Веноциания. Том 14

История одного человечества.






























































    ВЕНОЦИАНИЯ


          том четырнадцатый












2016 г.





Собрание сочинений
в 99 томах. Том 56-ой.






























9626
И говорил, что я его погонщик.
И был в душе он истинный загонщик.
И в этот миг туда он и нырнул.
А я в ту бездну тоже заглянул.
Не видно дна. Такая глубина.
И дева охмелела от вина.
Томятся очи. Помню об отце.
И у меня сомненье на лице.
А губки девы, выпершись трубой,
Сорвать готовы пламень голубой,
Над ней парящий в образе привета
Звездой поэта. И вот тут сквозь это
И потекло в моём. Я в корень зрел.
И здесь уж он меня веслом огрел.
9627
И здесь уж он меня веслом огрел.
И я туда внимательно смотрел.
Смотрел на губы. Дивные уста.
И на меня воззрилась красота.
Она меня алкала по бокам,
И проползала снизу по рукам,
И шелестела около груди.
И говорила: «Ну, приди, приди!
Приди в мои всевластные уста.
Я неподкупна, мыслями чиста.
И сообразно неги вечных благ
Я оболью тебя теченьем влаг».
Тут бил меня по темени япончик
Дубиною, мой усмиряя кончик.
9628
Дубиною, мой, усмиряя кончик,
Тут бил меня по темени япончик.
Такие вот бывают чудеса.
А дева  -  разнебесная краса!
И так меня безумно обнимала,
Что это вам покажется не мало
Тех ощущений и тепла души.
И вот попробуй всё тут опиши.
Не получилось. Доли даже сотой
Не изложил я, хоть писал с охотой
О беспримерном повороте чувств,
Ко мне склонённых изумлённых уст.
А вот и вождь. Так он ведь был дебил.
Тогда его я больше не любил.
9629
Тогда его я больше не любил.
Он был не вождь. Он просто был дебил.
Дебил и в дальнем космосе дебил.
Но я его в беспамятстве не бил.
Об этом мне поведали потом,
Когда уже, не думая о том,
Она мне стала преданной женой.
И, приняв формы должные со мной,
Была уже как спелый ананас.
И страсть живой любви рождалась в нас.
Моя она жена и господыня.
Ах, я забыл! И грудь её как дыня.
Ну, а его я до смерти избил.
Дебил он и поверженный дебил.
9630
Дебил он и поверженный дебил.
Я так решил, да и его избил.
Вернувшись на погибший корабель,
Всего первее я наметил цель.
И стал тянуть я шхуну к берегам,
И дотянул до северных Багам.
Багамы были в трепете луны,
Но не с моей, с обратной стороны.
С которой я едва не прыгнул в грот.
А было там всего невпроворот.
Не то в миру, не то в густом бору.
Я не пришёлся, видно, ко двору.
Я спрятал понадёжнее гашиш.
А им. А им, подумал я, им шиш.
9631
А им. А им, подумал я, им шиш.
Я перепрятал тщательно гашиш.
Пускай поищут. Зря туда спешишь.
Задачи этой там ты не решишь.
Там нет её. А где? На бороде
А если не найдёшь, тогда нигде.
У этой сучки, что и в дни получки
Облобызать тебе готова ручки.
И даже ту, что в соковом поту,
В гробу я видел яблоней в цвету.
Такая вот красавица, менетчица,
И на вопросы все твои ответчица.
А им, подонкам, откровенный шиш.
И не хотел я к ним возить гашиш.
9632
И не хотел я к ним возить гашиш.
Так ты вот зря ко мне, дружок, спешишь.
Тебе, конечно, верить я согласен,
Но сообщить, где мой тайник, не властен.
Не в силах я открыть его тебе,
Не нагрешив в проказнице судьбе.
Я не могу делиться с каждым встречным
Тем, чтоб не быть тупым и бессердечным,
Что крест на крест и харится и ест,
И из любых сглотнуть способен мест.
Такие вот чудесные уста.
А остальное ложь и пустота.
И те, которых я имел у дачи,
О том не знали. Им не дал я сдачи.
9633
О том не знали. Им не дал я сдачи.
Уж эти мне в прошедшем неудачи!
За килограмм не сваренных сосисок,
И за картошки пять огромных мисок,
Мне два ведра. Держите от бедра.
Да и кричите: «Браво и ура!»
Ох, как добра была она вчера!
И что за чудо эти вечера!
Уж бабье лето. И не шутка это.
Ещё одно седьмое чудо света.
Хоть ты иди и шишки собирай,
Такой вот тут распрелюбезный рай.
И здесь пришли ещё две старых клячи.
И там я ощутил восторг телячий.
9634
И там я ощутил восторг телячий.
И подошли ещё две старых клячи.
И улыбнулись с умыслом кобыл.
А я тогда одну из них любил.
Завёл в подъезд и угостил гашишем.
Потом ласкал её своим я шишем.
Шишом, бирюлькой, кончиком, концом.
И вот стою я с радостным лицом.
За окончаньем следует начало.
А где начало, там беру мочало.
И отмываюсь от былых грехов.
Да и от этих выспренних стихов.
Путём тебе дорога! Тут две клячи.
И чувствовал уж я восторг телячий.
9635
И чувствовал уж я восторг телячий.
А рядом спали две гашишных клячи.
Пусть спят. Мне что. Я Ванин кот Василий.
Меня следить за ними попросили,
Чтоб не сорили. Чтоб себя вели,
Как в дальнем море в бурю корабли.
Поаккуратней. Слушаясь руля.
Я сам был списан, помню, с корабля.
На корабле я боцманом служил.
И там я долго беззаботно жил.
Ходили мы в Цусиму и назад.
Тогда вот мне и отстрелили зад.
Котлет я запах чувствовал телячий
И слушал храп какой-то пьяной клячи.
9636
И слушал храп какой-то пьяной клячи.
И доносился запах мне телячий
В соседнем это, видно, с нами доме
Свинью смолили в шёлковой соломе.
Такой же запах, как и от котлет.
Или с рулетом заячий омлет.
Люблю я пищу носом обонять,
Да и могу хозяина понять.
Он зол ещё, или уже напился,
И за диван случайно завалился.
И там лежит, не зная, что вот-вот
Начнут водить по дому хоровод
Ночные гостьи, мыши. Свистунами
Аве… Мария… гремело… над нами.
9637
Аве… Мария… гремело… над нами.
Где-то резвятся коты свистунами.
Скоро начнётся вечерний распев,
Всё остальное до времени спев.
Всё я отнёс тут, конечно, в ночное.
Что и земное, что и неземное.
У кабака мне болели бока.
И на шесте два вращались быка.
Пахло палёным, вином и солёным,
Кислым немного и даже зелёным.
Оттепель тут же ручьями текла.
Мгла уползала с ночного стекла.
И небеса с голубыми глазами…
…И голос я слышу тут, под небесами.
9638
…И голос я слышу тут, под небесами.
И облака с пустыми парусами.
Синее море текло вдалеке.
Глобус вертелся в девичьей руке.
Девушка юная, нежно мечтая,
Глобус взяла от томления тая.
Тайна желанья была глубока.
Глобус вертела послушно рука.
Глобус вертелся. Мелькали ночлеги.
Девушку ждали в притоне коллеги.
Очень заманчива эта работа
В южных краях до девятого пота
Быть проституткой. А вот и шатёр.
Слёзы текли в придорожный костёр.
9639
Слёзы текли в придорожный костёр.
Девушка снова заходит в шатёр.
Хочет покончить сегодня с собой.
Так надоел ей весь этот плэйбой.
Каждую ночь, а потом и с утра,
Эта фальшивая всё мишура.
Близость без чувства, без радости секс.
Как без муки и без сахара кекс.
Как без желания в тире стрельба.
Как роковая без доли судьба.
Если за деньги лишь ты, не любя,
Кто же за душу полюбит тебя?..
Дева с собою вела разговор.
Тонко звучал замирающий хор.
9640
Тонко звучал замирающий хор.
Дева с собою вела разговор.
Взор излучал нетерпимость тоски.
Дева потрогала плотью руки
Воздух свежайший. И яркий огонь.
Жареным мясом подвигнулась вонь.
Сладкое тело сладко хотело
Вспыхнуть в костре, но горело несмело.
Корчилось тело сквозь вечера звон.
Слышался в небе томительный стон.
Долго ещё оставалась жива
Дева. Послушайте девы слова:
«Мамочка! Больно. Дрова ведь сырые».
Громко гремело Аве Мария.
9641
Громко гремело Аве Мария.
Были дрова, безусловно, сырые.
Были дрова те совсем не дрова.
Деве болела от дум голова.
В страшном бреду показалось вдруг ей,
Что в темноту придорожных огней
Часа бездомного дева пришла,
Да и себя тем огням отдала.
В самом же деле дева жива,
И не болит ей ещё голова.
Счастливы все, что и дева жива,
И возвратится домой в Покрова.
Аве Мария! Аве Мария!
Брёвна в костре затрещали сырые.
9642
Брёвна в костре затрещали сырые.
Пели другое. Не Аве Мария.
Аве Мария звучало в ушах
Тех, кто познал и страданье, и страх.
От одиночества мёртвого ложа
Вечной тоской сжесточается кожа.
И без любви нет стенаний томленья.
Только решительность плоти глумленья.
Счёт на минуты, секунды, часы.
Дева невиданной миру красы.
И сполоснуть почерневшее чрево
Слева направо и справа налево.
Снова звучало далёкое Аве!..
Месяц глядел, улыбаясь, лукаво.
9643
Месяц  глядел, улыбаясь, лукаво.
Аве Мария! Воистину Аве.
Звёзды сырые глядят свысока.
Думай о том, что жива ты пока.
Счастье не в холле и не в алкоголе.
Счастье, когда нет под ложечкой боли.
Боли обиды. А видывать виды
Будут и туры, и МУРы, и МИДы.
Но не они, а заманчивый вид
Мужа ли, друга ль нам счастьем язвит.
Радость семьи это радость надежды.
И не закроются в пламени вежды.
И на надежду останется право.
Хор повторил троекратное Аве.
9644
Хор повторил троекратное Аве.
Девушка смотрит на глобус лукаво.
Крутится глобус. И он тормозит
Там, где опасность героям грозит.
Девушка злится, но рада уже.
Парень живёт на восьмом этаже.
Очень уж парень тогда огорчился.
Случай такой в этот раз приключился.
И укатила она за кордон.
И приключился с парнишкой пардон.
С ней он учился, с нею он рос.
Вот и поставим на этом вопрос.
Чувством нахлынул на девушку вал.
И троекратно простор подпевал.
9645
И троекратно простор подпевал.
В девушку хлынул желания вал.
Выйти в подъезд и на лифт, и к нему.
Дева стоит в сигаретном дыму.
Нет. Не поеду. Путёвка, билет.
Их разорву. Мне четырнадцать лет.
Год этот парню ещё отслужить.
Будет она с ним, как прежде, дружить.
Дети родятся. Они подрастут.
Вместе им быть. Оставаться им тут.
Время далёкое. Близость милей.
И умирать средь своих веселей.
Кто-то кому-то вдали подпевал.
А голос его глубоко волновал.
9646
А голос его глубоко волновал.
Кто-то кому-то вдали подпевал.
Песни слова доносились всё реже.
Где ж вы, певуньи российские, где же!
Где вы России ночной соловьи?
Где вы попрятали скрипки свои?
Бубен не глуше электрогитары.
Были пивные. Оформились в бары.
Были харчевни, сегодня там шопы.
В синем тумане виднеются… лица.
Глаз уж неймёт, а желанье не емлет.
Купишь  -  она от усталости дремлет.
Стоит немного. Продажных завал.
Бес огорчился. Он в воду плевал.
9647
Бес огорчился. Он в воду плевал.
Плата не в кассу. Голодных завал.
Если купить огурец или слив,
То продавец и покупщик счастлив.
А соберёшься нанять проститутку,
Тут и не знаешь, всерьёз или в шутку.
Стыдно и стыдно и брать, и давать,
И раздевать, и нести на кровать.
Как похоронный тебе ритуал.
Дважды я в этом притоне бывал.
Больше не буду. Бездомные псы.
Стонут притворно и смотрят в часы.
Нет, ни за что. В этот раз побывал...
…Но суп в посудине всё ж убывал.
9648
…Но суп в посудине всё ж убывал.
Голос рассказчика нас волновал.
Он набросал нам эскизы картины
Образа падшей продажной скотины.
Как тяжело нам подняться с колен
И не попасть в соблазняющий плен
Лёгкой наживы. Рекламы все лживы.
Их не смотрите и будете живы.
Если вода, это только вода,
А не огонь. И живите всегда.
Ах, и душа превратилась в товар!
Всё продаётся. И воздух, и пар.
Где-то в горах намечался обвал...
…Но суп в посудине всё ж убывал.
9649
…Но суп в посудине всё ж убывал.
А голос рассказчика нас волновал.
Палкой в костре он поправил полено
И продолжал: «А сестра её, Лена,
Вышла за парня, что рос без семьи
В этом же доме. И дети свои,
Их, значит, дети, что канули в сети
Тех, кто пакетики делают эти.
И продают их по сносной цене
Тем, кто уже опустился, на дне.
