Палач

На площади стоит толпа,
Здесь, близ позорного столба,
Воздвигнут эшафот.
Нет зрелищ зрелищнее казни,
Глазеть привыкший без боязни,
Казни ждет народ.
В ряду переднем слышен плач,
На эшафот взошел палач.

Закрыто маскою от мира,
Чем движется его секира.

Спокойно ли, без интереса
Лишь исполнением процесса,
Коему обучен он,
Холодно, без сожаленья,
Свершит те страшные движенья,
Что предписал закон.
Иль, может, меч сжимает грубо
Рука маньяка-душегуба,
Обуреваемого страстью.
Стоит он, гордо насмехаясь,
В минуты эти упиваясь,
Дарованной над жертвой властью.
Пред тем, как совершить деянье,
Продлить он хочет истязанье,
И открывается, злодей
Сейчас глумлив, высокомерен,
Ведь точно знает и уверен,
Что не слышна речь для людей.
Пред осужденным жарко, страстно
Больную душу изливает,
И вслух слова звучат ужасно,
Что лишь злодея распыляет.
Охрипшим голосом в волненье
Он говорит, как жаждет казни,
Без крови дни его не праздны,
И дух находится в томленье,
Что казнь как снадобье, как зелье,
Которое влечет и манит,
И услаждает, и дурманит,
Несет его душе веселье.
Как вожделенно он желает
Главу несчастную отсечь.
Как с наслаждением, до дрожи,
На белую полоску кожи,
Уронит страшный меч.
И рад смотреть он вновь, и вновь   
Почище всяческих мистерий,               
Как из разрубленных артерий               
Толчками льется кровь.
Весь мир для узника обрушен,
До казни он почти убит,
И больший ужас леденит,
И так испуганную душу.
Но то, что вдруг ему открылось,
Всей жуткой истиной явилось,
Он не расскажет никому.
Уже щекой он лег на плаху,
И скован весь животным страхом,
Представив смерти тьму.
И вот, что прежде было живо,
Теперь застыло, недвижимо –
Жизнь оборвал умелый взмах.
Глава лежит в кровавой яме,
С, враз, побледневшими губами,
С застывшим ужасом в глазах.
А изверг будет жить, и дальше
Разыгрывать те сцены фальши,
И головы рубить сплеча.
Кровавых зрелищ пить микстуру,
Сокрыв звериную натуру,
Под маской палача.