Веноциания. Том 18

История одного человечества.





























































ВЕНОЦИАНИЯ


том восемнадцатый
















2016 г.






Собрание сочинений
в 99 томах. Том 60-ый.


































7915
Да и коровы реют над волнами.
Бегу я дальше, а они за нами.
И вот она сняла с себя панаму.
А я грущу и вспоминаю маму.
Она же говорит: «Да он дитя!»
И, взяв за это, думает: «Хотя...
Быть может, буду я тебе женою.
Но если ты согласен быть со мною,
То, знай, что не вернётся мой Иван.
А, значит, и не занят наш диван.
Так что Иван совсем не будет против.
И, я сказала б, даже и напротив».
И небеса летели перед нами
Дремучими тяжёлыми стенами.
7916
Дремучими тяжёлыми стенами
Уж небеса летели перед нами.
А мы вдвоём. И всех я вспоминаю.
И многих добрым словом поминаю.
И где уж те, а те уже далече.
Теперь порою и от рака лечат.
Теперь пошли всё новые проблемы.
Тогда же были звёздными эмблемы.
Детей вот, правда, менее рожают.
Но капитал всерьёз преумножают.
Стал быт иной. Он будто прокажённый.
Но не каженный он. И не кажённый.
Мы облетаем реки и стога,
Обременяя этим берега.
7917
Обременяя этим берега,
Мы облетаем реки и стога.
Баяны там на скрипках заиграли.
Стога тогда крестьяне разбирали.
Была весна. Я был под Будапештом.
Не помню, правда, в Будде ли, под Пештом.
Мосты, мосты. Всё реет над мостами.
Кусты, кусты. И всюду под кустами
Мадьярки в расцвечённых сарафанах.
В сирени, да и в розах, и в тюльпанах.
Или в других цветах. Уж я не помню.
Но те глаза я как сегодня помню.
И тучи, отражая ярко воды,
Уж в небесах водили хороводы.
7918
Уж в небесах водили хороводы
Там тучи, упадая с неба в воды.
И были там грудастые мадьярки.
Одежды в них не слишком были ярки.
Всё больше беловато-голубые.
А в сущности различные, любые.
В восторге, что до этого дожили,
Они солдат по берегу кружили.
И вот теперь под теми же кустами
Они гордились нежными местами.
Взрастало раньше дерево такое.
Не знать бы мне от этих фиг покоя.
Такая нас настигла полоса,
Моим глазам являя чудеса.
7919
Моим глазам являя чудеса,
Такая нас настигла полоса.
Всё тот же Пешт. Да и всё та же Будда.
И вдруг стрельба. И не поймёшь откуда.
С какого этажа или подвала.
А солнце землю ярко заливало.
Был город весь очищен от фашистов.
Везде спокойно. Небо было чисто.
Но там, на чердаке, или в подвале,
Последние часы уж доживали
Для всех нас ненавистные фашисты.
А в основном все пляжи были чисты.
И воздух был в дыхании свободы.
И небеса отображали воды.
7920
И небеса отображали воды
С волнением на сердце от свободы.
И я был жив. И утро наступало.
И женщина ребёнка искупала.
И вдруг упала, кажется, от пули,
Одной из тех, что по волне скользнули,
И оттого, что детское начало
В её руках уже не закричало.
И так вот с перебитой пулей шейкой
Склонилось над общественной скамейкой,
Где и лежало на бумажке мыло,
Что эту крошку только что помыло.
И возглас: «Ах!» Пронзил он небеса.
И улетел за ближние леса.
7921
И улетел за ближние леса
Тот возглас, что разрезал небеса.
Мать подняла молчащего младенца,
Зажав рукой отверстие. А немца
Нашли и тут же сразу расстреляли.
В него солдаты целый час стреляли.
А мать с младенцем долго всё ходила
По берегу. И всё не находила
Врача ему, чтоб шею вдоль головки
Пришить. Такой он вдумчивый и ловкий.
Тот мальчик был. И, залезая в лодку,
Она с ладоней воду лила в глотку
Ему сквозь створки обнажённых вен.
Кто мог бы ждать подобных перемен!
7922
Кто мог бы ждать подобных перемен!
Она вливала воду в створки вен.
И веки всё ему приподнимала.
И понимала: влаги было мало.
И продолжала воду подливать.
И продолжала веки открывать.
То левое, то правое, то сразу
Два вместе. А потом уж, как-то сразу,
Прижав дитя к себе, в струю спустилась,
И даже с ярким солнцем не простилась.
Её потом вдоль берега искали.
Но там её тогда не отыскали.
Во сне я видел створки детских вен.
Казалось мне, тут тысячи геенн.
7923
Казалось мне, тут тысячи геенн.
А ночью мне приснились створки вен.
Да и она ко мне не раз являлась
Во сне, и даже нежно ухмылялась.
И как бы убивал её я пулей,
Когда стоял в секретном карауле.
Ну, а она ту пулю вынимала
И вместе с сердцем в воздух поднимала.
И все смеялись и кричали: «Вольно!»
И было мне мучительно и больно.
Далось же нам так долго притворяться,
Что не могу я горю покоряться.
Когда бежала кровь из детских вен,
Казалось мне, тут тысячи геенн.
7924
Казалось мне, тут тысячи геенн,
Когда бежала кровь из детских вен.
Нет, не тогда, в преддверии победы,
А в те вот годы, где отцы и деды
Ещё для нас оружие ковали.
А мы на трёхлинейках воевали.
Тогда мы воевали в той поре
При батюшке ещё живом царе,
Который так Россиюшку измучил,
Что ею же и был потом замучен.
Хоть говорят, был добрый семьянин
И верующий в Бога крестьянин.
И тут уж все аргументы причиной
Разверзлись, словно вспененной пучиной.
7925
Разверзлись, словно вспененной пучиной,
Тут аргументы радостной причиной.
Не выдержав, окрысился народ.
И появился этот поворот
В сознании учёных и писателей,
И лет тех приснопамятных касателей.
И вот прошёл слушок, что царь в Германии.
Или, возможно, где-то в дальней Дании.
И нас зовёт он вновь под знамена.
А далее? А далее война.
И вот пришлось нам с ними воевать,
И в этой буче жить и выживать.
Аргументы причиной сдаться в плен
Уж были лицезреньем перемен.
7926
Уж были лицезреньем перемен
Аргументы причиной сдаться в плен.
Но воевать на этой стороне,
Какой, не важно, не хотелось мне.
Две пули в лоб или четыре в зад.
И я решил: пойду-ка я назад.
И всю уж раскумпанию вот эту,
В нечистую лахмотию одету,
Пробуду там, едрёна ваша мать,
И пули в зад не буду принимать.
Вперёд опять же тоже брать не буду.
Я лучше там, на пасеке побуду.
Казались мне они в заду с мужчиной
Совсем невразумительной причиной.
7927
Совсем невразумительной причиной
Казались мне они в заду с мужчиной.
Как и равно не быть мне также бабой
На передок податливой и слабой.
А мне сподручней быть самим собой,
Чем ввязываться в этот страшный бой
За эту ль, не за эту ль сторону,
Ведя её, проклятую войну.
Я лучше тут в куточку посижу,
И вот отсюда в небо погляжу.
Как сторона та эту потесняет.
А, потеснивши, тактику меняет
Существованья. Тут я задом, задом.
Но почему лечу я всё ж за стадом?
7928
Но почему лечу я всё ж за стадом?
Подумал я и ретируюсь задом.
Гоморра, я подумал, и Садом.
И сел я в лужу всем своим задом.
Сижу на заде, будто я в засаде,
И слышу, кто-то мне гуторит сзади:
«Браток, ты с той ли, с ентой стороны?»
«Ах, всё одно! На кой они нужны!»
Пароль тут как бы получился наш.
И он мне вдруг ответил: «Отче наш!
Пусть сами там они и разберутся,
Из-за чего и с кем они дерутся».
«А не сидим ли мы с тобой в дерьме?»  -
Так я сказал с задумкой на уме.
7929
Так я сказал с задумкой на уме.
«А не сидим ли мы с тобой в дерьме?»
«Не хочется попасть голодным в плен,  -
Он отвечал.  -  И я ведь сам из ен-
Той или ентой, уж откель взвода,
Сторон».  -  «Ты говоришь, бежим туда?»
«Бежим. А я всё это подтвердю.
Вот только я винтовку разрядю.
Уж не терять нам ентого момента.
Та сторона не лучшая, чем ента.
И мы, браток, с тобою поживём,
И всех ещё мы их переживём».
И мы решили: задом, задом, задом,
И сзади быть, и в то же время рядом.
7930
И сзади быть, и в то же время рядом,
Решили мы тогда. И стали задом
От ентих и от ентых отступать.
А ентые вдруг стали наступать.
И разбивать редуты в щепки тех,
Как бы взведя в регалию успех.
И ентих, что сразились с силой страха,
Артиллерист какой-то разбабахал.
И вспенились мы, будто на ножах,
На матерных отборных падежах.
Идя гурьбой бесчисленной на ентых,
И те, и те ушли в экспериментых.
А тот сказал: «Кому нужны оне
На вспененном гарцующем коне».
7931
На вспененном гарцующем коне
Тот был при них, кому нужны оне.
И шли гурьбой оравы на оравы.
И проверялись храбрость в них и нравы.
Мы стали ентих ентими рубить,
Чтоб ентих всех и энтих перебить.
Перерубив сперва и тех, и ентих,
Закончилась борьба в экспериментих.
Потом и появился самолёт,
Что произвёл над ентими полёт.
Пилоту пела воздуха струя:
«Не там ли родословная твоя?»
И слушался пилота самолёт.
И он возглавил этот перелёт.
7932
И он возглавил этот перелёт.
И стал бомбить пехоту самолёт.
Нет, нет, не ентых, а буквально всех,
Чтоб не развился вражеский успех.
И тут он ентих с ентими смешал
И, убивая, душу утешал,
Что в ентой вот военной ситуации
Придёт конец всеобщей мастурбации
И с той и с ентой ихней стороны.
Ах, только б, только б не было войны!
И стал я в небо чистое метать
Снаряды и из библии читать.
И горд я был делами боевыми
Земных существ, и вдохновлённый ими.
7933
Земных существ, и вдохновлённый ими,
Вот этими делами боевыми.
А семикрылый в небе самолёт
Нас увозил в проверочный полёт.
Где в тем приказе белому по-чёрному
Написано, чтоб воинству дозорному
Впредь не вступать в наземные бои,
Как те и енти как бы и свои.
А те, что не из тех и не из энтих,
Как раз и полегли в экспериментих,
Чуть-чуть левей и где-то даже сзади,
Изготовляя свой редут в засаде.
И всё свершилось. Завершился лёт.
И засмеялся в небе самолёт.
7934
И засмеялся в небе самолёт.
И завершился этот перелёт,
Вот в эту же последнюю моменту
Добавив бомб в струю к эксперименту,
Тем и решая главный заковык,
Покуда враг к такому не привык.
Ну, те и енти тут, конечно, рады.
А мы всё видим с другом из ограды.
И разлеглись мы тут же на лужку.
И жму я руку радостно дружку.
Как правой прочно штык мы с ним сжимали
И на курок уже не нажимали,
Чтоб и следить за ентими и ими
С намереньями явно не моими.
7935
С намереньями явно не моими
Так мы следили с тем дружком за ими.
Потом мы шли окольными задами,
И направлялись стройными рядами
Туда, на новый пастбища редут.
А там голов под пули не кладут
За тех и ентих, и опять за ентих,
Что полегли средь тех экспериментих.
И вот теперь подвойными рядами,
А кое-где и общими взводами,
Пошли они, и лягут за царя,
Или убийств его благодаря.
А самолёт летел, всех извиняя.
И мы за ним, причины не меняя.
7936
И мы за ним, причины не меняя.
И видел я как, тучи обгоняя,
Зайдя за их с обратной стороны,
Тот самолёт был символом войны.
На тех и ентих поглядев немного,
Определив, куда идёт дорога,
Он улетел. А мы своим путём
С товарищем по партии идём.
Война прошла и растворилась с шумом.
И друг мой стал мне через месяц кумом.
Пришлось нам пушки в лужи распихать.
И землю с другом стали мы пахать.
Гляжу  -  другие, курса не меняя,
Меня преследуют, вот-вот уж догоняя.
7937
Меня преследуют, вот-вот уж догоняя,
Смотрю, другие, курса не меняя.
«Откель, братки, аткедова и как?»  -
Пытает их мой друг и мой свояк.
«Оттэдова»,  -  все дружно отвечают.
«А как вы там?»  -  «А там войну кончают».
Мы энтих всех поклоном привечаем,
И на поклоны тоже отвечаем.
И обнялись мы напоследок тут.
И думал я, нас мирный кличет труд
Без суматохов, пушек и стволов,
И без разбитых наголо голов.
Гляжу, другие, курса не меняя,
Меня преследуют, вот-вот уж догоняя.
7938
Меня преследуют, вот-вот уж догоняя,
Другие, тоже курса не меняя.
И стали мы возделывать колхоз,
Чтоб разрешить провизии вопрос.
Собрали всё, что было из питания,
И провели программу воспитания.
