Веноциания. Том 15

История одного человечества.
















































































































ВЕНОЦИАНИЯ


          том пятнадцатый



















2016 г.





Собрание сочинений
в 99 томах. Том 57-ой.



































9818
Её пучок курчавистых волос
Мне и ударил ароматом прямо в нос.
Меня ты понял? Это коленкор
Спустился с не высоких южных гор.
Да и восстал из тайных бездн морей,
Минуя пламя древних дикарей,
Что появилось в воздухе манежа,
Вам щекоча сознание и нежа.
И сам ты рад, что дева та порочна.
И у тебя растёт желанье срочно.
И есть надежда, что возникнет миг,
Как птица Феникс из старинных книг.
Она к тебе приляжет. А вопрос
Многовелик. И возбуждает нос.
9819
Многовелик, и возбуждает нос,
Такой вот знаньем творческий вопрос.
Стихии хлещут, изгаляясь в чреве,
Найдя престиж в такой прекрасной деве.
Не до иллюзий. У раскрытых книг
Творец созданья прелестей возник.
Совокупленьем слово наполняя,
Его в любовной неге применяя,
Один ложится прямо на другую.
И этим я тебя заинтригую.
И подбери ты сходу всем на вкус
Подобье мысли, и её искус.
И за такую времени минуту
Отдашь и душу, и отдашь валюту.
9820
Отдашь и душу, и отдашь валюту
Вот за такую времени минуту.
Валюты нет, и нет других монет.
Но напишу я, видимо, сонет.
А это тоже стоит дорогого.
И нет в межзвездье образа другого,
Чтобы вписать в изящный мой сонет
Для этой дамы. А другого нет.
Она для цели данной создана.
И потому явилась мне она
Средь тёмной ночи. Кстати. Между прочим.
Её мы в звёзды с наслажденьем прочим
Себе и прочим. Тут отдашь валюту
За то, чтоб с ней хотя б одну минуту.
9821
За то, чтоб с ней хотя б одну минуту,
Отдашь и душу, и отдашь валюту.
Ах, на минуты взвешенный сонет!
Но хорошо, что пострадавших нет.
Но есть одно в тебе воображенье,
Да и его прямое выраженье:
Не лгать бумаге трепетным умом.
И хрен с ним с сексом в действии прямом.
Мне хватит секса в действие втором.
А в церковь бьёт семиэтажный гром,
И затихает под моим коленом,
Слюбившись с этим беспредметным пленом,
Согласно ночи в бурю и в грозу,
И проявляясь сверху и внизу.
9822
И проявляясь сверху и внизу,
Согласно ночи в бурю и в грозу,
Не утихает таинство желанья.
И уж пишу я эти вот посланья
Той деве в цирке. Той моей Ирине,
Что с кексом пьёт напиток в мандарине.
Напиток чудный. И, подняв стакан,
Уж кто-то смотрит, будто истукан.
И вальс там был. Спокойный и неброский.
И танцевали этот вальс подростки.
Она же в танце сделала шпагат.
И даже вздрогнул месяц наугад.
Пушок, конечно, чёрен и в грозу.
Она же пьёт, и ни в одном глазу.
9823
Она же пьёт, и ни в одном глазу.
Ну, а пушок, он чёрен и в грозу.
Рядясь сребристой радугой лучей,
Мир засиял в томлении свечей
Накалом ламп, идущих с потолка.
И поднялась же у тебя рука
Великолепьем мастера полов
Под мановенье неприличных слов
Той девы, что почти обнажена,
И также, даже более, нежна.
И серебрился в золоте пучок
Далёких звёзд, попавших на крючок
Воображенья. Невообразима,
Здорова, высока, неотразима.
9824
Здорова, высока, неотразима.
В движении как мягкая резина.
И нам тут распозировалась так,
Что я залез с ногами на верстак.
И возомнил я тут, что я имею
Воображенье. Да и поимею
Её саму. И в гордом одиночестве
Я позабуду о её высочестве,
Российской вечной скромности девиц
Средь этих ярких выхоленных лиц.
Она же оказалась не такая.
И вот её, ни в чём не попрекая,
Я не сужу. Она из магазина.
В работе как жестокая резина.
9825
В работе как жестокая резина.
Она была взята из магазина
Мной напрокат. Там люди продаются.
И на ночь вам за доллары даются.
А что они все разные телами,
Так вы тут повертите вертелами.
И вы такими б быть могли на деле,
Когда б и вас на что-нибудь надели,
А не, как прежде, в бане с пирогами
Вертели только б длинными ногами
Вдоль вертелов и без излишних слов.
А вы тогда бы ели вкусный плов.
Наживы пунш, выбрасывая пробки,
Поглотит всех, кто дерзкий и кто робкий.
9826
Поглотит всех, кто дерзкий и кто робкий,
Наживы пунш, выбрасывая пробки.
И стало б мне от этого показа
Жить много проще, если б без указа.
Глаза мои мгновенно прослезились
И глубиной страданья отразились.
Да и излились тем, чем я торгую
В эпоху эту столь мне дорогую.
И я пишу тут про неё поэму,
Про этакую трепетную мэму.
И положу по вдоль своей кровати,
И буду осторожно раздевать. И
Явлюсь сонливый, немощный и хлёпкий.
Да и поем живительной похлёбки.
9827
Да и поем живительной похлёбки
Я и сонливый, сдержанный и хлёпкий.
В наш век желаний столько есть желаний,
Что и не хватит ног и рук, и дланей,
Чтоб всё объять на этом вот манеже,
Тебя любя, приманивая, нежа.
И остаётся мне теперь одно:
Смотреть всё время порное кино.
Да и со страстью, но и без цинизма,
Отдаться сладкой муке онанизма.
И понимать, что в этом мире мнимом
Ты можешь быть заштатным анонимом.
А кто худой и немощный, и хлёпкий,
Тот не поест живительной похлёбки.
9828
Тот не поест живительной похлёбки,
Кто и худой, и немощный, и хлёпкий.
И не похожий он на всех других
Моих щенков, мне очень дорогих.
Все родились они не под забором,
Ко мне явиdись милым шумным хором
Молодняка. Лизала я бока,
Пока на них не бросилась рука
Хозяина, чтоб и повергнуть в воду,
И не испортить этим всю породу
Такой вот вялой сдержанной походкой
И отвисавшей до земли бородкой.
А вот теперь как радуют глаза!
Пойдёn под душ и выйдет как слеза.
9829
Пойдёшь под душ, и выйдет как слеза.
И так они мне радуют глаза.
Я вынимала там их из воды,
Приняв побоев явные следы
От душегуба, подлеца и каина,
Всех пятерых нас подлого хозяина.
Конечно, нас он кормит и поит,
Да и горою он за нас стоит.
А мы, бесспорно, по собачьей моде
Верны ему, да и любимы вроде.
К тому ж, и служим честно подлецу,
И мордой водим по его лицу.
Ну и супругу тоже любим в скобке.
Чиста, светла, тверда в груди и в попке.
9830
Чиста, светла, тверда в груди и в попке.
Ах, хороша! Как Пифагор без скобки.
Как лягут, так и стонут, обнимаясь,
И не собачьим делом занимаясь.
И отдаются радостным мечтам.
А я лизну то тут, а то и там.
«Уймись, шалун!»  -  она обычно скажет,
Да и сама в томленье душу кажет,
Чтоб, заведясь, испытывать шершавость,
Любя лизков весёлую прыщавость.
А я лизну с обратной стороны.
«Ах, только б, только б не было войны!»
Так говорю я, глядя в образа.
И вся внимание. Да и глаза в глаза.
9831
И вся внимание. Да и глаза в глаза.
И я крещусь в сердцах на образа.
И вот такое между нас бывает,
Что и с годами вряд ли убывает.
А ожиданье крепнет и мужает.
И, смотришь, он уже соображает.
Да и собаке хочется, чтоб с нею
Она делилась резвостью своею.
Чтоб прилизнулась к нежностям семьи,
Хоть и у них воззрения свои.
И от собачьих тем и отличаются.
Но нам-то, псам, желания прощаются!
Мы любим секс. Ну, а хозяйка, стерва,
Умна, нежна и не имеет нерва.
9832
Умна, нежна и не имеет нерва
Хозяйка наша. Подлинная стерва.
А так я просто дачу охраняю.
Поста я основного не меняю.
Не бегаю по разным там работам.
День отдаю хозяйственным заботам.
Кур отгоняю я от огорода.
И много постороннего народа
За день перегляжу, перебрешу.
Проблем не мало походя решу.
А там уж и в постельку тихо ляжешь,
И ждать себя хозяйку тут обяжешь.
А кончишь, так и тоже спать охота.
И никакого выспреннего пота.
9835
И никакого выспреннего пота.
Как кончишь, так поспать тебе охота.
Хозяйка любит, чтоб в неё кончал.
Конечно, чтобы муж не замечал.
Вот он заснёт. Ну, а потом уж мы.
Впервые много было кутерьмы.
Закончил, помню, я над ней работу,
Да и поспать решил, забыв заботу.
Ну, а она притворно бьёт меня.
Я понимаю. Будет трепетня.
И снова тащит прямо в одеяло.
И тут вторично под себя подмяла.
И теснота. И плечи узки-узки.
Благоухает нежно. По-французски.
9836
Благоухает нежно. По-французски.
Ах, теснота! А плечи узки-узки.
Мы притаились. Глазки прямо в глазки.
И улыбнулись в ожиданье ласки.
Да и томимся. Что уж тут таиться.
И я готов. Но мужу всё не спится.
И говорит сквозь сон он в злобе ей:
«Да ты гони его. И в рожу бей!
Ногой, ногою». Выгнувшись дугою,
Он сам меня спешит столкнуть ногою.
Да и встаёт. И вышел, семеня,
Чтобы озлить обидою меня.
И матерится всей душой по-русски.
А у неё-то плечи узки-узки.
9837
А у неё-то плечи узки-узки.
Перемежает русский и французский.
Из привозных он. При Екатерине.
При Вальтер Скотте, Пушкине и Грине.
Не он, а предки. Случай тут не редкий.
Его предтеча был в стремленьях меткий.
С резной эмблемой в каждом завитке.
Был божий дар в его живой руке.
Он скрипки делал. Скрипки Страдивари.
Вот как у нас теперь пошли гитары.
Тогда те скрипки до утра скрипели.
И уж под них тогда романсы пели.
Куплеты, то есть. Ихние звучанья
С английским текстом в сонме окончанья.
9838
С английским текстом в сонме окончанья
Не просто темы, а из них звучанья.
На этой скрипке в фокусе романса
И начиналась повесть Санчо Панса
О даме сердца ейного творца
И дон Кихота бледного лица.
Велась беседа часто до обеда
В саду, в мансарде, дома, у соседа,
Чтоб уговор потайно в ручку дать,
И чтоб потом в фонтане ожидать.
И вот уж вечер. Ночи мрак тревожен.
И встречи час уже совсем возможен.
И ручейка весёлого журчанье.
Да и минута тесного молчанья.
9839
Да и минута тесного молчанья.
И ручейка весёлого журчанье.
И он в вуалях щупает ея.
И понимает: уж она моя
То не она. А ейный римский папа.
Вот так судьбы задумчивая лапа
Их вызывает тут же на дуэль,
И покидает он её постель.
В дуэли старца, знамо, убивают.
И об его поступке забывают.
А дама сердца женится на ём.
И вот уже живут они вдвоём.
Он без портов. Она в ночных портах.
И до утра вас ублажает. Ах!..
9840
И до утра вас ублажает. Ах!..
Да и лежит в подвязочных портах
Из привозного чистого холста,
Непогрешима, в помыслах чиста.
А он над нею ренессансом крутит.
И вдруг её сознание замутит.
И говорит: «Я не могу заснуть.
Вы слышите, моя в тревоге грудь.
Не огорчу вас. Огорчать не буду.
Я лучше ночь в терпении побуду.
Но с вами буду я, уж если вы
Не устрашитесь возгласов молвы».
Она внимает радости в ветрах.
И познают они рассветный страх.
9841
И познают они рассветный страх.
И он уж с нею нежится в ветрах.
Он проколол заветную плеву
У красоты небесной наяву.
Они вдвоём до старости дожили
И орденов немало заслужили
За исполненье воинских заслуг,
И при дворе почётных тайных слуг
За наблюденьем строгим за соседями,
И на охоте с бурыми медведями,
Когда вельмож при нём большая часть,
Устав, и за медведем быстро мчась,
Загнав его, уже в восторге… Трах!
И испытает предрассветный страх.
9842
И испытает предрассветный страх.
И зайца загоняет на ветрах.
И чуть не рвётся сердце у него.
И нет уже важнее ничего.
А мы идём. Закончилась охота.
И похвалиться каждому охота,
Что он лису увидел всех первей,
И лёгким взмахом вскинутых бровей
Её повёл в ту рощу за собой,
Где и сразился с нею, с голубой.
И придавил её тогда к траве.
А вечер не понравился молве.
О, женщина! Она совсем нахальная.
Разденется при вас. И сексуальная.
9843
Разденется при вас. И сексуальная.
И без стыда. И смотрит в вас, нахальная,
Так, что её бы взял и пожалел,
Уж если б гриппом вдруг не заболел.
