Фламандские миниатюры V Тиран

Смотри-ка, Пастырь Ноябрей трубит в свой медный рог и собирает отару черную овец, клейменную алым тавром, и кличет Смерть гостить к себе. К какому алтарю ведет дорога в полях, одетых в траур? Уж, не к замку ли из шлифованных временем камней, что у темной чащи, полной болот, трясин, чертей, что на холме над призрачной деревней? Давно ли тиран там восседал на яшмовом престоле и брал из рук раба и бывшего побратима свой золоченый кубок с безоаром, и безвозмездно пил прекрасные медовые напитки? И друг, что ныне раб, от взора сюзерена со стыдом сокрылся за волною медных прядей. И тот, кто более не доверяет никому, с укором смотрит на него темно-зеленым, как тысячелистник, взглядом...

Когда он стал рабом? Когда-то на охоте подстрелил дичь государя, и в полушуточных приказах господина выражаться стало недовольство. И вскоре обнаружил он себя с низко склоненной головой, ослепленным блеском тиары, целующим прохладную руку, став тенью, к которой боятся повернуться спиной, потому что эта тень знает о правителе больше, чем все подданные. И часто требует от него король: «Нет, не дегустатор, ты, мой друг, отведай первым с моего блюда». Приказы, верность, ожидания. А он все терпит и выжидает. «О, драгоценный сюзерен мой, в тебе столько страха передо мной! Куда же ты спешишь по вечерам, когда свет тусклый дня не озаряет более твое чело?»

Когда не давит власть, тогда и царь свободен, как и любой из смертных. И не объяснить себе, кроме как страхом и отчаянием, свои томления духа и плоти. Душа жаждет прощения и воздаяния, а плоть любви. « Те, кто на апогее славы моей, поднимают здравницы за моим столом, а сами прячутся после пиров и мыслят недоброе, чем те утешаются в своем горе? Они преклоняют колени, а сами боятся взглянуть на меня. И тот, кто был соратник мне и друг, и тот брезгливо отвернулся. Ибо я сам отвратил его от себя, и нет теперь у меня ближе и роднее вас. Как страшно. Я буду вас любить колючих, непокорных. Любите так и вы меня безжалостно и больно».

Гонимый тьмой, великий тиран почти бежал, закутанный в свой плащ, во мрачный лес к светящимся гнилым болотам, разгоняя торопливыми шагами, хрустом веток пугливые блуждающие огни. Там, в мерцающем голубоватом свете упал он с облегчением на колени и отбросил капюшон, и снял с себя шелка одежд, оставшись обнаженным среди волчц и терний. Только одинокая золотоволосая тень среди деревьев наблюдала за господином. Пали пурпурные ткани, обнажив мраморные плечи. Возлег король среди диких трав, и иссиня-черные кудри окружили его голову ореолом. Шрамы чертили узоры на бледной атласной коже. Неведомо было правителю, что среди скрюченных деревьев следил за ним кто-то. Неотрывно смотрел. И видел наблюдавший, как тянутся и льнутся к королю терновник, крапива и чертополох. Не уйти, не отвести взгляда, нужно понять.

Тиран расстался с волей. Спину и бока его обожгли поцелуями страстно стебли и листья крапивы. Словно женщина, она жалась к нему. Шелест терновника — новый любовник опутал стройные ноги до бедер, вонзая шипы и пуская кровь, и поперек стана, как пояс, обвился он. Чертополох умелый, то грубо, то ласково припадал к груди и к шее; мягким соцветием касался он, то терся колючими плодами. И вот один из сладострастных побегов терна дернул за запястье, чтоб грешному искусу плоть сдалась.

Слуга, гармонию нарушив, вышел из тени дерев и над властителем склонился. И руку захватив, в туманные глаза взглянул. И тот, кто был далек от мира в царственный дневной час, смотрел на друга изумленно. Объединили их волчцы и шипастые лозы. Наутро иней покрывал болота, но он не тронул сплетение тел и древних трав не-одиночества.

_______________

Ян Брейгель - "Цветы в вазе Ван-Ли" ок. 1610-1615

Питер Брейгель Старший - "Сладострастие/Похоть" гравюра 1556 - 1558гг.

Иероним Босх - гравюра "Человек-дерево" после 1455г.

***

Где Пастырь ноябрей трубит безмерно старый,

Стоит он, как беда, над робкою отарой.

Трубит он, клича Смерть из глубины,

И призраки в тот стон вовлечены…
....................................
Скрывает ото всех ряд поцелуев алых

И след от терниев кровавый.

Он может мучиться, любить, просить пощады,

Подставив грудь свою вонзающимся жалам.

Эмиль Верхарн "Тиран"