Две корки, огурец и два рубля
Мы отложили на общину. Для
Возможного в природе недорода
И мелкого стручка для огорода,
Или какой ещё тебе беды,
Потравы, да и прочей лебеды.
И мысленно взлетая в небеса,
Коровы раздували паруса.
7939
Коровы раздували паруса,
И улетели стаей в небеса,
Чтоб получить по ихней же программе
Всё то, что было в каждом килограмме
Поставленного в срочный общепит.
А молоко и в вымени кипит.
Мы возведём свои стада до неба,
Вскормив скотов засохшей коркой хлеба.
И пусть они там с поводом поют,
И пусть они нам с маслом сыр дают.
И молоко, и прочие продукты,
Вино, чеснок и овощи, и фрукты.
И нас за нужды эти извиняя,
Летят коровы, в воздух кал роняя.
7940
Летят коровы, в воздух кал роняя,
И нас за нужды эти извиняя.
Да и за то, что в тучные поля,
Продуктом неба сердце веселя,
Они притом должны и испражняться,
И чтоб в здоровом теле сохраняться,
Уж если мы не вовремя бачок
Подставим, не услышав там толчок,
В момент небесной калы испусканья.
А где-то в цель направлены исканья.
А молоко и прочие сыры
Ловить удобно, стоя у горы.
Кефир, кумыс, творог и колбаса
Им орошают ближние леса.
7941
Им орошают ближние леса
Кумыс, творог, кефир и колбаса.
И падают потом в сковороду,
И составляют главную еду.
Не выстрелил бы враг из-за угла
В коммунию за все её дела.
Не выбил бы колхозы из седла
Из каждого не нашего ствола.
Не перерезал жилы б телефону,
Не затупил бы иглы патефону,
Где и дают команду для коров,
Принять колхоз под крытый общий кров.
А там, внизу, вдали, у переправы,
Раздался возглас: «О, Чубайс лукавый!
7942
Раздался возглас: «О, Чубайс лукавый!»
И вдалеке, у самой переправы,
Я слышу речь: «Из Англиев привёз
Я экономик правильный вопрос.
Хочу я тут возглавить начинания
На лаврах этой жизни почивания.
Да и закрыть неправильный отдел,
Чтоб не вернулся старый беспредел.
И уж замест колбасного обилия
Из вашего небесного бессилия
Вам предложить сознательных коров,
Чтоб и не звать на помощь докторов».
Плюются все: «Поганый бизнесмен!
Уж заведёшь ты в бездну перемен».
7943
«Уж заведёшь ты  в бездну перемен,  -
Кричат повсюду.  -  Вшивый бизнесмен.
С тобой итить твоей, дурак, дорогой,
Так и остаться сволочью безрогой
В одном хлеву на этой же земле,
Не видя оправдания во мгле.
И каждый день доить свою корову
И к первому, и к щам, и ко второму,
Не потребляя вкусной колбасы,
Да и глядеть задумчиво в часы.
Мы без твоих придуманных решеньев
Добьёмся самых нужных соглашеньев».
Кричат мужчины: «Коммунисты правы!»
Ну и дела! Ну, времена! Ну, нравы!
7945
Ну и дела! Ну, времена! Ну, нравы!
А с кумом мы стоим у переправы.
Чубайсу эту там мы придушили,
И в честь её шумпанскую глушили.
И разошлись спокойно по домам.
И печи жгли. И запах по дымам
Ночь разнесла. Пеклася колбаса.
И продолжались эти чудеса.
Мой кум в решеньях очень много ищет.
Ну, а погода всё ревёт и свищет.
Уж все бумаги, знамо, перерыл,
А тайны он об этом не открыл.
Мы слышим голос: «Нету перемен!
Назад, подруги! В сумрак хладных стен».
7946
«Назад, подруги! В сумрак хладных стен.
Не получилось. Нету перемен.
В решении не спереду печать.
Придётся снова планы намечать.
На ентот раз начнём сперва с влияния
В привесе кур на область состояния
Колхозов в боле крупный подраздел,
Что нас ещё до нитки не раздел».
А гуси, оказалось, не бастуют,
А просто им дают еду пустую.
И потому они кричат га-га,
Идя к коровам прямо на рога.
«Зачем нам в небе так морочить плечи?
Коровы мы или свиное вече?»
7947
«Коровы мы или свиное вече?
А у свиней совсем другие плечи».
«Мы не взлетим. Сегодня нет луны.
Но мы лететь туда обречены».
«Войны не будет. Но борьба за мир,  -
Сказал в испуге Венька бригадир,  -
Такою будет, что и всем достанется,
И камня возле камня не останется.
Вчера ещё я видел на рассвете,
Как два козла летели на ракете.
Пускай летят, пускай себе летят,
И задницами козьими вертят.
Так что, подруги, прикрывайте зад!
Остановитесь! Уж назад, назад!
7948
Остановитесь! Уж назад, назад!
Прикройте лица. Берегите зад.
Проверьте бирки. Всё ль у нас на месте.
Нас сколько? Триста? Десять? Сорок? Двести?
Нас миллионы! А вот бык один.
Он наш хозяин. Наш он господин.
Ключ у него от всей литературы.
Мы без него законченные дуры».
Петух сказал: «Ой, я яйцо снесу!
И не давайте свиньям колбасу!»
И снёс. Найти уж третий день не могут.
Искать ему пусть лошади помогут.
Коровы мы или свиное вече?
Там бык. Он нас от глупости излечит.
7950
Там бык. Он нас от глупости излечит.
Коровы мы или свиное вече?
В отличие от тех же докторов,
Бык сам умеет радовать коров.
Оберегай своё коровье вымя,
Как бережёшь зеницу ока, имя,
И сохраняй ты драгоценный груз,
Да и вступай в железный профсоюз.
И аппетиту воли не давай.
А о полёте всё ж не забывай.
Не жди привета, и не жди ответа,
Да и пасись, когда наступит лето.
Спускайся вниз. А вот уже и сад.
Не забывайся. И храни свой зад.
7951
Не забывайся. И храни свой зад.
Устройся в цирк. А лучше в зоосад.
Повсюду жизнь. И будьте вы здоровы.
А зверя нет, чтоб радостней коровы».
Читают внятно вечное учение.
На солнце пятна. В небе излучение.
Лес догорел. Осталось лишь пожарище.
А сила духа в друге и в товарище.
А если верно, значит, это правильно.
А что не верно, то уж и неправильно.
Ученье свет. Познания внушительны.
Привет, привет. И путь не утешительный.
В переоценке важных перемен
Послушайте обрывки этих сцен.
7952
Послушайте обрывки этих сцен
В переоценке важных перемен.
В речёвках пролетающих коров
Был юмор без рецепта докторов.
И ты лечись без лишнего лекарства
И по врачам хождения мытарства.
А как роса по утру растворится,
Ты посмотри, какие всюду лица.
Чего там нет! А что ещё там будет.
Пробился свет. Так и пробьются люди.
И обретут покой. И не остынут.
И не согнут от напряженья спину.
Для усиленья силы перемен
Я к ним порою попадался в плен.
7953
Я к ним порою попадался в плен,
К тем ожиданьям новых перемен.
Как не бывает бесполезной тары,
Так не бывает и явлений старых.
Нужна лишь воля, чтоб свой нрав унять
Её значеньем, и себя понять.
И будет брутто. А иначе круто
Там встанет нетто, как пройдёт минута.
А где-то нетто донага раздето,
И нестерпимо, между прочим, это.
И не меняйте жизнь на тары-бары,
И у разбитой не сидите тары.
Ах, эти байки чудо перемен!
Я к ним порою попадался в плен.
7954
Я к ним порою попадался в плен,
К тем вечным байкам чуда перемен.
Но, в суть вникая происков новаторов,
Я вспоминаю смелых авиаторов,
Что разбомбили и своих, и этих,
Наделав в небе дырок и отметин
Лишь для того, чтоб выполнить приказ,
Да и попасть в оценочный указ.
Вернёмся лучше к прежней мы позиции,
Не изменяя общей экспозиции.
И настоим упрямо на своём,
Добившись тем консенсуса вдвоём.
Мы предпочтём не вечности покровы,
А пылкость страстных опусов коровы.
7955
А пылкость страстных опусов коровы
Пусть и волнует разум наш здоровый.
Не только небом счастлив человек.
Корова, это всё же не на век.
Была бы жизнь размеренно здорова,
И будет и во здравии корова.
И можно нам добраться до высот
Вполне земных и радостных красот.
И примириться можно с измененьем,
Не погнушавшись неподкупным мненьем.
У мнений есть обратная медаль.
Они ведут в неведомую даль.
Такая даль порой тяжёлый плен,
Вещавший о движенье перемен.
7956
Вещавший о движенье перемен,
Такой субстрат  -  неизлечимый плен.
И жить-то и не жить порою лень
Вот в этот к вам сошедший серый день.
И не познать нам собственной судьбы
Из-за такой вот ветреной борьбы.
Не принимайте истину за факт.
А по мосту шагать опасно в такт.
Вам предлагают с предоплатой, да?
И в ваши-то невинные года!
А это, значит, более всего
Вам пригубить придётся и его.
И всё ж мечта летающей коровы
Меня звала обратно в шум дубровы.
7957
Меня звала обратно в шум дубровы
Мечта с утра летающей коровы,
Которую я вздорно сочинил.
Но не вернёшь истраченных чернил.
Они впитались тут же в плоть бумаги
Свидетелями прожитой отваги
В желании упрямство победить.
А за талантом долго ли ходить.
И мне придётся это подтвердить.
Сейчас решусь я заново родить.
Когда за целью не стоят причины,
То нету и резона для кручины.
И это вот в такие-то года!
А я подумал: «Стоит ли сюда?»
7958
А я подумал: «Стоит ли сюда?»
«Ну, а куда?»  -  подумал я тогда.
И сунулся туда я и сюда.
И вот такая тут белиберда.
Во всём своём желании прямом
Я наслаждался собственным умом.
Сказал бы я, в прямом, да и в упрямом.
И к цели я иду всерьёз и прямо.
Окольных не ищу уж я путей.
Мне кажется, так лучше и простей.
И если я, подумал, что-то значу,
Зачем же я не потерявши плачу?
Не буду я, употребляя пойло,
Переносить сюда земное стойло.
7959
Переносить сюда земное стойло
Не буду я, употребляя пойло.
Когда и где, и сколько ты стоишь,
Ты жажду встречи в помыслах таишь.
И ты спешишь скорей идти туда,
Куда не ходят даже поезда.
И я был там. И весь я был в движении.
И растворился я в воображении.
Там неподкупны преданные глазки,
И бесконечны искренние ласки.
А ласки я как радость принимаю.
Под ними я восторги понимаю.
Собой не быть мы любим иногда,
Когда стремимся сблизиться в стада.
7960
Когда стремимся сблизиться в стада,
То и лететь умеем мы туда.
Так пусть едят зелёные покровы
Коровы. Это корм для них здоровый.
Пастух быку в обязанность вменил,
Чтоб бык коров к утру осеменил.
С заходом солнца сразу ввечеру
Тут я стою и про желанья вру.
В хлеву корова третий час рожает.
Так что ж она себе воображает!
Родить ребёнка, не принять менет.
Тут наслажденья и в помине нет.
Так иногда и проникает в стойло
Поэзия, забыв совсем про пойло.
7961
Поэзия, забыв совсем про пойло,
Так иногда и проникает в стойло.
Но там каноны уж давно не те,
Они, увы, в стерильной чистоте.
Опять же запах, но не блендомета.
Такая вот печальная примета.
Касанье губ, потом глубокий вдох.
Потом рывок. И чтоб я тут подох!
Нет ничего первичнее глотка
Коровьего парного молока.
Хозяин пальцем трогает сосок.
Потом рукой берётся за висок.
А губы  -  прелесть. И желаний взлёт.
Но я ли их заманивал в полёт.
7962
Но я ли их заманивал в полёт.
И мы летим. И я как самолёт.
Моторы стонут. Я б сказал, ревут.
Иные даже шерсть на этом рвут.
И шепчут страстно: «Очень хорошшшо-о-о!»
И слышится ответное: «Ишшшо-о-о!»
И я ещё к такому не привык.
И упираюсь в грудь её, как бык.
Я ей тогда, наверно, угодил.
А может, я и в чём-то навредил?
Симфония стремления крута.
Осуществилась давняя мечта.
О, вдохновенье! О, преображенье!
И я возглавил общее движенье.
7963
И я возглавил общее движенье,
Не чувствуя стыда и униженья.
Есть высота. И есть понятье низ.
Удобнее когда через карниз,
Свисанием и за уши удерживаясь,
Зауживаясь где-то и воздерживаясь.
Но я проснулся. Я в канаве сплю.
И бред я этот, собственно, терплю.
И пьём мы там обычно на троих
У тех коров задрипанных моих.
Корова шепчет: «Что? Живой, Иван?
Давай с тобой сыграем в кегельбан».
Разбился трёхмоторный самолёт.
И тут мы завершили перелёт.
7964
И тут мы завершили перелёт.
Разбился трёхмоторный самолёт.
Места мы там считали через ряд.
И перед нами профили горят.
И тут же две монашенки. Две Машки.
У левой грудь горой. У правой ляжки.
Свет пригасили. Долгий перелёт.
Континентальный всё же самолёт.
Спиртное, виски, всякие закуски.
От ряда к ряду переходы узки.
Я ем сосиски, выпил рюмку виски.
А взгляд монашки радостный и склизкий.
