Веноциания. Том 12

История одного человечества.
















































































































   ВЕНОЦИАНИЯ



     том двенадцатый
















2006 г.






Собрание сочинений
в 99 томах. Том 54-ый.




































9245
А скверна мне тут выслужила верно.
А вина те из Франции, наверно.
И вот от них окрасился песок.
И слышу я весёлый голосок.
Персянка обняла меня за шею,
И в этом я перечить ей не смею.
Улыбку вижу на её устах.
И был я нежен с нею в тех местах
Пустыни Гоби. И роскошной дыней
Обнажена она со всей гордыней.
И вид её меня и покорил.
И я её за всё благодарил.
За что? Да в ней сочувствие безмерно.
И тут воскликнул я: «Люблю, наверно».
9246
И тут воскликнул я: «Люблю, наверно».
И это так. А без любви мне скверно.
«Приди, приди,  -  я говорю,  -  мой друг.
Уж я тебе невенчанный супруг».
Она пришла. И, как созревшей дыней,
Со мной делилась юною гордыней.
И я сказал: «Люблю! Чего уж боле.
До глубины. До нестерпимой боли.
Я напою тебя огнём желаний.
И погружу в восторг воспоминаний».
И тут в неё я это всё и сделал.
Такое вот со мной случилось дело.
Такой уж был меж нами там бедлам.
Веселье. Но и с грустью пополам.
9247
Веселье. Но и с грустью пополам.
И я сказал: «Какой меж нас бедлам!
Все при своих. Тут фифти уж на фифти».
Гляжу, а мы застряли с нею в лифте.
Она нежна. Со мною политура.
Уже весна. В руке журнал «Культура».
В башке сумбур от недовыпиванья
И вечного в том чувстве пребыванья.
И всё мне тут вдруг кажется не мило.
Не весело. И где-то и уныло.
И я других быть проще уверял.
А сам в том лифте до ночи застрял.
Не лифт стоит. Миг остановлен нами.
И нега протекает временами.
9248
И нега протекает временами.
Не лифт стоит. Миг остановлен нами.
Нет, я тут вру. Опять со мной она.
И провиденьем другу отдана.
И это вам расскажут и соседи
В горячем споре, в пламенной беседе.
Я был живой слуга покорный ваш.
Дыханье в нос. Но вышел я в тираж.
Нет, нет! Я жив! Рука, как прежде, пишет.
И сердце бьётся. Да и ухо слышит.
Я стал писать не ради пропитанья,
А лишь для чувств потомков воспитанья.
И снова ем икру я и халву.
Я жив ещё. О, я ещё живу.
9249
Я жив ещё. О, я ещё живу.
И с хлебом ем, как прежде, я халву.
Халву с батоном запиваю чаем.
Всегда мы радость с пищей получаем.
Да и пчела единая с природой
Своей гордится избранной породой.
Ну, а поел, так и попробуй мёд.
Природа вас в желанье не уймёт.
И шелестели в водоёмах воды,
Когда нектар собрали пчеловоды.
И что же с нами через годы стало?
Мы поумнели. Глупых меньше стало.
Осталась мебель. Да и я живу.
И жизнь я ощущаю наяву.
9250
И жизнь я ощущаю наяву.
И почему-то всё ещё живу.
Лечебную траву я собираю.
Сушу её и тонко растираю.
Да и себе, и людям помогаю.
А кто не пьёт, того я не ругаю.
Пускай не пьёт. Пусть деньги собирает.
И пусть от хвори сам и умирает.
И при деньгах, при родичах и внуках
Пусть он пройдёт по жизни. Но не в муках.
