Веноциания. Том 27

История одного человечества.



































































ВЕНОЦИАНИЯ


      
том двадцать седьмой


















2016 г.




Собрание сочинений
в 99 томах. Том 69-ый.
































7178
«Ну, а ещё что видел ты, ещё?»
«Ещё я видел многое… Ещё
Она ему поставила компресс,
И тем сняла с него сердечный стресс.
Потом ещё бывал он у пражанки.
Но это уж, когда входили танки
Поздней на девятнадцать лет того.
И тут иначе встретили его.
Тогда случилась Пражская весна,
Не поняла Россию их страна.
И как сказал один, что мысль нашёл:
«Товарищи, уже процесс пошёл!»
И вот стоит он в гусеничном рёве.
Ещё телёнок там бежал к корове.
7179
Ещё телёнок там бежал к корове.
А он метался в гусеничном рёве,
Всех видя тех, кого освободил.
Теперь он в бучу эту угодил.
На этот раз из каменной Москвы,
Как, между прочим, угодили б вы,
На растерзанье и коту под хвост,
Загородив бронёю Вацлав мост.
Меж континентов, наций, рас и стран
На Прагу лапу выбросил тиран.
Ни бе, ни ме, и ни себе, ни людям,
И никогда его мы не забудем.
И он взглянул тогда через плечо.
И девушка вздохнула горячо.
7180
И девушка вздохнула горячо,
Когда солдат смотрел через плечо.
И вспомнил он тот первый майский день.
И вот взошла над миром дребедень.
Двоих, троих, а может, восьмерых,
Была бы кровь горячей у вторых
И первых, третьих, пятых и шестых,
Во всех пражанках гордых и простых,
Из лазаретов наших медсестёр.
И нос тогда он многим там утёр.
И от горячей жажды и любви
Он ей сказал: «Душою не криви.
И не такие с нами будут ножки».
И положил он ей мешок картошки.
7181
И положил он ей мешок картошки,
Пражанке юной, бросив под балкон.
А две другие видели в окошке,
Как попрощался с нею молча он.
И как уехал, не сказав ни слова.
Таков был тут с начальством договор.
И вот они друг друга видят снова.
Теперь уж он и оккупант, и вор.
Она стояла в общем оцеплении
Уже в довольно тягостном томлении.
С ней дочка рядом, очень юных лет.
Такой, скажу я, тут кордебалет.
Потом он руку положил ещё
Той женщине на хрупкое плечо.
7182
Той женщине на хрупкое плечо
Потом он руку положил ещё.
И так они стояли молча долго.
И говорил он ей: «Пред нами Волга.
Увидимся. Меня не забывай.
И дочкам мой привет передавай».
Она молчала, с грустью понимая,
Что не вернутся дни былого мая,
Когда он это хрупкое плечо
Терзал, стеная: «Ах! Ещё! Ещё!»
И не без страсти Пышка поддавала.
И думал он: «Такое ли бывало!»
Потом в траве он ей раздвинул ножки.
И проползал там маслик высунь-рожки.
7183
И проползал там маслик высунь-рожки,
Когда он ей раздвинул молча ножки.
И целовал её он там до пят.
И там семейку он нашёл опят.
И шёл от них безумно чудный запах.
И где-то зверь прошёл на мягких лапах.
Он засадил ей сильно, до балды,
И испугался собственной нужды.
И вот тогда любовь она познала.
От боли в матке что-то застонало
В той полной мере, что возможна в хере,
Где мы и видим с вами на примере.
И говорил он: «Ну, ещё, ещё!»
И кто-то засмеялся горячо.
7184
И кто-то засмеялся горячо.
И где-то вдалеке лежал ещё
Солдат какой-то с юною пражанкой.
На том краю оврага, за полянкой,
Ещё до жарко вспыхнувшей любви.
Так было слышно в девичьей крови,
Передававшей голосом и жестом,
Что не нашли они удобней места,
Где будет им тепло и горячо,
А, может быть, и что-нибудь ещё.
И там они и обретут покой,
Что тут нахлынул с этою строкой.
И Ваня снял раздумий вечных мину
С лица. Да и завёл свою машину.
7185
С лица. Да и завёл свою машину.
И посмотрел на дочь родную Нину
Его и Пышки. И нажал на газ.
И помнит он тот голос как сейчас.
«Позор! Позор! Позор, иезуиты».
И кто-то, весь бутылками увитый
С горючей смесью, лёг ему под танк.
И вспыхнул танк как на эстраде панк.
Спасти его всё ж удалось, беднягу.
И танк пылал, и мчался через Прагу.
И Пышка взглядом, ласкою тепла,
Остановила в нём мгновенья зла.
И он, взглянув себе через плечо,
Тут трижды выругался».  -  «А ещё? Ещё?»
7186
«Тут трижды выругался»,  -  «А ещё? Ещё?»
«Ещё ему тут стало горячо.
И он сейчас же бросился бежать.
Да и хотел подальше убежать.
Кровь на виске. О башню он ударил
Какой-то балкой. Танк засамоварил.
Все расступились. Не мешал никто.
И вдруг к нему в распахнутом пальто
Стремится Нина. «Папа, тут мы, тут.
Пускай они и прошлое учтут.
Нас не разделишь ни водой, ни огнем.
Мы неразлучны. Мы уже не дрогнем».
И он пошёл в слезах тогда на Нину.
Его толкали, били в грудь и в спину.
7187
Его толкали, били в грудь и в спину.
Но он тогда в слезах пошёл на Нину.
Бежит дочурка с нежностью в груди.
И говорит: «О, папа! Подожди!
Твоя я дочь. Одна из ваших дочек
(К виску его она кладёт платочек).
Его другие дочки в Эссэсэр.
Он мой отец и мамин кавалер.
Они любили. Любят и теперь.
И этот факт к сердцам откроет дверь.
Нас разлучили. Я хочу быть вместе.
Отец! Я тут! С тобой… А вы не лезьте!..»
И ветер встречи, взяв их за плечо,
Погнал к реке».  -  «Ну, а ещё, ещё?»
7188
«Погнал к реке».  -  «Ну, а ещё, ещё?»
«Ещё он улыбнулся горячо.
И тут они безумно целовались.
Да и куда-то в глубь толпы девались.
Танк был спасён. И башня не сгорела.
И Нина там его и осмотрела.
И ехали они по гордой Праге
Полны любви, надежды и отваги.
Полны надежды встретить где-то маму,
Что и стояла стойко и упрямо
Там, в оцепленье. «Где ты, мама! Где!
В дунайской ты ли плещешься воде?»
Ещё он дочку мысленно спросил:
«А сколько нужно мужества и сил?
7189
А сколько нужно мужества и сил,
Чтоб человек себя вот так спросил:
Зачем ты зол, зачем ты и печален?
Ведь мир правдив, велик и изначален.
Одна любовь всё в мире создаёт.
Одна она от радости поёт.
Всё остальное это суета.
Одно есть в жизни  -  мир и красота.
Ты человек. И все твои деяния
На этот счёт произведут влияние.
Распорядись разумно ты собой.
Да и гордись назначенной судьбой.
И много ль сил в себе ты изъявил
Потратить, чтобы Бог благословил?»
7190
«Потратить, чтобы Бог благословил,
Уж много ль сил в себе ты изъявил?
Да и тебе любви не занимать.
И им такое надо понимать.
А мама где-то тут. Она в толпе.
А может, и идёт по той тропе.
У рощи там она, где та поляна,
Пражане где встречали Гуса Яна.
И стоя там, упрямо губы сжав,
Она молчит, уж к нам не добежав.
Любовь сильна. И жизнь своё возьмёт.
Но тут война!.. Не всё тут сладкий мёд.
Поступок нужен. Много нужно сил
Потратить, чтобы Бог благословил».
7191
«Потратить, чтобы Бог благословил,
Немало нужно мужества и сил.
Преодолеть предубежденья чтобы,
Нужны ли нам штыки, снаряды, гробы,
Перевороты, вечная борьба?
Зачем они?»  -  «Но такова судьба!»
«И где же мама? Восемь с половиной.
Вот и народ назад пошёл лавиной.
Темнеет. Сыро уж. И вечереет.
Твой полушубок так приятно греет!
Поищем маму. Мы её найдём.
Давай мы этим берегом пойдём.
И чтоб любовь не предпочла заклание,
Нужны не столько силы, но желание.
7192
Нужны не столько силы, но желание,
Чтобы любовь не предпочла заклание.
Мы будем вместе. Тёмный день пройдёт.
И этот час когда-нибудь уйдёт.
Мы создадим свой новый день сердцами.
И нашим детям тоже быть отцами.
Послушай, папа, как в нас сердце бьётся.
Одним дыханьем радость создаётся.
Освободиться, выйти на простор
Она желает из холодных нор,
Тем проверяя, дома ли хозяин,
Чтоб и не мог туда забраться Каин».
«Терпению и уйме наших сил
Воздержанность нужна?» Отец спросил.
7193
«Воздержанность нужна?» Отец спросил.
«И не жалей ты, папа, дум и сил.
В свободе тот и обретёт почёт,
Кого мечта ко времени влечёт.
И эти слёзы, и огонь брони
В её резерве. Душу сохрани.
Её я вижу светлые черты
В анналах несравненной красоты.
Мы будем вместе, дружба победит.
А жизнь себя по капле возродит.
И понесёт нас в дальние века.
И вот моя, мой друг, тебе рука.
Кто одолеть сумеет испытание,
Тот и получит вкусное питание.
7194
Тот и получит вкусное питание,
Кто устоит в годину испытания.
И матерьяльных всей Европы благ
Уж одолеют Сочи, и гулаг.
Мы не сдадимся красному террору,
Да и чумы коричневому вору.
И от других всех прочих пропоганд
Порукой нам вот этот будет бант.
Надеждой нашей и касаньем щёк
Взъярится в нас таинственный щелчок
Моей щеки к обугленной щеке,
Прильнув как жар руки в твоей руке.
Тут я скажу, что будем мы верны
Своей свободе и любви жены.
7195
Своей свободе и любви жены,
Тут я скажу, что будем мы верны.
Не отпускай её ты ни на шаг.
Соблазн в любви, он самый страшный враг.
Любой из нас задачи нашей вол.
Так воспитал нас чешский комсомол.
Мы разгромили белых и фашизм,
И мы должны построить коммунизм.
Ни саранчой коричневой чумы,
Ни кабалою ссылки и тюрьмы
На поводу мы не пойдём у тех,
Кто говорил об этом больше всех.
Грозе не грянуть, и не вспыхнуть грому.
Не укради и не вреди другому.
7196
Не укради и не вреди другому.
Грозе не грянуть и не вспыхнуть грому.
Войне не быть. Но быть повествованью
О том, кому отдаться по призванью,
Себя подвергнув временным путям.
Да и вольготно будет жить дитям.
Путь прост и мудр. В нём всё первоначально.
Один есть ноль. Ещё один  -  начальник!
А масса  -  тут уж мужество и сила.
И боль эпохи стремя закусила.
Мы победим. Не будем мы как ныне.
Мы не вначале, мы на середине.
И нет меж нас искусственной стены.
И ты смотри на всё со стороны.
7197
И ты смотри на всё со стороны
Уж на берлинский уровень стены.
Всё прорастает. Лёд в душе оттает.
Глядишь, и сад желаний расцветает.
Луч взлёта виден, виден луч полёта.
Нужно ли нам стремленье самолёта?
Ещё терпенье, и ещё терпенье,
И наших дум высокое кипенье.
И всё. И мы в забрале на коне.
Иди, отец! И верь. И верь ты мне.
Сегодня я в лирическом ударе.
И каждой твари дать могу по харе.
Достаточно мне выпить каплю рома,
И я уже стезя у ипподрома.
7198
И я уже стезя у ипподрома.
И ты застанешь маму возле дома.
Любой Шагал, где б он не пробегал,
И даже Бродский в ссылку убегал.
Шаляпины и всякие уроды
Несут свои инфекции в народы.
А коллектив, он вместе, он один,
Он сам себе судья и господин.
Здоровому не нужно человеку
В картине видеть пьяного калеку.
Или ещё там: «Девочка на шаре»
У Пикассо. Я дам тебе по харе.
Собрать жидов, да и в придачу нас…
…Взметнулся луч и, побледнев, угас.
7199
Взметнулся луч и, побледнев, угас…
…Собрать жидов, да и в придачу нас.
Давайте нам действительность в натуре.
Один бульдозер и каюк культуре.
А тот квадрат? Чему ты, папа, рад?
Опять тела над Витебском парят.
Довольно нам и собственных евреев,
И эМэМэМ, и прочих лотореев.
Дружить не значит ироду служить.
Куда бы лучше стало чехам жить.
И никакого больше хлебосольства.
Столпотворенье около посольства.
Открыл, закрыл и плюнул прямо в очи…
И тишина застыла в стыке ночи.
7200
…И тишина застыла в стыке ночи.
Открыл манеж и плюнул мэтру в очи.
Пусть фигурально. В мыслях. Ну и что?
И спрятал фигу, скомкав под пальто.
И хорошо. И сохранил приличие.
А результат приплюсовал в наличие.
Живи, да и веди свою буссоль.
Ты понял, папа? Вот в чём жизни соль.
Такие уж у нас пошли дела.
Видал, куда дорога привела?
А ты смекай, о чём веду тут речи я.