Я не пойму  -  любовь ли, уваженье.
И я готов на тайное сближенье.
7965
И я готов на тайное сближенье.
И я во власти страстного броженья
У левой оказался под рукой.
А в правой растревожил я покой.
Да и не знаю, мне с какой начать.
Пора уж эту музыку кончать.
Зубами, вижу, обе ухватились.
И мы с сиденья книзу покатились.
И этой, и другой попало в рот.
Потом опять. Потом наоборот.
Потом одна вторую поцарапала.
Его схватила и в себя захапала.
Таков транзит пути переполненья.
Летим мы дальше. Трепет от волненья.
7966
Летим мы дальше. Трепет от волненья.
Уж он таков. Транзит переполненья.
Они в запарке: «Отче наш еси».
О, Боже! Тут хоть сам себе соси!
Кончаю. Ничего не замечаю.
И на вопросы их не отвечаю.
Молчу, как будто я совсем один
Среди сидений бархатных гардин,
Средь ног и рук, и ртов, и средь стенаний.
Наука знает, и немало, знаний.
Лечу я дальше. Рейс уже к концу.
И результат приблизился к лицу.
Одна дрожит, к себе его склоняя,
И капли слёз на грудь мою роняя.
7967
И капли слёз на грудь мою роняя,
Уж та, вторую намертво склоняя,
Стремится пристаканиться опять,
Меня желая вырвать и распять.
Потом я их обратным поворотом
Друг к другу сдвинул вывернутым ротом.
Освободился. Слишком накипело.
И на зубах, и в челюстях скрипело.
Я посмотрел в подвойное лицо.
И думалось: «Оральное кольцо!»
Наверно, нет. А челюсть достаёт.
Ах, думаю, монашенка даёт!
Столкнул с колен, местами их меняя.
И не попал я в плен, её роняя.
7968
И не попал я плен, её роняя.
Да и ни в чём себе не изменяя.
Потом смотрю  -  одна из них поёт.
О, думаю, монашенка даёт!
Ну что ж, под музыку, давай под музыку.
И с детских лет люблю я эту музыку.
Салон дрожит. Вибрирует. Ритм бешеный.
Фонарь трясётся в потолке подвешенный.
Вот случай был. Запомнился доселе.
Уж это вам не в парке карусели.
Обратный путь был прост. Ещё две шкуры.
И обе, не поверите  -  Лауры!
И быстрые. Я не успел моргнуть,
Как и пришлось мне в вечность заглянуть.
7969
Как и пришлось мне в вечность заглянуть,
Обратный был намного проще путь.
И рейс прошёл значительно быстрее.
И я б сказал: да и куда острее.
В одной из Шур болезнь не залечили.
Два зуба ей как свёрла заточили.
У той не попадает зуб на зуб.
А мой расположился в створках губ.
Потом она вздыхала у окна.
А за окном томилась тишина.
Я глубоко и горестно дышал.
А вечер гору тучей утешал.
Расстались мы, в душе слезу роняя,
Почти ни в чём себе не изменяя.
7970
Почти ни в чём себе не изменяя,
Расстались мы, в душе слезу роняя.
Вы спросите: «Зачем она ему?»
Ему вся эта нежность ни к чему.
И я в себе тогда лишь проявляюсь,
Когда их представителем являюсь
В общественном единственном лице.
А так я отдыхаю на крыльце.
Как говорится, тут лицо в лицо.
Пришлите мне хотя бы письмецо,
Монашенки любившие меня!
Прошло с тех пор всего четыре дня,
Когда ко мне стремились девы льнуть.
А я других старался не спугнуть.
7971
А я других старался не спугнуть,
Когда ко мне стремились девы льнуть.
Я не один летел там в самолёте.
Нас было сто четырнадцать в полёте.
Как говорится, некуда упасть,
Чтобы раскрыть на чьё-то вымя пасть.
От перегрузки гибнут самолёты.
Но хороши совместные полёты.
Мне как-то, помню, кто-то рассказал,
Что штурман вдруг, войдя в салонный зал,
Проговорил: «Для поддержанья взлёта
Нужны три доброволки самолёта».
И кровь пошла в мотор по кровотокам.
Бараны шли на нас сплошным потоком.
7972
Бараны шли на нас сплошным потоком.
А кровь во всю текла по кровотокам.
Один мне как-то случай рассказал
Про привокзальный ресторанный зал.
Над нами были тучи грозовые.
Ну, а они овечки губовые.
Какой уж тут, ей говорю, полёт,
Когда солярку выпил самолёт.
И вот потом и эти присосались.
И мы весь путь волны крылом касались.
И так почти до самого Гудзона.
Люблю я песни Ёсика Кобзона.
Не оторвёшь ушей четвёртый час.
А что, как опрокинут вовсе нас?
7973
А что, как опрокинут вовсе нас?
Не оторвёшь ушей четвёртый час.
Почти как мы. Но всё наоборот.
И вот такой небесный поворот.
Мелодии используют отчасти.
Ах, я скажу вам, это просто счастье!
И все в полёте были без мужей.
У каждой это узости ужей
Сложиться может в пару юных губ.
И вам порыв её безумно люб.
И не по цвету, твёрдости и влаге,
А как и не напишешь на бумаге.
Ах, вы читайте лучше там по строкам.
Так думал я и стал служить порокам.
7974
Так думал я и стал служить порокам
Над описаньем, что пишу по строкам.
А вот уж и раздался громкий звон.
Летим. Под нами светится Гудзон.
Но не надолго. Раз-два три и сели.
И тут они по-новому запели.
И уж один из них навёл курок.
И наступил тут ограбленья срок.
Разочек стрелит, и опять взведёт.
Ну, а народ с брильянтами идёт
На новый стрел. Ну, чисто самострел.
А там уже второй салон созрел.
И, помню я, те мысли, как сейчас.
Уж наломаем дров, не ровен час.
7975
Уж наломаем дров, не ровен час.
Так думал я. И, помню как сейчас,
Обычная, сказал бы я, эротика,
Не в два, не в три, и не в четыре ротика.
Уж секс как секс. И булку с маслом в рот.
И вижу я, вокруг меня народ
Ведёт себя настолько безобразно,
Сказал бы я, минуте сообразно.
Не надо бы, казалось, и спешить.
Грешить? Но чтобы так уже грешить!
Комедий ради могут так пугнуть,
Что не успеешь слюнки заглотнуть.
Три гада. Нас тут целая бригада.
Сойдёмся, вот уж будет кавалькада!
7976
Сойдёмся, вот уж будет кавалькада!
Их три, но ведь совсем отборных гада.
Я опускаю полость головы.
Мне страшно. Уж не знаю как там вы?
Теперь настал рассказывать черёд,
Что было всё там сзади наперёд.
Я испугался в виде формы рота,
Когда они, в салон открыв ворота,
Вошли туда. И кольт наперевес.
И очень уж его огромный вес.
И тут сказать бы по изящней надо,
Как выглядела эта вся бригада.
Мы любим дать, но мы и любим брать.
Нас тьма. И их не считанная рать.
7977
Нас тьма. И их не считанная рать.
Мы любим дать. Но больше любим брать.
Могём мы всё с коробкою отнять,
Что ты спешишь на фишки поменять.
А если ты хотя б откроешь рот,
То и получишь с маслом бутерброд.
Он этот тот бывает просто скот.
Ну, а бывает и наоборот.
Не просто скот, а гнусная скотина.
Такая вот случается картина.
И уж и мы служить должны ему,
Но не по сердцу и не по уму.
Зачем же мне четыре этих гада?
Мне это всё и до фига не надо.
7978
Мне это всё и до фига не надо.
На фиг мне ваша вшивая бригада.
Я понял вас. И спорить не хочу.
Я вам гораздо больше заплачу.
Там у дверей моргнул мне хан Гирей.
Я всё отдам за трёх богатырей.
Из водных пен, взирая сквозь волчок,
Струясь из вен, он взялся за крючок,
Размокнув сразу в пенистой воде.
И я погряз в заботе и нужде.
А их тогда и можно рассмотреть,
Когда о них судить ты можешь впредь.
Взмолился я, взглянув на эту рать.
Мне не пристало в небе умирать.
7979
Мне не пристало в небе умирать.
Взмолился я, взглянув на эту рать.
И, как конфету в блюдце подают,
Так в нос гранату твёрдую суют.
В одной руке зажав большой предмет,
Один стоял как предрекатель бед.
А тот ещё пистоль в меня суёт,
И свой предмет второму отдаёт.
Ещё накинуть пулю обещает.
И мне молиться Богу завещает.
Потом притих. Мол, лишних не беру.
А я ему ещё нахальней вру:
«Позвольте, чтоб и мы уж где-то сели».
Мы опустились там, тогда, на мели.
7980
Мы опустились там, тогда, на мели.
«Позвольте, чтоб и мы уж где-то сели».
Один из них мне говорит: «Вы гады.
Но мы вас утопить, конечно, рады».
Ах, думаю, какая это жалость!
Вот ваша непредвиденная шалость.
И тут же, развалившись, раскололась
Разорванная самолёта полость.
Шуршало море, волны шелестели.
А мы ещё пожить с тобой хотели.
У нас у всех от страха сердце сжалось.
Такая вот случилась с нами шалость.
Потом мы оказались там, на мели.
Я тормозил. Геенны каменели.
7981
Я тормозил. Геенны каменели.
Потом мы оказались возле мели.
«Как вас зовут?»  -  меня спросила Нели.
Но это было в номере. В постели.
«Чего же боле. Сердце просит воли».  -
Я отвечал, купаясь в алкоголе.
Мы с ней с шампанским ванну принимали.
Потом друг друга нежно обнимали.
На комплименты я комплиментарно
Ей отвечал тогда элементарно.
И я сказал: «Вы бездна! Вы и полость!»
«Так я ж с семи глотала и кололась.
Я ж с юных лет росла для этой цели».
Я тормозил, геенны каменели.
7982
Я тормозил, геенны каменели.
Стояли мы уже тогда у мели.
Была задержка, видимо, не к стати.
Вы мне шептали прямо на кровати:
«Когда он нежен и задремлет в роте,
То дело тут совсем не в развороте.
Ну, а уж если это с разворотом,
То вы ловите наслажденье ротом.
Сложите губки. Нежно их сложите».
А я сказал: «И надо же! Скажите!»
«Ну, продолжайте. Дале, дале, дале».
«А вы в анфас когда-нибудь едали?»
И так я с нею нюни распускал.
И вот мы сели на воду у скал.
7983
И вот мы сели на воду у скал.
А я тут с нею нюни распускал.
Несло нас к мели. И у скал мы сели.
И там мы больше суток просидели.
Я изливался томно и стыдливо.
Она ж была довольно молчалива.
«Возьмите ушко, глазки, щёчку, ротик,
Потом ещё несложный поворотик.
Без напряженья трепетно и томно
Вас наполняет нежностью огромно.
Дыханье пышет. Очи соловеют.
Ах, эти очи! Всё они умеют!
И еле-еле. Еле-еле-еле».
Вот я стою в раздумии у мели.
7984
Вот я стою в раздумии у мели.
«Вы еле-еле. Вы тогда сумели?»
Я говорю: «А долго ль вы не смели?»
«Вы не поняли. Мы в здоровом теле».
Зашелестели звёзды и взлетели.
И это всё тогда. В её постели.
Я повторил: «Ах, вы уж не поняли!
И вздох вы мой души страданьем вняли».
Потом диван, торшер, трюмо, каюта.
О, сколько в этой женщине уюта!
А глазки, глазки! Как полны вы ласки!
Нет, вы не правы. Это просто сказки».
Пропало всё. Я череп отыскал.
И по воде размазываю кал.
7985
И по воде размазываю кал.
«Не правы вы. Я там не вас искал.
Потом в постели ели мы тефтели.
А где-то травки мирно шелестели.
Рассказ про травки это для затравки.
Но не совсем. Нужны тут две поправки.
Наркотик лёгкий и другие маки.
Какие вам ещё нужны присмаки!
Потом смочите из бокала губки,
Сложив их в две неразделимых трубки.
Одна поуже, и одна пошире.
И всё! Прекрасно! Будто вы в сортире.
И это уж наборчик будет полный».
Коровы алчные бросали взоры в волны.
7986
Коровы алчные бросали взоры в волны.
«Ну, а наборчик тут, пожалуй, полный.
Теперь уж как вы им распорядитесь,
Так, скажем, вы на то и пригодитесь.
Неспешно, нежно, ловко и небрежно.
И вот опять, как и сначала, нежно.
Потом с прикусом и с особым вкусом,
Но без печали, только лишь с искусом.
Давайте с вами, даже не знакомясь,
В прохладной ванне, льдом обглоукомясь.
Вы говорите мне лукаво: «Здрасьте!
Я искусаю вас в любовной страсти.
И мы изучим основной изгиб,
Не расправляясь с косяками рыб.
7987
Не расправляясь с косяками рыб,
Мы и изучим основной изгиб.
Мне подбирать придётся долго нёбо
Под ваш порыв такого с вами хлёба.
Соединившись в действии двух сфер,
Я вас возьму, как Нимфу Люцифер.
Но в то же время, спрятав в одеяло,
Чтоб и оно под плотностью стояло.
И изъявляло видимый момент
На этот вот двойной эксперимент».
«Вы ж в этом плане вспомните про нёбо,
При всём притом, что выглядит особо,
Волнуя нас, и постоянно волня,
Желудки до предела этим полня.