И лучше, чтоб никто не ведал мук.
И чтоб над каждым наклонился внук.
Жизнь не по-русски называют лавью.
А я всё это не считаю явью.
9251
А я всё это не считаю явью.
Но жизнь у нас не называют лавью.
А как проснусь, то снова под фурше.
И вот уж рай со мной и в шалаше.
Мы оба пара. Третья уж година.
Как в сказке мудрой притчей Насреддина.
Сплошного пьянства цветом на лице
Смешалось хамство с ложью в подлеце.
Где явь, где сон, где истина, где прочее,
Уж я не знаю. И скажу короче я:
«Не разделяя граней бытия,
Хочу оставить эту муку я».
Весь трепет грёз во мне смешался с явью.
И я зову его английской лавью.
9252
И я зову его английской лавью.
Весь трепет грёз, что и смешался с явью.
Вернее, не с английской, а из США.
Ну, а в моих карманах ни шиша.
Уходит день на боль переживаний
И бред собачий дум очарований.
А в голове рисуются иллюзии.
И откровений там шумят диффузии.
За свет, за газ, за воду, отопление
Переживаний страстное томление.
Я был когда-то ассом в электронике.
И дважды был показан в местной хронике.
Преуспевал. Пел трели соловья.
О, сколько в нас различного лавья!
9253
О, сколько в нас различного лавья!
А муза жизни  -  муза и моя.
Ну, а моя уже не ваша муза.
Такая вот, как видите, медуза.
Такие вот в моей душе тефтели.
Интеллигентность вшивая на теле
Ближайшего доступного литья.
Зарплата, правда, скудная моя.
Не позволяет рома, да и шпротов.
Уж у таких я жизни поворотов.
Так я живу. Вам лучшего желаю.
И далеко я вас не посылаю.
У каждого дистанция своя
От вечных огорчений бытия.
9254
От вечных огорчений бытия
У каждого дистанция своя.
Один сидит в министрах всех путей
И узнаёт о прочем из «Вестей».
Кто формирует особей в редакторе,
Тот никогда не справится на тракторе.
Ну, а другой в комбайне сам сидит,
И понимает, кто из нас бандит.
Но в том ли суть! А сути тут и нету.
Гони-ка ты за это мне монету.
А за неё смогу я всё купить.
Да и не нужно мозги мне тупить.
И здесь вот вся иллюзия моя
О вечных огорченьях бытия.
9255
О вечных огорченьях бытия
У каждого иллюзия своя.
Своя в тебе стремления дистанция.
А вот уж и моя в обзоре станция.
И прибыл я в деревню Петушки.
Подохнешь тут до срока от тоски.
Куда я прибыл? Где я опустился?
Зачем я с жизнью прежнею простился?
Была Москва. Семья была. Квартира.
А здесь ни ванны нет, и нет сортира.
И только хриплый голос патефона.
Да и не слышно даже саксофона.
Ах, землю я ли вижу мне родную!
Люблю я эту радость неземную.
9256
Люблю я эту радость неземную.
И землю посетил уж я родную.
Кормилица! А жизнь моя отвага.
На высылку мне выдана бумага.
Но не навечно. Ровно на пять лет.
А там, в Москве, Киркоров и балет.
И всё я пропил. Продал я квартиру.
И вот уж я ищу в полях сортиру.
Бутылка на пути моём от пива.
В деревне всё и чисто, и красиво.
Красивее, чем дома. Красивее.
И жизнь в деревне проще и новее.
У каждого куста тут жизнь своя.
Но будет ли такою и моя!
9257
Но будет ли такою и моя!
Как говорится, тут мне не струя.
Тут, на селе, не сразу всё поймёшь.
А как поймёшь, тогда уж не уймёшь.
Спросил, как мне пройти в сортир пешком.
Ну, а меня приветствуют смешком.
«Не в мавзолей ли вы ещё желаете?»
Я отвечаю: «Что вы сразу лаете!
Ещё я не привык до сих местов,
Чтоб облегчаться прямо у кустов».