В какие мы зашли противоречия.
Усилиями разум наш погас.
А там, внизу, очередной фугас.
7201
А там, внизу, очередной фугас.
Усилиями разум наш погас.
Не нравится? Советую исправиться.
А то ведь можно часом и ославиться.
Стать славянином. Чехом быть не стать.
А вот любовь она тебе подстать.
Пора делиться. Чехия, Словакия,
Германия, Голландия, Собакия,
Верблюдия, Неметчина и Брестчина.
А в небе дырка. А в Урале трещина.
Ну что молчишь, отец? Али не нравится?
Уж дочь тебе я. Чешская красавица.
А помнишь, как ты наших раскурочивал?
Подразделение пехоты обесточивал.
7202
Подразделение пехоты обесточивал.
Так нет же, мало. И ещё курочивал.
Свои, твои. А за Дунаем наши.
Потом котёл там выплеснули каши.
Перевернули прямо на асфальт.
Какой-то немец выругался: «Хальт!»
А я полезла с ложкой под огонь.
Конь обосрался. Всюду гарь да вонь.
А я всё ем, глотаю, наслаждаюсь.
И ни в каких советах не нуждаюсь.
Свои и ваши, мне бы больше каши.
Пожрать бы вдоволь каши мне малаши.
Такие вот бывают в нас любови.
И голоса взывали цветом крови.
7203
И голоса взывают цветом крови.
А на асфальте кто-то хмурит брови.
Я верю в нашу общую любовь.
И молодую призываю кровь.
Да, я клянусь тобою и собой,
Что мы навеки связаны судьбой.
Ты мой отец. Ты плоть и кровь моя.
И жизнь моя, она и жизнь твоя.
Дружить дружу, но в дебри не вхожу.
И на себе подобных не гляжу.
И слышу я слова, слова, слова.
И уж с башки слетела голова.
Да и нога полна венозной крови.
И нас зовут к желанью и к любови.
7204
И нас зовут к желанью и к любови.
Нога моя полна венозной крови.
Любовь зовёт, а ненависть питает.
А время всё учтёт и посчитает.
И результаты выдаст на гора.
Твоя пора, да и моя пора…
…Солдат проснулся. Рядом дочка Нина.
Всё небо в звёздах. Ночи половина.
Костёр горит. В костре горячий чайник.
Дочь весела: «Как вам спалось, начальник?»
Целует нежно, ласково, любя.
И говорит: «Я так люблю тебя!»
Вот так звало истоком цвета крови
Меня на подвиг истинной любови.
7205
Меня на подвиг истинной любови
Звала эпоха возбужденьем крови.
Но остывал уже вскипевший чайник,
И угощался, выспавшись, начальник.
Любви созрела медленная вспышка.
С начальником сидела рядом Пышка.
Она глядела на него. Глаза
Его томила лёгкая слеза.
Наверно, в том подействовала дочь,
И помогла обиды превозмочь
И отличить кто друг, а кто начальник.
А тут вскипел без промедленья чайник.
Развеяв мифов жизни миражи,
Брела эпоха варварства и лжи.
7206
Брела эпоха варварства и лжи,
Развеяв мифов жизни миражи.
Но возвращались дружба и любовь.
И волновала будущее кровь.
Они гуляли до утра по паркам.
Прохладно было. Сердцу было жарко.
Он говорил. И Пышка не молчала.
Она язык три года изучала.
И понимала, что он говорил.
Потом глаза он ей платком прикрыл.
И покрутил её, сказав: «Ищи!»
В ответ он слышит: «Ваня, посвищи!»
И закружились уж они в любви.
И снова радость теплилась в крови.
7207
И снова радость теплилась в крови.
И закружились тут они в любви.
Она сказала: «Ах, я точно знаю.
И всё я, что случилось, вспоминаю.
И мы тогда, по сути, просто дети
Легко решались на поступки эти.
И смерть не смерть была для нас. И пули
Ходили рядом». Тут они вздохнули.
Шла сзади дочь с каким-то милым парнем.
Запахло вкусно. Там была пекарня.
Они зашли. Купили много хлеба.
И он сказал: «Давно я в Праге не был.
А время нам рисует миражи».
Она взметнулась: «Ваня, покажи».
7208
Она взметнулась: «Ваня, покажи».
А время нам рисует миражи.
Хлеб ели мягкий. С корочкой румяной.
Он был с кислицей нежною и пряной.
Дочь отставала. Видимо, с намёком.
И вот они совсем уже далёко.
«Ключи со мной»,  -  она ему сказала.
Они вошли. Разделись в центре зала.
Не донага. Но так, чтоб симпатичней.
Заметил он: «Ты стала эротичней.
Ну что ж, займёмся, что ли, между делом».
«Я понимаю. Я слежу за телом.
Но и вино сперва скрепим обедой,
Свою приверженность приобретя победой».
7209
«Свою приверженность приобретя победой,  -
Передразнил он,  -  мы съедим с обедой.
И с рюмкой водки. И с весёлым тостом».
Она сказала: «Ваня! Как всё просто».
Они сначала выпили. Молчали.
Потом как будто сдержанно вначале.
Потом смелее, и совсем уж страстно.
«Ах, Ваня, Ваня! Это так прекрасно!
Какой ты славный. Добрый мой Иван.
Пришелец ты из безрассудных стран».
Он был в ударе. Алкоголь ударил.
Уж третий час как он её угарил.
«Тебе все карты. Все тебе права.
Я оправдаю нужные слова».
7210
«Я оправдаю нужные слова»,  -
Она сказала. И, отдав права
В мужские руки, нежные как лён,
Взяла, и был в томленье дивном он.
В глазах искринки и живая страсть.
Хотелось ей весь мир в ту ночь украсть.
Она была воистину счастливой
И в этот час и подлинно стыдливой.
Предупредив желание глотком,
Туда она ввела его рывком.
На новой почве времени и лет
На них пролился утра яркий свет.
Она сказала: «Нас ещё проведай.
А хочешь, приходи, да и обедай».
7211
«А хочешь, приходи, да и обедай».
Он обещал, добавив: «Знай и ведай.
Я не ушёл. Я здесь. Я рядом. Тут.
А тех, кто близко, долго и не ждут».
И начал снова он её ласкать.
И руку стал поглубже запускать.
Да и она любовь переживала.
И всё ему попробовать давала.
И был в ней тут счастливой жизни свет.
И ничего другого больше нет.
Он, поднимаясь, в ней желанья понял.
И быстро ей туда и засупонил,
Подумав: «Уж любовь всегда права.
Ну, а потом хоть не расти трава».
7212
«Ну, а потом хоть не расти трава,  -
Подумал он.  -  И уж любовь права».
Она сказала через сердце: «Так».
Его любви и в выгоду, и в такт.
И тут опять у них возникла вспышка.
И засмеялась радостная Пышка.
И у него весенний бил поток.
И майский нежный ожил в ней цветок
Ещё сильней, томительней и ближе.
Она шептала: «Ниже, Ваня, ниже.
Ах, вот ещё! О, больно, больно! Ах!»
И таял жар в её живых глазах.
И думал он: «И так вот и неплохо.
Закон борьбы. Рождается эпоха».
7213
«Закон борьбы. Рождается эпоха.
И так вот тоже,  -  думал он,  -  неплохо.
Сегодня тут. А завтра. Завтра там.
Хождение по вымершим местам».
Он продолжал такие рассужденья
Под силой чувств живого убежденья.
Обвив фигуру левою рукой,
Прилив любви он чувствовал рекой.
А Пышка, вздрогнув, даже испугалась.
Да и по-русски чуть не заругалась,
Прося его, чтоб больше не спешил,
И до конца чтоб чашу иссушил
Терпенья неги. Ах, небесный край!
А на земле, увы, ещё не рай.
7214
А на земле, увы, ещё не рай.
И Ваня думал: «Это через край».
Она сказала: «Милый! Ты хлебнул
Любви взаимной и уже уснул?
Мягка постелька, да и я жива.
И от вина кружится голова.
Уж за день ты намаялся, дружок.
Да и попался к вечеру в кружок.
Туда вот страсти сыплется крупа.
А голова у Пышки не глупа.
Соснём часок и заново повторим.
Ах, Ваня, Ваня, что мы тут говорим!
Не с нами ли печаль живого вздоха?
Дела у нас идут с тобой неплохо».
7215
«Дела у нас идут с тобой неплохо.
Сосну-ка я».  -  «То было бы неплохо,  -
Сказал Иван.  -  Давай сначала кончим».
Она взялась за задрожавший кончик,
Что без того трещал от напряжения.
И лопнуть мог от лёгкого движения.
Она шептала: «Ваня, осторожно!
Ты потерпи насколько это можно.
Ложись ко мне. В твоём я буду лоне.
Как моряки на волнах в небосклоне».
«Но я не флотский. Я ведь пехотинец.
Верней, танкист. А танк он не эсминец».
«Ничто, Иван, держись меня за край.
И ты, мой милый, долго умирай».
7216
«И ты, мой милый, долго умирай».
И тут она познала сущий рай.
«За оба края,  -  он сказал,  -  за бёдер
Края,  -  добавив:  -  Больше полных вёдер».
И улыбнулся. И, поверив в шутку,
Он тут и застолбил ещё минутку.
Она спокойно вставила его
В своё совсем живое естество.
И, замирая сердцем и душой,
Сказала: «Ваня! Он такой большой!
Так буду я скакать с тобой верхом.
Прости меня, но я с таким грехом».
И тут она вином в него плескала.
Да и из рук уже не выпускала.
7217
Да и из рук уже не выпускала.
И тут она вином в него плескала.
И засмеялась с мыслью об одном.
И облила его всего вином.
Он от вина немного охладился,
И ей намного дольше пригодился.
И уж она возмездия ждала,
И глубоко его туда ввела.
Она хотела вечность обонять.
А он старался спину приподнять.
Потом она приблизилась так низко,
Что от испуга задрожала миска.
И там она вдруг на пол и упала.
«Ты прежде так со мной не поступала».
7218
«Ты прежде так со мной не поступала».  -
Сказал он миске.  -  Что же ты упала?»
Ну, а она тут стала торопиться.
А за стеною дочери не спится.
А воздух, жарко пахнущий духами,
Уже готов был вспыхнуть петухами,
И оттого, что тут они молчали.
А остальное ты смотри вначале.
Всё остальное там уже написанное.
И окончанье тут вот мной дописанное.
Им не хотелось долго понимать,
Что родилась в ней будущая мать.
И так случилось в этот миг оскала.
И жизнь её навеки обласкала.
7219
И жизнь её навеки обласкала.
Вот так случилось в этот миг оскала.
Когда визит им был сюда в ответ,
С тех пор прошло уже немало лет.
Но с пожеланьем выхода в Европу,
Его послали прямо … в Пенелопу.
И всунь ты свой язык хотя бы в жопу
В угоду тем, кто не являл отвагу
По всем законам времени войны
Той с давних дней известной нам страны,
Что уж всерьёз давалась часто нам,
По меркам тем безусым пацанам.
Но вот весна над Прагою взошла.
Да и сказала: «Я опять пришла».
7220
Да и сказала: «Я опять пришла».
И вот тогда свобода подошла
Щепоткой танков, вереницей трупов
И лошадей обоза жирных крупов,
В оцепененье взвившись на года.
И наша дочь явилась к нам тогда.
Прошло с тех пор совсем немало лет.
Такой вот получился виолет.
Без орфографий выписана книжка.
Неплохо б, чтоб ещё и был сынишка.
Уж понесло нас здесь без дураков
На счастье жизнью брошенных веков.
И засмотрелся в утро луч оскала.
А ночь меня до первых зорь ласкала.
7221
А ночь меня до первых зорь ласкала.
А тут и Нина в комнату вошла.
Она ключи в кармане отыскала,
И в помещенье далее ушла.
А мама встала, вымыла посуду,
Рулет достала свежий из-под спуда,
Порезала его, сварила рис,
И предложила к чаю барбарис.
«Пожалте, будьте, кушайте, берите,
Налейте в рюмки, громче говорите,
И заедайте сладкое вином.
Простите. Не судите об одном».
И Нина вскоре спать к себе ушла.
Она ещё была полна тепла.
7222
Она ещё была пона тепла.
И спать она к себе в тот час ушла.
В виду она имела мамин плод,
Что поняла, как та его несёт.
Да и из жизни опыта имела,
Что вот она без папы не сумела
Понять всё сразу сходу под конец,
Какой у них по счёту первенец
Второго раза от её Ивана.
И прямо здесь, на плоскости дивана.
И в том она значенье получила,
И в ту же ночь себя ему вручила.
Иван был с нею счастлив от любви.
А в переходе мы всегда в крови.
7223
А в переходе мы всегда в крови,
В судьбе, в надежде, в радости, в любви.
И он её одобрил грудь вином,
И пошутил тут только об одном.
Тогда, не торопясь, он мысль закончил,
Сказав ей так: «Всё. Я вас обалкончил».
Она же со стола еду убрала,
Чтобы вином его не разобрало.
И вот, улучшив времени момент,
Тут завершился их эксперимент.
В любовь сердец, не знающих границ,
Весёлый мир пред ними лился ниц.
И думал Ваня в пору дорогую:
«А если я её заинтригую?»
7224
«А если я её заинтригую,  -
Подумал Ваня в пору дорогую,  -
Ещё иметь ребёнка от любви?»  -
Так говорила боль в его крови.
Ну что ж. Резон достаточный для цели.
И он уж был тогда в её постели.
Его жена намедни умерла.
И вот такие с ними тут дела.
«Мы будем вместе дальше и всегда.