Собачий грипп, он равен менингиту.
Порою свалит всю собачью свиту.
А ты вот всё стараешься лечиться.
Но надо же такому тут случиться,
Что в эту пору, в эту точно ночь,
Ей стало вдруг решительно невмочь.
Вздыхает. Ходит голая по саду.
И спереди бледна, и стонет с заду.
В предутренних колеблется ветрах.
Возбуждена. Переживает страх.
9844
Возбуждена. Переживает страх.
Пронзает вас желанье на ветрах.
И, не простив простудную сухоту,
Поднимется, как в заячью охоту.
Да и заставит кровь разогревать,
И злость на всех способна изливать.
И продолжаешь сам себя вазонить.
Да и её б неплохо урезонить.
И, бесконечно на меня молясь,
Она нашла здесь в этом смысле связь.
Она, конечно, не о том мечтала.
Но вечер вышел. Ночь уже настала.
Я приближаюсь к ней почти нахально.
А силы нет. И это так печально!
9845
А силы нет. И это так печально!
И приближаюсь к ней уж я нахально.
И «Гав!» Ложусь у самых ейных ног.
Да и, простит нас милостивый Бог,
Туда смотрю. Вот в самое зерцало.
Откуда что-то, хлюпая, мерцало.
Не то тампон, не то живое тело.
И мысль куда-то в бездну улетела.
«Ну, на! Лизни!» Хозяйка присядает.
А ночь любви и неги ожидает.
Лизнул я  -  чую: то живая кровь.
И тут меж нами вспыхнула любовь.
Одной минутой месяц ночи люб.
Возьмёт валюту. Улыбнётся краем губ.
9846
Возьмёт валюту. Улыбнётся краем губ.
Одной минутой месяц ночи люб.
Ершистым кругом время смотрит вдаль.
И льётся дивно по небу печаль.
Печаль не радость, радость не беда.
А там, за тучей, спряталась звезда.
Звезда познаний светит и молчит.
И листопадом зарево стучит.
Да и грозится выгореть дотла.
И рябь ночная в озере бела.
Луны дорожкой ширь блестит вдали.
А месяц рожки вперил в корабли.
И не остынет этой бездны суп.
Кольцо подарите, попробует на зуб.
9847
Кольцо подарите, попробует на зуб.
И не остынет этой бездны суп.
Попейте профиль. Съешьте стремена.
Всю землю пропил. А вдали луна.
И остаются и тревожат ноты.
И не глупеют времени еноты.
Не будет ночи, бездна отойдёт,
Среда безбрежья в прошлое уйдёт.
Отколыбелится вечерний перезвон.
Свинья отелится. Яйцо проклюнет слон.
Звездою вечера кромешный мрак горит.
Ах, делать нечего. И мучит гайморит.
Ещё ликует он, и что-то ждёт.
И поцелует. И совсем уйдёт.
9848
И поцелует. И совсем уйдёт.
А вечер улицу с собой ведёт.
Она стесняется. И даже спит.
Не соглашается. А он кипит.
Спешить не смеет он. На нём дома.
Даёт согласие она сама.
Дома не в стремени. Ведро не конь.
А в центре времени горит огонь.
Опять та женщина. Всё та же Дарк.
«Ах ты, изменщица!» Сказал ей кварк.
За нашу Фландрию она пошла.
И за Ирландрию сложив крыла
На поругание. А дождь идёт.
Поспит немного и опять работу ждёт.
9849
Поспит немного и опять работу ждёт.
На поругание она идёт.
Пускай не сбудутся её мечты.
Собой любуется. Поймёшь ли ты!
Пойми, что любится, и всё простишь.
А если сбудется, забудь про стиш.
Он не рифмуется с судьбой моей.
Любовь тюрьмуется, два срока в ней.
Один до гибели, недолог он,
Второй бессмертие, как мамонт-слон.
За далью дальнею стоит печаль.
И жаль мне прошлого. Мне жизни жаль.
Ночь ищет крайнего. Ещё темно.
Ждём утра раннего. Глядим в окно.
9850
Ждём утра раннего. Глядим в окно.
Ночь ищет крайнего. Ещё темно.
Вино прекрасное. В нём херес и моча.
Заря ужасная. Два синих кирпича.
Огонь всё теплится. Пытается гореть.
А телу терпится. На звёзды б посмотреть.
На них все радости сольются в горизонт.
Всесветской сладости открыт над миром зонт.
Жара и холодно, прохлада и ветра.
Не морят голодом, но выжгут из нутра.
Огонь всё теплится, пытается гореть.
Обида стерпится. На звёзды б посмотреть.
О, сколько наглых морд! Пойду в кино.
Москвич, тайота, форд. А вот рено.
9851
Москвич, тайота, форд. А вот рено.
О, сколько наглых морд! Пойду в кино.
Печаль волнуется. Она горит.
Есть сила радости. И есть иприт.
Желанье в зрелости. А древо тут.
Всё дело в смелости. Года идут.
Настанет времечко иных времён.
Посадим семечко. Родится слон.
Там будет Жанночка не догорать.
А пиво в баночках. А мне насрать!
Загадим улицу. Дерьмо в душе.
Любовь сутулится. Свободу вше.
Отлично, здорово. И сто Одесс.
И я смотрю туда. Там Мерседес.
9852
И я смотрю туда. Там Мерседес.
Я без пальто стою. И пять Одесс.
Когда, наконец, прекратятся дожди,
Накинем на плечи поярче плащи.
Накинем на плечи, и выйдем навстречу
Погоде и солнцу и волнам таким,
Каких и не знают ни Рим, ни Биская,
Каких не бывает нигде на земле.
А Жанна темой времени не дышит.
Она уже не видит и не слышит.
Она не знает Павлика Морозова,
И Александра гордого Матросова.
А кто-то с пальмы на поляну слез.
Опять на Капри. Лучше б в старый лес.
9853
Опять на Капри. Лучше б в старый лес.
А кто-то с пальмы на поляну слез.
Чего он хочет? Кто его щекочет?
Он чёт ли, нечет? Или просто кочет?
Надежду духа страх не опорочит?
Какой-то бес над озером хохочет.
Себя он ищет у ноздри кольца.
В зеркальной глади терпкий взгляд лица.
Луна в прохладу ожиданье мечет.
То чёт, то нечет, или просто кочет.
А вечер ночи морду в стрелы точит,
Последних молний выгибы курочит.
Слезинок утра слышу голос робкий.
Как в детстве: пацаны, чувихи, пробки.
9854
Как в детстве: пацаны, чувихи, пробки.
И слышу голос сдержанный и робкий.
Ветра раздули волосы утёсу.
Заря бормочет лирику матросу.
Матрос, конечно, девушку облапал,
И под гирляндой звёзд её захапал.
Она подол поспешно поднимает.
Ну, а уж он, конечно, вынимает
Своё желанье. Просит до конца.
Если б не мать и строгий взгляд отца!
Она же вся сама, и в малых летах.
И глубоко её волнует это.
Матрос в каютный влез объём коробки.
И не войдёт в чащобу леса робкий.
9855
И не войдёт в чащобу леса робкий
Матрос, примерив весь объём коробки
Каюты, что зовут на флоте кубриком.
И он девицу угощает бубликом
И мармеладом, да и пастилою.
А ночь промчалась быстрою стрелою.
Иглой желанья что-то в деве колется.
Матрос достал и хочет обезболиться.
Потом заснул, а радость растревожилась.
Он любит ту, что телом обезложилась.
Без божества весь этот секс убожество,
Хоть и его в употребленье множество.
И в кубрике лежит матрос в коробочке.
И не торчит бутылка водкой в пробочке.
9856
И не торчит бутылка водкой в пробочке.
Матрос лежит. И он один в коробочке.
Он о девице долго беспокоится.
Ну, а потом и шприцем успокоится.
А их корабль, такая, блин, посудина,
А капитан, такая уж паскудина,
И их дела достаточно развратные,
Да и пути отрезаны обратные.
Везут они повстанчеству оружие.
А как им там, повстанцам, без оружия?
Всех перебьют их власти легитимные.
И их дела, увы, бесперспективные.
И как права им защитить свои,
Уж не встревая в вечные бои?
9857
Уж не встревая в вечные бои,
Как им права тут защитить свои?
Свобода нравов! Покупайте бублики.
Убейте вошь. Не трогайте республики.
И интервенция, и индульгенция,
Корреспонденция, интеллигенция.
А, правда-матушка, где ты скрываешься?
То с тем, то с этими ты уживаешься.
То ты за равенство, то за коррупцию.
И не пойму уж я твою конструкцию.
Пойду и сяду я на этом береге
У речки времени. А в речке Тереке
Моряк, что плавает в своей коробочке.
И ударяет он рукой по пробочке.
9858
И ударяет он рукой по пробочке.
Моряк, что плавает в своей коробке.
Жучок ползёт к нему, и речи сладкие
Уж льёт жучок ему про плечи гладкие
Девицы с берега реки, что с Тереком
Сродни по скорости, но выше берегом.
А сон матросика разбудит бурею.
И позовёт её он, эту фурию.
И видит: плавает в воде он вспененной.
А жизнь матросская мрёт обесцененной.
А вот её уж он не поразглядывал,
Когда загадывал и не угадывал.
И вспоминает он тут про своё житьё.
И про своё он мыслит. Про своё.
9859
И про своё он мыслит. Про своё.
И вспоминает он тут прошлое житьё.
Комарик маленький садится на щеку.
Да и она ерзит ему в руку.
В окно разбитое врывается апрель.
Луна разлитая прослушала свирель.
Роса разбрызгалась. И ночь обнажена.
И кто мне, думает комар, моя жена?
Да, нет же, нет, она уж хороша.
И, может, даже есть и в ней душа.
Ей захотелось посмотреть по сторонам.
Ах, только б, только б не бывать опять войнам!
Тогда бы уж не думалось о крахе,
И не дрожалось бы в испуге, да и в страхе.
9860
И не дрожалось бы в испуге, да и в страхе.
И уж не думалось тогда бы и о крахе.
Комарик прекращает рассужденье.
И смотрит он на это наважденье.
А наважденье это: то корова,
Что и на вид достаточно здорова.
И носит свой намокший грязный хвост.
Да и идёт стремительно под мост.
А под мостом другие заждались.
Глаза коровы кровью налились.
Заря и вечер. Дойка впереди.
И молоко в наполненной груди.
Звенит свирель весёлой фугой в Бахе.
И не нести ей яблоки в рубахе.
9861
И не нести ей яблоки в рубахе.
Комком судьбы мечта коровы в Бахе.
Звучанье нот корова понимает.
И потому так гордо поднимает
Себя над бездной вечера и ночи.
Да и глядит в живые утра очи.
Шумит движенье общей правдой духа.
Болят корове печень, сердце, ухо.
Провозглашая времени томление,
Меняет жизнь она на восхваление,
То продлевая срок, то укорачивая,
То упрощая жизнь, то озадачивая.
И провожает в облике миров
Себя туда сквозь тучи комаров.
9862
Себя туда сквозь тучи комаров
Препровождая в облике миров,
Корова это всё тут понимает,
И потому она и поднимает
Так гордо профиль, приданный корове
В ночной тиши. И в ней темнеют брови
Через поток журчания сомнений
И вечных звёзд осуществлённых мнений.
В своём восторге, в выраженье строгом
Она, сказал бы я, поводит рогом.
И всем довольна. Но корове больно.
И эти чувства не проходят вольно.
И грустно ей, что вечен мглы покров.
А там ещё идёт чреда коров.
9863
А там ещё идёт чреда коров
Сквозь мглы вечерней сумрачный покров.
Коровы, к сожалению, коровы.
Не многие на выдумки здоровы.
Не многие способны мегетировать
И лекции для клуба репетировать
О новой ночи льющемся закате,
Да и о грома дальнем перекате
Там, за горой. В той местности под нею,
Где я в ночи с коровой той синею.
На берегу лежат большие кучи.
А вечер строгий, страстный и плакучий.
И я иду всех особей примерней
По балке молча в тишине вечерней.
9864
По балке молча в тишине вечерней
Вот и идёт она иных примерней.
Добра хозяйка, но большая дура.
И не нужна ей в принципе культура.
Попробуй ей сказать хоть слово в пику,
Такому тут предастся сразу тику.
И скажет: «Уж молчала б ты, корова.
На выдумки ты, наглая, здорова.
Давала бы побольше молока.
И привлекала бы этим ты быка.
И родила бы нам ещё телушку».
Да и подносит мне с кефиром кружку.
И уж вздыхает: «В городе, наверно,
Теперь всё проще. Ну, а тут так скверно!»
9865
«Теперь всё проще. Ну, а тут так скверно!»
Вздыхает баба. Трудно ей, наверно.
Уж и коровы нынче говорливы.
И, как и мы, занудливо сварливы.
Философичны стали и коровы.
Глядят в небес высокие покровы.
Да и встречают космоса явленье,
И прочих сфер итог и проявленье.
На генный ход пеняя без причины,
Уже от баб бегут стремглав мужчины.
И отчего у баб такие взгляды,
Что будто в них бурлят и пышут яды?
Ничто не стоит больше рюмки рома.
И не дождёшься даже в небе грома.
9866
И не дождёшься даже в небе грома,
Когда встречаешь милую у дома.
Никто не скажет слова без намёка.
«Далёко?»  - спросишь. Говорят: «Далёко».
А поглядишь  -  так и рукой подать.
А в мире тишь и гладь, и благодать.
А ты всё ближе к скромницам молчухам.
«Давай-ка почешу тебе за ухом.
Сама ведь почесать ты не умеешь.
И ничего ты и не разумеешь.