Сами они, говорят, не кололись.
Но, бесконечно вином алкоголясь,
Тоже безвольны… Костёр убывал.
Голос рассказчика нас волновал.
9650
Голос рассказчика нас волновал.
Горный хребет кораблю подпевал.
Плыл наш корабль под созвездием ночи,
Очень большой и значительный очень.
Нам показалось, что люди и звери
Были малы в этом странном примере
Ночи и звёздного холода гор.
И подпевал им предутренний хор.
Время спешило во власти рассвета.
И неожиданно гранами света
Вышло светило и всё осветило,
И водопада удвоилась сила.
Думалось: «Каин? А может, не Каин?»
Кто я? Осёл? Или бывший хозяин?
9651
Кто я? Осёл? Или бывший хозяин?
Нет, я не Каин. Конечно, не Каин.
Дух я скользящий по берегу моря.
Горя мне мало, несчастья и горя.
Всё я имею. И землю и ночь,
Утро и ветер. И сына, и дочь.
День лучезарный. И воздух прекрасный.
Образ красавицы. Образ мне ясный.
Ей не семнадцать. Уж тридцать ей лет.
Русой косы до колен больше нет.
Жгучесть волос обожгла седина.
Только одна лишь она мне нужна.
В мире я сущ ли? Реален? Случаен?
Знать не дано мне. Ах, Каин я, Каин!
9652
Знать не дано мне. Ах, Каин я, Каин!
В мире я этом реален? Случаен?
Взгляд её тих и глубок, и сердечен,
Как водопад, как таинственный вечер.
Руки её благородного нрава.
Левая слева, правая справа.
Грудь величава. И в меру полна.
Видно, не очень упруга она.
Не проверял. Врать не буду. Не видел.
Словом, её я ни в чём не обидел.
Я заглянул с высоты, свысока.
И устремился туда, где рука.
Шеею тоньше. Такая она.
Проседью в ней головы белизна.
9653
Проседью в ней головы белизна.
Шея длинна. Вот такая она.
Всё в ней прекрасно. И бёдра, и ноги.
В меру сутулясь, идёт по дороге.
И удивительно то, что она,
Словно как я, в этот мир влюблена.
И от неё так и пышет достоинством.
Хочется встать и отправиться с воинством.
Рядом становишься с ней ты умней,
Да и природа вся тянется к ней.
Нет, не душою, а телом, руками,
Будто корнями, резвясь ветерками.
Не описать, как мила и нежна
Дева, что мне бесконечно нужна.
9654
Дева, что мне бесконечно нужна,
Не описать, как мила и нежна.
Ну, а вот я этих глаз не достоин.
Этой любви. Не борец я. Не воин.
Ей тридцать пять. Но она всех моложе.
И никого нет милее. И что же?
Будто и тело у юных не тело,
Если его ваша плоть не хотела.
Страстью и негой живя и любя,
В ней я нашёл в этом смысле себя.
Всё в ней сливалось в едином порыве.
Сердце моё, как заноза в нарыве,
Выхода ищет в лебяжьем пуху.
Я на ковчеге, пьющий уху.
9655
Я на ковчеге, пьющий уху,
Выход ищу я в лебяжьем пуху
Шейки её, этих бёдер и стана.
С ними общаюсь в душе неустанно.
В радостной неге я с нею везде.
Руки мои постоянно… Но где?!..
Сих описаний глубоких тех влаг,
Мною любимых ей приданных благ
Роскоши духа и тел совершенства,
И рассуждений моих постепенства.
А улыбнётся  -  пучина значений
И поглощающих сонмы мучений.
Ем я обычно налимью уху...
Что-то чернеется там, наверху.
9656
Что-то чернеется там, наверху.
Ем я обычно налимью уху.
Пища земная заменит мне много.
Тут вот, в горах, два приступа до Бога.
Но не заменит мне пищу ума
Даже и келья монаха сама.
Воля нужна мне. Нужна и нужна,
Как аромат дорогого вина.
Если в бокале дымит аромат,
Хвалят вино, и разносится мат.
Выпьешь его  -  аромата уж нет.
Встанет иного величия свет.
Слов поклоненье. Над озером пламень.
Вижу земли догорающий камень.
9657
Вижу земли догорающий камень.
Вверх улетает пылающий пламень.
Мелочь событий, страстей и страданий
Смыло огнём исчезающих дланей
Бывшей земли и её назначенья.
Нету во мне суеты ощущенья.
Нет огорчений, и нету меня.
И тишина восходящего дня.
Призраки форм, не имеющих мелей,
Бывших чураясь истоков и целей,
В дымках судьбы, превращаясь в ничто,
Только лишь я тут сижу без пальто.
Будто никто, или просто я камень
Хладный внутри, на поверхности пламень.
9658
Хладный внутри, на поверхности пламень.
Кто же я? Ветер? Забвение? Камень?
Может, я Бог, но в беспамятстве века?
Бывшего бывший я клон человека,
Что, потеряв основное значенье,
Не пережил глубины назначенья
И растворился в заботах в ничто?
Кто же я? Вымысел? Бездна? Никто?
Нет. Не никто я, уж если есть Ира.
Имя какое! Творение мира!
Но и ничем невозможно мне быть,
Если возможно её мне любить.
Вижу я милый мне облик в стекле
Углем пылающим в тёмной золе.
9659
Углем пылающим в тёмной золе
Вижу я милый мне облик в стекле.
Смолы сливаются дружно в ручьи.
Чьи ж это волосы вижу я? Чьи?
Нет, не мои. Это струны её,
Это желанье сгорает моё,
Это открытая бездна небес,
Это и ангел, это и бес.
Бес ожиданья мне душу поит.
И обладанье в дремоте таит.
Тонут надежды, и стонет поток.
Но отыщу я мне нужный цветок.
Там, на мечты охлаждённой золе,
Вижу я нас в воспылавшей смоле.
9660
Вижу я нас в воспылавшей смоле
Там, на мечты охлаждённой золе.
Пламень языками жжёт мне лицо,
Сверху спасения реет кольцо.
Взяться рукою, так больно руке.
Влажная тряпка на мокром песке.
Тряпки касаюсь, тряпка горит.
Третий мне кто-то, смеясь, говорит:
«Может, проснёшься? Пора уж идти.
Воду в котле хоть два дня кипяти,
Уж не наступит на свете прохлада».
Чаю попили под всполохи сада.
Съели сосиски. Помыли посуду.
«Ах,  -  я кричу,  -  без тебя я не буду».
9661
«Ах,  -  я кричу,  -  без тебя я не буду».
Чай недопили. Помыли посуду.
Дальше пошли. Мне уж тут не до сна.
Знойно под вечер. А скоро весна.
Ира была в том походе со мной.
Ну, не со мною. Но тою весной.
В этом походе. В этом же годе.
В годе скончания века. Но вроде
Не человека. Хотя в этом сне
Именно так и привиделось мне.
Именно это я видел в дремоте
В том озарённом желаньем полёте.
Ново ль, не ново ль, но жить всё ж я буду.
Вдоволь наевшись, помыл я посуду.
9662
Вдоволь наевшись, помыл я посуду.
Ново ль, не ново ль, но жить всё ж я буду.
Чувствую  -  буду. А если умру,
Значит, пришёлся я не ко двору
Ире в квартире единственной в мире,
В этой квартире на этой земле,
Что глубиной и размерами шире
Вечной вселенной, дремавшей во мгле.
Дремлет вселенная обыкновенная.
Жизнь тут моя с этих пор вдохновенная.
Плоть мне нужна, и нужна мне душа.
А во плоти и душа хороша.
Жил я. Живу. И останусь. И буду.
Вдоволь наевшись, помыл я посуду.
9663
Вдоволь наевшись, помыл я посуду.
Понял я  -  жить я желаю и буду.
Буду я жить, да и буду дружить.
Так пожелайте мне радостным быть.
Просто ли мне бесполезно состариться?
В жизни хотелось бы сладко мне хариться.
Что это значит? Знает, кто знает.
Кто же не знает, когда-то узнает.
Чтобы не стариться, нужно нам хариться.
И потому мне не хочется стариться.
Ах, неизбежное! Нежное, нежное!
Где-то кончается время безбрежное.
Снова я вижу просторы вдали...
…Пропал кошмар сгорающей земли.
9664
…Пропал кошмар сгорающей земли.
Я свет зари увидел там, вдали.
Там шли верблюды, плыли корабли.
Там мирный образ. Вот он, там, вдали.
Ведут дороги к скопищам людским.
И, вдохновлённый образом таким,
Себе я выбрал изо всех дорог
Ту, по которой не пойти не смог.
Дорога эта  -  плод воображения.
Она полна нездешнего брожения.
Глаз там увидит на листе бумаги
И тропы гор, и свет небесной влаги.
Но, превратившись в некоего Будду,
Стал привыкать я к истинному чуду.
9665
Стал привыкать я к истинному чуду.
Вот я в Тибете. Кем же здесь я буду?
С утра встаю измученный от боли.
Потом себя усилиями воли
Я заставляю делать невозможное.
И верю в то, что делаю возможное.
Воображаю то, что обожаю,
И всем великим в чём-то подражаю.
И создаю свой небольшой мирок
Среди нелёгких вымысла дорог,
Тем напрягая волю, да и ум.
И захожу я в запределье дум.
Иду к пределам. Вижу корабли.
Туда иду, куда пути вели.
9666
Туда иду, куда пути вели.
И вижу я в тумане корабли.
Пираты там на них порою тонут.
Порою там в просторах ветры стонут.
Порой пылают мачты и сердца.
Порою сын там радует отца.
Оно приятно. Это где-то лично
Мной пережито. Жизнь она циклична.
И так бывает. Сын всё забывает.
Потом вздохнёт. Но возраст убывает.
А опыт? Опыт? Он городовой.
Вот он пришёл, а ты уж не живой.
Пиши сонеты, да и шли монеты
В нездешний мир непознанной планеты.
9667
В нездешний мир непознанной планеты
Пиши сонеты, да и шли монеты.
Надеемся себя мы поддержать.
А время может быстро убежать.
И чтобы нас с тобой признали там,
Вот мы и ходим прямо по цветам.
И топчем мы земные грёзы вечности.
И губим их. И нет в нас человечности.
Зачем нам вечность? До неё что нам?
Век наш короткий. Равен временам
Обычной жизни. В памяти людской
Нельзя срывать безжалостной рукой
Цветы судьбы. Руби её в узлах,
Где и мечтал ты о святых делах.
9668
Где и мечтал ты о святых делах,
Ты духом взвинчен там. О, мой Аллах!
Вот Будда чудный. Ну, а вот Христос.
Поднимем мы за здравие их тост.
Покой их праху! Пусть всяк мирно спит.
А жизнь пускай по-новому кипит.
Пускай столетья движутся, смеясь.
И в этом есть времён и сроков связь.
По сути, смертно всё. И даже смерть.
Когда исчезнет жизнь, истлеет твердь.
Без жизни нет земных и прочих сроков.
А, значит, нет и времен уроков.
И, возвращая вашу вам монету,
Я посмотрел вокруг. Ковчега нету.
9669
Я посмотрел вокруг. Ковчега нету.
Я возвращаю вашу вам монету.
И напрягаюсь я в порыве воли.
И только. Только. Только и не боле.
И предо мною возмущенье сфер.
И постоянства движимый пример.
Для слуха в чтенье некая среда
Мне предпочтеньем вечности стыда
Звучит стихия, льющая мораль.
Ах, как стремится времени спираль!
То вверх, то ниже движется она.
И, замыкаясь, как бы не одна.
Висит она. И в прежних ты делах.
Пустыня. И скелеты на стволах.
9670
Пустыня. И скелеты на стволах.
И гордость на горячих вертелах.
Страстей кипенье. Не судьба, не рок.
А шелест листьев. Жизни ветерок.
Он омывает каждую судьбу,
Нас призывая ввергнуться в борьбу.
Ах, только вот несбывшегося жаль.
Да и бессмертна времени скрижаль.
Скрижаль желаний на разумный срок.
Опять же грусти лёгкий ветерок.
Надежд порывы. Трепет чистоты.
И я вписался в вечности черты.
И нега в сердце. И святая воля.
И я кричу: «О, ласковая доля!»
9671
И я кричу: «О, ласковая доля!»
И погибает в алкоголе воля.
Безволье, растворяясь в алкоголе,
Дурман души и призрак, и не боле.
Стремимся мы холодными умами
Постичь мечту. А там вернуться к маме.
Ведь мама ждёт. Она переживает.
А время маме сердце убивает.
И нет у мамы больше сил и сроков,
Чтоб сына ждать без ропота упрёков.
Да и до смерти шаг ей от порога.
А жизнь, она такая недотрога.
А там, где каждый с каждым разлучён,
И я там был. И я тому учён.
9672
И я там был. И я тому учён.
И там, где каждый с каждым разлучён.
А может, и не так. И он разлучен.
Но этому я менее научен.
И более тому, что разлучён.
И с тем я, в чьи я тайны посвящён.
Чьи думы для меня не безразличны.
Чьи боли для меня сугубо личны.
Чей опыт для меня переживаний,
Как россказни соседа дяди Вани.
Помыслил и поставил, и оставил.
Всё на места он вроде бы расставил.
А смысла нет. И смысл не в алкоголе.
Храни нас Бог. В твоей всё мудрой воле.
9673
Храни нас Бог. В твоей всё мудрой воле.
Смысл жизни он, увы, не в алкоголе.
