Сага о Наталии. Часть шестая

История одного человечества.






















































Сага о Наталии.



часть шестая













2016 г.





Собрание сочинений
в 99 томах.  Том 26-ой.

























И вот он сквозь оконное стекло видит, как Наталия достаёт из чёрной сумочки свой телефон и куда-то звонит. И в этот же миг раздаётся звонок телефона в их доме. Это Наталия. И Алиса ей сообщает, что Владик уже дома. И тогда они, купив семечек, возвращаются домой. Владик смотрит мультики, а он печатает эти слова. И пришедшие Наталия и Эва наполняют все комнаты собой. И Наталия тоже, почти вошедшая в его комнату, но не вошедшая, как делает это и он, когда разговаривает с нею или с детьми на пороге их комнаты, говорит Владику о чём-то связанном с чем-то неприятным, о его друге Павлике. Кажется, разговор идёт о том, что Павлик вчера там, у костра, в лесу, поранил достаточно опасно руку, или ногу, этого он не помнит. И тогда он отрывается от каретки и, повернув голову в их сторону, слушает Наталию, и смотрит на них. Она прекрасна. И так по-домашнему хороша, и так недалека от него, что он с трудом сдерживается, чтобы не упасть к её ногам, и не просить её о любви. Но он понимает и другое. Даже то, что она говорит с Владиком, не заходя в комнату к нему, уже признак того, что она принимает его всерьёз. И он бы даже сказал: со всей серьёзностью, о какой можно только мечтать в его положении. И это реальность. Так не притворишься. Никакой подлой расчётливой стерве и в голову не придёт, разговаривая со своим сыном, выглядывать из-за двери. И это при её гордости и как женщины и как человека вообще.
Это естественное состояние человека знающего, что не только он влюблён в неё, а уже понимающего, что и она влюблена в него. И что с каждым днём это её чувство растёт, а не убывает. И хоть она, может быть, думает, что она больше не заходит для того к нему, чтобы дать ему понять, что надежды у него нет никакой. Но она очень сомневается в этом, и не уверена, что это только так. И он убеждён в том же. Насколько может быть убеждён безумно влюблённый человек в том, что его любовь будет вознаграждена. То есть, не убеждён совсем. В процентном отношении его убеждённость равна нулю. И это прекрасно, думает он. Что ж это была бы за любовь, если бы человек не страдал от одной только мысли, что всё может рухнуть в один момент. Включая и то, чего пока нет между ними.
Нет. Он счастлив. И вот сейчас осточертевшие ему мультики орут так, что не слышно даже, как он стучит по клавишам каретки компьютера. И речь персонажей этих мультиков, кричащих каждый божий день свои монологи, так ему надоела, что он счастлив оттого, что его дети не слушали в своё время эту американскую чушь. Слава Богу, ему хоть не надо смотреть на экран телевизора. Разве это можно сравнить с нашими, например: «Ну, погоди!»
Ну что ж. До встречи у компьютера, дорогой мой читатель. Если ты когда-нибудь будешь у меня. И дай Бог, чтобы это случилось. Время, правда, тогда будет менее счастливое у твоего автора. Потому что, если ты прочтёшь когда-нибудь ещё пока не написанные им книги, то время уже сделает своё дело. И он к тому времени Наталию, может быть, будет воспринимать как обычное наслаждение супругой, которая отдаёт ему себя, как супругу. А не будет воспринимать её он, как воспринимает теперь. Как недосягаемое благо. Как неосуществимую мечту. Нет, надо любить только так, чтобы в течение двадцати четырёх часов в сутки бояться потерять любимого человека. Вот так он целый ряд лет любил свою жену Ларису, когда дети у них были ещё приблизительно в этом же возрасте, в каком возрасте теперь и дети Наталии. И она, Лариса, была приблизительно в том же возрасте, в каком теперь Наталия. И так же, но в меньшей степени, была одарена божественной красотой и привлекательностью. Но не привлекательностью в том смысле, что приятна глазу и всё, а в том смысле, что влечёт и не отпускает, заставляет страдать и дышать глубоко, желать и жалеть, ревновать и прощать, обожать и ненавидеть. И  любить. Любить. Любить.

Больше всего он боится того, что Наталия станет к нему равнодушна. Вот это уже тогда конец. И ещё, он подумал, что если она когда-нибудь станет равнодушна и к Денису, это и будет началом его, нашего героя, счастья с ней. Уж тогда он любви её добьётся обязательно. Отдавая душу хорошему человеку, нельзя не получить взамен то же самое. А с ней, с душой, и руку, и сердце получить. И венчание будет. И двадцать лет счастья. Счастья любви и согласия. И творчества. И успехов. И только чтобы не было войны. Она разрушает всё. Он это знает. И пусть они её не узнают никогда. Войну. А мир зависит от таких людей как он, как она. Да и от тысяч и тысяч других простых честных тружеников. Как её папа и мама, которых он теперь уважает как никогда ранее за то, что благодаря им он живёт под одной крышей с таким божественным существом, как их дочь Наталия.

И буквально через час он понимает по почти незаметным нюансам её поведения, что она никогда не будет его. Она ушла в магазин, а Владик захотел вдруг выйти на улицу, и спросил об этом у него. Но он ему ответил, что без разрешения мамы этого делать нельзя. Тем более, что он ещё сделал не все уроки. И он пообещал Владику, что если тот сейчас с ним доделает чтение, то тогда дедушка и возьмёт Эву и его и пойдёт с ними гулять в нашем районе. Но Владик не захотел этого делать. А вскоре позвонил его друг Павлик и спросил, можно ли ему придти к ним. И он, дедушка, разрешил им встретиться на одном условии: что сперва они сделают уроки, а через полчаса пусть приходит Павлик. И они стали выполнять домашнее задание. Но тут пришла из магазина Наталия и дала детям мороженое. И когда Владик отказался есть мороженое с изюмом (он изюм не любит), то Наталия попросила Эвачку отнести мороженое Глебу. И она отнесла. Но Глеб тоже отказался. И тогда Наталия попросила Эву, чтобы та повторно попросила Глеба взять и съесть это мороженое. И на этот раз Глеб согласился. И по этим мелким приметам он, дедушка, понял, что Наталия очень быстро и успешно научается вести себя в новой и такой неоднозначной по отношениям между людьми обстановке. И он подумал, что такая умная и чуткая женщина, конечно же, достойна не такого воздыхателя, как он, если даже его считать таким, каким он сам себя считает, а не каким он выглядит со стороны. А он в этом вопросе о себе был довольно высокого мнения. И, конечно, заслуженно. Но это не проявилось в социальном смысле и в признании его заслуг общественностью, к которой он никогда за этим признанием и не обращался. Оно ему не было нужно. Для него признание самого себя, своей личности, было превыше всего. Конечно, в этом вопросе он не отказался бы и от признания его заслуг Наталией. Но он видел, что она признала их в нём уже полностью и окончательно, и бесповоротно. Но она сама, может быть, даже несколько неожиданно для себя, теперь, после катастрофы с Денисом, больше уж не допустит таких опрометчивых вещей в своей судьбе, как безоглядная любовь, что может принести такое разочарование, как это произошло в её случае с Денисом. Да и, в конечном счёте, и в судьбе её детей. И ему, он понял, надеется не на что. Она даже Владика вежливо увела, когда он уже выполнял с дедушкой домашнее задание по чтению в виде кроссворда на тему географии. Хоть официально у них ещё не было такого предмета, как география, в первом классе с экспериментальной программой. В классе, в котором он учится. И если она смогла увести Владика из-под его влияния, то теперь уже он не удивится, если она и доверчивую Эвачку тоже отнимет у него так же вежливо. И переориентирует их обоих на Глеба. Не исключено, что она своим острым и чутким умом понимает, что из двух зол, если уж так случилось, надо выбирать меньшее. И лучше, видимо, для неё Глеб, чем он. Тем более что Глеб только брат её мужа. А он, дедушка её детей. Ну что ж. Это тоже вариант. Не исключено, что ему ещё придётся подтирать попы их детям. Детям Наталии и Глеба. Вот будет смешно. И влажно.

Ну что ж. Судьба злодейка. Поживём, увидим. А пока события, развивающиеся не столько в действительности, сколько в его фантазиях и душе, не дают ему скучать. И это прекрасно. Тем более что любой расклад не лишает его секса с ней. А наоборот, только делает его, этот секс, и острей, и романтичней. И к этому ещё неплохо бы присовокупить парочку прекрасных проституток на некоторое время, если, конечно, будет у него автомобиль, чтобы, насытившись ими, лишний раз убедиться, насколько настоящая любовь к такой необычной и нравственной женщине, как Наталия, лучше.
Она, теперешняя Наталья, конечно, достойна не такого принца, как он. Вот если бы не дети! Но если бы не дети, не было бы и этой Натальи.
И всё-таки дай Бог ей такого принца, который бы оценил и её, и её детей, как равнозначные бриллианты в одном ожерелье любви. И пусть бы он взял их в свою оправу, что оказалась бы и тёплой, и душевной, и достойной их чистых светлых искренних душ, к созданию которых и он в своё время приложил руку. И не только руку, но и кое-что ещё.
И спасибо ей и за то, что она сделала и Глеба несколько более домашним. Правда, ещё только домашним животным. Но это уже неплохо. Это только начало. Таковы они. Они все проходят путь от падения до воскрешения. Как и положено тем, кто в поиске.

Сегодня вторник. 6-е апреля. Наталия, видимо, уже ушла с Эвай на съёмку. Владик в школе. Он же проснулся оттого, что Глеб довольно громко там, в прихожей, разговаривал с кем-то по телефону. И обещал тому, что через полтора часа будет со сварочным аппаратом у него дома для выполнения какой-то разовой работы. Он последнее время так зарабатывает на жизнь.

Сейчас 9 часов 50 минут. Это он видит на компьютере. Вчера вечером Наталья очень нервничала. Но в подражание ему вела себя совершенно спокойно и сдержанно внешне. Особенно в связи с тем, что Владик всё не хотел ложиться спать, хотя она видела, что он буквально засыпает на ходу. Эвачка чувствовала себя лучше. Она каждый день спит днём в садике. И ей теперь мама разрешила продолжать с дедушкой приклеивать бумажные обручи к бумажным типографским заготовкам для корон, которые носят на голове Снегурочки. Корон было штук пятнадцать. И дедушка с помощью пшеничной муки сделал клей и нарезал полоски для обручей. А Эва приклеивала их к краям заготовок и сидела на табурете перед креслом, на котором лежал большой лист толстого стекла. И всё это производилось на этом листе. Эвачка фамильярно покрикивала на дедушку потому, что он или не вовремя подавал ей очередную полоску, или не туда клал сохнуть готовую корону. И он ей прощал это покрикивание. Только заметил, что когда она вежливая и весёлая, она гораздо красивее, чем когда она кричит и злиться. Они оба понимали, что они любят друг друга, и поэтому она и позволяет себе вести себя с ним так, а не иначе.

Вот уже около полугода, как он не писал о Наталии ничего. За это время отношения между ними улучшились. Хотя они и до этого были не плохими. Но сейчас они как бы стали стабильными. И их уже не раздражает больше то, что на вопросы воспитания детей они смотрят по-разному. Он считает, что чрезмерная любовь не может защитить детей в будущем от жизненных трудностей. Она же, веря материнскому сердцу, верит и в то, что оно, сердце, всегда подскажет самый правильный вариант в том или ином случае. Спорить на этот счёт он не любит. Тем более что он понимает, что ему не удалось воспитать своих детей. И поэтому он не может выступать в роли воспитателя, обладающего истиной в последней инстанции. Она же ещё не завершила процесс, и только начинает его, и поэтому тоже ручаться за правильность своего метода воздействия на души Владика и Эвы не может.

Сегодня 17 декабря 2004 года. Утро. За окном первая пороша бесснежной зимы. Дети ещё спят. Наталия недавно ушла на работу. Он это знает точно по той особой тишине, которая обычно наступает тогда, когда Наталия уходит. Тишина эта ничем не отличается и от другой тишины, которая наступает тогда, когда все дома. Но та тишина исполнена нежности и уважения к нему, ещё спящему обычно в это время в своей комнате за закрытой дверью. И отличается она, та тишина, от этой ещё и тем, что чувствуется им буквально физически. И он безошибочно определяет, когда Наталия дома, а когда уже её нет. Пока она дома, тишина исполнена доброты и нежности, память о которой она оставит им на весь день, а сама будет отсутствовать. И переполняет она, эта новая тишина, его душу сознанием того, что он теперь может с великой радостью отдаться сексу. Т. е. -  заняться любовью с ней. И он это делает ежедневно дважды. И делает он это в ванне. И, как мы уже не раз писали в предыдущих томах, делает он это у зеркал, что когда-то сам вмуровал в стену над ванной. И себя он там постоянно видит молодым и счастливым.
Нет, он, конечно, счастлив и теперь. Но человек устроен так, что ему всегда хочется большего. И ему тоже. Не столько хочется большего, сколько хочется хотеть большего. И он хочет. А когда хочешь, то и удовлетворение вашего полового чувства становится намного ощутимее, чем когда получаешь его, не желая большего, чем получаешь.
Близость нереальная, которой он часто занимается, достигает точки кипения, если так можно сказать, радостнее, чем реальная. И никакой реальный секс не может с ним сравниться хотя бы потому, что фантазия нашего героя не имеет границ. И предмет любви, созданный его воображением, он видит не менее прекрасным, чем видел его, может быть, Сам Господь Бог, когда и создавал женщину. Но тот же Бог наделил его, нашего героя, способностью видеть в Наталии то, чего и Сам Он, может быть, не видел в первой женщине, в прародительнице всех женщин Земли.
Что же касается его фантазии по этому поводу, то у него она не предполагает особых поз или состояний. А предполагает она ту духовную высоту и ту неимоверную нежность к предмету обожания, которая и переполняет его душу, и превалирует над всеми остальными чувствами.
Был ли он, таким образом, уязвимым в её
глазах? Или, по крайней мере, думала ли она о том, что он перед ней уязвим? Он этого не знает. Но он понимает, что его незащищённость, и её преимущества, так как она его не любит, мнимые. А, в самом деле, всё наоборот. Она была в постоянной власти его любви к ней, и ни на минуту не могла забыть об этом. Он же был совершенно свободен. Он отдал ей душу и всё остальное, если иметь тут в виду и материальную сторону вопроса, хотя всё остальное не имело почти никакого значения в сравнении с душой. Она же, напротив, подсознательно чувствовала, что что-то недодала ему по линии души. Но не по собственной воле, конечно, и не по злому умыслу. А потому, что над ней тяготели две вещи. Одна  -  это то, что он далеко не молод. И другая  -  надежда на будущее, где она будет счастлива с более молодым достойным её человеком. Человеком лет сорока от роду.

Обстановка несколько напряжённая. Вот уже снова день. Наталия на работе. А он с детьми ждёт Дениса. Денис обещал завести их в деревню к бабушке. Позавчера у Владика начались каникулы, и Наталия сочла необходимым отвезти детей туда, чтобы отдохнуть самой, и дать своим родителям радость общения с их внуками, которых они любят, видимо, больше всего на свете. Дедушка Сергей уже два раза звонил, узнавая, не выехали ли они из дому. Но Дениса всё ещё нет. Теперь уже середина дня. Дозвониться к нему не удаётся.
Надо тут сказать, что за эти полгода, что он не обращался к компьютеру с целью продолжать описывать их совместную жизнь, произошло много интересного. В частности он получил обещанную немцами пенсию за несколько прошлых лет. Сумма оказалась солидной. Около десяти тысяч евро. На эти деньги им удалось купить сносную машину, произвести в квартире приличный ремонт, и ещё осталось немного денег на чёрный день. Их они положили на счёт Наталии в банк. Кроме того, они летом с детьми, почувствовав некоторую финансовую независимость, удовлетворили свои желания, делая почти всё, что им подсказывал их ум и безграничная детская фантазия. Они ходили в театры, в цирк, посетили все карусели и прочие увеселительные мероприятия, которые существуют в их городе. Они покупали детям мелкие и не мелкие игрушки. И несколько приодели и себя, и детей. И не нужно было им теперь думать о том, чем заплатить за коммунальные услуги и остаться ещё и сытым, и здоровым. И теперь не напрягала их мысль и о том, что если какой-нибудь ребёнок заболеет, где взять деньги на лекарство и на питание рекомендуемое в таком случае врачами. Тем более что Денис не мог уже, или почти не мог, помогать своим детям в достаточной мере. И, кроме того, у него рос свой побочный сын Давид. Уже не говоря о том грустном факте, что на нём висел огромный долг. И долг этот угнетал его и всех близких ему людей своей бесперспективностью. Как, между прочим, и все долги угнетают обычно тем же самым. Долги как-то нужно отдавать. А это не всегда приятно. А порою и невозможно вообще. Он же, дедушка, больше всего в жизни боялся двух вещей: высоты и долгов. И он их никогда не имел. Ну, разве только в сумме равной сумме необходимой, чтобы купить себе обед. Давать же в долг он тоже не любил. Вернее, перестал любить с тех пор, как убедился, что друзья его в таком случае тут же переставали быть друзьями, а порой и переставали его узнавать при встрече на улице. Деньги портят дружбу. И он, чтобы не терять друзей, стал в таких случаях не одалживать им деньги, а просто давать им их насовсем. И были случаи, когда ему деньги эти даже возвращали. Но это было крайне редко. И всё-таки это было приятно. В других же случаях деньги пропадали, но дружба сохранялась, а порой и крепла. Иногда она превращалась в любовь, если деньги попадали в женские руки. И таким образом женщина расплачивалась с ним своими чувствами. А порой и прекрасным телом. И это искупало все страхи и за дружбу, и за деньги, и за всё, что связано с этой скользкой вещью  -  с финансами. Насколько приятнее иметь дело с телом, которое не имеет запаха, какой имеют деньги, хоть и говорят, что деньги не пахнут. Нет. Это не так. В женщине деньги пахнут и хорошими духами, и прекрасным нижним бельём, и, вообще, теми достоинствами, что выше всего ценятся в женщине, когда она чувствует себя обеспеченной настолько, чтоб хоть мало-мальски иметь возможность баловать себя в мелочах, которые так приятны мужчине, если к тому ж он и есть источник этих её возможностей. В общем, женщина продаётся так незаметно и так тонко, что это и называется бескорыстной любовью.