Гори, гори моей любви звезда».
Она дыханьем грудь ему согрела,
Да и в трельяж с улыбкой посмотрела.
И тут сказала с лёгкостью в крови:
«Меня ты предстоящей назови».
7225
«Меня ты предстоящей назови»,  -
Сказала так, вздыхая от любви.
И побежала, торопясь, на службу,
Оставив дочку укреплять с ним дружбу.
Отец и дочь проспали до обеда.
Потом они позвали в дом соседа.
Отца супруга мамы. Сердцееда.
И все уж тут и стали ждать обеда.
А сына нет. Погиб давно. Случайно.
Был на рыбалке. Рыб ловил отчаянно.
Зашёл поглубже и попался в сеть.
И не сумел он рыбы поиметь.
И утонул. Довольно зазевнуться,
И двум эпохам можно разминуться.
7226
И двум эпохам можно разминуться.
Иван подумал: «Надо бы проснуться.
Я, видно, сплю. Не сон ли всё вот это?
Вопросов тьма. Но только нет ответа.
Да и туман ложится на плетень.
И к завершенью покатился день.
А Прага спит. А вот и я, и дети.
Те от жены. А эти?.. Эти, эти…
Мы звёздами любуемся вдвоём.
О чём мы тут при случае поём?
О сексе? О глотке вина в бокале?
Откуда мы такие прискакали?
Куда мы скачем, сидя на ведре
В одном тоннеле в вечности игре?
7227
В одном тоннеле, в вечности игре,
Куда мы скачем, сидя на ведре?..
Почистив лук, он стал готовить ужин.
Да и сказал: «И перец тоже нужен.
Мы приготовим, доченька, шашлык.
Ещё б не плохо, если б был балык.
Хотя бы щука. Да и лещ пойдёт».
«Есть килька в масле».  -  «В масле? Подойдёт.
Давай, дочурка, нам другую скатерть.
Плескатерть, катерть, тудры, пудры, матерть».
Он пел от счастья и любви отчасти.
И резал сыр на кругленькие части.
Крошил он лук, стараясь улыбнуться.
«Гиганты там, да и пигмеи гнутся».
7228
«Гиганты там, да и пигмеи гнутся».
Так он запел, стараясь улыбнуться.
Такой подбор он произносит слов
Под тихий звон ночных колоколов
И родовитых творческих натур.
И двух тут кур он пригласил на тур.
Одну постарше сразу изловил.
И вместо щуки он её явил
К столу податься в виде корабля
Для вкуса маме и желудка для.
Она, недолго споря, согласилась,
И жирным соком тут же огласилась.
И запеклась на пламени в ведре
В бессмысленной по случаю игре.
7229
В бессмысленной по случаю игре
Она сочилась соками внутре.
Ах, изобильно вычурная птица!
Какая, он подумал, ты синица!
Уж мама где-то. Девять ввечеру.
Поставлю я под тёплый дух куру.
Чтоб не остыла в соковой воде.
«А мама, где ты? Ты ответь мне, где?»
И вскоре мама бойко в дом вошла.
И всё в порядке тут она нашла.
И ели куру, и цедили чай,
И время шло тревоге невзначай.
Шёл топот ночи. Туча мрак алкала.
И реки крови утро расплескало.
7230
И реки крови утро расплескало.
И тучу ночь на части рассекала.
А там и Ваню срочно увели.
И в трибунал стреноженным ввели.
За то, что бросил в речке новый танк
И здесь живёт, как беспартийный панк,
Разбезобразно, позабыв устав.
И Ваню тут же, из постели встав,
Собрали вмиг и вывели в дорогу.
Его не били. Ну и, слава Богу.
Но на себя чтоб рук не наложил,
Ему тут и связали кисти жил.
На это всё его судьба толкала,
Когда мечта его ещё алкала.
7231
Когда мечта его ещё алкала,
Судьба его на это всё толкала.
И тут в Иване пробудилась злость.
И мне его сдержать не удалось.
Расстрел, сказал ему один из тройки.
Но за характер сдержанный и стойкий
Срок заменить на девятнадцать лет.
А там пускай хоть лезет в драндулет.
И срок свой долгий Ваня отсидел,
И волосами Ваня поседел.
Во рту остался верхний правый зуб.
И он не выпал. И Ивану люб.
И был тот зуб особого оскала.
Ну, а мечта?.. Мечта его алкала.
7232
Ну, а мечта?.. Мечта его алкала.
А зуб был в Ване нужного оскала.
Бежала вечность берегом Куры,
Встречая утро радостной поры.
Уж писем он с земли не получает.
И сам на них давно не отвечает.
Кому ответишь ты вот тут на них,
Когда уже на свете нету их.
Чужие всюду, дальние соседи.
И Ваня бедный на телеге едет.
Кавказский пленник Ваня или бомж.
И в смысле этом, да и в смысле том ж.
И шепчет Ване голова своя:
«Уж объясню тебе ль, что я твоя».
7233
«Уж объясню тебе ль, что я твоя».
Так шепчет Ване голова своя.
«Возьмись-ка, Ваня, ты, дружок, за ум,
Да и оставь ты этот грязный чум.
И ничего на свете не бояся,
Ты убегай, Ванюша, восвояси.
Хотел ты здеся зашибить деньгу,
Так я тебе хоть чем-то помогу.
Не в деньгах счастье, Ваня, а в любви.
И ты её скорее призови.
Хотя была к тебе она и задом,
Но ты беги, Иван, беги ты за дом.
Тут вышел весь твой гнев и дух шакала,
Когда встречал ты зарево оскала.
7234
Когда встречал ты зарево оскала,
То вышел весь твой гнев и дух шакала.
И вышел он, чтоб всё в тебе свершилось,
Да и проблема чтобы разрешилась.
Мы Прагу брали там почти без боя.
А небо было светло-голубое.
И были с нами нежность и любовь,
Хоть и пролили мы живую кровь.
Но не в бою, а в девичьей постели.
А, помнишь, ели мы с тобой тефтели?
И пили сок вишнёвый из ладони.
Да и ещё в саду паслись там кони.
И ты уж жди, Ванюша, у ручья
Эпоху, что твоя и не твоя.
7235
Эпоху, что твоя и не твоя,
Ты жди, Иван, у быстрого ручья.
Пусть там престиж твой пустотой не станет.
А всё, что было, быть не перестанет.
Иди туда, где ждёт тебя квартира,
Хоть небольшая, хоть и без сортира,
Но всё ж своя. Родимый уголок.
И стены есть, и есть и потолок.
А что течёт там крыша, не беда.
Ведро подставить можно завсегда.
С твоей-то, Ваня, ловкою юдолью
Заделать можно дырку в крыше толью.
Поток, что нонче снова нам грозит,
Наш дух упрямый тем и поразит.
7236
Наш дух упрямый тем и поразит
Поток Куры, что снова нам грозит.
Кура не Нил, да и она не Волга,
Где свет зари ложится в воду долго.
На зорьке выйдешь, Ваня, на прибой,
И нежишь душу, радуясь собой.
Волна бежит, как ласковая пленница.
Глядишь, рассвет взошёл, куда он денется.
И засветило солнышко для нас.
У Вани хлеб, у Вани ананас.
Под вечер пива кружечку и водки
Сто грамм подвыпьешь под кусок селёдки.
А здесь-то что? Лишь гибель и беда.
И понял Ваня. Это навсегда.
7237
И понял Ваня. Это навсегда.
И он вздохнул, подумав: «Ах, беда!
С моею-то разумной головою,
Да и с моей смекалкою живою!»
И он поёт. Никак не перестанет.
И тут уж он ногой стучать как станет!
И той же вот доверясь голове,
Он понимает: «Здесь проблемы две».
Снаружи лишь, скрипя в душе зубами,
Он шевелит засохшими губами.
Да и желает выйти на свободу
Себе и в радость, и себе в угоду.
А жизнь его взяла да и сразила.
И простотой задачи поразила.
7238
И простотой задачи поразила
Ивана жизнь. Его она сразила.
Не отвертеться, Ваня, тут тебе
От намерений выиграть в судьбе.
Так что иди, украдь ты сухарей,
И убегай отсюда поскорей.
И не сиди, задумавшись, так робко.
Гляди, ведёт уж прямо в гору тропка.
От робости не будет в Ване толку.
Овечку съесть дано не только волку.
Ты, мой дружок, не той коварной хватки.
Не так в тебе повёрнуты лопатки.
Твоя обыкновенная среда  -
Народов неразумные стада.
7239
Народов неразумные стада,
Вот где твоя, мой милый друг, среда.
Из наших ты пошёл степных народов,
А не из тех наскальных первородов,
Где каждый воин, снайпер и джигит,
И мусульманин, и по тропам гид.
Не сумневайся, где-нибудь внизу
Тебя я речкой в лодке увезу.
Ты видишь плот? Так плот ты, Ваня, видишь?
Чего ж ты медлишь? Разве ты не видишь?
И возвращайся в свой ты мирный край.
Иди, Иван. Путей не выбирай.
Пора, пора. Уж солнце в гору встало.
Мне кажется, твоя пора настала.
7240
Мне кажется, твоя пора настала.
Иди, Иван, иди. А я устала.
Ах, не найду я подходящих слов.
Ты поспешай. Там в блюде тёплый плов?
Идти тебе уж по твоей дороге.
И ты ведь сердцем всё ещё в тревоге.
С хозяйкой ты контакты наводил.
Но ей вот ты тогда не угодил.
С Еланью подружился ты, с Еленкой,
С её дочуркой, с юною чеченкой.
Язык чеченский хочешь изучать.
Не соберёшься только вот начать.
Ах, я с тобой витийствовать устала!
Да и надежд совсем уже не стало.
7241
Да и надежд совсем уже не стало.
Будить тебя я ночью перестала.
И я не стала больше флиртовать,
И зазывать тебя в свою кровать.
Весна идёт. Бежать весной свободней.
Весной и плыть вольготней и угодней.
А там, глядишь, и спрячешься в вагон,
Уж забежав за дальний перегон.
Зарыться в уголь можно и залечь,
И с головою спрятаться до плеч.
И завершить страдания похода.
Или укрыться в трюме парохода…
Иван вздохнул, взял сумку с табаком.
И от неё повеяло дымком.
7242
И от неё повеяло дымком.
Кисет был полон свежим табаком.
Когда-то ночью, или по утру,
А может где-то позже, ввечеру,
Его хозяйка, строго глянув в яму,
Ногой столкнула ироду упряму
Кисет. А он всё не спешил сходить,
Стараясь с этим делом погодить.
Обмусульманить свой боится род.
Не человек, а форменный урод.
Зачем ты медлишь, Ванечка-Иван.
Ведь уж расстелен шёлковый диван.
И муж в гробу. Пошёл давно душком.
А мы на марше, конно и пешком.
7243
А мы на марше, конно и пешком.
А он давно уже пошёл душком.
Ну что ж, Ванюша, Ванечка, Иван,
Уж выбирай ты, милый басурман,
Простой российский славный человек,
Так нерадиво свой проживший век.
Да и креститься любишь ты крестом
Своим ко лбу приближенным перстом.
Но не праз кажный мусульманский час,
А так, как любишь делать ты сейчас.
И боги наши вместе не стоят.
Не отрекусь я! Свят, свят, свят, свят, свят.
И жизнь Ивана взором аксакала
Колола, жгла, вела и рассекала.
7244
Колола, жгла, вела и рассекала
Тут жизнь Ивана взором аксакала.
И вижу я, ты верный крестьянин.
Да и хорош ты как и семьянин.
И уж табак без удержу сосёшь.
И веру ты в себе свою несёшь.
Табак не вера, радость не постель.
Не то была б уж нам тут канитель.
А спросит поп: «А как ты был у них?
Насчёт вдовы? Был с нею ль? При своих?»
А ты тут бац: «А и никак. Вот так.
И возвращай мне, батюшка, пятак».
Да, Ваня, был ты нужного закала,
Когда мечта просторы рассекала.
7245
Когда мечта просторы рассекала,
Ты, Ваня, был российского закала.
Не поддавался ты на злую ложь,
Хоть и тебя порою ела вошь.
Ну, а уж те, что продадутся в бане,
Так ведь они равно как басурмане.
На них креста живого места нет.
Ищи-свищи, коль донага раздет.
А ты, Ванюша, с верой и крестом.
Да и разумен ты при всём при том.
С такой ты даже светлой головой.
И каждый взгляд твой трезв. И ты живой.
Не забывай, ты прежнего закала.
Да и мечта тебя не отпускала.
7246
Да и мечта тебя не отпускала.
Ты, Ваня всё ж российского закала.
И вот пойми ты, Ваня, мой намёк.
И заходи ко мне на огонёк.
От пули я уж тут посторонюсь.
И для тебя я, Ваня, сохранюсь
Со всей своею светлой головой.
И не забудь ты подвиг боевой.
Так что держаться нам уж лучше вместе
Лет так до ста. А, может быть, и двести.
И мы уж тут и обретём в заботе
Всё то, что пригодится нам в работе…
…Иван подумал: «Чудная страна!»
И услыхал призывы из окна.
7247
И услыхал призывы из окна.
А Путь сказал: «История верна».
Ручей добавил: «Ты сочувствуй Ване,
Когда лежит он грустный на диване
И с думой, и с привычным в сердце зудом.
И пусть живёт он с обретённым чудом.
Мол, не пройтиться ль нам за туалет,
Аль не поесть поджаренных котлет.
Нет, не гашиша и соломки с перцем,
А просто так, для радости, для сердца.
Простых котлет. Но непременно с луком.
Да и пойти полюбоваться внуком».
