событиях и в чувствах тоже не стандартные. И, главное, не надуманные. И не вызывают внутреннего отторжения, как это бывает почти во всех американских кинофильмах, и в наших сериалах, включая сюда и самые как будто бы удачные из них. Да иначе и быть не должно. Такова задача и сценариста, и постановщиков. Придумать как можно более заковыристо. И результат налицо.
А там, во сне, всё держалось на чувстве переевшего перед сном человека, которому и пописять хочется, и ноги болят. Накануне он долго искал зоомагазин, чтобы купить котячьей еды. А выходит из дому он последнее время очень редко. Да и погода соответствует тому, чтобы ноги его, старого человека, обострённо реагировали на эту погоду. В общем, всё говорит о том, что предстоящий сон будет гениальным. И таковым он и был.
Попробуем рассказать его хотя бы схематично.
Фрагментарно. Некоторые его положения.
Прежде всего, это некто. И окружающая его среда. Потом всё остальное. А так же символы. Или предметы. Они тоже действуют самостоятельно в предложенных обстоятельствах. И всё это скрашено лёгким чувством влюблённости и умения удивляться. Далее рассказывать можно очень долго. Но это ничего не добавит к уже сказанному. Так как всё остальное ещё менее понятно, чем сказанное до сих пор. И всё-таки попробуем что-нибудь добавить к уже сказанному, чтобы было ещё скучнее, чем теперь.
Он видит круг, начертанный на земле или лежащий на ней, диаметром около метра. В середине круга палка. Воткнутая вертикально. И это уже волнует нашего наблюдателя. И вызывает в нём самые чистые и самые гордые воспоминания. Потом эта палка танцует с достоинством
грузинской девушки. И не важно, превратилась она уже в девушку, эта палка, или нет. Это не имеет значения. И не меняет ни на йоту той чистоты и важности происходящего.
Мужчина, не уверенный в себе, и женщина рядом с ним. Она знала его не таким. Возле них преуспевающие друзья. Приглашают его на работу. Понятно, что в качестве
неудачника. Больше из жалости, чем наоборот. Или даже для того, чтобы унизить. И это всё на глазах у его любимой
им женщины. Его жены. И неожиданно, как фотография: он, она и кто-то из её близких родственников. И никаких сомнительных друзей. И всё становится на свои места. Он поднялся. Она им гордится. И наблюдателю тоже легко.
Третий эпизод: женщина и мужчина. Он у неё под каблуком. Внутренне ему не комфортно. И вдруг дорога. Фура. Он за рулём. Её рядом нет. Она, видимо, где-то дома с детьми. Он горд обретённой самостоятельностью и свободой.
И вот строительство какой-то дороги вдоль тротуара. Видимо, самодвижущейся, занявшей кусок проезжей части улицы. Она, эта дорога, отгорожена тонкой стальной проволокой от остального пространства. И ещё недоделана. Но разговоров о ней уже  много. И всякие сложности в связи с нерешёнными вопросами по поводу этого нового вида транспорта, из-за которого другим участникам движения будет менее комфортно на зауженной проезжей части улицы. И всё-таки это, видимо, что-то решает в городском хозяйстве.
И многое другое, о чём можно писать
долго. А можно и не писать совсем. Что мы и сделаем.
Но, опять же, повторяю, это всё не имеет никакого отношения к тому прекрасному чувству, что сегодня посетило нашего героя и частично и из-за того, что вчера он очень
поздно и плотно поел.






















777
777
777
777
777
777
777
777
777
777


777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777



777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777
777


Прекрасный день! На градуснике 48 на солнце. Наталья устроилась на работу в супермаркет. Продавцом в молочный отдел. Работы много. Пока не укомплектован коллектив, приходится работать каждый день по 12-14 часов и более. Приходит домой, как правило, к 12 ночи. Уходит в 9. Дети то
во дворе, то за компьютером. Учёба окончена. В детский сад Эва тоже не ходит. Писать не хочется. Всё стабилизировалось. Каждый при своих. Огонь чувств позади. И, к сожалению, видимо, навсегда. Он себя знает. Вспышка длилась больше года. Наступило ровное обожание и уважение. А это и есть
настоящая любовь. А секс? Ну что ж. Он у каждого настолько, насколько он у каждого он в наличии. И не более. И не менее. А в сочетании со всем остальным, он прекрасен. Цифры говорят сами за себя. А качество, тем более. Оно в нём фантастическое.
Наградил же Бог его таким талантом. И не отнимает до сих пор. А наоборот, всё прибавляет и прибавляет. Грех обижаться. Можно обидеть других. Но Бог предусмотрел
и это. Завистников Господь за то и наказывает, что они завистники. А тех, кто понимает его щедрость, и ценит её, он
любит. По крайней мере, так кажется нашему герою.

