3. Направит обольститель всю силёнку. Миледи

  (предыдущий фрагмент "2. Между фурией и куртизанкой"
    из главы "Миледи и кардинал". Роман "Миледи и все, все, все"
      http://www.stihi.ru/2017/09/14/7447)

– ...Меня к вам судьбоносно занесло.
    Для нас чёрт заложил в законы вольность, –
насмешница шутила. – Я – не Зло,
    а сорванный с  башки Горгоны волос...
    ...Да что мне Бекингем! Страсть – ремесло.
    Отнюдь не    та,    что вспыхнет, словно хворост.
    А мне от уз с милордом – польза, бодрость.
    Уверена, что он – мой шанс число
    побед     поднять, вождя заткнув за пояс.
    Меня от хвастовства не развезло:
    отчёт себе     даю,     лорд – не оболтус...
    ...В интимной страсти     катер     я! Весло
    по жизни для меня – ненужный бонус.
    Кто знал бы скрытых навыков весь слой!.. –
глаза во взор «на перевес», на «конус»;
с усмешкой снисходительно-незлой
миледи повертела головой,
о будущем успехе беспокоясь. –
    Глаза  и губы – мой передовой
    отряд сил обольщения. И голос.
    Мужчина ни один передо мной
    не сможет устоять, когда по пояс
    разденусь в красоте своей земной.

– Поздравить априори вас с почином
    внедренья к Бекингему в узкий круг?
– Для женщин, разделивших с ним досуг,
    на острове щедрейший из     мужчин     он!   

    Мне многое открылось кое в чём.
    Умеючи увидеть суть в неброском,
    предвижу я, что герцог обречён.
    Он личный быт устраивает с лоском –

    завидует парламент даже блёсткам!
    В проступках тяжких не изобличён,
    для многих герцог Божьим стал бичом, –
Шарлотта по делам и отголоскам

озвучила свою оценку жёстко. –
    Гордыней нрав его переперчён.
    Приверженцев у герцога не горстка,
     но с ними Бекингему мчаться скользко...
    
...Мужчине на свободное плечо
холеной белой дивой села кошка.
– Её почин усесться не причём,
  но кошка обладает кличкой Вошка. –

любимицу за ушком почесав,
продолжил шеф. – Речь даже не о нраве,
   но лорд содрать, наверно, даже вправе
   морально и физически с вас штраф.

   Нет, речь не о физической расправе,
   но лорд получит бонус, обуздав
    весьма непредсказуемый ваш нрав.
– Какой же бонус? О мужской речь славе?

   О чем вы говорите, монсеньор?
   Не общая ли цель у нас тут с вами?
   Ещё б сказали, что в     альфонсы     скор
    он сунуться ко мне!                – Ну-ну! Едва ли.

– Ну, как бы что там ни было, а лорд,
   меня заполучив...                – Как яд в бокале?
– ...в любви ко мне, как счастлив, так и твёрд,
   душой со мною вскоре будет в паре.

   Гарантией послужит скрытность встреч.
   Направит обольститель всю силёнку
    на  что? На то, чтоб     хищницу     привлечь! 
   Ему деваться  некуда,  цыплёнку.

   Ну, разве же игра не     стоит     свеч?
   Он тайнами поделится недаром:
    я лорда предпочла всем прочим харям…
Шеф-скептик оборвал бестактно речь.

– Да на таких, как вы, всегда     чихал    он! –
шеф против был её развратных встреч.
Согнав долой кота и кошку с плеч,
руками возмущённо     замахал    он. –

  Куда уж вам саму себя беречь!
  Будь я столь легкомысленным нахалом,
  миледи, я б… и с     Карлом     мог возлечь!
  Ещё б и ублажал его вокалом!

  Вы превратите всё в провальный фарс,
   во имя веры, Франции во благо?!
– Ни облик весь, ни профиль мой, ни фас
  меня не подведут. Постель не плаха.

  Привычно  мне – и в этом жизни суть –
  подкрадываться, прежде чем блеснуть.
  Звучит опять во мне сплошной минор, да?
  Сама себе скажу: не обессудь,
   крут     этот путь за тайнами милорда.

– Вклад как агента ваш бы стал весом,
крадись вы к ним дорогою пологой.
Чем быть в телеге пятым колесом,
уж лучше стать для лорда недотрогой.

