Веноциания. Том 19

История одного человечества.































































ВЕНОЦИАНИЯ


 том девятнадцатый


















2016 г



Собрание сочинений
в 99 томах. Том 61-ый.






























5519
Тот не открылся мудрым облакам,
Кто не служил мгновеньям и векам.
И я смотрю на грозный океан,
И на горилл, свисающих с лиан.
Всё в звёздах небо. Раньше тут я не был.
Вина и хлеба не найдёшь в потребу.
Ещё и не придумано вино.
Не продаётся вечером оно.
И рожь не сеют, не растят пшеницу.
Ещё и не летают в заграницу.
Не возят на симпозиумы ум.
Ещё и не придуман даже чум.
И я иду по глобусу один,
Под ветром обнажая прядь седин.
5520
Под ветром обнажая прядь седин,
Иду я неприкаянный один
По бездорожью. Вижу гладь прилива.
Взметнулся чуб мой в зареве залива.
Уж скрылся солнца диск за горизонт.
А в небе разметался звёздный зонт.
Затих прибой. И лишь волна трепещет
У ног моих. И все со мною вещи.
Стрела и лук, повязка на бедре,
И восемь рыб в бамбуковом ведре.
Улов мой весь. Угас вечерний зной.
И лишь века проходят стороной.
Иду я дальше. Счастлив, глуп и весел.
Вот шкуру я свою на сук повесил.
5521
Вот шкуру я свою на сук повесил,
И растворился в неба полосе.
Ах, я беспечен, безрассуден, весел.
И где-то я в задумчивой красе.
Всё те же рыбы, и реки изгибы,
Того же неба неизменный круг.
И кто бы тут со мною рядом ни был,
Как я, он голоден, и мне он друг.
А если съесть придётся нам друг друга,
Так это ж не из подлого испуга,
А потому что просто нужно есть.
А в остальном почёт тут всем и честь.
Я съел его, да и иду один
И жалкий раб, и важный господин.
5522
И жалкий раб, и важный господин,
Иду и рассуждаю я о вечном.
И вот вдоль берега ещё идёт один,
И думает о чём-то скоротечном.
О продвиженье пищи по реке,
И о стреле в недрогнувшей руке,
Что я вонзил ему невольно в спину,
И сгоряча подумал: «Уж остыну.
Потом поем. Остатки закопаю».
Я так всегда с убитым поступаю.
И он уж сохраняется в песке,
В прохладе в быстро мчащейся реке.
Проходит лето. Наступает осень.
Уж ничего не ел я суток восемь.
5523
Уж ничего не ел я суток восемь.
Теперь двенадцать суток буду есть.
Я закопал его у старых сосен,
Да и следы там не забыл заместь.
Прикрыл я дёрном дорогую яму.
И вспомнил я и бабушку, и маму.
Сварили их в том памятном году,
Когда считалась женщина в ходу,
Родившая уже троих детей,
И обглодали до мозга костей.
А кости бросили на тлеющий костёр.
И помню я тот долгий разговор
О смысле жизни. Мол, идёт не зря,
Очами жаркими от голода горя.
5524
Очами жаркими от голода горя,
Проходит жизнь планеты обновлённой,
Процессу перемен благодаря,
В свои изобретения влюблённой.
И главное из них ружья прицел.
Но не на диких уток-куропаток,
Которых человек давно уж съел,
И не на лань от шеи до лопаток.
А на себя. И хоть не сбит прицел,
Но человек всё, как и прежде, цел.
Всё существует это существо.
Да и убить пытаются его.
Ах, на дворе уже, конечно, осень!
К реке я подошёл, острогу бросил.
5525
К реке я подошёл, острогу бросил.
Воды напился. «Золотая осень!»
Сказал. Хотя ещё и бронзы век
Не наступил. «Приятный человек.
И очень вкусный. Мягкий. Вкусный-вкусный!
Но перед смертью был какой-то грустный.
Не отразилась грусть ли тут на вкус?
Довольно мягкий. Видно, белорус.
Да, белорус. Из них пошла Россия.
О, не пророк я. Я и не мессия.
Но из таких вот вышел наш народ.
Ментальность! И она уже не врёт».
Так рассуждая, думами горя,
Я загоняю в камни пескаря.
5526
Я загоняю в камни пескаря
Ногой лежащей, плещущейся всуе.
И, мысленно желанием горя,
Себе его растерянность рисую.
И думаю: «А если бы меня
Ногою он в песок вогнал под камень
Вот в этот вечер, или в зное дня,
Раскинувшись вдоль берега руками?»
Какие руки! Нет у рыбы рук.
Я слышу дятла отдалённый звук.
Стучит он в ствол назойливо и мерно.
Червяк в коре задумался, наверно.
И пескаря хватаю я в песке.
И вот уж он зажат в моей руке.
5527
И вот уж он зажат в моей руке.
К тому ж я слышу шёпот на реке:
«Держи его, вяжи. Вяжи скорей!
Другою ты его рукой огрей.
По голове. Да и глуши! Души!
Прижми сильнее. Только не спеши.
Уж скользок он. Он вёрткий. Изловчась,
Он ускользнёт». И я, бросаясь в грязь,
Ловлю его. Как будто мы друзья.
Подумав так, его роняю я.
И он исчез. И стало грустно мне.
Я снова вижу блики на волне.
И ощущаю трепет на песке.
И рокот волн звучит в ночной реке.
5528
И рокот волн звучит в ночной реке.
И я увидел звёзды вдалеке.
Плыву вперёд. И пыл в воде гашу.
И думаю: «А я и не грешу.
Христа ещё ведь и в помине нет.
И православие не скоро даст ответ
На два вопроса: «Веруй». «Не убий».
И не написаны ещё ни «Нос», ни «Вий».
И «Вертер», «Илиада». Всё потом.
И гений Пушкина. И мой девятый том.
Всё это будет позже. И меня
Прочтут, возможно, где-то у огня.
И я стою с острогою в руке.
И рокот волн я слышу на реке.
5529
И рокот волн я слышу на реке.
И я стою с острогою в руке.
И раздаются чьи-то голоса:
«Ах, посмотрите! Что за чудеса!
А мы сидим тут и уху едим.
И мысленно просторы бередим.
И ищем сердцу радостную боль,
Рассудка истин терпкий алкоголь.
И натыкаемся мы с вами на проблему,
И отдаём её решенье Лемму,
Чтоб и раскрыл он тайну бытия.
Ну, а у нас история своя.
И разве заблуждений прежних льдинки
Мешали нам сразиться в поединке?»
5530
Мешали нам сразиться в поединке
Открытия рождённые судьбой.
Искрящиеся знаниями льдинки
Нас повели с собой на смертный бой.
И, попадая в сферу заблуждений,
Туда идём мы с силой убеждений,
Что цели целей цельного всего
Для нас важнее более всего.
А истина всесущего сознания
Уже давно на линии дознания.
И появляется всей сутью глубины.
Ах, только б, только б не было войны!
А карп резвится весело в реке.
И вот уж он почти в моей руке.
5531
И вот уж он почти в моей руке.
Его хватаю я хитро и осторожно.
Мы оба в мокром нежимся песке.
Ему позволено. И мне шутить возможно.
В нём столько подлинной гармонии движений.
И ищет выход он из сложных положений,
Где я бы просто проклял этот свет.
Ведь у меня подобной прыти нет.
А в нём она аж хлещет из-под кожи.
И так он может, и вот так он может.
Он ускользает. И каскад движений.
Многообразных сложных положений.
Он дерзкий мастер, виртуоз разминки.
На нём чешуйки блещут словно льдинки.
5532
На нём чешуйки блещут словно льдинки.
Вся плоть его исполнена труда.
Он извивается в смертельном поединке.
И ждёт его без времени беда.
Перевернулся мир. Взлетел кометой.
Идёт беда за явною приметой.
Зелёный ил его мечтой поил.
Холодный мол ему янтарных смол
Не пожалел. Природа наградила
Его окраской тонущего ила.
Он незаметен другу и врагу.
И говорит: «Я больше не могу!»
Да, он достоин совершенств своих,
Касаясь пальцев трепетных моих.
5533
Касаясь пальцев трепетных моих,
С достоинством он руку мне щекочет.
Мол, знай ты наших, помни и своих.
И что-то важное он мне поведать хочет:
«Не думай ты, что ты и царь, и Бог.
Запомни: в мире тысячи дорог.
Другие есть ещё на свете твари.
И создал нас Всевышний Бог по паре.
И у цветка есть пестики, тычинки.
Всё множится, рождается, течёт,
И требует движенья и разминки.
Познанья зуд нас к истине влечёт».
Краб замолчал. И волны дерзновенно
Колышутся. И я его мгновенно.
5534
Колышутся. И я его мгновенно
Хватаю. Да уж он-то не дурак.
Он ускользает, взвившись вдохновенно.
Волна бурлит. А под волною рак.
Из темноты он что-то мне вещает,
И оставаться прежним обещает,
Как только лишь отхлынет в ночь волна,
И принесёт нам терпкий вкус вина.
И я веду тут этот разговор
На фоне уходящих в небо гор.
И на воде дрожит моя рука.
И шелестит встревожено река.
Скользит волна. И между волн реки
Порою проплывают окуньки.
5535
Порою проплывают окуньки.
А я любуюсь трепетом реки.
Проснулся я. И уж в какой-то мере
Приобретаю опыт на примере.
Ах, видно, я своих желаний раб!
Во сне я думал, будто это краб.
Теперь он тёплый, скользкий на конце,
Зажатый в пальцев трепетном кольце.
Простоволос. И где-то он курчав.
На нём начёс. Да, он бесспорно прав.
Он прав во всём. Не будь его, и мне
Не знать бы этой неги на волне
Мечты певучей. Нас обыкновенный
Дурачил случай. Случай откровенный.
5536
Дурачил случай. Случай откровенный.
А сон мой был достаточно глубок.
И он стоял высокий, вдохновенный,
Как молодой задумчивый дубок.
Химера сна творить себя вольна.
И не замедлит поспешить она
На этот пир желаний неизбывных,
И ожиданий сдержанных и дивных.
О, излиянье плоти по утру!
Отрада сердцу и тепло нутру.
Писать о нём, всё те же боль и страх.
О нём писать уж и приличью крах.
О, как мы часто шепчем: «Не спеши!»
Его мне было жалко от души.
5537
Его мне было жалко от души.
Он был достоин вечного стоянья.
И я в сердцах подумал: «Не спеши!
И воплотись до сути излиянья».
Рассудок мой подавлен. И контроль
Исчез. Жива лишь сладостная боль
Томления последних содроганий.
Как будто Бах играет на органе
Свой завершающий торжественный аккорд
Уже прощальной в этой жизни фуги.
За то, что он упорен, даже твёрд,
Ему я благодарен. Верность в друге.
Он молод. Прочен. Строен, будто палка.
Но и себя мне тоже было жалко.
5538
Но и себя мне тоже было жалко.
И что жалеть себя. Любить себя!
Меж мной и им случилась перепалка.
Ах, не вражда ведь это, а любя!
И всё пришло к единому ответу
На два вопроса заданных мне в эту
Минуту, что от нас скрывала тьма.
И тут явилась кладезем ума.
Тут знаний непочатая палата,
И академика из Кембриджа зарплата.
На всё, на всё он может дать ответ.
И думал я: «Не мил мне белый свет!
Но все в нём состоянья хороши!»
И я сказал: «О, ты уж поспеши!»
5539
И я сказал: «О, ты уж поспеши!»
Сам понимая, в чём всемунаграда.
«Верши,  -  добавил я.  -  И согреши.
Туши горячий пламень. Пламень ада».
Неповторим и несравним ни с чем
Любой вопрос нахлынувших проблем.
И он бесстрашен. И когда стоит,
Он побужденья времени таит.
Он напрочь рассуждения лишён.
Альтернативе он своей смешон.
И ни к чему уж тут альтернатива.
В ней не находит он, увы, мотива.
И прочен он, как в колеснице палка.
И между нами прекратилась свалка.
5540
И между нами прекратилась свалка.
И я подумал: «А ведь он как палка
Снаружи. И воистину хорош
Внутри». И пробудилась в сердце дрожь.
Он и молчун, и говорун биенья,
И исполин мечты и упоенья,
И ветреного мужества и сил.
И вот в упор его я тут спросил:
«В тебе, во всей твоей красе бесстрастной,
Наружностью гордясь румяно-красной,
И внутренним волнением горя,
И истине любви благодаря,
Задор был прост, или уж был он сложный?»
И слушал он меня неосторожный.
5541
И слушал он меня неосторожный.
А я продолжил речь свою шутя.
«Не верь в правдивость истины возможной,
А находи во всём свои путя.
Отвергни правду скрещенную с ложью.