Так о чём же писать, подумал он. Дети уехали к бабушке. А он остался один. Наталия придёт часов в одиннадцать вечера, не ранее. И уйдёт в свою комнату. Он же в это время будет с увлечением смотреть телевизор, стараясь предугадать по предварительным подсчётам голосов, кто победит на Украине в выборах, Ющенко или Янукович. Ему хотелось бы, чтобы победил Янукович. Советские чинуши ему всё-таки больше нравятся, чем западные демократы образца Соединённых Штатов Америки, что так поднаторели в демагогии, что никакой конармейский политрук им и в подмётки не годится.
Наталия же в лучшем случае спросит у него, когда уехал Денис, а в худшем просто включит у себя телевизор и, переодевшись в домашний халат, станет отдыхать. И так, молча, у них пройдёт вечер. И каждый будет знать, что за стеной в одиночестве, в одном случае в желанном одиночестве, а в другом в нежелательном, находится тот, второй, кто думает о первом, и наоборот. Положение аховое. Он как-то говорил ей, когда они были прилично навеселе, что будет ей помогать (и в том числе имелась тут в виду и материальная сторона вопроса) ещё лет двадцать. Она тогда была настолько пьяна, что он снова попытался заговорить с ней о своих чувствах лирического свойства, тем более что в своей полу осознанной речи она употребляла и такое слово, как «****ься». Но ответ её был довольно категоричным и отрицательным. В другом случае она была ещё более пьяна. И, придя домой, села на свою кровать и долго беспрерывно смеялась. И этот смех был таким сексуальным, что чувствовалось, что ей так хочется теперь расслабиться и отдаться мужчине, что он чуть не овладел ею помимо её желания. А она, видимо, хотела совершить этот акт, но не с ним. И его удержало то, что рядом были Владик и Эвелина ещё спокойно смотрящие на мониторе кассету с ужастиками, которую купили накануне. Но всё это, накапливаясь в нём, прорывается потом таким сексуальным неудержным восторгом, сопровождающимся запоминающимися словами и образами, что неизвестно ещё что лучше: вторичный результат, в который включён и первичный, как матрица, или только первичный, если бы он произошёл между ними. Ведь неизвестно ещё чем бы он окончился. И он не думает, что окончился бы он той великой идиллией, когда говорят: «Они прожили долгую и счастливую жизнь, и умерли в один день и час».
Но теперь уже вечер. Дни удивительно коротки. А зима перевалила верхний рубеж. И вот с каждым днём они, он и Наталия, будут чувствовать приближение весны и увеличение дня.
Желание думать о Наталии в нём не отступает ни на минуту. Но и развязка их отношений не приближается. Чем больше он как бы сближается с ней за счёт того, что они уже многое знают друг о друге, тем труднее ему решиться на тот шаг, когда ставится всё на карту и, как говорится, пан или пропал. Нет, этот вариант он не приемлет. Не тот он человек. И всегда в жизни он шёл на решительное действие только тогда, когда не оставалось ни единого шанса на неудачу. Или если он не мог поступить иначе, как только так, как подсказывало ему его сердце. Как говорится, если можешь не писать, не пиши. Или если можешь не идти, не иди. А так как он пока ещё способен не бросаться ей в ноги, умоляя о любви, то он благодарен ей за всё то, что она делает для него. И делает она это и искренне, и без какой бы то ни было позы. И ему хорошо. И это она видит. Она видит, что он счастлив. А это, в свою очередь, вызывает зависть и уважение у других людей. Прекрасен человек, если он имеет мужество быть счастливым даже тогда, когда для счастья не хватает только одного: не хватает самого этого счастья.
И ему вдруг захотелось поговорить о счастье. Поговорить с самим собой на страницах своей будущей книги. Поговорить в надежде на то, что Наталия когда-нибудь всё это прочитает и поверит тому, что счастье, это такая вещь, которую можно потрогать руками, если в сердце твоём есть радость от обладания другим счастьем, счастьем понимания того, что ты живёшь. Что само по себе даётся один только раз. И только тот, кто не удосужился задуматься над этим, может позволить себе непростительную вещь: быть несчастным.

Человек, осознавший свою исключительность и своё место в этом мире, уже может считать себя счастливым человеком. Ведь могло случиться так, что эта жизнь досталась бы не ему, а кому-нибудь другому. А он так бы и не родился на этот свет. Она могла бы достаться, к примеру, его брату, который не появился здесь из-за аборта. А он бы, наоборот, не был бы рождён как раз вот по этой же причине. Как же можно, понимая всё это, да ещё и видя вокруг себя других людей, не быть счастливым!

Но вот снова ночь. Наталия спит. А он по обыкновению ложится приблизительно в три-четыре часа ночи. Ему приятно сознавать, что он её любит. Любовная горячка в нём уже прошла. Наступили будни любви. Когда чувство ревности притупляется прежде всего из-за того, что нет повода для ревности. И не столь важно, что она не принадлежит ему, сколь важно то, что она и не принадлежит никому другому, тоже не любимому ею. Так уж устроен человек вообще, а мужчина в частности. Ну что ж. Утром она уйдёт на работу. А он в это время будет ещё спать. Начинаются две недели, когда общение между ними не будет практически иметь никакого смысла. Так как дети у её родителей, и их, то есть его и Наталию, теперь, по существу, ничто не связывает. И особенно это видно теперь, когда нет рядом с ними тех существ, которым они оба нужны постоянно. Опустошённость, посетившая их квартиру, если можно так сказать, отнюдь не значит, что их души тоже пусты. Ничуть. И даже наоборот. Теперь стало гораздо больше времени для воспитания в себе нравственности путём раздумий, которые, может быть, и приведут когда-то их к моменту, где и волки будут сыты и овцы целы. Произойдёт ли это скоро, не произойдёт ли никогда, этого они не знают. Да это и не важно. Ничто не вечно под луной. Но этот год, прожитый им с нею под одной крышей, будет помнить он всегда, как прекрасную пору жизни. И уж, конечно, это лучшее время после того, как умерла его жена Лариса.
Ну что ж. Надо о чем-то писать. Ведь он из любви к ней пообещал, прежде всего себе пообещал, написать семь томов признаний в любви к ней. И обещал быть в этом вопросе совершенно откровенным. Но, вместе с тем, он понимает и то, что его книги, может быть, будут читать и другие. И поэтому произведение его не должно отличаться от самых распространённых, а порой и дешёвых, в переносном смысле этого слова дешёвых, и несколько вульгарных по содержанию романов. И это заставляет его опускать планку до усреднённой величины, чтобы привлечь будущих читателей его книг и, таким образом, получить радость, отдав ей, Наталии, гонорар, полученный за эти книги. Хотя сама любовь его к ней не нуждается в столь пространных излияниях. И она всегда с ним. И этого почти достаточно. Но он решил использовать своё чувство к ней и в практическом смысле. И так как деньги, к сожалению, ещё являются одним из критериев человеческого достоинства, кроме всего прочего, то он и подумал, что неплохо бы их заработать ещё и вот таким способом. А они, в свою очередь, нравятся Наталии… Деньги.

Поначалу, конечно, когда он получил от фашистов компенсацию за свои страдания, и отдал ей определённую долю этой суммы, она думала, что он её покупает. И очень разозлилась на него за это. И даже в некотором смысле стала подыгрывать ему с достаточной долей иронии, представляя собой женщину, готовую быть как бы купленной им за эти вот евро. Но потом, когда всё между ними выяснилось, и стало ясно, что деньги никакого отношения не имеют к тому вопросу, о котором тут идёт речь, она научилась дорожить его чувством ещё больше, и прониклась к нему уважением, которого хватило бы, видимо, другому человеку в его возрасте на всю оставшуюся жизнь, чтобы счастливо скоротать отведенные ему провидением годы, наслаждаясь ею, жизнью, если бы не одно но. И это но  -  это его половая энергия, которая, накладываясь на его чувство к ней, не дёт ему возможности быть абсолютно счастливым человеком, уважаемым любимой женщиной. К сожалению, или к великому счастью, он обладает энергией этой гораздо в большей степени, чем обладают ею большинство даже молодых людей, которых она видела, может быть, в своих снах, или в своих мечтах, или просто рядом с собой. Счастье обладать ею не давало ему покоя.
Нет, он, конечно, был совершенно спокоен. Но он хотел её, и ничего не мог тут поделать. А, вообще-то, он не был по натуре охотником. Но тут он как бы сам попался в капкан. И достоинства её души, и её красота сделали из него жертву. Конечно, он, как и прежде, продолжал обращать порой внимание и на других женщин, но в отличие от иных времён перестал в них видеть хоть что-нибудь привлекательное. В ней же всё превратилось в достоинства. И денно, и нощно он был погружён в сладкий сироп (если будет так позволено выразиться) коктейля чувств. Фраза эта, как вы понимаете, прежде всего, написана потому, что книга моя должна нравиться разным категориям читателей и по воспитанию, и по образованию, и по личным качествам, пристрастиям и вкусам. А иначе тираж будет настолько малым, что вряд ли окупит потраченное даже на бумагу и печать. А это не устроит ни его, ни её. И придётся всё равно сочинять что-нибудь для массового читателя. Так не лучше ли сразу соединить приятное с полезным. Или, как говорится, убить двух зайцев из одного пера. Хотя, о каких зайцах тут может идти речь. Зайчатиной тут и не пахнет. Речь идёт об упрямом козле и о его прекрасной жар-птице. Она же всё никак не может поверить в то, что под этой дублёной шкурой бьётся сердце орла, парящего в облаках желаний. А в горах любви уживаются и козлы, и ослы, и другие не менее уважаемые существа, способные любить, ненавидеть, верить  и страдать.
Ну что ж. Отдохнём от аллегорий.

Утро. О чём писать?.. Наталья на работе. Ушла довольно поздно. В пятнадцать минут одиннадцатого. Хотя, как правило, ей нужно к девяти. Но вчера она вернулась в двенадцатом часу. Видимо, была переработка. Съёмка сериала сокращается по срокам, и нередко в связи с этим смены затягиваются до глубокой ночи. Но он не может избавиться от лёгкой ревности. Ему кажется, что при её женских и человеческих качествах до сих пор ей устоять перед натиском претендентов на её душу и тело было почти невозможно. Правда, если бы не одно обстоятельство. Обстоятельство это  -  это то, что она по характеру постоянный человек. И, кроме того, её просто боятся те, кому она нравится. И она это сама говорила ему. Но всё равно, он продолжает ревновать её к каждому, кто хоть одним глазом посмотрел на неё как на женщину. Нет, он, конечно, не ревнует её жгучей ревностью, испепеляющей душу, а наоборот, она, эта ревность, в нём вызывает только повышенную сексуальность, и приносит ему ежедневную дополнительную радость. И радость её любить не только так, как можно любить просто женщину, а как женщину на ваших глазах в это время получающую, может быть, половую радость с кем-то другим, и оттого желанную вами ещё в большей степени.

Однажды, когда ему срочно надо было явиться в еврейское общество за посылкой, а Эвелина в этот день не пошла в садик, ему пришлось её взять с собой. И пока Владик был в школе, они съездили в это общество, и получили там материальную помощь. Она же, помощь, выдаётся бедным евреям за счёт преуспевающих собратьев в разных странах мира.
И вот, возвращаясь назад, они ожидали маршрутку на площади Пушкина у метро. И Эвелина ему рассказала, что буквально на днях она тут долго стояла в ожидании того момента, когда мама наговорится с режиссёром, который живёт тут же, где-то в этом доме. Тут она указала на ближайший многоэтажный дом. А в тот день мама брала её, Эвачку, к себе на работу, чтобы показать её тому режиссёру с благородной целью, с целью в каком-нибудь эпизоде увидеть Эву, как персонаж, и получить за это, может быть, долларов двадцать.
Наталия же как-то рассказывала ему, что у этого режиссёра есть две любовницы, кроме жены. И рассказывала она это с благими намерениями, а не с целью подразнить свёкра, или вызвать в нём чувство ревности. И он тоже видел в этом факте только положительное, не забывая всё-таки о том первичном значении корня в слове «положительное», так как режиссёр этот никого не обижал, ни любовниц, ни жену. А сам он, наш герой, представив себя на его месте, почувствовал, что он счастлив. Но его огорчало лишь одно. То, что среди этих троих нет Наталии. Будь она там, а он будь на месте того режиссёра, он бы оставил и жену, и другую любовницу, а сам остался бы только с ней. А фильмы в таком случае он бы снимал и не хуже того режиссёра, фильмы которого показывают иногда по телевиденью. Нет, конечно, они не плохие. Но в большинстве своём, а точнее практически во всех случаях, они имеют один небольшой недостаток. И недостаток этот заключается в том, что можно считать и достоинством. По крайней мере, так принято думать. Недостаток этот, это знание режиссёром того, что он хочет сказать в каждом случае, снимая тот или иной фильм. И, следовательно, и зритель знает об этом. А порою даже режиссёр делает только то, что от него ждёт зритель. В общем, он выполняет социальный заказ. А это, извините, уже не искусство. Заказы, конечно, принимать можно. Но творческий поиск, как кажется нашему герою, должен быть не по форме, а по содержанию. Настоящий режиссёр никогда не знает, что он сделает, и как он этого добьётся, и когда. И никогда он не уверен в себе. И никогда он не может сказать, что у него получилось, а что нет, до того момента, пока он не умер. Настоящего режиссёра судят не по фильмам. Но это так, к слову. Главное же заключается в том, что он любит. И любая информация о ней для него, как мёд на батоне с маслом и с кружкой горячего молока после купания в душистой ванне, где кроме него присутствовала бы и она.

Как приятно ждать весь день возвращения Наталии! Но он знает, что эта встреча может и не состояться. И останется лишь сладкое ожидание её ещё и на всю ночь. А утром опять, не увидев её, он будет мысленно провожать её на работу. И снова ждать. И так пребывать в радости-муке постоянно. Моля Всевышнего о том, чтоб тот продолжал эту его муку как можно дольше. Или бесконечно долго. И желать. Всё время желать.
Но, кажется, ещё минута-две и откроется в нём что-то особенное, необычное и прекрасное.
А когда туман в душе рассеивается, всё, как правило, оказывается обычным и изведанным, и до утомления знакомым. И только ожидание нового никогда не надоедает. Если, конечно, ожидание это подлинное, а не мнимое и поддельное.
Вот и сейчас он ждёт её. И знает, что через несколько часов она возвратится, и он сможет думать о том моменте, когда она пойдёт на кухню и сделает там для себя кофе или чай, и потом пойдёт отдыхать. И он будет знать, что она там. И будет бояться почти незаметного для неё конфуза, если он с ней случайно встретится где-нибудь у мест общего пользования, будь то прихожая или кухня, или ванная комната, где ему и придётся поздороваться с ней. А ведь ещё недавно они общались и часто, и свободно. Но тогда у них была общая тема для разговора. Разговор о Денисе. И ещё и не думалось, что отсутствие отца у детей  -  это более серьёзно, чем просто разрыв между родителями. И вести разговоры на эту тему для поддержания только беседы, пусть и очень желанной, и даже как будто бы нужной им обоим, стало и неуместным, и не честным.

Трудно представить себе женщину прекраснее, чем Наталья. Его душа переполнена чувствами к ней. Чувства эти  -  это коктейль благодарности, любви, ревности, уважения и ещё десятка оттенков других чувств. Но все они прекрасны. Все они неповторимы и единственны. Любовь к Наталии заключает в себе неумолимую жажду обладать ею, и одновременно подарить ей весь мир, прежде всего, в лице молодого человека, который бы хоть наполовину любил её так, как любит её он. И чтобы она от него была без ума. Чтобы потеряла голову, забыла о детях, и отдалась ему вся, как он отдался бы ей. И чтобы почувствовала счастье, как он чувствует его теперь. Его счастье, это счастье человека, которому есть с чем сравнивать, так как он прожил достаточно долгую жизнь, и понял кое-что в ней, и сумел пережить многое и хорошее, и плохое.
Я желаю тебе радости. Ты пережила трудное время и не переставала быть человеком. Прости меня за то, что я так стар. Прости меня и за то, что я не стар. И прости
меня и за то, что я и стар и не стар. Прости...