«Как вас зовут?..»  -  «Но я хочу по малому.
Вы б помогли больному и усталому
Освоить землю эту мне родную».
Она же мне: «Я вас экзаменую».
9258
Она же мне: «Я вас экзаменую.
Я радость подарить могу земную.
В деревне жить, так можно не тужить.
Да и на всё с прибором положить.
И вот тогда в желанье в деле скором
Не стать сутягой или мелким вором.
И оседлать колхозного коня.
Или вот просто вылюбить меня».
«Вы поэтесса?»  -  спрашиваю. «Да»,  -
Мне отвечает дева без стыда.
И снова мыслит о вселенской тяге
Сердец живых к линованной бумаге.
Мол, написанье поэтичных строф
Излечит вас без всяких докторов.
9259
Излечит вас без всяких докторов
Поэзия пикантной негой строф.
«Вам,  -  говорю,  -  писать бы лучше оды
Пиической мифической свободы.
А не стишки про спелые вершки
И недожатых всходов корешки.
При клубе вы?»  -  «Да,  -  говорит,  -  при ём.
Но только ночью. Будем мы вдвоём,  -
Мне предлагает.  -  В неизменном друге
Нуждаюсь я, как  в ласковом супруге.
В Москве жила я. Хазу пропила.
И вот такие грустные дела.
Иди к реке,  -  мне говорит.  -  Я вскоре.
Там жди меня. Я без ума, но горе».
9260
«Там жди меня. Я без ума, но горе,  -
Так говорит.  -  И я там буду вскоре.
Там наши все. Такие же ханыги.
Московские безвольные задрыги.
Все судьбами разделены на пары.
У каждой пары там свои базары.
Утоп мой муж. Шёл в море кораблём.
А жил он с песней, танцем и рублём.
Был комиссован. В нём туберкулёз.
Давно уж я своих не помню слёз.
Вот снова льются. Жалко человека.
Ушёл как грека в середине века.
И всё. С концами. В том и компромись».
Я порываюсь к ней. Она: «Уймись!»
9261
Я порываюсь к ней. Она: «Уймись!
Иди к реке. Всей хэуре поклонись.
Сообразуй момент с мечтой и влагой.
И наполняйся времени отвагой.
Труды нас ждут. Колхозники придут.
И корчевать овраги нам дадут.
За каждый пень нальют в стакана звень
По полной мере за прошедший день.
Корчуем мы и чистым сердцем чуем,
Что где устанем, там и заночуем.
А молоко продав, возьмём вино.
А на закуску? Вымолвить смешно.
Вот выпить бы, да и забыть о Боре.
Ты,  -  говорит,  -  не умный в разговоре.
9262
Ты,  -  говорит,  -  не умный в разговоре.
Всё слушаешь. А мысль моя о Боре.
Сердечность, да и добрый дух чутья,
Сказала б я, вот в чём печаль моя.
Да и душа уж в нём была живая.
Мы были два взаимных существа. Я
Вот изменилась. Он переродился.
От лжи соплей совсем освободился.
И уж тогда он принял новый сан.
А ты-то пьян. Я вижу по усам».
«Не пьян я,  -  отвечаю,  -  я больной
Ангиною и жабою грудной.
Да и понос. Не отдохнёшь и часа».
«Ты ловелас! Ты круче ловеласа».
9263
«Ты ловелас! Ты круче ловеласа.
Понос. Ишь ты! Так выпей кружку кваса.
Иди в кусты. Ячейки там пусты
Среди ветвей небесной красоты.
И аромат. И неуместен мат.
В душе томленье в миллионы ватт.
Ты сочиняй и сидя, да и стоя,
И время ты познаешь золотое.
От вымысла минутного прозрев,
Ты там отметишь чудный шум дерев.
И грусти за душою не останется.
А вот культуре тут же и достанется».
«Горазд и я с природой знать единство».
«А я гораздей. Я твоя блондинства».
9264
«А я гораздей. Я твоя блондинства.
Ну, а вдвоём мы дважды триединство.
В соединенье мы, как трижды два.