Вот только Космос в дурьей голове.
Да и лежать ты любишь на траве.
И всё тебе, рогатая, известно.
Оплачено валютой повсеместно.
9867
Оплачено валютой повсеместно.
И всё тебе, рогатая, известно.
Ну, кварки, пусть и кварки, я не против.
Но где, когда, в какую жизни просинь
Тебя такому делу обучали?
Нам в Кембриджах дипломов не вручали.
Ты ж не Фидель, откуда знаешь самбу?
Ну, раз, другой сходила ты на дамбу.
И всё. И никаких там путешествий.
А, значит, никаких и происшествий.
А ты мне про значение течений
Межзвёздных внепульсаровых вращений.
И о любви в ненашенских мирах.
Взял, заказал, привёл, поставил… Трах!
9868
Взял, заказал, привёл, поставил… Трах!
«Была ли ты, корова, на ветрах?»
«Была»,  -  корова бабе отвечает.
И бабу по-французски привечает.
И говорит: «Ты, баба, уж пьяна.
Ссинела ты от этого вина.
А вот меня иные планетяне
К себе зовут (и бабу в хату тянет).
Меня учили разуму, уму.
А уж тебя я что-то не пойму.
Ты почему так, бедная, спилась?
На кой ты мне такая и сдалась».
А тот, в ком в сердце и в желудке страх,
Не избежит опасности в горах.
9869
Не избежит опасности в горах
Тот, у кого на сердце боль и страх.
«Лечится уж тебе, старуха, надо,
А не глотать конгломераты яда.
Взяла хотя б раз в месяц выходной.
Не перестанешь, быть тебе одной.
Уйду. Зачем ты мне алкоголичка.
Что ты бросаешь, дура! Это ж спичка.
Вот и подол уже, гляди, горит».
Корова дальше что-то говорит.
Огонь пылает. Баба догорела.
Заря на вечер с грустью посмотрела.
А тот, в ком к жизни и к заботам страх,
Не избежит опасности в горах.
9870
Не избежит опасности в горах
Тот, у кого на сердце боль и страх.
Боль заставляет выпить алкоголь.
А алкоголь усиливает боль.
Боль алкоголем лечат дураки.
А умный отдыхает у реки.
По берегу он несколько походит.
И радость в этом дивную находит.
Возьми ты цирк. Или сходи в пенаты.
Поймёшь, почём стремления канаты,
Когда пельмейстер бьёт рукой в пюпитр,
А кровь твоя в волнении кипит.
И всё, как прежде, всё, как и бывало.
И он её спасает от обвала.
9871
И он её спасает от обвала.
А леску и верёвку оборвало.
Или, возьми, с ножами, что бросает,
А сам себе губу в сердцах кусает
От страха. И сплошная седина.
В неё ножи кидает он. Она
В испуге. И боится за него.
И всё уж в ней застыло естество.
И все одна единая семья.
Вот и на льва наведена струя,
Когда к нему в ту клетку лезет он,
И голову кладёт под саксофон.
И тут тебя уже невольный страх
И понесёт на времени ветрах.
9872
И понесёт на времени ветрах
Тебя уж тут невольный смертный страх.
Пельмейстер ударяет в струнный звон,
А на канате с нею едет он
На лисипеде. Долго-долго едет!
Пока весь цирк по кругу не объедет.
А обезьяна, кошка? А петух?
Как он поёт! Захватывает дух.
Или, возьми, скрипач под потолком.
Со скрипкой он и с дамой, и с волком.
И не поймёшь сначала даже толком,
Кто с кем? Он с нею? Или дама с волком?
Страшнее тем, кто выйдет у обвала
На край обрыва. А тогда бывало.
9873
На край обрыва. А тогда бывало
Ходила ты на самый край обвала.
А я на тонкой жёрдочке вверху
Иду и улыбаюсь петуху,
На голове ретируя руками,
И по земле, и в небе с ветерками,
И не вперёд, а задом и вприпрыжку,
И заодно ещё читаю книжку.
И это всё с закрытыми глазами.
И зал застыл, и в страхе смертном замер.
Все ждут финала, а финала нет.
В манеж выходит весь кордебалет.
И утром в цирке запах щей остёр.
Ты спишь ещё, а я разжёг костёр.
9874
Ты спишь ещё, а я разжёг костёр.
А во дворе палатка и шатёр.
И в том шатре различные педали.
А в стенах мы крепленья увидали.
А пауку обед из постных блюд?
А не чихал ли вечером верблюд?
Пантере кур. Коню сухого сена.
Моржу на нос квадратное полено.
Пусть пронесёт и бросит к клоунадам.
А разослать всем приглашенья на дом?
Всем ветеранам. Всем, кто были с нами.
И молодёжи, что спешит за нами.
И поспевает. Их встречает хор.
Снега блестят на верхних кручах гор.
9875
Снега блестят на верхних кручах гор.
Горит едва потушенный костёр.
Обвал прошёл и смёл палатки вниз.
И нависает к пропасти карниз.
Прижались все к хладеющей стене.
И ничего из тёплого на мне.
И на тебе ни куртки, ни перчаток.
И от удара в стенке отпечаток
Кроваво-синей вмятины во лбу.
Восход не тонет, жалуя судьбу.
И вдруг слышны оттуда голоса.
Потом рука, плечо. И волоса.
Проснулся. Встал. И даже солнце встало.
Картошку жарю. Уж нарезал сала.
9876
Картошку жарю. Уж нарезал сала.
Над нами солнце поднялось и встало.
Стоит и смотрит через сумрак век.
Вдали на склоне снежный человек.
И с ним она. Супруга и жена.
И дочь при них. И круглая Луна.
Почти как в зоопарке обезьяна.
У нас с собой гитара. Два баяна.
И бубен, мандолина и кларнет.
Трубу не брали. Врать не буду. Нет.
Трубу забыли. Нет и саксофона.
Два спутника. Вернее, телефона.
Сварил картошки. Уж нарезал сала.
Целую на заре тебя, бывало.
9877
Целую на заре тебя, бывало.
Заря уже над берегом вставала.
И рисовала отблески небес.
И просыпался уж дремучийй лес.
И серебро летящей пыли инея,
И глубина далёкой глади синяя,
И шум, и шорох блеска высоты,
И воздух той вечерней густоты.
И светлый, светлый, светлый свод небес.
Каких не встретишь в мире ты чудес!
Вдруг гром издалека, уже намокнув.
И звук такой, как будто ветер в окна.
И чей-то голос слышу до сих пор:
«Вставай! Проснись! Проспишь дыханье гор».
9878
«Вставай! Проснись! Проспишь дыханье гор».
Я слышу голос чей-то до сих пор.
Я встал  -  гляжу. На небе, вижу, свет.
И никого вокруг живого нет.
А голоса всё выше, выше, выше.
И щель в какой-то обветшавшей крыше.
«Вставай!»  -  кричат. И шаловливо манят.
Дарами утра нежат и дурманят.
Потом, смеясь, закатывают глазки.
И предлагают миг любовной ласки.
И золотые кажут мне крыла.
И вижу я  -  уж молодость прошла.
Я поднимаюсь над томленьем гор.
Трещит вдали искрящийся костёр.
9879
Трещит вдали искрящийся костёр.
И я взлетаю над томленьем гор.
Туда стремлюсь. Оно по щелям лазит.
Да и очами тихо пучеглазит.
И руку тонконежную свою
Суёт под руку влажную мою.
И снегом трёт из всех возможных сил.
И говорит: «Ты молод. Ты мне мил.
Летим. Там, видишь, чище и светлей.
Там шорох речки. Трепет тополей.
Да и сверчок. Он в струны барабанит.
И у реки стоят две старых бани.
И туалет. И выпивка, еда.
Умойся. Вот прохладная вода».
9880
«Умойся. Вот прохладная вода.
И туалет. И выпивка, еда...
Да, так бывает. Так подумал я.
Она была, поверьте, Зульфия.
Но лишь во сне. А сила ощущенья
Была такой, что нету мне прощенья.
Как можно было другу изменить.
Я не могу ей это извинить.
И вот, уже опять воображая,
Её в душе на травы положая,
Свой пол вонзил я ей светло и нежно,
Туда, в порыве страсти неизбежной.
Она берёт. Такие ощущенья.
Ни смеха и ни слёз, ни огорченья.
9881
Ни смеха и ни слёз, ни огорченья.
Осталось только сладкое мученье.
Но память мне порой, не дав заснуть,
Вновь обнажает стан её и грудь.
И этих мест томящийся пушок.
Его я помню. «Дай на посошок
Вина стакан». И гневом залилась.
Потом вот, правда, в принципе сдалась.
Ко мне она внимательней, добрее.
Нет, не любовь. Тут молодость скорее.
Ведь он старик. И на тебе, влюбился.
И своего в итоге и добился.
А я её любил в любую ночь.
И каждый раз, и как всегда, точь в точь.
9882
И каждый раз, и как всегда, точь в точь,
Я с нею был тогда. И в эту ночь.
Но вот она мне сразу не открылась,
Хотя с судьбою в принципе смирилась.
И с наслажденьем тем, что я давал,
Об этом я уж и не забывал.
Я делал всё, что для неё прекрасно.
Любил её я трепетно и страстно.
Она лежала. Или вот стояла,
Отбросив прочь верблюжье одеяло.
Нет, нет, она, отнюдь, и не мерзлячка.
Она калмычка. Да, она казачка.
Потом поездки. Встречи. Алименты.
Расплата и работа. Сантименты.
9883
Расплата и работа. Сантименты.
Я уезжал. Платил я алименты.
Я испытать хотел её разлукой.
И был наказан этой я наукой.
Она ждала. Надеялась. Хотела.
Но ум её, душа её и тело,
Не оставались вне чужого взгляда.
А мёд любви скрывает каплю яда.
Был сделан шаг. Она с ним согласилась.
И уж помолвка тут и огласилась.
И мой порыв ночных тех прикасаний
Изведал миг жестоких угасаний.
А там дела. И выгода. Проценты.
Иены, марки, доллары и центы.
9884
Иены, марки, доллары и центы,
Расходы, взносы, и на них проценты
Отодвигают бескорыстность секса
Такого вот бесхитростного текста.
С изюмом кекс. И пряники с глазурью.
О, сколько можно жить подобной дурью!
Есть просто секс и всё. И в нём значенье.
А перед тем томительность влеченья
Нам посылает истинную нежность.
И повторяет цели неизбежность.
Не вынимая, не отняв колени,
Она уже на вас глядит без лени.
Держу. Воткнул и всё. Одна минутка.
Валютная, что скажешь, проститутка.
9885
Валютная, что скажешь, проститутка.
Оплачена законная минутка.
А в сутках, знаешь, сколько тех минут?
И все при вас. И с вами и уснут.
Проснутся с вами. С вами в туалете.
И на работе, в лифте и в балете.
И за обедом, ужином, везде,
В любом прохожем, в воздухе, в звезде.
Полны душа и разум вдохновенья.
Рука не ждёт. В ней трепет омовенья.
Писать! О чём? Не в этом назначенье,
А чтоб избыть всю тяжесть огорченья,
Что поселилась ранее. И смех.
Профессия древнейшая из всех.
9886
Профессия древнейшая из всех.
И бескорыстный дивный женский смех,
Что так манит к себе, и так чарует,
И ощущенье времени дарует,
Когда она полна к тебе желаньем,
И придаётся сдержанным стенаньям,
И может быть значительней и выше,
Пусть даже тут ты с ней стоишь на крыше.
И звёзды видишь. Стоит засадить,
И этим можно другу угодить.
А крыши нет. И все темнеют знаки
Там, в облаках, где принципы двояки.
А секс за деньги, так одна ж минутка.
Продажная опошленная шутка.
9887
Продажная опошленная шутка.
И вот прошла заветная минутка.
Пусть молода она и пучеглаза.
И я её любил не меньше раза.
Благодарить? За что? За миг услуги?
Какие ножки! Взял бы их в прислуги.
Так не пойдёт. Ведь тут побольше плата.
А у меня ничтожная зарплата.
Умна и с нервом. Да и не спесива.
И не забудешь, как она красива!
И всё равно в душе твоей осадок.
Нет, с нею секс, он лишь мгновенье сладок.
Потом подсушит свой блестящий мех.
И рафинированный методичный смех.
9888
И рафинированный методичный смех.
И вот она и обновила мех.
А тут уже заходит к ней другой.
Она его блистательной ногой
Вдруг и прижала. Он уже томится.
Неровно дышит. Всё вокруг дымится.
Она его костюм с него снимает.
Сама оттуда быстро вынимает.
И, подержав без всяких чувств в руках,
Вращает, будто крупный болт в тисках.
Потом ведёт по внешности губами.
И там уж блещет белыми зубами.
А он от страсти грудь ей потискает.
И лишь весна за окнами мелькает.
9889
И лишь весна за окнами мелькает.
Он молод, и уже почти спускает.
Она всё видит, и быстрее в рот,
Чем он закончит, трепетно берёт.
Он умирает в муке неземной.
Ах, я люблю в июле летний зной!
Когда в окне, ты видишь, всюду люди.
И никого никто не взял за груди.
И не мешает он партнёру спать.
Ах, хорошо красавицу купать!
Конечно, стоя. И смотреть в окно.
А там закат. И вот совсем темно.
И виноград. Он руку опускает.
Порой работа даже увлекает
9890
Порой работа даже увлекает.
А люди ходят. Мрак закат алкает.
«Уж ты ли, да?»  -  «Да, я. Я тут, мой милый.
Забыть тебя, в природе нету силы».
И дело тут не в степени достатка,
А в том, что жизнь проходит без остатка.
