Отец. По рассказу Ги де Мопассана

Отец. По рассказу Ги де Мопассана.

Первая часть.

Жан де Вальнуа – то, мой друг,
Иногда, того навещаю.
В имении своём живёт.
На берегу реки, у леса.

Он удалился туда жить,
После пятнадцати лет жизни.
Да, сумасбродной, что он вёл.
До этого в самом Париже.

Ему, вдруг, надоели все:
Мужчины, ужины, и карты,
Женщины…  Да, и сам Париж,
Туда уехал – где родился.

Приездам нашим, он, был рад,
Но, честно – был всегда в восторге,
Когда мы уезжали ж все,
И он один там оставался.

В последний раз прибыл к нему.
На той неделе, я, во вторник.
Вдвоём сидели у реки.
На небо звёздное смотрели.

Болтали мы с ним обо всём.
О звёздах даже в этот вечер.
О существах, что там живут,
О том, какого они вида.

Донёсся голос, вдруг, до нас:
«Сударь, сударь!» - кричал нам кто-то,
«Я здесь, Батист!» - ответил Жан,
И тут слуга уже подходит.

И Жану сообщает он:
«Пришла ж ваша цыганка, сударь!»
И засмеялся тут мой друг.
Захохотал, словно безумный.

Такое редко было с ним,
Затем спросил слугу, Батиста:
«Что, девятнадцатое, уж?
Июля?» - «Да, сударь!» - слуга ответил.

«Отлично! Скажи, чтоб ждала.
 Дайте поужинать той даме.
Приду через десять минут!»
Слуга, приняв указ, уходит.

Тут Жан взял под руку меня:
«Пойдём пока мы потихоньку.
А я успею рассказать,
Одну историю, про это»

Вторая часть.

…Это было семь лет назад,
В год, моего сюда приезда.
Вышел однажды погулять,
По лесу вечером, в день этот.

Прекрасный вечер тогда был,
Такой же был, как и сегодня.
Я под деревьями там брёл.
И сквозь листву глядел на звёзды.

Покинул только - что Париж,
Ещё ж был крайне утомлённый.
До отвращения тогда ж,
Пресыщен был парижской жизнью.

Далеко углубился в лес,
Я по тропинке, там, ведущей,
В деревню Крузиль, что была,
В пятнадцати, там, километрах.

И тут внезапно мой пёс Бок,
Огромный сенжермен, любимый,
Не покидавший никогда,
Меня. Тут, вдруг – остановился.

Как, вкопанный встал, зарычав,
Думал – наткнулся на лисицу,
На волка, или  кабана,
Я подходить стал осторожно.

Но, вдруг, услышал крики, я,
Жалобные - и человечьи.
Душераздирающие,
Отчаянные, где – то, даже.

И я решил – в зарослях, там,
Точно, кого – то убивали…
И я тут бросился на крик,
В правой руке сжимая палку.

Третья часть.

Я приближался к тому месту,
Яснее стоны были те.
Но, как – то уже приглушённей,
Как будто шли те из жилья.

Бок бежал впереди немного,
То, останавливался там,
То, возвращался ко мне снова.
Страшно был возмущён. Рычал.

А тут внезапно появилась,
Огромная собака, вдруг,
Чёрная, и глаза горели.
Нам преградила путь она.

Отчётливо у ней увидел,
Оскаленные, той, клыки.
Белые, что там выделялись,
В пасти, сверкавшие у ней.

Я бросился с поднятой палкой.
Там на неё. Но, тут мой Бок,
Уже схватился с той собакой,
И там катались по земле.

Немного я вперёд прошёлся.
На лошадь натыкаюсь я.
Лежавшей посреди дороги,
Я в удивлении ж тут встал.

Животное рассмотреть думал,
А тут в стороне увидал,
Повозку, иль сказать точнее,
Дом на колёсах, иль фургон.

В таких обычно разъезжают,
На ярмарках, по деревням,
Иль балаганные артисты,
Или торговцы, бродят что.

Крики неслись явно оттуда,
Ужасные – пронзительны.
Я обошёл вокруг повозки,
На три ступеньки поднялся.

Готов был броситься в то время,
Я на преступника уже.
Но, то, что я внутри увидел,
Мне странным показалось, то.

Так, что – ничего я не понял:
 Мужчина на полу стоял,
Там на коленях, и  как будто,
Молился он усердно тут.

А на кровати, в той повозке,
В углу – лежало «что – то» там.
Полуголое существо – живое,
В конвульсиях скрюченно, то.

Лица, которого – не видел,
«Оно» ж металось, билось тут.
И очень сильно же кричало,
То – женщина! Рожала – та.

А обезумевший мужчина,
Видно, марселец – сразу ж тут,
Ко мне бросился, умоляя:
Помочь ему, спасти её.