Сумасшедший день в самом хорошем смысле этого слова. Душа переполнена радостью. И, вместе с тем, так напряжена, что в любой момент может выскочить из пяток и переместиться на верхушку искусственной ёлочки, что стоит в углу их комнаты и ждёт возвращения детей.
Уходя в ресторан, куда её пригласили крёстные мама и папа его внуков, Наталья собиралась очень тщательно. И ему даже пришлось сходить в магазин и купить ей сигареты самых модных фабрик. А она мылась в это время в ванне с новым гелем, или как там его называют, способным бороться и с целлюлёзом, и с усталостью. И пользовалась она кремом для тела, омолаживающим и предупреждающим растяжение кожи. Кроме того, она, конечно, сделала маникюр и макияж. И когда она уходила, то попрощалась с ним, как прощаются с близким человеком, с любимым супругом или с любовником. Он безумно обожает её, и она это знает, и между ними нет недомолвок. И есть только взаимное желание быть друг другу приятными.
Человек, с которым она встретится там, в ресторане, если она встретится с ним там, уже заранее является его врагом-соперником и другом одновременно. Потому, что он нравится женщине, которую любит он.
Когда она уходила, он видел, что она оделась в очень модную и довольно дорогую одежду. Её она приобрела сегодня же на работе, на съёмках сериала, который уже заканчивается. Видимо, эти костюмы использовались в сериале. И теперь их распродают за довольно сносную цену. Уходя, она выглядела прекрасно. Он даже, прощаясь с ней, не посмотрел в её сторону, а продолжил сидеть за компьютером. И сделал он это потому, что так хотелось ей. И это он знал. Знал он это по той причине, что любит её. А когда любишь, нетрудно догадаться, чего хочет от тебя любимый тобой человек.
Зайдя в её комнату после того, как она ушла, он увидел там, что, уходя, она расстелила кровать-диван, и постелила простыню и две подушки, и положила сверху одеяло поперёк кровати, чтобы накрываться было удобно двоим. Хотя ноги в таком случае будут торчать из-под одеяла. Но это, как подумалось ему, выглядит ещё сексуальней. И контраст температур под одеялом и вне его в таком случае только увеличивает половую радость, отвлекая от самого процесса, и заставляя в это время быть беспокойным, и делать всё, чтобы как-то выровнять температуру в теле спины и ног. И это он знает по собственному опыту близости в прошлом со своей женой. Если с его плеч сползала вниз простыня, когда предполагали они ещё не спать, а быть друг с другом, то ему в таком случае становилось холодно независимо от того, какова температура в доме. И он просил её натянуть на него простыню, а сам не отвлекался от процесса. Сейчас же, когда он увидел, что она постелила на двоих (а она последние несколько дней, приходя поздно с работы, не раскрывала диван-кровать вообще, и даже не стелила простыню, а просто клала одну подушку и укрывалась одеялом, и так спала практически на одном правом боку несколько ночей подряд), то теперь вот, когда он увидел развёрнутую кровать, он сперва готов был наивно предположить, что это сделала она для него. Ведь были случаи, когда она, возвратившись домой навеселе, как ему тогда казалось (а вернее, хотелось чтобы это было так), была расположена для подобного. Теперь же, когда и Новый год на носу, и отношения между ними прекрасные, и дети в деревне, казалось бы, почему не произойти этому чуду, которого он ждёт вот уже почти год, с того дня, как она с детьми переехала сюда. А случилось это 16 января 2004 года. Сегодня тридцатое декабря. Почти год прошёл. Но буквально через секунду его поразила совершенно другая мысль. Он понял, что это всё не для него, а для того молодого человека, который и придёт с ней ночью, и является тем человеком, для которого она и собиралась так старательно и так долго. Хотя он, конечно, знал, что она в любом случае собирается не менее тщательно. Он знал, что она себя любит. И, может быть, за это он любил её ещё больше. Ещё ему подумалось и о том, что это всё для Дениса. Ведь он обещал сегодня придти поменять свечи в машине, чтобы завтра Наталья могла ехать на ней в деревню к родителям и к детям, и там встречать Новый год вместе с ними. С Денисом она на эту тему говорила по телефону. И из её слов было ясно, что к Денису у неё в этом вопросе никакого интереса нет. И тогда он подумал: почему же у неё может быть интерес к нему? Тем боле, так заранее запланированный. И он, конечно, понял теперь, что если заранее и готовят постель, то только не для того, кто дома, а для того, с кем приходят домой неожиданно. И тут вот как раз рояль в кустах и пригодится, если вдруг окажется разобранной постель, в которой гораздо удобнее заниматься друг другом, чем где-нибудь на попавшемся по пути в темноте кресле или просто в прихожей стоя. Или в узком проходе между кухней и туалетом.
Но вскоре позвонил Владик и, прервав его напряжённые размышления, спросил по телефону, как они тут живут, и где мама, и когда, в котором часу, они приедут завтра. И он ему ответил, что мама на работе. Скрыв, конечно, то, что он подумал на этот счёт в самом деле. И не назвал он других персонажей предполагаемого любовного многоугольника. А после Владика тут же позвонила Ира и попросила к телефону Наталью. И он ей ответил, что она ушла к ним не менее получаса тому назад. Ира удивилась. А он предположил что, может быть, они не точно договорились, и Наташа ждёт их где-нибудь у ресторана, а они её в это время ждут дома. Но из этого же звонка он понял, что Наташа ему не солгала о том, что её пригласили в ресторан именно Ира с Володей. Хотя он и теперь сомневался в правде очевидного факта. Правда ведь тоже бывает половинчатой. Может быть, подумал он, она договорилась с ними, что приедет туда с молодым человеком. А что она умеет выдавать за правду и не полную правду, он однажды уже имел возможность убедиться в этом прямо тут, в их квартире, когда они все трое, он, она и её бывшая соседка и подруга, выпивали после того, как возвратились со съёмки, где Наталия в этот день выполняла и свои основные обязанности, но и одновременно обе они, она и соседка, снимались в массовой сцене. Или в эпизоде. Он этого не уточнял. И, получив деньги, они решили отметить этот факт выпивкой. Но тут позвонил муж соседки и спросил, нету ли там его жены. И она, Наталья, не задумываясь, солгала. Она сказала, что она сама только что приехала. А его жена приедет на втором автобусе, который выедет несколько позже. И это у неё получилось так естественно, не смотря на явный экспромт, что в умении её сказать то, что нужно, а не только то, что является правдой, он больше не сомневался. Иру же он по телефону попросил сообщить ему, когда она свяжется с Наталией, о том, что произошло, и почему она, Наталия, опоздала к ним. И просил её об этом для того, чтобы ему не беспокоиться за её судьбу. И через некоторое время Ира позвонила и сказала, что Наташа сейчас в парикмахерской. И что им удалось, наконец, созвониться. И это сообщение его и успокоило, и, наоборот, несколько расстроило. И он поймал себя на мысли, что он её по-чёрному ревнует. Хотя для себя выдаёт это за беспокойство, и будто бы хочет только одного: чтобы ей было хорошо. И тут он задумался… Нет, он не задумался. Он продолжил мысль, в которой и сообщил сам себе, что она ему не изменяла. Ни ему, и ни кому бы то ни было она не изменяла за весь этот период, как Денис ушёл от неё ещё на той квартире. Живя с ним восемь лет, она тоже ему не изменяла. А здесь уже, на этой квартире, однажды была с ним, с Денисом. И это она ему, свёкру, рассказывала сама. И один раз на студии она согласилась изменить своему бывшему мужу с одним известным во всём СНГ артистом. Но в последний момент, уже в гостинице, номер в которой он снял для этой цели, встала с кровати и извинилась и ушла. И всё. А других случаев не было.
Конечно, тут кровать могла быть разобрана и приготовлена ещё и потому, что она знала, что придёт из ресторана не трезвой, и тогда стелить будет намного труднее. И, к тому же, придётся стучать диваном, раскладывая его. А это может разбудить его или Глеба. А она не любит быть причиной чьих бы то ни было неудобств. Она любит относиться к людям бережно и с уважением. Но, как бы там ни было, он продолжал надеяться на то, что кровать когда-то будет разослана и для него. Тем более что он на ней спал уже в прошлом не менее тридцати лет до того дня, как сюда переехала Наталия с детьми. А теперь он спит в кровати, в которой умерла его жена Лариса. А в его бывшей кровати спят Наталия и Эва. А Владик ложится в кресло, что стоит рядом с диван-кроватью, раскрывая его предварительно и превращая, таким образом, в односпальную кровать.
Придёт ли Наташа одна, придёт ли с молодым человеком, этого он не знает. Но он точно знает, что Дениса с ней в этой постели сегодня не будет. Она, конечно, чувствует, что он этого бы не хотел больше всего. Он видит, или даже в этом уверен, что Денис уже не тот, каким был прежде для неё. И вот что её ещё беспокоит, так это то, что Эвачка любит папу, и скучает без него. Особенно тогда, когда он вдруг ненадолго появляется, а потом собирается уходить. Для неё это трагедия. Я бы даже сказал, катастрофа. Хотя пока ещё никто из них всех до конца не прочувствовал настоящей степени трагичности произошедшего их разрыва. Ну, разве только сама Наталья. А Владик думает, что не так уж и страшно, что папа живёт не с ними, а они не с папой. Ведь все живы и здоровы. Но Эва в свои пять лет, ещё и не заметив подлинных изменений в семье, воспринимает происходящее достаточно болезненно.  И она права.

Как хорошо остаться дома, смотреть телевизор и знать, что где-то там ей, Наташе, тоже хорошо… Счастья тебе, милая...

Первое января 2005 года!

Они вернулись от бабушки Иры. Пробыли там с девяти вечера прошлого года до трёх часов дня настоящего. Встречали Новый год и провожали старый. На обратном пути, как, между прочим, и когда они ехали туда, за рулём был Денис. Когда они возвращались назад, Наталья рассказывала ему, что ей понизили зарплату на двадцать долларов, увеличенную по её же просьбе две недели тому назад на пятьдесят. И она объяснила, что произошло так из-за того, что она не даёт. Кому нужно было дать, никто не стал уточнять. Но интересно следующее. Женщину, которая стоит миллиарды, по расценкам киностудии хотят купить за двадцать долларов в месяц. А она не даёт. Это просто смешно. Какие бросовые цены на женщин на киностудии «Беларусьфильм». Выходит, что он, наш герой, может каждый месяц покупать пятнадцать божественных созданий и ещё быть и сытым, и одетым на свою по европейским меркам нищенскую пенсию. И что ж это за женщины, что позволяют себе отдаваться мужчинам за гроши. Как они могли так низко пасть! Видимо, вся наша экономика где-то даёт сбои, если такое вообще могло произойти. А покупатель?.. Выходит, он не умеет отличить подлинный бриллиант от самой дешёвой бижутерии. И он тоже не вызывает к себе уважения у моего героя. Продаются же полотна гениев живописи за сотни миллионов долларов. А вот он бы, например, положил к её ногам весь мир за одно только то, чтобы она ему даже отказала, но позволила просить. Хотя ему и не надо просить её ни о чём. Она и так видит, как он её любит. И всё-таки он счастлив...

Ничего не помогает. Никакой виртуальный секс. Ни его количество, ни его качество не могут излечить нашего героя от любви к Наталии.
За прошедшие сутки случилось так много интересного, что он даже не хотел поначалу включать ничего из произошедшего в этот день в свою книгу. Но потом, утром, поразмыслив и получив ещё некоторую дополнительную информацию, всё же решил попробовать кое-что изложить и включить в своё чистописание. А чистописание потому, что книгу свою он пишет прямо в компьютер, а, следовательно, сразу начисто. Черновиков никаких не остаётся. И любые исправления уничтожают бесследно предыдущие варианты, что по-своему очень печально. Ведь если его книги когда-нибудь станут раритетами, то продать рукопись за приличные деньги его потомкам не удастся. Рукописей просто не будет. И это его огорчает. Любит он себя. И своё творчество он тоже любит. И воображаемое им будущее ему кажется таким, где не будет места для забвения ни его, ни его произведений.
Итак, по порядку.

Вечером второго числа Наталья стала собираться в гости по случаю Нового года. Идти намечалось в одно из двух мест, куда её пригласили подруги. Наташа к своей сестре. А Ольга к себе домой. Наталья выбрала Наташу. Дети не сразу, но, в конце концов, согласились идти с ней. Владик согласился сразу, а Эвачка после некоторого разъяснения, что одной ей тут будет только с дедушкой скучно; и, во-вторых, там будут дети. А в гостях, где есть дети, всегда веселее, чем там, где только взрослые, что всё время пьют и едят и только. И всё с большим и большим аппетитом. Потом они становятся неуправляемыми и начинают раскрывать души. Всё, что им хочется сказать или сделать на трезвую голову, они говорят и делают спьяну.

Всё то, что произошло дальше, он узнал не в том порядке, как оно происходило, а в том, в каком информация о произошедшем доходила до него. Да и, наблюдая саму Наталию во втором часу ночи, вернувшуюся вместе с детьми домой,
он узнал о многом.
Рассказывать обо всём этом ему и теперь не хочется, так как понимает он, что его рассказ ничего не добавит к характеристике Наталии как великолепного человека, любящую мать и большую умницу. Но и не написать ничего о том, что произошло, он тоже не может по причине того, что он лишний раз, благодаря произошедшему, понял, как он её любит. И как она ему дорога. И как, вообще, дороги ему они все. И она, и дети. И себя он уже не может и не хочет отрывать от этой святой троицы. Он любит это единение в целом, а не каждого по отдельности. Хотя прекрасно понимает, что он-то с их точки зрения в большей степени чужеродное тело. Хотя и любимый ими человек. Но любимый так, как любят чужого. То есть поверхностно, а не изнутри. И когда теряешь, к примеру, человека, с которым ты в такой связи, то не очень больно. И он тут подумал, что, может быть, и хорошо, что они его так любят, а не иначе. Ведь он намного старше их. И, видимо, им его терять, в конце концов, а не наоборот. Но жизнь по отношению к нему до сих пор поступала так, что чаще он терял тех, кто моложе его и был уверен, что он-то, конечно, переживёт нашего героя. А наш герой думал, что Бог даёт ему и силы, и разум потому, что он всегда старается отдавать всё другим и получать от своего поступка удовольствие. Особенно ему было хорошо, когда он видел радость в глазах тех, кому делал приятное. Не важно, это был стакан воды, поданный ребёнку, или три тысячи евро, или секс с женщиной, которая говорила ему в этот момент, что она уже забыла, когда последний раз была с мужчиной.
Теперь же он не столько хочет что-то рассказать, сколько хочет попробовать изложить на компьютере радость, которую он переживает постоянно оттого, что ложится спать и просыпается с мыслью о них, и знает, что они рядом, за этой тонкой бетонной стеной, за перегородкой между комнатами. И живут они вот уже почти год одной семьёй.

Когда они вчера уезжали в гости, он попросил Наталию позвонить ему по мобильному телефону перед тем, как они будут возвращаться, чтобы он их встретил, так как он понимал, что возвращаться они будут довольно поздно, и она, конечно, будет в лучшем случае навеселе, а в худшем достаточно пьяной. Характер у неё компанейский, а природная скромность не всегда даёт ей возможность раскрыться в компании тогда, когда в застолье появляется ещё и незнакомый мужчина. Но она человек не только компанейский, а, как и всякая молодая здоровая жизнерадостная женщина, далеко не равнодушна к мужскому полу. И не будь в ней этого качества, он бы не смог в неё так безнадёжно и счастливо влюбиться. Не раз в жизни он ошибался, преувеличивая достоинства женщин, но на этот раз ему кажется, что всё, что он видит в ней прекрасного, это не плод его воображения, а факт. Но если это и не так, то только не для него. А для него она женщина без недостатков. Или с недостатками, но с такими недостатками, что если лишить её их, она перестанет быть ему интересной. Если бы она хотя бы попробовала исправить в себе что-нибудь в угоду ему, он бы потерял к ней всякий интерес. И она бы тоже перестала уважать себя. Нет, менять им в себе ничего не надо. И она пусть ищет принца. А он принцессу, которую искал, но уже нашёл. И никакие обстоятельства не заставят его потерять её и её отпрысков королевской крови. То есть, её крови, а так же и крови его. Так как они дети его сына. И таким образом и его дети.
И всё-таки никак ему не удаётся рассказать о том, что произошло вчера вечером. А вчера ничего и не произошло. А те мелочи, которые сопровождали вчерашний чудесный вечер второго дня 2005 года не стоят даже выеденного яйца в сравнении с эмоциями, которые дают женщине возможность почувствовать себя женщиной, а не просто существом противоположного пола. И, вдобавок ко всему, она ещё и мать, и любовница. И скромнейший человек. И умница. И даже не хочется говорить ни о чём, что вчера произошло. И не хочется этого делать ещё и потому, что всё это ерунда. И он делать этого не будет.
А сегодня всё прекрасно. Наталья на работе. Дети с ним. И он ждёт. В его распоряжении  вечность.

Ах, как всё в жизни бывает не гладко! Конфуз!
Конфуз! Конфуз!
Ну что ж, если написать, в чём конфуз, то читатель прочитает, в чём конфуз, и будет знать, в чём конфуз. И что это ему даст? О чём-нибудь подобном он не раз уже слышал или где-нибудь читал. А если ему не сообщить об этом, в чём конфуз, то он, читатель, если он пытливый человек, сам вообразит себе всё что угодно, да и поймёт, что его предположение ничуть не хуже, чем то, о чём ему не сообщил писатель. И пусть так и будет. Время лечит. А может, это и не конфуз. А просто Господь Бог всё делает так, как считает нужным делать. Потому что подобный конфуз с нашим героем уже недавно случался. И ему стало ясно, что надо быть очень внимательным, и ни в коем случае не повторять ничего подобного. Но именно в тот самый момент, когда он предусмотрел, казалось бы, всё, чтобы этого не случилось, тот же Господь Бог отвлёк его внимание, подсунув ему неожиданную мысль для его будущей книги. И он, забыв обо всём, бросился к компьютеру и записал эту мыль туда. И был он уверен, что никакого конфуза не будет, так как он перед этим был так настроен на предотвращение конфуза, что совершенно был убеждён в том, что он его предотвратил. И хоть он несколько раз порывался проверить, сделал ли он всё то, что нужно было сделать. Но он не проверил. Он не хотел унижать себя таким недоверием к своей памяти.
Но когда пришла Наталия и через некоторое время зашла в ванну, чтобы принять душ, а потом вышла оттуда, то он через некоторое время тоже, движимый какой-то сверхъестественной силой, зашёл туда и увидел...
Конфуз!..

Зачем описывать события. Выискивать в быту моменты, где можно было бы что-то из них использовать для написания двух-трёх абзацев его книги. И таким образом двигаться к тому заветному дню, когда можно будет перевернуть последнюю страницу и сказать: «Всё! Кончено. Конец мукам!» Можно теперь отдохнуть, и пойти в редакцию с предложением опубликовать его труд. И, если можно, издать его за их счёт, взяв на себя риск по поводу того, понравится ли его книга читателю. Ну и что? Издаст он свои книги. Получит материальное и моральное удовлетворение. А дальше что? Стареть? Ждать смерти? Купаться в славе, если она будет?.. Да не будет её. Он это знает. В лучшем случае его книга окажется не совсем плохой. Но стоит ли ради этого выискивать пикантные ситуации в повседневной жизни и, тем более, стоит ли развивать их, перенося на страницы книги. Нет, не стоит. Не лучше ли просто лежать в ванне, как он лежит вот теперь, и слушать как шумит душ и бьёт его по лицу прохладными брызгами. И достаточно только немного сдвинуться вправо, как он уже стучит не по лицу, а по его сердцу. И, закрыв глаза руками, думать о чём угодно. И не отдавать себе отчёта ни в чём. И понимать, что никакой мысли нет вообще. А есть только Наталия. И вот она постоянно присутствует и в душе его, и в сердце.