Иди вперёд, иди по бездорожью.
Доверься побуждениям своим.
И помни  -  хорошо идти двоим.
А цифра двойка  -  это не десятка,
Да и не дюжина, не тройка и не туз.
Но если сердце замирает в пятках,
То с истиной ты и войди в союз».
И слушал он меня неосторожный,
И тишину, и дальний гул дорожный.
5542
И тишину, и дальний гул дорожный
Он слушал и вставал неосторожный.
И, повернувшись в сторону слегка,
Ютился там, где в трепете рука.
И тут уж я немедленно воздвиг
Его на пьедестал прочтённых книг.
Тогда, когда о нём я лишь мечтал,
Он предо мною вдохновенный встал.
И, изогнувшись гоголевским носом,
Он возгордился быть моим вопросом.
А вот вопрос он или не вопрос,
То для меня давно и не вопрос.
И слушал он меня неосторожный
И тишину, и дальний гул дорожный.
5543
И тишину, и дальний гул дорожный
Он слушал. И томился мрак тревожный.
О чём, не знаю, был тот разговор.
Но помню я его до этих пор.
Был разговор меж нами в меру сложный,
Уж если был он в принципе возможным.
Да был ли он? Не выдуман ли он?
Неужто я фантазии лишён?
И не могу себе вообразить
Беседы той задуманную нить,
Благодаря его природной силе,
Что вряд ли нам послужит и в могиле,
Которую, используя в нужде,
Я не учёл, идя к своей звезде.
5544
Я не учёл, идя к своей звезде,
Всю силу страсти, да и лёг под тенью.
Вставало утро в должной череде
Ещё довольно медленно и с ленью.
За горизонтом сонная Луна
Была бледна и смысла лишена.
На смену ей возникшее светило
Уж яростно и дерзко засветило.
Я огляделся. Пляж был гол и пуст.
Солёный ветер плавно бил о куст.
Вокруг мерцала брызжущая пыль.
И я хотел продолжить эту быль
О том, что все пути сердец возможны.
А вкруг меня стоял пейзаж тревожный.
5545
А вкруг меня стоял пейзаж тревожный.
И уж простят мне вымысел ничтожный
Мои читатели, когда придётся им,
Знакомясь с этим творчеством моим,
Когда-нибудь в ненастную погоду
Прочесть всё то, что я себе в угоду
Писал. И, услыхав мой разговор
О том, что я чужих желаний вор,
Запомнят день, да и запомнят берег,
Где я лежал. А это был не Терек.
Была совсем спокойною река.
И по волне плыла моя рука.
И захотел я в водной той среде
Поесть. Да, я подумал о еде.
5546
Поесть. Да, я подумал о еде,
Плывущей по струящейся воде.
И я её, приятно поглощая,
Съедаю без вина и кружки чая.
Воображенье тут не к месту, не впопад.
И начинался лёгкий снегопад
Средь дня в июле. Видно старый бес
Решил мутить спокойный ход небес.
Природа всюду спорит с сумасбродством
И с лёгкостью справляется с уродством,
Тем утверждая личный паритет.
И как в той басне памятный квартет,
Где музыка совсем на пятом месте.
И мы с тобою там дружны и вместе.
5547
И мы с тобою там дружны и вместе,
Читатель. И поверим мы ему,
Явлению природы, где я к чести
Своей в сердцах доверился уму.
Лишь подчинившись разуму Вселенной,
Твоя натура стала вдохновенной.
А мы того уж и не замечаем
За рюмкой водки и за чашкой с чаем.
И, доверяясь вымыслу ума,
Считаем, что способна жизнь сама
Перековать в нас эту декларацию,
И изменить и статус в нас, и грацию.
Не лучше ли, имея ум и честь,
Поверить в то, что в самом деле есть.
5548
Поверить в то, что в самом деле есть,
Не лучше ли, имея ум и честь.
А нас обеспокоивший квартет,
Поднимет ли он наш авторитет?
Ах, и кому всё это только нужно!
Мы будем жить в согласии и дружно.
Всё это бредни медиахапуг.
Берут они нас глупых на испуг.
А сами в то же время в новых русских
Гуляют в пиджаках от бёдер узких,
И в розово-зелёных панталонах,
И с чековыми книжками в талонах.
«Честь,  -  говорят,  -  она на должном месте».
А ты ведь знаешь, что дороже чести.
5549
А ты ведь знаешь, что дороже чести.
И я тебе скажу о том без лести,
Что нету ничего важней любви
И жара воспылавшего в крови.
Когда мечта вдруг тронет ваши души,
И музыка у вас прочистит уши,
И отзовётся в каждом лепестке,
И затрепещет в девичьей руке
Подруги вашей тронутой любовью
И воспылавшей до предела кровью,
То вы поймёте, что важнее чести.
Важнее чести только ваша честь.
Забыл её  -  и уж на том же месте
Опять возникнут ханжество и лесть.
5550
Опять возникнут ханжество и лесть,
Когда забыл ты, что такое честь.
Но не она всех ваших бед причина,
И ваших чувств печальная кручина.
И эта незаметная черта
И превращает ангела в скота,
Да и приводит на неверный путь,
Где суетность нам заменяет суть.
И тут уж нас не обойдут невзгоды,
И не пройдут без потрясений годы.
И непосильной будет наша плата
За эту скорбь. И к нам придёт расплата.
Блеснув в волне ребром абракадабры,
Уж тут вот мы и схватимся за жабры.
5551
Уж тут вот мы и схватимся за жабры,
Ребро переломив абракадабры.
И, растерявшись, тут же ваша честь
И обратится в ханжество и лесть.
Не замечая мелкую поправку,
Вы заглотнули горькую затравку,
Переварив в себе тончайший яд
Под тихий звон ликующих наяд.
И вот теперь под быстрыми ветрами
В подобной вы и очутились драме,
Эфиром лести трепетно дыша.
И в вас пропали разум и душа.
А где она?.. Ах, я её простил!
И, сжав покрепче, тут же отпустил.
5552
И, сжав покрепче, тут же отпустил.
И всё я ей, отходчивый, простил.
«Чего я здесь,  -  подумал,  -  жду и стыну,
В её лучах свою сгибая спину?
Пойду-ка я куда-нибудь туда,
Где чистый пруд и тихая вода».
И в бездну волн направил я свой чёлн.
И ум мой был любви и грусти полн.
А чайки всё кричали пред рассветом,
И звёзды засветились бледным светом.
И вот уж я под охлаждённой тенью
Припоминаю с нежностью и ленью
Тот неземной восторг, где духом слабый
Увидел я, как уплывали крабы.
5553
Увидел я, как уплывали крабы
В блеск непрерывно мчащейся волны
И прижимались к побережью, дабы
Не чувствовать ни перед кем вины.
И солнце ль им увидеть захотелось,
Поток ли их подвигнул на песок,
Не знаю, но как будто завертелась
Природа в танце с пятки на носок.
И всё уж тут в ликующем движении
Вдруг понеслось в безудержном скольжении.
И непрерывно так из века в век
Не прекращал стремленье человек.
Не знал никто, кто звёзды запустил.
И я себя за всё, за всё простил.
5554
И я себя за всё, за всё простил.
И все мои пристрастия к движенью
Я в эту вечность тут же отпустил.
И посвятил себя воображенью.
Так рассуждая, я собрался в путь.
Идти решил я, подставляя грудь
Ветрам событий. И пошёл туда,
Где и журчала вешняя вода.
И вот теперь я в беге налегке
Одолеваю трепет на реке.
Грущу душою. Грусть меня берёт
Лишь потому, что я смотрю вперёд.
Столпились крабы в грусти и тоске.
Один из них разлёгся на песке.
5555
Один из них разлёгся на песке.
Иду к нему. Вот мы уже в реке.
Тут сонмы их. Тут вечное движенье.
А там, вдали, подводное броженье.
Никто тебя тут сердцем не поймёт.
А время и поглотит, и погубит.
А жизнь, увы, не патока, не мёд.
Движение пассивности не любит.
Чапаевы, Барклаи и Нероны,
Кутузовы, Кюри, Наполеоны,
Уж манией величия гордясь,
В одежды неприличия рядясь,
Его сжимают в опытной руке.
И волны расплескались на песке.
5556
И волны расплескались на песке.
Их берега лениво обнимают.
Смотрители повсюду налегке
Безумных острой палкой унимают.
Там пищи не хватает никогда.
Лишь из ведра по два глотка помоев
Дают им перед смертью иногда
И осенью, и летом, и зимою.
Когда уж кто-то с голоду умрёт,
И чёрт его к себе не заберёт,
То на куски его тут разрезают,
Ну, а потом и мельче нарезают,
Приготовляя в медном котелке.
И волны серебрятся на песке.
5556
И волны серебрятся на песке.
Покойников готовят в котелке
Смотрители, чужих судеб вершители,
Народных возмущений утешители.
Вот так они и правят этот бал!
И результат стараний их не мал.
Барклаи там всё сплошь, Наполеоны,
Плутоны и Невтоны, и Нероны,
Кулибины, Поповы, Лихачёвы,
Распутины и Аллы Пугачёвы
Сидят себе, помои все едят,
И сквозь решётку вдумчиво глядят
На этих жабов. «Я рукою жабов
Прижму своей»,  -  сказал один из крабов.
5557
«Прижму своей,  -  сказал один из крабов,  -
Рукою я вот этих подлых жабов.
Что загубили весь честной народ.
А говорят, что всё наоборот.
Мол, их душили лагерные суки.
И лишь они хранители науки.
Культуры верные ценители они.
И всё пекутся, бог их сохрани,
О нас. А там всё мерзко, да и куцо.
Эпоха наша выглядит смешно.
И нет нигде потешней экзекуций
Ни при дворе, ни в цирке, ни в кино».
И здесь его в натруженной руке
Я и унёс с теченьем по реке.
5558
Я и унёс с теченьем по реке
Его туда, разгневанного краба.
И раздавался голос вдалеке:
«Не президент он. Он простая жаба.
Он не из нашей, из чужой среды.
Так пусть напьётся мёртвой он воды.
Он заведёт нас в илистую тьму,
И превратит и в Фирсов, и в Муму.
Деньжат он там немало накопит,
Да и на них откроет общепит.
И всех общиплет, надаёт по попе.
И компромат на каждого накопит.
Ты слушай нас, серьёзных мудрых крабов.
И мы умчимся в светлый мир арабов».
5559
«И мы умчимся в светлый мир арабов,  -
Так он тогда мне с жаром говорил.  -
Ты посмотри, ну разве это жаба?
Нет, посмотри ты, что он натворил!
Он всё разрушил, соций он нарушил.
Смотри, его коричневые уши
Торчат из красно-жёлтой головы.
Из «Капитала» он лишь две главы
Прочёл. О нет, уж он не коммунист».
И тут раздался несусветный свист.
Вспылало небо, загремели долы.
А я лежал в песке худой и голый.
Тут я проснулся. Вижу старый строй.
А там и Рим уже не за горой.
5560
А там и Рим уже не за горой.
И я лежу с красавицей сестрой.
«Сестра,  -  прошу,  -  перевяжи мне рану.
Я отомщу коварному тирану.
Смотри, смотри, она кровоточит.
Сестра, сестра!  -  Она же всё молчит.  -
Смотри,  -  кричу,  -  она уж кровоточит.
Сестра». Она сказать мне что-то хочет.
И разрезает камнем мой живот.
И говорит: «Ну что, соколик? Вот.
Тут и решенье всех твоих проблем.
А там пускай тобой займётся Лемм.
И не сестра я. Смерть я. Я безока».
И пирамид торчит гряда высоко.
5561
И пирамид торчит гряда высоко.
Смотрю вперёд. Египет недалёко.
А вот и Рим. И он недалеко.
И до него дойти совсем легко.
«Что,  -  говорит,  -  дружочек, отлетаешь?
В эфире звёздном незаметно таешь?
Лети, милок, покоен будь, лети.
Уж никого не встретишь ты в пути.
А я вот тут пойду по бережку».
И дёргает меня по корешку.
И треплет мне своей ладонью щёку.
А я иду. И кто-то рядом. Сбоку.
И наслаждаюсь дивной я порой.
Да и ночую где-то под горой.
5562
Да и ночую где-то под горой.
И вижу я невдалеке макушки
Высоких елей. Первобытный строй.
Аборигена розовые ушки.
И снова мрак. И нету белизны
Клинической. Не видно и Безглазой.
Всё дышит ожиданием весны.
Благоухает мир ночным экстазом.
Мрак вымышленных гнилостных болот.
А я вдали средь сосен вижу флот.
Высоких мачт желтеет череда.
И за бортами пенится вода.
И Пётр глядит в оптическое око.
Всё так непрочно, странно, одиноко.
5563
Всё так непрочно, странно, одиноко.
И впереди всевидящее Око.
Века способны изменить судьбу.
И я веду с опритчиной борьбу
За на земле российской ясный свет,
И за её земной авторитет.
А если кто-то где-то и порой,
Так и расплата тут, не за горой.