7988
Желудки до предела этим полня,
Порой волнуя, а порою волня,
Такое нёбо хорошо особо.
И неразлучны с вами мы до гроба.
Моё повествование сначала
Вам откровенье сердца обещало,
Внимая всем плепорциям услады,
И повторяя первые рулады.
И, взволновав в нас нежные флюиды,
Жизнь нам рисует будущего виды.
Живите целью, каждым в ней моментом,
И дорожите сим экспериментом.
А дальше заклинанье будет с кодом.
И мы пойдём назад обратным ходом.
7989
И мы пойдём назад обратным ходом.
А заклинанье дальше будет с кодом.
Оно рождает главную флюиду.
И вы уже готовы петь «Аиду».
Доселе где-то снизу, под губой,
Сливалось в нас желание с судьбой.
И лишь потом в пучине положений
Мы принимали образы движений.
Уж такова прохожего судьба.
Плоть и сознанье. Вечная борьба.
Дочь спорит с мужем. А супруга с братом.
Порочен мир изменой и развратом.
И смотрит он на нас своим оскалом,
Окрашиваясь чешуистым калом.
7990
Окрашиваясь чешуистым калом,
Мир смотрит на тебя двойным оскалом.
Тебя бросает в утомленья дрожь.
И ты уже не меньше чем Гаврош.
Находимся мы в воспалённой плоти,
Пленившей нас в быту и на работе.
Разверзлась и сияет пустота.
Возникла неземная красота.
Что есть такое, где мы побывали,
И где мы с вами весело живали?
Такие вот бывают дни у Вали.
Об этом мы порою забывали.
И я попал тута не по нужде.
Ну, а залив был мелок не везде.
7991
Ну, а залив был мелок не везде.
И я попал туда не по нужде.
Бурлил в ночной томительной печали
Простор небес. И волны плот качали.
Там, обретаясь радужной мечтой,
Нас жизнь встречала дивной красотой.
Вы скажете: «Какая дребедень!»
И это всё? Наступит новый день?
Уйдёт Луна. И шелест камыша
Умолкнет? И пробудится душа
От дрёмы этих тонких величин
И не совсем осознанных причин
Видений сфер высокого оскала…
Одна из них тут волны рассекала.
7992
Одна из них тут волны рассекала.
И вспыхнул всплеск высокого оскала.
И не могла разбиться до конца
С невозмутимым трепетом лица
Могучая девятая волна.
А там ещё туманная Луна
Нас наблюдала с глубины небес.
И замутил погоду дикий бес.
И чтоб любовь от скуки уберечь,
Я и веду вот эту с вами речь.
Пусть не всегда изысканную в слоге,
Но всё ж не бесполезную в итоге.
Русалка, подозреньем заболев,
Кричала: «Лев! Смотрите!.. В море лев!»
7993
Кричала: «Лев! Смотрите!.. В море лев!»
Русалка, суетою заболев.
Болезнью, не изведавшей морали.
Да и желанья в деве замирали.
И чувствовалось  -  время неизбежно.
А всё вокруг томительно и нежно.
Вы на других, любезный, не пеняйте.
Но вы привычки лучше поменяйте.
Если влюбились, все свои дела
Забудьте. Жизнь вас к цели привела.
Куда серьёзней ваших всех познаний,
И в никуда ведущих начинаний,
Вот эта суть, что тут вот на мели.
Куда нас  с вами думы завели.
7994
Куда нас с вами думы завели.
И две русалки пляшутся в мели.
Здоровый дух живёт в здоровом теле.
Чего же вы от нас ещё хотели.
А волны, проплывая, шелестели.
И где-то духи творчества летели,
Минуя жар от всполохов огня,
И отчужденье времени храня.
Вот оттого и слог мой слишком вял.
И этот лист уж я совсем измял.
И не летящий лёгкий пух Эола,
И даже не японских танков школа.
Трёхстиший. Просто берег был без мели.
И небеса от буйных звёзд звенели.
7995
И небеса от буйных звёзд звенели.
Потом я оказался в доме Нели.
В глазах её горело ожиданье.
Бессмысленными были оправданья.
Что задержался я у старой ели,
Не верила мне искренняя Нели.
Она сказала: «Ты ведь был у Оли?»
А мы втроём в одной учились школе.
И вот потом нас годы разлучили.
И беды нас быть проще научили.
И между Олей, да и мной, и ею,
Без всякой цели я мечту лелею.
Нашёл любовь я и явился к Нели.
И небеса от буйных звёзд звенели.
7996
И небеса от буйных звёзд звенели.
А я лежал в постели юной Нели.
Не нужно было лишних предложений,
Журналов и журнальных приложений.
Всё было восхитительно и чудно,
И, как в любви бывает, безрассудно.
И никакая тут литература,
Как высоко б не поднялась культура,
Пусть даже выше планки чемпиона,
Не может ноту взять живого тона
Самой любви, её глубин и цели.
И так же было и с прекрасной Нели.
И вот взяла в гортань его она.
Ну, а вокруг покой и тишина.
7997
Ну, а вокруг покой и тишина.
Была полна томления луна.
И не нашлось тут нужных комплементов
Ни для моментов, ни для сантиментов.
И я сказал: «Я раньше кайфовал.
И о любви тогда я забывал».
И вот теперь, тех слов не вспоминая,
Да и других для случая не зная,
Она была в томительной работе,
В переполнявшей нас двоих заботе.
И в безразличье пола и культуры
Мы проявляли наши с ней натуры
Влюблённых душ. Ну, а потом, у мели,
Коров быки, естественно, имели.
7998
Коров быки, естественно, имели
В лагуне там, у той, у старой мели.
Мы видим акт свершившегося факта,
Что помогал в момент свершенья акта.
И безо всяких кодовых названий
Мы обретаем суть существований
И в тишине изысканных слияний,
И от любви томительных влияний.
В подобной неге вы ли не бывали,
Когда свои вершили трали-вали?
От трали-вали и до тили-тили
Мы не одной мечты не сократили.
Ну, а мечта, как рюмочка вина.
Ты пьёшь её и залпом, и до дна.
7999
Ты пьёшь её и залпом, и до дна.
Мечте полезна рюмочка вина.
Потом поешь. Ну, а потом раскройся.
Но хоть немного всё-таки прикройся.
И там уж свой и обнажи тайник,
И вспоминай прочтённое из книг,
Где побывали ваши трали-вали,
И где они ещё и не бывали
По той причине долгого пути,
С которого не хочется сойти.
А в этот час она блуждает где-то.
Но где, не знаем. Там она раздета.
И выше даже, томно извиваясь,
И уж ни в чём, ни в чём не сомневаясь.
8000
И уж ни в чём, ни в чём не сомневаясь,
И где-то даже выше извиваясь,
Выискивая острые места,
Такая тут, по сути, суета.
От прежних мест неся воспоминанья,
Рождаются весёлые стенанья
Там, где их быть, казалось, не должно.
И уж такое странное кино.
И все мои неловкие рассказы,
И их теоретические базы,
В сравнении и близко не идут
К тому всему, чего от нас не ждут.
И тут понятно вам и без науки:
Прекрасны те, кто знали эти муки.
8001
Прекрасны те, кто знали эти муки.
И вам понятно это без науки.
Весной вскипают на просторах воды,
Свои рождая трепетные оды.
И знает каждый мэр, да и префект,
Какой даёт явление эффект.
Плывут заборы, склепы и овины.
Есть две в природе равных половины.
Добро и зло. И холодно до зноя.
И это продолжается от Ноя.
От силы света лучезарный взгляд
Рождает в сердце благотворный яд.
Они летели, цель весны внимая
Кусочком утра и пылинкой мая.
8002
Кусочком утра и пылинкой мая
Они летели, цель весны внимая.
Воображая, уж какой эффект
Тут может дать желания префект.
И там, вдали, резвились оба зайца.
А тут козлы несли к дороге яйца.
Чтоб проявить свой к жизни интерес,
И чтоб пришёл решительный прогресс.
Когда аврал идёт на корабле,
То на кобыле лучше быть в седле.
Чтобы изведать вашего меню,
Я тут работу выдумал коню,
Где, не читая книжностей наук,
Ты не похож на вышколенных бук.
8003
Ты не похож на вышколенных бук
Там, не читая книжностей наук.
И тут всё сразу мило получилось,
Как будто с нею семеро случилось.
И все в один единственный момент
Решились на такой эксперимент.
Она его легко губой касалась.
Но это вас, по сути, не касалось.
Была она тобой возбуждена.
Её прельщала прочность и длинна.
И в вас уже буквально всё сошлось,
Да и в иных мирах отозвалось.
Он закружился, ей доверив птицу.
И им хотелось снова ехать в Ниццу.
8004
И им хотелось снова ехать в Ниццу.
И он доверил ей свою синицу.
Мила и остролица, и нежна,
Она ему была тогда нужна.
Её кобель остался там, на ферме.
А конь подумал: «А она на хер мне
Не налезает. Чуду не бывать».
Он не хотел её на части рвать.
Хотя она на это согласилась.
И на него она и спокусилась,
Уж кабы не соперница кобыла,
С которой всё гораздо проще было.
Закономерней. Но ведь он ей муж.
Да и весна была тогда, к тому ж.
8005
Да и весна была тогда, к тому ж.
А конь кобыле был, конечно, муж.
И между ним, кобылой и конём,
Всё это было тем прохладным днём
На фоне нежно голубого леса,
Недалеко от низкого навеса,
Где и стояли на постое кони,
Что рождены для ржанья и погони.
А где же этой женщины самец?
И где он столько ходит, наконец?
Вернее, на конец не налезает.
Да и потом с него и не слезает.
Его нашли в загоне у кобыл.
А о хозяйке он тогда забыл.
8006
А о хозяйке он тогда забыл.
Он пас коров и коз, да и кобыл.
Она спросила: «Можно мне залезть
На вашу растревоженную лесть?
Как в одеяло. И без лишних слов.
Доев сперва, конечно, этот плов».
И вот теперь, увидев как кобыла
Стеснительной коню партнёршей была,
Подумал: «А святые уж они,
Хозяева. Господь их сохрани!
И никакой изысканной эротики
Не требуют их лакомые ротики».
А жеребец, подламывая сук,
Запел от сладких и сладчайших мук.
8007
Запел от сладких и сладчайших мук
Тот жеребец, подламывая сук.
Всё длилось только краткое мгновение.
Но сколько было в этом вдохновения!
Процессом, что свершался средь небес,
Пронзились поле, озеро и лес.
И небеса открытые простору
Поверили тому моменто мору.
Ну, а хозяйка вскоре с ним легла.
И прямо рядом, около стола,
Как в жеребце, познала рай любви
В его горячей мужеской крови.
И плов они вдвоём потом доели.
И называл её он милой Нели.
8008
И называл её он милой Нели.
И плов они тогда вдвоём доели.
И ароматы трав, да и духов,
Внимал он с нею там до петухов.
Потом они в постель вдвоём ложились.
А судьбы их позднее не сложились.
И в исполненье выплеснутых сил
Ему родить он дочку попросил.
Да и сказал: «Тут вас вдовлетворяет?»
Ответствуя, она и повторяет:
«Да, да, да, да, да, да, да, да, да, да».
А в это время падает звезда.
И он вздыхает: «Вы прелестна, Нели!»
И небеса от буйных звёзд звенели.
8009
И небеса от буйных звёзд звенели.
И так он жизнь и прожил с чудной Нели.
Нинель была последней у него.
И берегла она любовь его.
«Вы так мне быстро и совсем впихнули,
И так же быстро вы, впихнув, уснули,
Что и Луна закашлялась с небес».
Шумел суровый Подмосковный лес.
Они молчали. И вздыхала Н ели.
Цветы склонялись у её постели.
Она кормила целую семью.
Дрова колола, резала свинью.
Они уже троих детей имели.
И небеса от буйных звёзд звенели.
8010
И небеса от буйных звёзд звенели.
А мы с тобою, находясь в постели,
Оторвались на ведренные мили
От тех, кто здесь здоровые и в силе.
Мы отстояли от струны рояля
На расстоянье, чтоб вы так ваяли,
Не больше метра. Тут вот, на постели,
Мы находились в превосходном теле.
И пребывали в сонной канители.
И в это время делали тефтели.
Нам небеса не то чтоб не сияли,
Но мы ещё играли на рояле.
И мы дремали. Приземлился он.
И тут полёт был нами завершён.
8011
И тут полёт был нами завершён.
Ну, а вопрос? Он будет ли решён?
Куда спешили Таня и Иван,
Когда шагал в пустыне караван?
Она вздохнула утомлённо: «Ах!
Устал уж ты, мой несравненный шах!»
Он посмотрел в глаза ей тоже мило,
И вот его тогда и осенило.
«Давай с тобой мы унесёмся мигом
В читальный зал к уюту, к свету, к книгам.
Когда ещё мы обучались в ВУЗе,
Мы пребывали в радостном союзе.
И целовались мы тогда в постели.
И ели мы горячие тефтели.
8012
И ели мы горячие тефтели.
И мы тогда с тобой стремились к цели.
На острова. И в чудный миг заката
Я слушал грохот пушек переката
Далёких гроз. «А тут совсем тепло».
Сказала ты, и глянула в стекло.
И в это время ты была жива.
И слушал я мне лестные слова.
И никакие прелести Востока
Нам не заменят цели кровотока
Тех дней с тобой проведенных тогда,
Когда меж нами вспыхнула звезда,
Преображаясь в наш вечерний сон.
И бык был счастлив. Был в восторге он.