Пускай за вами ходит по пятам
иль носится вокруг вас сам кругами.
Пусть вас возжаждет он, как клоп, а там…
он с нашими столкнётся пауками.

– Но мне     виднее,     как внести свой вклад!
– Перечить шефу свойственно лишь стерве.
  А я ведь ко всему ещё прелат!..
Неловко повернувшись на постели,

миледи пробудилась.      Дикий     сон!
Спор был лишь ярким сном, но необычным,
детально ко всему реалистичным.
Продумать, если вспомнить, есть резон.

«Похоже, мне привиделся сон вещий.
Прелат совсем не выглядел зловеще,
мне втюхивая вновь свои права.
Сто шкур с меня не     спустит     за провал, –

такой ей рисовалась перспектива. –
Так угрожать мне, даме, неспортивно!
Но… все его боятся – весь наш двор.
Его Преосвященство – не Рошфор.
Бояться графа было бы противно
и я ему подряд два года лгу.
Из связей с теми, у кого в долгу,
и встреч конспиративных я Рошфору
второе     место     выделить могу.
Негласному с Рошфором договору
обязана я цепью тех удач,
которых долго не было, хоть плачь…
Нельзя встречать рассвет в постельной неге.
Рошфора нынче я увижу в Менге».
               *             *             *
– Шлёт враг нам искусительниц сердец!
    Тьфу-тьфу, исчадье  нечисти  проклятой!
    Ну и волчица! Паству, как    телят     ей,
     оставь лишь без присмотра – всем конец! –

в сутане бурой, на заду с заплатой,
(аскета этим вряд ли укоришь)
монах     выл, возмущением объятый. –
     Когда же от тебя вздохнёт Париж?!

      Ну, разве ж что, когда ты сгинешь в Менге!
Не на латыни, а на грязном сленге
ругнуться б (ведь не в божьих он стенах)

да плюнуть откровенно прямо в зенки
ей, ведьме, преисподней уроженке!
Весь в собственных плевках, как в орденах,
о камни стукнул     посохом     монах
и сам же пострадал от брызг из лужи.
«Опять тут эта ведьма! Я на днях
уж тут её встречал! Прелату служит,
но лучше б ведьму сжечь, развеять прах»! –
угрюм, как на своих похоронах,

монах, желал лишь  кары  справедливой
для грешницы, причём уже не раз,
когда смотрел вслед  женщине  смазливой.
У ненависти чёрный был окрас.

На грешную красу     смотреть     противно,
а тут     особый     случай, именной!
Миледи, как всегда, интуитивно
почуяла опасность за спиной.

На зеркальце, вмонтированном в веер,
досадно отразился бич земной.
– Отец наш преподобный! Боже мой!
   Ах, да воздастся вам по вашей вере!

   Мир грязью поливая и кряхтя,
   всё ищете неистовее  всех вы,
   кого бы обозвать врагами церкви?
    Поджарите и вкривь, и вкось их, да? –

ответила она на взор недобрый, –
   И что ж, отец наш Жозеф преподобный,
   вы     пялитесь     со злобой, как всегда,
   как будто еретик я иль сектант!

– Не в шутку с сатаной вы солидарны
   и есть (за что ему вы благодарны)
   у вас способность претворять всё в фарт
    и – притворяться     паинькой     – талант!
– Вы в комплиментах даме небездарны
     и даже проявили в том азарт.
– Ох, плохо скоро     кончите,     мадам, вы!
                *           *           *
– …Я год в себе держал всё, как немой.
   Лишь     истину     вновь рот исторгни мой!
   Вживайтесь, ваша светлость, в мысли эти:
   как рвать необходимо зуб гнилой,
    так нужно избавляться от миледи! –

наставник кардинала Ришелье
(его злой гений – Клио б  ошалела!)
прелата поучал со знаньем дела,
причём в его же собственном жилье. –

   Бессчётная идёт уже неделя,
   как тварь не выпускаю я из глаз.
   Улики собирал, не фанатея.
   Кто в дьявольщину издавна впряглась,
   от той, жаль, не несёт заметно смрадом.
   Догадлив, вездесущ и остроглаз,
   её я часто видел с вами рядом
   и в зенки ей заглядывал не раз.
   Сравнима эта ведьма с шелкопрядом:

   вьёт    кокон,    очаровывая вас.
     Кто ж к нам её заслал, как ни лукавый?!
   Я слышал, её родина – Прованс
    и там, с нечистой силою резвясь…
– Ну, это бредни     выдумки    кудрявой!
– Не выдумки ничуть! На этот раз
   свидетеля с     пристрастием     я тряс.