Любовь она по-своему права.
Верна тебе я постоянно буду.
Ты жди меня, уж скоро я пребуду.
Вот отнесу лишь тару, да и сдам.
Долги, кому смогу, я не отдам.
Возьму перцовки. А кому должна,
Того пошлю за разъясненьем «на»
Три буквы «ха». И пусть глядят с балкона.
И выпьем мы с тобой по три флакона.
Ещё б по три, и было бы как раз.
И мы сошлись с тобой бы раз на раз.
9265
И мы сошлись с тобой бы раз на раз.
И три ещё, и было бы как раз.
Флакон тебе. И мне на дне флакона.
И всё. Ведь я не чурка, не икона.
Ступай. Иди. Иди туда, к реке.
Что у тебя завёрнуто в кульке?
Роман в стихах к испытанной подруге?
Писал в дороге собственной супруге?
И сочинял от нечего сказать,
Чтоб с кем-нибудь свою судьбу связать?
С такой, как я, весёлой и беспечной?
С алкоголичкой? Просто с первой встречной?
Чтоб наши вот соединились свинства?
Уж это будет дважды триединство.
9266
Уж это будет дважды триединство,
Когда свои соединим мы свинства
В единый нерушимый коллектив.
Ах, купим мы с тобой презерватив!»
«Да,  -  я сказал.  -  И я люблю стирать.
И не хочу я в муке умирать.
И будет время дни и ночи гнать.
И каждый будет эту радость знать.
От голода и холода свищей
Уж и приснится нам кастрюля щей
Горячих. И квартирное тепло».
А на окне прозрачное стекло.
И на такое надо бы решиться.
И от всего мы сможем отрешиться.
9267
И от всего мы сможем отрешиться…
…Я замолчал. К чему тут петушиться.
А где нам жить? Как быть? Во что обуться?
Зимой в снегу и бомжи не скребутся
На зимнем этом сказочном пейзаже,
Через окно взглянув туда, где даже
Напоминаньем жизни в шалаше
Душа скорбит, и холодно душе.
Моржами быть от самого рожденья?
О, Бог! Прости нам эти наважденья.
Или покончить сразу с алкоголем?
Обзавестись коровою и полем?
А как неплохо б этому свершиться!..
И я сказал: «На что же мне решиться?»
9268
И я сказал: «На что же мне решиться?
А может быть, не надо петушиться?»
«Ах, ты меня сначала поимей,
А уж потом иллюзии имей».
«Осудят ведь. Жизнь не бифштекс на блюде.
И как тогда на нас посмотрят люди?
А кто придёт? И не мечтай. Никто.
Весною взять где зимнее пальто?
Вот так и будем в курточках ходить.
И как тут нам ребёночка родить?»
«В такой глуши? Заведомо больного?
Уже синюшного, хотя ещё грудного?»
«А как неплохо б дочкою свершиться!»
И повторил я: «Как же нам решиться!»
9269
И повторил я: «Как же нам решиться!
А ведь неплохо б дочкою свершиться».
«Свершиться бы неплохо, уж конечно».
Так думал Ваня, двигаясь неспешно
По направленью в сторону сортира.
Туда, к кустам. Где общая квартира.
Миг состоялся. На зелёном фоне
Он встретил прочих в алкогольном звоне.
А у прибрежья наклонённой речки
Паслись четыре стриженых овечки.
И там лежали люди для бесед
Под шумным дубом. Дуб был им сосед.
Был слышен спор: «А на член мне мечты!»
«А вот на это!»  -  Так сказала ты.
9270
«А вот на это!»  -  Так сказала ты.
И если верить в творчество мечты,
То и добиться в зрелости возможно
Всего того, что и представить сложно.
Когда не веришь радостной фантазии,
То не дождёшься тут ты и оказии.
Да и на льдине севера верблюда
Не встретишь ты и не узнаешь чуда
Слияния различия полов,
Нежнейших чувств и неподдельных слов.
И не сложить тебе стихотворения
Единых душ и тела воспарения
О том, на что готов ты был решиться.