Сегодня ему приснился прекрасный сон. Но об этом как-нибудь в другой раз. И в другом месте. А может быть, и никогда.

Такой грозы не было уже давно. Даже не грозы, а такого грома. Гремело и трещало всё утро. Форточка в его комнате была открыта и, казалось, что молния влетит в комнату и ударит прямо в розетку, что расположилась у его головы, где на торцевой части нераскрытой диван-кровати (или не раскрытого) стояла не включённая настольная лампа, которой он пользовался накануне, перед тем как заснуть.
Он хотел встать и закрыть форточку. Но сил не было. Уже рассветало. Ливня не чувствовалось. Да его и не было в помине.
Когда он позже встал, он увидел, что улица не слишком залита водой. И с неба не струятся потоки дождя, а идёт мелкая осенняя морось, несмотря на то, что было тридцать первое
мая, и градусник показывал двадцать два градуса тепла. Влажность была, видимо, стопроцентная. Или что-то около этого. Он знал, что в доме он один. Глеб уже, конечно, ушёл на работу. А Наталия с детьми и вместе с Денисом вчера в десять часов вечера уехали в деревню. Нагрузили полную машину чистой одежды для детей, и ещё впихнули туда два велосипеда, и поехали, на ночь глядя.
Наталье сегодня на работу к девяти, и она сперва думала не ехать с ними, так как Денис решил назад возвращаться не ночью, а утром. Но ей очень хотелось посмотреть на
маленького Даниила, сына её сестры Светы, которому уже исполнилось четыре месяца. И она всё-таки поехала с расчётом на то, что назад они смогут выехать достаточно рано, и она успеет на работу. А теперь в доме никого, кроме него и Пати, и четверых котят.
Треск грома постепенно удалялся. И машины прекратили тревожные сигналы. Их хор умолкал. И тогда он снова заснул. И через некоторое время проснулся от звонка в дверь. Это Денис. Он сообщил ему, что Наталию он уже завёз на работу. И после того, как он передал ему сумку с яйцами и вкусной вяленой полендвицей, он уехал.
А наш герой тут подумал, что Денис там, видимо, спал вместе с детьми и Наталией на большой широкой кровати бабушки Иры и дедушки Сергея. И, видимо, был в близости с
ней. Так как последний раз она была с мужчиной уже достаточно давно. И тем мужчиной месяц тому назад был тот же Денис. Её блудный муж.
Было радостно за Наталию. И немного
грустно за себя.
Он вспомнил, как Наталия всегда сочувствует Пати в этом вопросе. И радуется, когда та, погуляв, забеременеет. Искренне и глубоко она переживает за всех домочадцев, не разделяя их на людей и зверей. И только без страданий переносит отсутствие самки у него, у её свёкра и дедушки её детей. Вернее, это не так. Просто она мужественно переносит
этот пробел в её любви ко всему живому. Сейчас её уже начинает заботить дальнейшая судьба котят, среди которых три кошечки. И если кота пристроить проще, то с кошечками придётся повозиться. И это тоже ничего не даст. И ему, видимо, в конце концов, как и в прошлый раз, нужно будет оставить их где-нибудь подальше от их дома и поближе к общественному пищеблоку, или чему-нибудь ещё в таком же духе, чтобы они, котята, пока ещё лето, смогли там научиться выживать. Жаль, конечно, их. Но что поделаешь. Пати сама уже по ночам гуляет снова. И в ближайшее время можно ожидать нового приплода, или помёта (он не знает, как это правильно назвать). И допустить, чтобы в доме через полгода было уже двадцать одно животное, не считая людей, он не может. И, прежде всего потому, что они все умрут с голоду сразу же, как с голоду умрут их хозяева вместе со своими детьми. Выбор невелик. Или топить, или пускать на свободу.
Сладкое слово свобода.