Не отсидишься. Уж не с краю хата
Твоя, Россия. И за всё расплата
К тебе придёт и вовремя, и в срок.
Вот только опыт не идёт нам в прок.
И прошептал мне тут лукавый краб:
«Давай с тобой дружить. Ведь ты не раб».
5564
«Давай с тобой дружить. Ведь ты не раб».
Так мне сказал и улыбнулся краб.
А я ему: «И жабы тоже. Жабы
Ведь не рабы. Для примиренья. Дабы
Нам дружно жить, и чтобы навсегда
И с ними мир».  -   «Ну что же. Не беда».  -
Сказал мне краб. И мы пошли до жаб.
В болото их, что гнилостно и мутно.
Вздыхал, ползя в холодной жиже краб,
Оглядываясь в страхе поминутно.
Но всё же, свой храня авторитет,
Он верил в неизменный паритет
Любви и дружбы. «Ах, не утихая,  -
Сказал тут краб,  -  по мне вздыхает Хая».
5565
Сказал тут краб: «По мне вздыхает Хая.
И плачет всё навзрыд, не утихая.
Нас познакомил брат её, Абрам.
И был там несусветный тарарам,
Когда узнал о том её Арон,
Что и менял лягушек на ворон.
И с нею он на ароматном сене
Всё ботал упоительно по фене.
Арон был в гневе. Был он возмущён.
И тут на нас и разозлился он.
«Куда вы смотрите! Закройте спинку Хае!»
Вот так он мне кричал, не утихая.
Её он кутал шкурками от жаб.
А я сказал ему: «Ну ладно, краб».
5566
А я сказал ему: «Ну ладно, краб.
Что вспоминать былые злоключенья.
Ты слышишь там кряхтенье старых жаб.
Вот с ними спорить, вот оно мученье.
Договориться с ними нелегко,
Хоть предлагай им птичье молоко,
Хоть крокодилий подавай им пух,
Уж не воспримут ничего на слух.
Такой поднимут несусветный гам».
И краб сказал: «Попробую я сам.
Я покажу им в действии клешню.
Известный способ тут я применю.
Не только Хая бедная вздыхает,
Но вот и боль в груди не утихает.
5567
Но вот и боль в груди не утихает.
Не только Хая бедная вздыхает.
Но и кусает, подлая, она
В экстазе. Вот такая сатана,
Красотка Хая. Ставленница рая.
Смотри, она сидит скамейки с края.
А рядом с ней её дружок Арон.
Подводный граф, вельможа и барон.
Бормочет что-то. Квакать, видно, станет.
А как начнёт, всю ночь не перестанет.
Уж он такой. Уж он, дружок, таковский.
Ну, просто прелесть, душка. Жириновский.
А боль всё крепче. И зудит безбожно.
И тут его рукой я осторожно.
5568
И тут его рукой я осторожно
Хватаю за раздувшийся живот.
А он мне отвечает: «Разве можно?
Вот тут погладь. И тут. И тут. И вот.
Не удержусь я. Распугаю жабов.
Не будет мира. Да и там, у крабов,
Меня тогда коллеги не простят.
Уж для того ли щупальца растят,
Чтоб тихо так вот подползать к врагу,
И совершать дела, и ни гу-гу.
А не сидеть всё на болотной кочке
С мечтой о мухе и о мотылёчке».
И я рукой его тут, как возможно,
К себе прижал, целуя осторожно.
5569
К себе прижал, целуя осторожно,
Рукою я его. А он меня
Схватил за пальцы сильно и безбожно.
И заметался яркий клуб огня.
«Уж я пойду. Даёт мне знаки Хая,
Секретно лапкой издали махая.
Зовёт меня она. А там Арон.
Заснул уж он, извилистый барон».
Был слышен храп в коморке караула.
В округе всё уже давно уснуло.
Такая вот повсюду тишина.
И краб пополз. И с ним была она.
И он её клешнёю, как возможно,
К себе прижал, целуя осторожно.
5570
К себе прижал, целуя осторожно,
Клешнёю он её, красотку, краб.
И было тут пронаблюдать возможно
Задумчивость умолкших сонных жаб.
Заря горела красной полосою.
А там, вдали, распущенной косою
Весны, где задремал мой друг карась,
Ложилось солнце в дремлющую грязь.
Тут я проснулся. Летним сном пленён,
Я видел сон, чудесный летний сон.
Как будто я в объятиях жены,
И нет уже пред ней моей вины.
Я трогаю, взирая в бездну дня,
Её рукою... А она меня.
5571
Её рукою… А она меня
Клешнёю бьёт и по ноге, и выше.
Ах, это сон!.. И вот средь бела дня
Собрался я, да и в дорогу вышел.
Иду я будто меж высоких гор.
И сам веду с собой я разговор.
Гора, что слева, говорит мне да,
Гора, что справа, говорит беда.
Гора, что сзади, говорит мне нет.
И отражает звёзд вечерних свет.
И я иду средь величавых гор,
И продолжаю с ними разговор.
И тут вдруг краб меня насколько можно
Клешнёй прижал, целуя осторожно.
5572
Клешнёй прижал, целуя осторожно,
Меня тут краб. И я увидел мост.
Да и спросил: «Ну, а пройти мне можно?»
И услыхал: «Уж это не вопрос.
Пройти-то можно, выйти невозможно.
Ну что ж, иди. Но только осторожно.
Не провались. И прежде помолись.
И мздой со мною щедро поделись.
И заплати за то, что мы стоим,
Да и следим за умыслом твоим.
Уж ты не выйдешь больше ниоткуда.
За то насыпь ещё мне четверть пуда».
И я хватаю, челюстью звеня,
Его за рот. А он в ответ меня.
5573
Его за рот. А он в ответ меня
Хватает, мёртвой челюстью звеня.
Я падаю в широкий створ ворот.
И он губами сжал мне сильно рот.
Засуетились горы, небеса.
Вдали я слышу чьи-то голоса.
«Явился он! И это вам не сон!
Бьюсь об заклад, что я за миллион
Возьму его в приказчики себе».
«О, нет. О, нет. Я не отдам тебе.
Его. Возглавит он артель мою».
Другой кричит: «Он умный лишь в раю!
А тут он кто? Тут он придурок полный».
И заметались перед нами волны.
5574
И заметались перед нами волны.
Песок зашелестел на берегу.
И я подумал: «Недоумок полный.
И возразить ему я не могу.
Чего я здесь, подумалось, летаю?
О чём я тут, мне думалось, мечтаю?
Чего хочу от леса и от гор?
О ком веду я этот разговор?
О них? О людях? Всех они мудрей.
И добредут до истины скорей.
Бог им судья. Порфирой я свечу,
И мира я, и радости хочу».
Но я молчу, зажав кольцо в руке.
И закружились чайки вдалеке.
5575
И закружились чайки вдалеке.
Исчезли реки, горы и моря.
Я вижу церковь. Остров на реке.
И я бегу туда. А там заря.
Поломан крест. И никого окрест.
Померк пейзаж плодоносящих мест.
Иссохший сад. Прогнивший сеновал.
А некогда я тут уже бывал.
Была весна. И лился чистый звон
Колоколов. И сердцу мил был он.
Давал он пищу сонному уму.
Но нынче я увидел по всему
Вороньим граем весь пейзаж заполнен.
И взгляд мой был страданьем переполнен.
5576
И взгляд мой был страданьем переполнен.
Лечу я дальше. Всюду волны, волны.
А в них ни рыб, ни живности какой.
Черно. Касаюсь неба я рукой.
Мир пуст. Природа от мазут черна.
Весь чёрный в ней играет Сатана.
То вверх взлетит, то спустится он ниже,
То в пляс пойдёт, то чёрный хвост полижет.
Напишет на волне: «Бюро услуг».
И говорит: «Зайди ко мне, мой друг.
Попляшем вместе. И зажжём мазут.
А там уж и исчезнет в сердце зуд».
И вдруг умолк. Движенье на реке.
А я стою в чернеющем песке.
5577
А я стою в чернеющем песке,
Зажав его в взволнованной руке.
И тут в себе, так прежде не бывало,
Я чувствую, что радость убывала.
Болит душа. Всё сущее любя,
Я говорю: «О, я люблю тебя!»
И напрягаюсь тут я до предела.
Такое там со мною было дело.
Хотелось с ним мне заключить союз.
И нет уже ни рыб, и нет медуз.
Союз добра. Но всюду ль жизнь светла?..
Не виноват я, что эпоха зла.
И не вернуть былое нам обратно.
Тут кто кого. И это безвозвратно.
5578
Тут кто кого. И это безвозвратно.
И всё, что было, не вернуть обратно.
Всю люди живность сами извели.
Лишь мы с тобой остались на мели.
Сплошной мазут везде. И леса нет.
Осиротел и опаршивел свет.
И старый, да и новый. Жизни нет.
Вопросов нет. И уж ответов нет.
Не виноват я, нет, не виноват,
Что человек последствием чреват.
И загубил он мир в противоборствах.
И уж к чему тут дерзость и упорство.
Тут краб был давеча. И что-то он спросил.
Ему я вмиг клешню перекусил.
5579
Ему я вмиг клешню перекусил.
Зачем она ему. Она в мазуте.
Я отдыхаю. Набираюсь сил.
Потом тружусь в старпомовской каюте.
Живу я здесь в разбитом корабле.
Есть у меня и Пушкин, и Рабле.
Я их на сон восторженно читаю,
И гениями дивными считаю.
Приятно, знаешь, уж на сон прочесть
Про ум изысканный, про молодость и честь.
Про честь дворянскую. Конечно же, дворянскую.
И вновь вернуться в роскошь океанскую,
Где и смешалась кровь с мазутом в пятна.
И растеклась она. И то занятно.
5580
И растеклась она. И то занятно.
Разливами мерцающей свечи.
И расплывались радужные пятна,
Бросая в ночь печальные лучи.
И Вельзевул размахивал руками.
И лбом стучал о задремавший камень.
И закричал: «Я истину открыл!
И не нацедишь и из ста горилл
Того, что из обычного мужчины
Я нацежу, хотя б и без причины.
И мужику едва по шее джиг,
И уж готов покладистый мужик.
И потечёт из человечьих жил
Кровь мне в желудок. Я ведь заслужил».
5581
«Кровь мне в желудок. Я ведь заслужил».
«Так, значит, ты моей питался кровью?»
«Конечно. Ведь с тобою я дружил.
К тому же, награждён я был любовью.
А человек, он погубил весь свет.
Да и ему альтернативы нет.
И не найдёшь тут ягоду в лесу.
Не украдёшь на бойне колбасу.
И рыбки не половишь ты в пруду.
Разнообразить чем уж тут еду?
И мяса грешника не съешь. Всё керосином
Пропитано. И только старым винам
Я придаюсь. Да кровь. Да небосвод.
Восторг небесный греет мне живот.
5582
Восторг небесный греет мне живот.
Да вот в желудке абсолютно пусто.
И тут капустный я открыл завод.
Но вся в мазуте выросла капуста.
Со злости я на грешника нажал.
И он в моих объятьях завизжал.
И потекла из глаз страдальца кровь.
И я почувствовал тогда к нему любовь.
Ведь я поесть и до войны любил.
Да и теперь я вроде не дебил.
Вкусна, полезна, влажна и красна
Кровь грешника. И на душе весна».
И он смотрел печально в небосвод.
И грелся он от загрязнённых вод.
5583
И грелся он от загрязнённых вод.
Да и смотрел печально в небосвод.
Соляркою пропитаны условно
Везде пылали люди. Поголовно
Мелькая от макушек и до плеч
Росинками во мгле мерцавших свеч.
Их туловища спрятаны в мазут.
Да и меня пронзал печали зуд.
Я вздрогнул и проснулся. На реке
Заря играла. Пища в котелке
Уже остыла. Брат я чей-то. Муж.
И думал я: «И молод я, и дюж».
И на меня свалился небосвод.
И вспыхнул в тишине вечерних вод.
5584
И вспыхнул в тишине вечерних вод
Небесный свод. Потрогал я живот.
Как полон он, сонливость навевает.
А если пуст, то еле выживает.
Наполнен в меру, в лёгкий клонит сон.
И ваш рассудок к глупостям склонён.
Такое вот порой тебе приснится.
Такие пред тобой мелькают лица,
Каких и не встречал ты никогда.
Совсем иная тут, во сне, среда.
Не жидкость и не плазменное тело.
Да и не газ. Стремленье без предела.
Субстанция на стыке мглы и дня.
Последний луч коснулся здесь меня.
5585
Последний луч коснулся здесь меня.
Субстанция на стыке мглы и дня.
И думал я: «Тут мрак и тишина.
А там и смерть моя мне суждена.
В миру мне больно, в тесной келье вольно.
А тут вся сущность мыслит своевольно.
Да и поэзия сестра родная сну.
Вот я поем и уж опять усну.
И там уже услышу дивный запах
Сосновой хвои. Зверь на мягких лапах
Прошёл. А вот свобода всем нужна.