8013
И бык был счастлив. Был в восторге он.
Превозмогал он ночи дивный сон.
И в наших душах ожил свет волненья.
И он убил в нас робость и сомненья.
Любовь несла невиданные блага.
И пусть расскажет скромная бумага
Про милое влеченье друга к другу,
Про сердце предназначенное другу,
Про радость предстоящего свиданья,
И про тревогу встречи ожиданья,
Про теплоту и близкое дыханье.
«Ах, Ваня, Ваня! Что за придыханье!»
А бык уже в бреду тоской испитом
Бил по воде затылком и копытом.
8014
Бил по воде затылком и копытом
Там бык в хлеву. И ветер пел ракитам.
«А в нас с тобою родилось стенанье».
«Ах, Ваня, Ваня, всё воспоминанья!»
«Ах, Таня, Таня! Милые стенанья».
«Ах, Ваня, Ваня, всё воспоминанья!»
«Да, Танечка, воспоминанья милы».
«Ах, Ванечка, ну нету просто силы
Дурачиться. И видно по всему
От радости приятно и уму.
Мой юный шах. Мой повелитель боли.
Мне без тебя не знать счастливой доли».
А бык поймал соперницу Луну,
И поднимал вокруг неё волну.
8015
И поднимал вокруг неё волну,
И заревел на мокрую Луну
Красавец бык у моста, у моста.
«Ах, Ваня! Видишь, что за красота!»
«Пустыни красота в душе араба».
«А помнишь, Ваня, скрежет мокрый краба?»
«Так это ж в Сочи. Нет, потом, в Керчи».
«Молчи, Иван! Иванушка, молчи!»
«А я молчу. А ты их ловишь, ловишь».
«Ах, Ваня, Ваня! Всё ты безголовишь».
«А ты, Танюша, без конца безручишь».
«А ты, Иван, придумками замучишь».
«А помнишь, то лошадьино копыто?
Там было столько всякого испито!»
8016
«Там было столько всякого испито!
Вот из того, из бычьего копыта.
Из мякоти коровьего навоза.
Из бака грузового паровоза».
«Ах, Ваня, прикажи подать кумыса».
«Возьми сама у голубого мыса
Лошадьего, прелестнейшая Таня,
Имеющая оба воспитанья.
Одно моё от дурака валянья.
Другое от со мной недогулянья».
«Иванушка, голубчик, ототкнитесь,
Заткнитесь, замолчите, отдохните».
«Я перед вами чувствую вину
Приравненную крепостью к вину.
8017
Приравненную крепостью к вину,
Я пред вами чувствую вину.
Я идиот, к тому ж и бесполезный.
Хотя, как муж я, может, и полезный.
Иначе я б не взял такую кралю
Себе в супруги. Слышишь пасторалю?
Не совершал бы тур я тут в пустыне,
И не смотрел глазами я б пустыми
Вот в эти ваши ласковые глазки,
Что без конца мне источают ласки».
«Ах, Вань, прости! Я нежностью испита.
Подвинь своё мне милое копыто».
«А помнишь, Таня, волны сверестели.
И мы летели. Мы тогда летели.
8018
И мы летели. Мы тогда летели.
А волны и шумели, и свистели».
«О, Ваня, милый! Отодвинь копыто.
Любовь у нас с тобой уже испита».
«Уж год как пью я нежный сок настоя.
И понял я значение простое
Сих милых ножек, да и к ним желанья,
И радость их взаимопониманья,
Когда они всё выше, выше, выше».
«Иван, потише! Кот идёт по крыше».
«Что, Таня, больно?  -  «Нет, Иван, не больно.
Но говорить об этом уж довольно.
Ты помнишь наши первые мечты?
Там мель была предельной густоты.
8019
Там мель была предельной густоты.
А помнишь, Ваня, что подумал ты?
Создать меж нас такое вроде братство».
«А вышло что? Пустынное пиратство».
«Ну что ж, Иван, пиратство так пиратство.
Была бы жизнь, и на неё взиратство».
«И кругозорство, Таня, кругозорство».
«А в нас, Иван, бесстыдное позорство.
Какой же вы совсем такой упрямый,
Перебиваньем заниматься дамы.
Нельзя не знать, что лучше бы для цели
Расположиться с вами нам в постели».
«Ах, дамы, дамы! Хороши вы в теле!»
«А многие уйти в поля хотели.
8020
А многие уйти в поля хотели.
Но мы с тобой на шкуре той вспотели.
Иванушка! Мой мусульманин Ваня
Во Фландрии и в Ашхабад-Дирване.
Лежим с тобой мы, Ваня, в этом месте.
Нам хорошо. И оттого мы вместе.
А вместе мы, когда мы, Ваня, рядом
Лицом к лицу и к цели общей взглядом.
Жизнь в нас одна, Иван, она конечна».
«Оно конечно. Да, оно конечно».
«Одна она. Она и неделима».
«Постель её нам ветрами стелима.
Так что старайся, Танечка, и ты.
И упадём мы в летние цветы.
8021
И упадём мы в летние цветы».
«Стараюсь я, Иванушка. А ты?
Старайся сам, Иван, без суеты,
Пока горят желания черты».
«Не бойся, Тань, черты не догорят.
Не лужа всё ж, как люди говорят,
Когда лежат с дирванками в Дирване».
«Они лежат, Ванюша, на диване».
«А мы с тобою, помнишь, были в бане».
«Ах, Ваня, Ваня, что за придыханье!
Востока дочь я. Я ведь мусульманка.
Не россиянка я, не россиянка.
Не там я, я вот тутати была».
И, кстати, здесь поляна расцвела.
8022
И, кстати, здесь поляна расцвела.
«Иванушка! Я тутати была.
Тебя я, Ваня, два часа ждала
На краешке дирванского села.
Село-то, Ваня, ширшего размера,
Чем наших слов бессмысленных химера.
И этих шкур, да и верблюдов прелость,
И рук моих отчаянная смелость.
И помни, Ваня, лишь в стране Дирвани
Пустыня есть и шкура на диване».
«Где на диване, Таня? На кушетке.
Мы же с тобой сидим на табуретке.
А дома гости. Доля наша злая».
«А помнишь, как с тобой тогда легла я?
8023
А помнишь, как с тобой тогда легла я?
А дома гости. Доля наша злая.
Они из Тулы. Папина родня.
Они пробудут тут четыре дня».
«Ну что же, Таня. Будем на диване
Плыть по пустыне, будто в караване».
«Кумысом губы смочим для эфира.
Ведь нету тут, Иванушка, кефира.
Его мы съели там ещё, в постели.
Мы там доели рыбу и тефтели».
«Попейте кваса и станцуёте «Асса!».
Или садитесь сразу на Пегаса.
И сочиняйте: «Дрын и три кола».
А ночь меня с собою позвала.
8024
А ночь меня с собою позвала.
Мы пишем так, как линия легла.
Слог вроде складен, мчится без оглядки.
Такое время. Тут все взятки гладки...
…Уж Таня с Ваней спят глубоким сном.
А я подумал только об одном.
Спокойно спите, чудные соседи.
Ваш караван пусть по пустыне едет.
Или идёт в пустыне ваших грёз.
Поменьше б горя. И поменьше б слёз.
А если слёзы  -  только умиленья.
Или любви, и ею удивленья.
А слёз страданий больше и не надо».
Я улетал. Но оставалось стадо.
8025
Я улетал. Но оставалось стадо.
«А слёз страданий больше и не надо.
Побольше нам в любви очарований.
Поменьше нам в судьбе переживаний.
Побольше нам гольфстримовых течений.
Поменьше нам любовных огорчений
В душе своей, в моей душе и вашей.
Встречаться б нам и с Любой, и с Наташей.
Ну, может, с Таней, может, и с Еланьей.
Но только с самой доброй пожеланьей.
И Леопольда, друга из Калуги,
Любите вы, как любят вас подруги.
И там, где Нели от меня устала,
Там в огороде репа расцветала.
8026
Там в огороде репа расцветала,
Где и Нинель от нежных дум устала.
Да и Гольфстримы, Римы, пилигримы,
Удобозримы, хорошоваримы,
Приятно вкусны, нежно безыскусны,
Стыдливо грустны, говорливо устны,
Безмерно честны до непониманья,
И не просящие к себе вниманья
Каких-то чейных взоров, а не ейных,
С таким же блеском глаз прямолинейных,
С такой же болью где-то за второго,
Где спят с утра до ночи полвторого».
А там, вдали, в тенетах утра сада,
Стояла невысокая ограда.
8027
Стояла невысокая ограда
Вдали от нас, в тенетах утра сада.
И в том саду ходили Таня с Ваней,
Жрецы любви и прочих дарований.
И в то же время тут они лежали.
Для рифмы мы поставим здесь скрижали.
Но там они уж, взяв друг друга в руки,
Почувствовали сладость первой муки.
Они в желанной неге задержались.
Да и друг к другу трепетно прижались.
И вот уже на поле Куликовом
Мы слышим звон. Он льётся по подковам.
И ратный труд, и по труду успех.
И брань, и улюлюканье, и смех.
8028
И брань, и улюлюканье, и смех.
Да и судьба единая на всех.
Иван, сразив двух главных басурманов,
Зовёт смотреть на них троих Романов.
Романа-бурю и Романа-тучу,
И ветер-Рому, голову летучу.
И бьётся Ваня. Гибнут басурмане.
И шепчет Ваня через поле Мане:
«Мария, радость! Видишь, я живой!
Вот руки, ноги. Знать, и с головой.
Ах, Таня, Таня!»  -  шепчет Ваня Тане,
К ней приближаясь в этом дивном стане.
А там быка проводят по обозам.
И уж начнут его давать по дозам.
8029
И уж начнут его давать по дозам
На Куликовом поле, где обозом
По дискотекам или по кассетам,
Во «Слове» том, да и в стихе вот этом,
Мной сочинённом, мною и сложённом,
И от забвенья мной убережённом,
Всё им же, Ваней, и восстановлённом,
Всё им же, Ваней, в подвиги влюблённом.
Влюблённом в верность, в дружбу, в не продажность,
В неспешность духа, в не ажиотажность,
В непониманье мелкого расчёта
И по-Гопсекски точного подсчёта.
Путём тебе дорога шибче всех.
Не знать бы нам застенчивых утех.
8030
Не знать бы нам застенчивых утех.
Путём тебе дорога шибче всех.
Соображай, Иван, идя в дорогу.
Труби-ка зорю ты себе в подмогу.
И не останься часом в дураках.
Уж всё в тебе. И всё в твоих руках.
А силы есть, тогда и дело будет,
Когда твоё волнение пребудет.
И будет Ваня, укрепив терпенье,
Употреблять призванье и кипенье.
Но не к привычке, чтобы чертыхаться,
И где не попадь злиться и брехаться,
А научась уж не сморкаться слёзам,
Не поддаваться безрассудным грёзам.
8031
Не поддаваться безрассудным грёзам.
Учись, Иван, и не сморкайся слёзам.
Ты предпочти духовное веселье,
И прекрати загульное похмелье,
Чтоб трепетали, Ваня, басурмане
От твоего лишь образа в тумане.
Иван и всё, мол, а, гляди, словечком
Щелчка даёт нам ученым овечкам.
И поспешает всюду отшутиться
И с несерьёзной данностью проститься.
Поберегися! Вот она, Расея.
Всех басурман по степь-траве рассея.
А вот куда Иван спешит пешком,
Коровник там. Там пахнет молоком.
8032
Коровник там. Там пахнет молоком.
А Ваня к Мане движется пешком.
Черпнул он кружкой тёплой простокваши,
И подошёл к своей он дружке Маше.
И говорит: «Слышь, Мань. Уж нынче танцы.
Да и кино «Весёлые испанцы».
Робяты, то есть. Уж забыл. Не помню.
Ходил я, Мань, вчера в каменоломню.
Ну как, Манюнь? Пойдёшь со мной на танцы?
Да и в кино. «Весёлые испанцы».
Робяты, то есть. Ну, так как, идём?
Ну, а потом уж и к тебе зайдём».
«Ты приходи. Я буду ждать у сада.
И ни о чём тут рассуждать не надо.
8033
И ни о чём тут рассуждать не надо.
Ты приходи. Я буду ждать у сада».
Ивана больно тут комар кусает.
Идёт Иван, да и навоз бросает.
Прогнал Иван лихого комара.
Была тогда осеннею пора.
Бывает так. Пора такая года.
Вернулся он недавно из похода.
Себе костыль с берёзы сострогал.
Да и кого-то матом он ругал.
Костыль помог сгибать ему колено.
Он ранен был. Кровоточила вена.
И думал Ваня: «Я иду пешком.
Но я гоним весёлым ветерком».
8034
«Но я гоним весёлым ветерком.
Пишу о том, как я иду пешком».
И вот Ванюша на коляске едет.
И видит Ваня Маню на «Победе».
«Садись, Иван. К сельмагу подвезу».
И Ваня вытер соплями слезу.
«Не плачь, Иван, рубель мы твой отыщем.
Да и супругу мы тебе подыщем.
Вон Маня курва тоже много пьёт.
Два месяца экзамены сдаёт
На трезвость. Да пока всё безуспешно.
А жизнь, она порою безутешна».
И «Мерседес» её, дав газу с зада,
Летел вперёд, и удалялось стадо.
8035
Летел вперёд, и удалялось стадо,
Тот «Мерседес». И газ дымился с зада.
Доярка Маня уж давно в райкоме.
