вот что действительно страшно

Вот что действительно страшно

а может, и нет никого во Вселенной?
нет никаких границ
всё добыто в эмпирических данных
и нет на деле окружающих “боевых единиц”,
череды доставучих лиц.
это приют для умалишенных,
мой личный Аустерлиц
мне теперь мало тетрадей:
нужны сосуды в виде людей,
пусть будут полны бредовых моих идей

они осуждают без нотки страха
когда осудить способен лишь тот, кто сверху
мозг - ленивая потаскуха,
что прячет ответы себе на потеху
разве люди - авторитеты?
почему не боятся того Страшного Тет-а-тета?
а может, во Вселенной и Бога нету?
почему презирают того, кто рядом:
может, он каждую ночь на коленях с докладом,
льет горькие слезы градом,
моля небо быть не таким уродом?
как сомневаться, что Бога нету,
когда чувствуешь каждой клеточкой, всем своим существом,
как Он с любовью вытирает грязь твою собственным рукавом?
как искренне каяться в исповеди,
когда самой себе никогда не простить:
как я позволю к Тебе тогда обращаться, Господи?
когда тошнит от себя чёрной ртутью,
когда поражаешься собственному гнилью,
когда зеркалу губы бездумно шепчут: “убью…убью”,



но погоди, все это ещё не страшно,
ничто не влияет на человека так сильно
как другой человек:
ни одно наркотическое вещество.
только лишь это чувство,
острейший абстинентный синдром,
наполняющий сердце ядом
как я могу бояться какой угодно зависимости,
когда вспоминаешь его и хочешь втыкать в ногти
иголки
это по человеку адские ломки
это не он пропитал собой весь воздух в квартире
болтал в неповторимой его манере
не он смешил меня каждую пятницу на неделе
не он не расставался со мной в апреле
не мы, увидев друг друга, робели,
вовсе не по нему меня мучило,
вовсе не на него, задыхаясь, смотрела,
когда на футбольном поле
не его руки детишек с любовью кружили
и нет, ему ничего не известно о боли
на самом-то деле

мне, знаешь, когда по-настоящему страшно?
когда я с дочкой катаюсь на карусели,
мне становится так слезоточиво-тошно
я помню её маленькой, в колыбели,
я так хочу эту тяжесть выблевать,
что я вообще за мать,
ну почему не догадалась её забрать? 
почему с каждым годом думала,
что как только ей будет три,
ну ладно, четыре, пять,
я посажу её на колени
и никому не позволю больше украсть
малышка, пожалуйста, не расти,
я никогда не смогу этот крест нести,
когда каждую ночь оставляла тебя грустить,
я просто буду лежать у твоей кровати
даже когда ты будешь взрослой, красивой тетей,
я буду реветь белугой
и умолять: прости
за все неподаренные нежности,
косички, что не умею плести,
за губы не возле твоей щеки,
за нерассказанные ночные сказки,
за все пропущенные утренники,
невыученные вместе стишки,
сонные перед садиком завтраки,
Боже, маленькая моя,
я никогда не перестану себя казнить
за наши с папой ошибки
за все истерики
я каждый раз смотрю на него и все на свете хочу отдать, чтобы полюбить,
но у меня от отчаяния так сжимаются кулаки,
словно уже представляю, как потуже затягиваю на шее кусок бечевки
вот это и правда страшно: искренне желать зла,
словно не было мне покоя,
пока он счастлив,
я перекрещиваюсь и облегченно вздыхаю:
жив

как же мне было страшно,
когда съедала несправедливость меня, полного жизни ребёнка,
не знающего о боли,
которого рано бросили,
недолюбили
когда маму всю жизнь очень сильно били
меня отталкивали родные руки
пока наконец не перестала её жалеть
и окончательно обнимать
ей вечно меня куда-нибудь деть,
вечно за ней снующим, ненужным хвостом,
ненавистным горбом
а к брату с трепетом,
будто бы он - любимейший и желанный,
а я гость непрошеный
что ни делай, но ты не повод для гордости
когда родная мать, не скрывая зависти:
“тебя будто Бог, за что ни возьмёшься,
поддерживает в пути”
вот что страшно:
когда родная мать признаётся в ненависти
и просит уйти из дома в семнадцать.
пока в один страшный день не сходишь с ума от мести
и мутузишь её со всей злости
гораздо сильнее, чем все её мудаки,
со слезами смешивая кровавые синяки
и крича: “мамочка, ну за что?!”
вот это и правда страшно

когда отца так сильно любишь и ненавидишь,
что голос хрипит в горле комом,
слова не связываются с языком
всю жизнь он во мне контрастом:
любить до одури, с благодарностью
и ненавидеть так, что яд обжигает ноздри
мне было всего четыре,
когда ты сидел на корточках,
в чёрных брюках,
тяжело курил и рассказывал матери
о своей новой дочери
расскажи, я что, хуже себя вела?
почему все любят кого угодно, но не меня?
пап, ну скажи, за что?..
я не приехала попрощаться в аэропорт
вовсе не от того, что мне все равно:
потому что терять тебя каждый раз заново
 все равно что делать себе аборт
это и правда страшно

что тогда мне терять,
почему мне нужно себя беречь?
когда внутри живёт адская желчь,
что недостойна смотреть на дочь,
когда мама брезгует обнимать,
а отец не боится меня не знать?
когда самый близкий, обещавший меня всегда защищать,
оставил меня в одиночестве выгребать?
слабо любить такую, какая есть,
когда кости такие хрупкие,
запястья прозрачно-тонкие,
что не в силах ни стоять, ни себя держать?

вот что и правда страшно,
я всеми брошенный, отчаявшийся ребёнок,
как ты можешь не видеть: если б не Бог,
всю жизнь целующий мой затылок,
я в его божьей милости не страдаю
лишь он поднимает мой подбородок,
толкает в бок,
и просит: “держись, дружок”,
и его, единственного меня любящего,
предаю
а может, и он устал от моих ошибок,
небесный Отец, отдавший меня в детдом
я каждую ночь на коленях к нему ползком,
лью горькие слезы градом,
молю небо не быть мне таким уродом,
страшно сомневаться, что Бога нету,
страшно не чувствовать каждой клеточкой, всем своим существом,
как Он с любовью прижался горячим лбом?
вот что действительно страшно:
если Богом я буду брошена,
если я буду искренне каяться,
а Он не соизволит меня простить.

30 июня 2017 год.