А Наталья поправилась на теле, и волнует его этим неимоверно. Вернее, не волнует. А просто он безумно любит каждый лишний на ней килограмм, каждую складку на молодом энергичном здоровом теле. И, вообще, он не знает и, видимо, и не знал, другой женщины, которая бы ему больше нравилась по мере того, как она бы полнела. И особенно теперь, когда наступило лето, и она всё старается делать для того, чтобы выглядеть моложе. Но, в самом деле, её старания делают её ещё сексуальней. И тут хочется сказать, что она буквально выпирает из себя. С неё одежду даже не надо снимать. Да и такое впечатление, что снять её и невозможно, так плотно она сидит в ней. Достаточно только дотронуться пальцем в любом месте, и она, одежда, буквально слетит с неё с шумом и треском, и разлетится во все стороны. И перед ним предстанет освобождённая от условностей женщина, и приобретёт она облик одной из жён Рубенса. Но только в современном варианте. И с выражением лица сегодняшней журнальной красотки, или женщины, которая рассматривает
современные журналы, но по своему  интеллекту стоит выше той усреднённой модели, что так и выпирает, но не телом, а притворством, со страниц сегодняшнего модного журнала. И которую ты видишь там не в подлинной красоте, а как подделку под красоту. Подлинная красота почти никогда не попадает на страницы подобных изданий. Она сразу бы убила всё там не настоящее. И погиб бы бизнес. А бизнесом в наше время, и в нашей стране, принято считать не дело, а наживу. Издатель сразу теряет миллионы читателей. Или, вернее, глазетелей этого дрендрариума кошечек мечты. По сути своей, недалёких девиц.
Наталья же, как ему кажется, знает и в одежде меру. А, может, ему это просто кажется, потому что он в неё влюблён.
Но мы так не думает. Наоборот. Он влюблён в неё потому, что «не из тех она моделей, что выходят их борделей».
И всё-таки мы тут ничего не хотим
сказать против борделей. Совсем наоборот. И будь у нашего героя больше денег, он бы не покидал это заведение долее, чем на сутки. Правда, выбирал бы он всегда не самых дорогих из них, из «моделей». И не из меркантильных соображений. А потому, что, как правило, как ему думается, да и говорит
ему об этом его жизненный опыт, прекрасная женщина и там не самая дорогая. А самая незаметная, но исполнена ещё нерастраченных сил. Не приобретшая пока признаков профессионализма. То есть, естественная и в жизни, и в сексе.
Что может быть лучше!

Он решил отпустить волосы. Длинные. Седые. Он никогда ранее таких не носил. Всю жизнь, или, вернее, большой кусок её, полвека, он носил короткую причёску, ёжик. А до этого, в молодости, он носил чёлку, как у Гитлера.
После войны, особенно у учеников ремесленных училищ, это было модно. И никто тогда, конечно, не подражал Гитлеру, и даже не думал об этом сходстве. Просто так было и красиво, и удобно. И всегда одной рукой можно было откинуть чёлку в сторону, когда разговариваешь, например, с девушкой, и
таким образом заполняешь наступившую паузу в разговоре, не прибегая к папиросе. А их тогда было много. Папирос. Но общее материальное положение народа, и их, «фабзайцев» в частности, было таковым, что гораздо выгоднее было носить чёлку, чем, например, курить или читать Пушкина на память, чтобы этим заполнять неприятные паузы при разговоре с девушкой, учившейся в параллельной группе в этом же училище, но в женской части здания будущих закройщиц. А
он там учился на сапожника.
И вот теперь он решил отпустить длинные волосы. Как у Бетховена. Или у Агутина. Или ещё у кого-нибудь, кому такая причёска к лицу. Например, у Башмета или Хворостовского.
К тому же, он непростительно волосат в свои семьдесят три года. А когда он отпустит волосы, и они спереди достигнут определённой длинны, то их можно будет забросить назад и, только чуть-чуть придерживая, увидеть в зеркале себя в новом обличии. И вот теперь он заметил, что волосы его понемногу стали выпадать. Это, конечно, не катастрофа. Более того, ему
даже хотелось бы, чтобы он начал лысеть. Иначе уж слишком не ущербно он выглядит в свои годы. А это даёт обратный эффект. И если ещё пять лет тому назад, не рассматривая его внимательно, к нему могли обратиться в общественном месте со словами «молодой человек», то теперь уже, совсем недавно, в день Победы, вечером на праздничном салюте в центре города, на мосту, когда его попросили отклониться в сторону, чтобы сфотографироваться на фоне салюта, обратившись к нему со словами, или, вернее, обращение к нему звучало так: «бабушка». Со спины они увидели у него на голове уже довольно длинные седые волосы. И это обращение к нему его, конечно, не убило, но и не обрадовало.
И всё-таки, рассматривая теперь иногда себя в зеркале, он доволен тем, что у него будет новая причёска. И его длинные седые, но красивые, как ему кажется, волосы, будут беспорядочно спадать с его не очень крупной головы. А лицо его всегда будет, как, между прочим, и теперь, гладко выбритым, и сможет при случае расплыться в обаятельную улыбку, которой он обладает с тех пор, когда ещё был
ребёнком.
И, вообще, о себе хорошее он всегда узнавал, когда попадал в кадр фото или киноаппарата в тот момент, когда он общался с девушками. И из этого документа всегда было видно, как он относится к людям вообще, а к женщинам в частности. И это его отношение к ним делает его улыбку искренней, а, значит, и красивой. Ибо нет большей красоты, чем красота человеческой порядочности.
Такое выражение лица иначе ещё называют
обаянием.


