Любовь  -  она и разум не туманит,
И сердце не убьёт, и не обманет,
Не нанесёт удар из-за у0гла.
О, как любовь божественно светла!
А почему? Всё это по природе.
И бесполезна и полезна вроде.
И всё вот так. И плод оберегает
Той, что любовь твою не отвергает.
И бережёт от внешнего воздействия.
И не сидит озлённой и без действия.
Ты что-то шепчешь, радостью польщён.
И для меня ты всё. И я прощён.
9674
И для меня ты всё. И я прощён.
Вот так шепчу я, радостью польщён.
И этой думой трепетной гонимый,
Имея опыт явный, а не мнимый,
В нём успокоив дух, расслабив тело,
Я понимаю  -  это божье дело.
Ты принимаешь боль-мечту-отвагу,
Как от начальства важную бумагу.
По праву друга любят как супруга.
И так замкнулись два извечных круга.
А в них кольцо. Их чадо. Их малец.
Распрелюбезный баловень. Стрелец.
Вот я сижу у времени ручья.
Я пить хочу. От жажды гибну я.
9675
Я пить хочу. От жажды гибну я
Вот здесь, у плоти времени ручья,
В своей заботе бережно храня
Тебя. Надеюсь, что и у меня
Твоя любовь нашла приют в душе.
А с милым другом рай и в шалаше.
Подводный мир. Он вечен. И надводного
Он более свободен. А свободного
Нет мира даже в вечной поднебесной
И в бесконечной плоти нам известной
Протуберанцем времени и мест.
И каждый здесь себе подобных ест.
Своя тут жизнь. А вместе и ничья
В воде прохладной ближнего ручья.
9676
В воде прохладной ближнего ручья
Своя здесь жизнь. Она же и ничья.
Ручьи текут во времени сердец.
И всякий тут отчаянный гордец.
И ищет он достойного себя,
Иного срока прелести любя.
Но не находит. Или вот находит.
Кругами он по всей эпохе ходит.
Глядит на утомившийся рассвет.
И там он видит мирный ясный свет.
Ну что ж, ищи. Она тебя достойна.
Найдёшь, светло вам будет и спокойно.
Ну, а покуда жизнь твоя ничья
В воде прохладной ближнего ручья.
9677
В воде прохладной ближнего ручья
Я слышу голос: «Чья ты?»  -  «Я ничья».  -
Ей отвечает рыба, вдоль изгиба
Блеснув хребтом. «Ну что же, значит, либо
Ты мне в сей миг уже принадлежишь.
Или, быть может, дальше побежишь?
И поглядишь на солнце и рассвет,
Вкушая звёзд непостижимый свет».
«Да, я согласна»,  -  отвечает та.
И тут и воплощается мечта.
И две плывут вдоль общего хребта.
И прекратились брань и суета.
А где-то там, мне изменив однажды,
Лежит мой труп иссохшийся от жажды.
9678
Лежит мой труп иссохшийся от жажды
В пыли пустыни, там, где он однажды
Взлетел от взрыва. Люди говорят,
Что здесь тела невинные горят.
И все в военной форме. Все девчата.
Там их тоски и смерти отпечаток
На лицах каждой юной и в соку.
Любая к вам прибудет по кивку.
Доносится из вымершего дома
Уж годного для сноса и для слома,
И переноса, и продажи даже,
Всё то, что я люблю в ажиотаже.
И в каждой мысль печальна и светла.
И я зову тебя!.. И ты пришла.
9679
И я зову тебя!.. И ты пришла.
Такая мысль мне в голову вошла.
Она светла, душевна, и как птица.
Ей хочется в гнезде своём ютиться.
И хочется лететь ей в свой очаг
С надеждою в задумчивых очах.
И с радостью чтоб встретиться в окне
Всё с теми же, кто дорог был и мне.
И пусть уж и встречают там её.
А где-то имя теплится моё.
Ирина. Я лежу. О, я не труп.
А у коня пробит снарядом круп.
Смерть позовёт нас как-нибудь однажды,
Меня приведшая к такому дважды.
9680
Меня приведшая к такому дважды,
Смерть позовёт нас как-нибудь однажды.
И занесёт в невидимый реестр.
И заиграет траурный оркестр.
А может, он тогда не заиграет.
Не всякий шанс надеждой возгорает.
Не всякой смерти выгода дана.
Где Бог, там рядом с ним и Сатана.
Не торопитесь вы в его объятия.
Есть и другие важные занятия.
Есть теплота интимных вечеров.
И есть запас и хвороста, и дров
Вблизи костра. И это тоже то,
Когда, казалось, уж совсем ничто.
9681
Когда, казалось, уж совсем ничто,
Вот это то и есть, конечно, то,
О чём мечтает каждый и в пальто,
И без пальто. Во фраке и в авто
Мобиле модном с долларами, факсами,
Да и в тетрадках школьных синих с кляксами.
А вот теперь он важный бизнесмен.
Охрана с ним. И сам он супермен.
Томим он жаждой. С мыслью дружит каждой.
И призывает быть её отважной.
И поцелуй его безмерно жгуч.
Уж так любви инстинкт был в нём могуч.
К любви вела его его дорога.
А впереди их встреча возле стога.
9682
А впереди их встреча возле стога.
Когда ты любишь, пред тобой дорога.
В просторе дня и я там был влюблён.
Неповторимый мне явился сон.
Влюблённость не случайное явление.
Она не только нежное томление.
Хотя и в этом жажды проявление.
Но есть ещё от жизни удивление.
И обожанье некоего прочего.
И праздного. А где-то и рабочего.
Но обожанье. Значит, и любовь.
И тут опять вскипает в жилах кровь.
Она мне  -  всё. Я без неё  -  ничто,
Когда я наг, да и когда в пальто.
9683
Когда я наг, да и когда в пальто,
Я без неё никто. И я ничто.
И ты никто. И он, и он никто.
И всё ничто и в брюках и в пальто.
Когда без чувств, то даже думать стыдно,
Что без любви всё мерзко и обидно.
Или мертво. А это всё равно.
Всё без любви постыдно и смешно.
И безобразно, пошло, несуразно.
Ни с чем оно уже не сообразно.
Соображаешь? Если без любви,
То для чего и жар в твоей крови.
А как влюбился, тут твоя тревога.
Ну, а зимой туда моя дорога.
9684
Ну, а зимой туда моя дорога.
Любовь, она такая недотрога.
Коль подорожник, вдоль дорог расти,
Да и меня за всё, за всё прости.
Мой пыл не от, а признак он забот,
И потому тут весь наш первый взвод,
Что сформирован только из девчат.
И вот они убиты и молчат.
Чисты тела. Но нету в них тепла.
И кровь из ранки струйкой потекла.
А прежний пыл? О нём уж я забыл.
Я молод был. И я тогда любил.
Я рядом был. Пытался не уснуть.
И радости мне там не преминуть.
9685
И радости мне там не преминуть.
Я рядом был. Пытался не уснуть.
Но сон пришёл. И я уж был без сил.
И я её мне верить попросил.
Тут я проснулся. Был я, видно, пьян.
Она была царевной Несмеян.
А я там был обычный царь Додон.
Такой вот я тогда увидел сон.
Во сне я жив. А наяву я сплю.
А где-то я тебя одну люблю.
И ты во сне склоняешься ко мне,
Там, в вечной бездны тайной глубине.
Так было дважды. Я не мог уснуть.
И волновалась в нетерпенье грудь.
9686
И волновалась в нетерпенье грудь.
Так было дважды. Я не мог уснуть.
И вот уснул. Она ждала, ждала,
И тут же рядом тихая легла.
Разоблачилась. Вот она нагая.
С моей ногой её сплелась нога. Я
Посмотрел тогда себя окрест.
И получился между нами крест.
Крест нежных тел. И каждый тут хотел
Понять, как он тогда сюда влетел.
Я был в полёте даже и во сне.
А вся душа моя была в огне
Существованья. О, святая пытка!
Потом бежал я, не избыв избытка.
9687
Потом бежал я, не избыв избытка.
Уж такова была восторга пытка.
Бежал я долго. Грезилось так мне.
А, в самом деле, истина в вине.
Да и она уже гордилась мной.
Случилось это раннею весной.
Восьмого марта. Выпала мне карта.
Как говорится, подкатила фарта.
Фортуна, то есть. Случай и чутьё.
Крещенье это первое моё
В вопросе секса. Таяли уж снеги.
Бывают в жизни трепетные неги.
Там не было ни срока, ни избытка
Огня и крови. О, скажу я, пытка.
9688
Огня и крови. О, скажу я, пытка.
Когда не знаешь в нежности избытка.
И каждые пятнадцать ты минут
Опять спешишь туда, где дуги гнут.
И чтобы вдоволь этим насладиться,
Медведем надо, в принципе, родиться.
И невозможно от подобных благ
Освободиться. Ты душою наг.
И ты спортсмен. И час уже рассвета.
И вкруг тебя чарующее лето.
Расцеловав мне пылкие уста,
Ты и лежала в помыслах чиста.
Я как-нибудь опять к тебе пребуду.
А ты поверь мне, я способен буду.
9689
А ты поверь мне, я способен буду.
Я как-нибудь опять к тебе пребуду.
Но встретишь ли уж ты меня, как прежде?
Хотелось бы. И я живу в надежде.
Вот так порой в народе говорят.
Семь раз, а то и восемь раз подряд.
Не знаю. Не уверен. Не проверен
Сей факт. И срок мне времени отмерен
Уж небольшой. И, ветку теребя,
Тайком шутливо глядя на тебя,
Я вспоминаю прошлое своё.
И где-то, впрочем, даже и твоё.
И поклонился я земному чуду.
И так сказал: «Теперь смелей я буду».
9690
И так сказал: «Теперь смелей я буду».
И поклонился я земному чуду.
Я наш тогдашний времени посол.
И из бадьи я выпил весь рассол.
Да, я в грязи и в крови. И отдельно
Там голова моя. И я предельно
Себя вонзаю в солнце и в зенит.
А Космос распахнулся и звенит
Под ветерком рассвета той эпохи,
Где не важны дела. И даже плохи
Дела мои. Рассвета или тела?
Да всё равно. До них уж нет мне дела.
И я готов поверить даже чуду.
И так скажу: «И я способен буду».
9691
И так скажу: «И я способен буду».
И вот совсем я и поверил чуду.
И думал я, что я теперь не зверь.
И что любая мне открыта дверь.
Отворена. Но жаден и коварен
Холоп. Как, между прочим, также барин,
Что совершал премерзкие дела.
И чрево теша, тешил и тела.
И каждый грешен, лжив, да и хитёр.
К тому ж проворен, как плохой актёр.
И глубоко свой прячет интерес.
И ни к чему тут, в сущности, прогресс.
Ведь он способен больно уколоть.
И тут ковчег обрёл иную плоть.
9692
И тут ковчег обрёл иную плоть.
А рыбу можно вилкой уколоть.
И не успел он даже оглянуться,
Как был готов дугою изогнуться.
И вдруг заснул так быстро и всерьёз,
И оказался тут же в сонме грёз.
Берёз, что там, в лесу, гуляли с нами,
Он называл своими именами.
Когда-то их он каждую любил.
И никогда без цели не губил.
Случалось с ним такое, но давно.
Водил он их, пусть мысленно, в кино.
И целовал бесплатно, не за ссуду.
И вымыл он на кухне всю посуду.
9693
И вымыл он на кухне всю посуду.
А мне он дал под два процента ссуду.
Решил я строить дачу. Или дом.
И понимал я, кем я был ведом.
И все они мне были по душе.
А с милым другом рай и в шалаше.
Тем более, та жизнь небесный рай.
А дома ли, на даче, выбирай.
Но в ссуде отказали. «Нет причины,  -
Сказали,  -  для тебя, как для мужчины,
Кормить семь чудных этих нежных тел.
Ишь, ты чего, голубчик, захотел».
Не дали. И во мне заныла плоть.
И стал себя кусать я и колоть.
9694
И стал себя кусать я и колоть.
Не дали. И во мне заныла плоть.
Плоть ныла долго. Девушки худели.
С куделями за прялками сидели.
Казалось, были все они при деле.
Но всё ж они хирели и худели.
Я каждую в неделю раз любил.
И никогда я милым не грубил.
А мир тогда был соткан из страданий.
Но я не доводил их до рыданий.
И все они свои имели койки.
И вот пришёл я с дружеской попойки.
Но здесь я, намеренья отложив,
Хотел проснуться и узнать что жив.
9695
Хотел проснуться и узнать что жив
Вот здесь я, намеренья отложив.
Заночевав у ближнего соседа,
Я там и задержался до обеда.
А девы долго в комнатах сидели,
И в окна огорчённые глядели,
Кусая нервно влажные уста,
Ворон не досчитав в окне до ста.
Мы есть хотели, и хотели спать.
Хотелось кудри девам растрепать.
Не досчитал я пять ворон до ста,
И оказалась улица пуста.
И тут соседа и припомнил я.
А хата? Это хата не моя.
9696
А хата? Это хата не моя.
Я вспомнил это. И подумал я:
«Работать надо, чтобы дев кормить.
А не бесцельно всё вокруг глумить.
И пусть не только попами вертят,
А в огородах пусть плоды растят.
Пускай удобрят наш плодовый сад.
А я покрашу охрою фасад.
И натружу я тут свои уж длани.
О, сколько было в нас тогда желаний!
У этих дланей вечером потом.
И говорил я с девами о том,
Что семьянин я, что и не ленив
Среди лесов, полей и рек, и нив.
