Попытка осознания судьбы. Марина Цветаева

                "... раз голос тебе, поэт,
               Дан, остальное — взято."
                Марина Цветаева

Ах, Маринушка-Марина! "Птица вербная " моя!
"На одно крыло серебряная, на другое - золотая."..
Эх, судьбинушка-судьбина, подколодная змея!
Разогнали, растерзали, разорили твою стаю...

Может, слишком был высоким взлет таланта и судьбы?
Может, слишком был жестоким век для ангелоподобных?
О царевиче заплакав*, ты пророчески беды
Ожидала для России и сынов лихих и кровных...

...Как в Трехпрудном** одаряло детство щедрое твое!
Столько музыки! И мама, погруженная в нее!
Столько прошлого! И папа, пропадающий в музее!
Два дочурки, две сестренки-неразлучницы, две феи...
В унисон стихи! Таруса! Волшебство и грез, и яви!
И московских улиц бусы так тебя очаровали!
Первые стихи и книжки! Дружбы царственной явленье -
Макс****! И грустного мальчишки сердолики. И томленье
По любви! И зов, и жажда той любви великолепной!
Кто же знал тогда, что правда - боль и смерть вокруг нелепая?..
А пока: венчанье, счастье! У отца - музей родился!
У тебя же лебеденок - Аля - дочка - счастье жизни!

Златокудрая, с зеленым взглядом ярким, как крыжовник,
Вниз опущенным, с горящим лбом, с походкою летящей,
С узким торсом и запястьем. Ты цвела, светилась счастьем,
Ты любила и дружила и как будто ворожила...

Дом, любимый и желанный***! Наверху - "дворец чердачный"!
Как любовно созидала мир свой сказочный! Но мрачный
Мир извне ломился... Деток ты рожала и мечтала
О семье, о доле светлой для девчонок. Но забрала
Страшная война Сережу! Как молилась! В неизвестность
Задавала ты вопросы, прогоняла неизбежность
Разрушенья рокового. И последнюю картошку
Разделив в холодном доме, ты в приют отдала крошек...
Две руки - ласкать малышек, но не верится - Ириши
Больше нет!!! Спасая Алю, ты малышку потеряла.
И рука осиротела. Замело метелью белой,
Запорошило порошей все, что виделось хорошим...

Нет России, нет уюта, и былинкой бесприютной
Вслед за "белым" мужем, в муке, бросив все, себя к разлуке
пригвоздив с Москвой, с Россией, ты спасала, что есть силы
Душу, дочь, семью, Россию - ту, живую -свет и силу!
Но Европа - не Россия! Корни вырваны. Нет силы
Все начать одной, с начала. Не под силу! Но молчала
И не плакала, а пела. Злу назло еще терпела.
Сын родился! Мальчик! Аля, подрастала, помогая,
Но удар страшней - фашизма тень, закрывшая полмира!
Из Германии любимой - тоже смерть! Как будто выло,
Стыло, рвало, убивало, вниз по спинам гнало, гнало...
Всюду волки и акулы. Как Ты допустил безумье?

Ни в Берлине, ни в Париже, и ни в Праге -нет приюта!
Муж и дочь хотят в Россию. Ностальгия - рана будто...
Но, вернувшись, - убедилась: ничего не изменилось!
Мужа, дочь, сестру забрали, усомнилась ты едва ли
В том что это не ошибка, что они уж не вернутся...
А сама ты кто здесь? Липко ужас опоясал душу...*****
Впереди война маячит, сын - подросток, это значит -
На войну пойдет, на мясо, берегла его напрасно.
И сама ты здесь - чужая, компромиссы отметая...

Все пути вели в погибель. Тупики. Ни слез, ни мыслей...
Одиночество глухое давит шею... Что с тобою?
Крылья где твои, Марина? - Не расправить... Только б сына
От себя, такой, избавить. И ему я не нужна ведь...
Вот и все. Сомкнулись сети. Сатанинской мыслью злобной
Ты удушена... В ответе ль зверь забитый - перед Богом?
Гвоздь, веревка, сени - это... Что осталось от поэта...
Где поплакать? Где могила? Или вспомнить, как просила,
О тебе легко, с улыбкой?.. Может быть в Тарусе милой,
Возле камня, на холме том, где легко бежали ноги
Вниз, к Оке, где все дороги были для тебя открыты...
Где легко и вдохновенно на крыло душа вставала!
Где она осознавала: счастья - много, мира - мало!