И тут, в момент небесного накала,
Раздался тихий мерный звон бокала.
7248
Раздался тихий мерный звон бокала
В минуту тонко взвитого накала.
Беру бокал я, чокаюсь шутя.
А с кем, не знаю. Но хотя, хотя.
И вот я вижу: я любуюсь ею.
«А не пройтиться ль с вами нам в аллею?
И там уж вместе, чтоб на брудершафт,
И полежать, перестелив ландшафт?
Картон такой. И чтоб не мокнуть нам,
Когда мы будем шастать по штанам,
Уж если дождик капать вдруг начнёт,
Да и весна на это намекнёт,
В чём наша с вами главная вина?
И запах терпкий кислого вина.
7249
И запах терпкий кислого вина
Обдал нас духом. Та ли сторона
Ни в зуб, ни глазом. С вами нам своё.
Мы оба разом падаем в жнивьё.
Ведь вы хотите, фея, для чего
Знать красоты от сердца моего.
В моём комплекте есть большой резон.
Поёт он долго. Дольше чем Кобзон.
А может тонко. Тенором. И бас.
Какой момент интересует вас?
Вы как? Вы склонны? К опере? К эстраде?
Так в чём же дело! Да за бога ради!
Об чём мечты! Какие Тереоки!..
Передо мною, вижу, стол широкий.
7250
Передо мною, вижу, стол широкий.
А захотите, можно в Тереоки.
Природа там. Там солнце, волны, сосны.
Ах, в Тереоках превосходны вёсны.
Лучи рассвета. И лучи заката.
Там синеторий. По блатному хата.
И в ней комплекты чистого белья.
И там коморка у неё своя.
В далёком детстве Ваня там бывал.
Смотрел на чистый озера овал.
Залив чудесный. Финский то залив.
Я помню лето. Помню я прилив.
Бежишь две мили. Чудной жизнь была!
Я удивился. Гости у стола.
7251
Я удивился. Гости у стола.
Стаканы, кружки, водка в три ствола.
Любых разливов. Киевский. Москвы.
И пьёшь без боли. Боли головы.
Ну, ни вот столько! Хоть совсем не ешь.
И тут для танца руку ей даешь,
Какой-то даме из былых дворян,
A не из этих опытных мирян.
И всю в ней душу и разбередишь.
И всё танцуешь, и вперёд глядишь.
Она застонет, склонится ко мне.
И в занавеске с нею мы одне.
Да и не медлишь, и не ставишь сроки.
И я подумал  -  это Тереоки.
7252
И я подумал  -  это Тереоки.
А даме ты уже не ставишь сроки.
Она никак не хочет погодить,
Чтобы с гостями в танце походить.
«Уж в ваши лета!»  -  скажешь ей для форсу.
А сам поближе подступаешь к торсу.
И запускаешь пальцами в неё.
И там терзаешь нижнее бельё.
А даме что? А даме так прелестно!
И думать ей об этом даже лестно.
Вонзюсь-ка я поглубже под бельё,
И пусть она мечтает про своё.
Уж вот такая фикция была.
И радость вновь в той даме ожила.
7253
И радость вновь в той даме ожила.
А даме лестно. Дама расцвела.
«Вы побледнемши?»  -  скажешь. И опять
Туда три пальца суешь. Или пять.
Ну, а она повёрнута назад.
Мол, так удобней, если через зад.
Альтернативой это мне для вас.
И вот такой капуста кислый квас.
Муж ейный доктор. Старый боровик.
Сидит всю ночь среди старинных книг.
В них наслажденье ищет до утра.
А ей-то что от этого нутра.
Ей тут бы знать хотя б любовь отчасти.
Там круглый стол вращался в средней части.
7254
Там круглый стол вращался в средней части.
А даме что? Ей нравится отчасти.
Да вот природа требует своё.
И ей подходит, вижу я, моё.
Ну, я нудю, чтоб так мне жить на свете.
И говорит она: «Ах, милый Петя!
Мы за холстами. Репин тут творил».
И я ей тоже что-то говорил.
Она мне: «О, давайте, Ваня, сзаду!
Хотя б вот так. Касательно к фасаду.
Бочком-скачком. И трогайте усами.
И не перечьте вы, прошу вас, даме».
И мы стоим средь бархатных гардин.
Там было много их. А я один.
7255
Там было много их. А я один.
И мы стоим средь бархатных гардин.
Я весь в поту от жаркого гавота.
Уж такова затейника работа.
И вот тогда я дамам тем служил,
И с каждой в танце как с супругой жил.
Ну, мы молчим. Торопится гражданочка.
А у неё хорошая осаночка.
Изголодалась, видно, уж вконец.
И вот верхом садится на конец.
И, как шальная, прыгает на нём,
Звеня брильянтов ласковым огнём.
Таким вот мне случалось быть ненастьем.
И только время обладает счастьем.
7256
И только время обладает счастьем.
А даме что? Она своим ненастьем
Мне говорит: «Графиня я. Толстая».
И аж дрожит, от ожиданья тая.
А мне-то что, пускай хоть и худая.
Потом когда-то это мы учтём.
И всё путём. И всё у нас путём.
Да и романы ваши мы прочтём.
И говорю я: «Вы прижмитесь к краю.
А то я тут в гардине выпираю.
А там и муж, да и другие гости».
Ну, а она: «Вы извините, Костя».
«Не Костя я. Нет, я не Кинстинтин».
И оглашаюсь яркостью картин.
7257
И оглашаюсь яркостью картин
Движеньем рук под шелесты гардин.
«Был у меня корнет в Париже, Костя,  -
Мне говорит она.  -  Был в роли гостя».
Я перебил: «Вы, дамочка, уж это.
Уж коль рассказ вы повели про это,
То вы кончали ль? Завершали ль жар?
Вы получили первенный пожар?»
«Да,  -  говорит,  -  мой милый Кинстинтин».
И мы стоим средь бархатных гардин.
Я говорю: «Погодьте, мэм, графинька».
«Ах, Ваня, друг, хоть балахон откинь-ка!»
И маскерад закончен в простоте
В той мастерской на высохшем холсте.
7258
В той мастерской на высохшем холсте
Был маскерад закончен в простоте.
«Но с вами, дама, мы ещё продолжим.
Вот у гостей мы кое-что одолжим».
Ну, взял я рому, рябчиков, ухи,
Два ломтя сала, свежей требухи,
В сметане карпа, жареных опят,
Полкруга сыра, несколько цыплят,
Воды лимонной с маркою «Ситро»,
Бутыль с шампанским. И к нему ведро
С холодным льдом, чтоб даму охлаждать,
И кулебяки ей горячей дать.
И в этой вот всеобщей суете
Надежда оживала в пустоте.
7259
Надежда оживала в пустоте.
А я в такой безумной суете
Всё завернул в салфетку и кулёк,
И пару новых дам ещё привлёк,
Испив для виду с ними рюмку морсу
На брудершафт. И каждой дав по торсу,
Их рассмеяв и весело моргнув,
Притом ширинку мельком расстегнув,
Что я держал до этого закрытой,
Чтоб результат был близок с Маргаритой,
И ввёл их в холл. А где ж моя Толстая!
И ожила любовь, волненьем тая.
И вижу я в беспечной красоте
Всё то, что промелькнуло в пустоте.
7260
Всё то, что промелькнуло в пустоте,
Увидел я в беспечной красоте.
Мы съели суп. Одну, не больше, куру.
И тут уж засадил я ей под шкуру.
У дамы стон раздался на лице.
Она забыла о родном отце
И знатном роде. Терапии вроде.
И во саду ли, или в огороде
Я положил ей новой ветви знак.
Иван-дурак не за один госзнак.
Не Кинстинтин из вашего я роду,
А во саду ли, или в огороду,
Невдалеке, где яблонька стояла.
Любил её я там без одеяла.
7261
Любил её я там без одеяла.
И два вопроса у меня стояло.
О хлебосольстве многошумных пен,
И от чего так вздулся сдуру член,
Где всё иное: поле, буряки,
И парни девок моют у реки.
И недалече парубки в кустах
С дрожащей влагой страсти на устах.
Кончают парни девок в речке мыть,
И тут же волки начинают выть.
Повоют волки. Девки лягут спать.
И баб мужья нацелятся щипать.
И с этой дамой в полной наготе
Тут я лежу в натянутом холсте.
7262
Тут я лежу в натянутом холсте,
Как на пружине, в полной наготе.
Лежим и стонем. Светит нам луна.
«Шедевр под нами,  -  говорит она.  -
Крестовый ход на Пасху. Первый план.
Второй он в Лувре. Чуть за океан
Не угодил до первой мировой».
А я лежу с чугунной головой.
«Какие Лувры! Мне бы эти кувры
За раз хотя б платили по две лувры,
Так я бы был давно миллионером.
И зря не тёр штанину в танце б фером».
Так, меж искусством, да и с жаждой мира
Рождалась высочайшая сатира.
7263
Рождалась высочайшая сатира
Среди искусств, совсем вблизи сортира.
«Молва пошла от этих вот местов
О превосходстве Репина холстов
Над остальными, всей могучей кучки,
И Лермонтова гениальной «Тучки».
Шёл разговор вблизи от «Запорожцев»
И странников идущих придорожцев».
«Вы бы прикрылись, дамочка, сквозит,
Чтобы какой-то пьяный паразит
Не забежал сюда, чтоб и посцать».
«Лишь Леонардо,  -  говорит,  -  подстать
Ему один». И бес в неё вселился.
А каждый гость в то время веселился.
7264
А каждый гость в то время веселился.
И будто бес ей в душу поселился.
И волокло её по рассужденьям,
И книг глубоких всяким побужденьям.
Из недр души доподлинный творец
В шедевр возводит вшивый огурец.
Нам бы хотя б от этого вздохнуть,
Да и вина немного отхлебнуть.
И уж заняться б предстоящим сексом
Не на словах, а с выпивкой и кексом.
«Ах, Вань, прости! Вот я уж и забылась.
Я будто с мужем в мыслях очутилась.
А там ведь эти всякие приветы.
Среди гостей художники, поэты.
7265
Среди гостей художники, поэты.
Я начеку. Ах, Ваня, где ты, где ты!
Иди сюда! Тепло твоих колен
Всю эту пошлость забирает в плен.
Целуй же, Ваня. Просто ты целуй.
И он встаёт, твой излучатель струй.
Он у тебя большой. Он мне как раз.
И плотность в нём. И ты тут, Ваня, асс.
Давай же, милый. Ты давай, давай.
И двери ты плотнее закрывай.
Как будто мы с тобой в прохладной ванне.
Или в гостиной, лёжа на диване.
Смотри, как странен вечер. Мглой язвясь,
Там лиц, улыбок и движений вязь.
7266
Там лиц, улыбок и движений вязь.
А мы с тобой, мой милый, видим связь
С реальной жизнью косвенно. Притом
(Но речь о том не кончилась на том)
Их ценность, Ваня, не всегда нужна».
«Ах,  -  я сказал,  -  какого вам рожна
Досталось вот мне лекции читать,
И этим лишь мешать мне в позу встать?
Да и зачем вы держите меня
От той вот дамы более полдня?
Она хотела и моложе лет.
Зачем вам этот фляк и форс балет?
Уж если вас волнует глупость эта:
Мазки грядущие, оттенки света.
7267
Мазки грядущие, оттеки света.
Уж если вас волнует глупость эта
И ни про то, что в драповом пальто,
А просто так, как даже и никто.
Они простые рядовые копии!
Уж лучше я ударю вас по попе. И
Зачнём зараз и заниматься сексом.
Хотите квас? А может, херши с кексом?
А кулебяки? Заячьих котлет?
Или двойной яичечный омлет?
Или салат? И рюмочку вина?
А ваша лживость мне не на хрена.
Достаточно, гражданочка, тужить.
И на холстах нам с вами долго жить.
7168
И на холстах нам с вами долго жить.
Мне ближе нужно с вами подружить.
Мужья упьются, позовут домой.
А Ваня скажет сам себе: «Умой
Ты, Ваня, свой общественный резон,
И сплюнь три раза в пальмовый вазон».
А там рассвет, проснутся петухи.
Низы не могут. Сердятся верхи.
Всё это муть, обычная шушла.
Уж и година третья подошла
Как мы тут с вами. Где же результат?
Тарелка супа? В том и весь трактат?
А основной любви ведь нет, дуэнья,
Не принимая старости и тленья.
7269
Не принимая старости и тленья,
Не всё в миру от щучьего веленья.
Нужна тут воля. И посильный труд.
А эти ваши побужденья врут.
От вдохновенья веет райским садом!
Вы лучше бы пошевелили задом.
А без усилий шиш вам, а не член.
Любовь, она не вялость у колен.
Чем лёгкость взлёта требовать Эола,
Не лучше ль нам освоить разность пола.
Она, любовь, не вздохи у реки,
А то, что я зажал в ладонь руки».
Вот раньше так старались люди жить.
И каждый мог в тарелку положить.
7270
И каждый мог в тарелку положить.
И можно было счастливо прожить
Своим трудом рублёв уж так на триста.
И пить-гулять до полного расхриста.
И загребать мог каждый даже тыщу,
От процветанья, потребляя в пищу.
Пусть где-то двое. Или нет, вдвоём.
О чём мы спорим? Что мы здесь поём?
А на поверку? Как мы говорим?
Тут с вами в полночь глупости творим.
Какие страсти! Дамочка. Ах, здрасьте!
Я предпочту вернуться снова к Насте.
Претят мне эти ваши умиленья.
Вращаю стол. Ну, а на нём соленья.
7271
Вращаю стол. Ну, а на нём соленья.
Претят мне эти ваши умиленья.