И я стою, и вспоминаю мать.
И не хочу я, кончив, вынимать.
Мои вы детки. Я её ласкал.
И на столе ей груди потискал.
И поднимал ей ноги в потолок,
И загибал, и по полу волок.
И видел там я красный потный след.
Ну, а пацан. Он не подаст ей плед.
9891
Ну, а пацан. Он не подаст ей плед.
И это так, для рифмы. Ей же вслед
Смотрел я, распалив своё желанье.
Меж нас там были нежные стенанья.
На некий срок мы доверялись ночи.
И чтоб друг другу докучать не очень,
Днём ощущенье тыщекратно слаще.
Её любить мне хочется всё чаще.
А он стоит, как свет мечты во взгляде.
А отдохнуть, так пусть хоть сверху глядя.
Она мила и без отказа в нерве.
Люблю я нежность влюбчивую в стерве.
А та, другая, в ней желанья нет.
И ей не светит звёзд далёких свет.
9892
И ей не светит звёзд далёких свет,
Той, у которой и желанья нет.
Авантюризма в области лиризма,
И с некою печальностью харизма,
И чтоб не ждать, пока она захочет,
И уж тогда подскочит, словно кочет.
А самому хотеть. Хотеть сначала.
И вот потом, когда она кончала,
Себя букетом всех своих достоинств
Прикрыть в минуту этих тихих воинств.
А их не будь, я не признал бы тех,
Кого любил сквозь непомерный смех.
И тот, в ком тяги к этой блажи нет,
Он не увидит звёзд далёких свет.
9893
Он не увидит звёзд далёких свет,
Вот этот тот, в ком тяги к блажи нет.
И только ты, да и никто другой,
Такой вот ей до боли дорогой.
Не спорь. И всё. Да, милый. Но другой.
И ты сказала: «Перегнусь дугой».
И более на свете никому
Не скажешь ты такое, как ему
Вот в этом самом месте у стекла
Зеркального, слив нежные тела
В единый орган с ласкою лиризма,
И понимая: тут его харизма.
О, милый друг! Восторг в душе могучий!
Его уж нет. Лежит у горной кручи.
9894
Его уж нет. Лежит у горной кручи
Восторг души. О, миг любви могучий,
Что родила впервые, нет, не в море,
А там, свои минуя боль и горе.
Ещё люблю, чтоб, выпив алкоголя,
Почувствовать, как и слабеет воля.
Но возбудился торопливый ум
И источился накопленьем дум.
Она, взглянув на это откровенье,
В какое-то случайное мгновенье
И отдаётся вам уже сполна.
А потому, что несколько пьяна.
В таких деяньях преступленья нет.
И тут забрезжил ласковый рассвет.
9895
И тут забрезжил ласковый рассвет.
В таких деяньях преступленья нет.
Не зная вас, она ещё волнуется.
Всё утро за окном весна беснуется.
Заря уже совсем побагровела.
И солнце к вам опять заходит смело.
И здесь вот вы её и раздеваете.
Руками вы её не задеваете
Бретельки на бюстгальтере её.
Потом, и тело видя самоё,
Вы руку опускаете на грудь,
Вздыхая и подумав: «Будь что будь».
Потом её на торс кладёте круче.
Шёл камнепад тогда гремучей тучей.
9896
Шёл камнепад тогда гремучей тучей.
Вы руку на бедро кладёте круче.
К вам склонена изысканная шея,
Томленье страсти явное имея.
И вот она отброшена назад.
И перед вами весь прекрасный зад.
Вы торопливо ищете резинку,
Ее лаская много ниже спинку,
И подпуская руку под бельё,
С неё снимая всё на ней её.
Такое получая поощрение,
Что никакое в мире прихитрение
С ним не сравнится. Вечер осязал
Меня собою. Едем на вокзал.
9897
Меня собою. Едем на вокзал.
И я навек с тобой судьбу связал.
И привязал твои я к койке руки.
И предложил тебе томленья муки.
Молчала ты. Но вся твоя натура
Была согласна. Ах, уж ты не дура!
И если выбор тут у нас такой,
То я успею и второй рукой.
Пушок дымился, чуть приподнимаясь.
Она стонала, в томной страсти маясь.
А я спешил. Спешил я как умел.
О, я умел. И я её имел.
И вот я кончил. Руки развязал.
И на прощанье нежно ей сказал.
9898
И на прощанье нежо ей сказал,
Что я уже ей руки развязал.
Нет, с нею мы тогда не попрощались.
Мы два часа потом ещё общались.
И побывали в неге многих поз.
И утопал я в мгле её волос.
Я облегал её живые формы.
И не забыл, что всё идут реформы.
И секс теперь в быту стал тоже важен.
Я был труслив. А в чём-то был отважен.
При всём при том представить нужно вам
И то, что я доверился словам.
Потом мы ждали к вечеру гостей.
Живи. Будь счастлива. И рожай детей.
9899
Живи. Будь счастлива. И рожай детей.
Мы ожидали к вечеру гостей.
Они пришли. Всё было классно, шумно.
И разговоры развивались умно.
И был коньяк, была и ветчина.
И мы с тобой стояли у окна.
Смотрели в ночь. Дышали молча в лица
Друг другу. И хотелось веселиться.
И получилось. В спальню мы ушли.
Закрылись там и медленно легли.
И вот твои я снова гладил формы
И от души, и так, и для проформы.
Ты извини, но ты была проста.
А на стене распятие Христа.
9900
А на стене распятие Христа.
Ты извини, но ты была проста.
И я сказал гостям: «Сейчас. Сейчас».
Мы задержались там ещё на час.
Мы вышли. Нам завидовали даже.
Прошла вся ночь у нас в ажиотаже.
Потом сказала ты: «Пора идти.
Всё правильно. Но муж уже в пути.
Он утром будет. Я вот побегу.
Я оставаться больше не могу.
Ревнивый он. Застанет пусть в постели.
Пусть обнажённой буду я на теле».
Она ушла. Я вверился мечтам.
И спас её. А сам остался там.
9901
И спас её. А сам остался там.
Она ушла. Я вверился мечтам
О новых встречах через время с нею.
Иного я и думать не посмею,
Что вот её я больше не увижу.
А позже я себя возненавижу.
Её кольцо тогда упало в лужу.
Как говорят, останется и мужу.
Она ко мне однажды заходила.
Но не одна. И мужа приводила.
Красавец он. И мы уже друзья.
Обычная, но шведская семья.
И я в душе всё оставался там.
Я верен был нас сблизившим мечтам.
9902
Я верен был нас сблизившим мечтам.
И я в душе всё оставался там.
«Переезжай ко мне и поселяйся.
И этою причиной вдохновляйся».
А на стене моей висит Даная.
Но, правда, очень копия дурная.
И тут она со мною согласилась.
«Я на тебя,  -  сказала,  -  спакусилась,
Когда твоё увидела я тело.
И вот тогда тебя я захотела.
Да и по страсти мы с тобой сошлись.
И аргументы тут же и нашлись».
Друг другу верить. В этом всё значенье.
Она была мне не для развлеченья.
9903
Она была мне не для развлеченья.
И в этом вот её предназначенье.
«А дети будут, срок сразит фигуру.
И превратишься в этакую дуру.
И каждый день обед готовить мужу,
И по весне, и в январе, и в стужу.
Нет, не хочу. А так с тобою здеся
Нам всякий миг как песенка Алеся.
Алеся. Ах, Алеся. Ах, Алеся.
Нет, лучше так, и лишь с тобою здеся».
Она просила спину почесать.
И стал я ей её тогда чесать.
Ну, а какие в нас ещё влеченья,
Не придавай ты этому значенья.
9904
Не придавай ты этому значенья,
Какие в нас там с нею увлеченья,
Когда воображение взовьётся
И действие на грудь тебе прольётся.
И вымысел над действием ликует,
И тело и живёт, и не тоскует,
И просит эротического блага,
То уж тогда вот и нужна бумага.
А к ней, конечно, стержень иль перо.
И тут тебе и выпадет зеро.
Она придёт и ляжет, и разденется.
И никуда уже она не денется.
А что потом? Услада ли, мучение?
Я буду знать сквозь трепет ощущения.
9905
Я буду знать сквозь трепет ощущения.
И попрошу я у тебя прощения
За вынутый желания металл,
Что, над тобой поднявшись, не устал.
И рассказал открыто и свободно
Кому угодно и о чём угодно.
Тебе об этом лучше помолчать,
Переложив на ближнего печать.
И на уста, да и на те места,
Где так резвятся нежностью перста.
Мы рассказать подобное умеем.
И потому значение имеем
Той чистоты. И каждое значенье
Имеет и своё предназначенье.
9906
Имеет и своё предназначенье,
И вызывает светлое мученье,
Лишая ощущенья пустоты,
Та, о которой и мечтаешь ты.
Но он о том не может рассказать,
Как это всё с желанием связать,
Вот кроме как гармонией познания,
Что несравнима с истиною знания,
В нас выражая назначенье их,
Из тех желанных между нас двоих,
Объединённых волею судеб,
Где б не застали вас они. И где б
Не поселились. Ей смотрю в глаза.
А в них уже затеплилась слеза.
9907
А в них уже затеплилась слеза.
Когда я посмотрел в её глаза
Её оправ, что включены в орбиты
Её же взоров. С ней мы были квиты.
Ты поняла, что это случай тот,
Что и прольёт на грудь тебе компот.
А я, желанья воли супротив,
В стакан вложил цветной презерватив
Взамен того, зажатого в руке,
Где сахар был в разорванном кульке
Твоих смеяний, выдавших тебя.
И тут уже, желая и любя,
Я без резинки. А была ты зла.
И я посмел на краешке стола.
9908
И я посмел на краешке стола
Ещё до акта. И печаль ушла.
Ты говорила голосом без слов,
Что ты видала всяческих ослов.
Но вот такого милого козла.
Ах, встреча эта к бездне привела!
Мы обнялись попозже в этаже,
Недалеко от помещенья «же».
И там стоял застаренный диван.
А мы мечтали о прохладе ванн.
Я завалил тебя и обогрел,
Да и в глаза тебе я посмотрел.
А как судьба нахлынула гурьбой,
Я спас тебя, пожертвовав собой.
9909
Я спас тебя, пожертвовав собой,
Когда судьба нахлынула гурьбой.
Я притворился, будто очень пьян,
И что ищу на сцене свой баян.
И уж теперь я выгоду ищу,
И от себя тебя не отпущу,
Ту кастеляншу, что и просклизнула,
И убегла от бдений караула
В том помещенье, где она жила,
И вот меня туда и завела.
И я скажу, друзья, вам в этом месте,
Как уж бывать нам было чудно вместе.
И голова мне кружится уже.
И ты была со мной на этаже.
9910
И ты была со мной на этаже.
И голова мне кружится уже.
Потом тебя я очень долго ждал.
Но я, наверно, срок не угадал
В твоих значеньях там, через окно.
Я ждал в пивной. А ты была в кино.
Я выпил пива, да и ждал красиво.
А ты в кино сидела молчаливо.
Я догадался. Бутерброд доел.
В кино пришёл, да и к тебе подсел.
Кино дерьмо. Какая-то мура.
Там были мы с тобою до утра.
Я не ушёл. И стал тебе служить.
Гордился тем я, что умею жить.
9911
Гордился тем я, что умею жить.
Я не ушёл. Я стал тебе служить.
Я жизнь люблю. Тебя люблю. Вино.
Но замели нас тут же всё равно
В военкомат, и увезли в Чечню.
И что писать про эту вот фигню.
Меня здесь сразу сходу и пленили.
Потом своё решенье изменили.
Да и в момент, оставив без голов,
Лишили оных без излишних слов.
Теперь меня не тянет уж на это.
Такая вот военная примета.
Любой из нас хотел бы снова жить.
Но дважды жизнь не станет вам служить.
9912
Но дважды жизнь не станет вам служить.
Кто хочет жить, тот вынужден дружить.
А я уже тогда совсем и не жил.
Я член на эту бойню обезбрежил.
Его, отрезав враз, мне прямо в рот
Воткнули тут же, около ворот
Той русской школы, где я и учился,
И где вот этот случай приключился.
Она живёт, слыхал я, под Рязанью.
Нет. Я не прав. Там где-то за Казанью.
Или в Уфе. Да бог с ним, с адресом.
Я тут лежу. Не рыба я, не сом.
Забил снаряд я, помню, в пушку туго
И говорю: «Уж угощу я друга».
9913
И говорю: «Уж угощу я друга.
Была б жива любезная подруга.
Постой-ка, брат, товарищ мой, мусью».
А мне всё это, братцы, по ручью.
Всё изложить без метода, пасуя,
Слова в песке ладонями рисуя,
В предсмертной муке силюсь я скорбя,
Как будто стоя женщину любя,
Пока ещё всему не научился.
А случай этой встречи приключился.
И так вот шлю я вам земной привет,
И ожидаю на него ответ,
Переживая за тебя, за друга,
Моя ты неизменная подруга.
9914
Моя ты неизменная подруга,
Переживаю за тебя, за друга.
И как ты там? Влюбилась ли? И с кем?
Как прежде любишь вафли? Или крем?
Вернулся ль тот, из общих нам дружков,
С огромной связкой мягких ремешков?
Нашла ли мужа? Муж не инвалид?
Душа о вас по-прежнему болит.
Лежу я тут. В дорожном я дерьме.
А до того я был пять лет в тюрьме.
Пропал, мол, так, без вести, без вестей.
Ну что ж, люби. И к маю жди гостей.
Не жди меня и ни в окно, ни в дверь.
Свобода нравов, говорят, теперь.
9915
Свобода нравов, говорят, теперь.
