Усатые младенцы

УСАТЫЕ МЛАДЕНЦЫ

Всю бесконечно длинную неделю девочка не находила себе места в своём теперь уже немножко любимом городе с плавящимся асфальтом, который она ещё недавно просто обожала (и город, и асфальт – а города без асфальта и не бывает; и потом, на чём ей чертить мелом классики, как не на асфальте?). И разлюбила она город не потому, что от зноя асфальт под ногами в секунду превращался в плавленый сыр, а потому, что любовь – никогда не слово, но всегда дело, требующее действия. А главное девочкино дело сейчас жило в деревне. Ну когда, когда же наконец она снова туда поедет?! Девочка рвалась не в цветистые луга с вездесущими божьими коровками на чертополохе: подходишь к этому «кактусу» выше тебя ростом, подставляешь ковшиком левую ладошку и правой рукой осторожно сгребаешь с листьев и стебля красных и оранжевых жучков в чёрный крупный горошек – на чертополохе их сейчас как рябины по осени! – а они, потревоженные, потеряв свою вкусную колючку, беспорядочно и щекотно бегают по твоей руке, ловко перебирая шестью лапками, и вдруг распахивают прозрачные крылышки и с самого кончика твоего указательного пальца, будто с крайней точки взлётной полосы, отрываются в небо в поисках более приятного посадочного места, оставив тебе на память оранжевую капельку своего «молока» с резким запахом – большая месть маленького существа. Девочку уже не занимали полуденные скрипичные концерты одарённых музыкантов-невидимок в душистых травах. На этой неделе она даже выбросила из головы нарядных махаонов и стеклянных стрекоз, которыми грезила и в лютые морозы! Девочку неотступно преследовала одна мысль: как там её беспризорники? И она плохо спала и почти ничего не ела… 

Их было трое: худеньких, шерстяных и усатых, с тоненькими дрожащими хвостиками, заплывшими гноем глазёнками и большими нелепыми ушами. Про такие уши говорят, что они на макушке. При малейшем звуке эти трое водили ушами из стороны в сторону, и девочке казалось, что уши живут своей – особенной и тайной – жизнью. Они несомненно слышали больше и ловили чутче, чем девочкины, уже потому, что девочка водить ушами не умела. Но научиться всегда мечтала. Трое: чёрный, рыжий и дымчатый – Уголёк, Лучик и Дымка. И это были котята. И девочкины дети.

Мамы у котят не было. Сначала она, конечно, была (иначе кто их родил, как не кошка?), а потом куда-то надолго запропала. И девочка совсем разуверилась в её возвращении. Поэтому девочке пришлось их удочерить и заодно усыновить: дымчатый котёнок оказался девочкой, чёрный и рыжий – мальчиками. С этих пор девочка стала ответственной многодетной матерью. С самого утра вертелась каждодневная «карусель материнства»: чистить ушки, спасать из гнойного плена глазки, проверять влажность носиков, расчёсывать шёрстку, поить из ложки парным коровьим молоком, менять подгузники, пеленать, баюкать, петь колыбельные и любить, любить, любить…

Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю.
Придёт серенький волчок,
Он ухватит за бочок
И потащит во лесок,
Под ракитовый кусток.
К нам, волчок, не ходи,
Нашу детку не буди…

А котята не спят…

Ложкой снег мешая,
Ночь идёт большая.
Что же ты, глупышка,
Не спишь?
Спят твои соседи
Белые медведи,
Спи скорей и ты,
Малыш…

А котята не спят…

Месяц над нашею крышею светит,
Вечер стоит у двора.
Маленьким птичкам и маленьким детям
Спать наступила пора.
Завтра проснёшься – и ясное солнце
Снова взойдёт над тобой...
Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной…

А котята не спят…

В лунном сиянье снег серебрится,
Вдоль по дороге троечка мчится.
Динь-динь-динь, динь-динь-динь –
Колокольчик звенит,
Этот звук, этот звон
О любви говорит…