И мне вот эта вечная мура
Души не греет. И пришла пора.
Горим-творим! Отсутствие Творца
Лишает мир духовного лица.
Творец-борец, солёный огурец.
Подайте суп и пиво, и сырец.
Нет, нет. Не виски. Красного вина.
Ах, Саския! Уж ты обнажена!
Мадонна вот. Мой трогает живот.
Чего-то просит. Бешеный гавот.
Кусочек сыра около бокала.
Беседа длилась. Вечность иссякала.
7272
Беседа длилась. Вечность иссякала.
Все разошлись. Луна зарю алкала.
Струилось время. Страсти возгорали.
А Ваня с дамой друг у друга брали
Уроки жизни, чувствуя искусство,
И проверяя друг на друге чувства.
Совокуплялись Ваня и Толстая.
И понимали: встреча не простая.
Когда-то Ваню полюбила Маня.
Других тогда не знал приятней Ваня.
Семнадцать ей. И розовые щёчки.
И на носу родимые прищёчки.
Она смотрела в мир зари накала
И дерзновенно волны рассекала.
7273
И дерзновенно волны рассекала
В заливе том, в огнях зари накала.
Зари вечерней. Дальше  -  тишина.
Так вот она, да, именно она,
Ему была несменной Аэлитой,
Как будто в светлом мраморе отлитой
В заре заката с бронзовым отливом.
И Ваня был в сознании счастливом.
И вот она так дерзостно гребёт,
А он её так радостно… имеет.
К тому же он её судить не смеет
И по спине томительно скребёт.
Она была жемчужиной оскала.
И дерзновенно волны рассекала.
7274
И дерзновенно волны рассекала.
А грудь его струя реки алкала.
И чувствовал он подлинную страсть,
Что невозможно копией украсть.
Какие копии! Какие копии!
Попробуй тут ударь её по попе. И
Не получилось. Нет, не получилось.
Такое уж тогда со мной случилось.
И я тут вижу чётко берег Терека.
И я пошёл гулять тогда у берега.
Сижу я в яме в зубе с табаком,
Историею этою влеком.
И чувствую, как будто налегке
Ладья плывёт по вспененной реке.
7275
Ладья плывёт по вспененной реке.
Рука твоя в моей живой руке.
Комар всосался мне до самых плеч.
И не могу вниманье я отвлечь
На эту вшивость зуда комара.
Такая там тогда была пора
Любви, по сути, к миловидной лярве,
Что подрастала в довоенной Нарве.
Названье есть у финнов Пантакурве.
А я вот тут служу какой-то стерве.
И вот тогда, почувствовав горенье,
Я и решил писать стихотворенье
Впервые. И в лучах зари оскала
Рука весло прохладное искала.
7276
Рука весло прохладное искала,
Соединяясь с девичьей рукой.
Она слюну желания пускала.
Такой была Мария. И такой
Она мне и запомнилась навеки.
Два пуда с фунтом веса в человеке.
Подкрасив левый глаз голубизной,
Она дышала юной новизной.
Её чрезмерно пудреные щёки
Не убивали зноя Тереоки.
Какой там, к чёрту, в Тереоках зной,
Да и такою раннею весной.
Потом мы шли с тобой, рука в руке.
А ножка юная скользила на песке.
7277
А ножка юная скользила на песке.
Рука твоя была в моей руке.
И ты молчала. Юности права
Мне говорили: «Вот она, трава.
Ты повались. Я рядом упаду.
Куда идёшь ты? Я к тебе приду».
А ночь светла. Но стало холодней,
Чем все одежды тёплые на ней.
Лишь сарафанчик. Холст и две бретельки.
И на ногах пластмассовые стельки.
И даже нету тоненьких трусов.
И крик молчанья птичьих голосов.
И смотрит в тучу нежно и пугливо
Луна, бледнея, через рябь залива.
7278
Луна, бледнея, через рябь залива
Бросает след. А я смотрю пугливо
В её плечо. Она сказала: «Сядем».
И, на меня в упор и дерзко глядя,
Молчала. «Спички есть хоть у тебя?»
Достал я спички, брюки теребя.
Разжёг костёр. Мария мне вручилась.
Потом она на время отлучилась.
Вернулась, не надевши сарафан.
И, взяв пиджак, сказала: «Ты профан.
Чего ты ждёшь? Чего ещё тут надо?
Какого хочешь ты от рая ада?»
Потом она, как был я в полпути,
Ложилась. И уж тут меня прости.
7279
Ложилась. И уж тут меня прости.
Ну, а любовь, она, как не крути,
Ни смеха и ни стона, строгость взгляда.
Ни капли мёда, и ни капли яда.
А просто воскрешенье из живых
Далёких предков, предков боевых.
И понял я. Она ещё девица.
И было уж хотел я удивиться.
Да вот не смог. Мне предстоит работа.
Всё сделать безболезненно и пота,
И с мастерством, с терпением и тактом.
С таким вот я столкнулся, братцы, фактом.
Я засадил довольно молчаливо
Туда, подальше, в тихий час отлива.
7280
Туда подальше, в тихий час отлива,
Я засадил довольно молчаливо,
Оставив ей желанье и терпенье,
И на душе горячее кипенье.
И из её негромкого участья
Хотелось крикнуть: «Рай важнее счастья!»
То счастье акта. Акта полового.
И возвращенье с мёртвого в живого.
Убита тайна явного свершенья
Уже давно назревшего решенья
Стать не девицей, и не ради страсти,
А чтобы просто, загружая снасти,
И не заботясь уж о том в пути,
Опять к прибрежью тайно подойти.
7281
Опять к прибрежью тайно подойти,
И, не боясь далёкого пути,
Уйти туда, где дремлют рыбаки.
Да и вручить ладонь своей руки
Ему. Вдобавок быть уж не девицей.
И чтобы мог он этим подивиться.
А средства нас оправдывают целью.
И надо кончить с этой канителью.
И цель, она совсем теперь одна.
И тем и примиряет нас она.
Да и никто нас больше не осудит.
И вот, что будет, то пускай и будет.
Она молчала, мне взирая в очи.
Я испытал солёный воздух ночи.
7282
Я испытал солёный воздух ночи,
Она молчала, мне взирая в очи.
Её бедро на фоне облаков
Светилось тайной дремлющих веков.
Мы медлили, ещё не раздеваясь,
И мысленно друг другу отдаваясь.
И я смотрел туда, в её лобок.
Ах, как красив он! Как он был глубок!
Она гордилась прочным юным телом.
Мы улыбнулись как бы между делом.
Она сказала: «Хочешь?»  -  «Да, хочу».
«Ну что ж. С тобой нам это по плечу».
По небу шла заката полоса,
Надув сердец и платьев паруса.
7283
Надув сердец и платьев паруса,
По небу шла заката полоса.
«Тем более, что я не получила
Того, чему тебя сама учила.
Чего и нет во мне теперь ещё».
Да и прильнула грудью горячо.
И долго мы, друг другу глядя в очи,
Молчали. Я давал ей в трепет ночи
Осуществлять оттуда переход.
А там уже виднелся пароход.
Едва касаясь губ её рукою,
Я в мыслях целовал её с тоскою.
Хотелось мне в очарованье ночи
Смутить её бесчувственные очи.
7284
Смутить её бесчувственные очи
Хотелось мне в очарованье ночи.
Ложилась гордо сумрачная тень
На нависавший над волной плетень.
Мария молча требовала неги.
А там, вдали, в реки тревожном беге,
Рождался всплеск далёкого накала.
И жизнь свою мелодию искала.
С первичной страстью дикого огня
Она любила чувствовать меня.
Да и не только раннею порой.
И третий раз, и первый, и второй.
Уже бледнела ночи полоса.
И стал я слушать утра голоса.
7285
И стал я слушать утра голоса.
И растворилась ночи полоса.
Не будь потомка, не было б и предка.
Такой поре бывать довольно редко.
И побуждений трепет и дурман
Меня ввели в незыблемый туман.
И бесконечно углублён и прочен
Был мир над нами. Был он беспорочен.
Едва заметный вздох. Дыханье: ах!
И теплота на трепетных устах.
Так замирают в ожиданье дети,
Попав в мечты невидимые сети,
Сюрпризом тщась, пугаясь в темноте,
И до рассвета веря красоте.
7286
И до рассвета веря красоте,
Стремясь не прятать страхи в темноте,
Чуть-чуть волнуясь с самого начала,
Мария тут об этом не молчала.
Я не сводил с неё влюблённых глаз.
Началом был отнюдь не первый раз.
Но пьян я был лишь этой чистотою,
Переполняясь дивной красотою.
Как лёгкий пух известного Эола,
Такой была возвышенною школа.
Прекрасною рассыпавшись луной,
В душе рождался трепет неземной.
И робко сердце млело в красоте
В эфире звёзд, в небесной высоте.
7287
В эфире звёзд, в небесной высоте
Всё растворилось в тайной красоте.
Стенаний наших зрела терпеливость,
И начиналась светлая стыдливость.
На фоне ненатужного огня
Любовь моя заполнила меня.
Тем более средь философских дум
Желаний мне пришёл поток на ум.
И, будто попадаешь с грязи в князи,
Осуществились между нами связи.
И были тут и твёрдо-мягкий сплав,
И излиянье везувийских лав.
Всё оставалось ночи красоте
В эфире звёзд в небесной высоте.
7288
В эфире звёзд в небесной высоте
Всё оставалось ночи красоте.
И мы расстались с нею в эту ночь.
И нам никто не мог тогда помочь.
Волны пришёл резвящийся накат.
И убегал он в дремлющий закат.
Последний миг в себе рассредоточив,
Тут я поплыл по этой звёздной ночи.
Я обернулся. И она всё шла,
С собой неся обилие тепла
Души свободной, жаждущей любви
И тайной страсти в алчущей крови.
Потом, когда мы с нею попрощались,
Проснулось утро, гости возвращались.
7289
Проснулось утро, гости возвращались.
С Марией мы тогда вот распрощались.
Ничто не вечно в здравом человеке.
Но что ушло, уж то ушло навеки.
Так и у нас осталась с нею память
И прежних чувств невидимая замять.
И в той поре, когда уж мы умрём,
Всё лучшее с собой мы заберём.
И хуже если жизнь нас не отметит,
И на вопрос вопросом не ответит,
Как результат уже ушедших встреч,
И всё в печати вздумает изречь.
А гости, вдруг возникнув в пустоте,
За стол садились в дружной суете.
7290
За стол садились в дружной суете,
Возникнув там, в тревожной пустоте,
Не зная, что служанка эта их
Со мною ночь делила на двоих.
Когда она ушла, недолго медля,
К реке я вышел и совсем уж не для
Купанья тела или, что страшней,
Чтобы заплыть как можно щительней.
А для души приятного настоя.
И я подумал: «Это всё пустое.
Я и она. И между нами море.
Уж то не горе. Радость то не горе».
И снова гости весело общались,
И снова яства по столу вращались.
7291
И снова яства по столу вращались,
И снова гости весело общались.
Но в это утро, и потом, в закате,
Я плыл вперёд. Так вот. Я вижу катер.
Ночь отступала. Плавать я умею.
Но далеко я заплывать не смею.
Случайно ногу судорга сведёт,
Да и вода тут в грудь твою войдёт.
И кто вам даст потом манеру танца?
Мазурку Польши? Или ритм испанца?
Особость такта в плавной пляске белой?
Да и водить в холсты с задачей смелой
Кто будет вас?.. Пока искал я связи,
Поэты создавали виршей вязи.
7292
Поэты создавали виршей вязи,
Пока искал я между нами связи.
Налёт солёных лёгких волн отлива
Я принимал за проблески прилива.
Ладонь рубила первый вал волны.
И вспомнил я, что я забыл штаны
На берегу. И выворотом взора
Я тут обрёл беспечность кругозора.
А ночи той невидимая мгла
Мне повод перемысливать дала.
И что встревожит душу мне потом?
О чём напомнит разум мой, притом?..
В итоге утро в взвешенных оскалах.
И пенилось шампанское в бокалах.
7293
И пенилось шампанское в бокалах.
А я устал её искать на скалах.
И я тебя взволнованно спросил:
«Зачем я не жалел ни средств, ни сил
С величьем духа, с чистотою плоти
Вот тут, борясь с собой в своей заботе?»
И пусть не утверждают вездеведы,
Что пораженье это часть победы.
А как же танцы? Если иностранцы
Уедут вдруг, собрав пожитки в ранцы?
Они-то там уж будут жить без нас.
А нам тут пить, как прежде, херши-квас?..
Тут зарождалась видимая связь.
И роковая возникала вязь.
7294
И роковая возникала вязь
Меж мной, Марией, да и прочим миром.
И я подумал: «Хватит жить, резвясь.
И я спасусь молитвой и кумиром».
Тут гибнет всё. Всё сглажено судьбой.
И не поможешь времени борьбой.
Жизнь мудреца над пропастью повисла.
И хуже, если ряженка прокисла.
Эзоп подумал и потом сказал:
«Я узел не случайно завязал.
Нашёл я выход. Брошу я мечты.
А мир спасётся. Вымыслы пусты».
И я поплыл в лучах луны оскала
С беспечностью высокого накала.
7295
С беспечностью высокого накала
Моя душа возмездия искала.
Я плыл легко, и силы прибавлялись,
И в облаках лучи луны являлись.
И мне они указывали путь.
И я старался радость не спугнуть.
Я отдыхал, ложась порой на спину.
И понимал, что я на ветре стыну.
И начинал я вновь сильней грести.
Ах, мать твою помилуй и прости.
Последнее относится ко мне,
А не к тебе. И я горю в огне.