А ты не жди. Не постучусь я в дверь.
Не закричу: «Родная, пить хочу.
Открой быстрее. И гаси свечу».
Пить не хочу. Лежу и щекочу
То место, где я скоро захочу.
Какой-то мышкой время проверчу.
Её прогнать без времени хочу.
И надомною звон летящих птиц.
И вижу там я сонмы странных лиц.
Летят к воде. «А ты-то как там? Где?
Хочу к тебе. И весь я как в нужде.
И ты вот в то, что все скоты, не верь.
Да и не верь в безвыходность потерь.
9916
Да и не верь в безвыходность потерь.
Ты, дорогая, этому не верь.
Пройдут года, взойдёт моя звезда.
Штандарт взовьётся. И вот ты тогда,
Твой муж и ты, и четверо ребят,
Пускай уже тех дней не оскорбят.
На монументе в радостный момент
Не повторится сей эксперимент
Свершённый здесь. И пусть неглупый Путин,
Или какой-то Гришка там Распутин,
Замочит всех в загрёбаном сортире.
И мир настанет в обновлённом мире.
Ты верь, родная, будет мирным свет.
Или покупка в несколько монет.
9917
Или покупка в несколько монет.
Ты верь, родная, будет мирным свет.
Их ножик тут как раз и сосклизнул.
И шею мне в момент перечеркнул.
На ней висела молча голова,
Да и была плутовка такова.
Повисла сразу, и давай висеть.
И левым глазом в сторону косеть.
Колен согнутость выставила жопу
Туда, где мы послали факс в Европу.
В правозащитницу всех наших с вами прав.
Да и любой, конечно, в чём-то прав.
А я глотал последний свой менет
В той жизни, где по сути жизни нет.
9918
В той жизни, где по сути жизни нет,
Я и пишу очередной сонет
На эту тему. Может, и о важном.
И размещусь я на листе бумажном
Страданьями и смерти ожиданьями,
И на песке маразмными гаданьями.
Маразмом ночи вам зальются очи,
Когда душа в страданье кровоточит.
Земля моя, плывущая в маразме,
Ты как ядро в непостижимой плазме.
И родилась ты где-то в дальней дали.
А там людей ещё и не видали.
В эпохе той, в эпохе иностранке.
И вот она хранит валюту в банке.
9919
И вот она хранит валюту в банке.
А ранее мы жили на Таганке.
И в банке под завинченною крышкой
Хранил я деньги. И, простившись с книжкой
В сберкассе, положил я их туда,
Куда не ходят даже поезда.
Надёжней там и менее тревожно.
И всё-таки стараюсь осторожно
Я там ходить, где храмы реставрированы,
И прихожане будто бы утрированы.
И молятся лукаво и с умом.
А это в выражении прямом
Не вера. И пролил на это свет
Мой по судьбе из прошлого сосед.
9920
Мой по судьбе из прошлого сосед
Там и пролил на это ясный свет.
Жива в ком вера, в том и покаяние.
А ложь любых устоев окаяннее.
Уж никого от церкви не отлучивают.
И к наказанью больше не приучивают.
Пятнадцать лет дают. Да и расстрел.
Ишь, ты чего надумал, мой пострел.
И отлученье им не наказание,
И не тревога, да и не терзание.
И ни один министр и бизнесмен
Не умирал, как гордая Кармен,
В святых моленьях. А сидящий в банке,
Валюту зарабатывает в танке.
9921
Валюту зарабатывает в танке,
Сидящий тут, в совсем обычном банке.
Чем больше там по улицам стреляют,
Тем тут надёжней суммы округляют.
В доходах факсы, файлы и дискеты.
Да и летят на Сербию ракеты.
А тут уже и повышают ставки.
Или, к примеру, прорастают травки.
Вот весь народ тогда и пролетает.
И тихо, тихо в нежной дымке тает.
От демократов, что и рвутся к власти,
Там, в той ещё непросвещённой части
Земли, уж деньги делают в бою,
И создают империю свою.
9922
И создают империю свою,
Надёжность денег делая в бою.
Тут никогда нет кризисов, падений,
И прочих бед без вечных заблуждений,
Когда от даты и до новой даты
Через тире в гробах лежат солдаты,
И без голов, в лесах среди грибов,
И в автоматных трещинах дубов.
А вот доход, он в банки поступает.
Так демократ обычно поступает.
В корреспондентах нет уже отбоя.
И в ответвленьях, и в зигзагах боя
Уж ищет каждый выгоду свою
На деньги, отработав их в бою.
9923
На деньги, отработав их в бою,
Тут каждый ищет выгоду свою.
Наёмник, он не менее рискует.
Лежит в канаве, да и не тоскует.
Без головы. Мы все в итоге смертны.
И лишь доходы в принципе бессмертны.
Вот потому так биржи и устойчивы,
Что демократы очень уж настойчивы.
Да и гаагским, мил дружок, судом
Вас бьют и в глаз, и в бровь, и в мажордом.
В огласке прессы видим интересы.
А Геркулесы любят звуки мессы,
Таким путём все принципы порушив,
Убив врага, его семью разрушив.
9924
Убив врага, его семью разрушив,
Тот демократ, все принципы порушив,
Всегда изложит с логикой железной,
На первый взгляд правдивой и полезной,
То, что медленье гибели подобно,
Когда ему так высказать удобно.
А вот спешить в том случае не надо,
Когда ему подобного не надо.
Он демократ. Он любит всех подряд.
О нём в народе правду говорят.
Его демократические нравы
Подобны на разбои и расправы.
Живёт он, а вокруг сплошная глуша.
Такая он незыблемая туша.
9925
Такая он незыблемая туша.
И он живёт. А всюду мрак и глуша.
Всё, что ему от года в год угодно,
Он принимает просто и свободно.
А что в угоду мне, а не ему,
Он посылает в ближнюю тюрьму.
Для большинства нет зрелища и хлеба.
А для него над пляжем в Ницце небо.
Он в конкурентной и иной борьбе
Мечом и кровью путь пробьёт себе,
Свершая бизнес. Кровь течёт вокруг.
И Западу он закадычный друг.
Он и пред божьей карой не дрожит.
Вот он такой. По жизни он бежит.
9926
Вот он такой. По жизни он бежит.
И перед божьей карой не дрожит.
Кто выгнал там подобных им из храма,
Тому стоит на Волге панорама.
А тут вот спекулянты-торгаши
Всю плоть земли включили в барыши.
И не заслуга в том, что ты не вор,
А в том ты грешен, что себе в укор
Ты беспощаден и настолько жаден,
Что даже лоб твой каждый раз прохладен,
Когда твой взгляд упёрся в штык охраны,
Где и лежат без вести ветераны.
Боясь за внуков, кости теребя,
Пусть дети наши не простят тебя.
9927
Пусть дети наши не простят тебя.
А внуки, деду кудри теребя,
Не помнят тех, что там без рук и ног.
И над Россией возглас: «Спи, сынок!»
А эти жить пытаются не так.
А как? А чёрт его и знает как.
У большинства оно не получается.
И так земля из года в год вращается.
Уж кроме тех известных в мире мест,
Где мироед за счёт голодных ест.
В иных местах такая демократия,
Что не убьёт её и партократия.
И тут вот бдит всяк выгоду свою,
Если, конечно, не погибнет он в бою.
9928
Если, конечно, не погибнет он в бою,
То он получит выгоду свою.
Он станет Березовским или Круппом.
А, может, только выброшенным трупом.
И на крови подпушечного мяса
Взрастится в нём времён идущих масса.
И гитлеризмом и антисемитизмом
Пойдёт навстречу он с патриотизмом,
Противоборством крайностей сходящихся,
И потому в деталях расходящихся
В вопросе казней, газа и печей,
Да и на стройке домн из кирпичей.
Мечта в любви. А человек в бою.
И сохранит она любовь ему свою.
9930
И сохранит она любовь ему свою.
Но за неё он жизнь отдал в бою.
Ему теперь, по сути, всё равно,
Что в честь него там сделали кино.
И затянули песню под баян.
Жизнь кораблём. А боцман вечно пьян.
Запели вместе. Захотелось жить.
Но ветер стих и перестал кружить.
И уж разбои в местности такой,
Где нужно было нам хранить покой.
Пересмотрев и сократив на треть,
Им наплевать на всё и растереть.
Глядишь, и мужа дома снова нет.
И ищет женщина на тот вопрос ответ.
9931
И ищет женщина на тот вопрос ответ.
А мужа и в помине больше нет.
Пошёл мужик свободу воевать.
Ему с её постели не вставать.
А ей ему не резать пирога,
И не готовить к вечеру рога.
Её уж он не трогает фуфню,
И не листает в офисе меню.
И не потрёт он грудью по груди.
Она не скажет: «Ваня, подожди!
Больная я. Я нынче уж в крови.
Я позову как высохну».  -  «Зови!»
Нет мужа. И погас у бабы свет.
А я встречаю радость и рассвет.
9932
А я встречаю радость и рассвет,
Да и пишу лирический сонет.
Пусть простоват он. Даже грубоват.
И будто в нём и брань, и ложь, и мат.
Но всё не так. А нормативность в лексике,
Она нужна, но не у нас, а в Мексике.
А мне ходить вот тут вокруг да около,
Напукала, накакала, накокала.
Не гоже, смысл от жизни укрывая,
Сложив слова, от мыслей отрывая.
Там, где слова, там быть должны и мысли.
Уж как козлы, то бороды повисли.
И пусть висят и излучают свет.
А я встречаю жизнь, которой нет.
9933
А я встречаю жизнь, которой нет,
Да и пишу свой вдумчивый сонет.
Сонет, возможно, мой и неосознанный.
Но мир такой большой и неопознанный,
Что ты в нём видишь многое и разное,
И очень уж порою несуразное.
Но иногда, как образ от прозрения,
Ты видишь там полёт стихотворения.
Да и идущих всюду обездоленных.
И нету слов, чтоб жаждою утоленных.
И, выразив всё то, что тут ты чувствуешь,
Ты в этом сам себе же и сочувствуешь.
Когда мне жизнь порой даёт советы,
Ищу я не вопросы, а ответы.
9934
Ищу я не вопросы, а ответы,
Когда мне жизнь порой даёт советы.
И женщина, идущая навстречу,
Во мне рождает то, чему перечу.
И в ней, с походкой столь необычайной,
Широкий шаг, как образ розы чайной.
Порода. Да и к ней моё влеченье.
И вижу я своё предназначенье.
Цвет глаз, одежда, обувь так темны!
Ах, только б, только б не было войны!
Я верю в цифры. Шесть и шесть десятков
Мне наступают на отростки пятков.
Ей тридцать три. Я снова юных лет.
И жизнь ценю я запахом котлет.
9935
И жизнь ценю не запахом котлет.
Я сроки лет втоптал в подошвы след.
Ах, миг желаний! Исполненье их
Во всех местах произошло моих.
В губах, в лице, и в каждом наглеце
Осознанном и с радостью в конце.
О, Ирочка! Любовь моя! Любовь!
Я повторять готов и вновь, и вновь.
Два раза в ночь, а чаще даже три,
Кончаю я, вас чувствую внутри.
Окончив, я никак не вынимаю.
Вы мне простите. Вас я понимаю.
А он стоит. Стоит не за монету,
А за дары, которым равных нету.
9936
А за дары, которым равных нету,
Стоит он гордо, а не за монету.
В нём нет её. Неразделённой страсти.
Нежней чем он, уж не бывает власти.
О, не обман! Отнюдь и не обман,
В сём онанизме сладостный дурман.
Не утоленье собственного блага,
А наготы возвышенная влага
Тончайшей плазмы, им же источённой,
И глубиной томления взращённой.
Как торжество я вижу вас рекой
Уже согласной с радостью такой.
И ваша плоть прильнёт ко мне сама,
Как ощущенье здравого ума.
9937
Как ощущенье здравого ума,
Тут ваша плоть ко мне прильнёт сама.
Да и меня обнимет каждой точкой,
Придя сюда ко мне сестрой и дочкой.
И столь высокой личностью по нраву,
Что даже я к вам мчусь на переправу
Со всей моей глубокой чистотой
И нежностью наполненной мечтой.
Я вас люблю. Чего ж, скажите, боле.
Но вот в моей мне Богом данной доле
Любить вас так, что это возвышает,
И быть в раю в том разе не мешает.
И достигать тут веры чистой в Бога
И нравственности высшего порога.
9938
И нравственности высшего порога
Мне достигать надежда недотрога
Не помешает. Радость оживает.
А без любви и счастья не бывает.
Нас не сразит, мне кажется, косой
И смерть, идя по угольям босой.
Жаровни освещаются дарами,
Окольными ко мне идя дворами,
Омолодившись, приняв верхний план
Восторгов, попадая в мой чулан.
В счастливой вашей радостной улыбке
Сам Страдивари пробует на скрипке.
И мысль, наметив линию ума,
В вас изменилась и уже пряма.
9939
В вас изменилась и уже пряма
Струна звучанья вашего ума.
И ваша плоть, а плоти в вас немало,
Мой плод любви собою обнимала.
Она мила, и в меру мне как раз.
И обнимал её я каждый раз.
Вот дней две сотни как я вас в постели,
Во вдохновенном глубиною теле,
Неразделённом мною на детали,
Любил, и в вечность с вами мы летали,
Сочась в терзанье до остервененья.
Ах, я ценю подобное волненье!
И к высоте, уж если глянуть строго,
Порой крута была моя дорога.
9940
Порой крута была моя я дорога.
И вот уже желанье у порога.
Не в доме, нет. Оно в здоровой плоти.