На муки жизнь моя осуждена.
Всему виною мой пустой живот».
И я сказал: «Прости. Так вышло. Вот».
5586
И я сказал: «Прости. Так вышло. Вот».
И сетую я на пустой живот.
Я возвратился к радостям желудка.
И здесь и приключилась эта шутка.
Опорожниться побежал я в воду.
Ну, а пары взлетели к небосводу.
И суждено им в вечность воспаряться,
И в небесах далёких растворяться,
Вдали оставив и моря, и горы,
И посетив межзвёздные просторы,
И воплотившись в камень и в цветок,
И в ручейка нетронутый поток,
В ночи рождавшей звуки Аве очи.
И тут я спать пошёл… Спокойной ночи.
5587
И тут я спать пошёл… Спокойной ночи.
Да, мне хотелось на века уснуть.
И в тишине, сомкнув в печали очи,
На небеса оттуда и взглянуть.
И я увидел неземные реки.
И чистоту стремлений в человеке.
И никаких порывов криминальных
Или иных субстанций номинальных
Я не узрел. И я поверил в шутку.
И в упаковке вижу прибаутку.
Но мне принять всё это недосуг.
И предложили мне на выбор сук.
И это, я скажу вам, не беда.
Они ушли беспечно в никуда.
5588
Они ушли беспечно в никуда.
И их уже не будет никогда.
Ну, а взамен потуги электроники.
И даже в кнопках отошла нужда.
Лишь иногда я наблюдаю в хронике,
Как проползают в небе поезда.
Забыты и Поповы, и Гагарины.
Пшеницы на корню уж все разварены.
И напрочь в них убит холестерин.
Без кожуры взрастает мандарин.
И говорят, что в прошлом был он с соком,
И на стволе томился он высоком.
А вот теперь он лёг и расслоился,
Да и в песке прохладном затаился.
5589
Да и в песке прохладном затаился,
Оборотившись в репу, мандарин.
И на четыре грани расслоился.
В двух соль. И в двух мука и сахарин.
Хрен вырос синий с розовым отливом.
Он выглядит несдержанно счастливым.
Его растёт там целая стена.
И я подумал: «Мне-то на хрена
Такая уйма сахарного хрена».
Вдали я вижу скошенное сено.
И там огромный чёрный таракан
Танцует вальс, мазурку и канкан
Одновременно. Сам он стар и сед.
И понял я, что не избегну бед.
5590
И понял я, что не избегну бед.
Да и подумал: «А былого нет.
Была ведь радость. Было и ненастье.
Так где же нам постичь, скажите, счастье?
Не здесь ли, в торжествующем теперь,
Пока ещё пред нами эта дверь
Отворена, что нас сроднила с прошлым,
Банальным и ненужным никому,
Развенчанным, старорежимным, пошлым
И непонятным сердцу и уму.
Так думал я и радости вкусил
От рассуждений и душевных сил.
И тут с меня как будто куль свалился.
Я лёг в траву и тихо помолился.
5591
Я лёг в траву и тихо помолился.
И я не стал о будущем мечтать.
И на меня как будто куль свалился.
И трудно было мне подняться, встать.
Моё намокшее в холодной луже тело
Вставать, конечно, сразу не хотело.
Оно хотело далее лежать.
Но почему-то начало дрожать.
От холода ль, от сырости, не знаю.
Но миг я тот нередко вспоминаю.
Миг раздвоенья воли и ума.
Его лишиться хуже, чем тюрьма.
И я подумал: «Распустить бы зонт».
Смотрел я в неба звёздный горизонт.
5592
Смотрел я в неба звёздный горизонт.
Ну, а потом я спрятался под зонт.
Грибок такой. Он там стоит, на пляже.
Под ним тепло. Да и приятно даже
Сидеть и ждать, пока лютует дождь.
И там ещё блуждал какой-то вождь.
И я сказал: «А я живу в Европе-и».
А он сказал: «А я из Эфиопии».
А я ответил: «Я твой старший брат».
А он сказал: «Наверно, будет град».
А я ему: «А может, будет снег».
А он спросил: «У брата есть денег?»
Я поискал в кармане. «Нету вроде».
И думал я о варварстве в природе.
5593
И думал я о варварстве в природе.
А он спросил: «Ну, как?»  -  «Да нету вроде,  -
Я отвечал.  -  Уж в племени у нас,
Когда огонь взметнулся и погас,
И отлетели с крон горящих птицы,
И в небесах скрипели колесницы,
Без молний громы, молнии без грома,
Разорено всё в доме и у дома,
Пусты сердца, желудки, закрома,
Стоят без крыш и без окон дома,
Всё умирает, птицы не летят,
И все спастись от гибели хотят».
Дождь завершился. Ожил горизонт.
И надомною звёздный вспыхнул зонт.
5594
И надомною звёздный вспыхнул зонт.
Я посмотрел туда, за горизонт.
«А где же вождь?  -  спросил я.  -  В Эфиопии?»
Да и подумал: «А ведь я в Европе». И
Туда пошёл я, где вот он лежал.
И кто-то там болезненно дрожал.
И рвал он страстно на себе одежды.
«Ну и невежды,  -  думал я,  -  невежды.
Не знают, что такое эскулап,
И сколько у коня передних лап».
Чей голос был, не вспомню до сих пор,
Но точно помню, был тот разговор.
Корабль взлетел, подав сигнал на взлёте.
И отразился бликом в самолёте.
5595
И отразился бликом в самолёте.
И загудел турбинами в полёте.
И мысленно я с ним проделал круг.
И уж стоял народ меня вокруг.
Ещё один корабль из бездн рождался.
И долго он там нами наблюдался.
И, эллипс из себя изображая,
И существу природы угрожая,
Он с нами стал немедленно общаться,
И вкруг себя замедленно вращаться.
И слышу я: «Для воплощенья цели
Сюда мы к вам затем и прилетели».
И, улыбаясь, и раздвинув нотки,
Он зазвенел таинственный и кроткий.
5596
Он зазвенел таинственный и кроткий
Из-за зависшей надомною лодки.
Включив в себя приятный перезвон,
Уж закрутился по спирали он.
Ребёнком став, он больше не молчал,
И объяснял мне сущность всех начал.
«А жизнь прервётся,  - он сказал,  -  уж точно.
В природе всё устроено непрочно».
И где, он знает, времени конец,
И для чего живём мы, наконец.
И вот затем они и прилетели,
Что объяснить нам это захотели.
И превратился он мгновенно в нотки.
И яркий луч задвигался у лодки.
5597
И яркий луч задвигался у лодки,
Разбрызгавшись в огромный синий сноп.
Потом щелчок. Ещё щелчок короткий.
И мне тут кто-то будто стукнул в лоб.
Очнулся я. Луна на старом месте.
Исчезло всё. Смотрю  -  на шее крестик.
И на плече лучом прожжённый знак.
Отмечен, я. Вот так. Уж, видно, так.
Чего же я не попросил убежище
У них. И вот лежу на этом лежбище,
Где льётся непрерывно звёздный пыл.
И не преглупый сон ли это был?
Ударом в тучу, сдержанный и короткий,
Последний луч затрепетал у лодки.
5598
Последний луч затрепетал у лодки,
Ударив в тучу, сдержанный и кроткий.
Стремился он оттуда сквозь века.
И вкруг него лилась времён река.
Вселенная являла межпланетный
Путь, ожидая вслед сигнал ответный,
Намеченный их волею сейчас,
В неведомый, но нас зовущий час.
Казалось, что моя душа застонет
И в глубине стремления утонет.
И так вот это всё произойдёт,
И солнце и проснётся, и взойдёт.
Или сгорит и солнце по весне,
Да и исчезнет в бессловесном сне.
5599
Да и исчезнет в бессловесном сне.
И грусть моя опять придёт ко мне.
Ну, а вокруг простор и тишина.
Тревожная за облаком Луна.
Туман ползёт. И шорохи земли
Разносятся. И яркий свет вдали.
Летит, чертя пространство в бездне, птица.
И хочется ей в чём-то воплотиться.
И ждёт её далёкая звезда.
И отражает грудь её вода.
Оттуда и явились мне они,
Пришельцы. Мир их бездну сохрани!
И уж последний луч, коснувшись лодки,
Напомнил мне про жизни час короткий.
5600
Напомнил мне про жизни час короткий
Тот луч, что и ударил в днище лодки.
И я стою и думаю: «Свою
Я жизнь уже совсем не узнаю.
Не райская ли надомной прохлада?
Казалось бы, чего ещё мне надо.
Не жизнь ведь это. Это сущий рай.
Живи и никогда не умирай».
Звучит в душе какой-то дальний зуммер.
А если я, подумалось, не умер?
И холодильник этот надоел.
И из него давно уж я не ел.
И луч блестит фонарный на окне.
Он дал надежду накануне мне.
5601
Он дал надежду накануне мне,
Слепящий луч, разбрызганный в окне.
А может, смерть хитрюга, безобразница,
Со мною дразнится? Какая разница!
Решила на рассвете пошутить.
И мне пришельцев этих подпустить?
Мираж, конечно. Что ж ещё. Мираж.
И вот вошёл я в пробужденья раж.
Бежал я, помню, а потом упал.
Свалился в пропасть. В прошлое попал.
Но где же я?.. И тут в последний миг
Я снова в новом времени возник.
И крестик звёздный под рукой прижался.
Блестя в уключинах, он в волнах отражался.
5602
Блестя в уключинах, он в волнах отражался.
Подарок дивный. Палец мой разжался.
И медный крестик сразу и упал,
И канул в лету, и совсем пропал.
И на плечо смотрю я  -  знака нет.
Я в небо глядь, и там обычный свет.
Вокруг леса. Исчезли чудеса.
Лишь самолёта в небе полоса.
И гул мотора где-то далеко.
И мне, как прежде, стало вдруг легко.
Всё изменилось. Нет уже кошмара.
И слышу песню я: «У самовара».
А вот и я. А вот и моя Маша.
И на столе в стакане простокваша.
5603
И на столе в стакане простокваша.
А вот и я. А вот и моя Маша.
И я подумал: «Вот сейчас нырну
Поглубже, не вменив себе в вину
Всё то, что вижу». Я опять в квартире.
И отдыхать мне здесь игрой на лире.
Или заплыть куда-нибудь туда,
Куда уже не ходят поезда.
И там я вижу водные струи.
Забыв мечты и чаянья свои,
Приму решенье я. Кто даст ответ?
Вопросов тьма. А вот ответа нет».
Так думал я. И дух мой нежно сжался.
Он сам с собою дерзостный сражался.
5604
Он сам с собою дерзостный сражался.
Мой гордый дух, бездомный, безответный.
А я стою. Озяб. Дрожу и сжался.
Простор вокруг и воздух одноцветный.
Твердыня ночи. Плавающий камень.
В парах эфира тихий смех ромашки.
И небосвод холодными руками
Галактик рвёт хрустящие бумажки.
Летят обрывки труб из туалета
Туда, где ждёт нас, донага раздета,
С распущенными ночи волосами,
Мелодия, скользя под парусами.
И я шепчу куплеты про весну,
Тая мечту в душе своей одну.
5605
Тая мечту в душе своей одну,
Я и смотрю на грустную Луну.
Летят куда-то звёзды без замашки,
Грызя в дремоте синие ромашки.
И в глубине уснувшего луча
Ручей трепещет, ласково журча,
Простёртый и по вдоль, и поперёк,
Стремящийся как маленький зверёк.
Избу я вижу. Дым над ней трубой.
Я захожу. И там смотрю «Плэйбой».
Журнал такой. И в нём я тихо таю.
И кайф ловлю. Разврат страниц листаю.
И он встаёт, как в пятом классе в школе.
Мечта моя вернуться к прежней доле.
5606
Мечта моя вернуться к прежней доле
Скользящего и так, и поневоле
Понятия, в раздумье заходящего,
В поток восхода призрачно глядящего,
Всю грудь мою, всю суть мою и тело
Украсившего. И душа вспотела.
Смирилась грусть моя лицом отца
И поглотила верхний срез лица,
Предавшись этих дней любви стенаньям.
И обратился я к воспоминаньям.
И был предметом главным для мечты
Плейбой непревзойдённой красоты.
И кто-то пел: «Ах, я уеду в морг,
Чтоб там познать волненье и восторг».
5607
Чтоб там познать волненье и восторг,
Вот для того я и уеду в морг.
Представил я, что я того не знаю,
И что о том уж я не вспоминаю.
И нету мне ни дня без высоты,
Без глубины, без вечной пустоты.
И нет меня, и никого уж нет.
Абсурд!.. И сочиняю я сонет.
Ответ в себе свою имеет суть.
И если в суть поглубже заглянуть,
То мир реальный будет вам открыт,
Так как опасным может быть иприт.
А нереальный мир не знает боли.
Ну, а меня он не лишает воли.
5608
Ну, а меня он не лишает воли.
И нереальный мир не знает боли.
И жизнь свою полней испепелять
Не может тот, кто не ходил гулять.