И от меня хотел ты отрешиться.
9271
И от меня хотел ты отрешиться.
А я могу на это и решиться.
Когда с тобой мы встретились у речки,
Недалеко заблеяли овечки.
И очень сонно плыли камыши
Под всплески волн недремлющей тиши.
Меня ты взял и влажною средой,
И сытной пищей, накормив едой.
И, сняв с меня нейлоновый купальник,
Ты не забыл, что ты не мой начальник.
И тут меня ты скромности лишил,
И все проблемы сразу и решил.
И полюбил меня безумно ты.
А мир исполнен вечной красоты.
9272
А мир исполнен вечной красоты.
Вот так любил меня в тот вечер ты.
Со мною ты до осени гулял,
И всё себе в тот вечер позволял.
Иди и дальше ты со мной к реке.
А я сожму твою в своей руке.
И с дерзкою, и с девичьей отвагой,
Я изольюсь неповторимой влагой.
И засосу, как повар колбасу,
Или вампир красавицу в лесу.
Подобных див, что тоже что-то хочут,
Я позову, и пусть меня щекочут.
И уведя тебя за эту штуку,
Я здесь уж и познал с тобою муку.
9273
Я здесь уж и познал с тобою муку.
И я тебя возьму за эту штуку.
И вот на эту гору заведу.
И будем мы вдвоём и на виду.
Такая вот там будет камарилья.
А жизнь вокруг для нас расправит крылья.
До вечера от раннего заката
Мы будем там вдвоём, без адвоката.
И будем мы с высокой той горы
Смотреть на мир глазами детворы.
Ребячество оно интеллигентно,
Осознанно, да и одномоментно.
И скажешь ты: «Сними с меня ты стружку».
И ты нальёшь вина мне прямо в кружку.
9274
И ты нальёшь вина мне прямо кружку.
А я тебе отдам свою игрушку.
Такие вот пойдут у нас дела.
Ах, жаль, что нет здесь шведского стола!
Ну что ж. Давай с тобою целоваться.
И понемногу будем раздеваться.
И мне хотелось в полном неглиже
Быть как в картине созданной Леже.
Ты мне заменишь маму и отца.
Да и томленьем дерзкого лица
Нам засияет яркая звезда,
Хотя туда не ходят поезда.
И вспыхнул ты, как пуля через мушку.
И мне отдал свою с вином ты кружку.
9275
И мне отдал свою с вином ты кружку.
И вспыхнул ты, как пуля через мушку.
И Изергиль, и Анну, и Джульетту,
Да и Джоконду вычурную эту,
Из камелька опущенных штанов,
Что полюбила в сексе пацанов,
Ты, заменив привычку на усладу,
Мне и поднёс к заброшенному складу,
Не надевая оных на себя,
Из коих я кажу тебе себя.
А далее всё то же, но по схеме,
Дабы не быть навязчивыми в теме,
И не включать всю эту ерунду
Туда, вбегая ночью в лебеду.
9276
Туда, вбегая ночью в лебеду,
Припомнив неизменную среду,
Прибудешь ты по освежённой травке.
И дело тут не в принятой поправке
К закону о культуре на селе.
А просто мы с тобой навеселе.
Так как за речкой, лесом и за лугом
Я с дорогим мне, да и верным другом
Не лишь бы как, а после двух флаконов,
Где георгины падали с балконов.
И в лёгком блеске утра пустоты
По той меже ко мне бежала ты.
Да и кричала, чтоб отдал я кружку.
И там смотрел я на твою подружку.
9277
И там смотрел я на твою подружку.
И мы легли, ударив кружкой в кружку.
И возгорелся между нами разум,
Всё ощутив и вовремя, и сразу.
Ты губы вытирала кулаком.
И шли уже коровы босиком
По той же травке к берегу, к воде,
Где будет течь слюна по бороде
С такой давно немыслимой усладой,
Что не опишешь даже и балладой.
Там и поймаю я её за хвост,
И поведу раздаивать под мост.