В соединенье с вдохновеньем в ноте
Тех обладаний полем гравитаций,
Что не потерпят скуки и ротаций.
И постоянства будут долго жить,
И счастью в нас до смертных дней служить.
Я вас люблю за те дары, что вы
Берёте с лёгкой мыслью головы.
И я такой. И я беру с охотой.
И потому на вас я пру пехотой.
Нет, пехотой. И закрутился винт.
И мы уже попали в лабиринт.
9941
И мы уже попали в лабиринт.
И вот сильнее закрутился винт.
И нету сил, чтоб руки разорвать,
Так часто вас я звал в свою кровать.
Да что там звал. Я вас туда не звал.
Я с вами постоянно там бывал.
И пребывал. И буду пребывать.
И нет мне нужды к этому взывать.
Вас потерять, мне это не смешно.
И я останусь с вами всё равно.
Я к вам прирос. Туда я просто врос.
И всё. И всё. И в этом весь вопрос.
Судьба на рану наложила бинт
И закрутилась в ожиданья винт.
9942
И закрутилась в ожиданья винт
Судьба моя, сложив на рану бинт
На случай тот, когда как небосвод
На некий срок поднимется живот.
И будет там он биться только мной.
Случится это раннею весной.
А может, летом. Ах, не дело в этом,
А в том оно, что в образе воспетом
И плоть, и дух ваш мне давно даны.
О, только б, только б не было войны!
Всё будет гладко. Нежности пребудет.
И уж потом душа печаль забудет.
И красота любви, что в мире вечна,
Порою стелется свободно и беспечно.
9943
Порою стелется свободно и беспечно
Там красота, что в этом мире вечна.
И неподкупна. И тому доступна,
Кто понимает радость совокупно.
Плод укреплённый нежностью своей
К плоду пристанет радости моей.
Эффект желаний обретётся нами,
И не исчезнет он и с временами.
И будет тем он чем-то, что словами
Мы до конца не обозначим с вами.
И только в том и есть его венец,
Что мы вдвоём уж будем, наконец,
В желанном месте нежно и сердечно,
Естественно, взволнованно и вечно.
9944
Естественно, взволнованно и вечно
Мы будем с вами там. И бесконечно.
И так всегда. Засим и эти строки,
Как те, к тебе бегущие уроки,
Тебе пророчат, и при том строчат.
А мы лелеем внучек и внучат.
Не потеряв иных нам милых связей,
Плетём мы мир души круженьем вязей,
И наших с вами жизни этих кружев
Моим бездумьем трепетным наружу.
Словами дружбы признанной не вами
Мы будем вместе к небу головами
В таком-то месте. И иного нет.
А кто-то шелест чувствует монет.
9945
А кто-то шелест чувствует монет.
Ах, извините! Но такого нет.
Осталось мне каких-то тридцать лет.
И там погаснет подсознанья свет.
А вы, да, вы, хоть очень странно это,
Дух отделив от тела и скелета,
Не станете такой уже как есть.
Но, слава Богу, я на свете есть.
Я воплощу вас в образы живые,
Когда, как будто приняв вздох впервые,
Вы повторите страсти языком
Рассказ о нас. Да чёрт с ним с говорком!
А тот, в ком жажды вдохновенья нет,
Он не томится, слушая сонет.
9946
Он не томится, слушая сонет,
Тот, кто, не веря в вечность, скажет: «Нет.
Всё это враки. Воспаленье мозга.
Ему нужна не женщина, а розга.
У женщины мужчина, то бишь муж.
А излиянья эти слишком уж
Окроплены какой-то высотой
И глубоко нездешнею мечтой.
Но не мечта, нет, странно тут другое.
Ему оно уж слишком дорогое.
Оно  -  любви томление к Ирине».
И вот он ест цыплёнка в мандарине.
И сочиняет. И не врёт он, нет.
И не томится, слушая сонет.
9947
И не томится, слушая сонет.
И он влюбился в этот дивный свет
Надежды духа, бьющий по лицу.
А вот уж он склоняется к истцу.
Письмо посланье. И себя в закланье
Он и вручил за гордое желанье.
Пиши-дыши. Да и дыша, пиши,
Как пишешь ты. Да и писать спеши.
Дыша, живи, дыхание ускорив,
Себя в себе с собою переспорив.
Вопрос решай ты в радостном эросе,
И всё стерпи в означенном вопросе.
В его я жив заветах и оправах,
И рассуждаю о судьбе и нравах.
9948
И рассуждаю о судьбе и нравах,
Живя в его заветах и оправах.
В дубравах, чащах. Или в рощах чаще,
И у воды красот его журчащих,
И в шелестящих листьев переливах,
И на его пастэлевых отливах,
В рисунках ярких Пикассо и Гойя,
И всё такое прочее другое.
Всё я вдыхаю сердцем и душою,
И наслаждаюсь радостью большою,
Так вдохновенно в эросе живущей
И в тихой роще, и под шумной пущей,
С тобой летящей над рекой побед.
А в это время от кровавых бед.
9950
А в это время от кровавых бед
Погибло столько призрачных побед.
И столько гибнет радостных желаний,
Не дотянувшись до любимых дланей.
И столько прочих всяких начинаний,
Бригвадзе чудных и прелестных Наней.
И Церетелей, да и Гвердцителей
Не долюбилось где-то у барделелей,
Не досмотрелось через в бане щелей,
Не дотянулось до желанных целей,
До красоты обголенного тела;
И столько чувств по времени летело,
Что не расскажешь это на словах,
И не уложишь в мудрых головах.
9951
И не уложишь в мудрых головах
То, что не скажешь в выспренних словах.
И столько было ожиданий в славах,
Что, как пришла пора, то жизнь в анклавах
Преобразилась в маленькое чудо,
И нас лишило праздничного блюда.
И оттого оно и не случилось.
И получилось так, как получилось.
А получилось так, как ты и видишь.
Но вот меня ты этим не обидишь.
Я не люблю притворство и уловки.
Уж не такой я опытный и ловкий.
Ловлю я кайф. А свой потешить нрав
Имеет право тот, в ком больше прав.
9952
Имеет право тот, в ком больше прав,
Потешить свой непобеждённый нрав.
Нрав от привычки тем и отличается,
Что с жизнью он обычно не кончается.
Он продолжается и в будущих делах,
Мечтой разлившись на живых телах.
Течёт он влево, и течёт он вправо,
И нет спасенья ближнему от нрава.
Нрав он корова. Дай мне молока
Из ожиданий прерий котелка.
Скреплённый верой, здесь он полной мерой,
А не эстрадной лживою «фанерой.
Бессмертен он. И уж таков он, нрав.
И он своих не отрешится прав.
9953
И он своих не отрешится прав.
Да, он такой. Но не всегда он прав.
Иди налево и смотри направо,
Уж если ты на то имеешь право.
И оглянись. В высотах бездны мира
Идёт с тобой твоё спасенье  -  Ира.
От клеветы не дремлющей кумира
Тебя зовёт святое знамя  -  Ира.
Попей вина. И выпей и кефира.
И оглядись. Увидишь  -  это Ира.
Нет в мире больших благ, чем благо мира
И мир души. А в нём, конечно, Ира.
А у кого в заду свербит игла,
Его безнравственны поступки и дела.
9954
Его безнравственны поступки и дела,
В заду кого возмездия игла
Противоречий меж добром и злом.
И он живёт, как старый тигр с ослом.
В душе осла глубокая тоска,
Пока нет солнца в небе, и пока
Его ослица смотрит грустно в лица
Детей, что и спешат повеселиться.
И вот о том, что весел был осёл,
Твердили все вокруг ближайших сёл.
Осёл не конь, коза не стрекоза.
Так будь же весел. И открой глаза.
А грусти взгляд, он порох в жизни зла.
И он на нас готовит вертела.
9955
И он на нас готовит вертела,
Творец беды, герой хандры и зла.
Гони ты их, желай ты им кончины.
И в оправданье не ищи причины.
И в рассужденье менее будь строгим.
Не соблазняйся злом души двурогим.
Пусть зло порой в унынье и досаде,
Но не сиди ты долго так в засаде.
Сам выходи. Иди добру навстречу.
Скажи ему: «Тебе я не перечу.
Так, мол, и так». Но в том-то и беда,
Что уж вода она везде вода.
А добрый взгляд не только утешенье,
Но и судьбы спасенье и решенье.
9956
Но и судьбы спасенье и решенье
Твой добрый взгляд. И он же утешенье.
На мир гляди по выбору души.
И ты увидишь: люди хороши.
Когда они взаимодоверяемые,
Тогда они тобой не укоряемые.
И разложеньем духа характерные.
А для уюта, я б сказал, квартерные.
Квартера есть  -  входите, раздегайтеся,
И от себя уже оберегайтеся
Вы по углам и кухням тем безбрачия.
И принимайте позу раскорячия.
Любите жизнь. А он всему спешитель.
И разрушитель он, и утешитель.
9957
И разрушитель он, и утешитель,
И постоянный он туда спешитель.
Куда туда? Вы спросите, куда?
Туда, куда не ходят поезда.
Туда нужны особые подходы.
Туда не ходят даже пароходы.
И всё путём. И нету в том вреда.
Один успех. И это не беда.
В такой среде вы будете везде.
Сопливый нос всегда на бороде.
Не утирайте вы его без времени,
А наслаждайтесь не погрязнув в бремени
Того, на что я смею намекнуть.
И вы к нему попробуйте примкнуть.
9958
И вы к нему попробуйте примкнуть.
И тут об этом нужно намекнуть.
Но им стучать положено по заднице,
Напоминая об особой разнице
Меж торжеством глубокого застоя,
И если всё в том способе простое.
Противоречье между им и нами,
Оно вполне сравнимо с временами,
О коих мы обычно забываем,
Когда в глубокой радости бываем.
От осознанья действия извне,
Да и потерей крови на войне.
И вот конец. Не надо дуги гнуть,
Чтобы других в бараний рог согнуть.
9959
Чтобы других в бараний рог согнуть,
Не дай себе засохнуть и заснуть.
Остановись. Взгляни по сторонам.
Да и скажи: «О, сколько в мире нам
Дано желать и с вами разговаривать,
Да и любить, и страстно уговаривать».
О времена! И всё, что вы твердите,
Вы в обиход стремления введите.
И за порогом к вам придёт незнамое.
И с вами будет самое тут самое!
Бери его, не превращаясь в тлен,
Раздвинув шире створки меж колен.
И создавай в эротике сонет.
И говори: «О, да! О, да! О, нет».
9960
И говори: «О, да! О, да! О, нет».
И создавай в эротике сонет.
Когда в любви ты выбор делать волен,
То чем ты, милый мой, тут не доволен.
Тогда она твоя, когда она,
Тебя любя, тебе и отдана.
И нет иных желаний. По дороге
Идя за ней, переставляя ноги,
Старайся влево шеей не крутить,
Чтобы момент любви не упустить.
В тебе внутри само мечты блаженство.
А рядом сплошь природы совершенство.
Иной нужды уже и смысла нет.
И не томись, когда прочёл сонет.
9961
И не томись, когда прочёл сонет.
Уже нужды в том и в помине нет.
Погиб поэт. Слуга невольной чести.
Любитель сласти, страсти, женской лести.
Но не познавший от любимых глаз
Продажной мысли. Нет её у нас.
В подруге верной вкус горячих щей
И много неги и других вещей,
И много чувства, воли и ума,
И плоть в ней суть бесценная сама.
И, вспламеняясь, светит чистым светом.
И не погиб я. И спасён при этом.
И он не стоит и пяти монет.
И не томится, слушая сонет.
9962
И не томится, слушая сонет.
И он не стоит и пяти монет.
Лицо её и свет души желаний
Согреют вам томленье тёплых дланей.
Молчит оно прекрасной чудной вазой
Мечты моей двуногой и двуглазой,
Двуухой и двурукой, многопальцей
Божественно подвыпившей скитальцей,
Бредущей по дорогам многолюдья,
Несущей мне желаний многопудья,
И рюмочку чистейшего нектара,
Да и мечты божественного дара
Стихосложенья. И несёт мне свет
Та, что тирану твёрдо скажет: «Нет».
9963
Та, что тирану твёрдо скажет: «Нет»,
Мне и несёт моих желаний свет.
Свет излучая на мою постель,
Она земную возвращает цель.
На ней костюм и брюки, и жакет,
Да и рубашка. А иного нет.
И нету снизу майки и трусов.
И только шорох роскоши усов
И там, и там. И рот её трубой.
А вот и море в шири голубой.
В луне улыбки конский ряд зубов.
И стройность шеи юностью дубов.
И тот, кто в ней всё видит как в мужчине,
Наивен он по видимой причине.
9964
Наивен он по видимой причине,
Тот, кто всё в ней увидит как в мужчине.
И рост, и крепость шага и стопы
Великолепьем хоженой тропы
Для гор и даже просто на подъёме.
И нежность рук в наскальных стен проёме.
Кто видит в ней всю прочность идеала,
Тот и полезет сам под одеяло,
Чтоб обоюдным сексом заниматься,
Да и всю ночь в пылу не униматься,
А возгорать от холода речного.
И с ней он снова, снова, снова, снова.
Кто видел в ней всё это, как в мужчине,
Он не предастся горестной кручине.
9965
Он не предастся горестной кручине,
Тот, кто увидел всё в ней, как в мужчине.
И тут я случай вижу мной любимый,
Меня зовущий, цельный, неделимый.
Как идеал. Другого просто нет.
И нет и слов, чтоб вставить их в сонет.
И вот уже рождён ты, как мужчина,
И потому, что там горит лучина.
Она дана не в образе созданья,
А в красоте душевной мирозданья.
