Сбор налога

Сбор налога
32
Слух пошёл по всем селеньям,
Прилетел и в ту деревню,
Что на будущей неделе
То ль во вторник, то ли в среду
В пять персон приедет суд,
И к закону призовут
Всех, кто год, а может два
Не платил налог сполна.
Шёл в деревне разговор:
Здесь же будет приговор.
Даже не было секретом —
Призывать будут к ответу
Неплательщиков всех сразу:
Фрола, Дуню для показа.
Остальным чтоб был урок,
И налог платили в срок.
Говорили, всё сбылось.
К дубу солнце поднялось.
По дороге деревенской
Пыль подняли в поднебесье
Пары лучших вороных,
С пистолетом стремянных.
Как по щучьему веленью
Подкатили все к правленью.
Полусогнутый Илья
Бригадиром назвался,
Быстро вышел наперёд,
Руку всем радушно жмёт,
Просит всех гостей зайти —
Дух с дороги отвести.

33
В это время на лужайке
Был уж стол, четыре лавки,
И посыльные бежали —
На собрание сзывали:
Пусть немедленно придут,
Прибыл, мол, народный суд.
Люди сразу догадались,
У правления собрались,
Невесёлые стояли,
В землю головы склоняли.
Вышел суд, за стол уселся,
Здесь Илья ещё вертелся.
Руку поднял вверх судья:
Разговаривать нельзя!
Стало слышно в тишине
Мух жужжанье на столе.