Я ж, никогда родов не видел,
В них никогда не помогал.
Ни одной  «женщине» на свете,
И ни  собаке, кошке, там.

Признался в том чистосердечно,
Мужчине этому, я, тут.
Сам, на лежащую, взирая,
Которая кричала тут.

И вот, я, овладев собою,
Спросил мужчину: «Почему ж,
В деревню, он тогда не едет,
Чтоб женщину эту спасти?»

Как оказалось, его лошадь,
В канаву тут упала, вдруг.
Сломала ногу. Идти дальше,
Уже совсем та не могла.

Сказал,  я: «Хорошо, милейший,
Сейчас нас двое, сможем мы,
Отвести срочно жену вашу,
Ко мне домой. Недалеко ж».

Грызня собак нас тут заставит,
Выйти  наружу уже тут.
И разогнать пришлось животных,
Ударами палок уже.

И мне мысль в голову приходит:
Запрячь обоих тех собак,
Тут рядом с нами. Помогали б,
Около нас тут с двух сторон.

И мы впряглись в эту повозку,
Собаки тоже по бокам.
И этой  странною «четвёркой»,
Фургон решили потащить.

И вскоре всё было готово,
Мы медленно двинулись в путь.
Встряхивая там на ухабах,
Несчастную женщину, ту.

И у которой разрывалось,
Всё там от болей тех внутри,
«Что это был за путь, скажу вам,
Не пожелаешь и врагу!»

Но, мы тянули задыхаясь.
Кряхтя, и в сильном все поту,
Порой скользя, падая тут же,
Собаки же пыхтели тут.

Понадобилось нам на это,
Целых уже тут – три часа.
До дома чтобы нам добраться,
Долгим путь показался нам.

Когда ж до дома дотащились,
Крики в фургоне в тот момент,
Там почему – то прекратились,
Мать – родила ж! В норме, они.

Хорошо чувствовали оба,
Их положили там в постель,
За доктором тут же послали,
Марселец же стал отдыхать.

Он до бесчувствия напился,
Наелся до отвала тут.
Утешенным был - успокоен,
Рожденье дитя отмечал.

Девочкой – дитя оказалось,
Оставил я этих людей,
В гостях – на целую ж неделю,
Чтобы смогли прийти в себя.

А мать мадмуазель Эльмира,
(Та, ясновидящей была)
Долгую жизнь мне предсказала,
И счастье – безграничное.

На следующий год, в день этот,
Когда мы женщину спасли,
Слуга пришёл после обеда.
В курительный зал, и сказал:

«Та прошлогодняя цыганка,
Пришла вас поблагодарить!»
 Велел впустить её, конечно,
И тут был сильно удивлён.

Я, рядом с ней тогда ж увидел,
Огромного, малого, там.
И белокурого, с кудрями,
Толстого северянина.

Который, мне тут поклонился,
И тут со мной заговорил.
В качестве уж главы семейства,
Меня начал благодарить.

Узнал, как я, тогда был добрым,
К мадмуазель Эльмире, там,
И не хотел упустить случай,
Принести благодарность мне.

Поужинать им предлагаю,
И ночь тут переночевать.
Ушли они уже под утро,
Меня не стали там будить.

И эта женщина всё время ж,
В один и тот же год, с дитём,
С чудесной девочкой приходит,
Но – с новым «повелителем».

Один лишь овернец какой – то,
Два года приходил подряд.
Девочка всех их звала ж «папой»,
Как мы все – «сударь», говорим.

Четвёртая часть.

Когда мы там дошли до дома,
Едва различив у крыльца,
Три тени, что там дожидались,
Стоявших тихо, у крыльца.

Из них, высокая шагнула,
Тут несколько шагов вперёд,
И низко, мне тут, поклонившись,
Начала мне тут говорить:

«Господин граф, мы пришли сегодня, знаете,
Чтобы выразить вам нашу благодарность…»

Увидел я – то, был бельгиец!
После ж него заговорит,
Самая маленькая – дочка,
Голоском деланным уже.

Отвёл в сторону осторожно,
Мадам Эльмиру, и спросил:
«Это, что -  есть отец ребёнка?»
«О, нет, сударь! Конечно, нет».

«А что ж, отец – разве он умер?»
«О, нет, сударь! Мы ж иногда,
Видимся с ним. Он – из жандармов» -
Спокойно говорила та.
 
«Как? Так это, что – не тот марселец?»
Первый. Который, вас спасал?»
«О, нет, сударь! Был негодяем,
Тот. Сбереженья все украл».

«Жандарм, отец же настоящий,
Ребёнка знает своего?»
«О, да, сударь! Он очень любит,
Дочку свою. Знает о ней.

Заботиться лишь он  не может,
Об этой доченьке своей.
Ведь, он женат, как оказалось.
Ещё ж есть дети у него».