И пожелтевший от прохлады лист
Уже давно, давно не фаталист,
Познавший и желания, и грёзы,
И запах роз, и умиленья слёзы,
И взлёт печали, и дремоту дум.
Тут напрягал я свой беспечный ум,
Что, заменяя знание грядущее,
В себе таил сознание гнетущее.
Подумав так, я и заехал в морг.
И с тьмой я вёл бесперспективный торг.
5609
И с тьмой я вёл бесперспективный торг.
И я заехал очень скоро в морг,
Почувствовав, что я уже не чувствую
Того, чему давно уж не сочувствую.
И понимал я, что не понимал я,
Что понимал я, что не понимал я,
Что я не чувствую того, что я не чувствую.
И привезли меня сюда. И вот в воды струю
Поставили на несколько часов
Без сожаленья, майки и трусов.
Стою я, ничего уже не чувствую,
И понемногу сам себе сочувствую.
А был я там, у шумноструйных вод,
И без желаний тайных и забот.
5610
И без желаний тайных и забот
Я и смотрю в глубокий небосвод.
Я наблюдаю за звездою лёжа.
И не пойму, на что она похожа.
А если вот она отлична тем
От прочих, что не чувствует проблем?
Она и родила мне этот сон?..
И оттого и нереален он.
Мы отдаёмся на потребу ей,
Мечте далёкой и судьбе своей.
Надеждой на бессмертие и вечность
Таятся в нас любовь и человечность.
И тут, скользнув по лону тихих вод,
Уж взвился ввысь нависший небосвод.
5611
Уж взвился ввысь нависший небосвод
Простором бесконечных преломлений.
И исчезая в глубине высот,
Он и достиг неведомых явлений.
И думал я: «С каких глубин-горнил
Нам и явился гордый древний Нил,
И некогда богиня утра Волга,
И Ганг?» И я об этом думал долго.
А он сказал: «Смотри на вещи шире.
Есть чудеса неведомые в мире.
Не утруждайся глубиной причин
Того, каким потоком величин
Явился мир». И, канув в бездну вод,
Он устремился в звёздный небосвод.
5612
Он устремился в звёздный небосвод.
И с этих пор я остаюсь у вод.
Не лишена моя затея смысла.
Она как вёдра к бабе в коромыслах.
В реальном мире им всегда тесно.
Вот так же и хорошее вино.
И отдаёмся мы любовным снам.
И трепет сердца не мешает нам.
Картина полусвета, полутьмы
Тревожит наши сонные умы,
Стирая грань реального. И, грань
Переходя, мы обретаем дань
Её самой, что звёзды сотворила.
И ночь мне там о многом говорила.
5613
И ночь мне там о многом говорила.
Грустит душа. Гляжу я сквозь перила.
Чем мне писать? Грызу я карандаш.
Привычка с детства. Предо мной шалаш.
Воображаемый. Я рассмотреть спешу
Его. И вот об этом и пишу
Карандашом на тонкой бересте.
Вокруг меня лес в дивной красоте.
Не красота ли и спасает мир?
А мы её заносим в тьму квартир.
И, угождая собственной жене,
Не замечаем радости извне.
Ах, надоел мне перекрытий свод!
И я лежу, взирая в небосвод.
5614
И я лежу, взирая в небосвод.
О, я люблю весенний шелест вод!
Но мода на трёхкомнатный уют
Перемещает нас туда, где льют
Из крана воду, отделив от трав
То, что содержит пагубность отрав.
Вода по трубам попадает в дом.
И мы её, не рассуждая, пьём.
И я, да и сосед мой, юный Ленский,
Поэта вымысел, созданья дух вселенский,
Улыбка гения, дар радостных времён,
Неизъяснимый вдохновенья сон.
Такая мысль меня тут осенила.
А даль дорожная взывала и манила.
5615
А даль дорожная взывала и манила.
И приближался я к красотам Нила.
Меня моя фантазия вела
Туда, где мгла касается весла.
Но я не видел там ещё следов
Времён поры египетских садов
Эпохи прежней. И дорожный камень
Уж не предстал моим очам как пламень.
И вот живёт во мне воображенье.
И я направил в прошлое движенье
Фантазии, познав, что мглы струя
Уводит нас в нездешние края.
И тут уж я туда и поспешил.
И там усилие я над собой свершил.
5616
И там усилие я над собой свершил.
И вот туда тогда я поспешил.
И незаметно в мир проник иной.
И оказался за глухой стеной
В подобном моему, но чуждом мире,
Одновременно находясь в квартире.
И звуки, заполнявшие её,
Предвосхитили рвение моё.
И грезились мне ночи истуканы
И резвые в речах политиканы.
А я, над ними воспарив, летал.
И слушал, как какой-то лорд читал
Декрет о мире и сраженья сводку.
И вот тогда я и спустился в лодку.
5617
И вот тогда я и спустился в лодку.
И там я вижу хлеб, вино и водку.
Под маринадом с перцем и лучком
Селёдку вижу. Бью себя тычком
По лбу. И тихо горестно вздохнул.
И что я вижу? Дверь я потянул.
Вошёл. Да и налил спиртного в стопку.
И пожевал я от бутылки пробку.
Вздохнул, крестясь, и выпил весь стакан.
И тут же я подумал: «Истукан!
Ты б лучше глубже в тему заглянул».
Потом я, успокоившись, уснул.
Во сне я засмотрелся в небосвод.
Уж в кои веки вышел я в поход!
5618
Уж в кои веки вышел я в поход!
Потом я пересел на пароход.
И никакие думы рассуждения
Мне не заменят сути утверждения
Того, что жизнь обыденный процесс.
И что шумящий предвечерний лес,
И эти вот сомнения мои,
И волн бегущих влажные струи,
И ключ прохладный, и простор ночной,
Да и полдневный пепелящий зной,
Всё это сочетанье единиц
И уйма незаполненных страниц.
И вот я вновь иду зелёной чащей,
Мечтая лишь о влаге горячащей.
5619
Мечтая лишь влаге горячащей,
Я думаю о той мечте кричащей
Всё чаще и с собой наедине.
И эта мысль главенствует во мне.
Как сложен мир, я думал, как он странен!
А я и глубоко, и больно ранен.
Осуществив в себе переворот,
Стою я у распахнутых ворот.
Туда войти мне помешал мой страх.
И я клонюсь на времени ветрах.
Но вот уж я туда почти проник
Без чёрной магии и без оккультных книг.
А там хранится тайна вечных вод.
А надомною чистый небосвод.
5620
А надомною чистый небосвод.
И, потемнев в пучине шумных вод,
Таинственных противоречий полный,
Он отразился всполохами молний.
Как редко мы выходим на природу!
И как не ценим мы в себе свободу,
Не доверяясь вымыслу сполна.
И уж не ждёт доверия она.
Да и хранит свои от нас услады.
Её открыть мы не способны клады.
Уже и невозможно как бы нам
Тут доверяться вымышленным снам.
И мы спешим туда, где сладость слаще
И тишина таинственная в чаще.
5621
И тишина таинственная в чаще.
И мы спешим туда, где сладость слаще.
И реже мы уж думаем о том,
Готовы ль мы признаться, но потом,
Какою станет наша жизнь иная,
Нездешняя, другая, неземная.
Счастливей ли, а может, в сонме бед?
И где нам ждать на наш вопрос ответ?
И делать что, чтоб избежать сомнений,
Да и тревог обидных и волнений?
Надежды чтоб вернулись и мечты.
И как достичь нам этой высоты?
И я сидел у наклонённой лодки.
И думал: «А полезно б выпить водки».
5622
И думал: «А полезно б выпить водки».
И мне бы выпить не мешало здесь.
И, взяв на блюде порцию селёдки,
Всю съесть её, и успокоить спесь.
Уж примирюсь я с таинством желаний,
Что и содержит трепет ожиданий
И звёзд возникших в небе красоту,
Увы, совсем, совсем уже не ту.
Но лет ушедших всё ж мне было жаль.
А там я знал и радость, и печаль.
Отгорожусь я напрочь от борьбы,
Да и избегну горестной судьбы.
Стояла тьма, касаясь граней лодки.
И я стоял взволнованный и кроткий.
5623
И я стоял взволнованный и кроткий.
И ночь глядела в рёбра дряхлой лодки.
И просыпался вдалеке рассвет.
И тут подумал я мечте в ответ:
«Не мудрствуй, успокой свою кручину.
Найди печали главную причину.
И примирись с нелёгкою судьбой.
И не спеши прославиться борьбой.
И ты борись с неукротимым духом,
Всё созерцая, принимая ухом.
Будь сердцем чист, и горд, и терпелив,
И пред соблазном строг и молчалив».
Волна стучала в край тонувшей лодки.
А я стоял взволнованный и кроткий.
5624
А я стоял взволнованный и кроткий
У наклонённой и дырявой лодки,
Да и смотрел туда сквозь океан.
И там мираж я видел дальних стран.
И захотелось в этой мне пучине
Узнать: «Так что же всё-таки в мужчине
Важней? Размах его могучих плеч
Или его осмысленная речь,
Лишённая лукавства и расчёта?
А может, и за вёслами работа?»
И тут я вспомнил девушку одну.
И вот моя ладья пошла ко дну.
А я мечтал в неведенье о том,
Как я вернусь к себе в свой отчий дом.
5625
Как я вернусь к себе в свой отчий дом,
Тогда я и подумал там о том.
И был доволен тем я, что я волен,
И тем, что я ничем уже не болен.
Не верно то, что истина в вине.
Но верно то, что луч любви во мне.
И в лодке, устремившейся ко дну,
Не подотчётна истина вину.
И не заблудит уж она в речах.
И на её невидимых плечах
Вся суть любви. Её и не сразить.
И неразрывна истинности нить.
Вкус терпкий, да и нрав её не кроткий,
Уж вскружат голову тебе не хуже водки.
5626
Уж вскружат голову тебе не хуже водки
Вкус терпкий, да и нрав её не кроткий.
И я под сенью ночи в тишине
Пропеть могу об истине в вине.
Бог за неё и нынче, и вчера,
И в бездне вод, и в пламени костра.
Он надомной, и цель мне указует,
И ветер странствий в парус дерзко дует.
Мечта, она ведёт сквозь бездну лет.
А предо мной уже вспылал рассвет.
И пелена открытого простора,
И тишина земного кругозора,
И звёзд небесных неземная вязь.
Так для чего мне вся вот эта связь?
5627
Так для чего мне вся вот эта связь,
Уж коль из звёзд не получилась вязь?
И униженье всюду и порок,
И нету к правде-истине дорог
Проторенных, и в небесах повторенных,
Изведанных, и где-то оговоренных,
Означенных насущными задачами,
И подтверждённых прежними удачами.
В чём истина? Уж точно ли в вине?
Но может, и в распахнутом окне
Души, идущей к пламени костра,
Где буйствуют и завтра, и вчера?
А может, и в обычной дерзкой шутке?..
Мне жалко было краба. Он в желудке.
5628
Мне жалко было краба. Он в желудке.
А может, и в обычной дерзкой шутке.
Проворен он и опытен, и смел.
Но я его поймал и тут же съел.
Печальный факт. Трагический момент.
Всеобщей истины живой эксперимент.
Уж мы терзаемся, того не замечая,
Что о путях неповторимых чая,
Порой едим друг друга в бездне дня.
Сегодня я. А завтра ты меня.
На сутки позже. Приближаясь к цели,
Глядишь, и мы уже друг друга съели.
А этот краб задирист и смешон.
И он, конечно, был всего лишён.
5629
И он, конечно, был всего лишён.
И цели нам с тобою не достичь.
Подобный факт на первый взгляд смешон.
Но правда в том, что все мы с вами дичь.
На службе ли, в другой какой заботе,
В усердии, в восьмом-девятом поте,
Губя природу, и любя её,
Мы обрекаем всё в себе своё
На вымиранье. Мы обречены
На то, что цели всякой лишены.
Хотя на вид всё тут как будто цельное.
Как и бельё, что носим мы нательное.
А сбрось его, и ты не лучше утки.
Меня мои не рассмешили шутки.
5630
Меня мои не рассмешили шутки.
А истина, она в моём желудке.
И представляется наглядной мне теперь,
Когда узнал я, что я просто зверь.
Но только зверь осмысливший значенье
Всего того, в чём жизни назначенье,
В которой я себе подобных ел,
И делал всё, что делать я хотел.
Ты враг живущих и в морях плывущих,
Рычащих и кричащих, и ревущих
На непонятном чуждом языке,
На ветке, в небе, в кратере, в реке.
Уж тот ты, кто взаимности лишён.
И я подумал: «Я ли не смешон!»
5631
И я подумал: «Я ли не смешон!»
Хотя порой я чувств и не лишён.
А иногда меня пронзают чувства.
И создавать способен я искусства.
Поэзию, художества, театр.
Я покорил Монблан и пики Татр.
Воспел в стихах стремленье юрких рыб
И лани быстрой трепетный изгиб.
Я создал Рим и древние века.