Дар твой петь повелевает. Много ль спросится? Кто знает?
Ты пророчица, ты знала, на что шла, что выбирала.
Ты сама тогда сказала: (Злой судьбы горька расплата)
- Если голос дан поэту, все оставшееся - взято!
Двадцать с лишним лет страданья, беззаконья и невинной
Крови пролитой, терзанья за Россию, за любимых...
Для певца, чье сердце - рана - слишком много! Слишком рано
Ты ушла. И кто осудит? ВЫ осилите судьбу ту?

То, что в юности хранило, что давало свет и силу,
Отошло. Ты без защиты оказалась в волчьей стае...
В жизни часто так бывает, если Бог наш попускает
Нам почувствовать, что сами - не осилим, не потянем.

Нам дана свобода воли - не спасает Он насильно.
Может, этой страшной доли не было б, коль попросила б?

              ***

Знаю, ты жива ,Марина,
в тех сердцах, что молят Сына,
Милосерднейшего Бога, пожалеть тебя ,родная!
Твоя трудная дорога, драгоценнейшие вина
Строк твоих бессмертных с нами,
Вкус и смысл их мы впиваем...
Ты жива в тарусских далях, и в огне рябины красной...
На просторах Карадага всей компанией прекрасной
Вы навстречу мне спешили. Я руки твоей коснулась.
Ты сказала: - Напиши же! И с надеждой улыбнулась...

            ***

А сегодня, в день рожденья, Иоанна Богослова,
По причастии, надежда посетила меня снова.
Поняла я: ты у Бога, всей семьей. Ведь свою долю,
Как страдальцы, вы терпели, не нарушив Его волю.

                22 сентября - 9 октября 2017 г.


Друзья мои! Сестры и братья! Прошу прощения, что смела прикоснуться к такому поэту, выразить боль души. Убираю, потому что трудно написать о ней достойно, и возвращаю, потому что это ее дни и хочется быть с ней. Помогите советом и простите! С уважением и любовью к Марине и к Вам.
Комментарии для тех, кто не очень знаком с биографией, многое пишу по памяти, если где не точна - укажите и простите, нет сил поднимать весь материал, а кому-то, может, не все ясно с полуслова.


* - Марина страшной болью и предчувствием трагедии откликнулась на арест, а позднее смерть царской семьи посреди почти полного молчания:
- Христос Воскресе,
Вчерашний царь!
Пал без славы
Орел двуглавый.
…Царь!— Потомки
 И предки — сон.
 Есть — котомка,
Коль отнят — трон».(2 апреля 1917)
 Или встречаем полные отчаяния и мольбы стихи за молодого царевича Алексея:
 «За Отрока — за Голубя — за Сына,
За царевича младого Алексия
 Помолись, церковная Россия!...
 …Ласковая ты, Россия, матерь!
Ах, ужели у тебя не хватит
На него — любовной благодати»
Позднее она продолжала работать над этой темой. Интересен факт работы над поэмой о царской семье. Когда в Берлине в 1922 г. Андрей Белый пришел к Марине Цветаевой, он «на столе увидел — вернее, стола не увидел, ибо весь он был покрыт фотографиями царской семьи: наследника всех возрастов, четырех княжон, различно сгруппированных, как цветы в дворцовых вазах, матери, отца…И он наклоняясь: — Вы это …Любите; Беря в руки великих княжон: — Какие милые!...Милые, милые, милые! И с каким-то отчаянием: — Люблю тот мир!». Одновременно, работая над поэмой, Цветаева пишет поэму «Попытка комнаты». Достоверно известный факт, что царская семья во время расстрела стояла в комнате вдоль стены. И вот в поэме «Попытка комнаты» присутствует та самая комната... "Поэма о царской семье" была прочитана в 1936 году в Париже и заняла около часа. После утраты архива остались фрагменты.