800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
880 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800 
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800
800 800                800 800
800 800                800 800
800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 800 8008000



Прозой писать не хочется. Всё хорошее,
что между нами, уже написано. Что же не написано, не добавит хоть что-нибудь более или менее существенное к тому, что уже
сказано словами. Но и молчать не удаётся, так как душа исполнена величайшего счастья духовной и душевной близости между родственниками, что случается не так уж часто, как должно бы случаться, если бы на земле хоть в этом вопросе было всё в порядке. И он это знает на собственном опыте взаимоотношения со своим старшим сыном Глебом, и частично и со своей дочерью Алисой. И только Наталия возмещает ему эти пробелы в его отношениях с близкими ему людьми, и делает их, эти пробелы, ничтожными в сравнении с той радостью, которую она даёт ему хотя бы тем, что она существует. И тем, что она способна быть полноценным другом, не смотря на то, что у неё двое детей. И притом она молода ещё настолько, что могла бы, казалось бы, делать довольно крупные ошибки в жизни. Но, слава Богу, их почти не делает. Или не делает совсем. Вот только много курит. И это плохо. Это может отразиться на её здоровье, что нежелательно и потому, что он её любит, и хочет видеть здоровой, и потому, что у неё не взрослые дети, и их надо вырастить и подготовить к жизни. Чтобы когда-то они вспоминали своих родителей добрым словом и со спокойной душой. И чтобы память о родителях помогала им переносить трудности, если таковые у них будут. А что они будут, он не сомневается. Уж слишком не совершенно человечество,  чтобы не было этих вот самых
трудностей и у него на его жизненном пути.
Всё. Хватит. Надо остаться с тем образом Наталии, который она только что унесла к Ире. И остаться с ним наедине. И насладиться им как можно дольше и острее
при всём его гармоническом равновесии способном в любую минуту взорваться по пустяковому поводу. Но только на первый взгляд по пустяковому. А так, конечно, по важному поводу. По поводу любви.
Счастья тебе!..