Так высоко опущенный изъян,
И ангел дивный чувству и друзьям.
И думалось, его увидев, мне
Об умерших невинно на войне.
9966
Об умерших невинно на войне
Подумалось тут почему-то мне.
И шёл мой идеал среди потока.
И в безднах дня по улицам востока
Текла река жестоких лимузинов.
И кое-где я видел и грузинов
В летящих мимо Иры иномарках.
И было всё и трепетно, и марко.
Не отличишь, где наши, а где их,
Вот в этой капле мёда на двоих.
Машины и подчёркивали Иру,
И стало легче в воздухе эфиру.
И стало жалко, как и прежде, мне
Упавших и не выплывших в вине.
9966
Упавших и не выплывших в вине,
Как прежде, было снова жалко мне.
Но горд я был за них уж потому,
Что не пришло и в голову ему
Уничтожать и жизнь, и мирозданье,
Когда ты зришь подобное созданье,
Пусть в единичном только варианте,
Но как в игривом первомайском банте.
И я решил её поцеловать,
И возложить на мягкую кровать
Из этой вот прекрасной оболочки.
Естественно, и чтоб без проволочки.
И полюбил я тех, идущих в мглу,
Попавшихся на времени иглу.
9967
Попавшихся на времени иглу,
Идущих в ослепительную мглу,
Я принимаю с радостной душой,
Как этот образ светлый и большой,
Что я считаю лучшей данью мира.
Да, я люблю вас и лелею, Ира!
Сидели вы со мною много дней,
Вдыхая свет божественных огней
Компьютера. И тут же, в том же цирке,
Как будто там, в двухкомнатной квартирке,
Смешили нас и клоун, и удав,
Им ручкою мороженое дав.
И прошептав: «А звери любят мглу
И пляшущих на времени балу».
9968
И пляшущих на времени балу,
Я нежно зрю сквозь Мирозданья мглу.
И не могу не говорить словами,
Что жаждой кож я обнимаюсь с вами.
И ваш костюм, он чёрно бархатист.
А я сижу, как будто я артист,
Живым подспорьем к внутреннему миру.
И всей душой я обожаю Иру.
Тянусь туда, где вижу я тебя.
И я спокоен. Я живу любя.
Нет, не мгновенье способ вдохновенья.
И я люблю её до омовенья
Под красной розой в этой чудной сказке
Безудержно в безумствующей пляске.
9969
Безудержно в безумствующей пляске
Я вижу вас, как розу в дивной сказке.
Весь мир с людьми, он вам послужит фоном.
А песни повторяют граммофоном.
Такой порой, позванивая редко,
Словцо душа отстёгивает метко.
И греет вас. Подобных слов покой
Ещё душевней, чем когда с тоской.
И я лелею вас и заболев.
И я не кот, не зебра, и не лев.
И написал я тысячи сонетов,
И жадно шлю вам тысячи приветов.
Да и мечусь я в вашей чудной ласке
В раздумье дня и в ожиданья сказке.
9970
В раздумье дня и в ожиданья сказке
Я верю вашим радости и ласке,
Так беззаботно будто расточаемых,
И мною тут же сразу излучаемых.
Я вижу нашу дружбу филармонией.
И ощущаю искренность гармонией.
И тут лиричен каждый завиток,
Что подарил мне радости поток.
Желаний тьма. Они осуществились.
И мне, увы, вот тут же и явились.
Потом вы в нежной трубке телефона
Мной подтвердились через время оно.
И я дышу лирической судьбой
В ладу с собой, да и идя на бой.
9971
В ладу с собой, да и идя на бой,
Я подтверждён лирической судьбой.
Борьба в душе удачно завершилась.
Свершённое само собой решилось.
Как настоящее всегда идёт в ликующее,
Так предстоящее меня зовёт в тоскующее.
Где завершится, там и упадёт
То, что теперь так счастливо идёт.
Ну что ж, потом посмотрим, что там будет.
Но тот уже продажной сукой будет,
Кто вот теперь на это променяет
Всю нашу жизнь, что страсть в сердца вменяет.
Да и не быть обиженным в борьбе
Нам в нашей общей искренней судьбе.
9972
Нам в нашей общей искренней судьбе
Я не прошу сочувствия себе.
Зачем-то образ Иры мне приснился.
И в нём уж я тут и не усомнился.
И оттого я в облаке ловлю
То, что теперь я знаю и люблю.
Кого люблю? Себя?.. Мне сколько лет?
Мне не грозит из персиков омлет.
Не быть в забвенье памяти дано
Тебе, моё идущее кино,
Тем сериалом, что в большом и в малом,
И в цирке шумном, где зверей навалом.
И я худой, но жилистый и тощий,
Переношу свои земные мощи.
9973
Переношу свои земные мощи
Я и худой, и жилистый, и тощий.
Но не настолько, чтоб не ощущать
Всего того, что буду упрощать.
И представлять вас, мне нанесшей рану,
Да и в компьютер лазить я не стану.
Я не хочу терять по пустякам
То, что узнал по собственным рукам
При тусклом свете в клубах дымных пара.
И пусть со струн звенит моя гитара.
И Ира песни тихо пусть поёт.
И кто-то скажет: «О, мадам даёт!»
И замолчит он и худой, и тощий,
Тот, кто за мною наблюдал из рощи.
9974
Тот, кто за мною наблюдал из рощи,
Был он худой, и более чем тощий.
Он отражался в зеркале сознания
Не очень мною вдумчивого знания.
И понимал, что более того
Он, как и я, не знает ничего.
Но он спешил прожить без огорчений,
И потому и избежал мучений.
Он полон был осмысленных надежд
Увидеть Иру в ванне без одежд.
Светлейшего ему с минут тех света
Угасшего над облаком рассвета.
И темноту любил он, тот, кто тощий,
И наблюдал за мной из ближней рощи.
9975
И наблюдал за мной из ближней рощи
Тот, кто здоровый, вдумчивый и тощий.
И говорил он, глядя на меня,
Что через два, а, может, меньше дня
Пройдёт, и тут он пенсию свою
Получит. И окажется в раю.
Он, говорил, возьмет себе он Иру,
Чтобы она в его вошла квартиру,
Да и вот ей всю пенсию отдаст,
И тем её он сам себе продаст,
Уж послужив в том деле благовидном,
На первый взгляд как будто и не видном,
В вопросе том, кто в этом мраке рощи
Был и худой, и немощный, и тощий.
9976
Был и худой, и немощный, и тощий
Тот, кто скрывался там, во мраке рощи.
И потому он был пленён мечтой,
И увлекался дивной красотой.
И я себя, как и не раз бывало,
Заколдовал. Со мною так бывало.
И вот теперь я что-то потерял.
И много дней себя я уверял
В том, что я с ней, и без неё, не буду.
И никогда её я не забуду,
Чтоб не спугнуть чудесный дивный сон,
В котором был совсем реален он.
Тот миг. И я, храня один завет,
На свой вопрос не мог найти ответ.
9977
На свой вопрос не мог найти ответ
И я тогда, когда хранил завет.
Я не поверил в то, что та подделка
Была так чисто сделана и мелко,
Что не заметил я ни в чём подмен,
И взял её за подлинность взамен.
Нет. Всё в моей Ирине торжествует,
И о таком величье повествует,
Что подменить издержки мастерства
Никто не сможет. Это чёрта с два.
Какое надо в деле изловченье,
И к мастерству обмана ощущенье,
Чтоб я молчал задумчиво в ответ
На счёт того, чего в природе нет.
9978
На счёт того, чего в природе нет,
Я не молчал задумчиво в ответ.
Но я подумал тут о Шостаковиче,
На вид как будто некоем Петровиче.
И никаких в нём нету совершенств,
И лишь в раздумье мудрость постепенств.
И обгрызанье оного ногтей,
Да и других поступков и затей.
Но были дети, были там и внуки,
И это стоит подлинной науки
О нём, вот в ком такая глубина,
Хоть и молчит лукаво тишина.
А Чернышевский он не знал, что делать,
Да и задался мыслью: «Что же делать?»
9979
Да и задался мыслью: «Что же делать?»
Сам Чернышевский от незнанья дела.
И подхватили. «Сделали! Свершили!
Ах, победили!» Думать поспешили.
А кто не грешен? В ком священный ком?
Да и порфира святости на ком?
И где она? И на каком бревне?
А может, где-то даже и на мне.
И почему и я душой измучен?
Не оттого ли, что к мечте приучен?
И есть они ль, те письма? Да и где?
В какой среде в ответственном суде?
И вот такое уж выходит дело.
Спасать ли душу или нежить тело?
9980
Спасать ли душу или нежить тело,
Такое вот выходит, братцы, дело.
А как ты тело будешь тут не нежить,
Когда не в силах чувства ты избежить.
И прут они, как танки напролом.
А он стоит надроченным колом.
Ну не колом, пускай себе и колом.
И всё равно склонён я к Периколам.
И к Карменситам, Руфям и Осолям,
Да и к Земфирам, Ирам, Таням, Олям.
Всем нужен он, чтоб кислым был лимон,
Когда тошнит и утром, и на сон.
Живот готов его воспринимать,
Растить и холить, знать и понимать.
9981
Растить и холить, знать и понимать
Живот готов его, ядрёна мать.
Расти свой плод. Желанье пребывает.
А страх грешить из нас не убывает.
Ну, не грешу я. Грех, он сам сочится.
И так ведь может с каждым приключиться,
Что мы совсем ещё и не грешили,
А вот вопрос наследия решили.
Такие вещи делают давно.
Рожденье  -  это терпкое вино.
Оно искрится, пеной ум дурманит,
И к утру друга в нетерпенье манит.
И вот попробуй тут воспринимать
Её как мать. Такую вашу мать.
9982
Её как мать, такую вашу мать,
Попробуй тут вот ты воспринимать.
И остаётся вам отдаться року,
И видеть в нём как можно больше проку.
Не спорить с чувством более минуты,
Уж если дуги в вас медведем гнуты.
Сломаться могут. Нужно вставить в дело,
И разрядить его скорей и смело,
Дав ей (ему) в душе (и по уму)
Желаний рай и ожиданий тьму.
Она (и он) за целый миллион
Не отдадут разрезанный лимон
Тех чувств живых сквозь страсти всеблагие,
Пройдя пути, и видя дни другие.
9983
Пройдя пути, и видя дни другие,
Уж сквозь ли страсти мира всеблагие,
Их обрекая этим на века.
И да отсохнет у того рука,
Кто тут пойдёт их нагло разнимать,
Такую вашу. Как вас понимать.
Того я сразу тут и укокошу.
На что он вздумал тратить жизни ношу!
Не в том греха житейского размер.
И всё идёт в задуманный пример.
Здесь суть живая в разуме любви
И в освященье нежности в крови.
И те, и те, и эти, и другие
С поклажею несут мешки тугие.
9984
С поклажею несут мешки тугие
И те, и те, и эти, и другие.
В мешках, конечно, чай, табак и соль.
А в бурдюках вода и алкоголь.
Ведут верблюдов. Едут бедуины.
А впереди старинные руины.
На головах повязки от песка.
И гонят их забота и тоска.
Висят звездой ночной над караваном
Там небеса. А где-то, за диваном,
Заснул великий маг и господин.
В поход не вышел только он один.
Они идут и, видимо, со страху
И крестятся, и молятся Аллаху.
9985
И крестятся, и молятся Аллаху,
Да и бледнеют уж совсем со страху.
Потом по мановению руки
Над ними возникают башлыки.
Такие вроде в космосе тарелки,
Но без мигалок и двойной горелки.
И люди залезают в башлыки.
И легковесным манием руки
Взлетают над темнеющей пустыней,
Расположившись к азимуту дыней.
И, закружившись, в бездну убывают.
Такие ситуации бывают.
Иной с испуга, с глупости и страху
И с ближнего спешит сорвать рубаху.
9986
И с ближнего спешит сорвать рубаху
Иной от глупой спеси и со страху.
А ближний, как во сне увидит это,
Так и считает, что уж песня спета.
А те, что этой ночью прилетели,
Потом опять туда и улетели.
Но в новом хитром качестве Гринписа.
И вот уж в лодке мы. Под нами Тисса.
В знак несогласья с загрязненьем рек
Я тюркской знати чистокровный грек.
Идёт борьба мечты за выживание
И на правах любви существования.
И не даёт межзвездие ответ,
Как передать по Космосу привет.
9987
Как передать по Космосу привет,
Нам не даёт межзвездие ответ.
На нём на чёрном розовым написано,
Что оттого, что и в стихах не писано,
Тому, кто в реки вылил химикат,
Не принесут ответа напрокат,
Как получить и то, что все желают,
Чтоб накормить собак, что всюду лают
По поводу, а чаще и без повода,
На конкурентов, получив без провода
Задание. И вот оттуда сцут.
Ну, а потом поставит точку суд.
То тьма, то свет. То снова тьма, то свет.
А я куплет читаю, нет и нет.
9988
А я куплет читаю, нет и нет,
Не находя на свой вопрос ответ,
Где глубина весёлого воззвания,
И где размер нас в лапти обувания,
И повисанья кетчупа в ушах,
Или шуршанья пиццы в камышах.
На лицах страх и радость заказная.
Рекламная. И изредка иная.
Продажная. И покупная есть.
И негде даже выпить и поесть.
И посидеть. И в небо поглядеть.
И без огласки вашей вас раздеть.
А где вопрос? А где к нему ответ?
И я куплет читаю, нет и нет.
9989
И я куплет читаю, нет и нет,
Не понимая, чем наполнен свет.
Свет ожиданий мною обретённый.