Когда-то давно, лет сорок тому назад, он был влюблён в юное создание, далеко не идеальное, и даже не очень воспитанное, хотя и из интеллигентной семьи. Но в создании этом было что-то такое, что схватило его за сердце и увело куда-то ввысь. Так далеко, что он уже и не смог оттуда вернуться назад никогда, чтобы разглядеть это создание хотя бы мало-мальски и, может быть, спастись. Но он продолжал вздыхать и погибать в течение ряда лет. И, более того, на всю жизнь в душе его осталась неизлечимая рана от встречи с существом небесным и одновременно обладающим всеми навыками, которые можно приобрести только в преисподней, если пожить там некоторое время и очень прилежно учиться. Так вот, это существо выдержало, видимо, экзамен там на отлично. И в те годы он постоянно слышал в своей душе неумолимые удары колокола, бьющего тысячи и тысячи раз одно и то же слово: Оля, Оля, Оля...
Думая теперь о Наталии, он в своём сердце слышит уже нежный пасхальный перезвон, но не удары отдельного огромного колокола, бьющего набат.
Вот он открыл глаза и увидел свет от электрической лампочки, горящей в ванне и находящейся у него над головой. Но луч от неё, отражённый в зеркале, слепит ему глаза. Он удовлетворён пятьсот восемьдесят третий раз с того дня, как Наталия с детьми переехала сюда. И думает он о том, что выйдет скоро из ванной и пойдёт к компьютеру. И опишет он там многое из того, что сейчас ощущает и о чём думает. Но он знает и другое. Он знает, что когда он придёт к компьютеру, всё то, что он тут описывает сейчас в воображении, не произнося вслух ни единого слова, процентов на девяносто забудется. И останется только голый остов того, что и составляло тело его воображаемого блаженства, проникавшего в его ум. Ведь он весь состоит из этих вот ощущений и переживаний, а не из механического хождения по магазинам или даже по кинотеатрам и театрам. Или ещё куда нибудь.
Но писать надо. Другого выхода нет. Остановись мгновение. И пусть вдумчивый читатель хоть что-нибудь почерпнёт из его труда. И пусть он сам пишет книгу своей жизни. И если он это делает, то всё в порядке. Значит, он живёт. И я за него больше не беспокоюсь.

Новый день... Сегодня он чуть не умер во сне от сердечной недостаточности. Это с ним иногда случается. Правда, не часто, но случается. Во сне он видел стол, на котором остались крошки хлеба после того, как за столом этим, видимо, обедали. Стол был покрыт белой скатертью. В руке у него оказался небольшой бумажный кулёк. Кулёк этот был открытым. В нём были муравьи. Кулёк он взял у своей жены Ларисы. Во сне он не был ещё в этом уверен, что это была именно она. Но он знал, что это была его жена. А так как у него было только две жены, и первая с ним, по существу, и не жила ни одного дня, то, уже проснувшись, когда он печатает эти строки, он сделал вывод, что это была его жена Лариса. И вот он во сне наклонил кулёк над скатертью, и оттуда высыпалось некоторое количество муравьёв. Они тут же распределились по всей поверхности стола и стали уничтожать крошки. А он на этот счёт высказал своё мнение кому-то из присутствующих там, кого он тоже не видел. Да и, вообще, никого рядом с ним не было, хотя и чувствовалось чьё-то присутствие. И на белой льняной скатерти, что находилась перед его взором и очищалась всё больше и больше от остатков пищи, шла постоянная работа. Кулёк он быстро прикрыл рукой, так как там было ещё много муравьёв, и они хотели тоже наброситься на скатерть и на всё то, что было вокруг стола. И он, испугавшись такого развития событий, не дал им оттуда выбраться. Потом он почувствовал что скатерть превратилась в небольшую поляну, ограниченную в его воображении размером стола, на которой поместились и он, и ещё несколько туристов и туристок. Сам он лежал на краю этой поляны. Оттуда можно было и упасть. И он почувствовал волнение. Ему стало страшно из-за того, что он не сможет себе ничем помочь в том случае, если все, лежащие ближе к центру, начнут вдруг проявлять активность. И тут вот у него тяжело и неприятно сжалось сердце. Это бывает тогда, когда накануне человек перетрудился физически, а потом ещё перед сном долго читал что-нибудь не затем, чтобы заснуть, а, наоборот, работая над каким-нибудь документом. И в таком случае и наступает момент, когда сердце, перегруженное за день, хочет отдохнуть, но не справляется с нагрузкой. И мозг человека перестаёт наполняться достаточным количеством кислорода для того, чтобы человек этот чувствовал себя комфортно. И кровь по этой причине движется медленнее и не успевает снабжать мозг всё тем же кислородом, который нужен человеку,
чтобы оставаться человеком.
И вот тут, лёжа на краю стола, он вспомнил о том, что однажды он, засеяв такую же поляну травой на даче, вынужден был вырывать в некоторых местах кочки, что появились по какой-то непонятной ему причине. Хотя сеял он траву равномерно.
И потом он вдруг почувствовал рядом с собой прекрасную женскую попу, или, вернее, он её почувствовал сбоку от себя. Это была попа какого-то милого существа, почти девочки. Девочка эта оказалась рядом с ним. И он так захотел проникнуть в неё, вернее, в её попу, что в это время член его тут же принял нужное в таких случаях положение. А он поблагодарил Всевышнего за то, что тот сделал для него так много, и, кроме того, дал ему возможность в этой тесноте не сделать всего остального немедленно. И он стал наслаждаться не самим сексом и, тем более, не бурным излиянием в конце его, когда счастье переполняет вас, и вы уже перестаёте контролировать себя, становясь сгустком энергии. А стал он наслаждаться преддверием этого блаженства. Бог ему дал возможность насладиться тем томлением, что предшествует всякому половому удовлетворению. И оно, это преддверие, в отрыве от остального, ещё прекрасней, чем следующая обычно за ним радость окончательного излияния. И так вот, поблагодарив Господа Бога за преддверие счастья, он стал наслаждаться попой этого существа, которого он не видел. И это единение двух радостей через посредство его члена и нескольких мест повёрнутой к нему спины девочки, сулило ему блаженство равное блаженству рая. Хотя, конечно, в раю он ещё не был. И тут, преодолевая муку блаженства, он попытался прервать сближение с ней, с этой девочкой, и стал поворачиваться на другой бок, и заодно хотел облегчить тяжесть в сердце. Но перевернуться ему не удавалось. Он был прижат к воображаемой стене всеми теми, кто находился по ту сторону его спутницы. Но он неимоверным усилием воли перенёс всё же свою руку вверх и одновременно оттолкнул от себя эту нежнейшую попу. И когда ему удалось повернуться на другой бок, он проснулся и увидел, что за окном уже идёт снег. И сердце его ещё долго билось слабо и мучительно, и не наполнялось кислородом. Потом оно постепенно пришло в норму. И он встал с постели и пошёл в туалет. Но ощущение пережитого ещё долгое время оставалось с ним. А та, небольшая часть её попы, что касалась его члена во сне, изменила в нём его представление о блаженстве настолько, что он засомневался, был ли это сон, или вот теперь он спит, а тогда бодрствовал. И, слава Богу, что у него там не хватило сил для совершения полового акта. И он, таким образом, не убил в себе преддверие радости, с которой и проснулся.
Вообще-то он любит секс. Вернее, не только секс. Он любит всё. И с замиранием сердца до сих пор вспоминает то, что произошло с ним той ночью. И только жизнь расставит всё на места и, притом, к сожалению, приведёт всех нас когда-то к неминуемой смерти.

И вот он сидит у компьютера и перечитывает этот кусок своей книги и, исправляя в нём некоторые детали, чувствует, как память возрождает в нём целый ряд прекрасных моментов, отложившихся в ней, в памяти ещё в прошлом. И, как в компьютере, в его голове и в сердце происходит что-то невероятное. Что-то прекрасное. Такого, казалось бы, и не может быть. Там и звучит музыка, там и песни Шуберта и Шумана, там и Бетховен с одой «К радости», и ещё что-то такое, что как будто бы и не имеет прямого отношения к этим великим творцам прошлого. Но, всё же, как-то переплетаясь с ними, переполняет его сознание восторгом и мучительным желанием иметь возможность приносить счастье другим. И в том числе и Наталии. Хотя он в то же время понимает расчётливым своим умом, что условности общества окажутся сильнее его летящей души. И она, Наталия, не примет его порывов, и останется по-прежнему подчёркнуто вежливой
с ним, за что он ей бесконечно благодарен. И особенно он ей благодарен за то, что она всё-таки его понимает в достаточной степени. И он может себе сказать, что она понимает его душу. И всё же над нею витает образ, которым она постоянно грезит в своём женском сердце. И образ этот никак не совпадает с его образом. И от этого он страдает. Но страдает так, как может страдать человек незаурядный. Он страдает с максимальной пользой для творчества. И этим и спасается от разочарования. Нет худа без добра. И он надеется на то, что когда-нибудь, может быть, пусть и не в этой жизни, они будут вместе.

И вот этой ночью он опять кричал во сне с надеждой на то, что его кто-нибудь услышит и разбудит. И кричал он одно и то же слово. «Милая!..»
Имел ли он в виду её или нет, он не знает. Но женщина, к которой он обращался во сне, вела за руку Эвачку. И всё-таки, когда он, наконец, проснулся, он понял, что это была не Наталия, а его жена Лариса, с которой у него в последние годы их совместной жизни не было согласия. И более того, он её тогда ежедневно и безвозвратно терял. Так вот, хотя она ещё несколько лет спала за стеной, и он даже порой, но, правда, очень редко, оказывался с ней в одной постели, но это была просто половая связь, что не сближала их души, а, напротив, разъединяла их.
Проснувшись, он увидел перед собой на шкафу, напротив его кровати, фотографию Ларисы. И попросил у неё прощения. Потом он заснул, зная, что сегодня больше сердце ему болеть не будет. И проспал спокойно до того момента, когда услыхал как Наталия там, за дверью, собирается на работу. А потом, почти бесшумно открывая и закрывая наружную дверь, уходит.

Ему понравилось то, как она как-то ему сказала, что он умеет со вкусом одеваться. И хоть это была абсолютная неправда, и он это понимал, но он принял её слова, как говорят, за чистую монету. Ему не пришлось себя долго уговаривать в этом вопросе. Это было так приятно, что такая вот молодая цветущая женщина говорит о его вкусе в одежде, которой он никогда не придавал никакого значения. Конечно, в молодости он одевался согласно моде того времени. Иначе не могло и быть. Ведь он был артистом. И не просто артистом, а артистом, которого всегда сопровождали поклонницы, так как он был танцовщиком. И танцовщиком в то время очень популярного коллектива, о котором теперь сказали бы, известного коллектива на весь СНГ. Более того, теперь сказали бы: звёздного  коллектива.
И он сегодня, вспомнив эту её похвалу, которую он от неё услышал месяца три тому назад, решил изменить несколько свой внешний вид. И, прежде всего, потому он хотел это сделать, что к ним сегодня должна была придти её подруга Оксана со своим сыном семи лет и его папой, дядей Володей.
А сегодня Рождество Христово. И ему хочется попросить Оксану, чтобы она нашла ему женщину достойную его и, вместе с тем, самостоятельную в финансовом отношении, чтобы ему не пришлось больше думать, как прокормить себя и помочь своим внукам, и ещё быть отягощённым мыслью о материальном благополучии этой женщины, с которой он хочет познакомиться через Оксану. Если, конечно, они друг другу понравятся в постели и вне её. Предполагает он, что женщина эта будет обязательно творческим человеком. Иначе ему с ней стало бы неинтересно. А если она человек одержимый, то, тем более, он будет заинтересован в её росте. В творческом росте, конечно. Он такой. Он очень быстро отзывается на нужды людей, и тут же подключает себя к процессу. И может принести определённую пользу близкому ему человеку, так как сам он, прежде всего, творческий человек, а потом уж и неугомонный самец. Но это вторично. Хотя по Фрейду всё как будто бы наоборот. Но неважно. Лишь бы, как говорят, хорошим человеком был. К примеру, таким, как его брат Роман, которого он безумно любит, и гордится им всю жизнь, видя, как тот помогает людям и получает от этого удовольствие. И ему, по существу, некогда думать о том, счастлив ли он сам. По крайней мере, так кажется со стороны. И такому поведению его, нашего героя и его брата, научила их мать. И мысленно они никогда не расстаются с ней. И хотя её уже нет в живых давно, она всегда присутствует в их сердцах и в их благодарной памяти к ней. По существу им не за что себя упрекнуть в этом вопросе. И это прекрасно, что в семьдесят лет чувствуешь себя ребёнком, защищённым от невзгод сильным и добрым человеком. И на будущую свою спутницу хочется смотреть такими же взглядами. Нет, он не белоручка. И женщина ему, прежде всего, нужна как женщина, а не для того, чтобы она его обслуживала. Совсем наоборот. Он сам умеет всё делать по дому и в качестве хозяйки, и в качестве супруга. И женщина с ним не должна притворяться в постели, будучи безразличной к нему в душе. Должна она отвечать ему, как теперь принято говорить, адекватно. И быть самой тоже страстной и полной сексуальных сил.
Ну что ж. Сегодня Сочельник. Крещенские морозы должны трещать. А их не только нет, но и вдобавок за окном пять градусов тепла. И так вот продолжается уже весь январь. Да и до Нового года зима не баловала их морозами. Дети не смогли покататься даже на коньках и саночках во время каникул, а дни уже стали увеличиваться. И если не выпадет снег и в январе, и не придёт зима по-настоящему, то и с горки съезжать на попе вместе со своими детьми Наталии не придётся.

Приходила Оксана с сыном. Без супруга. Много пили. Много ели. Пили хорошие вина и шампанское, и наливку в сорок пять градусов. С перцем. Закусывали самыми изысканными блюдами. Наташа и любит, и умеет их приготовить. И не жалеет ни средств, ни труда для гостей. Правда, и в гости приглашает она только самых близких людей. Как правило, это её давние подруги.
Конечно, он не обратился к Оксане с просьбой найти ему женщину. Этого ему не было нужды делать. Достаточно было просто немного выпить и пообщаться в танце с Оксаной, как он понял, что другая женщина тут неуместна. При всём его умении не видеть в женщине недостатков, он видел их и в Оксане, но не стал обращать на них внимания, а использовал их в качестве продолженья её же достоинств. Потому что с годами он научился понимать, что ничего не бывает однозначного в жизни. Всё имеет, или включает в себя, две, казалось бы, взаимоисключающие друг друга вещи. А он любит жизнь. И понимает, что ни саму жизнь, ни людей переделать нельзя. И то, что прежде бы его бесило и заставляло думать что же ещё сделать, чтобы улучшить этот мир, теперь он использует всё это как благо. И если что и делает он в этом плане, так это вот то, что себя приспосабливает к этому миру. Так как другого мира нет и не будет. И хоть он уже прожил достаточно лет и, казалось бы, что ему ещё нужно, но оказалось, что он хочет прожить ещё очень долго. А раз это невозможно, то он решил прожить остаток своей жизни как можно лучше. И научился видеть мир прекрасным. И понял он, что, может быть, он был в прошлом не прав, когда видел мир не таким, каким он его увидел сейчас. И когда он во время танца с Оксаной разговаривал с ней на соответствующую этому моменту тему, он поцеловал её, и прижал её тонкую молодую чувственную фигуру к своей столь же изящной и молодой фигуре и понял, что та, кого она может ему найти, здесь и теперь была бы лишней. Ведь сама она, Оксана, желает того же, чего желает и он. То есть, желает неожиданной встречи. И пусть даже она, эта встреча, заведёт их достаточно далеко, не беда. А дома остался у неё муж, о котором она за столом отзывалась довольно не лестно. Она говорила, что очень хочет родить девочку. Но не может себе позволить этого по причине того, что муж её совершенно ничего не делает для того, чтобы у них когда-нибудь появилось своё жилище, и им не пришлось бы жить в квартире её родителей в одной комнатке уже вчетвером, если она родит ещё и девочку. Ей не хотелось жить без всякой перспективы на улучшение условий быта. Он же, напротив, будучи достаточно выпившим, во время танца с ней, хвастался своей финансовой обеспеченностью и хорошими жилищными условиями. И этим разозлил её. Особенно её разозлило его хвастовство в вопросе литературы и поэзии, которыми он занимается вот уже четыре десятка лет, и как он считает, занимается успешно. И тут в ней зависть взяла верх над здравым смыслом. И она стала его обвинять в беспочвенном преувеличении своих заслуг. И это ему напомнило человека, который тоже смотрел на него когда-то, по меньшей мере, как на чудака, в связи с этим его увлечением литературой. А оно по существу не было увлечением, а было его сутью. И хотя он ей и говорил, что его интеллектуальный труд при случае может принести немалый доход, но это только вызывало в ней снисходительную улыбку. Он говорил, что вопрос, прежде всего, в качестве продукции, которую ты производишь. И не важно, это солёные огурцы, свинина или стихи и проза.
И всё-таки обидно, когда всё измеряется только деньгами. Это как-то не по-христиански. Да Бог с ними. И с деньгами, и с людьми, которые всё видят только через доллар. Ведь находятся же люди, что и оценивают талант, как продукцию. Если будет позволено так сказать по этому поводу. Но, опять же, прежде всего, оценивают его в деньгах, талант. Ну и пусть. Это тоже приятно.

Новый день. Пасмурный. Чуть-чуть дождливый. Начались колядки. Ни снега, ни мороза. Сегодня восьмое января. Завтра 9-е. Ровно сто лет со дня кровавого воскресенья. Но об этом в наше время не услышишь ни слова. А если какое-нибудь НТВ и сделает небольшой очерк по данному поводу, то переврёт, конечно, всё так, как умели это делать во все времена талантливые, но безнравственные и беспринципные люди, выполняя заказ какого-нибудь Березовского. И объективность, конечно, будет состоять в том, что очень хорошего дяденьку-царя обидели большевички. И вот они-то и виноваты в том, что он вынужден был расстрелять мирную демонстрацию. А сам он, как, между прочим, и всё его окружение, прекрасные люди. И, более того, он святой мученик. А эти бабы и дети, что шли к нему с просьбами и молитвами, как к наместнику
Бога на земле, просто бесы.
Да Бог с ними. Все времена одинаковые. И даты отмечаются те и так, как и какие в это время выгодны тем, кто ухватили жирные куски. И это и есть основное, что является и отрицательным, и положительным в человеке. Да и не только в человеке, а и во всём живом и неживом.

Наталья на работе. Сегодня она работает последний день. Дети у мультиков, как всегда. Принесли пенсию. Вчера за праздничным столом он просил у всех прощения. И, кажется, это всем понравилось. Ему, конечно, было за что просить прощение у них.
Наталья взяла с собой фотоаппарат. На прощанье сфотографируется с известными артистами, которые снимались в сериале. Потом будет банкет. Придёт, видимо, поздно. Несколько дней она ещё поработает в другой группе. Там должны доснять два эпизода. Это продлится пять дней. А далее её приглашают к Астрахану. Но она не пойдёт. И отдохнуть хочет, и обстановка у Астрахана, говорят, неблагополучная. Что это значит, он только догадывается. Но всей душой согласен с ней. Пусть отдохнёт и побудет с детьми. А то они уже слишком дедушкиными стали, а не мамиными. И, тем более, не папиными. Они его почти не вспоминают.
Надо сходить в фотоателье и заказать фотокарточки с той плёнки, которую там уже проявили, снятую в Новогоднюю ночь.