Так я любил в том памятном году
И те поля, и всё что на виду.
9278
И те поля, и всё что на виду,
Я полюбил в том памятном году.
Вишнёвый сад. И три сестры. И чайки.
И дядей Ваней у скамейки стайки
Расположились. Речка там. Вода.
И результат тяжёлого труда.
Стоят комбайны. Сломаны колёсы.
Поля черны и кое-где белёсы.
У тракторов разбросанные части.
Везде бушуют бешеные страсти.
Идёт борьба за тучный урожай.
Лежи себе и дню не возражай,
Изображая радость не для вида,
А чтобы нас не тронула обида.
9279
А чтобы нас не тронула обида,
Изображаем радость не для вида.
К трём дядям Ваням три идут сестры:
Надежда, Вера и красотка Фри.
Разносят миски с супом для фасоли.
А на второе голый член без соли.
Нет, на второе просто ничего.
И это было б даже ничего,
Когда б к фасоли дали чашку чая.
И вот, его нигде не получая
(А дядям Ваням по семнадцать лет),
Дают молву обещанных котлет.
И тут такую с ними ел еду я,
Что я умру, от гнева негодуя.
9280
Что я умру, от гнева негодуя,
Уж там такую с ними ел еду я.
Суп из фасоли в основном без соли.
И он заварен был на алкоголе.
Так как стаканов не было у дев,
Налили в миски, рожами зардев.
И пить пришлось заведомую жижу.
И всё я это пред собою вижу
Как перспективу сельского труда,
Когда обед такая вот бурда.
Вернее, нет тут даже и бурды
До дна прозрачной розовой воды.
И уж об этом вот под звон ручья
Мне написать надумалось, друзья.
9281
Мне написать надумалось, друзья,
Об этом вот под тихий звон ручья.
И соловья не раздавались трели.
Пейзаж был равен зодчеству Растрелли.
Архитектура парков и садов,
Не доводящих сёл до городов,
От коих и ушли на лоно края
Создания мифического рая
Из теплоты намоченной среды
В тарелках супа с мутной мглой воды.
Пейзаж пестрел обломками машин
И знойной гарью выброшенных шин.
Люблю я наши милые края.
И вся уж тут сбылась судьба моя.
9282
И вся уж тут сбылась судьба моя.
И я люблю родные мне края.
А корчевать я больше не хочу!
Я ничего за труд не получу.
И, как и все, не зная отчего,
И я не ел буквально ничего.
Мечты, мечты! Они, конечно, врут.
И не принёс мне лучшей доли труд.
Корч от корча на расстоянье в метр.
А я на сотый выслан километр.
В день по корчу, сто тысяч выйдет дней.
Вот сколько мне тут нужно вырвать пней.
Хочу спросить я это у ручья.
И в этом вся проблема бытия.
9283
И в этом вся проблема бытия.
Вокруг меня колхозные края.
Поют дрозды о выпитом на воле.
А мы скрываем радость в алкоголе.
Зачем разбили сеялку на части?
На запасные, говорят, отчасти.
А в основном, чтоб выпить первача,
Не доводя больного до врача.
Не отделив награды от обиды,
На всё имея помыслы и виды.
И кулаком размазав сопли в рыле,
Я прислонился к пьяному Яриле.
От перепитий крепок мат наречий.
Един в нас мир живых противоречий.
9284
Един наш в нас живых противоречий.
И всюду мат и нецензурность речи
Преображают горделивый край
В непостижимый наслажденья рай.
Уста несут энергию в уста.
А бригадир глядит из-за куста.
И бригадиру тоже наливай,
Да и следы запоя не скрывай.
Он, как и ты. Он не лишён мечты.
Его глаза ясны. Они чисты.
И перед ним ты рад склонить колено.
Твой бригадир красавица Елена.
А выпьет и заплачет в два ручья.
И тут уже о ней подумал я.
9285
И тут уже о ней подумал я.
А выпивка, по сути, и ничья.
Свои здесь люди, братья, кумовья.
И бригадир племянница моя.
Сестры моей двоюродной соседа.