34
Чтоб вниманье всех привлечь,
Громко начал судья речь:
— Есть в правительстве закон,
Выполняться должен он,
А немногие средь вас
Игнорируют наказ.
Фрол Андреич, почему
Третий год, как ты в долгу?
Что с налогом оплошал?
Мясо тоже не сдавал.
Взгляд колючий, не стесняясь,
Сверлил Фрола, наслаждаясь,
Будто тонким буравом
Или жадным комаром.
Сел судья, а Фрол привстал,
Самокрутку затоптал,
Тих казался и несмел,
Даже чуть и припотел.
— Почему я не сдавал?
Мяса нет, ведь боров пал.
Хрупкий был, хоть из животных
Был кровей из благородных.
С одного котла с ним ел,
Он того не захотел.
Не пойму, что в этом толку,
Объявил вдруг голодовку.
Он с неделю голодал,
А потом уж бог прибрал.
Вы изволили сказать:
Надо мясо бы отдать.
Можно сдать, как оно есть,
Я готов и сам не есть.
Можно было бы купить,
Но где денег раздобыть?
За работу в наши дни
Пишут только трудодни.
Толку нет, что трудодней
Больше, чем у Бога дней.
— Ты мне ересь не мели
И по сути говори.
— Сводку точную вам дать?
Негде щавеля нарвать!
Всё порвали, всё поели
Уж как целых две недели,
Оборвали всю крапиву,
Как ещё мы только живы?
Те три центнера картошки,
Что в году мы сдали прошлом,
Их как раз и не хватает,
Потому и голодаем.
Так дошли мы до разрухи,
Протянуть к кому нам руки
И откуда ждать подмоги?
Протянуть придётся ноги.
Всё работаем на брата
От восхода до заката
Вдруг вскочил, что третий слева,
Аж рубаха запотела,
А она так широка —
Туда б влезло Фрола два.
— Говори, не завирайся!
Будем дальше разбираться.
Ты в политику не лезь,
Там другие люди есть.
Если будешь возражать,
То могу с собой забрать.
— Извиняюсь, ваша честь,
Чтоб в политику не лезть.
Ведь, поди же ты, война
Мужиков всех забрала.
Сына старшего убили,
За границей схоронили.
Мать растила двадцать лет,
Смерть взяла их на обед.
Уважаемый судья,
Человек ведь не свинья.
Народ надо возрождать,
Больше надо бы рожать.
Может, с виду и не дюж —
Государственный я муж.
Я имею шесть детей:
Трёх сынов и дочерей.
Я спины не разгибаю,
И годами голодаю,
Как зелёный лист, свечусь,
Дунет ветер — я умчусь.
А на случай же войны,
В бой пойдут мои сыны.
Человек я хоть простой,
По бумагам ведь Герой.
Если словом называть,
Кто ж кому должен давать?
Оскудела что ль земля?
Леса нет и нет угля?
Я вязанкой дров вполне
Грею дом своей семье.
Где же шахты, рудники —
Оплатить нам трудодни?
Я в ответ дам хлеб и соль,
Что положено, на стол.
Стала, что ль, казна пустой?
Нищим я тащусь с сумой.
Может, осень подвела?
Златоносная река
Изменила вечный путь?
Женщиной к другому льнула,
За границу увильнула?
— В свои сани ты садись,
И в деревню возвратись,
На суде скажи, когда
Сдашь полтонны молока?
Головою Фрол мотнул,
Брюки шумно подтянул,
Чуб вихрастый почесал
И подумавши, сказал:
— Я ответить вам готов.
Вот в семье десяток ртов.
Ежегодно так бывает,
Корма просто не хватает.
Обессиленных коров
Тащим дружно со дворов.
Целый месяц не доили,
Еле-еле отходили,
А когда идём доить,
Очередь уже стоит.
Не по кружке, по стакану
Выпивают дети рано.
Что останется на дне —
Белим щи на лебеде.
Вот придется выбирать —
Сдать налог иль умирать.
— Это что же за корова,
Восемь литров в день удоя?
Возмущенный Фрол стоит
И, вздохнувши, говорит:
— Не до жиру, быть бы живу,
Не рассохлись хотя б жилы.
Не поевши ничего
Так, какое ж молоко?
В прошлый год была жара,
Корова яловой была,
Да и кормится зимой
Лишь соломой да ботвой.
Разрешили б неудобье,
На тех межах, близких к полю,
Траву разную косить,
Скот и было б чем кормить.
Государству ж только дел:
Брал где сено, как взять смел?
А закон ваш мы блюдём,
Воровать не ходим днём.
Озираясь, меж кустами
Мы ползём, как партизаны.
Тащим траву, поспешая,
Разрывается душа.
Больше б надо подналечь —
Рвётся кожа с грубых плеч.
Траву сушим на жердях,
В чердаке или в сенях.
Да и сеном не прокормишь,
За соломой ночью ходишь.
Деток учим тайно брать,
А по-русски — воровать.
— Вы сознались в воровстве,
Вас забрать придётся мне!
Фрол уж больше не боялся,
Волос ёжиком поднялся,
Ворот шире расстегнул
И вперёд к столу шагнул:
— Запугал собаку хлебом,
Но скажу я, между делом,
Государство наше грабит,
Скоро голодом задавит.
Я без паспорта, без денег
И пашу, как острый лемех.
Нас трудом не запугать!
Где вот только силы брать?
Забирай меня в тюрьму,
Там я точно не умру.
Не смогу пойти на луг,
Но мне сварят, принесут.
Только будь я на свободе,
Ты бы брал с меня налоги.
Вам убыток и семье,
В целом даже и стране.

34
Слово люди одобряли,
Головами закивали.
Солнце что ли подогрело,
Только люди не стерпели,
Шёпот начался, потом
Разразился словно гром.
Долетали до стола
Лишь отдельные слова
Затянувшейся обиды,
Лица всех были сердиты.
Суд заёрзал за столом,
Ходят лавки ходуном.
Меж рядов Илья ходил,
В ухо судьям говорил.
Видя, что настал черёд
Фрола жёнка наперёд
Быстро кинулась пройти,
С ней малыш был лет пяти.
Несмотря на все года
Красота была видна.
Рослый Фрол, хотя худой
Был закрыт теперь женой.
Та ж, не сдерживая тона,
Даже броситься готова.
Ничто больше не пугало,
С гневной горечью сказала:
— Уважаемый судья,
Дальше нам так нельзя.
Мы забыли, как смеялись,
Мы всю жизнь всего боялись.
Я пошла бы и в петлю,
Жаль, что деток загублю.
Где же ваша справедливость,
Ну скажите мне на милость?!
Ныне, вижу, выход есть —
Всех нас вам в тюрьму упечь!