И чтобы воду в море не мутить,
Философы пытались не шутить.
7296
Философы пытались не шутить,
Чтоб воду в синем море не мутить.
Мне думалось: «Я дальше поплыву
И мертвецом утопшим прослыву».
Но я всё ж плыл, надеялся доплыть,
И мертвецом утопшим не прослыть.
А Смерть хитрей, она мне говорит,
Что где-то там огромный клад зарыт.
Хотя для Смерти это слишком смело.
Но ей важнее вымысел, не дело.
И если вам не выдали рогожи,
То всё равно вы меж собой похожи.
Волны плевки в меня бросались смело.
Но делали всё как-то неумело.
7297
Но делали всё как-то неумело
Волны плевки, что поступали смело,
Забыв совсем про пользу и значение,
И, замолчав, теряя назначение,
И ловкой кистью в розовом пространстве
Хвалебной ложью млея в иностранстве,
Не замечая, сколько дней тоски
Ей умываться нежностью руки
В лице Ивана, глупого болвана,
Что не вставал четыре дня с дивана.
Он должен в ночь племянницу Толстую
Вести в холсты. И я не протестую.
И те, кто здесь всё делали умело,
Умели пить. И напивались смело.
7298
Умели пить. И напивались смело
Уж те, что всё здесь делали умело.
А я, Иван, от множества забот
Освобождён. И не веду работ
С графиней внучкой, интересной штучкой,
И с Машей сучкой, тоже недоучкой.
Я с ними разделял свои блага.
И мне была их нежность дорога.
Я счастлив. И душою был не вором.
И не грешил я долгим разговором.
И мог я фокус-покус показать
И два узла одной рукой связать.
Хлебнув ещё, я только рот открою,
Как и прощаюсь с рюмкою второю.
7299
Как и прощаюсь с рюмкою второю,
Так и засну вечернею порою.
Вот так и тут, как я глаза закрыл,
Не стало меньше этих наглых рыл.
И я уперся головой в карниз,
Ногами вверх, а помыслами вниз.
Клешнями всю я обдираю кожу,
И ухитряюсь тут же плюнуть в рожу
За все её проделки надомной
Всё тою же мной памятной весной.
Уйду на дно. Теперь мне всё равно.
И всё мне тут и горько, и смешно.
Когда вернусь, я от тебя не скрою,
Что о тебе я думаю порою.
7300
Что о тебе я думаю порою,
Когда вернусь, я от тебя не скрою.
Ты мне опять являешься во сне,
Как прежде, при задумчивой луне.
Она зовёт назад в волну залива,
И шепчет что-то тихо и пугливо.
А я иду на берег взять манатки,
Да и намазать здором жирно пятки.
Я выйду в путь, не видя, как они
Потрескались. Меня ты извини.
В прохладе ночи я бегу быстрее.
Бегу я, мышцы быстрым бегом грея.
Стремлюсь вперёд. Рассвет не за горой.
И о тебе я думаю порой.
7301
И о тебе я думаю порой.
А ты не спи. Рассвет не за горой.
И думал Ваня: «Может, утонуть?
А может, просто в озеро нырнуть?»
Но дудки. Ваня утром на диване.
С Марией он. Такой он ловкий Ваня.
Мария прелесть. Женщина с душой.
Ах, Ваня, Ваня! Ваня псих большой.
Нет, чтобы в вере прочно укрепиться.
Так он от дури хочет утопиться.
И Маня тут пошла тогда домой
По той дорожке длинной и прямой.
И, помолчав, сказала: «Путь ведом.
Ты видишь, у реки наш старый дом?»
7302
«Ты видишь, у реки наш старый дом?»
И, помолчав, добавила: «Со льдом».
А где-то спит тот баловень желаний.
А не ушёл ли он в разломы дланей?
Глядит  -  одежда Ванина лежит.
Так где же он? Когда он прибежит?
Бандит проклятый». Да вот нет ответа.
И ждёт она от ночи до рассвета.
А Вани нет. Один вопрос, ответ.
И ждать ей столько, сколько парню лет.
Она в кусты. Берёт рыбачью лодку.
Перевязала красным шарфом глотку.
И в водоём. И думает про Трою,
Там горы яств. Там пир стоит горою.
7303
Там горы яств. Там пир стоит горою.
Опять Мария думает про Трою.
Соображает. Сами перечтут.
Всё, что напишут, тут же и прочтут.
Не дочитают, и опять начнут
Сорить бумагой. А потом заснут.
И унесут остаток в туалет.
И так вот много, много, много лет.
Творцы эпохи. А дела их плохи.
И гибнет Ваня около эпохи.
Мария молча воду бьёт веслом.
Вся изогнулась, бедная, на слом.
Ивана ищет вечером и днём.
А мне однажды быть случилось в нём.
7304
А мне однажды быть случилось в нём.
Тогда ещё работал я в ОСВОДах.
В вопросе этом плаваний на водах
Немеркнущим горела ночь огнём.
А тут она всё ищет, да поищет.
И рак, поди, во всю уж где-то свищет.
Ну, а Мария дальше заплыла,
И посерёдке моря утопла.
Уж кличет Ваню, или вот меня,
В руке светясь от факела огня.
Дрожащей кистью хочет отыскать,
Чтоб Ваня смог ей груди потискать.
Как нонче. Нынче. Вот такие вести.
О нет, не там, не там. Не в этом месте.
7305
О нет, не там, не там. Не в этом месте.
Вот так, Иван. Такие, к чёрту, вести.
На месте том. На этом месте он
Мне был приятен, если то не сон.
А ночь всё хуже, хуже, хуже, хуже.
Петля всё уже, уже, уже, уже.
На шее Мани красная петля,
Чтоб с вертолёта было видно. Для
Опознаванья трупов, если в ней
Она и Ваня не найдут огней.
И будут дружка с дружкой дрейфовать,
И без воды и пищи кайфовать.
И Ване снится этот странный сон,
Что он утоп, и снова ожил он.
7306
Что он утоп, и снова ожил он,
Приснился Ване этот странный сон.
Возобновив такие же слова,
Тут заболела парню голова.
Погода свищет. Ваня что-то ищет.
С Марией связи. Гром на небе дрыщет.
Погода хуже. Вани нет и нет.
Ему хотя бы выдумать сонет.
«Руки моей,  -  помыслила Мария,  -
Ему б. Да вот дожди идут сырые».
Гремит в раскатах мир. Раскаты грома.
И уж такая в небе видеома.
А до того минут каких-то двести
О ней он думал, будто о невесте.
7307
О ней он думал, будто о невесте.
И у него там было всё на месте.
Потом он отношенья поломал.
А что влюбился, он не понимал.
С того прошло уже часов немало.
Да и она всего не понимала.
Каких-то сорок крохотных минут.
И на тебе  -  весь вечер повернут.
Повёрнут образ Вани, да и Мани.
И не лежать им больше на диване.
Уж Мане Ваню срочно подавай,
А тех матросов Маня забывай,
Что извели и до десятка жён
Хозяина. Он был заворожён.
7308
Хозяина. Он был заворожён.
И извели тут до десятка жён.
Пошёл он к чёрту со своим лицом.
Иван его прижал к столу яйцом,
Уж перевесив в этом поединке.
Такие вот случаются сурдинки.
У Вани вся в гармонии душа.
О нём роман хоть думай не спеша.
И с продолженьем, чтобы без конца.
Ведь он носитель светлого лица.
В нём образ мыслей и мечта внутри.
Ему хоть нос салфеткою утри.
И там, где в доме башня и светлица,
Писал хозяин чаще всё же лица.
7309
Писал хозяин чаще всё же лица.
И «Бурлаков», и что-нибудь «Не ждали».
И оттого у них такие лица,
Что ничего они не ожидали.
Но всё равно. Родная кровь согреет.
И Ваню Маня сердцем отогреет.
И ей найти бы Ванин быстро труп.
И Маня весь высовывает круп
Над краем лодки. И кричит: «Иван!»
Иван всё слышит. Ваня не болван.
Лицо Марии. Думает  -  мираж.
И шепчет Ваня: «А войду я в раж.
Я прожил с ней и в скуке, и в тоске.
И находил я радость на реке.
7310
И находил я радость на реке.
Я жить могу и в скуке, и в тоске.
Да, я такой. Такой я и сякой.
И с левой я, и с правой я рукой».
«Нет, нет, мой милый!  -  слышит он в ответ.  -
Я не хочу. И нет, и нет, и нет».
Мария плачет. Хочет объяснить.
«Поверь, мой милый, жизнь не надо снить.
Меня позвал ты, чтобы искусить.
То я. Мария. Можешь попросить
Меня ещё погладить по бедрам.
Зачем ты вздумал этот тарарам?»
И светят там в рассвете сосен лица.
А гости продолжали веселиться.
7311
А гости продолжали веселиться.
И светят там в рассвете сосен лица.
А на столе кисленья и наливки.
Парное молоко, живые сливки.
Вчерашнего гуся, согрев, подали.
И тут же и на гуще погадали.
Графиня жмётся с кем-то в занавески.
«Был избран Брюсов». Повод очень веский,
Чтоб обсудить его за занавеской
И поудить с утра короткой леской.
Поймать ерша, туда его засунуть.
И не спеша на блюдце звонко плюнуть.
Туда Мария тянется рукой,
Смирившись с безнадёжною тоской.
7312
Смирившись с безнадёжною тоской,
Мария к Ване тянется рукой.
«Так что же тут у нас с тобой такого,
Что я сперва любила Трепеткова,
Когда ещё была совсем девицей?
Теперь такому можно лишь дивиться.
Не трусь, родной. Подай мне лучше руку.
И вспоминай сердечную науку.
Чертей не бойся. Нету больше смерти.
Всё ложь, Иван. Повсюду крутиверти.
Так что давай. Начнём мы всё сначала».
И тут она в испуге замолчала.
Иван поверил и сказал: «Ну вот.
Уж не справляюсь. Кончил на живот».
7313
«Уж не справляюсь. Кончил на живот».
Иван танцует чувственный гавот.
И чувствует сердечное тепло.
И стало Ване грустно и светло.
Он понял: «Точно, это был мираж».
И поразил тут Ваню страсти раж.
Стал Ваня гордым, смелым и живым.
И уж Марию жестом ножевым
Вдруг прямо в лодке нежно распорол.
И больше часа ласково порол.
Мария тоже слёз не пролила.
И всё смеялась с Ваней до светла.
И Ваня молвил, лягши на живот:
«Вздыхаю я, взирая в небосвод».
7314
«Вздыхаю я, взирая в небосвод».
Так думал Ваня, лягши на живот.
А Маня тоже, лягши на спину,
Сказала Ване ласково: «Ну-ну».
И им на свете не были нужны
Ни Пифагор, и ни его штаны.
Они лежали в северном краю.
И каждый думу думывал свою.
За всякой думой был у них резон.
А где-то пел лирический Кобзон.
Наверно, если гости у стола,
То там служанкой Машенька была.
А я вот тут, у финских хладных вод
Вздыхаю, погружаясь в небосвод.
7315
Вздыхаю, погружаясь в небосвод,
Вот тут у вод я, вспомнив про ОСВОД.
И снова Ваня грустно загрустил.
И он себе прошедшее простил.
Теперь он здесь в чеченской кутерьме.
А раньше был себе он на уме.
Переварить сей жизни кавардак
Возможно, приняв школу за бардак
Судьбы своей вечернего дерьма
С горячей мыслью светлого ума,
И с тягой к правде радостных искусств,
И вспоминая убеждённость чувств.
Своих же чувств. Он был вполне счастливым.
И видел дымку над ночным заливом.
7316
И видел дымку над ночным заливом.
И думал он: «А был ведь я счастливым.
А нынче в лодке тут вот оба гуся.
Один в сметане. И ещё Маруся.
В кувшине пиво. Жить люблю красиво.
И долго чтоб. И чтоб не молчаливо.
Не тут то было, Ваня, если тут
Тебя как раз за мёртвого сочтут».
Пока Иван с Марией в заточенье,
Они семь суток в явном огорченье.
А там пловцы поймали труп пунцовый
И положили в гроб его свинцовый.
И вспомнил Ваня снова про ОСВОД.
И вот уж он в глуби холодных вод.
7317
И вот уж он в глуби холодных вод.
Наш бедный Ваня думал про ОСВОД.
По окончанье отпуска евонова
Спешил Иван от побужденья онова.
И обучал он двиганью людей,
Касаясь их лирических грудей.
Прошла неделя. Ваня оклемался.
И более ничем не занимался.
И говорил: «Меня не сохранили.
Уж восемь дней как я утопнул в Ниле».
Нет, нет, тонул он в Финском всё ж заливе.
Потом его заметили в приливе.
И вот с тех пор беспечным и счастливым
Он дальше плыл подростком молчаливым.
7318
Он дальше плыл подростком молчаливым
Под тем весёлым возгласом счастливым,
Запрыгнув в лодку, чтоб и показать,
Что он живой, и может доказать
С действительностью и с всеобщей явью,
Что стал он здесь знаком с английской лавью.
Мол, я и так, и баттерфляй, и брасом.
Ну, в общем, пиво с хлебным кислым квасом.
И все смекнули, что Иван рехнулся.
Да и на почве влаги захлебнулся.
Ах, сколько в нас английского лавья
От незнакомых песен соловья!
И я подумал: «Въеду я в бузаж».
И снова вижу радостный пейзаж.
7319
И снова вижу радостный пейзаж.
Сижу я тут, взирая на визаж.
Сперва Марию кони увезли.
Потом меня к кобыле подвели.
И я, как прежде, тоже буду жить.