А я, мечтой истерзанный и сонный,
Ложусь в постель с надеждой утром рано
Не получить известий из Ирана,
Что пал режим, мол, и пришла свобода.
Её встречаем мы с тобой у входа.
И, разгромив с испуга магазины,
Хочу под скрежет палок и резины
Уверенным быть в том, что состоялось
И из режима цели отстоялось.
А что сказала Дума тем матросам,
Не задаюсь уж я таким вопросом.
9990
Не задаюсь уж я таким вопросом,
Что Дума отвечала тем матросам,
Когда и караул уже устал,
И новый мир, как думалось, настал.
И вёл он нас путём противоречий,
Наметив луч излучин и двуречий.
Одни хотят ограбить и дружить.
Другие тоже очень хочут жить.
Цыплёнок вареный, да и цыплёнок жареный
Одной эпохой ожиданий спарены.
И вдруг над нами и взовьётся шар,
И охладится беспримерный жар.
И как нам быть? И вам я дам совет.
И на него послушаю ответ.
9991
И на него послушаю ответ.
Да и скажу, что вот ответа нет.
А все прямые тут же замыкаются
На тех и этих, что в ручьи стекаются.
И обещают более того,
Нам никогда не возвратить его,
Кто и пылал вот в те ещё года.
И знал в лицо любого. И всегда
Предполагал, что вот всего пять лет
Пройдёт, и будет некуда котлет
Девать. С повидлом будут пирожки.
Да и с изюмом в колбах творожки.
А уж ответ и прорастёт вопросом.
Ага! Опять ты остаёшься с носом.
9992
Ага! Опять ты остаёшься с носом.
Вот так ответ зациклился вопросом.
А дело в том, что трудно нам сравнить
Запрос желаний и реалий нить
С желаньем тех ничем не отличимых,
Что всюду ходят в позах огорчимых,
Идущих с нашей линией вразрез.
И соблюдают личный интерес
В вопросе том, что на просторе рос.
И вот над миром гордо встал вопрос.
И отделил возможность от дистанции
И потому, что до ближней станции
Уж с этих пор нельзя на них пенять.
Да и тебе пришлось себя унять.
9993
Да и тебе пришлось себя унять.
Ни на кого не надо бы пенять.
Добро добром затем и называется,
Что очень часто с кровью добывается.
А зло в нас душу бередит и точит,
И мысль, в конце концов, сосредоточит
На очищенье авгиева зла
Во всех конюшнях бздючего козла.
Козёл, осёл, верблюд, медведь и мишка.
А у меня о том большая книжка.
Я измерял температуру зла,
Сломав последний поручень весла.
Я отличаю лошадь от коня,
Удар судьбы от розги и ремня.
9994
Удар судьбы от розги и ремня
Я отличаю, сидя у огня.
От праздной повседневной нашей лености
Луны две стороны не заселенности.
А суеты и догм противоречия
Я напрочь не люблю. И слышу речи я.
Не любит зло, когда о нём молчишь.
Добро от зла тогда не отличишь.
Оно, увы, не доверяет мраку,
И бешено спешит ввязаться в драку,
Боясь, что, не успев опередить,
Тебе оно не сможет навредить.
А теплота в нас зреет и стареет,
И нас, чертей, она томит и греет.
9995
И нас, чертей, она томит и греет.
Но вот беда! Всё, что живёт, стареет.
А старость выживает из ума.
И бедному принадлежит сума.
Играя в кегли воли и добра,
Ты видишь как бессмысленна игра.
В ней нету победивших, побеждённых,
Умерших и без времени рождённых.
Всё там перемешалось. Боль и злость.
Отдай судьбе мечты последней кость.
Ты в мир вонзился челюстью проклятия.
А жизнь пророчит странные занятия.
И много ли тут молодость умеет,
И тайну намерения имеет.
9996
И тайну намерения имеет.
И много ли тут молодость умеет?
Умеет ли понять, поспорив с вечностью,
Когда и чем ты связан с человечностью?
Или уже тебя похоронили
На расстоянье в две морские мили?
Тридцатые ли годы, тридцать пятые,
Свои, чужие, на кресте распятые,
С оттенком ли мышления имперского
Или в делах глумленья жизни мерзкого?
Ах, всё равно! Пройдут года косматые,
И будут дни ни в чём не виноватые.
Хоть и беги со страху ты в бега,
Всё попадёшься чёрту на рога.
9997
Всё попадёшься чёрту на рога,
Хоть ты беги в тревожные бега.
Хоть обретай при жизни индульгенцию,
Не удивишь ты тем интеллигенцию.
Так как никто мне и не объяснил,
Чем мир мне так и радостен, и мнил.
А вот желанья ощущенья тайны,
И их оттенки были не случайны,
Которыми меня пронзила весть.
И это всё во мне, конечно, есть.
И, значит, не бессмертен я сегодня.
Но смерть она, к тому ж, ещё и сводня.
А попадись ты чёрту на рога,
Так и поймёшь, чья ноша дорога.
9998
Так и поймёшь, чья ноша дорога,
Как попадёшься чёрту на рога.
Иди, пока дорога коротка,
И потечёт желания река.
А там и вход в ближайшие века.
Так не ленись. Удач тебе. Пока.
Верни себя в седьмое измерение,
И верь, как прежде, в щучье озарение.
Чужую волю, воплотив в свою,
В безвременья ты угодишь струю.
Туда ведут поступки наши разные,
Порой всерьёз, а чаще всё же праздные.
И не поймёшь ты мудрости поэта,
Если ты сам не думаешь про это.
9999
Если ты сам не думаешь про это,
Ты не поймёшь премудрости поэта.
Не понимал его никто сначала.
Хотя душа тебе о том кричала.
И он стонал порою от оргазма.
Но не стерпел он вашего сарказма.
И уложил в июльский длинный день
Всё то, что видел, прячась за плетень.
Потом издал всё это как-то сам,
Не доверяясь внешним голосам.
Но где нам взять такую кучу денег,
Чтоб всё издать, когда в кармане пфенниг.
А не познай он таинства сонета,
О нём бы и не знала вся планета.
10000
О нём бы и не знала вся планета,
Уж не познай он таинства сонета.
Но эти он познания обрёл,
И по тропе весёлых знаний брёл.
Да и добрёл он до самозабвения
В какую-то минуту откровения,
Расположившись в койке поперёк.
И из себя он тут же и изрёк:
«А напишу я пять Веноцианий.
И пусть они в межзвёздном океане
Плывут себе и вдоль, и поперёк».
Так он подумал. Так он и изрёк.
И не познай он таинства сонета,
Он был бы чужд премудростям поэта.
10001
Он был бы чужд премудростям поэта,
Уж не познай он таинства сонета.
И понял он, что просто он влюблён,
И потому и в дело углублён.
И, как по Фрейду, всё тут очень связано,
И всем его учению обязано.
И половое в нём живёт начало.
И нас с тобой оно и повенчало.
Так он и кончил, взвившись, наконец.
И произнёс: «Ну что ж, всему конец!
Теперь я буду, более и менее,
Хотеть иметь богатое имение.
А если б не проник я в суть проблемы,
Я б не постиг ни фабулы, ни темы».
10002
«Я б не постиг ни фабулы, ни темы,
Если б я прежде не познал проблемы.
Моих оргазмов сладость и скрижаль
Путей любви показывают даль.
И не излил я б их себе и миру,
А всё б томился и бесился б с жиру,
Где я желаньем этим переполнен,
Да и движеньем к радости исполнен.
Зачем не с ней, соединяясь вместе,
Пожертвовал я этим в этом месте,
Переполняя мир потоком вздохов
Безумной воли шумных скоморохов?
Тебя б не звал я в страсти к тайной неге,
Не пробудись я тут тогда на снеге.
10003
Не пробудись я тут тогда на снеге,
Тебя б не звал я в страсти к тайной неге.
Моей судьбы томленьем до истомы
Дрожат колени, наклонились домы.
Успокоенье к времени приходит,
Когда ваш трепет через вас проходит.
Но вялость членов не лишает мысли.
И потому во мне вот эти мысли.
И продолжай себя ты наблюдать,
И отдохнуть себе старайся дать.
Не вижу я в своём воображении
Тебя во взлёте или в унижении,
В неудержимой неуёмной неге,
В ладье летящей в беспримерном беге.
10004
В ладье летящей в беспримерном беге,
Тебя не вижу я в горячем снеге.
И не могу иного я представить,
И не хочу кого-нибудь заставить
Воспламениться. И в лице твоём
Я вижу радость, будто мы вдвоём.
И мы с тобою жаждем окончаний,
И нестерпимых радостных мычаний,
И противленья обнажённых тел.
И я от муки несколько вспотел.
Ты задрожала, но ещё нежна,
И стеснена, мила, да и умна.
Не доверяясь внешним голосам,
Поверил я во всё, что делал сам.
10005
Поверил я во всё, что делал сам,
Не доверяясь внешним голосам.
Не в выраженье трепета рулад,
А в отраженье искренних услад,
Что через миг-другой уж и наступят,
И этим в нас всё это и окупят.
И, упреждая ласку нежных рук,
Всем постиженьем эроса наук,
И ниспаденьем ткани с милых бёдер,
Что не крупнее двух огромных вёдер
Пластмассовых, ты ощущаешь ствол,
Неповторимый видя ареол.
Ну, а сердца уже в любовной неге
Поют векам при неизменном беге.
10006
Поют векам при неизменном беге
Сердца любви в бравурно чистой неге.
О, первый миг!.. Нет, он ещё не там.
И я любимой весь его отдам.
И всё, чем он таинственно наполнен,
И чем он жив и прочен, и исполнен,
Тем он рождает некий ультразвук.
И нет ещё в природе тех наук,
Чтоб изучить его значенье в плоти
В какой-то там профессорской работе,
Когда доцент, съев палку колбасы,
Его кладёт на времени весы.
Истории весы. Пишу про это.
О, чудеса! О, вымыслы поэта!
10007
О, чудеса! О, вымыслы поэта!
Я написал про это и про это.
А кто там свой уже восставший дрючит,
Тот результат в ближайший миг получит.
Мы отдадимся случаю на суд.
А складки брюк от страсти нас спасут.
То, что познает юная невеста,
Имеет цель, желание и место.
А как устанет он в своих трудах,
Отметим мы не здесь, а на водах.
Да! Возвратимся снова к описанию,
Да и к живому нежному касанию,
Где и, вонзив его уже по это,
Счастливый миг снисходит на поэта.
10008
Счастливый миг снисходит на поэта
Там, где, вонзив его уже по это,
Вы в миг стенаний около реки,
С довольно лёгкой девичьей руки,
Им заскользили, облегчая яйца.
Вот так капуста любит в грядке зайца.
Так конь телегу любит. А река
Лелеет рыбу. Глупость дурака.
Когда б она не думала про это,
Уж не была б мечтой она поэта.
Да и его б не гладила рукой,
Тревожа в нём лирический покой.
И, действие вдруг полюбив такое,
Лишила бы его она покоя.
10009
Лишила бы его она покоя.
Его же не волнует всё такое,
Что, умножая самоё себя,
Сильнее смерти радует тебя
Тем наслажденьем, что душа копит,
Пока вконец она не закипит.
И позовёт тебя продолжить в ванне,
Или вот тут, в разложенном диване,
Спеша, как под гармошку в переплясе.
Таков вопрос в сердечном батерфлясе.
Совсем иною думой стеснена
В часы отдохновения она.
И в ней тогда лирическая тема.
И всё. И решена уж тут проблема.
10010
И всё. И решена уж тут проблема.
И в ней самой лирическая тема.
Но если ты совсем разгорячён,
Да и её прохладой увлечён,
То, что ж, тогда в томленье заведись,
И глубиной стенаний изведись.
Такие вот лелея вечера,
Воображал я вымыслы вчера.
А в небе полуночная звезда
Меня звала на тихий плёс пруда.
Я каждый раз готов идти к нему,
Когда не просто сердцу моему.
А невзлюби я свой желаний кнут,
Не знал бы я тех радостных минут.
10011
Не знал бы я тех радостных минут,
Уж невзлюби я этих знаний кнут.
И продадут вас вместе с потрохами.
Когда вы в каждом вам известно хаме
Увидите задатки естества.
Не верьте слову! Истина права.
Не говорите мне, что в том сонете
Не всё равно начищенной монете.
Не в дружбе, мол, предательство заложено,
А в том, что нужно жить так, как положено.
А как положено, никто не знает как.
Вот можно так, а можно и вот так.
Ах, я б не встретил времени мерзей,
Не откажись я от своих друзей.
10012
Не откажись я от своих друзей,
Я б и не встретил времени мерзей.
Не о друзьях веду я эту речь,
А всё о том, как дружбу уберечь,
И не разрушить наши с вами души.
Огонь надежды жар желаний тушит.
Не в сексе суть. И суть не в брекекексе,
Если сказать о нём в открытом тексте.
На первом месте должен быть расчёт.
И пусть он вас сближением влечёт.
А в возлиянье, да и в душ слиянье
Не оставайтесь быть как изваянье.
Жизнь без любви была б ещё мерзей,
Не откажись я от своих друзей.
10013
Не откажись я от своих друзей,
Всё было б гаже, мельче и мерзей.
В её фигуре, если можно так
Сказать, с желаньем и томленьем влаг,
Сама она себя узнать сумеет.
И силой тайны времени немеет.
Но вот в ночи желанье нарастало
И уж оно таким огромным стало,
Что не могло всю ночь не извергаться
Так, как могло б верблюдом изрыгаться.
И всю себя нутром своим отдав,
Она томилась, как во сне удав.
А будь иначе, как ты не смотри,
Я б не узнал, что у неё внутри.