9697
Среди лесов, полей и рек, и нив
С тех пор я стал куда как не ленив.
И их люблю я всех увидеть в доме
Не на шприцах и не на глаукоме.
Сады весною резко зацвели.
Мы всё в садах в порядок привели.
В роскошном доме этими руками
Сложил камин я. Светлый взял я камень.
Какая нега с ними по ночам!
И не хочу я бегать по врачам.
Ни спида тут тебе, ни гонореи.
Как будто мы кошерные евреи.
Семья она и вотчина моя.
И все мы и коллеги, и друзья.
9698
И все мы и коллеги, и друзья.
Тут вотчина, тут родина моя.
Тут многие уж от меня брюхаты.
И плачем детским огласились хаты.
Смотрю я на светлеющий простор.
Да и веду неспешный разговор
Об зарожденье плода и рожденье
Ребёнка. О хожденье в учрежденье.
Чтобы узнать, поить как молоком,
И как купать в ночёвках вечерком.
Детей, конечно, их прижав к груди.
И что ещё там будет впереди.
Я встать хотел. Пойти и покупаться.
Но не моглось мне что-то просыпаться.
9699
Но не моглось мне что-то просыпаться.
Пойти к реке хотел я искупаться.
Ко мне пришла любимая моя.
Тростинка телом. Прелесть. Зульфия.
Легла и нежит. Хочет поутру.
Давай слезу я, милая, сотру.
Давай, родная, ляг, прильни, прильни.
Но нет, не сразу, влево поверни.
Теперь направо. А теперь возьми.
И ствол рукой восторженно сожми.
Соси, соси, не отрывая рта.
Не узнаю я, будто ты не та.
Ах, всё равно. Приятно прикасаться.
И я устал колоться и кусаться.
9700
И я устал колоться и кусаться.
И стал её я нежно прикасаться.
От живота мне веет ароматом.
А далее, хоть разразись ты матом.
Так хорошо. Так молодо. Так живо.
Хоть пей ты кружкой. Остальное лживо.
Её желанья между наших ног.
И я ничем помочь тут ей не мог.
Я знал её в таком повествованье,
Что неизменно, как само призванье.
Губами нежить закруглённость поп
Согласен даже самый строгий поп.
И я, устав, их пить не перестал.
Тем более что я и не устал.
9701
Тем более что я и не устал,
Я пить вот эту плоть не перестал.
А он уже вполне упругим стал.
И тут же, в ту минуту сразу встал.
И через верх он стал искать забвение.
И если есть чудесное мгновение,
То вот оно. Сейчас. Вот тут. Но где?..
Манит оно спасением в беде.
А ты ему помощник или враг.
А если ты не хочешь, ты дурак.
Читатель, перед фактом не юли.
Ему твои сомнения  -  нули.
Потом вот он ещё прочнее стал.
И я любить её не перестал.
9702
И я любить её не перестал.
А он ещё прочней былого стал.
А если и всерьёз, то прелесть в вере.
Порою он в какой-то даже мере
Напомнить может речи Льва Толстого,
Где нет и слова меж иных пустого.
Довольно случай в практике тревожный.
Хотя, конечно, где-то и возможный.
И чистотою нежности повеяло
С души её. И грусть мою развеяло.
Запретом на один-другой сезон
Цветок посажен в глиняный вазон
Рукою вашей. Подошла струя.
И зачесалась лысина моя.
9703
И зачесалась лысина моя.
И подошла не вовремя струя.
И теплилась оттуда благовонь,
И жажды нетерпения огонь,
И чаяний разверзнутая слякоть,
И теплоты взволнованная мякоть,
И хлюпанье осмысленное такту
И приданное нетерпенья факту.
А тело? Тело уж в горизонтали
Все дополняло нужные детали,
Нас умиляя, нежа и любя.
Свершалось чудо! Я любил тебя.
И думал я у времени ручья
Лишь рыбу есть. Вот в чём печаль моя.
9704
Лишь  рыбу есть. Вот в чём печаль моя.
Так думал я у времени ручья.
Но домино опять сложилось рыбой.
А солнца луч вонзился в рощу дыбой,
Нарисовав мне девичью фигуру,
Не умную. Но также и не дуру.
И не спешила мне служить она.
И я испил тут нежного вина.
Не альтруистка и не феминистка,
А так вот, просто юная арфистка.
И может пальцем там перебирать,
И очень долго может не сгорать.
И я подумал около ручья:
Лишь рыбу есть. Вот в чём печаль моя.
9705
Лишь рыбу есть. Вот в чём печаль моя.
Так думал я в трёх метрах от ручья.
Горчило чем-то с вечера во рту.
А берега в томительном цвету
Играли в бликах утра. Зульфия  -
Вот в чём была субстанция моя.
И, не оставив признаков потери,
Захлопнула она за мною двери,
Чуть не ударив ручкой мне по лбу,
Мою решив в том случае судьбу.
Судьба  -  злодейка. Ну, а жизнь копейка.
Вина ты мне тут полный штоф налей-ка.
И принеси побольше сочных почек.
И тут осёл корил беспутных дочек.
9706
И тут осёл корил беспутных дочек.
И побежал вперёд средь влажных кочек.
И в подтвержденье верности сердец
Я взял под пиво чудный селедец.
И на неё я тут и спокусился.
И наш союз тогда и огласился.
Она дремала, а потом спала,
Не веря в правду прочности ствола,
Где и укрылась от блуждавших глаз
Та, что искала в этот поздний час
В весеннем сонме леса и небес
Остатки тех невиданных чудес.
И я воскликнул громко у ручья:
«Любовь! Лишь ты и боль, и страсть моя».
9707
«Любовь! Лишь ты и боль, и страсть моя».
День закружился в отблесках ручья.
В листве зелёной серебрились блики,
Свои Луне показывая лики.
То там, то тут, открыв задвижку рта,
Приподнимала веки пустота.
И, воздыхая, вновь вбегала в мглу,
Являя ночи тонкую иглу.
Игла была блистательно тонка,
И пронизала годы и века.
И, погрузившись в трепеты глубин,
Встревожен был предутренний рубин.
Трава, вздохнув, сказала зною почек:
«Мы воспитаем и сынов, и дочек».
9708
«Мы воспитаем и сынов, и дочек».
Трава сказала вдохновенью почек.
Они, склонившись, тут её касались.
А блики солнца трепетно кусались.
Одну травинку кто-то отщипнул,
И под сучок приветливо воткнул,
Увидев там ползущего жучка,
Что задержался около сучка.
«О, сука!..  -  бросил огорчённо жук.  -
Туда ползти, так там же спит паук.
А тут останься  -  тоже ерунда.
А вот сюда, так тут опять беда».
И он запел, в бока вонзив мослы:
«По образу мы глупые ослы».
9709
«По образу мы глупые ослы».
Так жук запел, и протянул мослы
Туда, где меж беснующихся трав
Сидел другой, имея тот же нрав,
Касаясь нежно лапками лица,
Не своего, но старшего отца,
Перебирая пальцами ноги
Тропинки грунт, сказав себе: «Беги!»
И побежал. Потом, подумав, встал.
И говорить со мною он не стал.
Метался. И немного порезвился.
И пред небесной бездною явился.
«Уж мы с тобой,  -  сказал,  -  в делах коллеги.
И по богатству мы не без телеги».
9710
«И по богатству мы не без телеги.
И мы с тобой, мой верный друг, коллеги.
Давай-ка тут вот вместе пожужжим,
И по дорожке дальше побежим.
Другие ведь зачем-то всюду движутся.
Иные уж, смотри, легли и лижутся.
Излизались, и срам на них смотреть,
Излизанные больше чем на треть.
И в этом, видно, тоже что-то есть.
Не только нам летящих блошек есть.
Я на тебе слегка ещё попрыгаю,
И ножками легонечко подрыгаю,
Да и прильну. С тобою мы ослы.
А по натуре мы, к тому ж, козлы».
9711
«А по натуре мы, к тому ж, козлы.
Хотя душой и телом мы ослы.
Зачем же нам упрямство это вечное,
Ослиное и где-то человечное.
А что там у тебя в заду за дырочка?
А как тебя зовут? Светлана? Ирочка?
Не Ирочка? А как? И не Светланочка?
Конечно. Ты темна. Ты Африканочка!
Жужжалочка?! Какое имя нежное!
Как это небо! Тёплое. Безбрежное.
Как эти воды мягкие и влажные,
И облака цветные и бумажные.
Или как эти, как их, человеки.
Вонючие, как вымершие реки.
9712
Вонючие, как вымершие реки,
Вот эти люди. Люди-человеки.
Кусючие, худые и конючие.
И постоянно срущие и бздючие.
Где не присядь, везде говном повеяно.
И на полях оно по вдоль посеяно.
Не продохнёшь. Говно оно пасхальное.
На пашне и в лесу оно банальное.
Я как-то залетела в кинозал.
«Жуки!  -  один сидящий мне сказал.  -
Ловите! Изловляйте! Вот! Ещё!»
И даже сел мне молча на плечо.
И мы продолжим звон грудных частот.
Да и заселим верхний слой пустот.
9713
Да и заселим верхний слой пустот.
Так думал я под звон грудных частот.
И приложил зелёный хоботок
К основе рта, где слов течёт поток,
В её уста спустив, как два куста,
Два тёмно-бурых скрюченных перста.
И вот я долго-долго, и любя,
Всё выбивал морзянкой: «Я тебя
Люблю и жгуче, да и на века».
И трепетали в девице бока
От удовольствий этих и того.
И нету в мире лучше ничего
Самой любви. И там, в глуби пустот,
Мы создадим гниенье нечистот.
9714
Мы создадим гниенье нечистот,
Когда с тобою канем в глубь пустот.
И полетим. «Да-да-да-да-да-да».
И зажужжала в девушке среда.
Мне зачесалось в трепете колен,
Когда попал я в неизменный плен.
В плен обожаний оного тепла,
Что в этот день его любить звала,
Перегибаясь нежно и легко.
И из неё сочилось молоко
Преображеньем времени нутра.
И это было в три часа утра.
И он сказал: «Мы победим препоны,
И будем стричь заразные купоны».
9715
«И будем стричь заразные купоны,
И победим сердечные препоны.
В любви не может быть обычных мнений.
Не лишены мы радостных сомнений.
Она затем природе и дана,
Что в ней и та, и эта сторона.
И ты супруга или ты девица,
Уста в уста. А лица? Лица в лица.
Она во многих особях лесных,
Да и в скитальцах шумных и иных,
Воплощена. Не в том заслон вины,
А в том, чтоб только не было войны.
И мы возьмём нам нужные купоны,
Преодолев моральные препоны.
9716
Преодолев моральные препоны,
Мы будем стричь реальные купоны».
Она лежала, слушая его,
Не зная абсолютно ничего.
Но понимая, что его слова
И ей нужны. Вскружилась голова.
Ей было очень даже горячо.
Её он дерзко дёргал за плечо,
Ведя с ней зримый умственный урок,
Её склоняя к койке поперёк.
И дав ей столько оного тепла,
Уж сколько плоть её вместить могла.
«О нет, нежнее! Улетим в века!»
«Согласен. Да! И вот моя рука».
9717
«Согласен. Да! И вот моя рука.
И мы с тобою улетим в века.
Но время тленно. Время впереди.
Ты, осторожно радуясь, иди,
Не углубляя более того,
Пока приятно деве оттого,
Что не за меру погрузилась в веру,
А от души. Отнюдь не под фанеру».
«Ты меломан. Я знаю. Меломан.
Был у тебя томительный роман
С той стрекозлихой. С Ликой тою тихой.
По сути скромной. Гильдией купчихой.
Ты всю её издёргал по бокам».
Тут трепет чувств я посвятил векам.
9718
Тут трепет чувств я посвятил векам.
А он, не глядя больше по бокам,
Поцеловал её четыре раза,
Произнеся негромко: «Ах, зараза!
Целуешь ты, скажу я, с плюсом пять.
Я как-нибудь зайду к тебе опять.
Ты ведь сидишь всё тут же? Постоянно?»
«Ах, это мне смешно и даже странно,  -
Она ему ответила,  -  что ты
Тут, где обычно не растут цветы,
Так много раз к той девве прибегал».
«О чём ты?  -  он сказал.  -  Я тут рыгал».
Он возразил ей, глянув по бокам.
А трепет чувств принадлежал векам.
9719
А трепет чувств принадлежал векам.
Он замолчал, взирая по бокам
Одновременно всеми сразу ртами.
Да и прилёг на листике татами.
И засмеялся. «Ха! Ха-ха! Ха-ха!»
Уж не боялся, видно, он греха.
Прошла ещё какая-то козявка,
Да и сказала: «Грязно тут и зябко.
И солнце вроде в меру высоко,
Но всё-таки в природе рококо.
От ренессанса столько в небе почек,
Что даже режет мне всю ночь пупочек».
Он понимал, что нужен жест векам.
И тут себя он гладил по бокам.
9720
И тут себя он гладил по бокам.
Да и зевнул. И вот уж он жукам
И рассказал, как он встречал купчиху,
По рассужденьям умную жучиху,
А по нутру и нежности колен
Не менее чем гордую Кармен.
И как он мордою вот эту гордую
Так возбудил, что плотность в ней он твёрдую
И просверлил с девятого захода.
Была тогда чудесною погода.
Жуки во сне всё слушали его,
Так как из них здесь было большинство
Подростков. И, не чувствуя тоски,
Он нежно гладил плоть её руки.
