Грибные леса

На излёте уже,
перед носом зимы, нетерпеньем объятой,
в том безумном, последнем тепле —
вдруг — опята!

И пошли, и в разгул, словно скорбь исцелима.
Ай да родичи пенициллина! Всё обман.
Всё пустое. И устои земные нетленны.
Но по краю, по кромке бегут миражи.
И решишь: надо жить — и потянет куда-то.
Миллионный город точит ножи —
берегитесь опята!


Ветер мшистые пни обнюхивает,
треск сухих веток хрустальный,
шорох листвы опавшей,
бабьего лета скрипка
плачет.


И…
Необъяснимо...
воздух наполнен звуком,
дали поют и выси,
но драматизм прощанья
тронул палитру мыслей…
И потекли печали,
и разрыдались в цвете.


Так к чему ж обратиться, когда вечереет?
Перелётные птицы на юг улетели.
Ведь не бросишь, что про;;;жил, как птицы болото.
И не может никак стать душа перелётной,
и не может  ужиться…
И осень колеблет
и мысли, и чувства, как голые стебли.



Потревоженный лес
просыпался в холодной рассветной росе.
Кроны качнулись,
и капли
упали в траву, как признание дня.
В утренний лес,
словно выброс задымленных улиц,
хлынули люди.
Дурея от запаха прели,
догоняя грибные сны:
кто больше?..

А завтра они расскажут о своей удаче.
Такой маленькой.

Но кто может вечности крикнуть в лицо:
«Я — судья»?

И плывёт паутина,
и вот уже полдень запутался в ней.
И солнце.
И висит золотой мухой.

А эти,
бросив кулёк с единственным опёнком –
целуются.
Какое это потрясающее занятие:
если звонкая осень,
если в пылающих листьях,
если бы только… 
Ах, если б...

И кто-то свернёт…
Когда светлая зависть сквозь память уводит,
кто-то свернёт.
И почувствует тяжесть переполненных вёдер,
нищенски пустых
перед полнотой жизни.
Может это и есть осень??
И все же –
снимем шляпы перед грибными лесами,
пусть и по более мелким причинам.