Да, без любви никуда.
И, заслушавшись про любовь, котята всё ещё не спят…

Горы ветоши громоздятся по углам склепа, где в сломанной детской коляске девочка заботливо укачивает своих пушистых мурлык, а в середине господствуют… нет, не гробы с телами умерших, а две синие металлические кровати с панцирными сетками. Склеп вовсе не склеп, и покойников здесь никогда не водилось, но почему-то имеет такое устрашающее название. Может, потому, что девочкин дедушка хорошо говорит по-польски, а с польского «склеп» – «свод, подвал, лавка». А на самом деле это обыкновенный сарай для хранения того, что уже не нужно, но ещё жалко. И всякий раз, заныривая в ненужное, девочка убеждается в его нужности и крайней необходимости. В кучах старого тряпья – при большой удаче – можно сыскать просто сокровища: одежду для младенцев и кукол, бабушкины выцветшие головные платки, рваные кружевные накидки на подушки, бывшие некогда белыми, а теперь рыжие кисейные занавески (о, счастье: завернуться в такую и чувствовать себя истинной кисейной барышней!)… Но это в редкие минуты досуга, а «карусель материнства» безостановочна.

Самое сложное в этой истории – изловить котят. Они так и норовят ускользнуть и на время зашиться в какое-нибудь неприметное местечко, а после шнырять по двору голодными, раздетыми и невоспитанными с дружелюбно поднятыми кверху хвостиками, познавая мир и интересуясь всем на свете. Но разве младенец понимает заботу материнского любящего сердца? Он может её только ощущать, а понимание придёт потом… или никогда. Но изловить котят надо тайно, чтобы день-деньской без дела снующие у тебя под носом взрослые: мама, тёти, дяди, бабушка, дедушка, прабабушка – ничего не заподозрили. Иначе наказание неотвратимо. А молоко девочка всегда просит для себя и непременно в самую большую кружку с цветком. Девочка очень любит красавицу и умницу Зорьку. Ласковая и добрая, такая корова на всю деревню – одна. Вечером с поля она возвращается сама и улыбается, приветливо махая хвостом, когда её встречают у ворот. И молоко у Зорьки самое вкусное! Но тёплое молоко – да ещё с пенкой! – девочка терпеть не может: в детском саду по сто раз на дню пичкают детей этой гадостью! И всё же девочка стоически подносит ко рту полную кружку молока, обхватывает её край губами и надолго замирает, изображая процесс питья, потом отнимает кружку ото рта, точно зная, что на верхней губе нарисовались белые «усы». Эта дурацкая и пустячная деталь у взрослого населения всегда вызывает бурю восторга и умиление. И, дождавшись-таки твоих «усов», народ возобновляет своё прерванное было броуновское движение, уже ничуть не интересуясь дальнейшей судьбой парного молока в самой большой кружке с цветком. А между тем оно благополучно добредает до склепа, где чайной ложкой по капле отдаётся котятам. Всю кружку им не осилить, и остаток выливается в серую вату, которой устлан пол. Котята и сами умеют лакать из блюдца, но девочка и предположить не может, чтобы настоящие младенцы занимались подобными вещами.

И ещё. Один спорный момент: усы младенцев.
Помните, у Маршака в «Усатом-полосатом»:

Закутала девочка котёнка в платок и пошла с ним в сад.
Люди спрашивают: – Кто это у вас?
А девочка говорит: – Это моя дочка.
Люди спрашивают: – Почему у вашей дочки серые щёчки?
А девочка говорит: – Она давно не мылась.
Люди спрашивают: – Почему у неё мохнатые лапы, а усы, как у папы?
Девочка говорит: – Она давно не брилась.
А котёнок как выскочит, как побежит, – все и увидели, что это котёнок усатый, полосатый.
Вот какой глупый котёнок!..