9721
Он нежно гладил плоть её руки,
Не чувствуя ни боли, ни тоски.
Она ему в то утро отдала
Две капли изумрудного тепла.
Он размечтался в мимолётном сне
Её увидеть в фьючерсном окне
В невиданном потоке тонких сфер,
Летящих до ближних атмосфер.
И стал он прямо тут же на окне
Расшаркиваться ножкой по стене.
Вот так они от кратеров идут,
Да и с рассветом всё чего-то ждут.
Потом ещё он дважды искупался.
И, засыпая, тут же просыпался.
9722
И, засыпая, тут же просыпался.
И в той же луже снова искупался.
Голубизна Луны больших шаров
Светилась блеском утренних коров.
Ну, а она всё время хорошела.
И от любви и нежности замшела.
A он не знал, как лучше поступать,
Да и решил проблему искупать
В зелёной луже, там же, где Луна,
И где вокруг стояла тишина.
Совсем не нашей Машей или Сашей
Он представлял её. Или Парашей.
И вот когда он в луже с ней купался,
Он диким матом долго рассыпался.
9724
Он диким матом долго рассыпался.
Тогда он дважды с нею искупался.
Она стояла донизу раздетой
И не Джульеттой, но и не Одеттой.
И той, и этой много раз воспетой.
И он отдался в песне ей не спетой.
Она, прослушав пение его,
Ему не обещала ничего.
Стояла и глазела на простор.
А там, вдали, шумел зелёный бор,
В тумане уползавшей в вечность ночи.
И дева, закатив в желанье очи,
Увидела как сели три гуся,
А он стоял, её любви прося.
9725
А он стоял, её любви прося.
И вдруг отрезал лапку у гуся.
И понимал он: скоро будет ночь.
А ночь им скажет, как себе помочь.
Вписаться ль в эту мира красоту,
Что родила всю эту пустоту
Таким желанным способом мечты,
И дальней негой вечной красоты.
И мир был чёрным. И она в ночи
С ним разминулась, падая в ключи
Последних вздохов тихой неги крыл,
Где он увидел мглу ночных ветрил.
И думал он: «Вот и любовь уся».
И под конец он и убил гуся.
9726
И под конец он и убил гуся.
И рассудил: «А логика тут вся».
Красавица в вечернем серебре,
Крутясь на тазобедренном ребре,
Проделала воздушный пируэт,
Исполнив незнакомый минуэт.
Затем, сложившись в некоем ключе,
В невиданной изяществом парче,
Она, не то заснув, не то вздремнув,
Своей дремотой мир перевернув,
Его, жука, в тот образ завела,
Чем и столкнула с циферблата зла.
А я глядел и думал: «Это Дуся».
И общипал я тут второго гуся.
9727
И общипал я тут второго гуся.
И думал я: «Конечно, это Дуся».
В вечерней дымке можно наблюдать
И не такую чудо-благодать.
Воображенье нам порой рисует
Такие страсти, что душа пасует.
А иногда явленья красоты
Нас соблазняют радостью мечты.
И грана полной прелести не стоит
Тот, кто нарушит вечности устои.
Тут вам и самый совершенный секс
Покажется, как без изюма кекс.
Но я поджарил всё-таки гуся.
А песенка тут, видимо, не вся.
9728
А песенка тут, видимо, не вся.
И я поджарил всё-таки гуся.
А может, не гуся, а только гуся.
Но песенка тут, уж не удержусь я,
О похожденьях чёрного жука.
Пока была весна, да и пока
Рассвет кусочек рощи пробуждал,
Я птиц в засаде взлёта ожидал.
Но почему-то встретил лишь гуся.
И песенка тут, видимо, не вся.
Придётся этих жареных гусей
В той местности показывать мне всей.
«Ты нас не видишь?» Шепчут мне жуки.
И улетели с шумом в ветерки.
9729
И улетели с шумом в ветерки,
Слетев с моей засаленной руки.
И я прочёл в одном тоскливом взоре
Печаль о том безумном разговоре.
Да и о той, что утром умерла,
Сложив на миг весёлые крыла,
Мне помахав широкими бровями
И взволновав горячими кровями
Восхода Солнца, что и источало
Начало утра, и зарю встречало.
Мы попрощались. Образ улетел.
Его я больше видеть не хотел.
И, помолчав, взирая в ветерки,
Я нежил гладь её живой руки.
9730
Я нежил гладь её живой руки.
И излечился тут же от тоски.
И взвился в небо, и исчез в ночи.
А в горизонт ложились кирпичи
Багрово красно-тёмного заката.
Гром загремел разрывом переката.
Сгущалось утро. Сырость уползала.
Тянуло дымкой. Видимо, с вокзала.
Свистки я слушал шедшей электрички,
И уронил в траву мундштук и спички.
Да и, пошарив там, я их нашёл.
И на вокзал я вовремя пришёл.
И, не придав значенья ветеркам,
Не стал грустить я тут по пустякам.
9731
Не стал грустить я тут по пустякам.
И не придал значенья ветеркам.
Века рождают образы поэту
Про ту эпоху, и ещё про эту.
И про совсем ненужную эпоху.
Как говорят на минщине: потроху.
Всего потроху, и царю Гороху,
И Архимеду, нищему и лоху.
И Мадельяни, и тебе по пьяни,
Взяв за основу признаки ваяний.
И не поняв, что тут, да и о чём,
Как в морду рыхлым серым кирпичом.
Но я себя похлопал по бокам,
И не стремился к трепетным рукам.
9732
И не стремился к трепетным рукам.
И я себя похлопал по бокам.
В восторге что ли, или от обиды,
Но не вернуть уж мне былые виды,
Где глубина очей, да и ночей,
Иного солнца в небе горячей.
Такое чудо, просто Чудо-Юдо
Увидел я оттуда и отсюда.
Оно уходит заново туда,
Куда не ходят даже поезда.
Вот это да. Такая ерунда.
А в середине времени среда.
Её я и похлопал по бокам.
И не стремился к трепетным рукам.
9733
И не стремился к трепетным рукам.
Да и её похлопал по бокам.
Какая дева! Я смотрю налево.
А между тем в Бретани королева
Не знает, что у нас с тобой проблемы.
Чернила есть. Так и найдутся темы.
А я страницы вдоль и поперёк
Перечерчу, как по снегу зверёк
Тропинкой слов прохладные страницы
Из Амстердама и до чудной Ниццы.
Да всё равно, такое вот оно,
Стихосложенья терпкое вино.
И, поведя глазами по бокам,
Я и не стал склоняться к пустякам.
9734
Я и не стал склоняться к пустякам,
Уж поведя глазами по бокам.
И, взяв перо, сижу я над бумагой
С не очень твёрдой к вымыслу отвагой.
Ну, не сижу, а уж лежу в постели.
Согнул колени. Стержень еле-еле
В руке сжимаю, чтобы не устать,
Да и писать весь день не перестать.
И я пишу с утра до поздней ночи.
И так я весь в трудах сосредоточен.
И завершаю заполночь лишь в два
Всю эту блажь. Кружится голова.
И никого я в жизни не боюсь.
Козла, осла… Я року отдаюсь.
9735
Козла, осла… Я року отдаюсь.
И никого я больше не боюсь.
И не боюсь я даже и гуся.
А песенка моя ещё не вся.
Не вся она. Она лишь намечается.
И, может быть, тут что-то получается.
Судить не мне. Не мне и разговаривать
Про этот вот порыв. И не оспаривать
Его. Не возводить в пример, не чествовать,
И дружным смехом, в общем, не приветствовать.
Да и не гнуться больше под вопросами:
«А почему вот росы все с торосами?»
Так рифмовал я тут под лапку гуся.
И думал: «Ах, уж вас я не боюся».
9736
И думал: «Ах, уж вас я не боюся».
И съел я шейку, да и лапку гуся.
Потом я съел совсем всего гуся.
А песенка, как видите, не вся.
Плестись ей долго. Долго разговаривать.
И с вами мне тут вздохи оговаривать.
Разоблачать и походя подшучивать.
А больше так себя люблю я учивать.
Я всех люблю. И жабу и жука.
И если да, то искренно. Пока
Под силой страсти ночи камелька,
А не затем, что смертная тоска.
Интеллигентность в сексе под кустом.
Была бы воля, чтобы всем гуртом.
9737
Была бы воля, чтобы всем гуртом,
То можно б даже хоть и под кустом.
Но песенка тут, видно, не о том.
И много смысла в действии простом.
А если автор мучается формой,
То согласитесь уж и вы с реформой.
Не гоже форму втискивать в сознание,
Чтоб укрепить ребро и стержень знания.
Порой приятно даже дурью мучаться.
Глядишь, и что-то всё же и получится.
И содержанье темою окажется,
Как мне известно, а не только кажется.
Бывает так. И хочется потом
Отдаться ей, не думая о том.
9738
Отдаться ей, не думая о том,
Нам хочется когда-нибудь потом.
Иии-и, бац!.. И кем-то первенство захвачено,
Да и в лицензий эросом оплачено.
И вот руганье всякое по русскому
Понятно стало даже немцу прусскому.
А тот иной язык учил могучий.
И он не знал, что в небе отблеск тучи.
Да и «отвал» и «это было весело»
Одно и то же. Губы что развесила?
Чай, смущена? Не оскорбляйся ханжеством.
И не кичись ты благородным вашеством.
И отличить скота от Вальтер Скота
Ты сможешь сам. И думай хоть про что-то.
9739
Ты сможешь сам. И думай хоть про что-то.
И отличай скота от Вальтер Скота.
Нас отличить от прочего скота
Уж это, знаешь, боль и суета.
Такое вот бывает положенье.
И тут полезно общее движенье.
В мечтаньях тех достаточно сомнительных
Приобретений в мыслях упоительных.
А поленитесь вычитать во мне,
Так и сидите в фьючерсном окне.
Что ж, помолчим. Путём тебе дорога.
Как говорится: «В мире всё от Бога».
Пойдём же дружно по любви красотам
Вперёд дорогой к радостным высотам.
9740
Вперёд дорогой к радостным высотам
Пойдём мы с вами по любви красотам.
Не напрягайтесь, радуйтесь себе,
Да и поверьте собственной судьбе.
И даже счастье где-то не в победе.
Оно в простом, но вовремя, обеде.
Не ранее, не позднее того,
Когда вам очень хочется его.
Ну, очень, очень. Уж невмоготу
Осуществить заветную мечту
Обедом этим с цымусом и третьим.
О чём мы здесь в дальнейшем и отметим
В воображении породы этой умной,
И в осмыслении мечты твоей безумной.
9741
И в осмыслении мечты твоей безумной.
И в освоении породы этой умной.
Ах, умно сказано! Да, сказано умно!
Но несколько не вовремя оно.
Ну что ж. Любой ровняется собой.
И я своей возрадуюсь судьбой.
Скажи, что хочешь, молча обо мне,
И я тобой задумаюсь вполне.
Осмыслюсь, подытожусь и смирюсь.
Ведь я влюблён и в Грецию, и в Русь.
Таким вот слогом, в сущности, с подлогом,
А если нет, ну что ж, тогда с предлогом,
Я покажусь тебе с трибуны думной
Всё с той же мыслью странной и безумной.
9742
Всё с той же мыслью странной и безумной
Я покажусь тебе с трибуны думной
Под топоры сегодняшней поры,
Что характерна тем, что все воры
Не только в Думе. В Космосе и в чуме,
И в клеветы шероховатом шуме,
И у любого шейха на уме,
И во дворце, и в церкви, и в тюрьме.
Везде воры. Да нет такой поры,
Чтоб не вершили временем воры.
Воры вершат, и далее вершить,
Конечно, будут. Им куда спешить.
И я стою у времени колец…
…Тут я проснулся в страхе, наконец.
9743
…Тут я проснулся в страхе, наконец.
Смотрю  -  уж я у времени колец.
Связал я два начала, три конца,
И получилась вычурность лица.
А где же дрица? Дрица не спешила.
Её ещё зарница не ссушила.
Заря зарниц упала долу ниц
И заслонилась дымкою страниц.
В страницах в страхе прятались в рубахи
Не только Гайдны, Моцарты и Бахи,
Но и Куинджи, Гойи и Гогены.
Уж таковы Гогенов этих гены.
И я вконец испуган, наконец.
А за окном скопился туч свинец.
9744
А за окном скопился туч свинец.
Но я вконец испуган,  наконец.
Весёлый ветер времени летит,
А мне моё творенье не претит.
В нём есть немного юмора смешного.
Не всё тут глупо, пошло и не ново.
Не ново, но и также не старо.
Как у рулетки вечное зеро.
Как выпадет, так и найдёшь значенье.
И получай от встречи ощущенье
Неисполнимой радости игры.
А в остальном тут все вокруг воры.
И, опуская в воду длань руки,
Я слушал всплески дремлющей реки.
9745
Я слушал всплески дремлющей реки.
И опускал я в воду длань руки.
И я рукой испытывал влечение
И от надежд бесплодных огорчение.
Но я не трус. И, более, я смел.
Вцеплюсь я в мясо, будто я их ел.
И прокушу я кость одну-другую.
И остальных я тем заинтригую.
Что вот в моём лице живёт печаль.
А был я весел! Ах, былого жаль!
Погиб поэт. Съедят и заклюют.
И я вошёл во времени уют.
И тут себя я хлопнул по бокам.
И не стремился к трепетным рукам.
9746
И не стремился к трепетным рукам.
Да и себя я хлопнул по бокам.
Шнуровка вдруг зачем-то развязалась.