Лето. Перед глазами окно одноэтажного дома-барака. Оно на высоте двух метров от земли. Оно открыто. В нём девушка. Нет. Девочка. Ей лет пятнадцать или меньше. Она вся доброта. И первое страдание и оттого, что ей немного болит горло, и оттого, что она уже женщина. Она созрела для большого чувства. Она смотрит на него. Он смотрит снизу вверх на
неё. Их симпатии друг к другу в наличии. Уважение тоже. Всё сказано глазами. Они внутренне тянутся друг к другу. Более того, они уже одно целое. Одна душа. Это чувствует он. И видит взамен такое же чувство в её глазах. Она легка и миниатюрна.
В его вкусе. Они о чём-то говорят. Но пока не узнавая друг о друге биографических подробностей. Время, видимо, не наше. Время то. Послевоенное. Солнечный мирный
июльский день. Окраина города. Он это чувствует. Хотя не видит ничего, кроме окна. И этой родной ему души. Он её любит страстно. Она ему напоминает фигурой и формой головы, и особенно глазами, его первую жену. Но в той была загадка в плохом смысле этого слова. Тот взгляд вас заманивал. И всё. А взамен не мог дать ничего. В нём, в том взгляде, не было чего-то такого, что есть тут. Тут есть всё то, о чём он всегда мечтал. И мечтает теперь. И вот его мечта, наконец, осуществилась. Глаза их говорят друг другу сразу обо всём. Это продолжается вечность. И они, эти глаза, всё время отдают партнёру всё самое лучшее, что создано временем.
И вот на окне закрывается занавеска. И он её, девочку, на какое-то мгновение уже не видит. Нет, это не занавеска. Это верёвки натянутые поперёк окна на двух уровнях. И на них развешены детские распашонки и пелёнки. Они сохнут, соображает он. И вдруг они исчезают. И появляются ещё две женщины. Одна, как понимает он, это мать ребёнка, который где-то там, в глубине комнаты, в колыбели. Он его слышит. И матерью его, как понимает он, является вот эта, более зрелая женщина в сравнении с той девочкой, о которой мы с вами только что говорили. Ей лет восемнадцать, не больше. И вторая, это их мать. Мать обеих молодых сестёр. Их матери лет, видимо, тридцать восемь. Но на вид ей даже меньше. И все трое они, особенно две вторых, смотрят на него с такой любовью, как будто многие годы ждали его прихода. Ему нравятся все трое. С матерью он готов хоть сейчас. И это не оскорбило бы его чувств к младшей дочери. Младшая дочь даже не чувствует в матери соперницы, так она уверена в возникшем чувстве между нею и тем человеком, что задержался у окна. Она даже не способна на эту тему думать. А
мать ему говорит о том, что можно было бы как-нибудь прогуляться вечерком. Он тоже подтверждает своё желание совершить эту прогулку. И в душе он с ней полностью согласен. Но в его ответе невольно заключено и то, что всё-таки он принадлежит её младшей дочери. И с этим нельзя ничего поделать. Да и делать не нужно.
Потом они исчезают. А младшая дочь, не смотря на больное горло, выходит к нему во двор.
Когда он стоял у окна, и они смотрели на него, все они видели, сколько ему лет. Но воспринимали его как идеального жениха и кавалера каждая по-своему. Каким он, по существу, и являлся.
И вот они вдвоём уже идут куда-то вниз по не мощёной улице окраины города. Слева и с права фруктовые деревья и ягодные кусты за заборами. Она сразу берёт его под руку.
Под левую руку. И он ладонь своей правой руки накрывает на её правую руку, продетую между его левым боком и левой рукой. Она его спрашивает не совсем в виде вопроса о том,
что его детям уже, видимо, много лет. И он просит угадать её, сколько им всем вместе. И она говорит. Или он это говорит сам. Он теперь уже не помнит. А, в самом деле, им вместе уже больше ста лет. Его детям. Но он чувствует, что нашёл свою любовь, и ничто уже не разлучит их. И тут в этот момент он просыпается.
Лежит он на постели как всегда в такие минуты с переполненным до предела мочевым пузырём. И с несколько отягощёнными мышцами рук и ног от застоявшейся в них
крови. Прежде всего, ему хочется встать и пописять. Но его не отпускают две вещи. Первая, это то чувство, которое он питает ко всем им троим, ко всем тем, кого он встретил на окраине города. Пусть даже во сне. Но с кем был счастлив. И теперь он
счастлив тоже. И это счастье, и он это знает, сразу не пройдёт, хоть ты вставай, хоть лежи ещё долго. И второе чувство, это тяжесть его члена и от мочи, и от накопившейся в нём крови.
Через некоторое время он встаёт и отодвигает занавеску. И видит он там, что за окном уже середина июльского солнечного дня. И он садится к компьютеру, и путём изложения всего увиденного им во сне, и прочувствованного там, возвращает себя к жизни, которая ещё долго будет освещена тем, что он сегодня ночью, или вернее, утром, приобрёл в этом неповторимом сновидении.
Реальность не менее прекрасна. И она постепенно смешивается с его душевным раем. И они, друг друга дополняя, живут в нём. И будут ещё жить долго.
Да! Перед тем, как сесть к компьютеру, он, конечно, сходил в туалет и пописял.

















ДЕВЯТЬСОТ

Я Я

Я Я
Я Я
Я Я


 ДЕВЯТЬСОТДЕВЯТЬСОТДЕВЯТЬСОТ

ДЕВЯТЬСОТ




Жизнь  -  это эстафета  4 по 100. По сто лет вашим родителям. По сто лет вам. По сто лет вашим детям. И по сто лет вашим внукам. 4 по 100. Эстафета поколений. Живите дружно и долго. Главное не победа, а участие.

Прежде парень, знакомясь с девушкой, смотрел ей в глаза. И не мог себе позволить даже обозреть её фигуру. Девушка же в это время смотрела в пол.
Теперь, знакомясь, и парень, и девушка смотрят только в пол. А назавтра, случайно встречаются в городе, и глядят друг другу в глаза впервые, не узнают друг друга потому, что всю ночь смотрели только в пол.