Наталья пошла на прощальный вечер по случаю окончания съёмок сериала. Уходя, она спросила у него, как она выглядит. И он сказал ей, что прекрасно. И это была правдой. А сам подумал: «Правильнее было бы сказать так: «Женщина выглядит так, как она думает о себе на этот счёт. И ещё она выглядит так, как верит в это тот, кто её любит. И это передаётся и ей». И она именно так и выглядит, как они оба хотят, чтобы она выглядела.

Дети остались с ним. И ведут себя прилично. Если не сказать, что они ведут себя так, как вели себя когда-то круглые отличники в каком-нибудь английском пансионате на стыке девятнадцатого и двадцатого веков. И у него появилось подозрение, что после вчерашнего случая, когда он за столом просил прощения у всех, и, прежде всего, у неё, то она попросила детей слушаться дедушку. И сделала это с такой нежностью, на какую она способна. А она способна на не показную нежность, а идущую изнутри и пронизывающую вас насквозь. И вот они, дети, теперь даже спрашивают у него разрешение взять в холодильнике крабовых палочек и чёрной икры. А он в это время в ванной с их мамой. И их голоса за дверью усиливают его блаженство до невероятной высоты. И он больше, чем счастлив, и считает, что без Господа Бога такие чудеса не делаются. И это не идёт ни в какое сравнение с изобретёнными на Западе удовольствиями поставленными на экономическую основу. Включая сюда и педофилию, и трансвеститов, и прочие отклонения от традиционной любви. Любимая женщина и её дети, если ты их всех полюбил по-настоящему, перестают быть обособленными существами, и становятся одним целым. А греховность его, и он в этом уверен, будет прощена Господом Богом потому, что он их любит, и все его грехи от любви.
И дай Бог Наталье почувствовать  себя прекрасной там, на вечере. И таким  образом убедить всех мужчин в том, что она идеальна.
А ещё она взяла с собой фотоаппарат. Правда, чуть его не забыла. Чтобы там уже сфотографироваться на память со всеми теми, с кем она проработала более двух месяцев, и особенно с теми, с кем ей, может быть, больше и не придётся встречаться никогда. Но на экране она их ещё не раз увидит, потому что в большинстве своём это люди талантливые. И, вдобавок ко всему, ещё и трудолюбивые. И, как правило, скромные в быту. Но не во время исполнения роли. Тут они одержимы. И нередко спасают далеко не качественный сценарий своей вдохновенной игрой.
И особенно он не любит боевики. И не может понять, почему они нравятся его внуку. И не дай бог ему в жизни испытать то, что несёт в себе такая лента. Эта чушь героизма, как правило, даже не ради какой-нибудь идеи или защиты слабого. А просто для того, чтобы показать бессмысленную жестокость. Может,
это и развивает детскую фантазию, но куда?
Ну что ж.

Наташа пришла во втором часу ночи. Эвачка и Владик ещё не спали. Ожидали её. Она принесла божественно белые розы. Поставила их в хрустальную вазу. Владик сказал, что у роз очень острые клыки. Потом они все втроём пошли в свою комнату и тут же выключили свет и мгновенно заснули.
Счастливых вам снов, дорогие мои!..

9 января 2005 – 9 января 1905.

В ванне лежит семь божественных роз. Видимо, для сохранения свежести. Но они не плавают в воде, а просто лежат на дне влажной ванны. Влево три. И вправо четыре. Нет, не белые. Они чуть-чуть лимонные. Длинна каждой такова, что они занимают всю ванну. Ближе к стеблю они зелёноватые. Может, они называются чайными. Может, нет. Зрелище, убивающее его душу. Он счастлив, что ей дарят такие розы. Значит, не зря он в неё влюблён. Хотя и без роз ему ясно, что влюблён он в неё не зря. Её достоинства не нуждаются в розовом подтверждении. Но для неё, видимо, это важно. И женщина среди роз только выигрывает в глазах мужчины, если мужчина этот настоящий. Умеющий оценить и внешнюю, и внутреннюю красоту женщины.

Он ей никогда не дарил цветов. Это выглядело бы, как ему кажется, слабоволием с его стороны. И не столько слабоволием, сколько излишней вольностью, на которую он не имеет прав. Это выглядело бы бессмысленно. Получилось бы, что он не ей дарит розы, а приносит их просто в дом. По крайней мере, она могла бы так это расценить, совсем не заметив, что эти розы подарены ей. Но, тем не менее, только она умеет вести себя с ним так долго и так сложно и одновременно не терять той внутренней доброты к нему, которую он всё время хочет считать любовью. А, может быть, и всё наоборот.
А розы всё-таки волнуют. И уже не являются цветами. А являются они частью её. И неважно, что они скоро завянут. Важно то, что она вчера приехала домой с ними. И дети это видели. И придёт час, когда они будут вспоминать то время, когда их маме мужчины дарили по нашим временам дорогие подарки в виде цветов. И делали это сразу несколько мужчин, что обожали её и, вместе с тем, боялись. Хотя они тоже достойные люди. И каждый из них был бы счастлив, если бы она выбрала его. Но…

Он на днях довольно долго разговаривал по телефону с одной его поклонницей, случайно и заочно познакомившейся с его стихами, и некоторое время тому назад хвалившей его как поэта в телефонном разговоре с ним. Ей очень понравились его стихи посвящённые Марине Цветаевой. Прочла она его томик, который он подарил одному своему знакомому художнику ещё летом, встретившись с ним на проспекте как-то вечером. И оказалось, что художник этот уже многие годы дружит вот с этой особой. А живёт она рядом с его мастерской в престижном доме на проспекте Сталина, Ленина, Скорины, переименованного несколько раз. Ещё до войны эта улица была центральной улицей города. И называлась она Советской. А до революции Губернаторской. Так вот, особа эта предлагает ему ближе познакомиться с ней. Иначе, говорит, он очень пожалеет. Правда, тут же добавляет, что она пошутила. На днях он сам ей позвонил. Ему уже стало неудобно перед ней за то, что ведёт он себя как красна девица. К нему обращается существо противоположного пола, а он чувствует, да не только чувствует, но и знает, что это очень интеллигентный человек, и
ему с нею будет интересно. И когда он предложил ей
встретиться и пообещал, что принесёт торт и шампанское, он понял, что непросто осуществить эту встречу на её территории. И причиной тому является то, что недавно к ней переехала внучка из России. Казалось бы, что тут особенного. Но, видимо, есть сложности быта. Неплохо было бы им познакомиться немного раньше, когда у неё ещё не было внуков, а, может быть, и дочек. Он ведь в душе видит себя только рядом с молодой особой. С такой, как Наталия. Не старше лет тридцати. В расцвете сил. Чтобы она хоть на 10 процентов соответствовала его потребностям в вопросе любви. Ну что ж. Муж её, как он узнал от неё же, уже умер. А у него умерла жена. Наталия пока недосягаема в реальном варианте. А в виртуальном она не перестанет быть с ним ни при каких обстоятельствах. Но оказалось, что внучке её тридцать пять лет. А бабушка совсем и не бабушка, а прабабушка. И с ней теперь живёт ещё и правнук, мальчик одиннадцати лет. И знакомство с прабабушкой рисует в его воображении образ внучки, с которой он бы разделил свои симпатии и к её бабушке, и к ней самой, если бы внучка эта оказалась ему желанной, и наоборот, и он бы оказался тоже желанным ей. И если бы это случилось, то не исключено, что и бабушка была бы за такой союз, увидев его воочию. А он не против и их обеих. Как у Гоголя. Только там мама и дочка, а тут прабабушка и её внучка, очарованные поэтом, не имеющим возраста и по статусу и по самоощущению. Вернее, не вообще не имеющего возраста, а имеющего возраст, в котором есть всё: и желания, и страсть, и возможности, включая сюда и материальные. Прабабушка тоже, чувствуется, не теряла времени даром. И была, да и остаётся, видимо, личностью. В прошлом она хирург. И место, где она живёт с момента строительства проспекта Сталина после войны, говорит о том, что муж её был, как минимум, генералом КГБ, или большим работником культуры, или архитектором, наконец, строившим, может быть, и этот проспект. Кем был её муж в самом деле, он у неё не спрашивал. Но сказал ей, что выйти замуж она могла тогда за своего избранника в возрасте не моложе восемнадцати лет. А с того времени, когда эти дома заселялись, прошло почти шестьдесят лет. Вот и выходит, что ей теперь не менее семидесяти пяти. А ему семьдесят три. Что им делать вместе? Только вести интеллектуальные беседы. И они ему не противопоказаны, конечно, а наоборот. Да и она, при всём при том, пишет сама стихи. И читала их ему по телефону. Вдобавок к телефонным разговорам ему нужно в среднем два раза в сутки. А внучка её без мужа и в таком возрасте, когда уже на многое надеяться не приходится. И здесь его фантазия ему рисует любовный треугольник. Правда, боится он больше всего того, что внучка ему может показаться охладевшей к мужчинам, и отдающей уже всю себя сыну, надеясь, что вот он-то и наверстает упущенное ею. Ну что ж. Он договорился с прабабушкой о том, что она ему в ближайшее время позвонит, и они для начала встретятся на нейтральной территории. Посидят, может быть, в кафе, которое находится в их же доме, прямо под их квартирой. Он бывал в своё время в этом кафе много раз. Кафе это когда-то было самым престижным местом в городе для встреч молодых людей. А вернее, для встреч юношей и девушек. Да и вообще, весь этот район был и остаётся престижным. И если продать их квартиру там, то в обычном спальном районе за эти деньги можно купить квартиру вдвое большую.

Звонила Марина Александровна. Читала свои стихи. Поздравляла с Рождеством. Желала всего хорошего. И здоровья, и удачи, и достатка, и исполнения всех его желаний. Всё это у него есть. И он ей так и сказал. Беседа постепенно перешла в беседу ради беседы. Интеллигентность превалировала над чувством. Знание литературы помогало вести каждому свою роль на довольно приличном уровне. Но чувствовалось, что с её стороны хотелось просто общения с человеком равным по уму, а с его стороны всё больше и больше становилось ему ясно, что никакие варианты не заменят Наталию и его чувства к ней. И это хорошо, подумал он. И всё хорошо. И то хорошо, что Наташа слышит эту его беседу и догадывается, что он разговаривает с женщиной. А с какой, она не знает, так как когда она спросила его об этом как-то мельком, невзначай, он ей ответил очень уклончиво. И вот она с Эвачкой теперь уходят в гости к её подруге Ольге. Ольга заходила днём и пригласила их к себе в гости. Владик не пошёл. Он пригласил домой Павлика. И они сейчас сидят у компьютера. А наш герой почти решил, что никакой книги он больше сочинять не будет. А будет он каждый день в форме дневника записывать всё то, что сочтёт значительным за прошедший день. И в каждом дне, конечно, есть что-то такое. И так будет до тех пор, пока с ним Наталия и её дети живут под одной крышей.
Ну что ж. Вот и всё.
Счастья нам всем! С Рождеством!

Наступил следующий день после рождества. Писать не о чём. Хотя день этот и наполнен чарами, заполняющими его душу. Во сне он придумал объявление. Вот оно:

О Б Ъ В Л Е Н И Е.

Ищу любовницу. Желательно из нашего подъезда. Материальной выгоды пусть не ждёт.
Звонить по телефону: 2-13-34-53.

Когда придумывал объявление, был немного зол. Но на кого ему злиться! А вот теперь, когда он пишет эти строки, Наталья с Эвой собираются идти в поликлинику, чтобы взять там справку, оправдывающую её, Эву, за её отсутствие в садике в течение десяти дней, пока у Владика были каникулы, и она вместе с ним отдыхала у бабушки в деревне. И играла там с ним целыми днями на компьютере, и просто придумывала всякие игры. Иногда они с мамой там все трое ходили к кому-нибудь в гости, где тоже есть дети их возраста. В
других случаях к ним приходили их сверстники. И всем было весело. Взрослые в это время обычно выпивали. Тем более что пьянство в эти дни возведено в официальное мероприятие.
И вот, уходя в поликлинику, Наталья сообщила ему, куда они идут. И всё то, что она говорила, для него было не столь важным. Важно было то, что скрывалось за этими словами. А за словами он чувствовал уважение, которое он безошибочно чувствует, когда оно есть. И не нужно рассуждать о причинах этого уважения. Причины, конечно, существуют всегда. Но это долгий разговор. И тут он неуместен. И можно даже сказать, тут не нужен разбор полёта, как выражаются авиаторы. Но её внутренний порыв, или даже не порыв, а её внутреннее состояние, говорило его душе так много, что он ответил ей таким же встречным состоянием. А оно всегда с ним. Если не сказать более того. Оно у него обнажено настолько, что обжигает сердце, а порой и щёки.
В своё время она очень больно обожглась на его сыне. И это мешает ей быть и с ним такой, какою он бы хотел её видеть. Потому что даже она умом понимает, что он перед ней ни в чём не виноват. Если не сказать тут, что он не только не виноват перед ней, но и довольно успешно зализывает её раны. И это она тоже бесконечно ценит. И благодарна ему за это всей душой. Но в остальном она, как ему кажется, на перепутье. К тому ж, эти проклятые условности. Ведь жить им приходится не в чистом поле, а среди людей. И не на необитаемом острове. И, может быть, её удерживает ещё и то, что если она уступит его чувству, и позволит в своём сердце поселиться его сердцу, то его дети могут подумать, что она это сделала из материальной выгоды. Но, во-первых, ни Глеб, ни Алиса так не подумают, и, во-вторых, она и сама знает, что всё это чушь. Её подруги, и даже родители, понимают (к сожалению, ошибочно понимают, но всё-таки понимают), что без постели тут не обошлось. Так в чём же дело? А дело ещё (и это, видимо, главное) в её детях, у которых есть отец. И он, их отец, его сын. И менять эту связь на другую ей кажется, по крайней мере, преждевременным. Но она ошибается. Она не видит, вернее, пока не позволяет себе видеть, сколь это своевременно. И, к сожалению, она не понимает, что ничего на этом свете не делается без воли Господа Бога. И если там решили, то долго сопротивляться бесполезно. А что это не проделки дьявола, так это и слепому видно. Развратом тут и не пахнет. Всё держится на любви и уважении друг к другу. И на любви к её детям. И ещё он хочет, чтобы она ему родила мальчика. И даже за столом в рождественский вечер он предложил такой тост. Он предложил выпить за то, чтоб ему его любимая женщина родила сына. И он сказал, что он его воспитает и поставит на ноги. И это никого не удивило. И никто не счёл его слова бредом выпившего старичка. Все, кто были за столом, а там была Наталия и её две давние подруги, восприняли его слова со всей серьёзностью. И это действительно было так. Далее, танцуя с Натальиной подругой Оксаной, он невольно, а немного и не невольно, вызвал у неё некоторую ревность. А дело в том, что он перед этим дал ей повод подумать, что он за ней ухаживает. А так как она тоже была достаточно нетрезвой, то она, конечно, поверила в то, что его очаровала собой, и сочла себя в праве ревновать его к Наталии. Хотя, может быть, она до конца сама и не понимала, что ревнует его именно к ней. Но это было так. Он в этом был уверен. Обстановка в их доме рождала у неё некоторую зависть. Кроме того, в её словах звучали пренебрежительные нотки в адрес её супруга, по отношению к которому она выражалась так, как выражаться неприлично вообще, если ты понимаешь что этим, прежде всего, оскорбляешь себя. А потом и, бегающего тут и весело играющего с Эвелинкой и Владиком, своего сына, который слышит всё это, и должен как-то воспринимать твои слова по отношению к человеку, который, по существу, заменяет ему отца. Это, прежде всего, непедагогично, и говорит об отсутствии подлинной культуры. Хотя работает она на поприще искусства. Она преподаёт народное творчество, окончив институт культуры.
И всё-таки она нашему герою достаточно понравилась. И не знал он, волнует ли это Наталию или нет. И тут он с ней завёл довольно опасный флирт, переходящий в сцену в самом сексуальном смысле этого слова.
Когда он на глазах у всех, танцуя с ней, обнимает её так, как это только возможно в определённом случае, и нежно целует её в уста, и жмёт её маленькую, но плотную грудь, и она ничему этому не сопротивляется, и только, когда он в разговоре с нею далее хвастается тем, что он написал трёхтомник прозы, и посвятил его Наталии, и назвал его «Сагой о Наталии» (и он показывает ей этот трёхтомник), то она преображается и превращается в следователя и прокурора одновременно. И начинает требовать от него отчёта, брал ли он разрешение у Наталии на помещение её прекрасной фотографии на обложке этого издания. Она как бы на правах верной подруги печётся о её достоинстве и чести. Спор их завершается тем, что он на тормозах спускает этот накал полупьяных страстей, и в меру своей тактичности ищет с ней примирение. Но замечает тут он, что для неё это всё не аргументы. Да и вообще она, так ему кажется в эти минуты, не способна реагировать на такие понятия, как культура или воспитание. И всё-таки она ему нравится и как женщина с характером, и как далеко не бесталанный человек. А совсем даже наоборот. Очень одарённая и импульсивная личность. А больше всего он не любит пассивных людей. Но бывают, правда, люди просто сдержанные внешне. И таковой была его супруга. И ему это за долгие годы прилично надоело. И вот, танцуя с Оксаной, он буквально чувствует, как у него течёт с конца.