** - дом в Трехпрудном переулке в центре Москвы, в котором родились Марина, а через два года Анастасия Цветаевы. Дом деревянный, шоколадного цвета, по фасаду одноэтажный с высокими потолками в зале, гостиной и кабинете; со двора дом двухэтажный с четырьмя детскими комнатами во втором этаже. Отец их - Иван Владимирович, сын сельского священника Владимирской губернии, профессор Московского университета и директор Румянцевского музея, посвятил не один десяток лет созданию коллекции и строительству Музея Изящных Искусств на Волхонке на деньги стекольного короля Нечаева-Мальцева, человек высочайшей эрудиции и знаний. Он не часто бывал с детьми, но по выражению Марины,"нас воспитывал свет под дверью его кабинета".
Мать - Мария Александровна Мейн, польско-немецких кровей - выдающаяся пианистка, ученица Николая Рубинштейна, беззаветно влюбленная в музыку и привившая этого любовь детям. Рано заболела туберкулезом, много лет жили по большей части за границей, где она лечилась, поэтому дети учились в Германии, Франции, Швейцарии, Италии. Марина в четыре года научилась читать, в шесть начала писать стихи, причем сразу на трех языках. Марина была высококультурным человеком, друзья называли ее"энциклопедией". Очень дружны были с сестрой, жили на одном дыхании, как читали стихи в унисон, вышли замуж одновременно. Дом снесли и на его месте построили в 1928 доходный дом, в котором жила Изабелла Юрьева, два этажа занимал Сергей Образцов, на одном была кукольная мастерская.

***-  своя трехуровневая квартира в четырехквартирном доме в Борисоглебском переулке, где сейчас мемориальный музей. Квартира сказочная, начиная от чугунного подъезда,  фонаря и витража над входом и кончая необычным внутренним пространством с множеством лесенок, переходов, коридорчиков, комнат на разных уровнях, одна даже со стеклянным потолком. Здесь было необыкновенное счастье и обыкновенное горе, холод и голод, когда топили старинной мебелью и есть было совсем нечего. Музей мы имеем благодаря беззаветной преданности памяти Марины замечательного человека Надежды Катаевой-Лыткиной, которая три года жила одна в доме, предназначенном под снос, без коммуникаций, не давая его снести и поднимая общественность, и стала первым директором музея до своей смерти.

**** - с Максимилианом Волошиным познакомились в поэтическом клубе "Мусагет" после выхода первого марининого сборника в 1910 году, он написал на него рецензию и пришел к Марине в гости в цилиндре и подружился быстро со всеми и со всеми подружил их. Потом пригласил к себе в Коктебель, где потухший вулкан Карадаг принял очертания волошинской главы, где он построил необыкновенный дом с плоской крышей, на которой могли лежать и сидеть поэты, смотреть на звезды, читать стихи, где была необыкновенная атмосфера дружбы и радушия,где принимала гостей его мама Пра. Там, в сердоликовой бухте грустный после потери родителей 17летний Сергей Эфрон (Марина была влюблена и загадала, что, если он выберет из морских камушков сердолик и подарит ей, то она выйдет за него замуж, так и случилось) сделал Марине предложение, и этот детский брак перенес немыслимые испытания, но сохранился до конца их жизней.

***** -Вскоре в семье репатриантки Цветаевой начался сущий ад: дочку Алю забрали в НКВД как шпионку, потом – Сергея, горячо любимого мужа, да еще с издёвочкой: "ждал-то – орден, а получил - ордер". Дочь и муж были арестованы: Эфрона расстреляли в 1941-м, дочь после 15 лет репрессий была реабилитирована. Сама Цветаева не могла ни трудоустроиться, ни найти жильё, ее произведения никто не печатал. По словам близких людей, они с сыном буквально голодали.

"Белогвардейцы возвратились», - перешёптывались об Эфроне и Цветаевой. И…пошло-поехало: тюремные очереди и хлопоты, истерики, страх за себя и детей, как за последнего кормильца, мучила неизвестность впереди, она чувствовала себя, словно в жуткой мясорубке…

Она была страстная мать, однако и здесь гармонии не испытала: в гражданскую войну потеряла младшую дочь, потом сделала идола из сына, обожала его буквально тиранически, а «идол» взял да и стал строптивым, амбициозным, просил не перекармливать материнской любовью.