И, кстати, тут бумага оказалась.
И потянулась уж рука к перу.
И я стою и песенку ору
Про широка страна моя родная,
Да и о том, что девушка Даная
Тому метису в ночь ту не дала
Себя подсечь под оба два крыла.
Стою пою. И радость я испытываю.
И строгий вкус я ваш перевоспитываю.
Засим я тот, кто верит ветеркам.
И не стремится к трепетным рукам.
9747
И не стремится к трепетным рукам.
И едет месяц в лоно к ветеркам.
У грани склона вечера салона
На лоне утра вызрела заслона
Ушедшей ночи. И пред ваши очи
Явился мир грядою средоточий.
«Молчи! Молчи!  -  сказали кирпичи
Карнизу крыши.  -  В небо постучи».
Стоял там мальчик лет пяти-шести.
«О, Господи! Помилуй и прости!»
Я помолился. Спрятал мокрый пол.
И был я там не добр. Но и не зол.
И, доверяясь нежным ветеркам,
Себя я тут похлопал по бокам.
9748
Себя я тут похлопал по бокам,
Взлетев навстречу лёгким ветеркам.
Да, я лечу. Всё дальше я летел.
И приземлился там, где захотел.
Меня увидев, удивившись, мать
Не знала, как всё это понимать.
И развела руками, и вздохнула.
И в дом вошла. И вскоре и уснула.
И я заснул. Ну, а уж мой полёт
Во сне с годами, видимо, пройдёт.
Но утром, встав и выйдя на простор,
Я вновь вошёл в сомнение и спор.
Увидев кровь, я крикнул: «Я в беде!»
И я лечу… Но где я?.. Где я?.. Где?..
9749
И я лечу… Но где я?.. Где я?.. Где?..
И что со мною? Видно, я в беде.
Я мальчик-с-пальчик. В чём-то я соколик.
А мой отец жестокий алкоголик.
И маму он нередко истязал.
И я ему решительно сказал:
«Я презираю подлость!» За окном
Луна светилась в воздухе ночном.
«Я улечу. Я жить так не хочу.
Я обращусь к районному врачу».
Отец ударил мать по голове,
И пятна крови растеклись в траве.
Кровавый мир. Кровавая идея.
Так кто же я? И с кем я?.. Да и где я?
9750
Так кто же я? И с кем я?.. Да и где я?
Кровавый мир. Кровавая идея.
Малыш на крышу мокрую залез,
И посмотрел вперёд на шумный лес.
Да и сказал: «Я скоро возвращусь.
Я с тех высот сюда опять спущусь.
Ему я не позволю бить тебя.
Ах, я люблю, люблю, люблю, тебя!»
И, встав на край, он тут же полетел.
И над домами быстро пролетел.
Отец не осуждал его. А мать
Не знала, как всё это понимать.
Тут сыро, он подумал, нет, сыро.
А ты бери гусиное перо.
9751
А ты бери гусиное перо
И напиши: «Тут в воздухе сыро».
И уж малыш не падает, парит.
И ничего он им не говорит.
Не хочет он тут огорчать отца,
Его не видя в зеркале лица.
Да и детей из нашего двора,
Что говорили весело вчера,
Что мать его и папа алкоголики.
К тому ж в его пустом желудке колики
От голода и вечного стыда
За то, что он был счастлив… никогда.
И, укусив в отчаянье перо,
Я написал размашисто: «Зеро».
9752
Я написал размашисто: «Зеро».
И укусил гусиное перо.
И стал я дальше вирши сочинять.
И никого не стал я обвинять
За то, что всюду водку продают,
И жён без всякой надобности бьют.
И кто детей не любит и себя,
Вот этим он не радует тебя.
А мальчик встал на крыши тонкий край,
Да и взлетел в тот прелюбезный рай
От беспросветных времени обид,
Где был он и унижен, и избит.
И написал: «Я мальчик неприкаянный.
И облик мой несчастный и отчаянный».
9753
«И облик мой несчастный и отчаянный»
Так написал тот мальчик неприкаянный.
Потом он вытер свой холодный лоб,
Да и покинул край карниза. Чтоб
Уж долго-долго в воздухе кружить,
Не захотев в позоре этом жить.
И он упал. И стало вдруг мне страшно.
И помечтал я тут о дне вчерашнем.
А если бы не мать, что родила,
Да и отцу ребёнка отдала
На воспитанье пьющему как прежде,
То не лежал бы я теперь в надежде
На светлый рай. И подписал я: «Каин».
И начал повесть: «Случай не случаен».
9754
И начал повесть: «Случай не случаен».
И расписался я во гневе: «Каин!»
Потом добавил молча я: «Зеро».
И покусал гусиное перо.
И стал писать я этим вот пером.
И ну их к бесу с вечным их зером,
Что и мешает мне вперёд смотреть
На ту двора невидимую треть,
Куда упал тогда мой старший брат,
И прекратил тем жизненный разврат.
Но жизнь, она взяла опять своё.
И вот настало время и моё.
И я ушёл. И именно сюда.
Однажды шёл я. Сам не знал куда.
9755
Однажды шёл я. Сам не знал куда.
И вот пришёл я именно сюда.
Стою я тут. И стал я понимать,
Что я расту. И я заставлю мать
Сюда придти. А так же и отца.
И их столкну я с этого крыльца.
И затанцую. Буду я плясать.
И буду губы с радостью кусать.
Ведь я один остался оттого,
Что погубили брата моего
Подонки эти, выродки людей,
И депутатов хуже, и ****ей.
И посмотрел я с крыши той туда,
Куда не ходят даже поезда.
9756
Куда не ходят даже поезда,
Я посмотрел вот именно туда.
А дело в том, что тут солгал я вам.
Внизу зиял глубокий котлован.
Отец и мать давно лежат в гробу.
А я вот тут с могилы снег сгребу.
Уж вырос я. Тогда я убежал.
И под мостом всю зиму пролежал.
Потом была и Тверь, и Кострома,
И Петербург, и Вятка, и тюрьма.
Я просидел в тюрьме двенадцать лет.
И вот теперь я киллер и атлет.
Нет, не убит я. Только в сердце рана.
Смотрю на небо. Вижу там тирана.
9757
Смотрю на небо. Вижу там тирана.
А в сердце боль. И в нём гноится рана.
Пойду, схожу на кладбище к отцу
И к матери. И приложусь к лицу
Портретов их. И братика на фото
Увижу я. Мне врать тут не охота.
Там фото не его, оно моё.
И денег не хватило у неё,
Чтоб мёртвеца хотя б сфотографировать
Пред тем, как и отдать его кремировать.
Распили. Закусили кулаком.
Задушит пусть их подлость ремешком.
Стою на крыше. Очень, очень рано.
И бросил я туда кусок урана.
9758
И бросил я туда кусок урана.
А было там тогда довольно рано.
Урана так урана. В сердце рана
У вора и колоний ветерана.
Теперь вот, правда, чин всё чинарём.
На Мерседесе езжу с фонарём.
И офис есть, коттедж, да и жена.
И только мне всё это на хрена,
Когда и ни отец мой, и ни мать
Своих внучат не будут обнимать.
И говорить им радостно: «Лети!»
О, мамочка! Прости меня, прости.
Не так, не так. Я что-то с чем-то спутал.
Там радий был. Я клеммы перепутал.
9759
Там радий был. Я клеммы перепутал.
Ну, а потом я всё тут и запутал.
Здесь, во вселенной, где вот я лечу.
И всё домой я к мамочке хочу.
И повидаться там со старшим братом
Хочу я тоже. Я ведь просто атом.
Но я коснусь тебя одним плечом,
И снова стану в стенке кирпичом.
И возвращусь. И будет нам легко.
И будем пить мы утром молоко.
Да, я такой. Уж я такой упрямый.
И вот я вижу взгляд весёлый мамы.
Там радий был. Я клеммы перепутал
И потому, что бес меня попутал.
9760
И потому, что бес меня попутал,
Там клеммы я тогда и перепутал.
Да и ударил мне по телу ток,
Как из бадьи на кожу кипяток.
Я потерял сознанье и лежу.
Уж месяц я в себя не прихожу
Вот в этой, как её, реанимации.
А кто детьми там будет заниматься? И,
Опять же, дом и дача, и жена.
И где тут дверь? Не видно ни хрена.
Не гроб ли это? Это ж крематорий!
А в Англии опять у власти тори.
И клеммы, видно, тут я перепутал
Лишь потому, что бес меня попутал.
9761
Лишь потому, что бес меня попутал,
Я этой ночью клеммы перепутал.
Я наступил на жёсткий край стропил,
Да и ещё я что-то зацепил
Концом верёвки шпильки от головки
Винта резьбы оснастки для страховки,
Идущих в горы через перевал,
Где я ещё ни разу не бывал.
Да и побуду ль? Долго, видно, буду
Я вспоминать, как я увидел Будду.
А если буду, то дадут ли ссуду?
А без неё я вряд ли в срок пребуду
На материк, где намертво замкнут
Холодный зуд торжественных минут.
9762
Холодный зуд торжественных минут
Был как-то нами намертво замкнут.
И провели нас в воинскую часть,
Притворно дружбой искренней лучась.
И там мы были в самом том отсеке,
Как и в Париже, где мечта в Гобсеке.
Всё скрыто тайной судеб парижан.
Там и Гаврош, а с ним и Жан Вольжан.
Гаврош хорош и тем, что он Гаврош,
И тем, что он погибнет ни за грош.
А если ты по совести буржуй,
Так ты уж хлеб свой с бужениной жуй.
И тут я что-то с чем-то перепутал.
А мир туманом ночи был окутан.
9763
А мир туманом ночи был окутан.
И, видно, клеммы тут я перепутал.
Не клеммы. Темы. Их я перепутал.
Меня пелёнкой он жестоко скутал.
Я выполняю норму каждый день.
А отдохнуть, так мне порою лень.
Куда спешу? Чего от встречи жду
В том близком мне двухтысячном году?
Что и откроет новое столетие
И много, много, много многолетие.
Зачем хочу за временем поспеть?
О чём хочу в двухтысячном пропеть?
Кому отдам торжественность минут
Тех, кто как мы, всё время дуги гнут?
9764
Тех, кто как мы, всё время дуги гнут,
Минуты торжества не преминут.
Любви, сменившей видимость делов
На непонятность очевидных слов,
Я выраженьем этих намерений
Войду в поток своих стихотворений,
Где осмыслённость, победив злословием,
Моих задач поставлена условием
Тому, кто знает главное намерение
Идти сюда быстрее и увереннее
Того, кто, так же, как и мы, там движется.
А буква ять, она, по сути, ижица.
И для таких вот всестерильных выжиг
Я стал средь вышек и всю землю выжег.
9765
Я стал средь вышек и всю землю выжег
Уж для таких вот бессердечных выжиг.
И встретил вас я у стены, Ирина.
И не могу без вас я, как без Грина.
Пью чай с вареньем, ем борщи и каши.
И вас люблю. И побужденья ваши
Во мне светлы. И снова побужденья.
И вспоминаю ваши дни рожденья.
Вы подарили мне гуляний встречи.
И с вами мы вели об этом речи.
Я говорил, а вы воспринимали.
Но вы душой меня не понимали.
И день разлуки состояньем выжег
Всех превратил в доносчиков и выжиг.
9766
Всех превратил в доносчиков и выжиг
Разлуки день, и всю природу выжег.
Я вас люблю, ценю и обожаю.
Опять же, как и прежде, уважаю.
И я терплю томленье этой муки,
Не целовать во сне вам грудь и ваши руки.
Не посвящать вам умилений речи,
И не дарить вам боль противоречий.
И, создавая миф былых творений,
Писать за день по сто стихотворений.
Творений духа, нежности и страха,
Что приведут меня к моменту краха
Объединений. И наоборот.
И я подумал: я люблю народ.
9767
И я подумал: я люблю народ.
Потом подумал: всё наоборот.
А образ ваш, и каждое движенье,
И наше с вами тесное сближенье
Почти плечом во времени работы,
И ваших рук мне милые заботы,
И тех же дум желанные терзанья,
И чай и кофе, суп и обрезанье,
И иногда картошка с отбивными,
Уж далеко не самыми свиными.
Но от души и рвения, и жажды
Быть с вами вместе я хочу однажды.
И быть всегда. И взял я мясо в рот.
Ну, а потом? Потом наоборот.
9768
Ну, а потом? Потом наоборот.
И я картошку взял с котлетой в рот.
А трепет ваш, и эти ваши руки,
Я уронил под стон сладчайшей муки.
Вот и теперь, когда лишь вас люблю,
Я тихо, тихо шарф ваш тереблю.
Да и блины я опускаю в масло.
А в это время звёздочка погасла.
И я кладу кусочек хлеба в рот.
Да и смотрю на этот бутерброд.
И вижу там укор противоречий
И теплоту застывшей вашей речи.
Как буква «о». И весь я в тайной неге
Себя люблю. И будто я на Веге.
9769
Себя люблю. И будто я на Веге.
И весь я ваш. Томлюсь я в тайной неге,
Сулящей уйму нежных ожиданий
И бесконечно длящихся страданий
Всей этой муки, боли и томления
Через часы тоски и сожаления.
И теплоту весёлых ваших глаз,
И этих губ изысканность, и вас
Я понимаю. В чём-то и виню.
И в день рожденья вам пишу меню.
Я принесу, как жизни рацион,
Вам охлаждённый торт «Наполеон».
Я вас люблю и глубоко, и очень.
Открыть глаза с утра мне нету мочи.