35
Люди молча загудели,
Что-то все сказать хотели.
Слева тучный прокурор
Не сводил с народа взор.
Чтоб никто не услыхал,
Судье на ухо шептал:
— Люди только не поймут,
Что в тюрьме уже живут.
Тот ему не возражал,
И допрос Никиту ждал:
— Птица, есть какая в доме?
— Под застрехой на соломе
Пара шустреньких синиц
Выполняют план яиц.
— Живность в доме тоже есть?
— Живут в доме тёща, тесть.
Был сверчок да не ужился,
В третью ночь куда-то смылся,
Видно, знал уже шустрец,
Что ему придёт конец

36
Все ж вопросы поиссякли —
От жары уже обмякли.
Вытер пот судья платком
И повис вновь над столом:
С вами ясно. Нам решать:
Здесь оставить иль забрать.
Можно бы корову взять,
Молока коли не ждать,
Кости будут для муки,
Кожа с ней на сапоги.
— Ты хоть совесть поимей,
Жену убьешь, ещё детей
— Налоги надо бы платить
И не стоит голосить.
Даём полгода сроку вам
Расплатиться по долгам.
Вынес будто приговор.
С Фролом кончен разговор.
Тут же он на лавку сел,
Брюхом края не задел.
Взгляд победный свысока,
И прикрыл слегка глаза.
Мол, смотри и будь свидетель,
Вот какой я благодетель!
Сел на лавку грузно Фрол,
Тяжко сел, словно на кол.

37
Не теряя время зря,
Подскакал к столу Илья,
Словно грач на пахоте,
Зашептал опять судье.
Глазом смело покосил,
Полушёпотом спросил:
— Что-то Дуни не видать,
Может быть, за ней послать?
Говорят, переживала,
Вроде б даже захворала.
Закачалась тут скамья,
Поднялся опять судья:
— Может, даже заболела,
Может, даже не хотела
Разговор вести с судьёй,
Так пойдёмте к ней домой!
Стол в минуту опустел,
Народ, как улей, зашумел.
К Дуне будто шли сваты,
Или к тёще на блины.

38
Дом как дом, соломой крытый,
Настежь дверь была открыта.
Ближе к дому подходили,
На крыльцо уже ступили.
Средь полуденной жары
Вопли явственно слышны,
И неслись над головой —
То ль скулёж, а, может, вой,
Непонятные стенанья,
Может быть, и причитанья.
Путь указывал Илья,
А идущий с ним судья
Очень даже удивился,
На крыльце остановился.
Подошли теперь другие
И стояли, как немые.
Все плечами пожимали,
Ничего не понимали.
Как немного осмелели,
То вошли тихонько в двери.
Сзади люди напирали,
На передних налегали.

39
Шторы плотные свисали,
Солнца луч не пропускали,
Сразу бросились в глаза
Против двери образа.
Каплей огненной лампада
Излучала свет из мрака.
Рассмотрели стол сосновый,
Крытый скатертью шелковой,
Лик иконы Пресвятой
В гроб глядел перед собой.