Все два года в России они ссорились с сыном, громко крича на французском. Кстати, Эфрон с отеческим сарказмом называл мальчика "Марином» – именно потому, что и норовом, и «нервенностью», то бишь, чувственностью, он был схож с матерью. Цветаева хотела вырастить из сына гения, а не сумела простейшего, она просто не научила его жить среди людей на равных. Уйдя из жизни, мать оставила его изгоем в чужом мире.

Почему Москва встретила Цветаеву настороженно? И ведь не просто «парижанкой», не просто «из бывших»! А именно – клеймёной. Есть версия, что возвращения поэтессы испугались именно собратья «по поэтическому цеху».. Ее далеко отодвинул даже Пастернак, с которым у нее был бурный эпистолярный роман. И не только «политически», но и по-мужски. Причем на очень большую дистанцию: он испугался возможного «пожара», именно он когда-то в запале и произнес: мол, у Марины и керогаз пылает «Зигфридовым пламенем». А так нельзя!

После возвращения на родину Цветаева готовит к изданию сборник стихов, много переводит, но ее никто не печатает.

«Нищая элегантность», - так называли за глаза Цветаеву в последнюю пору её жизни. С виду она была всегда словно мышкой: серенькой, неброской, на низких каблуках, с огромным поясом и янтарными бусами, на запястьях – изысканные серебряные браслеты, с недлинной стрижкой. А глаза – зеленые. Буквально как крыжовник. И походка - твердая, почти мужская. Цветаева будто всегда преодолевала что-то: боялась уличных машин, в метро - эскалаторов, в домах – лифтов, всегда казалась словно близорукой, не от мира сего, очень незащищенной.

Объявленная в 1941-м война и перспектива окунуться в гитлеровское иго ужаснуло ее еще сильней, куда сильней, чем сталинское! А в победу России она верила с трудом. 22 июня, в день объявления войны, Цветаева произнесла странную фразу: "Мне бы поменяться с Маяковским". И еще сказала такое: «Человеку немного надо: клочок твердой земли, чтобы поставить ногу и удержаться на ней. Вот и все».

Судить о причинах её самоубийства – по всей видимости, бессмыслица. Об этом знала лишь она сама, навеки замолчавшая.

Вот краткие вехи биографии поэтессы. В революционную пору вплоть до 1922 года она вместе с детьми жила Москве, в то время как ее муж, офицер Эфрон, сражался в белой армии. С 1922 года семья эмигрировала: недолго жила в Берлине, 3 года - в Праге, с 1925 года начался «парижский период», отмеченный полнейшей нехваткой денег, бытовой неустроенностью, непростыми отношениями с русской эмиграцией, в это время возрастала враждебность критики в её адрес. Условия жизни семьи за границей были невероятно трудны. На родине – еще труднее.

Цветаева выросла в демократически настроенной семье. И если революция 1917 года стала направляющей силой для таких, как Маяковский, Блок, Есенин и других, то перед М. Цветаевой 1917-ый предстал иначе.

Отношение ее к революции было неоднозначно; стараясь найти нечто героическое в белой армии, где служил муж, она в то же время понимала безысходность контрреволюционного движения. В то время круг знакомств её был очень богат. Это – Бальмонт, Блок, Ахматова, Волошин, Кузмин, Ремизов, Белый, Брюсов, Есенин, Антокольский, Мандельштам, Луначарский, с которым выступает на концертах. А еще это широчайший актерский круг, - учеников Е. Вахтангова.

Есть сведения, что еще в 17-летнем возрасте Марина пыталась покончить жизнь самоубийством. Она даже написала прощальное письмо сестре Анастасии, которое попало к ней спустя 32 года. Вот что написала ее сестра в своих воспоминаниях: "Марина писала о невозможности жить далее, прощалась и просила меня раздать ее любимые книги и гравюры – далее шел список и перечисление лиц. Я помню строки, лично ко мне обращенные: "Никогда ничего не жалей, не считай и не бойся, а то и тебе придется так мучиться потом, как мне". Затем следовала просьба в ее память весенними вечерами петь наши любимые песни.