И стану я с Мариею дружить.
Возьму её, чтоб отдаваться танцам,
Не доверяясь в офисе испанцам.
Ну, а потом в их море утону».
И вот Иван воззрился на луну.
И молвил он: «Мария, это ж я.
Всё тот же, что и умер от вранья.
Но в бёдрах ширше. И с душой такою,
Что полнится нездешнею тоскою.
7320
Что полнится нездешнею тоскою,
Всё ж я с мечтою и душой такою,
Доподлинный не вычурный Иван.
Тот, что не глуп и вовсе не болван».
И замолчал. Тут все расхохотались.
Ну и с надеждой прежнею расстались,
Отдав его на лучших в мире слуг
В бюро умом задвинутых наук.
Иван на Маню был тогда обижен.
К тому же, очень был он тут унижен,
Что напрочь пачпорт где-то потерял,
Когда в походе всех он уверял,
Что задремал, войдя в ажиотаж,
Высоких башен высмотрев этаж.
7321
Высоких башен высмотрев этаж,
Он и заснул, войдя в ажиотаж.
И так как он от кафедры устал,
То он ходить по вдоль квартиры стал.
И вот бежит из той он каталажки,
Порвав узлы смирительной рубашки.
И ходит Ваня по свету один,
Как неповинный вольный господин.
И вспоминает прежние дела,
Когда ещё в нём трезвость дум была.
Да и фамилий был у Вани то ж.
И этих лет он был тогда молож.
«Ах, вспоминаю,  -  он сказал с тоской,  -
Где потерял я радость и покой».
7322
«Где потерял я радость и покой,  -
Сказал так Ваня,  -  не был я такой».
И всё такое Ваня тут забыл,
Как в тех местах он раньше умным был.
Там, где Иван бесславно похоронен,
Там и престиж Ивана был уронен.
Но не утрачен был его престиж
Там, где строчит он свой весёлый стиш.
То слово он порою где-то вставит,
То щёку он пощёчине подставит.
И уж душа его тут торжествует.
И Ваня наш стихами повествует.
Любил он жить, забившись в уголок.
Да и плевать на койке в потолок.
7323
Да и плевать на койке в потолок
Любил он там, забившись в уголок.
Ещё любил он даму пригласить,
И перед этим у неё спросить:
«Уж не претензий ли у вас, мадам?
Не то я полотенец вам подам.
У нас припасен на любой случай.
А не хотите ль кофе? Али чай?
Горячий. С мёдом. А могём и так.
В любом случае стоимость пятак.
Шутю я, дама. Будто мы в корчме».
А сам себе я был тут на уме.
И вот с позиций тех я жить бы мог,
Как друг мой жил, пока не занемог.
7324
Как друг мой жил, пока не занемог,
Аль как могучий с гор крутых поток,
Аль как журчащий светлый ручеёк,
Аль как с ружья отпущенный баёк,
Аль как пружина ржавая в двери,
Аль как красотка крошка Моргенфри,
Аль как пантера около ручья,
Аль как над трупом звонкая змея,
Аль как будильник, что разбудит вас,
Аль как намедни. Али как сейчас.
И безо всяких этих приворот.
Аль как, хотите, можно сразу в рот.
Вот так мой друг, когда не унывал,
Умел плевать он. И на всё плевал.
7325
Умел плевать он. И на всё плевал.
Он весел был. И он не унывал.
А то повторим и червя заморим.
А там и душу враз разразговорим.
Да и начнём. Уж в том ли весь вопрос.
Друзей на Гагры, а врагов в Форос.
Мы разберёмся в этом деле сами.
ГКЧП проходит полосами.
Рожна какого и кому нужна
И та, и та гражданская война.
Притом, глядите, уж над нами туча.
И мелкий дождик не смывает путча.
Так подставляйтесь под его овал.
И обо всём он тут и забывал.
7326
И обо всём он тут и забывал.
Иван подставил дождику овал.
Но вот, в плену, в глубокой этой яме,
Порой ночами, а порою днями,
Иван себя цинично развлекал,
Снимая стресс сквозь гибельный оскал.
Судьба сложилась глупо у Ивана.
И он лежит на плоскости дивана.
И вот разруха, голод и война,
В дыму пожарищ целая страна.
Обувка рвань, и скудное питание,
И ни к чему теперь и воспитание.
Так думал Ваня, лёжа под горой.
И мошкары над ним кружился рой.
7327
И мошкары над ним кружился рой.
Так думал Ваня, лёжа под горой.
И кто сказал, что выкуп принесут
И что Ивана родичи спасут?
Коррупция, торговля ли людьми.
А ты, Иван, судьбу свою прими.
Хоть за людей и выкупы берут,
Но не сочти ты это всё за труд.
Да и беги, рискуя головой,
Пока ещё ты целый и живой.
А деньги, Ваня, фиг им деньги в нос.
Уж и со страху насморк и понос.
Сижу я тут и молча матом крою.
А иногда я даже планы строю.
7328
А иногда я даже планы строю.
Да и чеченцев вряд ли я расстрою.
Тут двух концов решение задачи.
Всё раньше было, помнится, иначе.
Ты в споре с ближним лучше уступи,
И гонор свой чрезмерный притупи.
Обух ты плетью не перешибёшь,
И ничего не скажешь про дебёшь.
Всего первей, конечно, было слово.
И всё идёт со времени былого.
Свободы у народа не отнять.
И это надо каждому понять.
Вот и сижу я в яме под горой
И говорю: «Ты планы, милый, строй».
7329
И говорю: «Ты планы, милый, строй».
Да и сижу я в яме под горой.
Не тот я Ваня, что служил в ОСВОДе.
А тот я Ваня, что всегда на взводе.
За неименьем, собственно, чернил
Уж биографий я не сочинил.
А сидя можно выдумать любое,
И то, что небо бледно-голубое.
Ты посмотри внимательно туда.
Там ты увидишь заросли пруда.
И как ты тут лицо не вороти,
Уж не сойти нам с верного пути.
Так отыщи ты случай между тем,
И возвращайся к Финским водам тем.
7330
И возвращайся к Финским водам тем.
И так спасёшься ты уж, между тем.
Тем более что в каждом том случае,
И ни за что уже не отвечая,
Идёшь туда ты, где природа носит
Тебя, Иван. И жизнь по меркам спросит.
И только время, более никто,
Да и вот ты под драповым пальто,
О том сказать мне могут: «Милка, чё?»
«А и ни чё. Кирдык через плечо».
И вот лежу я тут, пишу сонеты,
Когда на выкуп должной нет монеты.
Да и попробуй ты с мечтою, с ёй,
Подняться вместе с утренней зарёй.
7331
Подняться вместе с утренней зарёй
Попробуй ты придавленный горой,
Что и ведёт отсюда вот туда,
Куда не ходят даже поезда.
Беги, Иван, подальше от людей,
Не предаваясь выдумкам идей.
Беги без хлеба, мяса и костей.
И ты не слушай сводки новостей
То о пожаре где-нибудь в степи,
То о дожде. Ты дух свой укрепи.
Не зря ложится на небо рассвет.
Беги, Иван, альтернативы нет.
Но постарайся всё-таки меж тем
Ты насладиться сутью этих тем.
7332
Ты насладиться сутью этих тем
Уж постарайся, Ваня, между тем.
Все темы остры, чаянья остры.
Но ты дойди до той, Иван, горы.
Там можно сходу в щель её упасть,
И без нужды и времени пропасть.
А у тебя и дочь, и Пышка в Праге,
И в Тереоках мёртв ты на бумаге.
Расстрелян ты и ссылкой заменён.
Твой с приговором отпуск отменён.
Ну, а потом курьер нас уверял,
Что почтальон все письма потерял.
Беги, Иван, за сердца боли ссадин
Писать туман, что едок и прохладен.
7333
Писать туман, что едок и прохладен,
Беги, Иван, за сердца боли ссадин.
В тумане есть томительный дурман.
Но он исчезнуть может. Он туман.
И как ты там увидишь первый луч,
Так и молись с восходом светлых туч.
А что под сводом радуги надежд
Предстанет миру, встреть ты без одежд.
И мы ещё посмотрим кто Иван,
А кто простой припудренный болван.
И тот ли он, кто выкрал миллион,
Да и разрезал вилкою лимон.
И будь ты, Ваня, мыслей светлых полн,
Сквозь сосны видя блики дымных волн.
7334
Сквозь сосны видя блики дымных волн,
Учись, Иван, и будь желаний полн.
Подумай, что опять под Прагой ты.
И собираешь в поле ты цветы.
И подбегает младшая твоя.
Она гуляла около ручья.
И возле старшей статный кавалер.
И он тебе нагляднейший пример.
Он инженер. Работает у Бати.
И о тебе он много знает, к стати.
И вот у них твой внук и их сынок,
Что и играет возле ваших ног.
А солнца луч томится там, в ограде.
Дышать легко и так, и жизни ради.
7335
Дышать легко и так, и жизни ради.
Прими улыбку Нины или Нади.
И их веди к огромному слону.
И доставай свой ФЭД, и молви: «Ну?».
И щёлкай сразу все четыре раза,
Как это делал Сенька Безобраза.
И если слон не вовремя моргнул,
Или ограду хоботом лягнул,
То все смеются. Смотрят на слона.
И только Пышка грустная одна.
Она-то знает, что всё это сон.
И только Ваня ходит в унисон.
И снова Ване там, у Влтавы волн,
Уж не следить, как волны бьют о чёлн.
7336
Уж не следить, как волны бьют о чёлн,
Там возле Влтавы Ване в шуме волн.
Не бегать, взявшись за руки вдвоём,
Не слышать радость в имени твоём,
Произносимом прямо на ветру.
И в ту победы чудную пору
Не целоваться на глазах у всех.
И Ваня этим вызвал дружный смех.
И на прощанье, грудь смочив вином,
Уж тут в сердцах он думал об одном.
И час победы всё-таки настал.
И ты был прав, когда с постели встал.
Потом пошёл и стал на косогоре.
И рыбака ты видел на просторе.
7337
И рыбака ты видел на просторе.
И позабыл ты о вчерашнем горе.
И вот тебя за глупого сочли,
Как будто ты обычное лю-ли.
И оттого всё и пошло по кругу.
Да и тебе, товарищу и другу,
Пришлось за свой в небесный рай билет
Сидеть пятнадцать непроглядных лет.
И не добиться в жизни ничего,
Лишь кроме разве долга своего
Перед твоим глубоким этим чувством  -
Иметь родство с доподлинным искусством.
И не забыл ты, мил дружок-милок,
Разжечь костёр, повесив котелок.
7338
Разжечь костёр, повесив котелок,
Ты не забыл, мой милый друг, милок.
Ты у костра гуторил с первым взводом
Перед большим решительным походом
На город Прагу. Как тогда сообщали
В великом горе и в большой печали.
Мол, будет радость, будет и светло.
Но сколько душ за это полегло!
Воспрянут люди, гидру раздавив,
Её натуру в пламени извив.
И будет лучше, будет всё путём,
И мы об этом где-нибудь прочтём.
И брось ты, Ваня, скуку, брось ты горе,
На перекладину, не застревая в споре.
7339
На перекладину, не застревая в споре,
Не лезь ты, Ваня, в потаённом горе
На этот холм. В чужбине умирать
Ничья не хочет воинская рать.
Иди, солдат. Вернись в свой отчий дом.
И там ложись. И уж смирись на том.
И вот вторично к нам пришла бумага
О том, что вновь в тебе живёт отвага.
Твоя судьба тебе не изменяет.
А смерть на жизнь пусть вехи поменяет.
И ты гордись собой в своей отваге,
Идя по гордой и прекрасной Праге.
Так что старайся, милый друг, милок.
И плюй ты, молча, снизу в потолок.
7340
И плюй ты, молча, снизу в потолок.
И ничего не забывай, милок.
И всё ещё в твоей судьбе получится.
Кто хочет, тот не против и помучаться.
Ты ж не из тех, что сразу раскисают.
А ты из тех, что долго закисают.
А как закиснут, тут и забродят.
Да и чего хотишь нагородят.
Судьбу свою, Иван, в любви и в вере
Ты сам в себе познай, по крайней мере.
Ну, а пока спляши ты гопака,
Да и ложись на оба ты бока.
И постарайся уж за целый год
Здесь отдохнуть от скуки и невзгод.
7341
Здесь отдохнуть от скуки и невзгод
Уж постарайся ты за целый год.
И выйди, Ваня, с верою в себя,
И эту жизнь прекрасную любя,
Туда, где будет радостно тебе.
И уж в такой вот ты живи судьбе.
И только лишь на свой природный ум
Надейся ты под сводом тайных дум.
И все печали грустью изойдут,
А им на смену радости придут.
А с лживой мыслью вроде и теплей,
Но вот с правдивой, Ваня, веселей.
Смотри, как ожил светлый небосвод,
Тебя увидев за печалью вод.
7342
Тебя увидев за печалью вод,
Повеселел над миром небосвод.
Ложись скорей и хоть часок поспи.
И только громко, Ваня, не храпи.
Собак разбудишь, распачнут шуметь,
Проснутся люди и ударят в медь.
Зажгутся лампы, чтоб тебя искать.
И не придётся Ване утекать.
А не придётся Ване утекать,
Так и не надо сердцу потакать.
Оно покличет: «Ваня, помоги!
Со мною вместе в горы убеги.
А там, глядишь, воспрянет небосвод,
Тебя увидев за печалью вод».
7343
Тебя увидев за печалью вод,
Уж побледнел, воспрянув, небосвод.
Но Ваня спит. Проспал он свой побег
Среди рассветных и туманных нег.