40
В изголовье, сзади плеч,
Есть лампада вместо свеч,
Тень косынки очень лёгкой
Скрыла лик до подбородка.
С Дуней гроб все увидали,
На мгновенье замирали,
Низко в пояс наклонялись
И крестились, ужасались,
А испуганный Илья
Ко лбу руку приподнял,
Лишь живот перекрестил,
Быстро руку опустил,
Чтоб высокое начальство
Не сочло это за хамство.
Созерцая всё глазами,
Убеждались люди сами:
Перед ними наяву
Лежит Дуня  во гробу.
У стола темна, как ночь,
Вся в слезах рыдала дочь
И не видела людей,
Здесь стоявших перед ней.
В чёрном длинном одеянье
Продолжала причитанье.
Лишь наплакавшись, она
Взгляд от гроба подняла,
И, не видя ничего,
Отступила от него.
Уголком косынки чёрной
Губы вытерла проворно,
Посмотрела на икону.
Подошёл судья ко гробу,
Глазки-щелочки раскрыл,
Дочери проговорил:
— Соболезнуем, изволь,
Разделяем вашу боль.
Жизнь чтоб вашу облегчить,
Я хочу лишь объявить —
Нет виновных, какой суд?
Больше вас не привлекут.
Все у гроба постояли,
Грудью полной повздыхали.
Каждый думал о своём:
Правильно ли мы живём?
Тихо стали уходить,
Громче стали говорить.
Вот и вышла вся толпа,
И осталась дочь одна.

41
На дороге все собрались,
Горевали, изумлялись,
Как же так, ещё вчера
Издавала шум с утра.
Вроде б даже не болела,
Боль-то, видимо, терпела,
И никто не знал, когда
Дуня наша умерла.
А комиссия, усевшись,
От жары вся разомлевши,
Подняв шлейф вонючей пыли,
В город быстро укатила.
Лишь Илья один остался,
Словно в проруби болтался.

42
От гостей пыль улеглась,
Дуня с гроба поднялась,
На пол в тапочках ступила
И лампаду загасила,
Чтобы Бога не гневить.
Дочке стала говорить:
— Ишь они чего хотели,
Так, приехав средь недели,
Застращать честной народ,
Чтоб платили им налог.
И закон будут писать,
Чтобы шкуру с нас сдирать,
Дармоедов прокормить.
Нам же надо есть и пить?
Дуня вытерла лицо,
Вышла тихо на крыльцо,
Всем хотела тут сказать,
Что не надо горевать.
Люди Дуню увидали,
Даже рты пораскрывали.
Послабее были бабы —
Без сознания упали
На дорогу прямо в пыль,
Не поверив в эту быль.
Кто сильнее, те струхнули,
Только спины развернули
И, играя словно в прятки,
Побежали без оглядки.
Третьи точно обалдели,
Будто враз окаменели,
Все, не двигаясь, стояли,
От Дуни взгляд не отрывали.
Не бежал Илья, не падал,
Пот с лица на землю капал.
Он настолько испугался,
Был упасть готов, шатался.
Изрешеченный забор
Только выдержал напор.
Помутилось в голове,
Дуни стали уже две.

43
Видя весь переполох,
Не сдвигая больше ног,
Дуня руку приподняла,
Севшим голосом сказала:
— Всё, что было, я не знала
И с собой не совладала.
Организм был погружён
В летаргический, что ль, сон.
Дочь моя не вразумила,
В гроб живую б положила,
Если б вы не разбудили,
Сон продолжился б в могиле.

И как к местному главе
Обратилась тут к Илье,
Прислонённому к забору,
Необычно резким тоном:
— Скажем прямо, для порядка,
Ты ведь робкого десятка
И с плохою головою,
Не даёшь ногам покою.
Завтра бросишься бежать,
За сто вёрст кисель хлебать.
Выслужиться ты стремишься,
Как чёрт ладана боишься.
Носишь всякую им весть,
Выдаст чёрт, свинья и съест.
До тех пор, пока жива,
Для налога я мертва.
Как нарушишь ты слова,
Клятву выполню тогда —
Ночью буду приходить,
До утра буду душить.
Слышал он или же снилось,
Ноги тут же подкосились,
Тут забор не удержал —
Разом он с Ильей упал.