А Ваня, Ваня, он на глаукоме.
Теперь уж Ваня вилы не возьмёт,
И Маню он к забору не прижмёт.
И едет Ваня сам на колесе.
А эти двое. Ну их. Ну их. Все.
Тут Ваня трижды выругался смачно,
Всосав махорку и вздохнув табачно.
И едет Ваня дальше по селу.
И будет Ваня сам навеселу.
И вот сидеть тебе, Иван, на мели.
Я обернулся. Ба! Со мною Нели!
8036
Я обернулся. Ба! Со мною Нели!
И говорю я: «Я, как вы велели,
Уж еду к вам. И я здоров на теле.
Меня вы, помню, там тогда хотели.
Путёвку дали мне вы. Мы бывали
В поездке с вами. Всюду трали-вали.
Про нас нигде никто ни боже мой,
Ни летом, ни суровою зимой».
«А вы б хотели,  -  отвечает Нели,  -
Чтоб вот об нас повсюду свиристели?
Вот и давайте с вами трали-вали
Туды, где мы ещё не побывали.
А за тефтели, сколько б вы хотели?»
И неразлучно с нею мы летели.
8037
И неразлучно с нею мы летели.
Да и тефтели мы с горчицей ели.
И трали-вали мёдом запивали.
Хоть мёд вкуснее всяких трали-вали.
Ах, крошка Нели! С вами мы в постели,
Как две огромных жареных тефтели.
Но чем практичней результаты наши,
Тем эротичней позы у Наташи.
И оттого мы долго так в печали,
Хоть вы желали радости вначале.
И в одеялах с вами мы заснули,
Как две большие, но в кармане, дули.
И вот такие с нами там тефтели.
И неразлучно мы туда летели.
8038
И неразлучно мы туда летели.
И находились в той же мы постели.
А где-то дома в шведском одеяле
Глаза у Вани в радости сияли.
И он безногий, покорив супругу
Чужую, не нанёс обиды другу.
Им хорошо. Им чудно в самом деле.
Они встают и делают тефтели.
И где они лишь только не бывали,
Когда там вместе в Вене воевали.
Они на фронте весело живали,
Да и в Берлине фрицев добивали.
Да что тут долго и об чём гутарить,
Когда наотмашь можно и ударить.
8039
Когда наотмашь можно и ударить,
То и не надо лишнее гутарить.
Мы разберёмся, мы и подерёмся,
Мы и сойдёмся, мы и разойдёмся.
Мы обоймёмся, сексом мы займёмся,
А если надо, то и поскребёмся.
Люблю я сексу, чай горячий к кексу,
И сушки мятность, и мышленье к тексту.
Но больше к чаю их предпочитаю.
Пардон. Простите. Что я тут болтаю.
У них смеются, а у нас скребутся.
А вот Ивану не во что обуться.
Безногий он. И он доел тефтели.
«Да, я хочу с тобой в твоей постели».
8040
«Да, я хочу с тобой в твоей постели».
Так шутит Ваня. И доел тефтели.
А где же тексты? Где же чай и кексы?
Мария долго продолжает сексы.
И тут уж Ваня дремлет на диване.
Не достаётся аргументов Ване.
И десять баксов за туды вливанье.
И пять монет ещё за раздеванье.
А если вас щекочут через в роте,
То два нуля потом на повороте.
За эту кексу добавляешь баксу
И суешь факсу под любую кваксу.
И я спешу за нумер угадать
Вот эту с вами чуду благодать.
8041
Вот эту с вами чуду благодать
Смогу ли я за нумер угадать.
А угадали,  -  значит, повезло.
И перед вами лодка и весло.
И выбирайте пожеланье сами.
Совсем нагая или с волосами.
Возможно, скопом, можно и синкопом.
Поодиночке, или гелитропом.
По всем пустыням, и повсюду стынем.
А где прохладно, всунем и задвинем.
А где теплее, с охлаждённым пивом.
И жить нам, Ваня, в обществе красивом.
И мы одну стоянку пролетели.
«Дай молока»,  -  сказал я чудной Нели.
8042
«Дай молока»,  -  сказал я чудной Нели,
Едва мы ту стоянку пролетели.
Но на диване не уютно Ване.
Он без ноги, и долго не был в бане.
Его жалеют и Иван Иваныч,
И Пётр Петрович, и Степан Степаныч.
С собой он возит эту секретутку,
Хотя мог взять и там он проститутку.
Видать, в сравненье уж с лахудрай драной
Нет бабы равной в шопе иностранной.
Престижу формы и приличья ради
Я заходил к Евгении и Яде.
И заменял я в деле там быка.
Я есть хотел. Я выпил молока.
8043
Я есть хотел. Я выпил молока.
И заменял я взрослого быка.
«Сегодня ты, Иван, такой горячий.
Едва лишь лёг, а он уже стоячий».
«Ну что ж такого,  -  говорит Иван.  -
Опять с моею встретился Степан.
Мою он возит вроде секретутки,
Хоть есть и там другие проститутки».
«А ты, Иван, пришёл сегодня рано.
Видать, нет дома этой суки драной.
Она тебя давно уже споила.
Но у тебя не иссякает сила».
«И в самом деле?»  -  «Меньше б вы гудели.
Я не такая. Я безумна в деле».
8044
«Я не такая. Я безумна в деле».
«И в самом деле?»  -  «Меньше б вы гудели.
Их не убудет. Больше нас не станет.
Пошабуршит и тут же перестанет.
А если встанет, то и Маня ляжет,
И узелок на трусиках развяжет.
А как развяжет, Ваня что-то сымет.
И Мане ноги к верху он подымет.
А как подымет, тут же сразу спустит.
Да и момент он этот не упустит.
А спустит Ваня аж четыре раза.
Такая он вот хитрая зараза.
У Вани свойства крепкого рука
Совсем иного. Вспомни ты быка.
8045
Совсем иного. Вспомни ты быка.
У Вани свойства крепкого рука.
Не машет Ваня без толку рукой,
Хоть он безногий и с одной щекой.
У Вани три растут по два сынишки
От разных жён. И каждой по сберкнижке
Завёл Иван. Одеты все, обуты,
И присмотрёны, лицами надуты.
И все как Ваня. Он же и не грозный.
Но по мышленьям он Иван сурьёзный.
И жёны тоже ровны и дебелы,
Да и на теле розовы и белы.
Он об одной при мне однажды вспомнил.
«Быка я помню,  -  так сказал.  - Запомнил».
8046
«Быка я помню,  -  так сказал.  -  Запомнил.
Его я встретил у каменоломни.
Его хвамилий именно такая.
Вот оттого и вспомнил там Быка я.
Он Бык Степаныч. Степанидин первый.
Второй пониже. У второго нервы.
А этот крупный и безкомплексовый.
Одним замахом три согнёт подковы.
Шутить не любит. Оттого начальник.
Был до него ещё другой кричальник.
Дела стоят, а он всё беленится.
А этот спит, да и кричать ленится.
Сегодня утром выдрал он меня.
Ещё его мне хватит на три дня.
8047
Ещё его мне хватит на три дня.
Уж этим утром выдрал он меня.
Взгляд плодовитый, краскою налитый.
Как перед этим, там… у Аэлиты.
И пучит бровы на лесов покровы.
Ну, а потом, когда подымет бровы,
И толстым носом жирно пошмыгает,
Разок вздохнёт, и ножкой задрыгает,
Поворотится, вздумает пройтиться,
И сразу с ним захочется сойтиться.
И лишь моргнёт всего единым глазом,
Как и возьмёт он вас за душу разом.
Такой он ловкий, и в любви не скромный.
И он, к тому ж, весёлый и огромный.
8048
И он, к тому ж, весёлый и огромный.
Однажды он задумался у домны.
А тут как раз начальство проезжало.
И вдруг оно от страха задрожало:
«Я ж говорил не ставить этот домный!
У ей овал иной и вид огромный.
Всё переделать. Я поеду к Главку.
На переплавку. Уж на переплавку.
Вы не учли сурьёзности момента.
Нельзя идти на риск эксперимента.
Её отдать придётся инженерам.
А эту площадь отведём карьерам».
«Послушай, Ваня,  -  распустив слюня,
Она сказала:  -  Он любил меня!»
8049
Она сказала: «Он любил меня!»
«Какие чувства! Это всё фигня!  -
Так, испугавшись, говорит прохфессор.  -
Несите лучше домну под компрессор.
Мы будем этот домен разрушать.
Зачем нам всякой гадостью дышать».
А этот домен так спокойно дышит,
Что в нём нет силы высказаться тише.
И он кричит: «Меня сравнили с энтим!
С высоким домном. Так об чём мы трентим?»
«Так вы не домен?»  -  говорит прохфессор.
И отправляет отдохнуть компрессор.
«А где же домен? Тут она была».
И я подумал: «Ах, уж и дела!»
8050
И я подумал: «Ах, уж и дела!»
«А где же домен? Тут она была».
Молчит прохфессор. Вот она пошла.
Пошла туда она на край села.
Такого свойства Стёпино устройство.
Прохфессор обмер, получив расстройство.
Идёт молва на все с тех пор дворы
Из-за какой-то доменной муры.
Такая уж, скажу я вам, тут штука,
Расплавов этих магниев наука.
И водородных всяких продуваний,
И кислородных недогодований.
А в ентим деле фикция была.
И уносили нас широкие крыла.
8051
И уносили нас широкие крыла.
Тогда в народе фикция была.
Сей инженер был из другого треста,
И не туда попал он в это место
Дальнейшей службы. И следы заместь
Он старых дел хотел, чтоб спрятать весть,
Что он в делах не много понимает.
И думал он престиж приподнимает.
И только лишь, явившись в тот отдел,
Берётся он решать вопросы дел.
А так как дел на свете очень много,
То привела его сюда дорога.
И мы вершили важные дела.
И уносили нас широкие крыла.
8052
И уносили нас широкие крыла.
Но это всё обструкция была.
Летим невесть куда. И вместе с нами
Попереди лучом взметнулось знамя.
Сказать, что мы совсем уж дураки,
Так лучше нам подохнуть от тоски.
Так нет же, в нас прилив энтузиазма!
И Космос нам подвластен, да и плазма.
И сделать мы могём рояль и скрипку.
И всё мы ждём на море чудо-рыбку.
А сами ловим кильку и кита.
И нам известны рыбные места.
Да и мечта, где мы побыть хотели
С прекрасной Нели. Мы туда летели.
8053
С прекрасной Нели. Мы туда летели,
Куда хотели. Да и, в самом деле,
В мечтах летели. И в огромных планах
На дирижаблях, на аэропланах.
Чего хотели, добивались сами
Серпами в поле, в песне голосами.
И выносили всё на строгий суд.
И был и в нас тогда подобный зуд.
А если кто-то что-то не донёс,
Так наказанье сам же и понёс.
Предав, ты предан, тем же и наказан.
Палач он с жертвой общей целью связан.
Ты подстрелил вождя из-за угла,
Где даль небес бездонною была.
8054
Где даль небес бездонною была,
Ты подстрелил вождя из-за угла.
И сорок пять семёнбудённых коней
Врага теснили финскою погоней.
А каждый, кто сказал иначе, врёт.
И мы стремились вырваться вперёд.
Ну, а шпион, он был подвержен пытке.
Остались рожки, ножки и копытки.
Да и другие в нём остались части.
Народ, он прав, он борется за счастье.
И, удивив английцев и японцев,
Мы миллионы зажигали солнцев
На полюсах. Да и в душе, и в теле.
И с ней остаться многие хотели.
8055
И с ней остаться многие хотели.
С душой. И чтоб она дышала в теле.
Но не у многих вынесла душа,
Когда скончался житель шалаша.
И за стенами скрылся в мавзолее.
И вот другой, его мечты лелея,
Повёл народы к той же светлой цели.
И тут у многих нервы не стерпели.
Чтоб все концы с началами свести,
На многих приходилось донести.
И разобраться с подлыми врагами,
И со своими прежними благами
По лицам их. Упорная страна.
Секс-символом среди быков она.
8056
Секс-символом среди быков она,
Великая могучая страна.
В ней не было ни офисов, ни шопов,
Ни засух, ни пожаров, ни потопов.
А только стройки, плавки и победы.
И не касались нужды нас и беды.
Энтузиастов были миллионы.
Мы не делили Русь на регионы.
И беспримерный миру был пример
Единый наш союз  -  С С С Р.
Теперь же все на Запад убегают.
И коммунистов бешено ругают.
Свободно то лишь, что тогда для сраму
Считалось. Всем пришлось по килограмму.
8057
Считалось. Всем пришлось по килограмму
Того, что прежде было лишь для сраму.
План надоело перевыполнять.
И стали мы на прошлое пенять.
А кто не склонен к выпивке и шопу,
Того пошлём… куда-нибудь в Европу.
А сам ты строишь БАМ и Байконур,
Да и снимаешь с нас по двадцать шкур.
Была система прежде виновата.
Свободы было, правда, маловато.
Но многовато было палачей.
Да и в Кремле изменников-врачей.
Свободу вам? И хлеба? И вина?
Всё это выставляли из окна.
8058
Всё это выставляли из окна.
Ну, а вокруг покой и тишина.
Система, ах, система виновата!
Да и свободы было маловато.
Боролись. Напоролись. Ну и что?
А то, что мы и в брюках, и в пальто.
В дрезине на Турксибе и на ЗИМе,
На ЗИСе, и в обувке на резине,
На «Чайке», а теперь и в «Мерседесе».