И всё ещё сильна моя рука
Ваять, любить, возделывать и быть
Творцом без цели, гибнуть и губить,
Не думая о смерти с сожаленьем,
О жизни рассуждая с умиленьем.
5632
О жизни рассуждая с умиленьем,
Не думал я о смерти с сожаленьем.
Так почему я обо всём пою?
Куда стремлюсь? И для чего я пью?
И не стакан кокосового сока,
А то, что вознесёт меня высоко.
И оставляет пьяного меня
И ранним утром, и в пучине дня.
И вот тогда я падаю так низко,
Что понимаю: «И до смерти близко».
По крайней мере, близко до беды,
Где и сижу я удручённый, кроткий,
Не выходя из прохудевшей лодки,
Хоть нету тут ни пищи, ни воды.
5633
Хоть нету тут ни пищи, ни воды,
Воображаю я цветущие сады.
И мыслю о нетленном я и вечном
В порыве чувства тайном и сердечном.
Что жизнь, что огорченья, что утраты!
И вдруг я вижу: вкруг меня пираты.
И нас они берут на абордаж.
И я пленён. И весь ажиотаж
Совсем в другую переходит плоскость.
Вдали заката тонкая полоска.
Корабль и стар, и всё-таки  проворен.
Подходит боцман. Плен мой оговорен.
Тут о себе я думал с сожаленьем:
“Не отдаюсь ли я позорящим глумленьям?»
5634
«Не отдаюсь ли я позорящим глумленьям?»
Так в тот момент я думал с сожаленьем.
«О чём жалеть?»  -  опять подумал я.
А под кормой прохладная струя.
А дома было и тепло, и сухо.
А здесь и Смерть меня зовёт старуха.
Вздохнула и поближе подошла.
И разве мысль такая мне мила?
И уж не я ли в кости здесь играю?
И до обеда сплю и загораю.
Вот выиграл бутылку рома в кости.
А вот и дева мне явилась в гости.
И с нею я останусь до утра.
Ах, что за необычная пора!
5635
Ах, что за необычная пора!
И пленница со мною до утра.
И вот она мне говорит: «Звезды
Не будем ждать с тобой мы до рассвета.
Уж такова старинная примета».
И в этом не увидел я беды.
Сняла халат. И снял я брюки сдуру.
И обнажённую ей я кажу фигуру.
И вмиг, взаимный возбудив экстаз,
Ко мне она свой прижимает таз.
Любовь у нас. И бесконечно длится.
И до утра нам с ней уже не спиться.
Восторг могуч. И я не протестую.
«Скажи, ты луч?..» Но я взывал впустую.
5636
«Скажи, ты луч?..» Но я взывал впустую.
Не отвечала мне она. Зато
В том истину я познавал простую,
Что не сравнится с ней уже никто
Из тех, кто мне порою ночью снится.
И, в поцелуе съединяя лица,
Восторг любви тут проникает в нас.
И нас терзает страсть не напоказ.
И нет иной божественней минуты,
Чем та, где мы в единое сомкнуты
Устами в намеренье кругозора
Под блеском звёзд грядущего позора.
И все тут рассуждения впустую.
И луч манил меня сквозь ночи тьму густую.
5637
И луч манил меня сквозь ночи тьму густую,
Мелодию рождая непростую.
И в озаренье времени чернил
Я с вдохновеньем что-то сочинил.
Вот так являлись некогда народы
На полотне нетронутой природы.
Взрастал так скот. И даже Вальтер Скотт
Явился к нам из отошедших вод,
Имеющий и скромность, и смущенье,
И в вечности особое значенье.
К продленью рода, обретя лобок,
Луч подкатил нам жизни колобок.
И нас, преображённый в цель святую,
Тот луч манил, врезаясь в тьму густую.
5638
Тот луч манил, врезаясь в тьму густую.
И истину я здесь познал простую.
Живу я на пиратском корабле,
Где все равны: и Диккенс, и Рабле,
И нищий, и вельможа, и философ.
И нету здесь ответов без вопросов.
Юриспруденция тут вовсе на нуле.
Когда грядёт минута роковая,
Ты будешь пищей. Пища ты живая.
И из тебя наделают филе.
Особенно хорош ты в кислых щах.
А иногда и с трепетом в очах.
Тут вспомнил я и краба, да и Нил.
И сон меня лелеял и хранил.
5639
И сон меня лелеял и хранил.
И я себя тогда и уронил.
Но пленница заснуть мне не давала.
Она меня всё время доставала.
И с ней играл я в домино и в кости.
И нас тогда и посетили гости
Из будущего. Жаждал я побега
Из этого пиратского ковчега.
Но пленница мне сладкая дана.
Так будет ли со мной тогда она,
Когда сбегу я, перебив пиратов
Из арбалетов и из автоматов?
И пистолетов. Я не протестую.
И лёг я на скамьи постель пустую.
5640
И лёг я на скамьи постель пустую.
И думал я: «Вот мне бы автомат!»
«И не мечтай, мой друг, о том впустую.
Тебе я подскажу, где спрятан клад.
Там и вино. И дробь. И там и сабли.
И арбалеты. И ещё там грабли.
И пороху бездымного мешок.
И пуль сто штук. Уж выпустишь кишок
Немало. И ещё там эти грабли.
Они заменят и ружьё, и сабли.
Таков обычай. Грабли талисман.
Кто их обрёл, того и океан».
Закон морей власть в граблях сохранил.
А тайный зов меня с собой манил.
5641
А тайный зов меня с собой манил.
Закон морей власть в граблях сохранил.
Уж если так, то захвачу я грабли.
А там, глядишь, и порох, да и сабли.
С командой я управлюсь, между тем,
Хоть каждый тут и воин безмятежный,
И бутерброд, что я сейчас вот ем,
Почти телячий, розовый и нежный.
Так думал я и в кубрике лежал.
И пленницу я про запас держал.
А у неё была такая талия,
Что сразу мне припомнилась Италия.
И я подумал: «Нет. То мне не снится.
Уж перед сном не грех опорожниться».
5642
«Уж перед сном не грех опорожниться».
Так думал я. И совершил процесс.
А пленница уснула. Что ей снится?
Но я уже к ней более не лез.
«А где же клад?»  -  спросил я.  -  «Там, где грабли».
«А грабли где?»  -  «А грабли там, где сабли».
«Где там,  -  спросил я,  -  грабли? Грабли где?»
«Да там, в канистре. В питьевой воде.
В последнем трюме. В нижнем этаже.
Там, где резьба художницы Леже.
Сюжет пикантный о блудливых бесах.
Он изваян на сабельных эфесах.
Но грабли лишь сумеют нам помочь.
Все будут спать, когда настанет ночь.
5643
Все будут спать, когда настанет ночь.
И только грабли могут нам помочь.
Осуществляя замысел коварный,
Мы доплывём до златоглавой Варны,  -
Сказала пленница.  -  Я в Варне родилась.
И там моя карьера началась.
Уж в десять лет я нравилась пиратам.
Весь город я разбила по квадратам.
И в каждом фавна правила своя.
Но всех милее им казалась я».
Тут я проснулся. Нету корабля.
Я в лодке без ветрил и без руля.
Так что же тут?  И мне всё это снится?
И тут за борт решил я наклониться.
5644
И тут за борт решил я наклониться,
Подумав: «Неужели всё мне снится?»
Мелькнуло в мыслях: «Если это я
Не сплю, то где ж тогда мои друзья?»
Я ущипнул себя. Мне было больно.
Ах, я не сплю! Выдумывать довольно.
И тут я с мыслью дерзкой и коварной,
Связав всё это с полноводной Варной,
Решил корабль мятежный захватить,
И из пиратов злую кровь пустить.
А если не помогут даже сабли,
Так применю тогда я эти грабли.
И завершу всю свару в ту же ночь,
Чтобы себе поступком тем помочь.
5645
Чтобы себе поступком тем помочь,
Решил я действовать, пока стояла ночь.
А ночь была тиха и безмятежна.
Волна с волною обнимались нежно.
Луна висела молча надомной.
То было в Пасху. Раннею весной.
Вода дышала тайной благовоний.
Час проходил в томлении агоний.
И мне придётся со скамьи вставать
И спящих флибустьеров убивать.
И план спасенья завершу я наш,
Да и закончу весь ажиотаж.
И мы посмотрим, чья кончина ближе.
Я на корме присел как можно ниже.
5646
Я на корме присел как можно ниже.
И уж меня солёный воздух лижет.
Красавица со мной. И ни на шаг
Не отступает. Дремлет лютый враг.
И каждый миг в таком вопросе дорог.
Убит уж мною самый главный ворог.
Я загубил огромного пирата,
И отворяю тихо ворота.
Ах, ворота ли? Уж охрана снята,
Придушена, зарезана, снята.
Я опускаюсь вниз. Сдвигаю сено.
Блудницу вижу. Чувствую колено
Её в луче луны и губ оскал.
И влажный воздух спину мне ласкал.
5647
И влажный воздух спину мне ласкал.
Лицо в поту. И страх меня стискал.
А вдалеке виднелся контур бака.
И рядом преогромная собака.
Красавица подходит и ложится
У ног её. И псу уже не спится.
Блудницею собака занята.
У каждого заветная мечта.
И пёсья не мрачнее человечьей,
Коровьей, птичьей, рыбьей и овечьей.
У всякого заветная мечта.
Красавица не мною занята.
Открыл я бак и наклонился ниже.
И отражение своё я вижу ближе.
5648
И отражение своё я вижу ближе.
И наклонился я как можно ниже.
Но там ни пуль, и ни эфеса с саблей.
«А где же,  -  я спросил,  -  отсек для граблей?»
Глаза у пса в томлении огня.
Ему, я вижу, тут не до меня.
И пленница не чувствует покоя.
Подумал я: «Так что ж это такое?
Что происходит? Кто кого надул?
Глядишь, и пробудится караул».
Ну, а она забыла о побеге,
И замерла в неутолимой неге.
И тонкий луч стелился возле скал.
А я смотрел на звёзд ночных оскал.
5649
А я смотрел на звёзд ночных оскал.
И удручён я был томленьем ночи.
А поздний вечер мглу волны ласкал.
И был он сам в себе сосредоточен.
И я подумал: «Это наважденье.
А может, просто лёгкий летний сон?
Не колдовство ли тут? Не заблужденье ль?
И кто в кого, да и во что влюблён?»
И слышу я: «О, то тебе наука!
Во власть неотразимого бамбука
Поверил ты, безумец и чудак.
Нет неподкупных женщин и собак».
И растворился, глядя в глубь пустую,
Тут взор блудницы, канув в тьму густую.
5650
Тут взор блудницы, канув в тьму густую,
Поблек. И не поверил я глазам!
И нет граблей. Все действия впустую.
Вот так-то, братцы. Верь тут чудесам.
И слышу я: «А взял ты эти грабли?
Чудак! И кто в воде содержит сабли?
Металл не рыба. Да и кто закон
Блюдёт, когда в просторе пенном он.
Не возвратишься ты уж к Варны вратам
Зубцами от обыденных граблей.
Пират всегда останется пиратом.
Подумай ты, безумец, дуралей.
И только время ты терял впустую».
И я познал в том истину простую.
5651
И я познал в том истину простую.
Терял ли время я тогда впустую?
Не знаю. Но я знаю: нагл был бес.
Свет отражался в сумраке небес.
«Какой ты бес,  -  сказал я,  -  ты блудница.
И в этом невозможно усомниться».
«Согласен. Но ведь стражника убил
Не я, а ты. И всех ты погубил».
«А ты! А ты лежал со мной в постели!»
«Да! Но в другом тебе служил я теле».
«И всё равно, то грех,  -  сказал я,  -  грех».
«Ах, насмешил ты, друг любезный, всех!»
И лапой он стучал в бадью пустую,
И объяснял мне истину простую.
5652
И объяснял мне истину простую
Сей странный бес уже в последний раз.
«Ты выбрал цель. Но это всё впустую.
И насмешил ты только этим нас».
«А ты, явившись в шкуре вурдалака,
Уж притворился дремлющей собакой,
На женское сменив обличье беса,
Сойдясь со мной под тению навеса,
Поверхность затуманив тем свою,
И обманув доверчивость мою».
«То за доверие тебе отмщенье»,  -
Так он сказал, закончив превращенье.
А я кричал: «Чур, чур! Исчезни! Прочь!»
И этот спор воспринимала ночь.
5653
И этот спор воспринимала ночь.
А я кричал: «Чур, чур! Исчезни! Прочь!
Блудливый пёс, в каком не будь ты виде,
Я на тебя, ублюдок, не в обиде».
И я подумал: «Тут, на корабле,
В кромешной беспросветной этой мгле,
Я погибаю». Но пришла комета.
Бес улетел. Силён он до рассвета.
Кого угодно в сети завлечёт
Во тьме ночной, и пользу извлечёт
Из слабости людской. Смеялся бес.
И исчезал во мгле ночных небес.
А я припомнил пору золотую.
Но понимал ли я, что это всё впустую.