В память особенно врезались эти строки: «Только бы не оборвалась веревка. А то недовесить-ся - гадость, правда? – писала сестра. - Эти строки я помню дословно. И помни, что я всегда бы тебя поняла, если была бы с тобою". И подпись.

Далее, чтобы не упрекнули в плагиате, привожу близко к тексту разрозненные отрывки из книги сестры Цветаевой, Анастасии. "1 февраля 1925 г. у Марины родился сын Георгий ("Мур" - сокращенное от "Мурлыка", уцелевшее до его конца. Исполнившаяся мечта! Гордость матери. Но о нем в 10 лет Марина написала: "Душевно неразвит..."

Война. Эвакуация. Марина много тяжелее других восприняла объявление войны, нежданно вспыхнувшей на территории ее Родины, где она могла надеяться укрыться от пережитого на Западе. Она ждала, что сюда война не придет. Марину охватило то, что зовут панический ужас. Она рвалась прочь из Москвы, чтобы спасти Мура от опасности зажигательных бомб, которые он тушил. Содрогаясь, она говорила: "Если бы я узнала, что он убит, - я бы, ни минуты не медля, бросилась бы из окна" (они жили на седьмом этаже дома 14/5 на Покровском бульваре). Но самая зажигательная сила зрела в Георгии: жажда освободиться о материнской опеки, жить, как он хочет.

А вот как рассказывали другие: «…в Елабуге пришла Цветаева, умоляя не допустить, чтобы ее разлучили ссыном, детей этого возраста отправляли в эвакуацию от родителей отдельно. Сына не отняли. Что рядом с этим все трудности жизни? Но он бунтовал. Он не хотел жить в Елабуге. Она против его воли вывезла его из Москвы. У него там был свой круг, друзья и подруги. Он грубил. Марина переносила его грубости замершим материнским сердцем. Как страшно было его представить себе без ее забот в дни войны!

Сын не жил без ее помощи. Он не понимал людей. В Елабуге стал дружить с двумя мужчинами, невесть откуда взявшимися, и намного старше его. Он не желал слушать мать, не хотел лечить больную ногу. На каждом шагу спорил. К его тону она привыкла, а последние два года без отца - терпела. Рассказывали о необыкновенном терпении Марины с ним. Все говорили, что "она его рабски любила".

Перед ним ее гордость смирялась. Его надо было дорастить во что бы то ни стало, сжав себя в ком. Она себя помнила в его годы: разве она не была такой же? "Он молодой, это все пройдет", - отвечала на удивлённые замечания знакомых, как она, мать, выносит такое обращение с собой. Последним решающим толчком была угроза Мура, крикнувшего ей в отчаянии: "Ну, кого-нибудь из нас вынесут отсюда вперед ногами!" "Меня!" - ухнуло в ней. Их "вместе" кончилось! Она уже не нужна ему! Она ему мешает...

Все связи с жизнью были порваны. Стихов она уже не писала, да и они бы ничего не значили рядом со страхом за Мура. Еще один страх снедал ее: если война не скоро кончится, Мура возьмут на войну. Да, мысль о самоубийстве шла с ней давно, и она об этом писала. Но между мыслью и поступком - огромное расстояние.

В 1940 г. она запишет: "Я уже год примеряю смерть. Но пока я нужна". На этой нужности она и держалась. Марина никогда не оставила бы Мура своей волей, как бы ей ни было тяжело. Годы Марина примерялась взглядом к крюкам на потолке, но пришел час, когда надо было не думать, а действовать. И хватило гвоздя." Беспощадно грубые слова 16-летнего сына прозвучали в материнстве Марины - приказом смерти - себе.

На упреки сына, что она не умеет ничего добиться, устроиться, она в горькой надменности, на миг вспыхнувшей гордости, бросила сыну: "Так что же, по-твоему, мне ничего другого не остается, кроме самоубийства?"

Сын ответил: "Да, по-моему, ничего другого вам не остается!" Это была не просто дерзость мальчишки! Потрясенный ее уходом, он не повторит ее шага. Пусть живет он, юная ветвь!

…Она помнила себя с 17-ти лет, свою попытку самоубийства. Он был - сколок с нее.

      Автор Thorova. Тайна гибели Марины Цветаевой.