   По искрам глаз читается в ней дьявол.
   Она пускает корни зла средь нас,
   едва ль сопротивляясь и винясь.

   Как только это всё мы ей предъявим –
   а на раздумья я не дам и     дня    вам –
    не избежать ей аутодафе!
– Когда б без фанатизма, то дав ей

   гуманно шанс убраться в закордонье,
   прочь в Англию зашлём.                – В терновый куст?
– Ей тамошний     полезней     труд надомный.
– Она же –    нечисть,     хоть и вид мадонны!

– Неужто      жабы     прыгают из уст?
– В душе моей и гнев, и страх, и грусть.
   Коль грешницу вдвоём не обезвредим,
   то сами все втроём – ну, как без леди! –

    её     грехи     же в ад мы повезём!..
С монахом-капуцином этим споры
себе дороже – с ним опасны ссоры,
весьма авторитет его весом.

В глазах лишь фанатизм и беззаветность
в устоях веры: – Бойтесь, Ваша Светлость,
   безбожной этой женщины во всём!
Прелат поник: прощай покой и сон!

Миледи сдать – не  бабу  скинуть с воза!
Его преосвященство Ришелье
был в шоке от стоявшего вопроса.
Не жирно ль будет?! Уж куда жирней!

– К чему такая жёсткая угроза?!
   Достаточно и мягкого допроса.
   Смягчив     бескомпромиссность,     отче, к ней,
    не сделаете мир вы наш черней.

– Я, может, для суждений не     дорос,    а?
   Тварь – пища для огня иль для червей!
– Она так молода! Цветёт, как роза!
    Не     жаль     вам эту женщину?                – Жаль мне?!

Открывшаяся жизненная проза
горька и в кабинете, и в шатре.
Всё это не из области курьёза.
В монахе-капуцине – та угроза,

от коей поневоле на жаре
мороз по коже, воля, как желе.
Подавленному гостем Ришелье –
гость вовсе не был жертвою склероза –

становится совсем не до вопроса:
отец ли     Жозеф –    серый кардинал –
ворочает французским государством?
Да, точно он. Невзрачен, лыс и мал,
но если, что не так – ох, и     задаст     вам!
Он тайным был, великим и ужасным.

Воинствующий Жозеф был из тех,
кто лишь для виду пел порой слащаво,
преследовать готов за каждый грех,
который церковь Божья не прощала.

Враг бесам, а для церкви – оберег,
монах пообещал, что ведьме жало
сломает от корней, тем паче, сверх.
Вершить суд разве ж что когда мешало?!

– Когда вполне хватает даме шарма,
   она на вас не свалится, как снег.
    Миледи ж – отклонение от нормы, –
сказал монах. – Нахальна и проворна,

   она без происшествий и помех
    катается проездом через Менг?
– Катается, причём не понапрасну.
– Задействовать бы тамошнюю паству –

   там добрые    католики    в момент
   затянут тварь в дорожный инцидент.
   Устроят ей засаду иль облаву.
   И чтоб ни заключению, ни штрафу

   никто не     подвергался     бы из них!
– А чтобы акт «стихийно» бы возник,
   контроль я поручу Рошфору, графу.
   В делах секретных он – мой ученик.

   Любой клошар, пьянчуга иль разбойник
   им ловко будет нанят. Граф бы смог
    добиться нужных действий под шумок.
– Рошфор? Я думал, граф – её любовник.

– Он не амур, но столь же легкокрыл,
   чтоб в Менге провести слёт адских рыл
    с миледи пострадавшей вперемежку, –
наставника прелат благодарил,

но взор прелата выдать мог усмешку,
поэтому глаза хитрец прикрыл. –
   Не лучше ль, чтоб сгорел у леди    пыл,
   чем     явно     превращать плоть в головешку!
   Пусть, Жозеф, ты и прав, но… как дебил...

         (продолжение в http://www.stihi.ru/2017/09/21/3956
             "На шик Парижа держат все равнение. Гасконец")