Хорошо. Спокойно. Наталья на работе. Эва играет на компьютере. Через полчаса он
с ней уйдёт в его еврейское общество за посылкой. Утром он водил её в сад. Но потом они вернулись домой. Накануне Эва
жаловалась ему, что там, в садике, её бьёт один мальчик. И дедушка ей хотел посоветовать дать ему сдачи. Но из её слов
он понял, что тот мальчик бьёт всех. И что он сильный и хулиган. И вот по этому поводу у него там, в садике, произошёл разговор с воспитательницей. И она сказала ему, что Эва так редко ходит в садик, что когда же он успевает её бить, этот мальчик. В раздевалке, когда он попросил Эву показать
его ему, этого мальчика, она со страхом указала на большом расстоянии дедушке злополучного хулигана. А он в это время уже вместе с другими детьми завтракал. И тут ещё один мальчик пожаловался дедушке Эвы на то, что у него украли вчера вещи. Но когда дедушка попытался выяснить подробности, оказалось, что их у него не украли, а просто
тот же драчун и хулиган во время сна все вещи перепутал. И дедушка тут спросил у этого мальчика, почему он об этом не
скажет воспитательнице. И тот ответил ему, что они ей говорят всё время о нём, но она на это не обращает никакого внимания.
И тогда дедушка обратился к воспитательнице, и рассказал ей обо всём, и о том, что Владик (а этого хулигана тоже
звали Владиком, как и брата Эвы) бьёт Эву. И она сказала, что этого не может быть. И этот Владик тоже стоял тут рядом при
своей воспитательнице, всё время поглядывая на неё и на дедушку, стараясь выяснить, что ему говорить об этом, чтобы не подвести воспитательницу. Минутою ранее он отнимал
у одной девочки игрушку. И это всё тоже происходило во время разговора его, дедушки, с воспитательницей. И воспитательница всё это видела. И когда дедушка указал ей и на этот факт, она сказала, что этого тоже не может быть. И тогда дедушка, ещё немного поругался с воспитательницей, и пошёл к заведующей садиком вместе с Эвой. И там Эва рассказала заведующей, что вчера тот мальчик бил её по голове кулаком. А когда заведующая спросила, бил ли он её ещё когда-нибудь раньше, то она сказала, что раньше он бил её ещё больше, чем теперь. И заведующая тут решила пошутить
и сказала следующее: «Эва, ты такая красивая девочка. Может, он тебя просто любит. И так ухаживает за тобой?» И тогда дедушка улыбнулся и предложил заведующей позволить ему поухаживать и за ней таким вот образом. Но она не согласилась. И, в конце концов, договорились они о том, что Эва в садик сегодня больше не возвратиться, а придёт
туда в понедельник. А заведующая поговорит с Владиком, с этим вот хулиганом, и с воспитательницей сегодня же. Сейчас. И она пошла в группу. А Эва с дедушкой вернулись домой. И там оказался мамин телефон, который она забыла взять с собой на работу. И тут дедушка решил вместе с Эвой сходить
к маме на работу и занести ей её телефон. А заодно и купить там мороженое и ещё что-нибудь для Эвы и Владика. Но не для того Владика, который бьёт Эву по голове, как думает заведующая, от любви, а для её брата Владика, который сейчас в школе.
И когда дедушка вместе с Эвай пришёл к Эвиной маме на работу (а Эвина мама работает в супермаркете в молочном отделе), то мама спросила у него, почему Эва не в садике. И ей он тут обо всём и рассказал. И она сказала, что это у Эвы навязчивая идея. И вот дедушка захотел тут и маме Эвиной навязать такую же навязчивую идею по голове. Но она тоже не согласилась. И он не стал этого делать, а купил четыре порции мороженого и килограмм молдавских яблок. И вместе с Эвой пошёл домой. А Эвина мама, конечно, потом, хорошо подумав, видимо, пересмотрела своё утверждение насчёт  навязчивых идей вообще. И насчёт Эвиной идеи в частности.
И потом дедушка и Эва поехали на скоростном автобусе в еврейское общество за посылкой.

Вот и добрались мы до последних страниц последнего тома нашей эпопеи о Наталии. И хоть по объёму она вся не превышает обычного западного однотомного романа, где всё
расписано до мелочей мастерской рукой какой-нибудь прекрасной дамы, возомнившей себя, и не без основания возомнившей, литератором; и написавшей свой первый роман залпом, за один месяц и два дня; сочиняя его без оглядки
и днём, и ночью; лишь изредка отвлекаясь от работы, чтобы позвонить своему другу и пригласить его на часок-другой для удовлетворения физиологических потребностей, и чтобы выпить с ним по бокалу шампанского.
И всё-таки моё произведение это не роман, а эпопея.
Ну что ж. Нам не дано так страстно и безоглядно
сочинять, как американским писательницам, высасывающим из пальца всё большую и большую детективность своего произведения.
Зато нам дано вникать в психологию мужчины, и писать по существу о нём, а не о ней. И его глазами воспевать прекрасную женщину, мать двоих детей и страстного человека, любящего жизнь во всех её проявлениях. Зато нам дано видеть неспешное развитие событий так, как они происходили на самом деле, а не в ночных фантазиях автора, для полного успеха в обществе которому не хватает только вот проявить
себя ещё и в эпистолярном ремесле. Мы же уже на протяжении двух лет никак не справимся со своей затеей   - написать Сагу
о Наталии. И мешает в этом деле нам сложная натура не её, самой Наталии, а натура его, совершенно пожилого человека с очень молодой душой и с ещё более молодым организмом, время для которого, для организма, идёт как будто в обратном направлении. Но в детство, в полное детство, он (на этот раз уже не организм, а обладатель организма) впадать не
собирается. Но и постареть ему не удаётся. И не даёт ему это сделать его любовь к Наталии.

