Что таится в колодезной глубине...

Что таится в колодезной глубине, в паутине теней, в колыбели зла?
Я кричу в толщу вод. Отвечают мне: ну зачем, ну зачем ты сюда пришла? Мимо тихих, уютных норманнских ферм, полных яблок и жирного молока, под тягучие гимны безумных фей. Как могла ты желаниям потакать? Белым платьем мела за собой тропу, алой кровью стекала с порезов боль – был в осоке болотной проложен путь. Что хотела найти? Получи, изволь: вот он сруб покосившийся, весь во мхах, цепь заржавлена, век уже не поёт, и царит над колодцем печать греха. Ах, твоими губами вкушать бы мёд – не отраву из этих проклятых мест. У воды вкус полыни и белены, вкус предательства, ненависти, измен, прорастают сквозь воды пырей и сныть. Звёзды падают в омуты – тихий всплеск, круг за кругом – и снова вода стоит. Ну зачем, ну зачем ты сбежала в лес? Что болит с давних пор у тебя внутри?
Я кричу в толщу вод. Отвечают мне. Гулким эхом на разные голоса, и дрожит отражением мой близнец. Свою душу пришла я сюда спасать – это часть моя худшая из добра. Откуплюсь и достану на божий свет, не жалея ни злата, ни серебра. Не вверяясь чужой за спиной молве, я приму всё плохое, открыв глаза: отрицать – то не значит лечить порок. Мой близнец, он ведь тоже теперь в слезах – так приходит по сроку прозренья рок.
Я кричу в толщу вод, где потоки тин начинают сворачиваться в кольцо. Мой двойник говорит, что могу уйти. И теперь у него не моё лицо, если черпать и пить неживой воды, грязь земную мешая и соки зла. Мне воздастся за годы. За все труды. Словно Сена не руслами потекла, словно цепи не ржавы – блестит металл, словно сруб не скрипит, как больной старик.
Я кричу в толщу вод, а она – кристалл, отражаясь, не тонет мой дикий крик.