Потом она вынуждена была уехать домой, так как время было уже позднее, а добираться до дома ей далеко. И, тем более, она была с ребёнком. Но Наталия вызвала такси и, расплатившись заранее с таксистом, указала ему её адрес, и попросила доставить её с сыном целой и невредимой. И таксист обещал это сделать.
На дорогу он ей, и её сыну, положил в карманы немало шоколадных конфет, которых у них в доме в это время было в изобилии. Им их надарили на Новый год близкие им люди. А Оксана ещё за столом говорила, что больше всего на свете любит шоколадные конфеты.
И после этого он, как обычно, ушёл в ванную, и получил там неимоверное наслаждение, но уже не с Наталией, а с её ближайшей подругой по учёбе в институте культуры, с Оксаной. И с тех пор, вот уже на протяжении нескольких дней, он никак не может забыть того, как он обнимал её, и сжимал её талию, и робко, почти случайно, целовал её в губы, и в это время левой рукой сжимал её правую грудь. И это было ещё и потому мило, что до его ушей в это время доносился площадной мат, которым она пересыпала свою достаточно литературную речь. И он, как литератор, заметил это ей вслух. И это действительно было так. Она без всякого напряжения, легко и талантливо рисовала любые сцены, и при том давала персонажам такие точные и, он бы даже сказал, исчерпывающие характеристики, что образ описываемого человека перед слушателем представал в полном масштабе со всеми его врождёнными и приобретёнными свойствами. И в это же время он чувствовал холодок, пробегающей по его ноге струйки, выходящей из его сочащегося члена. Это была особая смазка, обычно предшествующая факту извержения. И это было так прекрасно! И тут, в ванной, он уже ощущает её рядом с собой при тусклом свете, как наяву. Оксану. И держит в руках её тонкую талию. И там, внизу (и он в этом уверен), ещё есть одна штучка. И она, эта штучка, как мышиный глазок, как выражался в своё время его друг детства лет шестьдесят тому назад, когда рассказывал ему о своих похождениях в области человеческих отношений. И таким образом охарактеризовывал женщину, или девушку, с которой он в это время встречался. Тогда ещё не было изящных форм характеристик женской красоты в их речи. Или, можно сказать, уже не было в связи с войной, что и лишила их, детей и подростков, не только родителей, но и воспитания, особенно в области культуры речи. И воровской жаргон был основным языком поколения, к которому относится и он, наш герой, что до сих пор не потерял качеств, которыми обладал почти шестьдесят лет тому назад.
Ему кажется, что если бы он был волшебником, он бы окружил себя женскими грудями, и целовал бы их, потискивая и гладя, лаская и нежа двадцать четыре часа в сутки. Он бы купался в них, как в озере. И спал бы в них, как спят в перинах, или на водном матрасе, который переливается под вами при малейшем движении вашего тела. Ничто он не любит так, как он любит женскую грудь. С её помощью он способен в течение одной-двух секунд узнать всё о женщине, которой принадлежит эта грудь. И вот тут, в изобилии грудей он обошёлся бы без самой женщины. Ему достаточно было бы их, пары этих живых существ, украшающих женщину спереди. Но только в том случае, если они у неё есть, эти груди, и в достаточной мере имеют и вес, и объём, и взволнованность.
Женская грудь  -  это то, с чем знакомится человек ещё тогда, когда он только родился и
присосался к материнской груди.
А в женщине, которая позволила мужчине взять свой сосок в губы, уже не остаётся ни одного места на теле, которое ей тут же не хотелось бы отдать ему, если она, конечно, женщина, а не бесчувственное полено. Такие тоже встречаются, но, по его мнению, очень редко. Потому-то некоторые из них так резко запрещают взять себя за грудь, потому что не ручаются в таком случае за себя. Бывают и исключения. Когда женщина просто утомлена. Но это уже совсем другое дело. Тут ей нужно дать отдохнуть. A здесь речь идёт о нормальной, здоровой и не переутомлённой женщине. И не надо на неё смотреть масляным взглядом. Ей нужна не демонстрация ваших желаний. Ей нужно самой почувствовать свои желания, и почувствовать желание отдаться вам. А не будь так, и вы не получили бы удовольствия с ней. Надо только приблизиться к женщине, обнять её, прижаться всеми возможными местами к её телу и, потискивая как можно легче её грудь, говорить ей о любви. И она будет вас слушать сколь угодно долго. Столько, сколько хватит в вас терпения не броситься её раздевать. И если это произойдёт раньше, чем она потеряет власть над собой, ваша затея может сорваться. И как бы вам не было трудно, не спешите свою руку опустить вниз. Дождитесь того момента когда, пусть даже за счёт неимоверных усилий, она сама опустит свои руки вниз, перестав робко отнимать вашу руку от своей груди. И только тогда возьмите её руку в свою и приблизьте к тому месту, из-за которого и разгорелся весь этот сыр-бор. И будьте счастливы. И тут уже ни вы и ни она не будете нуждаться в каких бы то ни было инструкциях. И дай Бог
вам быть с ней и долго, и до бесстыдства откровенным. Но и, насытившись до изнеможения, не забывайте держать в губах хотя бы один её сосок. Пусть даже в бесчувственных уже губах. Это так приятно женщине и до, и после...
Счастья вам!

Как хочется коснуться груди Наталии! Сегодня их общение было фантастически доверительным. Ему кажется теперь, что это был сон. Но если раньше он во сне мог увидеть то, о чём он мечтал наяву, то теперь он наяву видит сон, желанный и исполнимый сон. И это его страшно пугает. Он боится, что он вдруг проснётся и всё пропадёт. Она же сегодня первый день не ушла на работу. И провела весь день с ними. С ним и детьми. И когда она спекла пиццу, и несла ему только показать её, чтобы он увидел, что у неё вышло, она была настолько неспокойна, что уронила одну из тарелок, и «кулебяка» эта упала и рассыпалась прямо на пороге его комнаты, в которой он в это время, как обычно, сидел в креслах и читал Веноцианию, работая над ней вот уже в двадцатый или в сто двадцатый раз. И уже, как всегда, в последний. И это падение «кулебяки» не породило в ней ни гнева, ни злости, ни смеха, ни расстройства. Оно не смогло изменить её нежную настроенность. И её умные добрые и бесконечно красивые глаза пленяли его невыразимой притягательностью. Но не в том смысле, что хотелось ему ею обладать тут же, а в том, что он чувствовал себя существом более высокого порядка, чем просто человек. Он чувствовал себя творением Божьим.
Больше тут сравнить ни с чем нельзя то: и как, и кем он себя чувствовал. Любое сравнение говорило бы о том, что что-то подобное уже было с ним или с другим человеком. Но он был уверен и в том, что ничего подобного по своей гармонической ясности и простоте, и, вместе с тем, по божественной силе радости ни с кем не было и никогда не могло быть. И вот поэтому он и верит, и боится, что это сон. И даже не сон. А просто его болезненное воображение рисует ему что-то такое, чего никогда не может быть в природе. Но это то, о чём он всегда мечтал. И без чего он просто не видит никакого смысла в самой жизни.
И вот он сидит сейчас и печатает эти строки. А она спит в другой комнате вместе с детьми. И он чувствует за собой право быть с ними там, как равный. Как спят с ней они, её дети, и его внуки. И он уже начал привыкать к тому, что он навсегда завоевал сердца Эвачки и Владика. А сегодня в первый раз он приблизился и к ней, или она сделала первый шаг в его сторону. Тут будет правильнее сказать, что он сегодня приблизился к тому, о чём он мечтал уже целый год. И хоть она божественно прекрасна, если не сказать больше, и сексуальная близость с ней это самое святое, что может быть в данном случае, но она, эта близость, всегда меньше той дружбы, которую он ставит выше любви. Это так называемая дружба-любовь. И у него дважды была она в прошлом. В одном случае эта дружба некоторое время сопровождалась и постелью, которая ничуть не обедняла саму дружбу. В другом же случае она и постелью не сопровождалась, но была таковой.
Нет, сегодня он счастлив. Счастлив как… И опять же тут никакое сравнение не уместно. Его счастье и не бурное, и не ликующее, и не чувственное. Оно гордое. Это счастье двух сердец, понявших, наконец, что они, по сути, одно целое, как незапятнанная душа. А у души, как известно, нет ни пола, ни возраста. И он ей отдал свою душу давно. И после больших сомнений её душа приняла, наконец, единственно верное решение и пошла его душе навстречу.

Он просто не может от внутреннего переполнения сидеть и смотреть телевизионную передачу. Ему хорошо. В квартире и тепло, и прохладно, и слышны голоса и Эвачки, и Владика. И порой негромкий бархатный голос Наталии звучит мягко и одновременно напряжённо, а иногда и срывается взрывом чувств. Нет, не раздражением, а той переполненностью ощущения идущего момента, как и у него теперь. И он не может себя удержать от желания хоть на бумаге (а в данном случае на компьютере) передать это великое чувство. Ощущение того (о, ужас!), что когда-то пройдёт… Неужели оно когда-то пройдёт?.. Пройдёт невозвратно. Но так ему теперь хорошо, что тут же на всё это накладывается и всё хорошее, что было у него и в прошлом. Воспоминания детства. Нет, даже не детства, а ощущение того момента из детства, когда мама ему совсем, видимо, грудному ребёнку читала стихи, которые он тогда не понимал. Да и не мог он их понять, так как он, по существу, не знал значения почти каждого слова из того совершенно простого и гениального стихотворения. Но это звучало так завораживающе в устах матери, что чувство, возникавшее в этот момент, он может сравнить только с тем чувством, которое сейчас переполняет его душу, когда он уже так много знает. И ему опять кажется, что он ничего не знает вообще. И с чистым сердцем погружается он в совершенно непознанный ещё им мир.
Вот эти стихи:

Ада, Ада, что ты рада?
Что ты с куколкой пришла?
Выпей чашку шоколада,
Съешь кусочек пирога.

Ни куколки, ни пирога, ни, тем более, чашечки шоколада он тогда ещё не знал. Времена были тяжёлые. Был голод. Умирали миллионы. И он выжил только потому, что отец его был по существу министром. И они на всю семью получали ежедневно в закрытой столовой обеды из трёх блюд. И божественно вкусный суп, и свежий ржаной хлеб, и полусладкий чай.
И вот он слышит их голоса. Дверь в их комнату приоткрыта. И там лежит Наталия на не разложенном диване головой к нему. Её он по существу не видит. Он видит только её волосы. И она разговаривает с Эвой. Потом Эва рассказывает ей, что сегодня у них был урок танцев. Она ходит в садике в платный танцевальный кружок. И тут Эва показывает маме классические позиции ног: первую, шестую, третью и вторую. Пятой и четвёртой она ещё не знает. Видимо, их они пока не проходили. Потом она показывает кусочек танца, который они разучивали сегодня. А Наталия изредка берёт одну чипсу, что он сделал сам, порезав на тонкие ломтики картошку, и поджарив её в растительном масле на сковороде. Потратив на это полбутылки масла. И потом, посыпав их солью, он сложил всё это в большую тарелку. Чипсы он предлагал и Владику. Но Владик отказался. И когда пришла из садика Эва, приведённая оттуда Владиком по просьбе мамы, то он предложил их и ей. И она взяла тарелку и понесла её в их комнату. Там она её поставила на пол около мамы. И он, наблюдая всё это через полуоткрытую дверь, радуется теперь и тому, что мама берёт из этой тарелки одну, а потом и другую чипсу и, указывая что-то Владику, выполняющему математику, кладёт их в рот. И ему это приносит неимоверную радость. Таким образом он сливается с ней, с любимой женщиной и матерью его внуков, во что-то единое.

Когда иногда по телевизору льётся настоящая музыка из передачи с названием
«Оркестровая яма», его грудь переполняется чёрт знает чем. Но таким прекрасным, что начинаешь не только замирать во власти этого чувства, но и начинаешь понимать, что во Вселенной всё это есть в бесконечном разнообразии. И только надо научиться брать его оттуда. Или, как говорят, извлекать смычком из струны. Струна же, подчиняясь руке исполнителя, рождает только то, что может извлечь оттуда этот конкретный человек, как личность. И никакая приобретённая техника не улучшает того, что извлекает душа, или не извлекает. И только музыка может ублажить душу. Ничто иное на это не способно. Кроме, правда, поступка. И ещё Волочкова в танце может сказать почти всё, что может передать струна. Но и Волочкова это не сделает без музыки.

Кожа его рук испещрена огромным количеством мелких морщин. Особенно при резком боковом освещении это становится непростительно заметным. Хотя лицо его, когда он мягко улыбается, кажется молодым для его возраста, и не содержит в себе никаких морщин, и даже складок, кроме как небольшого количества штрихов вокруг глаз, если улыбка его по какой-то причине в этот момент несдержанна настолько, что глаза его начинают светиться неподражаемым светом, в котором можно заметить и иронию, и сарказм, но главное в них  -  искренность.
А сейчас он, видимо, заболел. Он с болезненным усилием заставил себя сесть к компьютеру, чтобы именно это и запечатлеть в своей книге. Болеет он редко. На этот раз, видимо, вирус. А с ним почти никакой организм не справляется безболезненно. И вот его ломит. В голове некоторая неприятная тяжесть. Будто стучит колокол, и что-то постоянно там гудит. И в висках сжатие. Но он не забывает, как он счастлив! И теперь он подумал ещё и о том, что, если ему придётся умирать, испытывая нестерпимую боль, сможет ли он, как его жена Лариса, быть настолько сильным и мужественным, чтобы стонать только тогда, когда сознание его уже не может контролировать его волю. Видимо, не сможет. Он не столь сильный, какою была она. И она мать. А возле неё всё это время, когда она умирала, была её любимая дочь, Алиса. И у постели умирающей матери, до последнего её вздоха она надеялась на чудо. И даже когда дыхания не стало совсем, она ещё почти час не выпускала маму из рук. А потом не принимала ни воды, ни пищи ещё несколько дней, хотя она и до этого уже двое суток их не принимала.

Ну вот, хотел рассказать о том, что его огорчают кисти рук похожих на руки колхозницы, проработавшей шестьдесят лет полеводом, а закончил свою мысль вечной темой  -  смертью.
Нет, конечно, вирус пройдёт, и он ещё долго будет радовать себя и других здоровьем. И, даст Бог, будут здоровыми самые близкие ему люди тоже.

Прошли сутки. Грипп отступил. Ему намного легче, чем вчера. Ночью ещё было тяжело. Но к утру, и потом днём, он стал себя чувствовать почти здоровым.

Эвачка опять дома. В садик не пошла. Проспала. Мама её ушла по делам. Недавно позвонила. Говорила с ней по телефону ласково и спрашивала, давно ли она проснулась и покушала ли. И чем занимается. И Эва ей рассказала, что приготовила им с Владиком сюрприз. Приготовила ужин. А ужин этот состоит из положенного красиво на тарелку зефира и порезанных кусочков банана. Мама ей по телефону предложила поесть сухой колбаски. И она согласилась. И вот она пришла к нему, и попросила его порезать колбаску на тонкие
ломтики.
Ходит она всё утро, а уже первый час дня, абсолютно раздетой. На его предложение одеться она не реагирует. Мама же не любит, когда Эва ходит раздетой. В ней она видит будущую женщину. И считает, что в доме есть мужчина. А от них, от мужчин, можно ожидать чего угодно. И женщина, особенно мать, имеющая дочь, думает об этом постоянно. И всё-таки это не мешает им, женщинам, делать всё, чтобы вызывать в мужчинах влечение к ним. Уж как только не изощряются они в этом вопросе! И чего они только не делают. Дошло до того, что стоит, например, посмотреть на женщину с вожделением, и можно попасть в тюрьму за сексуальные домогательства. Так что же это получается? Женщина что ли только имеет право на мужчину? И как быть с ухаживанием? Ведь на земле каждый год рождаются миллионы. И всё это случается потому, что мужчина не только смотрит на женщину с вожделением, но и домогается её, а не наоборот. А та, которая подаёт в суд на мужчину за то, что она ему нравится, могла бы и не приводить себя в такой вид, когда нормальный мужчина иначе и не может себя ощущать. Или она это делает только для того, чтобы заполучить мужчину, который понравится ей? Так как узнать, понравишься ли ты ей или нет, если ты мужчина и не проявляешь к женщине никакого интереса? Глупый закон. Мужчине, который в женщине, прежде всего, видит женщину, а потом коллегу, например, по работе, премию надо давать, а не сажать его за это в тюрьму. Миллионы прекрасных женщин ежедневно делают всё возможное и невозможное для того, чтобы нравиться мужчинам на улице и на работе. И ни одна из них не идёт на работу без макияжа. А потом, придя домой, для мужа, перед тем как лечь в постель, стирает всё с лица, и снимает с себя всё, что она надевала на для посторонних мужчин и ни для кого больше. Хотя большинство из женщин этого уже и не замечают. И думают, что они одеваются только для тепла и приличия. А, в самом деле, всё наоборот. Уже нет тех мест на женщине, которыми бы она не стремилась возбудить постороннего мужчину. То она откроет всю свою грудь. То откроет прекрасный девичий пупок. То откроет самую красивую часть спины. То так укоротит юбку, что не только преступные взгляды чувствует на себе, а даже является причиной дорожных происшествий со смертельными исходами. И всем мужчинам в таких условиях остаётся только перестать вообще быть мужчинами. Или идти в тюрьму заранее, до того как женщина добьётся этого через суд. Или погибать, врезаясь капотом своего автомобиля в столб, но оставаться всё же мужчинами, не смотря ни на какие козни миллионов женщин, которые, в конце концов, как и мужчины, хотят одного и того же. Любви и внимания.
Иначе мир перестал бы существовать.

Владик собирается делать уроки. Это собирательство сопровождается такими муками, что просто жалко на него смотреть. Так ему тяжело отвлечься от вечного праздника игры на компьютере, что хоть ты сам садись и делай за него уроки. Стоит только ему почувствовать, что больше тянуть с этим нельзя, вернее, не позволят этого сделать, как он сразу идёт в туалет. А после туалета ему долго надо рассказывать дедушке, какие уроки ему задавали, а какие не задавали. И потом он начнёт говорить, что когда он сделает уроки, он позвонит маме и спросит у неё разрешение пригласить к ним Павлика, чтобы поиграть с ним часок-другой на компьютере. Мама вчера купила им две новые игры. Далее наступает неотвратимое занятие: выполнение уроков. И тут он сразу чувствует, как он устал. И у него просто слипаются глаза после прочтения одного лишь абзаца. И он растягивается на кресле так, что ноги его занимают полкомнаты, а голова каким-то чудом ещё находится в кресле. Мучаясь, он читает текст, который был задан ему, чтобы они его прочитали так, как его прочитал бы диктор прежнего телевидения. Голос его то повышается до неимоверной высоты, то проваливается куда-то так глубоко, что снова вытащить его оттуда можно только окриком. Но стоит только зазвонить телефону, или пусть раздастся звонок в дверь, как Владик со скоростью света и с возгласом «Я открою!», или «Я сниму!» окажется в нужном месте. Энергия движения у него феноменальная. Но и такова же энергия покоя. Конечно, втянувшись в урок, он его выполнит, и не плохо выполнит, но всё время он напряжён, и ждёт окончания этой муки и перехода в своё нормальное состояние, в состояние свободы. И это, видимо, правильно. Не только дети, но и взрослые тоже ничего другого не признают. И отсюда все эти революции и бунты. Вот и сейчас он придумал ещё одно, чтобы не делать урок. Посидев две-три минуты над тетрадью, он сказал, что ему надо почистить зуб. До этого, сидя три часа за компьютером, ему и в голову не пришло бы чистить зуб. Теперь же он с такой радостью сообщает дедушке, что у него в зубе дырка, что хоть дедушка ему ничего и не говорит, он сам чувствует, что это не может продолжаться без конца, и уроки всё равно придётся делать. Но тянуть он будет как можно дольше. И обязательно доведёт дело до скандала. И ему это просто необходимо, хотя он, видимо, сам того и не понимает. Своей воли у него нет. И вот сейчас он говорит дедушке из другой комнаты, что он только уберёт подушку. Хотя дедушка печатает на компьютере и ничего ему не говорит, и его не видит.
Прошло минут сорок, как он начал делать уроки. И за это время их можно было уже и сделать. Их сегодня только два. А он, по существу, так ещё и не приступил ни к одному. Придётся всё-таки принимать более жёсткие
меры.