5654
Но понимал ли я, что это всё впустую.
И я следил его ночной полёт.
И жар блудницы юных поцелуев
Я не забыл. И сел я в самолёт.
«О, миг любви! Ты так волнуешь душу!»
Тут я споткнулся о пирата тушу.
Его убил я ржавым топором.
Как говорится, вырубил пером.
Уж если ты был уязвлён сатирой,
То свой позор не изведёшь секирой.
И я прилёг на палубу, тоскуя,
И вспомнил жар ночного поцелуя
Воздушного, что бес мне бросил в ночь.
И я себе ничем не мог помочь.
5655
И я себе ничем не мог помочь.
Ну, а убитый мне шептал пират:
«Была такою, как и эта, ночь.
Допили мы последний виноград.
Есть нечего. И кончился табак.
Мы извели и кошек, и собак.
И кожу от набедренных ремней
Мы съели. Только проку мало в ней.
В груди обида. В жилах кровь кипит.
И вдруг, мы видим, над волною кит.
Я к пушке. Целюсь прямо зверю в глаз.
Убил его. И, помню, как сейчас:
Мы ели не солёную ветчину,
В воспоминаний бросившись пучину.
5656
В воспоминаний бросившись пучину,
Мы ели не солёную ветчину...
…И брызнула из глаз его слеза.
И долго я смотрел ему в глаза.
И думал я: «Не имени, не отчества
Его я не узнал. О, одиночество!»
И предо мной окостенелый взгляд.
И всё хотелось мне вернуть назад.
«Откуда ты, и кто тебя просил
Пиратом быть?  -  так я его спросил.  -
Свой путь закончив на семи ветрах,
Преодолел ли ты смертельный страх?»
И он сказал: «Возьми моё кольцо».
И с грустью я смотрел ему в лицо.
5657
И с грустью я смотрел ему в лицо.
А он сказал: «Возьми моё кольцо.
То за услуги от меня отплата.
Ума в тебе, любезный друг, палата.
Спасибо, брат, что ты меня убил.
Я ничего уж больше не любил.
Я свёл с судьбою неизменный счёт.
Меня ничто в сей жизни не влечёт.
Ни на земле, ни в небе, ни в воде
Ничто меня не радует нигде.
Уж нету мыслей в теле неживом.
Расстанусь я и с серым веществом.
И ты, мой друг, бросай меня в пучину».
И тут я в нём почувствовал мужчину.
5658
И тут я в нём почувствовал мужчину.
И я исполнил волю мертвеца.
Я подтащил его и за борт кинул,
Да и слезу смахнул рукой с лица.
И уж его, толкая и таская,
Влекла волна, собою увлекая.
И заревом окрашенное дно
Мне красное напомнило вино.
А тело мёртвеца вдруг завертелось.
Ему расстаться с небом не хотелось.
А дальше? Дальше кануло во тьму.
И стало грустно сердцу моему.
Он подарил мне с надписью кольцо!
И я его не мог забыть лицо.
5659
И я его не мог забыть лицо.
Он подарил мне с надписью кольцо.
Прощальный дар и грустный, и сердечный.
Упрёк душе посмертный, бесконечный.
И на кольце я надпись прочитал:
«Жить не хочу. Я чувствовать устал».
И этой мыслью был я озадачен.
И думал я о нём теперь иначе.
Мне жалко тех, кто жил как он. И сам
Теперь уж я не верил чудесам.
Укором эта мысль звучала мне
Той надписью на внешней стороне
Кольца. И я подумал про свободу.
И опустил я резко руку в воду.
5660
И опустил я резко руку в воду.
И думал я в то время про свободу.
Я понимал, что всё уже прошло
И в бездну этой ночи унесло.
А если это всё же только сон?
И из ушедших к нам пришло времён.
И надпись тут на прорези кольца.
Ах, и начала нет! И нет конца.
Взгляну-ка я ещё в последний раз
За грань волны, что разделяет нас.
Увижу ли я снова мертвеца
И лёгкую печаль его лица?..
Тут я проснулся. И когда я встал,
Я наслажденье неземное испытал.
5661
Я наслажденье неземное испытал.
Ах, это сон!.. И я с постели встал.
И вот хожу я снова на работу,
И отдыхаю от трудов в субботу.
А в воскресенье я лежу на пляже.
И если кто-нибудь со мною рядом ляжет,
Мне до него и дела нет. Забот  -
Так это мой разросшийся живот.
А на руке моей его кольцо.
Пора бы встать, да и умыть лицо.
И мне укором надпись на кольце.
И помню грусть я на его лице.
И вот я залезаю снова в воду.
И обретаю в ней души свободу.
5662
И обретаю в ней души свободу.
И с головой я окунаюсь в воду.
А чтоб её в итоге обрести,
Свободу, надо духом расцвести.
И я бросаюсь в воду. И вода
Тут для меня целебная среда.
Ах, обрету я, наконец, свободу.
И рассекаю я ладонью воду.
И наслаждаюсь предрассветным душем.
И тем спасаю тело я и душу.
И, доедая яблоко и грушу,
Уверен я, что снова встречу Лушу.
И ритуал, когда он прочным станет,
Я совершу. И сердце не устанет.
5663
Я совершу. И сердце не устанет.
Сей ритуал успокоеньем станет
От этих непредвиденных забот.
В субботу, правда, меньше мне работ.
И в воскресенье тоже выходной.
И мне идти не надо к проходной.
Пойду к реке. Туда я много лет
Хожу. И там застану я рассвет.
Мечта моя меня к реке влечёт.
Там я веду желаньям нашим счёт.
Но с нею я вчера был грубоват.
Она не захотела взять виват.
Да что там говорить! И был впустую
Поступок мой, свершённый вхолостую.
5664
Поступок мой, свершённый вхолостую,
Я повторять не стал. И в тишине
Я попросил её ещё впростую.
И тут она исполнила вдвойне.
С характером она и человечна.
По пустякам вот, правда, спорит вечно.
Но делает всё то, что попрошу.
Когда-нибудь я это опишу.
Мы расстаёмся с ней не больше раза
В неделю. Отдыхаем от экстаза.
Порой она потребует огня.
А я терплю до окончанья дня.
И этот миг в ту пору золотую
И объяснил мне истину простую.
5665
И объяснил мне истину простую
Затейливый поступок Сатаны.
Передо мной задачу не простую
Поставил он. С другой же стороны,
Сон этот в руку. Я бывал у бабок.
К деньгам, когда во сне увидишь жабок.
Гостей ты жди, уж если снится соль.
Луна  -  так это радость. Или боль.
Мертвец  -  ну это точно неприятность.
А женщина. Ну что ж. Тут всё понятно.
Кольцо  -  оно к пожатию руки.
О том вам растолкуют знатоки.
Один из них, он бил в бадью пустую,
И объяснил мне истину простую.
5666
И объяснял мне истину простую
Сосед, что проживает вхолостую.
Меняя женщин каждый выходной,
Он рассказал мне как-то об одной.
И уж, гордясь непостоянством, он
Мне говорил, что брак ему смешон.
И он судьбой доволен. Ну, а лет
Ему за сорок. Любит он балет.
Стирает сам, и сам бельё утюжит.
Живёт легко. И ни о чём не тужит.
И мудрый может дать он вам совет
Не только как варить себе обед.
И рассказать он мне не применул,
Как счастлив он. И сразу я заснул.
5667
Как счастлив он. И сразу я заснул.
Ну, а ещё сосед мне намекнул,
Что если кто обижен на судьбу,
Пусть не вступает с женщиной в борьбу.
И пусть не судит в ней её порывы.
Все женщины для вида лишь игривы.
Но непреклонны в собственных правах.
И вас прощают только на словах.
Порою вас они и не хотят,
Но им приятно знать, что их хотят.
А если уж иная и захочет,
То тут тебе не хватит целой ночи,
Чтоб усмирить её игру святую.
И я уж в этом ей не протестую.
5668
И я уж в этом ей не протестую.
Позвал сосед, наметив цель святую.
И посетили мы двух чудных дам.
Пришли мы рано. Отношенье к нам
Сначала было сдержанно тревожным.
И я сидел, и с пудингом творожным
Расправившись, сказал ей, что и мне
Понравилась она ещё в окне,
Когда её я, как стоял у дома,
Увидел там. Но, выпив рюмку рома,
Мы приступили к делу не спеша.
И распахнулась здесь её душа.
И к ней тогда в объятья я нырнул,
И от забот я тут и отдохнул.
5669
И от забот я тут и отдохнул.
И я в её объятиях уснул.
Но вот поспать она мне не давала.
Она меня, скажу я, доставала.
Стройна она и взором синеока.
И трепетна. И в чувствах без упрёка.
И отдавались с ней мы сладострастно
Друг другу. И она была прекрасна.
Мы оставались вместе до утра.
Сосед смеялся и кричал: «Ура!»
Ночь, я скажу, прошла у нас в экстазе.
О, нет, не сразу, но на третьем разе
Она была ещё приятней даже.
Проснулся я уже в ажиотаже.
5670
Проснулся я уже в ажиотаже.
Несёт нас по течению реки.
Луна блестит. Её свеченье даже
Я ощущаю трепетом руки.
И пусть мне кто-то тут темяша скажет
Про это, я отвечу: «Всё он врёт!
Или, по крайней мере, пусть докажет».
Она же, вижу, в рот его берёт.
Всё хорошо, что радость вам приносит.
И окружающим ущерба не наносит.
И уж кому желание дано,
То, значит, так и быть оно должно.
Нас отвлекал высокий скрип весла.
Река ладью вдоль берега несла.
5671
Река ладью вдоль берега несла.
А перед нами опускалась мгла.
И мы друг в друге утопляли взоры,
Не замечая, что минуем горы.
Пейзаж тонул в кромешной ночи мгле.
А ветер выл, как муха на стекле.
И мы тогда с ней были тет-а-тет.
И, утомившись, спал уже сосед.
В вопросе этом оказался я
Сильней его. Тут молодость моя
Сыграла роль, с которой сообразно
Я поступал тогда многообразно.
Вот так на полудремлющем пейзаже
Уж десять вёрст проплыл я с нею даже.
5672
Уж десять вёрст проплыл я с нею даже
Без вёсел по течению реки.
И пусть тут кто-то мне сумяше скажет,
Что можно ль так, при помощи руки.
А я скажу: «В томлении высоком
Он засочился ожиданья соком.
И вот не в силах далее терпеть,
Мне захотелось радостно запеть.
Но подошёл мгновению конец
И, вздрогнул он, взорвавшись, наконец.
Пейзаж иной тут предо мной раскрылся.
И благодарно мне закат искрился.
Волна рождала тихий плеск весла.
Река нас мимо берега несла.
5673
Река нас мимо берега несла.
Волна рождала тихий плеск весла.
А ночь была от ярких звёзд светла.
И я подумал: «Нет страшнее зла,
Чем ханжество». И светлый, как мечта,
Он поспешил войти в её уста.
И здесь необходимо было мне
Поверить в то, что это не во сне.
Ладошками его прижав небрежно,
Распорядившись им как можно нежно,
Предупредив событие глотком,
Она его смочила языком.
И уж тогда, когда совсем он скрылся,
Передо мной другой пейзаж раскрылся.
5674
Передо мной другой пейзаж раскрылся.
И заблестел овал её лица.
А небосвод от звёзд засеребрился.
Она же насладилась до конца.
И в этот миг томительный и дивный,
И до бесстыдства дерзкий и наивный,
Всем напряженьем радости дыша,
Тут покорилась мне её душа.
И губ нервических и в меру влажных,
Страстей желая явных, не бумажных,
Я постигал тепло того, что ждёшь,
Когда к разгадке вечности идёшь.
И думал я: «А радость мне нужна
Совсем иная». Мир и тишина.
5675
«Совсем иная». Мир и тишина.
Ах, мне ли эта истина нужна!
И лишь Луна скользила вдоль небес.
И серебрился первозданный лес.
И всё застыло, замерло, исчезло.
Нет больше неба, нету и земли.
Всё растворилось в брезжащей дали,
И засверкала дышащая бездна.
А он себя прочитывал с листа
И уходил в нежнейшие уста,
Вонзаясь в них с желанием и страстно.
И было всё тут чудно и прекрасно.
Душа его, когда совсем он скрылся,
Была такой, что мир засеребрился.
5676
Была такой, что мир засеребрился,
Его душа, когда совсем он скрылся.
И только мрак и блики на кустах.
И тихий трепет влаги на устах.
Был месяц май. Был громовержец май.
Тут ты как хочешь, так и понимай.
Пейзаж уснул. Но мчались облака.
И вот тогда и дрогнула рука.
«Какая ночь!  -  подумал я.  -  Всё прочь!»
Плыла над нами сказочная ночь.
Простор дымился, сдерживая муку.
А я склонил ей на голову руку.
И тут довольна мной была она.
А в небесах огромная Луна.
5677
А в небесах огромная Луна.
И улыбнулась тут уж мне она.
И я ей нежно волосы трепал
Пред тем как он замедленно упал.