И девочкины руки так и тянулись, так и чесались схватиться за ножницы и состричь эти самые «усы, как у папы»! Усы бывают у разных там дяденек: Петра Великого, Гоголя, Марка Твена, Киплинга, Горького, Альберта Эйнштейна, Будённого, Чапаева, Сальвадора Дали, Никиты Михалкова и обязательно у Чарли Чаплина! Усы помогают дяденькам быть умными и важными, а Чарли Чаплину – милым. А усы у младенцев?.. Про такое девочка не слышала. Зато знает, что без усов котятам никак нельзя: они потеряют ориентацию в пространстве, станут натыкаться на окружающие предметы, не смогут передвигаться в темноте и совершать точные прыжки. Усы – кошачьи антенны! И ещё безусый котёнок перестанет играть и даже есть. Поэтому стричь усы девочка раздумала. Пусть у неё будут усатые младенцы!

И вдруг их не стало. Всех троих. Они словно растаяли снежинками на ладони. И девочка не знала, где их искать, но упрямо верила: котята обязательно найдутся! А потом уговорила себя, что их увела пропавшая мама-кошка и у котят теперь новый уютный дом. С этой мыслью девочке было жить легче. К концу лета, когда пришло время уезжать в город, история с исчезновением отошла на задний план и боль потери понемногу утихла. А через год девочка снова вернулась в деревню. Там всегда нужны рабочие руки. И ноги. То гуси по соседским огородам разбредутся, то цыплята с курицей куда-то запропастятся, то утки отправятся в плаванье на дальний пруд, то индюки за воротами драку устроят, то Зорька с Ромашкой в деревенское стадо запросятся (ранней весной у Зорьки родилась дочка Ромашка). Вот и надо топать, чтобы найти, воротить, вызволить, разнять и проводить. А ещё надо топтать. Верней, утаптывать сено: тогда его больше войдёт в сенной сарай. Взрослые снизу вилами забрасывают сено, а дети сверху по нему бегают, прыгают и кувыркаются. Главное в этой работе – быть весёлым и не напороться на вилы. К сентябрю сарай нужно забить сеном по самую крышу: Зорька и Ромашка и зимой должны вкусно есть! А сейчас сена вровень с единственным окошком, что почти у крыши, выходящим на задворки. И каждый год, прижав к мутному стеклу любопытные носы, дети пытаются в нём что-то разглядеть, будто, кроме скучного огорода, там можно днём увидеть звёзды. Но в этот раз окошко занавешено. Зачем? Девочка подошла ближе и вдруг поняла, что перед ней замшелые серые кости. Нет, на костях не мох, а клочья грязной слежавшейся шерсти… А может, всё только снится?.. И ужасный череп с тремя дырками: двумя – побольше и одной – маленькой? И открытая пасть с мелкими острыми зубками?.. Отчаянный страх и жуткий интерес – оба эти чувства владели девочкой в равной степени. Пасть хищно скалилась и, кажется, улыбалась. Девочка никак не могла оторвать взгляд от черепа, а потом сообразила, что на месте больших дырок когда-то были глаза, а на месте маленькой – нос. И это вовсе не улыбка, а последнее беззвучное «мяу». Так и погиб котёнок с просьбой о помиловании, прошлогодней мощной сенной волной пригнанный к слепому окошку размером в детскую ладонь и приплюснутый к иллюзорному выходу из гибельного пространства. А рядом был ещё один крошечный кошачий скелетик, кое-где обтянутый шерстью. Впившийся когтями в дерево, он висел на бревенчатой стене сарая. Третий скелетик девочка не нашла…

А где-то высоко-высоко в небе пел сладкий голос:

Спи, моя радость, усни!
В доме погасли огни,
Пчёлки затихли в саду,
Рыбки уснули в пруду,
Месяц на небе блестит,
Месяц в окошко глядит...
Глазки скорее сомкни,
Спи, моя радость, усни!
Усни, усни!..