Среди зари правдивого утра,
Что и взошла из самого нутра.
Уж светел мир, белеет небосвод.
А ты всё спишь и дышишь сквозь живот.
Лицо твоё прочитывает сны,
Что родились в преддверии весны.
И видишь ты во сне, как ты продрог.
И вот идёшь ты тропками дорог.
И вздумал ты в разгар своих скитаний
Писать пейзажи пылкостью мечтаний.
7344
Писать пейзажи пылкостью мечтаний
Задумал ты, Иван, в момент скитаний.
И свой ты первый видишь тут пейзаж,
Что поселился в разума визаж.
Бежишь ты будто где-то по горе.
А в небе Пышка мчится на заре.
Пред нею берег Влтавы. Самовар.
И из него идёт горячий пар.
И рядом с чашкой, Ваня, сухари.
И тут с тобой и крошка Моргенфри.
А также дети, внуки, кумовья.
Тут вся твоя огромная семья.
И ты стремишься, подтянув живот,
Смотреть в нависший низко небосвод.
7345
Смотреть в нависший низко небосвод
Стремишься ты. И подтянул живот.
И дети сушку белую грызут.
А Ваню бьёт неудержимый зуд.
Ты просишь хлеба с жирной колбасой,
А сам бежишь по космосу босой.
Ты отнял сушку с маслом у детей
И в страхе ждёшь непрошеных гостей.
Один военный с шашкою в руке
И с пистолетом взведенным в курке.
В тебя стреляет он. Ба-бах! Ба-бах!
Лежишь ты, Ваня, мёртвый на бобах.
Узнать судьбу ты хочешь без мечтаний.
И вместе с ней познать восторг скитаний.
7346
И вместе с ней познать восторг скитаний
Ты хочешь, Ваня, но без причитаний.
А этот, что тебя и подстрелил,
Тебя в тот миг туда и повалил.
И говорит он: «Я шутю, Иван.
Не заряжён мой смерти барабан.
Смотри, пистоль я медленно крутю.
А там, где пуля, я опять шутю.
Давай-ка, Ваня, дальше поиграть.
Поедем в шоп. Там будем девок драть.
И ляжем, Ваня, с ними на топчан,
Да и вина поставим полный чан.
Давненько уж давно хотелось мне
Там побывать. В весёлом мирном сне.
7347
Там побывать. В весёлом мирном сне
Давненько, Вань, с тобой хотелось мне».
И тут Ванюша крыльями взмахнул
И в глубине пучины утонул.
Да и подумал: «Где мне побывать?»
И зачерпнул ведром воды в кровать.
«Останусь тут,  -  подумал.  -  Волны врут.
И вот меня пираньи и сожрут».
«Садись, отец,  -  кричит ему Надюша.  -
Бери сухарь и постепенно кушай.
Мочи его, накладывай на зуб.
Держи его дрожаньем бледных губ».
Потом я вдруг с другим путём связался.
И на пиратской шхуне оказался.
7348
И на пиратской шхуне оказался.
Да и с другим тут я путём связался.
Плыву я, помню, к морю-акияну,
Туда, поближе к острову Буяну,
Где ждёт меня красавица Осоль.
А кто-то мне на рану сыплет соль.
Смотрю  -  так это ж с пикою полковник.
«Ты, Ваня,  -  говорит,  -  уже покойник.
Ишь ты чего, дружочек, захотел.
Ух, ты куда, мой милый, залетел».
«Сам ты лети отсель на небеси.
А хочешь,  -  говорю,  -  так на!.. соси.
И будем мы с тобою тут в веках,
Как прежде, оставаться в дураках.
7349
Как прежде, оставаться в дураках
Уж будем мы с тобою тут в веках».
Он постучал в висок четыре раза,
Да и добавил: «Турок ты! Зараза».
И хлопнул Ваню пятый раз в башку
Тот, кто из зада вытащил кишку.
Упал полковник. Дух свой испустил.
А Ваня новый берег посетил.
Идёт Иван вдоль берега один,
Себе слуга, себе и господин.
А в трюме, слышит, некая возня,
Как будто режут пегого коня.
Решил Иван, чтоб им не оказаться,
Себе пиратом опытным казаться.
7350
Себе пиратом опытным казаться
Решил Иван, чтоб им не оказаться.
И сам себе кладёт он тут на ум:
«Ах, берегись ты, Ваня, этих дум.
Морская гладь, она такая глуша.
Беги, Иван, туда, где лес и суша.
Туда иди, где действует закон,
Что сохраняет ясный свет икон.
Слыхал, как в море непокорных режут?
А оступился, вмиг и обезбрежут.
Раз, два и три  -  и уж тебе хана.
Морская гладь такая глубина».
И мнилось Ване не в пылу утех
Узнать все планы и коварства тех.
7351
Узнать все планы и коварства тех
Старайся, Ваня, не в пылу утех,
Что издаются голосом оттудова.
Ещё не ясно, правда, вот откудова.
Ну, ничего. Ты, Ваня, погоди
И босиком по трюмам походи.
Не наступай ты на свою мозоль,
Что источает истинную боль.
И смой уж, Ваня, эту соль с неё,
Да и не слушай здешнее враньё.
Не шебарши ты буйной головой,
Пусть не стучит в ней зуб последний твой.
Да и узнай ты в этой муке томной,
Кто заключил тебя в каюте тёмной.
7352
Кто заключил тебя в каюте тёмной,
Узнай ты, Ваня, в этой муке томной.
Пирата ты, Ванюша, задуши,
И прогони тревогу из души.
Она в тебе сомнение рождает,
И радостью тебя не утруждает.
Ну, а уж будь ты в бодрости, Иван,
Тебя и не поглотит океан.
Как вот тогда лишь. В Финском том заливе,
Когда прибило труп твой там в приливе,
Где, не спросясь, тебя похоронили.
А ты в то время плавал где-то в Ниле.
От тех местов и через вольный смех
Уж одолел ты, Ваня, боль утех.
7353
Уж одолел ты, Ваня, боль утех
Тогда вот там всерьёз и через смех.
И пусть смеются как в последний раз.
А ты в ответ скажи им пару фраз…
…Ворвался Ваня в трюмы с кулаками.
А там каюта с белыми боками.
И люстра сверху светлая горит.
И Пышка Ване что-то говорит:
«Ну что, милок, душа моя Иван,
Вернулся ты? Так раскрывай диван.
Не хочешь больше Пышку оставлять,
А самому по Африкам гулять?»
И отдалась она душой огромной
Ему с улыбкой страсти многотомной.
7354
Ему с улыбкой страсти многотомной
Тут отдалась она душой огромной.
И потащила Ваню на кровать,
И начала свой образ отдавать.
И ну уж будоражить Вани члены,
Его себе задвинувши в колены.
А у него иссохшие бока.
Пока он шёл сюда издалека,
Он ел одну лишь вялую траву
А иногда сырую полову.
Стоит она и слёзы утирает.
А он себя к ней ближе припирает.
Да и сердечной жажде потакая,
Вдруг говорит: Ах, вот уж ты какая!»
7355
Вдруг говорит: «Ах, вот уж ты какая!»
Она же, страстной жажде потакая,
И отвечает: «Ляжем на кровать.
Тебя я буду в губы целовать.
Тебя я, Ваня, тут же отогрею.
А ты забудь, мой друг, свою еврею.
Слыхала я, теперь ты любишь сушку
И очень даже с ливером пампушку.
Дары морей, хвостов и гребешков.
Слыхала я, ты пишешь, Вань, стишков?
Так ты уж мне, Ванюша, почитай.
Об них давно я грежу, почитай».
Иван подумал: «Вот уж ты какая!»
И тонкой ланью перед ней мелькая.
7356
И тонкой ланью перед ней мелькая,
Он видит, что она и не такая.
И он молчит, не верит, примеряет.
Прищурился, разбежку измеряет.
И расстоянье от стены до двери.
И видит он на полке левольвери.
Один пистоль, другие дробовые.
«Дела,  -  подумал Ваня,  -  боевые.
Уж не зевай. И баш на баш и ближе.
Ты сверху, Вань, а остальные ниже.
Не дрейфь, Иван, и не такое было.
Смекай, дружок, чтоб всё в порядке было».
А Пышка спит, в бока его толкая.
И красотою нежной увлекая.
7357
И красотою нежной увлекая,
Она уже не спит, его толкая.
И вот она вздымает пистолет
И в люстру бац! И погасила свет.
Ну, порох, кровь, огонь и дым, и сажа.
Все на лицо черты ажиотажа.
И разобрался Ваня с пустяками,
Всех перебив свободными руками.
Кого ведром, кого и табуретом.
И бормотал он что-то тут при этом.
«Ах, твари вы, незыблемое племя!»
И даже Пышке угодил он в темя
Ладонью, чтобы дальняя звезда
Вошла в неё мечтаньями тогда.
7358
Вошла в неё мечтаньями тогда,
Как в тихий вечер, яркая звезда.
Бежит он дальше, будто по горам.
Потом проходит молча по дворам
Своей деревни. Волжские места.
Любуется. Какая красота!
Пасутся кони. Бегают стада.
Одни сюда, а дойные туда.
Иные уж озимые утюжат.
И все вокруг как будто Богу служат.
И планы только перевыполняют.
И красоты душевной не роняют.
И ты, моя любимая такая,
Была со мной, меня не попрекая.
7359
Была со мной, меня не попрекая,
И ты, моя любимая такая.
Но вот теперь не с умыслом, всерьёз,
Ты говоришь мне: «Ах, краса берёз
Гораздо краше украшений елей!
Иван, любимый, этой мы неделей
Уж посетим наш город славный Прагу.
А там тебе медали за отвагу
Вручали, разлюбезный мой Иван
Из далеко неблаговидных стран.
И тут уж, как мы выйдем из засад,
Так и припомним всё, вернув назад.
И думал Ваня: «Ты вот завсегда
Звала меня в прошедшие года».
7360
«Звала меня в прошедшие года
Ты близкая мне верная всегда.
И говорил я: «А давай пройтиться.
С тобой мне очень этого хотиться.
И потрудиться, да и отдохнуть,
И всё былое уж сюда вернуть.
А если сбацать, только краковяк.
Ну, как ты, Маня?.. И в постельку шмяк!»
Гляжу  -  согласна. Шутку поняла.
Да и меня приятно обняла.
Всё та же Пышка. Только лишь добрей.
И всё стонала: «Ванечка, скорей!»
И я подумал: «Та, но и не та.
Ах, хороша! И зримая мечта».
7361
«Ах, хороша! И зримая мечта».
И я подумал: «Та, но и не та».
С двойным лицом, с изнанкой и фасадом.
И вот, к тому же, с неприкрытым задом.
Но, как и прежде, очень молода.
И там, во лбу, горит её звезда.
И шепчет мне: «Уж, Ваня, не спеши!
Давай, как прежде. Сразу от души.
А тело? Тело, в нас второе дело.
В тебе оно, Ванюша, похудело.
Ну, ничего, мы отпитаем Ваню.
Мы сводим Ваню в ратушу и в баню».
А я лежал и думал: «Мой камзол!»
Не знал ещё я предстоящих зол.
7362
Не знал ещё я предстоящих зол.
И сколько мне пришлось носить камзол
Первее, чем к тебе сюда пришёл,
И прежнею тебя я здесь нашёл.
Всё той же Пышкой, радостною вспышкой,
Да и, к тому же, с мушкой там, под мышкой.
С весёлым нравом, с убранной головкой,
И всё такой же трепетной и ловкой.
Всё с тем же тактом, что являлся фактом
И завершался этим чудным актом.
И я с тобою только что расстался.
И с впечатленьем я тогда остался.
«Ну что, Ванюша? Всё, как прежде, та я?
И о тебе и день, и ночь мечтая».
7363
«И о тебе и день, и ночь мечтая,
Я и живу, Ванюша, сердцем тая.
Как говорят в России, в Белоруссии,
Где мы ходили в гости к тёте Зусе. И
Она была с большим авторитетом.
Да и с душою чистою при этом.
Тебя там Зуся, помнишь, ущипнула.
Потом она на что-то намекнула.
Потом вы с нею там уж и сошлися.
Потом вы с нею жарко обнялися.
Ты был красавец, был ты молодой.
Со жгуче-рыжей редкой бородой.
Ты ей сказал: «Ах, я тебя нашёл!
Да и тебе по вкусу подошёл».
7364
«Да и тебе по вкусу подошёл.
И я тебя,  -  ты так сказал,  -  нашёл.
А где две дочки?»  -  «Так они в Париже.
А третья тут, теченьем Влтавы ниже.
Уж отдыхает с мужем и дитями.
И рыбу ловит прочными сетями.
Она рыбачка, Ваня, по нутру.
И Влтаву любит видеть по утру.
Отдать бы дань за гибель им по праву,
Что нам спасли родную нашу Влтаву.
И победили в смертном том бою,
Отдав и жизнь, и молодость свою.
И разместились в шхуне мы двуместной.
И вот в каюте мы с тобою тесной.
7365
И вот в каюте мы с тобою тесной.
Ну, как ты, Вань? Согласен, чтоб в двуместной?»
«Согласен я»,  -  я сразу ей ответил.
И на щеке слезу её заметил.
И тут она, смахнув с лица слезу,
Сказала: «Ваня, семечко в глазу».
И утерлась. И рядышком легла.
И молча так в пространство утекла.
И растворилась в чистых небесах
В своих роскошных светлых волосах.
Лечу я дальше. Нет, уж я бегу.
И вижу я тебя на берегу.
Вот мы у Волги. Говорю: «Привет!»
Твоё лицо окрасил утра свет.