Пришли Наталия и Денис в хорошем настроении. Наталия принесла массу вкусных вещей. Взяла в кухонном шкафчике гречневую крупу и стала варить кашу. А он незадолго до этого, до их прихода, хотел сходить в магазин и купить сливочного масла, батон и несколько сырков в шоколаде. Последнее по просьбе Эвачки. Но мама купила всё. В том числе и сырки. И сосиски, и ливерную колбасу. И сказала, что ливерную колбасу она купила, прежде всего, для него, так как она помнит, что он её любит. И это сообщение было неимоверно ему приятно. Что может быть лучше для влюблённого, чем когда женщина, которую ты любишь, помнит о твоих пристрастиях и вкусах. Тем более, если эта женщина почти на сорок пять лет моложе тебя. Всё это прекрасно.

Она накормила Дениса частично. Потом подоспела гречневая каша, и Денис наелся окончательно. Кашу любят почти все. Были и сосиски. Вскоре Денис ушёл. Н дверь в их комнату осталась открытой. Дети у компьютера. Эвачка его попросила напоить её водой из крана. Сама она ещё не достаёт до выключателя. И до крана тоже. И она боится заходить на кухню в темноте. И когда он её напоил, он отметил в своей душе то, чего, может быть, и не было в ней. Но он был уверен, что душа его переполнена счастьем. Дверь в их комнату продолжала оставаться открытой. А чаще Наталия её закрывает. И тогда в нём торжествует уныние, и ему кажется, что его предали. И обида от этого такая, какой она бывает у очень чувствительного человека, или у ребёнка, который подумал, что его не любят самые дорогие ему люди. Пусть даже и ошибочно подумал. А сейчас, когда дверь открыта, он, уходя в свою комнату, видит ножки Наталии. Она сидит на диване и смотрит телевизор, И он это склонен принимать за доверительный жест с её стороны по отношению к нему. Это  -  это то, что она не закрыла дверь после того, как ушёл Денис. Хотя она, может быть, и не всегда замечает, когда дверь закрыта, а когда нет. А если и замечает, то не потому она её закрывает, чтобы что-нибудь подчеркнуть, а потому что она, прежде всего, женщина. И ей надо и переодеться, и, вообще, она только тогда и может себя чувствовать свободно, когда ей не надо следить за тем, как она сидит, и какую приняла позу на диване. И, значит, полноценно может отдохнуть и душой, и телом. Но когда он не удержался и всё таки заглянул туда поглубже в комнату, он увидел, что Наталия не смотрит телевизор, а спит. Она заснула. И тут он в течение нескольких секунд рассматривал её спокойное лицо столь дорогое ему, что с трудом оторвал от него свой взгляд и вышел в прихожую. Эвачка и Владик в это время были в глубине комнаты к нему спиной и играли на компьютере. И он, совсем успокоившись, сел к своему компьютеру в своей комнате и стал вчерне описывать всё то, что он видел, и то, как это всё отозвалось в его душе и в его мыслях.

Наташа, отходя ко сну, предварительно погасив свет в большой прихожей, заглянула в его комнату через открытую дверь и сказала ему: «Спокойной ночи, Марк Давидович!» И он ей ответил: «Спокойной ночи, Наташенька».

А этому предшествовало одно печальное
событие.
Когда он был в туалете, зазвонил телефон. И Владик, как обычно, первый бросился к одному из двух аппаратов. К тому, что стоит в прихожей. И снял трубку. На том конце провода был папа. А он ведь час, или полтора часа тому назад, ушёл отсюда. Владик сказал маме, что звонит папа и просит её снять трубку. И мама сняла трубку со второго аппарата, который стоит в их комнате на столе у компьютера. А он, наш герой, находясь в туалете, из слов Владика в разговоре с мамой, после того как мама поговорила с папой, понял, что умерла Вероника. И Владик спросил у мамы, кто это такая. И мама сказала ему, что он её не знает. Ещё он спросил у неё, почему она плачет. И она ему ничего на это не ответила. А наш герой слышал из туалета, как кто-то из них, или Владик, или Наталья, назвал мужское имя Вадим. И тогда он окончательно понял, что умерла, наверное, жена Вадима Вероника. А Вадим, Руслан и Денис, это друзья детства. И он вспомнил, как к ним в дом, когда он ещё был неприлично молод, Денис приводил двух малышей, будучи старше их на большой период своей небольшой жизни. И вместе с ними на полу, а порой и на ковре, из металлолома, принесённого ими со свалки, строил всевозможные механизмы, скручивая и раскручивая смазанные машинным маслом куски каких-нибудь металлических деталей, вышедших из строя и выброшенных на свалку. Вот это и были те два малыша, его многолетние и единственные настоящие друзья: Вадим и Руслан. Потом они некоторое время дружили семьями. Но это всё проходило в стороне от нашего героя, так как, когда все они выросли и стали взрослыми людьми, они стали усиленно стремиться жить без опеки родителей, и некоторое время даже преуспевали в коммерции. У Дениса в какой-то момент коммерция дала сбой. И тогда дружба их приняла совершенно унизительный для Дениса характер. Друзья его, по существу те, кого он бескорыстно опекал и учил многому, когда они были ещё детьми, а он был вдвое старше их, теперь стали смотреть на него свысока. И вместо сочувствия и помощи, по существу, поставили его в унизительное положение, заставив возить их пьяных по ****ям на его машине за еду и бензин, который они ему покупали, а он его тратил на них же. И это ему, нашему герою, рассказывала Наталия тогда, как только переехала сюда. С того времени прошло уже около года. И вот теперь, когда и Денис уже несколько воспрянул после основной беды (а была ещё и операция на черепе); так вот, теперь он сообщает им, что умерла Вероника, супруга Вадима, супруга одного из его друзей. И ему, нашему герою, обладающему, как однажды сказала ему в минуту откровения Наталия, чертами и ангела, и беса, пришла, может быть, преступная мысль. Особенно такая мысль считается преступной, если она приходит в такой вот момент, когда у человека горе. Ему же показалось, что эта кара божья за непорядочность и предательство в дружбе.
А Владик продолжал спрашивать у мамы, почему она плачет. И когда наш герой вышел из туалета, он увидел из прихожей через открытую дверь, что Наталия вынимает фотоальбом из серванта и показывает Владику фотографии, где снята и Вероника.
И вот теперь, когда она пожелала ему спокойной ночи, хотя для этого вроде бы и не было особой необходимости в силу того, что ей нужно было ещё уложить детей, чтобы они утром встали вовремя и не опоздали в школу и в садик. Так вот, в силу всего этого не каждый будет помнить о том, что в соседней комнате сидит человек со столь нетрадиционным взглядом на семью и брак, и очень жаждет, совсем и не из авантюрных соображений, соединиться с ней и душой, и телом. И хочет ещё иметь от неё ребёнка. А, может быть, и венчаться в церкви. Ведь говорят, что браки свершаются на небесах.

Прошло ещё часа два. Все спят. Наступил
старый Новый год.

Сегодня первый день Нового года. Две тысячи пятого. Но по старому стилю. Ночь для него прошла неплохо. Заснул он уже под утро. Разбирался с Венецианией. Были сны. Но он их не помнит. Потом уже, проснувшись часов в двенадцать дня и читая всё ту же Веноцианию, он вспомнил, что во сне он видел свою дочь Алису. А накануне он о ней думал. Где она? И как она там? Опустилась ли ещё ниже или поднялась в своих же глазах? И вот он будто бы где-то на окраине провинциального города и понимает, что он тут по случаю обмена его городской квартиры на более обширную и большую по количеству комнат и метражу. И он уже в той квартире, в которую предположительно будет переезжать. Коридоры запутанные, но комнаты довольно уютные. Дом деревянный. И не сельский, а барачного типа. И это его не смущает. Ему нравится то, что пейзаж возле дома живописный. И там, вдали, холмы и овраги, и речка, и лес. И дорожки, ведущие к лесу, не слишком протоптаны. И это ему говорит о том, что можно будет бывать в лесу в относительном уединении. А вот в доме, в одной из прихожих, он встречает Алису. Она хороша собой. Не замучена туризмом, как в жизни. И проходит мимо него в купальнике. На теле она даже несколько похудела. Но по-прежнему с хорошей фигурой, отвечающей его вкусу. Она с ним здоровается лёгким поклоном головы. И приветствует его улыбкой. И говорит ему: «Здравствуй, папа». И проходит куда-то дальше в одну из комнат. Или в ванную, если в этом доме таковая есть. Она несёт с собой матрац. Его как-то ещё называют иначе. Кажется, тюфяк. Он довольно лёгкий, ватный. Он скручен в трубку. Держит она его подмышкой. А он радуется тому, что она и жива, и здорова. Далее происходит то, что и должно происходить там, где появляется Алиса. Все комнаты вдруг оказываются заполненными туристами. Туристы лежат на полу впритык друг к другу. Это здоровые молодые мужчины и женщины с рюкзаками и сумками. И все они повалом лежат на полах таким образом, что ему даже негде ступить ногой, чтобы пройти из одной комнаты в другую. Все они тепло одеты и готовы к любой ночной прохладе и даже к морозу. И все они смотрят на него и ждут его решения. А он тайно для них недоволен их присутствием в его новом доме. И они мгновенно исчезают, как бы выполняя его волю. И он понимает, что над всем этим стоит, как всегда, Алиса. И хоть она всего лишь красивая и неглупая молодая женщина (тут уместно сказать, что во сне она намного и тоньше и умнее, чем в жизни), но она руководит, как всегда, всем этим сборищем неугомонных любителей трудностей, выходящих обычно из уютных квартир при первой же возможности это сделать. Но в жизни они не являются тем послушным стадом, каким являются тут. И происходит это, видимо, потому, что в ней, в Алисе, они видят организатора не столь талантливого, сколь бескорыстного и никогда не преследующего какой-нибудь меркантильной цели в своих предложениях туристского характера. Да и поёт она под гитару душевней абсолютного большинства своих коллег по этому любительскому виду творчества. Так как она, в силу не очень развитого воображения, не кривит душой ни на гран при исполнении песен, а сливается с гитарой в единое целое. И забывает в этот момент, что всё это делается всё-таки для слушателей. Большинство же её коллег, в силу соответствующего воспитания, которое закладывается ещё в детстве, помнят, что в жизни важно, а что нет. И более важным для них всегда является то, что скажет по этому поводу княгиня Марья Алексеевна.

Потом он, после тяжёлого получасового привыкания к тому, что ему очень болят ступни ног, как будто он прошёл не менее ста километров без отдыха, всё-таки встаёт и идёт к компьютеру, предварительно одевшись, чтобы записать не столько сам этот сон, сколько то, что он, просыпаясь, всё утро слушал дорогие ему голоса и тишину сборов, сперва Владика, а потом и Эвелины, в школу и в садик. И ещё он слушал, как мама Эвачки на её довольно громкие вопросы отвечала так ласково и тихо, что он мог сравнить это только с тем, что он будто бы спит с нею под одной простынёй, и она не хочет потревожить его сон своим громким голосом, как это делают только в том случае, когда бесконечно любят человека. И не важно, это было так, или это была простая вежливость с её стороны. Но он был настолько счастлив, что даже в такие мгновения не ощущал той неимоверной боли в нижней части ног, которая имела, видимо, вирусное происхождение. Эта боль. И была она продолжением борьбы его организма с повсеместным и стремительным заболеванием. Потому, что другой, сколько-нибудь значительной причины для этой боли, он не видел. Правда, погода за окном была плюсовая, и по небу периодически ходили почти грозовые тучи. И иногда выходило и солнце. Но это, по его мнению, не могло быть причиной для появления в его организме такой нестерпимой боли. В детстве он болел ревматизмом. Но потом болезнь отступила. И он занялся спортом. И, кроме того, стал много танцевать.

Он наделал пельменей на две недели вперёд Владику из муки купленной в магазине и фарша, который передала Наташина мама. Она им передаёт его вместе с другими мясными продуктами, когда они убивают очередную свинью, которых они держат постоянно по три-четыре штуки одновременно после того, как корову сдали на бойню. С ней было трудновато. Оба они ещё работают. А для коровы надо летом заготавливать сено. Да и доить её нужно и днём, и вечером. И на это у них не хватает времени. И силы уже не те. И едоков дома мало. Они вдвоём. Обе дочки далеко. И у них, у Наталии и нашего героя, всегда морозильник был забит ещё и свежим творожком, из которого они часто делали сырники.
Но не беда. Денег теперь на еду хватает и тут у них в городе. Так что творожок всегда для детей и здесь купить можно. Тем более что они с некоторых пор полюбили творожки в шоколаде, которые всегда есть в продаже. Да и других вкусных вещей в продаже предостаточно. Успевай только осваивать. И благодари Бога за то, что ещё есть здоровье всё это потреблять. Да ещё и выпить нередко приходится и удаётся. И на это, слава Богу, здоровье тоже у него есть, не смотря на то, что тридцать с лишним лет тому назад он болел желтухой в особо тяжёлой форме, и, казалось бы, уже здоровым быть в дальнейшем не должен. Но случилось так, что на удивление врачам он в итоге получился совершенно, или почти совершенно, здоровым человеком. И пьёт он теперь наравне с молодыми и опытными специалистами в этой области.
А Наталии всё нет. Ушла она с подругой, когда он ещё был в постели. Владик тогда сидел за компьютером, вернувшись со школы и доев последние сваренные мамой пельмени. За раз он съедает их десять штук. Предпочитает их почти любой другой еде. Хотя они далеко не высшего качества. В них кроме соли, муки и фарша ничего нет. Правда, когда они уже готовы и вода сцежена, в них добавляется немного сливочного масла. Но это не очень улучшает их вкус. И, тем не менее, он их полюбил. И тут больше, видимо, играет роль психологический фактор, а не что-нибудь другое. Фактор самовнушения. Ест он их обычно тогда, когда смотрит телевизор. А поэтому вкусовые качества поедаемого продукта почти не имеют в это время для него значения. Еда просто незаметно для него исчезает в нём с помощью вилки. И всё.
И вот почти в половине шестого он напомнил Владику, что надо забрать из сада Эвачку. И Владик довольно долго не соглашался. Но потом всё-таки пошёл, взяв с собой длинный посох, собранный им же из более коротких пластмассовых трубок. И пошёл за Эвай так, как будто он Дед-Мороз.
А Наталии всё нет. Она ушла с подругой Наташей, выпив с ней до этого кружки по три крепкого кофе и выкурив на двоих не менее десяти сигарет. Хотя подруга её, кажется, и не курит. Или курит крайне редко и немного. Но Наталия может за полчаса выкурить полпачки. Особенно, когда она по какому-нибудь поводу волнуется. Тем более что она никогда ни одну сигарету не докуривает даже до середины.
Видимо, она сейчас у Вадима, у которого умерла жена Вероника. Или хоронят они её сегодня. Или завтра. А сегодня она, может быть, там помогает готовить жалобные блюда назавтра. Или ещё что-нибудь делает, что обычно делают друзья в таком случае. Денис, наверное, тоже там. Но от неё нет ни одного звонка. Это подозрительно. И он, наш герой, волнуется.
Жизнь такая капризная штука. Ведь Веронике той, видимо, ещё не было и тридцати лет. И он, вообще, не знает, отчего она умерла. От болезни или, может, наложила на себя руки, не найдя счастья в семейной жизни с этим идиотом, если он был таковым. Или какая-нибудь случайность лишила его любимой женщины. Всё это можно будет выяснить потом, когда Наталия вернётся. Но он этого делать не будет. Для него это совершенно неважно. Даже сам факт смерти для него уже давно не потрясение и не горе. Он давно осознал, что все мы тут гости. И уход гостя позже или раньше ничего не меняет. Гость всегда уходит, как бы долго он не задержался у вас в доме. И когда он, наконец, ушёл, прежде всего, хозяин чувствует облегчение. Не надо больше думать о том, чем его занять. И можно спокойно ложиться спать до прихода очередного гостя.
Правда, самому, конечно, не хочется умирать. Но болеть не хочется ещё больше. А пока человек здоров, неважно, сколько времени осталось ему до прихода его смерти. Впереди вечность. И кто способен хоть мало-мальски её себе представить, не станет беспокоиться на этот счёт.
Но не многие могут легко избавиться от привычки жить. А жизнь ведь, по сути, такая
же привычка, как и курение или кофе. Но встречаются всё-таки люди с характером. И вот они для исполнения своей мечты готовы оставить любую привычку, включая сюда и привычку жить.
Но только привычку любить оставлять никто не хочет. Это может иметь плохие последствия. Далее идут такие спутники человека, как пьянство, наркомания и смерть.
А Наталии всё нет...

Пришла, наконец, Наташа. Принесла детям из Макдоналдса игрушки и, как приложение к ним, еду. И он спросил у неё о Веронике. Нет. Она, Наталия, у Вадима не была. И похорон завтра не будет. И сегодня их не было. И умерла Вероника не здесь, а за границей. А Вадим с ней уже больше года, как не жил. И она уехала туда танцевать, и там разбилась, кажется, на мотоцикле, или ещё где-то. Обстоятельства пока не выяснены. И что это за танцы за границей на мотоцикле, и на каком вираже она там разбилась, мы, к сожалению, наслышаны, знаем… Доверчивые и корыстные особы попадаются нередко на эту приманку. И уезжают за зелёными в мир, как в копеечку. И результат чаще, к сожалению, вот такой, как и сейчас.
Грустно.