Через обилие стихов, написанных как бы нашим героем, нам удалось (и мы надеемся, что это именно так) раскрыть некоторые качества его натуры, натуры героя. А уже через него и более полно представить портрет нашей героини, как он себе его представляет, этот портрет, будучи влюблённым в неё, и сохранив благодаря этому чувству молодою свою душу.
Стихи его не претендуют на то, чтобы стать классическими. Но как бы там ни было, через них он рассказывает о себе, и раскрывает перед ней свою душу в надежде на то, что, рано или поздно, она, её душа, ответит его душе взаимностью. А проблески этого он уже чувствует и теперь. Осталось только несколько повзрослеть ей, лет на пять-шесть. И она почувствует в нём партнёра, каким по существу он и является для неё уже теперь. Но она этого пока ещё не знает в той нужной мере. Хотя всем вокруг всё уже давно ясно. По крайней мере, так думает он. Сейчас же она любит танцы и компанию молодых людей. И это естественно в её возрасте. Тем более что она относится к тому типу людей,
к которому относится и он. Говорят, что как танцуешь, так и пьёшь шампанское. Наш же герой думает иначе. Он думает, что эти две вещи несовместны.
Когда поэт зависит от вдохновения, то, ничего не будучи в состоянии поделать с собой, он пишет стихи. И пишет их так, как никто до него этого не делал.
Ну что ж. Надо немного поспать. И хоть к написанному среди ночи (когда побочный внук его разбудил его, героя нашего повествования) он ничего не может добавить. Добавить к написанному. Факт остаётся фактом. А говорят, что произнесённое слово  -это ложь. Так, кажется, сказал Антон Павлович Чехов.
Простятся же и нам наши грехи.
Да! А обещанные стихи автор этого повествования, конечно же, написал. Но потом вынес их в отдельную книгу стихов под названием «Курсивом». Дабы не перегружать своё произведение неуместным обилием поэзии. И найдёте вы её, эту книгу в его полном собрании сочинений под общим названием:
«История одного человечества».



























С 16 января 2004 года по 3 декабря 2005г.









999








Спасибо!












1000

















Расстрел без права
переписки!




















Она не выдержала испытания добром. Этого можно было ожидать. Он проверял её на подлинность. Оказалась хорошей подделкой. Даже талантливой. Кроме того, основной её порок  -  фригидность. Не будь фригидности, и со многими другими недостатками можно было бы смириться, и справиться с ними с помощью секса и сопутствующих ему прелестей. Но в данном случае натура победила суть, и всё полетело в тартарары.
А оболочка ведь прекрасная! И будь в ней ещё хоть немного больше ума, и можно было бы и обмануться. И даже она сама поверила бы тогда в то, что это и есть её подлинная суть. Но тогда пропала бы изюминка греха и соблазна. А такая она ему не нужна ни за какие коврижки. Он и сам не подлинный по сути. И не такой, каким себя знает. Или думает, что знает.



































ИНТЕРЕСНО ЗНАТЬ.

Ещё в двадцать первом столетии Эры нашествия глобализации некий Лев Аннинский издал свои впечатления о Веноциании, таким образом, оставив нам своё представление об этом произведении.
Записи Льва Аннинского сохранились удивительно прочными и свободно воспроизводятся и сейчас. После
завершившихся раскопок на развалинах древнего урочища  на территории Китайской Народной республики Коми в провинции Сюнь Сюнь Лянь, мы стали намного лучше представлять себе условия жизни автора Веноциании. И решили переиздать его с изменениями и уточнениями в тех местах, где были обнаружены неточности в сравнении с
первоисточником, закравшиеся туда позднее.
Но вначале мы помещаем тут главу, в которой впервые объясняем такие давно забытые понятия, как секс, чувак и другие.
Текст же самого произведения
тщательно перепроверенный и переработанный с устранением из него закравшихся туда ошибок, наслоившихся за четыреста с лишним тысячелетий со времени написания Веноциания, мы и отдаём на ваш суд.
Ну что ж. Приятного вам прочтения,
дорогие мои братья по разуму.

Ответственный секретарь Пятого Клона
Издательств Неидентичной литературы.
Немерович-Панченко третий.