9770
Открыть глаза с утра мне нету мочи.
Так я люблю вас искренно и очень.
Ещё с утра, глаза и не открыв,
Я вижу вас, и тайный в вас порыв
Волнений сладких. В вас люблю ошибки.
И стан ваш тонкий, трепетный и гибкий.
В полёте шея вашей головы
Мне так нужна, как нежный вздох травы.
И этих глаз ласкающие звуки
Мне позволяют пересилить муки
Преображенья. Муки созерцанья
Меня в любви тревожат до мерцанья.
И сквозь живые ласковые очи
Люблю я вас и здорово, и очень.
9771
Люблю я вас и здорово, и очень.
И очарован я, вам глядя в очи,
Как баловство свободного пера
В досужие от службы вечера.
И, может быть, усталого пера.
И, может быть, не только в вечера.
Но и в ночи, когда под блеск свечи,
Что источает блёклые лучи,
Поэт могучей думою Вселенской
Вдруг написал: «Онегин. Саша Ленский.
И Ларины. И Ольга. И заснул.
Проснулся. А уже и век минул.
И вот читаем мы теперь про это
В стихах печальных юного поэта.
9772
В стихах печальных юного поэта
Мы, в том числе, читаем и про это.
Пишу и я, и строго проверяю
Всё, что придумал. И с мечтой сверяю.
С самим собою приобрёл я средство
Не жить в тоске и вспоминать про детство.
И с тем дружить, кого судьба достойна.
И мне легко. И на душе спокойно.
Душа ликует. Я тоски не знаю.
Когда-то знал. Теперь лишь вспоминаю.
Да, да! Любил. Влюблён был. Но в кого?
В кого ж? Да в друга, в друга моего.
В Ирину. Кто же, вняв душе поэта,
Из россиян не понимает это.
9773
Из россиян не понимает это
Тот, кто и сердцем не постиг поэта.
Поэт не лошадь. Но несёт он ношу,
Которой я вас тут и огорошу,
Если, конечно, донесу до шхуны.
А там я вижу около лагуны
Матросов. И сидят они на рее,
Свои бока под солнцем южным грея.
И каждый горд и в нём добра душа.
И вышел я к тебе из камыша.
Крепись, поэт. Твоя такая доля.
В тебе ещё тверды и дух, и воля.
И грудь крепка. Уж выпало зеро.
И тут я взял гусиное перо.
9774
И тут я взял гусиное перо.
И вот уж мне и выпало зеро.
А там совсем, совсем моя забота,
Проделать то, что делать не охота.
И всё ж работа мысли напрягает.
И голове придумать предлагает
Числом побольше небольших историй
Про радость встреч и тайну аллегорий
Столь отдалённых временем и сроком,
Что и предаться вымысла урокам
С двойною жаждой я решил. И каждый…
Ах, я уж, видно, встречу вас однажды!
Трудись, поэт. И тут я взял перо
И подписал размашисто: «Зеро».
9775
И подписал размашисто: «Зеро».
И умакнул в чернильницу перо.
И начал сочинять помимо схемы,
Спонтанно, не следя за нитью темы.
Писал легко, размашисто и вольно.
И было сочинять душе не больно.
И стал тянуть я из себя враньё,
Чтоб ублажить стремление своё,
Под коим я увидел пустоту.
И вот я вывел страстную мечту
В живой среде взращённой полосы.
И, закурив, наквасил я усы.
Да и забыл друзей я и соседку,
И стал крутить усиленно рулетку.
9776
И стал крутить усиленно рулетку
Я, позабыв друзей, да и соседку.
Рвалась из клетки бедная душа,
Чтоб жить на воле, пусть и без гроша.
Следы взращённой некой красоты
Ложились в перья будущей мечты.
Желаньем боли признаком неволи
Забушевали страсти поневоле.
И, прикрывая грудью плоть креста,
Я и оставил здешние места.
Лечу. И вижу: всюду тьма и пусто.
А в огороде выросла капуста.
И вот рыбак втянул на берег сеть,
Чтоб пропитанье к вечеру иметь.
9777
Чтоб пропитанье к вечеру иметь,
Рыбак, трудясь, втянул на берег сеть.
Ему мечту свою осуществить
Хотелось, и себя мечте явить
Мечте своей. И он оставил клетку.
И стал играть с самим собой в рулетку.
Он стал к соседке каждый день ходить,
И там помог ей девочку родить.
И на большой от эроса живот
Смотрел, как плод взрастает и живёт.
Да и сказал: «Рожай, а мы посмотрим».
В итоге  -  двойня. Две сестрички. Мотри.
Рыбак другого и не ожидал,
И пол рождённых тут он угадал.
9778
И пол рождённых тут он угадал.
А он другого и не ожидал.
Мечта вернулась. Села на плечо.
И говорит ему она: «Ну чё?»
«Ну, хорошо»,  -  сказал мечте рыбак.
И начал он раскуривать табак.
Она сказала: «Выбрось. Не кури».
Рыбак ответил: «Мозги не дури.
Всему есть мера. Ради и мечты
Не буду жить я, как живут скоты.
Осёл не курит и, к тому ж, не пьёт,
Но член его до пола достаёт».
Так он сказал. Да и ответа ждал.
И не дождался. И возник скандал.
9779
И не дождался. И возник скандал.
И тщетно он ответа ожидал.
А дочки в это время подросли,
И веселились около мели.
Зашёл туда однажды чей-то бот.
У моряков прибавилось забот.
Два молодых не наших моряка
Смотрели вниз на плёс издалека.
И обе Мотри им и улыбнулись.
И обе Мотри им и приглянулись.
Два моряка те были близнецами.
Что было дальше, догадайтесь сами.
Теперь живут там рядом два соседа.
И каждый день у них в саду беседа.
9780
И каждый день у них в саду беседа.
А это просто вышли два соседа,
Чтоб покурить да и поговорить.
А жёны продолжали щи варить.
И парни долго-долго говорили.
А жёны щи, конечно, доварили.
И на второе там была фасоль.
И на столе стояла в блюдце соль.
И каждая ждала к обеду мужа.
Но там была непроходимой лужа.
Когда мужья ту лужу обходили,
Они своих дверей не находили.
Таков итог дала им та беседа.
И так живут теперь там два соседа.
9781
И так живут теперь там два соседа.
И с тех вот пор обычно до обеда
Встречаются два брата близнеца,
Двоих сестёр мужья. И два отца
Своих детей. А чей там кто, не помнят.
И лишь обед с зелёным луком помнят.
А также помнят вкусную фасоль
И на столе рассыпанную соль.
Мораль?  -  А вот её, морали, нету.
Не призовёшь тут никого к ответу.
Он  -  и она. Она, ещё она.
А кто ей муж, а кто ему жена?..
Вопрос, конечно. Но и в Древнем Риме
Все заедали первое вторыми.
9782
Все заедали первое вторыми
И в Хохломе, в Москве, и в Древнем Риме.
Но это к теме не имеет места.
Приятно то, что каждая невеста
По запаху узнает жениха
До совершенья плотского греха.
Да и они, конечно, понимали,
Кого в ту ночь впервые обнимали,
Кого их губы нежно целовали,
Да и кому любить себя давали.
А потому, что им хотелось так.
Губа не дура. Случай не простак.
А по-испански драка это порка.
Или рождественская общая уборка.
9783
Или рождественская общая уборка.
Так по-испански. Или просто порка.
Как поборолись, так и напоролись.
А мелкий лес по-украински пролесь.
Живут при них и вырастают дети.
И таковы в быту матросы эти.
Морали нет. Но было ощущенье,
Что жизнь для них не жизнь, а всепрощенье.
А счастье  -  это случай и удача.
Две Мотри  -  вот сложнейшая задача.
Я различаю. Та была грудастой.
Другая в пику ей была задастой.
Какая кто?  -  Спроси не у меня.
Молчит молва, предание храня.
9784
Молчит молва, предание храня.
А ты спроси. Но только не меня.
Я  -  это я. Я тот моряк, который.
Ну а который, слушай разговоры.
Один из них был членом восемнадцать.
Ну, а другой уж не спешил сознаться
(Стеснялся) в том, что дева та узнала,
Когда под ним негромко застонала.
А кто она? И та, да и другая.
Любовь свою в себе оберегая,
Они, по сути, обе были правы.
И ни к чему тут долгий спор про нравы.
А у кого на бороде слюня,
Тот не поймёт, бесспорно, и меня.
9785
Тот не поймёт, бесспорно, и меня,
Кто не скучал под вечер у огня.
И кто не помнит действие такое,
Когда душа, не ведая покоя,
Уж не желает больше ничего.
Тот не поймёт намёка моего.
Такой играет сам с собой словами,
Укрывшись где-то платьем с кружевами.
Не просит он и женского тепла.
В нём голова от возраста бела.
Как у меня. И даже побелей.
Так посмотри, дружок, ты веселей,
С улыбкою и сидя у огня,
И ты поймёшь, бесспорно, и меня.
9786
И ты поймёшь, бесспорно, и меня,
К постели Мотри ночью семеня.
Поевши слив и душу ей излив,
Ты и почувствуешь тут гордости прилив.
Однажды, помню, вечер был уже,
Я жил тогда на пятом этаже.
Была жена и дети у меня.
Два сына с дочкой. И к тому ж родня.
Я понимал, что горе не беда,
Когда была нормальною еда.
Тогда ещё в хлебах цвели поля.
В кармане было ровно три рубля.
Но у меня их кто-то одолжил.
И тут же рубль мне сдачи положил.
9787
И тут же рубль мне сдачи положил.
И я его куда-то положил.
А почему я в поле убежал?
И почему я крепко так зажал
В руке его? Да, я спешил домой.
Я знал, что ждёт меня там ужин мой.
И ждёт меня и верная жена.
Она в меня безумно влюблена.
Я захожу  -  она лежит одна.
Истоме сладкой нежно отдана.
Оголена. Фигурою чиста.
И разлились улыбкою уста.
Да и молчит, и смотрит на меня.
И ждёт меня, желания храня.
9788
И ждёт меня, желания храня.
И я иду к ней, мелко семеня.
Я раздеваюсь. Я ложусь при ней.
И обвиваю стан её сильней.
Да и целую в влажные уста.
И тут же вижу, что она не та.
Руками вроде делает сигнал,
Чтоб я был с ней полегче, чтоб не гнал.
Я понимаю, больше не гоню.
Уж если больно, больно и коню.
Она добреет, много в ней тепла.
Вот, брат, такие были там дела.
Спросил я, помню: «Чем ты хороша?»
Она мне тихо: «У меня душа».
9789
Она мне тихо: «У меня душа
Отсутствует. И нету ни шиша».
«Как,  -  говорю,  -  твои слова понять?»
«А на кого, да и зачем пенять.
Я не такая. Я с другой планеты.
Я не люблю ранеты и сонеты.
Мне эскадрот твой заменяет рот.
Давай с тобою мы наоборот».
«О чём ты, Маша! Я тебя не внемлю.  -
И горячей её тут я объемлю.  -
А хочешь, я тебя переверну,
Или у стула резче изогну?»
Она мне: «А при чём тут глубина.
Ты мне не должен. Я тебе должна».
9790
«Ты мне не должен. Я тебе должна.
Да и при чём тут ширь и глубина».
«Чего ты хочешь, милая моя?»
«Я не твоя. Я, в сущности, ничья».
И тут я вызвал скорого врача,
Её ударив в рожу сгоряча.
И дважды я её перевернул,
И, как возможно, вдвое изогнул.
Да и сказал: «Тебя вдовлетворяет?»
Она же мне, смотрю, не доверяет.
И чем-то тут повеяло далёким,
Знакомым, нежным, милым и глубоким.
И вот оттуда, добрая моя,
Нас и обдала времени струя.
9791
Нас и обдала времени струя
Оттуда вот, любимая моя.
И я смотрю на чей-то круглый зад,
Не понимая сих шахерезад.
И я не внемлю этому дерьму.
И это так, уж видно по всему.
В одном клейме написаны слова,
Что всякая фантазия права.
А на другом ещё смелей того,
Какое-то большое естество.
И оба сразу светятся. В виду
Чего я тут и падаю в воду.
И как бы кто-то мне и говорит:
«Она сама над временем парит».
9792
«Она сама над временем парит».
Как будто кто-то тут мне говорит.
Я в нетерпенье. «Кто? Откуда? Где?»
«А и нигде. Вверху. На бороде».
Я снова сколько можно засадил.
И думаю: «Ужель не угодил?»
Неужто не дотронулся до мест,
Где весь и разрешится с нами тест
Сферической космической среды
И вечной непредвиденной нужды.
Не внемлет. Не вникает в существо.
А там сочится снизу вещество.
И голос снова тайну оглашает.
Круговорот природа совершает.
9793
Круговорот природа совершает.
И голос снова тайну оглашает.
Природа совершает поворот.
И слышу я гуденье у ворот.
И понимаю мышленья значенье,
Но предлагаю кофе и печенье.
Берёт с достойным трепетом души,
Предупреждая: «Только не спеши!»
Я просыпаюсь. И она при мне.
И свет луны разбрызгался в окне.
Уж дети спят и мирно, и давно.
Такое вот пикантное кино.
Её в моей запуталась нога.
Мы безразличны. Или не фига?
9794
Мы безразличны. Или не фига?
Её в моей запуталась нога.
«Да, да, нога».  -  Ей тихо отвечая,
Я захотел вдруг выпить кружку чая.
Она встаёт, халатик надевает,
Из чашки чая в блюдце наливает.