И плеск волны играл под днищем лодки.
И разносил он радостные нотки.
И под ногами что-то на полу
Нащупал я. Какую-то ветлу.
И ею отгонял я комаров.
И утренних лучей возник покров,
Преобразив и реку, и простор,
И убегая в тень далёких гор.
Луна тонула, уходя в рассвет,
Роняя волн неповторимый свет.
5678
Роняя волн неповторимый свет,
Луна тонула, уходя в рассвет.
Вставая, утро тщилось согревать
Плывущей лодки хладную кровать.
И был я жаждой утренней влеком.
И тут её укрыл я пиджаком.
И долго я в лицо её смотрел,
И первый луч уста её согрел.
Вот я провёл слабеющей рукой
По тем местам, что обрели покой.
И задышали в дремлющей груди
Слова любви: «Побудь! Не уходи!»
Из глаз её лучился мирный свет.
И воспылал ликующий рассвет.
5679
И воспылал ликующий рассвет.
А я искал на свой вопрос ответ.
«Так что же мне сидеть вот в этой лодке
И всё давать любить себя кокотке?
Пусть и прекрасной, страстной и бесплатной».
И я в тоске очнулся неоплатной.
Скользящий луч, рождая новый день,
Принёс рассвет. И растворилась тень.
И, вспоминая трепет юных щёк,
Я услыхал уключины щелчок.
В просторах мирных замер месяц май.
Как хочешь, так ты тут и понимай.
Нет больше той, что мною занималась.
Исчезла всё. Лишь солнце поднималось.
5680
Исчезла всё. Лишь солнце поднималось.
И думал я: «Так что же мне осталось?
Ну, небо. Ну, почти достать рукой.
О, глупый я! Безумец я какой!
Уж там бушуют звёзд далёких бездны.
И шум галактик плещет многозвездный.
Да и не он ли дарит нам экстаз,
И тем над миром возвышает нас.
И кажутся тут в возжеланье жарком
Любви и неги ласковым подарком
Далёкие и близкие огни
Огромной этой радости. Они
Нам и несут пылающий рассвет.
И в кронах яблонь серебрится свет.
5681
И в кронах яблонь серебрится свет.
Ну, а заря наметила рассвет.
Касаясь юных щёк и тёплых уст,
Тот первый луч проходит через куст.
И нежность спит на утренних цветах
В листах деревьев и в иных местах.
Рождая тем желания весны,
Тут шелестели звуки тишины.
Не он ли миг, что и приносит нам
Восторг земной подвластный временам!
Вот так взирает верная подруга
На друга, не тая себя от друга.
А небо ввысь над нами поднималось.
Плескались волны. Утро занималось.
5682
Плескались волны. Утро занималось.
Заря, позволив дальним звёздам малость
Потрепетать, свою являла стать.
И мне хотелось верить и мечтать.
Я огляделся. Медленно летело
Куда-то ввысь земли ночное тело.
Но где же мы? Где дева? Где сосед?
Всё, что случилось, поглотил рассвет.
И нет уж ночи с нею проведённой,
С подругой мукой трепета рождённой.
И на пологом диком берегу
Лежу я на разбросанном стогу.
И я ладонь намокшую разжал.
Ходили люди. Кто-то пробежал.
5683
Ходили люди. Кто-то пробежал.
А я ладонь намокшую разжал.
Зачем мне это в грёзы путешествие,
Невольных дум безумное нашествие.
И я подумал: «Дома б ты сидел
И в потолок бы вдумчиво глядел.
Не совершал бы ты земное странствие
В далёкую восторженность пространств». И я
Тут встрепенулся, посмотрел окрест.
И совершил пред божьим ликом крест.
И что я вижу? Сплю я на печи.
И предо мною тусклый свет свечи.
А за окном бегущий арапчонок.
И он несёт с наливкою бочонок.
5684
И он несёт с наливкою бочонок,
По берегу бегущий арапчонок.
Потом он как-то резко задрожал
И, оглядевшись, дальше побежал.
В бреду ли я? Иль мне всё это снится?
И я решил хоть в чём-то усомниться.
Ведь я совсем всю эту ночь не спал.
И вот в такое виденье попал.
И я беру серьёзно и небрежно
Его рукой, и им касаюсь брюк.
И говорю взволнованно и нежно:
«Министр двора и бакалавр наук».
И кто-то чёрный дальше побежал.
Другой растрёпанный у тихих вод лежал.
5685
Другой растрёпанный у тихих вод лежал.
И тоже тёмнокожий арапчонок.
В руках он что-то острое держал.
И был курчав. И профилем был тонок.
«О, Александр Сергеич,  -  молвил я.  -
У ваших ног безвременья струя».
Тут вспенились разбуженные волны.
А я сидел, и вдохновенья полный
Внимал речам недремлющей груди:
«Приди! О, друг желанный! Друг, приди!
Мой верный друг! О, милый мой супруг!»
И вздрогнул я. Да и проснулся вдруг.
Смотрю  -  лежит всё тот же арапчонок.
А рядом с ним пустой стоит бочонок.
5686
А рядом с ним пустой стоит бочонок.
И в стороне ещё пяток ребят.
И каждый забинтован в плоть пелёнок.
И звон уздечек в сбруе жеребят.
Редчайший перл ушедших поколений
Плывёт средь волн невиданных явлений.
Всего потомства чистый изумруд,
Чьи откровенья в сердце не умрут.
И как пастух за тучными стадами
Идёт в луга и у журчащих вод
Пасёт коров, так в нас любовь живёт
К тому, кто сердцем постоянно с нами.
И, возбуждаясь пением наяд,
Вбежали люди в яблоневый сад.
5686
Вбежали люди в яблоневый сад
И пробудились пением наяд.
Небесных див, что разрывали цепи,
Рождая мир ночных великолепий.
Вещая главы сказочных былин,
Там с ними был и грозный властелин.
И выйти в путь вот-вот уже готовы
Богатыри. Стучат о земь подковы.
И свет-краса сидит возле окна.
Ещё Кощей там. С ним и Сатана.
Колокола звонят. Кричат: «Тревога!»
Всем предстоит далёкая дорога.
«Свобода!  -  всюду слышится,  -  Свобода!»
И мы стоим с тобою возле входа.
5687
И мы стоим с тобою возле входа.
И всюду клики слышатся: «Свобода!».
И мудрый финн, и дак, и ныне дикий
Карел, да и туземец многоликий,
Проворный и весёлый армянин,
А с ним узбек угрюмый без причин,
Чеченец кем-то ввергнутый в войну,
Забывший про покой и тишину,
Мздоимцам алчным отданный в потребу,
Поверивший себе, судьбе и небу,
С печальным видом приданым лицу,
И не простивший другу и отцу.
Все что-то ждали. С неба падал град.
И каждый был чему-то в тайне рад.
5688
И каждый был чему-то в тайне рад.
И поспевал там южный виноград.
И всякий грешник не избег позора.
И настигала месть плута и вора.
И не была бездумной молодёжь.
И воронья не слышен был галдёж.
О, мать-Отчизна! Праведница Русь!
А я никак в тебе не разберусь.
Уж без креста ты нынче, без креста.
И лгут твоих оракулов уста.
А ведь была ты духом благородна,
Да и в мечтах, и в помыслах свободна.
И в песнях ты неслась до небосвода.
И вот пришла нежданная свобода.
5689
И вот пришла нежданная свобода.
И в песнях ты неслась до небосвода.
О, будь же прежней, праведница Русь!
И ничего я больше не боюсь.
Лишь честью я боюсь не дорожить.
И, не сочувствуя соседу, сытно жить.
Да, я боюсь не пригласить соседа
К обеду, если голодно ему.
Боюсь себя, лжеца и сытноеда.
И не хочу, чтоб рожь была в дыму.
Боюсь зимы в кровавых пятнах снега.
Боюсь в себе я гунна, печенега.
Боюсь, что прожил жизнь свою впустую.
Боюсь, что мало злу я протестую.
5690
Боюсь, что мало злу я протестую.
А в небе вижу тучку золотую.
И с ней, я думал, цель у нас одна.
И радость нам иная не нужна.
Если сосед твой прожил день без хлеба,
И крыша прохудилась у него,
Нам не корить его за это трэба,
А пригласить к обеду для того,
Чтоб накормить его краюхой хлеба,
И добрым словом подбодрить не в зло.
Нам вместе с ним в беде держаться трэба,
Тогда нам будет сытно, и тепло.
И мы увидим тучку золотую,
И рощи тень, и даль небес святую.
5691
И рощи тень, и даль небес святую,
И ближний лес я вижу из окна.
И заедаю яйцами вкрутую
Я кубок шумнопенного вина.
А ручкой-ножкой мой сосед колышет,
Совсем ослаб, и еле-еле дышит.
Но мы судачим и глядим в окно,
И пьём опять же терпкое вино.
Сидим и пьём, и заедаем чаем.
И свой позор уже не замечаем.
А он к тебе тайком через забор,
Как вор, крадётся в твой богатый двор.
О, как постичь нам истину простую
И рощи тень и тучку золотую!
5692
И рощи тень, и тучку золотую,
И эту жизнь совсем уж непростую,
Постичь как нам!.. Опять пришла беда.
И вспоминаем мы уже тогда
И вечер тихий, и луга в дыму,
И час свиданья с милой в летней роще,
И божий дар любви. А по сему
Он и снисходит к нам. Скажу тут проще.
Мы никого не поим и не кормим,
И никому ничто не отдаём.
Повсюду длань Его, и дух в Нём горний,
И вся за всё ответственность на Нём.
А наши хаты, где и грязь, и мат,
Божественный не тронул аромат.
5693
Божественный не тронул аромат
Руины хат, где грязь и вонь, и мат.
Где всё уже погибло априоре.
И боль в душе, в мечте и на просторе.
И разве мы с тобою виноваты,
Что догорели и сады, и хаты?
И вот пришёл неумолимый час.
И всё исчезло прежнее сейчас.
И нет уже и доброго соседа,
Что заболел, ослаб и не обедал.
Пуста мошна. И опустело поле.
Всё мы сгубили в лжи и в алкоголе.
Покинутый, отвергнутый вчистую,
Уж с грустью я взираю в даль пустую.
5694
Уж с грустью я взираю в даль пустую.
Нет на столе ни хлеба, ни вина.
И, странно, но уж я не протестую.
Всему виной проклятая война.
Война за чьим-то прячется забором.
Она гуляет в роще и за бором.
И в Кремль вошла. Вошла и в Эрмитаж.
И на седьмой она зашла этаж.
Вот странница воистину какая!
И джином дым клубами выпуская,
Себя своим поступком ублажит.
Да и беды никто не избежит.
Вошёл в одну я из сожжённых хат,
И из неё не доносился мат.
5695
И из неё не доносился мат.
И тут мне и вручили автомат.
«Верши,  -  мне приказали,  -  беспредел.
И будем мы с тобою и у дел».
Не ждите нас до страшного суда.
Пришла беда. Она пришла сюда.
Ни хлеба нет, ни света, ни воды.
Идёт беда. Уж хватит всем беды.
Судьбу, конечно, можно изменить.
А вот беду придётся извинить.
«Ах, без стыда я! Я смотрю плэйбой.
И обласкать меня не прочь любой».
Я просочусь и в дверь. И влезу в нишу.
И я тебя, мой друг, уже не слышу.
5696
И я тебя, мой друг, уже не слышу.
Идёт беда сквозь дверь и входит в нишу.
И год такой, да уж и век такой.
Не уплывёшь ты от неё рекой.
А мы с тобой ни в чём не виноваты.
Мы поджигали собственные хаты.
А почему? Не ведали стыда?
Да нет, пришла проклятая беда.
И сожжены и гумны, и плотина,
Осквернены и Рембрандта картина,
И Ломоносов, Пушкин и Рабле.
И Пётр Великий встал на корабле.
И вот вокруг пылают камыши.
Беда проникла в таинства души.
5697
Беда проникла в таинства души.
И вот уже пылают камыши.
И кто укроет нас и в хлад, и в жар?
По всей земле спланирован пожар.
Спланирован он подлою рукой.
А мы плывём безвременья рекой.
И там, и там погублены стада.
И кончились и пища, и вода.
И не съедобны ни компот, ни чай.
А хочешь, сразу пулю получай.
Судьба клюку готовит красоте.
И нету места правде и мечте.
Бежали кони, выгорев из дышел.
И я тогда из помещенья вышел.
5698
И я тогда из помещенья вышел.
Бежали кони, выгорев из дышел.
Распорядилась, видно, так судьба.
Повсюду жесточайшая борьба.
Идёт борьба за то, что мёда слаще,
Дороже жизни, матери, отца,
За то, о чём мы вспоминаешь чаще,
Чем видим взгляд правдивого лица.
О чём же речь? Да равенство и братство
Прельщают нас. И нас зовёт богатство.
Нас привлекают вилки у соседа
Из серебра и мраморное бра.
И я тоску безмерную изведал,
Увидев их воочию вчера.