8-го Лукашенко эры 2443 бря.






1 ян
варя 2006 года. Здоровья вам
духовного!
Счастья
скромного,
умного.
Мудрости
и любви…
Ваш Ангел-
хранитель и
любящий вас
отец.


На тысяча двадцать четвёртом разе она пришла в неописуемый восторг. Даже почти в истерику. И начала эту цифру повторять бесконечное количество раз со всякими оттенками чувств и интонаций. Есть в ней драматический талант. Жаль только, что всё это количество происходило
не с нею. И это, конечно, её обижает. Но гордость не позволяет ей взять себе всё то обилие чувств, которое она могла бы
взять, если бы могла. К тому же, она ошибочно думает, что оно не достойно её прелестей, это его чувство. И обещает, что никогда не ляжет под него, как бы он не старался в своих ухаживаниях добиться этого.
А он этого и не делает. Он просто любит.
Ну что ж. Обещанного три года ждут. Прошло ещё только два. Так что за ним добрые полтысячи раз. А там посмотрим. Сдержит ли она своё слово, и действительно ли не ляжет под него никогда, или всё-таки ляжет.

Полежим - увидим.



















ВОЗЖЕЛАЙ

МЕНЯ

ТАК,

КАК  Я

ВОЗЖЕЛАЛ

ТЕБЯ…



Не от
тела
к сердцу,
а от
сердца
к
телу…







Расстрел
через повешение…


















Погиб за
того парня…


























1111
1111

1111

1111

1111


1111






Когда я полюбил её, ей
было
27, а мне 72.
А когда она полюбила
меня, ей было 72, а мне 27,
но уже в другом измерении.
И таким образом я дождался взаимности.
Скоро мы встретимся и, видимо, не расстанемся больше никогда.

Эсэмэска с того света.







Это наше
кино,
не кричит
оно,
что оно хорошее.
Но оно хорошее…





Плохой человек
старается выглядеть.
А хороший быть.









Наталья  -  это круглогодичная мартовская кошка,
гуляющая сама по себе.















О семье и браке на свету и в мраке.

Женщине с мужчиной можно.
Мужчине с женщиной можно.
Женщине с женщиной можно.
Мужчине с мужчиной можно.
А мне со мной можно?..
Вот и говори после этого о свободе нравов.

Скажите, а в случае моей смерти
можно мне завещать всё моё имущество
мне?..



























Молодая супруга, нетерпеливо ждущая наследство, привезя в больницу мужа после очередного инсульта, поинтересовалась у лечащего врача о дальнейшей судьбе своего благоверного. Нужно тут сказать, что именно этот
врач и был её любовником.
«Готовьтесь к худшему», -  сказ ей специалист по сердечным вопросам. Не став скрывать от неё горькой
правды. Благоверная, не мешкая, сообщила мужу, что он
скоро поправится.
































Эверест уже столько раз покоряли впервые, что он перестал удивляться появлению на своей вершине каждого последующего первопроходца. И ведёт себя так, как будто
он никогда не видел людей вообще.
«Козлы!»  -  думает он. И продолжает дремать в
окружении облаков.
























Дважды два четыре. Это бесспорно…
А будет ещё лучше.





















Вы тонете в проруби. Умный прошёл мимо, а дурак вас спас.
Кто лучше?.. Умный или дурак?..
Тот лучше, кто не прошёл мимо…
А ум тут вообще ни при чём.





















МОНОЛОГ.

-  Я беден. А ты богат. И если ты не глупый,
подумай, почему ты богат. И не обманывайся на
этот  счёт. Быть богатым и разбогатеть это, как
говорят в Одессе, две небольшие разницы.
Поделись богатством, и ты станешь ещё богаче.
Ребёнок, умирающий от невозможности его
родителями оплатить лечение, умирает и по твоей
вине. Похвастайся перед ним своим богатством.
И он тебе улыбнётся в последний раз... И всё
простит… Но сочтёт ли он тебя великодушным?.. Сомневаюсь…



















Если вы очень
долго не можете найти очки, значит, они у вас на носу…






















ТОСТ.

У меня есть желание исполнять её желания. Но нет возможности их исполнять.
У неё есть возможность
исполнить мои желания. Но нет желания их исполнять.
Так выпьем же за то, чтобы наши возможности
совпадали с нашими желаниями.





























ЭВА ГОВОРИТ.

У нас сегодня мальчик обкакался в продлёнке.
Три урока терпел, а потом не выдержал и, как бурный
медведь, навалил в штаны.
























31 мая 2007 года.
1 час и 3 минуты.
1575-ый раз.
Рекорд!