Её грудей округлости страдают,
И на меня оттуда выпадают.
И зихотят под бликами Луны,
Рисуя мир с обратной стороны.
И крупный зад теплеет под руками,
С такою лаской нежно и рывками,
Что говорю я: «Ты мне дорога?..»
И мне болит сомлевшая нога.
9795
И мне болит сомлевшая нога.
Но ночь была достаточно строга.
Она была и в тучах, и в Луне,
Пышна, бледна, и с тенью на окне.
И три часа. И вот уже четыре.
Эх, братцы, братцы! Нету счастья в мире!
«Но есть желаний страсть и глубина!»  -
Так под кроватью шепчет Сатана.
Там Сатана присутствует всегда.
Такая вот порочная среда.
И способы он предлагает мне.
Да и скребёт рукою по спине.
Вот снял штаны. И ими мне грозит.
А там ползёт последний паразит.
9796
А там ползёт последний паразит.
А Сатана мне лапою грозит.
Я просыпаюсь в дрёме роковой,
И понимаю, что ещё живой.
Мария спит. В округлости её
Вновь я внедряю творчество своё.
И там опять, опять, и через так
Я потрясаю стены и верстак.
«Ах, Ваня, Ваня! Ваня! Хорошо!
Подвигай больше, чтоб подальше вшёл.
Я сплю, а ты, Иванушка, скреби.
Как скрёб меня ты летом на Оби!»
А чёрт мне шепчет: «Погибает век».
И облака чернеют в лоне рек.
9797
И облака чернеют в лоне рек.
И влажный вечер смотрит как абрек.
«Где?»  -  я спросил. «Да где же, на Оби.
Забыл ты что ли. Ты, Иван, люби».
Я засыпаю и люблю, и сплю.
Марию я без памяти люблю.
Всю ночь в истоме, даже и во сне.
Такое было, помню, по весне.
На небе звёзды. Враг совсем вблизи.
A я голодный по уши в грязи.
А ты своё. «Ты молод, ты дитя.
Жизнь принимай серьёзно, не шутя».
А чёрт мне шепчет: «Помнишь, Ваня, лето?
Ты сочинял либретто для балета».
9798
«Ты сочинял либретто для балета.
Ты помнишь, Ваня, солнце, утро, лето?»
«Да помню, помню»,  -  в дрёме отвечаю.
И о прошедшем времени скучаю.
Ах, хорошо! А он стоит, стоит.
И всё своё желанье не таит.
Я б от неё всю жизнь не отрывался.
И с нею я б в истоме забывался.
И кто кого! И оба не сдаются.
А ветры за окном шумят и вьются.
А нам-то что? Ведь мы спокойно дремлем.
И ничего подобного не внемлем.
А кто не видел оперы, балета,
Тот не оценит ярких красок лета.
9799
Тот не оценит ярких красок лета,
Кто не увидел оперы, балета.
Да и ни разу ей не угодил.
Зачем же он тогда туда ходил?
Зачем он тратил время и желанья?
Он этих дней любил воспоминанья.
Он там ей долго тему излагал.
И на работу тут же убегал
В ночную смену. Катю или Лену
К дровам он вёл, прижав его к колену.
И клал её, зажав его в тиски.
И долго мял озябшие соски.
А кто с подругой не проделал это,
Тот не оценит ярких красок лета.
9800
Тот не оценит ярких красок лета,
Кто там с любимой не проделал это.
Но вот рассвет. Встаю я и гляжу.
Ах, я лежу на северном пляжу!
Повсюду льдины. Вдоль до середины
Горят из звёзд широкие гардины.
Полярных ночей всюду воссиянье.
И их на нас я чувствую влиянье.
И я был смел, решителен и важен.
Я в лодке был и дерзок, и отважен.
Я  -  это я. А тут вот Зульфия.
Жена моя. Не женщина  -  змея.
И ночь, и сон. В большой своей тоске
Тут только я, плывущий по реке.
9801
Тут только я, плывущий по реке.
И я во тьме. И я в своей тоске.
Река времён полна живых имён.
А я красив, да и, к тому ж, умён.
Я отражён средь сумрака небес.
Не Козерог я, не Весы, не Бес.
Я это я. Медведица Большая.
Я дочь мечты. И вот ещё душа я.
Я лапу ночи в Север опущу,
И Рыбу утра тут же отыщу.
Поем я рыбы и взгляну в изгибы
Далёких сфер всё той же ночи Рыбы.
Когда-то здесь бродил весёлый Лето,
Ушедший вглубь. И я пишу про это.
9802
Ушедший вглубь. И я пишу про это.
И всюду ночь до самого рассвета.
Рассвет встаёт, спать ночи не даёт.
А ночь бормочет сонно: «От даёт!»
Тебе не спится? Что, сломалась спица
Твоей оси? Не можешь закрепиться
За ось земную, за её винты?
Мне надоели эти все финты.
То вьюга стонет, ветры налетели.
То уж, глядишь, и бури прилетели.
Забушевали в поле трали-вали.
Моржи на льдину воду посливали.
Ночь отошла. Во времени-реке
Уж и другие гибнут вдалеке.
9803
Уж и другие гибнут вдалеке
В плывущей мимо времени-реке.
Галактик споры. Слышу разговоры.
Гляжу туда. Там дыр межзвездных поры.
Не в смысле том, что дерзко говорят,
А в том, что горы в вечности парят.
Испарин мира севера Пальмира
Взирает в очи вечного кумира.
А он и лыка более не вяжет.
Связался с Вакхом, этим и обяжет.
Марс возбуждён, клонится он к Венере.
Любви продукт воспламенился в вере.
И от луны до города Панамы
У Пифагора все наружу срамы.
9804
У Пифагора все наружу срамы
И от луны до города Панамы.
И бродят там прекрасные девицы,
И вяжут сети, применяя спицы.
Вертясь пред нами в барах, да и в шопах,
С красивой фазой на прелестных бёдрах.
Красотки ночи вьются, как на спицах,
И в Заполярье, и в небесных одах.
И журавли над нами, и синицы,
Взывают к вам, и кружатся на водах.
Желаньем излучается земля
В эпохе обесцененной рубля.
Верней валюты. Дочек килограммы
Бросают вверх восторженные мамы.
9805
Бросают вверх восторженные мамы
Своих же дочек юных килограммы.
И в этом проявляются они.
Господь их души в рынке сохрани.
Проходит всё и гладко, и красиво.
А ночь плывёт, взирая молчаливо
Во тьму межзвездий, ропота не внемля,
Не понимая тех, кто бродит в землях,
Где дышат, наполняясь перезвоном,
Все сущности в стремленье к цели оном.
Глядишь туда, а там уже скребутся
И, за края небес держась, звереют.
И мирозданья в очертаньях реют.
И тихо, тихо песенки поют.
9806
И тихо, тихо песенки поют
Там мирозданья, что с утра встают.
Повествованья весело молчат
И в облака межзвездия стучат.
И каждый взял любое, что захочет,
И от потока вымысла хохочет.
Оргазм бывает звёздам не помеха,
Была бы вам дана судьба для смеха.
И наливайте красного вина.
Тут для мечты натянута струна.
Как не разлить желание на лоно
Без промедленья, цели и наклона,
Так и мечту не сгубишь, уводя,
Грудями крупными прохладу бередя.
9807
Грудями крупными прохладу бередя,
Шатром мечты в волнение войдя,
Она, Земля, находится в развитии.
Стакан судьбы надтреснул в чаепитии.
Звенит стекло в четвёртом измерении
В любой мечты земном стихотворении
Вишнёвых звёзд малинового вечера.
И понимаешь, что смущаться нечего.
И Ганг уже в обнимку с Брахмапутрою
Мир посыпает утра светлой пудрою.
Всей чистотой не в меру обнажённые
Зашелестели звёзды отражённые.
И шепчет мама юной проститутке:
«Путь пробивай по жизни шейкой в утке».
9808
«Путь пробивай по жизни шейкой в утке».
Так шепчет мама юной проститутке.
У колесницы звонкого руля
Стоит гонец второго века бля.
Торс обнажён. За ним десяток жён.
Он напряжён. И в то же время жжён.
Неколебим и вырвался вперёд.
В ладони бьёт и радостно орёт:
«Ау!.. Ау!.. Межзвездные, сюды!
Полейте мне на ствол хребта воды».
И, воспалившись, гением творясь,
И с тишиной целуясь и борясь,
Идут века, и это вам не шутки.
И та же лёгкость стройной проститутки.
9809
И та же лёгкость стройной проститутки.
Идут века. И это вам не шутки.
Так думал белый северный медведь,
Да и уже собрался зареветь.
Но вдруг увидел под водой он рыбу,
И по спины особому изгибу
Всем было видно: белый приготовился.
Прыжок. И вот. И он не многословился.
И под водой, в подводной той среде,
Он не шутил. Он не шутил нигде.
Он точно знал: не шутят бездны в море.
Иначе быть нам и в беде, и в горе.
Пять звёзд вонзились Марсу прямо в нос,
Нацеловавшись с бездною вразнос.
9810
Нацеловавшись с бездною вразнос,
Пять звёзд вонзились Марсу прямо в нос.
Марс был не против этой кутерьмы.
И от сумы он и не ждал тюрьмы.
И тут медведь поймал большую рыбу,
И зашагал по берега изгибу
Огромной льдины вечного покоя.
И сам не знал он, что это такое.
Уж эта ночь, и эта в пасти рыба,
И льдины край до самого изгиба.
И думал он: «И пусть. И хорошо».
И снег, идя, рассыпал порошок.
А он сказал: «Ты не тяни в разнос
Меня туда за мой трухлявый нос».
9811
«Меня туда за мой трухлявый нос
Ты не тяни безбожно и вразнос».
Ночь продолжалась. Вечность пребывала.
Всё было так, как раньше не бывало.
Да и не так. Иначе. По-иному.
И даже где-то маленькому гному
Чесались руки, ноги и плечо.
И там, и там. И где-нибудь ещё.
И он ласкал премиленькую гномку,
И говорил об этом он потомку:
«Не торопись. О камни не стучи.
И мне отдай от нужных дум ключи».
И гном ответил: «Я гремлю средь дня.
И кто не вздрогнет, слушая меня».
9812
«И кто не вздрогнет, слушая меня».
Так думал Месяц на исходе дня.
Заря ложилась в поле. А в реке
Луна сверкала в тонущем песке,
Став почему-то вечера темней.
Скривив свой лик средь влажности камней,
Сверчками звёзд тревожа тишину,
Она с себя тут и сняла вину.
Её зовут Ириной. И она
В меня пока ещё не влюблена.
Но я хочу дать время оценить
Ей мой поступок. И упрочить нить
Защитных чувств. Пусть слушает меня,
И не продрогнет около огня.
9813
И не продрогнет около огня
Она, когда послушает меня.
Огонь, авось, возьмёт и возгорится.
Лимон не сахар, перец не корица.
Предмет не время, молодость проходит.
А о любви молва по свету ходит.
Любовь иссушит. Страх не оживит.
И смерть порой имеет странный вид
Разнообразьем сдержанно и розно,
А иногда, как будто даже грозно.
Но вдохновенно. И обыкновенно
Она горит всемерно и ременно.
А тот, кто долго слушает меня,
Он не продрогнет около огня.
9814
Он не продрогнет около огня,
Тот, кто беспечно слушает меня.
Меня послушать, перехочешь кушать.
Я сам себя не рад порою слушать.
Сегодня Ира в цирк с детьми идёт,
И там к верблюжьей клетке подойдёт.
Там лев гуляет около буфета.
И на губе его висит конфета.
И ту конфету Ира заберёт,
Да и слюну висящую сотрёт.
И тут же скажет: «Ты из Могилёва?
А помнишь, как с тобой нам было клёво?»
А Лёва скажет: «Это всё фигня.
И кто не вздрогнет, слушая меня».
9815
«И кто не вздрогнет, слушая меня».
Лев Абрамович сядет у огня.
А слева, рядом, чудо-королева.
Ещё левее лужа. Зри налево.
Она, помыслив, выбежит в манеж.
Мечты ничьей ты и не обманешь.
Она вздохнула, встала на дыбы,
Изображая видимость борьбы
Копыт маханьем в воздухе пустом
Под цветом лампы в блеске золотом.
Потом поклон отвесила пудовый.
И капельмейстер, видимо, он вдовый,
Ей подмиргнул. И вышла, как от Бога,
Валютная красотка длиннонога.
9816
Валютная красотка длиннонога
Тут вышла так, как будто бы от Бога.
И замахала длинными ногами,
И завихляла бёдер берегами.
И родилось во мне такое чувство,
Как будто в этом истинность искусства.
И этот вид, и эти девы груди,
Не оценили боги, да и люди.
Ведь только им дано такое право,
Смотреть налево, а идти направо.
Ну, а потом? Потом наоборот.
И ты замри у царственных ворот.
От удивленья дева длиннонога
Так хороша, что и забудешь бога.
9817
Так хороша, что и забудешь бога.
Такая дева. Слишком длиннонога.
Да и порой и не поверишь даже,
Что вот в таком она ажиотаже
С собой самою по бульвару ходит,
Да и себе достойных не находит.
Видать, она не столь уж и простая,
Когда вот так, о суженном мечтая,
Тебе в манеже кажет эта дева,
Что у неё нетронутая плева,
Как это всё и видно на примере.
И будто бомж лежит под лавкой в сквере.
Или ударил ароматом в нос
Её пучок курчавистых волос.