А дело всё в стремительном прогрессе.
Привычки мы на новые меняли.
Но вот себе никак не изменяли.
И даже не простили Мандельштаму,
Чтоб угодить Премьер-Гиппопотаму.
8059
Чтоб угодить Премъер-Гиппопотаму,
Мы даже не простили Мандельштаму
Того, что он того, кто у руля,
Назвал кровавым гением Кремля.
А кто его вознёс? Да мы же, мы же.
А потому, что сами же и лижем
И задницу, и кое-что ещё,
Уж положив его через плечо.
Остынет пусть. Довольно он горячий.
Лежачий и висячий, и стоячий,
Взошедший на всецарственный престол,
Поставивший чернильницу на стол,
Отгородившись и от нас и вас.
И тут он и решил издать указ.
8060
И тут он и решил издать указ.
И будем мы годами ждать у касс
Прибавку к номиналу награжденья
По сути, и по месту учрежденья.
Я пожурю, я похвалю, отставлю,
И список к повышению представлю.
Недоскажу, недогляжу, построю,
Уменьшу, превзойду и перестрою.
Те режут тех, а эти режут этих.
И вот уж год проходит тридцать третий.
И тридцать уж седьмой сюда приходит.
Народ этап решительно проходит.
А где живёт он, господа и слуги,
Стрелявший в нас за наши же услуги?
8061
Стрелявший в нас за наши же услуги,
Живёт он там, где господа и слуги.
Жива культура! Моисеев, Пенкин,
Филипп Киркоров, Аллы новый хренкин.
А Хренниковы и другие Шнитки
Дошли уже до ручки и до нитки.
Купить верёвку, чтобы и повеситься,
Теперь не нужно ждать четыре месяца
Распределенья праздничных пайков.
Свисай хоть сразу с нескольких суков.
Любой шнурок в открытой есть продаже.
И есть бюро услуг такое даже.
Услуги вам представят хоть сейчас.
Да хоть и ночью. Да и в утра час.
8062
Да хоть и ночью. Да и в утра час.
Услуги вам представят хоть сейчас.
Вобьют крючок, и петлю смажут жирно.
Раскланяются, попрощавшись мирно.
Клиент всегда во всём и всюду прав.
Добились уж и мы гражданских прав.
Что ж, приступайте! Время  -  демократия.
Не возродится больше партократия.
И вас никто не вызовет в партком.
Висеть вам, если что, под потолком.
Виси, но по другой совсем нужде.
А если прозеваешь, быть беде
В отсутствии естественной супруги.
Да и окажешься уж ты в девятом круге.
8063
Да и окажешься уж ты в девятом круге,
Не написав ни строчки для супруги.
Хоть оторвись на ветре голова,
Гражданские всё ж есть у нас права.
А хочешь, так довольствуйся Мадонной
И ратью всей эстрадно-закордонной.
Их постигай стремления и чувства.
Есть Ростропович. Но и есть искусства.
Когда певец над сценою летает,
То Казаков пусть Бродского читает.
Эпохи знаки, времени часы
Не задевают помыслов попсы.
А «Соловей», «Вишнёвые ли воды».
Так в те поры такие были моды.
8064
Так в те поры такие были моды.
Я вас любил. Лирические оды.
Мы раскрывали миру горизонты.
Теперь японцы к нам привозят зонты.
Зонты, унты, компьютеры и факсы.
Не за рубли, а всё за те же баксы.
А мы езжаем в Римы и в Лондоны,
Чтоб испытать на них свои гондоны.
На их девиц восторженных грудях
И в ляжках их, и в их же бигудях.
Скажу я вам, чудесное занятие,
Любовь такая, радость без понятия.
Ну, а когда стремились мы на воды,
Над нами пролетали небосводы.
8065
Над нами пролетали небосводы,
Когда стремились с вами мы на воды.
Оттуда мы везли презервативы,
Пассивы превращённые в активы.
Культура рынка. Сложная механика.
На бирже кризис. А в народе паника.
Упал ресурс рубля без покаяния.
На доллар нету должного влияния
Перетеканьем по трубе ресурсов
И повышеньем меж валютных курсов.
Я новый бизнес обрету, страхуя.
Да и у речки ем с тобой уху я.
А вот и Рим. Тут чудные погоды.
Над нами пролетают небосводы.
8066
Над нами пролетают небосводы.
Спешат автомобили, пароходы.
Везут туда, да и везут оттуда,
Чтоб показать и нам такое чудо.
Чудес вокруг уж хоть ты пруд пруди.
А нам хотя б дыхание в груди.
Седьмое и девятое не надо.
Нам чудо подавай, чтоб вширь фасада.
На морде пусть угри, да и прыщи,
А ты его заветное ищи.
Оно в твоём общественном сознании
И в шахте, и в мучительном дознании,
В полёте, и штурмуя небосводы.
И я подумал: «Вот тебе и моды».
8067
И я подумал: «Вот тебе и моды».
Чудесен мир таинственной природы.
Добиться мирового равновесия
В отместку всеземного куралесия.
И жить, и поживать, и не лениться,
Такое нам с тобой порою снится.
И вся проблема сразу и решится,
И тем вот всё тогда и завершится.
Споив себя хорошим самогоном,
Нам незачем шататься по вагонам
В Москву за двухрублёвой колбасой.
А я полезу в озеро босой.
И зачерпну там трын-трава воды.
И ею я вот и полью сады.
8068
И ею я вот и полью сады.
И зачерпну я там речной воды.
Коллективизм без трепета потока.
Но где мне взять всевидящее око?
Когда ещё такое раньше было,
Чтобы с быком в хлеву сошлась кобыла.
И получилась тёлка скакунец.
Пора уж разобраться, наконец,
Не вражьи ли вот это всё проделки.
Какие у неё, смотри, гляделки!
У этой, что и с гривой, и с рогами,
И с правыми и левыми ногами.
Корова просит кружку молока,
Чтоб напоить голодного быка.
8069
Чтоб напоить голодного быка,
Корова просит кружку молока.
И каждый бык к ней подвизаться рад.
И свой он предлагает аппарат.
А я вот в этом радостном краю
Перед проблемой выбора стою.
Жениться ль, не жениться ль нынче мне,
Когда герань завяла на окне?
Или корову взять себе в супруги,
В ней растворившись как в любимом друге?
А красота природы, что вокруг,
Мне говорит: «Тебе тут каждый друг».
Сияет солнце нежностью гондонной
В огромном небе, в глуби многотонной.
8070
В огромном небе, в глуби многотонной,
Сияет солнце нежностью гондонной.
А бык поёт. И так он петь привык,
Могучий, гордый, славный русский бык.
Его ругай ты бранными словами,
Он всё равно не согласится с вами.
И победит он вас же вашим матом
И знаменитым тульским автоматом,
И логикой вещей в бою открытом,
Склонённый над общественным корытом.
И вашу ложь он чётко упредит,
И косность всю он в вас переродит.
А над махиной мира полусонной
Путь Млечный плыл громадой многотонной.
8071
Путь Млечный плыл громадой многотонной
Над этой мира далью полусонной.
И встал рассвет сначала на Курилах.
И от вулкана солнце закурило.
Да и пошло сюда через тайгу.
И я ему перечить не могу.
Потом вдруг встало молча над столицей.
И пробудились от дремоты лица.
И от улыбки первого лица
Всё заплясало  -  гопца дри ца ца.
И льётся уж такой небесный свет,
Что и во всей природе ярче нет.
Природа отрешённая цепей.
Цистерною, уж если хочешь, пей.
8072
Цистерною, уж если хочешь, пей.
Природа отрешённая цепей.
Была надежда урожая в хлебе
От теплоты родившейся на небе.
По берегам в трусах, а кто в панаме,
Бежали люди, и резвилось знамя.
И загорали, радуясь теплу,
Птенцы, отдав проветриться дуплу,
Где, притаясь от беркута, сова
На то имела равные права.
И думали серьёзные умы,
Что в мире этом будем только мы.
Мир разливался зеленью степей.
Но не растут там лютик и репей.
8073
Но не растут там лютик и репей,
Хоть ты из лужи эту вечность пей.
Самозначенье самоназначенья
Освобождает от нравоученья.
И всё тут тем от прочего отлично,
Что мы свой путь избрали самолично.
И думали, что прав всегда народ.
А вышло всё совсем наоборот.
И остальное всё, как и всегда.
Идут по рельсам в вечность поезда.
И самолёты перевозят фрукты
И остальные нужные продукты.
Есть станции бензиновой заправки.
Но нету тут весенней свежей травки.
8074
Но нету тут весенней свежей травки
На станциях бензиновой заправки.
То лужа, то канава, то туман.
А остальное  -  враки и обман.
Из всех посул на пике совещаний
Остался бич совместных обещаний.
И всё слова, слова, слова, слова.
Неисполненья вечная канва.
А за словами, где они, дела?
Метла посулов лихо мглу мела.
И пыль она, как прежде, поднимает.
А почему? Сама не понимает.
И ни куста, ни ветки, и ни травки.
И вдруг мы оказались у заправки.
8075
И вдруг мы оказались у заправки.
А там ни стебелька, да и ни травки.
Асфальт и кирпичи, и глинозём.
Куда мы эту грамотность везём?
То шашки обнажим, то снова в стойло.
В резерв. На ограниченное пойло.
В запас. До новой стычки. Интересы
Сторон мы узнаём из сводок прессы.
Они и наше мненье формируют.
И вот они на этом и жируют.
Вползают аргументы тихой сапой.
А факты всё захватывают лапой.
Эпоха устремляется в народ.
Читаю надпись: «Жидкий водород».
8076
Читаю надпись: «Жидкий водород».
А прав всегда ли в действии народ?
Начальник ты, с тебя снята ответственность.
Ну, а уж я дурак тут соответственно.
А вот бывает и наоборот.
Не прав начальник, и не прав народ.
И ихней моды к нашим гражданам
Не подберёшь. Нам всё не по штанам.
Как не ряди, рассейские натуры
Опять видны из-под гишпанской шкуры.
Они порушат вашу всю среду.
Порода, как природа, на виду.
А там, у них, другой режим природ.
Корова по привычке тянет в рот.
8077
Корова по привычке тянет в рот.
И прав всегда начальник. Не народ.
Какую ни возьми ты их корову,
Всё по добру там, всё там по здорову.
На каждый член уж кондиционер.
Гулять там бык выходит на пленер.
И всё там измеряется в долларах.
Там самогон не пьют из самовара.
И что ни вечер, там пикник и бал.
И я там был. И я их баб любил.
Ресурс мой, правда, вскоре износился.
И я домой до срока отпросился.
Их выпивку моя душа тогда
Пригубила. Обычная вода.
8078
Пригубила. Обычная вода.
Лимонная херша. И ерунда.
Иду я дальше. Пересохла глотка.
Читаю на одной бутылке: «Водка».
Вот, думаю, сейчас куплю стакан.
А мне какой-то ихний таракан
Взболтнул ну граммов десять, рыжий пёс,
И с хершею смешал, и тычет в нос.
«Мне стаканами,  -  говорю,  -  бонжурь.
Кончай базар. Мне ум не балагурь».
А он в ответ: «О кей! Уайт! Уайт!
Супранту вам. Я вас не понимайт».
Ну и поехал я опять сюда.
Миры кружились. Гибли города.
8079
Миры кружились. Гибли города.
И вот приехал я опять сюда.
Гляжу  -  повсюду гонят самогон.
А водки нашей  -  хоть бери вагон.
И той же ихней тут полно херши.
И вечера, как прежде, хороши.
Но, правда, много только вот реклам.
И всё ж живём мы с горем пополам.
И водку пьём не дюймами. Без херши.
И под гармошку сочиняем верши.
А сочиним  -  поём. И жить даём
Другим. Да и всё пьём и пьём, и пьём.
И вот приехал я опять сюда.
Миры кружились. Гибли города.
8080
Миры кружились. Гибли города.
Такая получилась ерунда.
Тот вещий, кто вещами называет
Свой отчий дом, и жить в нём призывает.
Собачьим бредом вымытой коровы
Ты не заменишь Руси дух здоровый.
И кислым хершем вместо молока
Не привлечёшь к воздействию быка.
Зачем живём, зачем в любви страдаем,
Зачем на гуще кофия гадаем?
Важней призывов Запада, Востока,
Весёлый звон весеннего потока.
Эпохи совершенно не здоровы.
А мы лежим под боком у коровы.
8081
А мы лежим под боком у коровы.
Опять коровы. Будь они здоровы.
Не пей ты столько кислого херши,
А помечтай о таинствах души.
И прекрати ты вечный зуд писательства
О том, к чему не знаешь ты касательства.
Не верь, что конь за кружку молока
Мог заменить огромного быка.
Всё враки это и собачий бред,
Что естеству приносит только вред.
Лишь в доброте хранится красота
И неземного свойства высота.
А эта белокурая звезда
Сказала: «Я опять хочу туда».
8082
Сказала: «Я опять хочу туда,
Где пальмы и лазурная вода».
«А где была ты до того и ранее?»
«Была я в Казахстане. И в Иране я
Была. И на Мальвинских островах.
И я люблю на пиленых дровах».
«Ишь, размечталась! Дров ей подавай.
И каждый день ей пойла наливай.
А сникерсов не хочешь с хершей в рот?»
«О, нет! Хочу совсем наоборот.
Видала ваш я Запад и Европу
В гробу. Я не отдамся филантропу.
Домой хочу. Я русская корова.