Я хочу жить вечно для одной лишь цели. Чтобы пересматривать документальные киноленты конца девятнадцатого и первой четверти двадцатого веков.
Это было время, когда человечество впервые получило возможность видеть всё то, что происходит или происходило в каком-нибудь месте, где нас с вами не было. До изобретения кинематографии, читая книги, люди могли представить себе что угодно. Но увидеть воочию и в движении то, чего уж нет, никто не мог и помечтать о таком до конца девятнадцатого века. И особенно, когда в кино пришёл звук, оно достигло апогея. И никакие стерео и цвет, и акустические усовершенствования в кино практически ничего не добавляют, и не меняют в лучшую сторону саму суть этого изобретения. Кино это волшебство погружения зрителя в ушедший мир. И это необъяснимо. Кино заменяет  нам бессмертие и машину времени.

Он почувствовал что полнеет. Проверил на весах. Оказалось, это действительно так. Поправился он на восемь килограмм. При росте 167 см. он всегда весил килограмм 65-66. Иногда дело доходило до 68-69. И тогда он срочно брался за снижение веса. Ведь тогда он был моложе лет на сорок и, кроме всего прочего, был профессиональным танцовщиком. И каждый лишний килограмм отзывался на качестве его работы. А профессия танцовщика, это такая профессия, где потерять квалификацию очень просто. Достаточно только набрать лишний вес. Теперь же, когда он видит, как Наталья приятно для него поправляется и становится от этого ещё красивее и сексуальнее, его прибавление в весе ему кажется тоже не только не своевременным, но, наоборот, очень даже к месту. Он заметил, что и икры его ног приняли форму, которую они всегда имели, когда он был ещё, как мы уже говорили, в форме. Лицо его округлилось и стало намного моложе. Хотя ему уже не восемнадцать, а в четыре раза больше, но он подумал о том, что неплохо было бы, если бы он набрал ещё килограмма три. И тогда он при росте в 167 сантиметров имел бы вес семьдесят шесть килограмм. И тело его, если понадобится оно вдруг Наталии, было бы не менее приятным, чем тело его сына и её мужа Дениса. У которого рост 173 сантиметра. А вес у него не более, конечно, шестидесяти двух или трёх килограммов. И так всю жизнь. Он худой и стройный мальчик. Но его она сильно, видимо, любила, если никогда не обращала внимания на его худобу. Сейчас же, слава Богу, почти излечилась она от этого недуга молодости, когда влюбляешься в тело, а не в душу. Хотя и душа у Дениса тоже есть. Вот, правда, к женщинам она не равнодушна, эта его душа. Ну, так этот недостаток с таким же успехом можно отнести и к достоинствам. Хуже, когда наоборот. А он, наш герой, в отличие от неё и его сына, не имеет комплексов на счёт своего возраста. Он совершенно серьёзно считает, что чем старше мужчина, тем он интересней женщине, если она не очень молода и, к тому ж, не глупа, каковой и является, по его мнению, Наталия. Да и волосяной покров на нём, на всей поверхности его тела, кроме головы и лица, абсолютно не имеет ни единого седого волоса. И это притом, что голова его вся как лунь от седых волос вот уже на протяжении десяти последних лет. Да и как самец он ещё долго будет дееспособен.

Наталия в это время готовила на кухне ссобойку на завтра для себя и Эвы. А Владик уже спал. Он заснул мгновенно, как только положил голову на подушку. Над газовой плитой Наталия развесила две приведенных в порядок весенних курточки, которые завтра оденут её дети. Алиса тоже ещё была на кухне, не смотря на то, что ей вставать часов в шесть не позже, чтобы к двенадцати часам изготовить шестьдесят вкусных с разнообразной начинкой блинчиков, и унести их на блошиный рынок, и продать их там, по существу, уже постоянным своим покупателям. А они сетуют на то, что если она опаздывает или вообще в этот день не приносит свои дары кулинарии, то они остаются голодными. Некоторые берут её продукцию и домой. И кормят ею там даже своих мам. Продукция её и вкусная, и достаточно дешёвая, и вегетарианская.

Но вот уже утро. Он лежит и вспоминает подробности сегодняшнего сна. Сон был не то чтобы ужасным, но достаточно неприятным и тревожным. Он больше походил на картинки
телевизионных новостей.
События происходили где-то в пригороде. Он довольно часто во снах попадает почему-то на окраину своего города. И там он понимает, что это именно его город, хотя явных доказательств этому у него нет. Ведь ни один дом и ни одна улица, по которым он бродит там, во сне, незнакомы ему. Они только очень напоминают известные ему, до боли известные, довоенные, и даже дореволюционные улицы, на которых он вырос. И особенно многое познал и пережил во время оккупации, за которую, будь тут к слову сказано, немцы и решили теперь выплатить ему некоторую компенсацию. И с немецкой дотошностью требуют от него доказательств того, что он ещё жив. Для них бухгалтерия важнее прочего. Они очень любят и умеют считать. Особенно в отличие от нас, не немцев. И всё-таки они просчитались. Тогда. Во время войны.

И вот он бродит по этим улицам и видит, что какой-то номер трамвая из тех, что пробегают мимо него, почти никогда не останавливается тут. А он этого не знает. И не знает, где ближайшая остановка трамвая, что и сможет его увезти в тот район города, куда ему нужно. А там уже он или пешком, или на знакомом ему другом трамвае, доберётся до своего дома. Но он и не помнит, где он живёт. В его голове мелькает до десятка квартир, в которых ему пришлось жить и до войны, и во время неё, и после. Он никак не может проникнуть в ту часть своей памяти, что не относится к тому тревожному и опасному времени, когда он был ещё ребёнком и пережил столько, что не дай Бог вам пережить за всю вашу жизнь хотя бы половины этого. Но в той части его памяти есть что-то и прекрасное. И он это во сне понимает. Но никак не может вспомнить, что же это такое. Потом, проснувшись, он поймёт, что это Наталия и её дети. Но здесь, во сне, он в панике. И вот он садится на ходу в какой-то послевоенный трамвай, где двери никогда не закрываются и, прежде всего, потому, что тогда ещё не было в трамваях механических дверей. И едет он туда, куда его случайно привезёт этот вагон. Он всматривается в пробегающий перед ним пейзаж через окно в надежде увидеть там что-нибудь ему знакомое. Какой-нибудь кинотеатр или сквер. Но все улицы похожи больше на улицы Харькова или Новгорода, где старинные дома на старинных улицах похожи, как две капли воды, на улицы и дома, по которым он бродил со своими друзьями когда-то в своём городе в поисках какой-нибудь пищи. Есть и дома с огородами. Но это не те дома и не те огороды, где он ночью по-пластунски пробирался между гряд, и рвал там высокий сладкий и душистый зелёный лук, и прятал его за пазуху. Или вырывал кусты картошки, забирая клубни, а ботву приводил в такой порядок, будто бы он и не рвал её.
И вот в трамвае он замечает лицо знакомого ему человека. Он понимает, что это взрослый человек лет сорока-сорока пяти. Но он с ним разговаривает как с равным по возрасту, представляя и его, и себя лет восьми-десяти отроду. Разговор идёт совершенно серьёзный о каких-то жизненно важных вещах. Кажется о немецкой воинской части, где можно найти что-нибудь из продуктов питания в виде свежих, или не свежих очисток картошки. Или даже очень мелких клубней её. Правда, подгнивших. Но это не проблема. Их можно тщательно почистить и помыть в реке. А потом уже сварить в немецкой каске на костре. И к полудню устроить пир. А теперь только утро. И они едут дальше.

Потом он оказывается уже в несколько другом времени, но всё ещё на неизвестной ему окраине знакомого ему до боли города. Тут он встречает своего товарища по работе, который проработал с ним не менее сорока лет не то на танковом заводе, не то в художественных мастерских в качестве, как и он, столяра-рамщика, не то ещё где-то, в том числе, и на обувной фабрике имени Лазаря Моисеевича Когановича.
Этот его товарищ обещает ему вот сейчас с завода передать две каких-то важных детали для сооружения некоего агрегата, который они обещали сделать для кого-то, кто уже и оплатил им все эти их настоящие и будущие расходы. И у них вышла неплохая сумма. А на неё можно и поесть, и даже сходить в кино с девушками, которых у них, конечно, нет, так как они уже одновременно и в таком возрасте, что дома их ждут полуголодные дети и жёны. Но они обязательно, вспомнив молодость, как только провернут это дельце, познакомятся с девушками послевоенного лёгкого поведения, и сходят с ними в кино, а потом уже и посидят вечерком все вместе в парке. А может быть, и заведут их в его сарай, что до сих пор не закрывается. Ведь там нечего воровать. И сам замок от него украли, когда он однажды забыл закрыть его на ключ. Украли без ключа.

И потом он идёт ещё по одной улице. И среди сотен прохожих, идущих в двух направлениях, он замечает этого своего товарища с теми деталями в руках, что он ему обещал. Но потоки людские в обоих направлениях так мощны и неудержимы, что ему не только не удаётся получить эти детали, но он даже и не слышит, что тот ему кричит. Видимо, о том кричит, где им встретиться, чтобы он, и передал ему эти злополучные вещи. И он вместе с потоком попадает на широкую, но пригородную улицу, так как, не смотря на то, что сама улица эта и заасфальтирована, и очень широкая, но дома на ней все одноэтажные и стоят совершенно беспорядочно, совсем не обращая внимания на направление и ширину принадлежащей им, этим домам, улицы. И он видит как в одном месте этой самой улицы, под поднятым асфальтом упрятаны трупы. Они буквально впрессованы в песок, или грунт, что открылся под взорванным асфальтом. Трупы лежат беспорядочно, лицами вниз. Повсюду идут спокойные люди. И даже трамваи, как-то объезжая это место, движутся в своих обычных направлениях. А он думает о том, как можно было такие свежие ещё труппы ночью так тщательно замуровать под асфальт, который остался после этого в таком состоянии, как будто бы его не трогали вообще с момента его первоначальной заливки. А это ведь, как он понимает, произошло много лет тому назад. И это техническое достижение, освобождения от улик, его удивляет больше всего. И даже поражает.
Но он идёт дальше. И тут он видит, что при помощи какой-то современной техники, или технологии, а может быть и при помощи электроники, или ещё чего-нибудь похлеще, при помощи каких-то новых энергий, асфальт на перекрёстке такой вот широченной улицы приподнят по диагонали вверх. И держится в воздухе, как держится угол неправильно свёрнутого ковра. Но даже конец так свёрнутого ковра не может и наполовину по площади этого участка удерживаться в воздухе и упадёт на пол. Тут же таким способом поднятый асфальт держится в воздухе как огромный рулон дёрна, только состоящего из асфальта и того грунта, что находится под ним. А там, на земле десятки трупов лежащих вниз головами и тоже в беспорядочном направлении разбросанные кем-то, или какой-то силой под этот асфальт. Эта картина увеличивает его тревогу во сне. И он хочет потом, когда проснётся (а теперь он окончательно понимает, что это сон), описать это всё в своей книге. Вот это всё, что он видит и делает теперь.

Проснувшись утром, он хотел себя почувствовать так, как он чувствовал себя тогда, когда просыпался, будучи женатым на Ларисе, и жил с ней ещё только первый год. Когда их отношения в постели были настолько доверительными, что он мог быть с ней в тот момент, когда она кормила грудью первого сына крошку Глеба. И он, муж, отец и любовник, глядя в утреннее морозное окно, был в ней сзади, и в то же время видел её счастливоё лицо, когда она с радостью в этот момент отдавала себя одновременно двум любимым ею существам, и вообще была счастлива быть молодой. И он, видя всё это, впивался в её грудь губами, насколько ему позволяла поза, и пил её грудное молоко одновременно с сыном, освобождая её от необходимости отцеживать лишнее питание. А его, молока,  в тот момент в ней было намного больше, чем мог выпить его только что родившийся сын. И это счастье он хочет повторить теперь. Он хочет, чтобы она, Наталья, ему родила ребёнка, и чтобы она кормила их обоих грудным молоком. И чтобы разницы между кормимыми она не чувствовала. Чтобы, засыпая, она не знала, кто из них сосёт её грудь. Чтобы она доверяла им обоим в одинаковой мере.
Но он, конечно, понимает и то, что ничего подобного теперь не будет. Она в здравом уме и считает, что он ей не годится для такого общения. Ну, в лучшем разе она может допустить его к своей груди раз, или два. И то только, если обстоятельства сложатся так трагично, что ей это нужно будет сделать для поправки своего бюджета, чтобы кормить детей, а он к тому времени будет с деньгами. И то ей, конечно, нужно будет сжать зубы и терпеть его неприятные ей в этом смысле прикосновения. И более того, она может почувствовать, что ей просто щекотно. И рассмеётся в самый неподходящий момент. А он, почувствовав в этом даже оскорбление, не сможет закончить то, к чему так долго и страстно стремился. И как один раз у него уже было когда-то со своей первой женой, когда он просто перестанет быть мужчиной в самый неподходящий момент, находясь уже там. И вынужден будет вынуть его оттуда не потому, что достиг вершины блаженства, а потому, что поймёт, что всё это фальшиво. Как и любит иногда говорить Наталия о некоторых вещах и поступках людей в том или ином случае. Ещё и его мать употребляла, и нередко, это слово. Больше он его в последние годы никогда и ни от кого не слышал. Оно давно ушло из обихода. И не применяется, видимо, ещё и потому, что потеряло первоначальный смысл. Нет теперь людей, для которых это понятие было бы важным. Фальшивость сама суть времени. И особенно фальшивят те, кто называют людей, взрывающихся с поясом шахида, террористами. А себя демократами и нормальными людьми. Да Бог с ними. Пусть живут. Но он ждёт этой радости. И если не дождётся её от Наталии, то найдёт ей замену. Да и помоложе. Но, правда, она, та, никогда не будет равноценна Наталии потому, что у неё нет, и не может быть детей, чтобы часть из них одновременно были и его внуками. А у Наталии могут быть и его дети, и есть его внуки. И в этом принципиальная разница
между Наталией и той воображаемой им  женщиной. И это для него архи важно.

Без очков он гораздо лучше видит и воспринимает красоту натурщиц Ренуара, некогда написанных им, и висящих на стене перед его глазами. И когда он просыпается, он, прежде всего, смотрит на них. Зрение у него достаточно неплохое, особенно когда он смотрит вдаль. А расстояние до картин метра три, и это как раз то расстояние, на котором он видит лучше всего. Но не в том смысле, что он на этом расстоянии лучше всего может рассмотреть мелкие детали. Нет, на этом расстоянии все мелкие детали сливаются в общий образ, и он становится таким цельным и естественным, этот образ, и эти натурщицы, какими и задумал их написать когда-то Ренуар. И вот он смотрит на них и думает о том, что, просыпаясь, он во сне видел некое магическое число, при помощи которого как будто бы ему раскрывается Наталия и как женщина, и как космическая сущность. Полный набор цифр этого числа он не помнит. Но он помнит, что всё оно было не длинным. И туда входила дважды цифра три, и ещё там была буква «а» и три точки где-то в середине. И он ещё подумал, что как проснётся, то обязательно запишет это число. И тогда с его помощью ему легче будет общаться с Наталией.

Вчера перед сном, уже в постели, он хотел, как обычно, быть в близких отношениях с нею. Но это ему, как он понял, если и удастся, то с очень большим трудом. И так произойдёт ещё и потому, что он достаточно болен, и сил у него немного; и потому, что ест он мало, и это тоже не путь для бурных половых постоянных излияний. А если ему и удаётся достигать великолепного неудержного оргазма, то чаще всего за счёт скрытых ресурсов его организма, хотя уже достаточно истощённого.
И вот он, когда дело принимало затяжной характер, а спать ему в это время уже очень хотелось, представлял себе несколько другую картину и для достижения успеха, и для разнообразия, так как сношение с Наталией ему, откровенно говоря, в последнее время несколько поднадоело. И, прежде всего, из-за того, что она ему никак не отвечала подобной страстью, с которой стремился он к ней. Она была с ним послушна, но почти равнодушна. И действовали на него больше её внешние факторы, нежели та беспомощность, которая вселяется в женщину во время полового акта, если женщина эта страстно не желает именно этого мужчину, который в этот момент и обладает ею. Да и увидеть в это время себя вместе с ней со стороны ему почему-то не удавалось. А её прекрасное, и несколько даже располневшее тело, в такие мгновения в его воображении превращалось в неопределённую нежную массу, и настолько нежную, что просто не было за что ухватиться, чтобы ускорить ритм и сжать её, в своих объятиях. И он на некоторое время от изнеможения засыпал. Потом просыпался и с трудом вспоминал, закончил ли он уже или нет. И убедившись, что нет, начинал всё сначала.
И вот он решил изменить ей. И представил себе одну, или несколько женщин из тех, с которыми он имел близкие отношения в прошлом, и которые, эти отношения, ему вспомнились ярко именно в эти минуты. Но он не захотел кончать ни с одной из них, так как делал это уже неоднократно ранее. И, кроме того, он накануне вечером думал о том, что если он с Наталией поедет через несколько дней на Пасху к её родителям, то там он за столом, после того, как они выпьют, расскажет им о том, что он планирует опять жениться, так как уже два года ходит в холостяках. И там он им скажет, что взять в жёны он хочет женщину не старше тридцати лет. Ну, в крайнем случае, года тридцать три. И то в том случае, если она, эта женщина, будет и хороша внешне, и достаточно, а может, и более чем достаточно, сексуальной. И даже он представил себе то, что там, за столом, кроме Наталии, конечно, окажется ещё какая-нибудь претендентка на его руку и сердце из им близких, или не близких родственников, или какая-нибудь весёлая, красивая и умная соседка.
И Наталия, прежде всего, будет понимать, что имеет в виду он её, Наталию. И что об остальных он говорит только для того, чтобы как-то мягко и постепенно сформировать у её родителей мнение о нём, не только как о дедушке, но и как о женихе, который и не хочет, и не может сдаваться в силу своих природных качеств в этом вопросе далеко не исчерпанных временем.
Но он не только для неё и её родителей всё это расскажет. Нет. Он после её некоторого охлаждения к нему решил, что он готов пойти и на такой вариант, и что он не будет дожидаться пока она, Наталия, постареет до такой степени, что и снизойдёт до него, полюбив его, конечно, к тому времени. Отнюдь. Он будет вести себя так, как должен и может вести себя свободный от всяких в этом вопросе обязательств человек. А он себя считает именно таковым. Так как видит, что и Наталия не считает себя ему чем-то обязанной.