В луга. В тепло отеческого крова.
8083
В луга. В тепло отеческого крова
Хочу я. Я обычная корова.
Давала я сто литров молока.
Да и ещё вдобавок два кулька.
И вдруг настал трагический момент.
И завершился весь эксперимент.
Хотела я порадовать отца.
И гопца дрица гопца гоп ца ца
(Выплясывает сложный вальс коровы,
Показывая гонор свой здоровый).
Я молода. И телом хороша.
И у меня широкая душа.
А тут не жизнь, а страшная беда.
Я вспоминаю детство иногда.
8084
Я вспоминаю детство иногда.
Ох, уж беда! Простите, господа.
Хочу я снова быть собой, коровой.
И жить в хлеву хочу, в среде здоровой.
А здесь, на ваших южных островах,
Не полежишь на пиленых дровах.
Тогда шмели нас там порой кусали,
Да и бока нам сучья обчесали.
Берёт меня глубокая тоска.
И не болят мне более бока.
Там наши лес, луга и окуньки.
Хочу туда, в излучину реки.
Я там паслась у самой у дороги.
Там мать моя едва влачила ноги.
8085
Там мать моя едва влачила ноги.
Хочу пастись у самой я дороги.
Мне край голодной родины моей
Дороже ваших западных хершей.
Вы не способны даже пахнуть кисло.
И от тоски душа моя повисла.
«Ах, мы телушек в боксе содержим!
Мы вас поставим в правильный режим!
Чтоб там вы развивались в тишине,
И чтоб герань не вяла на окне
И в гигиене, и в среде здоровой».
Да будь я хоть плешивою коровой,
Хочу я к мамке, где, да и когда,
Мы голодали с нею в те года.
8086
Мы голодали с нею в те года,
С моею мамой. Там моя среда.
Но и во сне мы страшном не видали,
Чтоб от тоски животные страдали.
От ностальгии. Лучше голодать,
Чем в эту экзекуцию впадать.
Корова я? Иль я уж не корова?
Хочу я жить под ветхим сводом крова
Соломенного. Снег там и дожди.
А тут метелей даже и не жди.
Я не лишенка. Я ж не без ума,
Чтоб не понять, где рай, а где тюрьма.
Там трактора. Там зеленеют стоги.
Пасли нас у заброшенной дороги.
8087
Пасли нас у заброшенной дороги.
А тут мне обжигают спиртом ноги.
И надомною Робот-компромат.
И он включён в режим «Виват-примат».
Но шкив порвался. Немец удивился.
«Всё!»  -  говорит. И к слесарю явился.
Ну, ничего. Где нужно, съединят.
И вновь в мою обязанность вменят
Молчание. Пришла ко мне усталость.
Ещё помыться и поспать осталось.
А членов запасных тут пруд пруди.
И принцип здесь один: «Не навреди».
А тёлка, между прочим, ничего.
Но нету в ней живого ничего.
8088
Но нету в ней живого ничего
Вот кроме компромата моего.
В обязанность клейменье мне вменили.
Систему всю мгновенно изменили.
Чтоб для подсчёта сроков и сортов
У этих заклеймённых ими ртов
Осуществилась их же канцелярия.
Подумаешь, небесная солярия!
Иных явлений вечные фронты.
Приёмы, переёмы и финты.
Осточертело всё! Хочу в постели
Соломенной лежать. Там грязь на теле.
А эта химизация вандала
В желудок мне тогда не попадала.
8089
В желудок мне тогда не попадала
Вся эта химизация вандала.
Таблетки вечно вместо естества
Обычной пищи. Ну, а где трава?
И тёлок, да и квёлых уж коров,
Тут нету возле этих докторов.
А там бензин и масло, и мазут,
И каждый третий пьяный и разут.
Среди коров и выпивших людей
Там много гаек ржавых и гвоздей.
Хочу домой, в родимые края.
Бардак там наш. Там родина моя.
Пусть там и не дождёшься ничего.
Но всё перенесём мы. Ничего.
8090
Но всё перенесём мы. Ничего.
И хоть опять не будет ничего,
Всё это нашим людям мы простим.
Построим, перестроим, возместим.
И не пойдёт уж к немцу на крючок
Наш залихватский бешеный бычок.
И наша тёлка не отдаст себя,
Бычка того безропотно любя.
А этот чистоплюйский агрегат,
Он и трясуч, и взвинчен, и дрыгат.
И, более того, он массажист.
Не нужен он. Он наглый. Он фашист.
Пешком пойду домой, хоть и устала.
Лишь только бы свободы больше стало.
8091
Лишь только бы свободы больше стало.
Ах, по Европам я блуждать устала.
И Шопенгауэр, Шиллер и Бальзак.
На кой мне член ваш Ламе и Гудзак.
Вернусь домой я. Родина одна.
И буду ей по-прежнему верна.
А если что, так с мира и по нитке.
Я ж не какой-то там голодный Шнитке.
Не композитор я и не артист,
Чтоб мне лететь на всякий внешний свист.
Полно кормов тут, да и в стойле суша,
Но не люблю я лапочек от Буша.
А там войду в знакомые мне воды.
И чтобы радуги бросались в небосводы.
8092
И чтобы радуги бросались в небосводы,
И серебрились чтоб в рассвете воды,
И облака чтоб плыли по утру.
Я их люблю! И в этом я не вру.
Зачем мне ваша старая Европа,
Когда травою там не пахнет жопа.
И каждый там воспитан, будто лох.
И даже нету там в собаке блох.
А тут, у нас, рассветы зеленеют,
Да и быки от лени беленеют.
И от тоски безудержно кричат.
И из асфальта лютики торчат.
Люблю я чтоб, взирая в небосводы,
Весной струились дремлющие воды.
8093
Весной струились дремлющие воды,
Минуя голубые небосводы.
Люблю я, чтобы пахло мне говном
В моём жилище. Небо за окном.
Душою отдыхаешь тут вполне.
Свежо и мягко. Зарево в окне.
Луна струится прямо на живот.
И чувствуешь, душа в тебе живёт.
И понимаешь: жизнь она движенье.
И, значит, есть к Европе возраженье...
И под покровом летнего тепла
Домой корова к вечеру ушла.
Ах, хорошо, что в прожитые годы
Струились и над нами небосводы!
8094
Струились и над нами небосводы
Тогда ещё. В те памятные годы.
Любовь права. И лишь она жива,
Когда растёт над озером трава.
А организмы чтобы не ржавели,
И лица наши чтобы розовели,
И чтобы мы на утренней заре
Уже стояли молча во дворе;
И чтобы шли весёлыми рядами,
Колхозными огромными стадами,
И чтоб стремились к берегу реки,
И чтобы нас встречали ветерки;
И чтобы рос и ствол, и стебелёк,
И чтоб в печи резвился уголёк.
8095
И чтоб в печи резвился уголёк,
И от лягушки прятался б малёк.
И наш вопрос чтоб долго обсуждался.
И чтобы новый метод насаждался
Доения как можно не спеша.
И замирала чтоб твоя душа.
И чтоб варили брюкву на обед
Во славу тех и будущих побед
На всю громаду. Чтоб хотелось есть,
Хоть и другие указанья есть
Развития сознания ума.
Ой, я сойду когда-нибудь с ума!
А там, за рвом, стояли огороды.
И там вдыхали мы пары природы.
8096
И там вдыхали мы пары природы.
И вдалеке дымились огороды.
И почему-то мне взбрело на ум
Сказать быку, что я люблю изюм.
Пять штук зятьёв и кум, и швагера,
М вся родня… Ах, чудная пора!
А небосвод земной простор ласкал.
И я тебя среди других искал.
И заревел тут убеждённый бык.
И произвёл он усложнённый втык.
Скажу я вам, такого естества
Я не ждала. Вскружилась голова.
Перед глазами бился мотылёк.
И он меня с собой тогда увлёк.
8097
И он меня с собой тогда увлёк,
Совсем ещё пугливый мотылёк.
И всё же был он обсалютно белый.
И улетел куда-то оголтелый.
И видно было, он не мог понять,
Зачем коровам тёлок догонять.
Был жарким день. Нет, был уж даже вечер.
И мотылёк в тревоге сдвинул плечи.
И не сумел он звук произвести…
…Паук закончил сеть для мух плести.
Садилось солнце красно-голубое.
Оно бывает всякое. Любое.
Перед закатом подошли мы к саду.
И без труда пролезли под ограду.
8098
И без труда пролезли под ограду,
Свершив прыжков, наверно, восемь к ряду.
И было нам томительно опять.
И время шло вперёд. Порой и вспять.
Мы танцевали вальс и краковяк.
Кто мы? Я. Машка. И Иван-бедняк.
А в стороне нас наблюдал кулак.
Потом его мы выслали в ГУЛАГ.
В его дому нашли мы много хлеба
И ложку соли. И смотрели в небо.
Нет, мы нашли ведро с водой для хлёба
И ломоть хлеба, спрятанный под нёбо.
И с мотыльком проделав разворот,
Мы и вошли в ближайший огород.
8099
Мы и вошли в ближайший огород
Там, с мотыльком проделав разворот.
И председатель, и батрачка Люся
Встречались нам. Тут врать я не боюся.
«С тобой я, Дуся, я ещё сойдуся.
Вот только с Нюсей прежде разойдуся.
А Акулине, если я озлюся,
Скажу, что всех милее мне Маруся.
Да и к тому ж ещё я дружен с Зиной.
Она хотела, чтобы я с резиной.
Но я не смог. И мы и разошлися.
И вот, Нинуся, мы с тобой сошлися».
И с мотыльком, перемахнув ограду,
Попали мы на свежую рассаду.
8100
Попали мы на свежую рассаду,
Чтоб радоваться озеру и саду.
Мария всё мою штанину тёрла.
Потом взяла и под подолом впёрла.
Когда я вынул, подолом обтёрла,
И первачом смочила рот и горло.
Да и запела. Было в ней сопрано.
«Сегодня поздно, ну а завтра рано».
Так пела, сделав два шага назад.
Потом я с нею удалился в сад.
Идём путём, товарищи. И верно
Мы правильным путём идём. Наверно.
И только я успел открыть свой рот,
Как с криками уже бежал народ.
8101
Как с криками уже бежал народ,
Когда я лишь успел разинуть рот.
Народ бежал, и чем-то он размахивал.
А председатель охал и поахивал.
Уж моросил, накрапывая, дождь.
В толпе кричали: «Вождь! Приехал вождь!
Нам коммунизм формаций всех нужнее.
И нам отсюда прошлое виднее.
Ведёт дорога к светлым берегам.
Там мы дадим буржую по рогам».
Взглянув на Машу, розовый как рак,
Заговорил тут с пафосом батрак.
И все, ликуя, в барабаны били.
И тут меня за грамотность избили.
8102
И тут меня за грамотность избили.
А музыканты в барабаны били.
Лежали люди дальше от оврага,
Где и стояла в двух цистернах брага.
Кто был умом с эпохой и живее,
Тот заходил движения левее.
И зачерпнул я, помню как сейчас,
Оттуда хмель. А был там ночи час.
У вожака был сбоку пистолет
И два кармана жареных котлет.
Батрачка Маша, да и с нею Нели,
От вожака немало поимели.
И от натуги так вожак вспотел,
Что мотылёк вспорхнул и улетел.
8103
Что мотылёк вспорхнул и улетел,
Вот от натуги так вожак вспотел.
Но тут к нему не замедлясь из леса
Пришли два сонных наглых геркулеса.
И попросили хлеба, да и пуль,
И сала с мясом, и соломы куль.
Всё председатель дал им без пардона.
И дал ещё им четверть самогона
Вчерашнего последнего литья
Для заеданья долгого питья.
Два геркулеса скрылись в чаще леса.
Ну, а на нас легла зари завеса.
Мы с мотыльком за ними проследили.
Потом мы долго по лесу ходили.
8104
Потом мы долго по лесу ходили.
И по оврагу мы ещё бродили,
Чтоб месяц видеть, видеть и закат,
Да и послушать музыку цикад.
Там люди дружно ставили вопросы.
Они пришли топтать ночные росы.
Как говорится, сам ты кур во щи,
А дураков ты где-то поищи.
Иди туда, где их хоть пруд пруди.
А что ещё ты видишь впереди?..
Пообсуждав теорией вопросы,
Потёрли люди под соплями носы.
А мотылёк вспорхнул и улетел.
И он меня тогда  и захотел.
8105
И он меня тогда и захотел.
И вдруг вспорхнул и в поле улетел.
Он улетел за лес и за овраг,
Где подыхал мой самый лютый враг,
Кулак Евхим, и мать евона Дарья,
Их дочь Полина, да и внучка Марья,
И внук Сашок, и тётка Пелагея,
И те из леса пьяных два злодея.
Да и еврей Семён, что шил кожух
И торговал липучками для мух.
И он лечил дыхательность путей,
И изгонял простуду из детей.
И мотылёк хотел меня тогда
Поцеловать вот тут, и вот сюда.
8106
Поцеловать вот тут, и вот сюда,
Хотел меня тот мотылёк тогда.
И облетел меня он с двух сторон.
Потом я слушал бойкий крик ворон
Там, за рекою и у края рощи.
А из сдыхавших самый, самый тощий
Был тот еврей, что мельче остальных.
И застонал он радостней больных,
Которых смерть тогда и сожрала,
Когда она нежданно к нам пришла.
Уже была гражданская война.
И умирала целая страна.
А в огороде хрен и лебеда.
И к нам летела яркая звезда.