И полилась весёлая беседа.
А там уж и борьба за урожай.
Хоть ты ложись и медленно рожай.
Дожди идут. А вдруг засветит солнце.
Так что спеши выглядывать в оконце,
Пока другая туча подойдёт
И снова солнце за гору зайдёт.
И всюду боль, и гнев противоречий.
Считаю ль я, что нет об этом речи?
9286
Считаю ль я, что нет об этом речи?
А всюду боль, и гнев противоречий.
Да и в душе уже довольно скверно.
И это всё неправильно. Не верно.
Пойду к реке. А там и старшина.
А спорить с ним мне не за чем и «на».
И уж, глядишь, коров опять поят.
И каждую четвёртую доят.
Снесут на дачу детям молоко.
И будет им и сытно, и легко.
Малюткам этим. Пусть живут на свете.
И я за них уж больше не в ответе.
И спьяну баба прямо в лужу шмяк!
Да и разбила об колено гляк.
9287
Да и разбила об колено гляк.
И снова в лужу баба в ту же шмяк.
В деревне пьянство с горькою тоской.
Мы городские. Кто не городской?
Деревня лесом нас влечёт и полем.
А забирает свежим алкоголем.
И всё равно в деревне сущий рай.
Грибы хоть для закуски собирай.
Орехи в роще. Смерти жизнь моложе.
А на болоте клюква. Ну и что же?
А взять бруснику! В речке пескари.
Ах, жизнь в деревне, что ни говори!
Вот и доска в крылечке заскрипела.
И ты тогда от радости запела.
9288
И ты тогда от радости запела.
И там доска в крылечке заскрипела.
И я был молод. Полон был я сил.
И я тебе там сена накосил.
Мы постелили. Дух ударил сена.
С поленницы упало к нам полено.
И загремело. И проснулись псы.
Да и тогда я не носил усы.
И мельком посмотрел я на часы.
Мы жизнь свою бросали на весы.
Взошла заря. Опять завыли псы.
Росою я смочил свои усы.
Целуя, я спросил тебя: «Ну, как?»
И ты сказала: «Так же, как никак».
9289
И ты сказала: «Так же, как никак».
И продолжала: «Ты не знаешь как?
Я не настолько, милый, горяча,
Чтоб прикасанье левого плеча
Меня могло к оргазму привести.
Ты уж мою не влюбчивость прости.
Конечно, мне не чужд и пух Эола.
Но у меня совсем другая школа.
И есть такой в природе феномен,
Что нужен нам общественный обмен.
А твёрдость воли даму не устроит.
И нежность встречи чувство не утроит.
Так прикасайся ты меня рукой».
Я огляделся. Ты была такой.
9290
Я огляделся. Ты была такой.
И я касался там тебя рукой.
Полно во мне скопилось стойких сил.
И я тебя тогда вот и спросил:
«И это всё мне одному навеки?
Так сколько ж нужно силы в человеке,
Чтоб вот такую даму обслужить?
И сколько мне ещё придётся жить,
И наслаждаться этой красотой,
И упиваться ветреной мечтой?»
И ты сказала: «Ночь. Ну, может, две.
Вот здесь на досках. Или на траве.
Рай с милым, друг мой, он не в шалаше».
И чувствовал я радость на душе.
9291
И чувствовал я радость на душе.
Мне всё равно, в дому ли, в шалаше.
Ты мрамор подогретый изнутри.
И я припомнил тут красотку Фри.
Такая же беспечная на вид,
Но изнутри, как взрыв, как динамит.
Сплошное неземное излияние.
И трепета живое изваяние.
Неспешность и умеренность в мышлении.
И, боже мой, безудержность в томлении.
Мы знали это всё уже детьми.
И вот теперь, поди, её уйми.
«Такому,  -  я спросил,  -  как я, ты рада?»
«Таких, как ты, мне до фига не надо».
9292
«Таких, как ты, мне до фига не надо».
Ответила тогда ты с болью взгляда.
«Ну, а каких?»  -  Я тут хотел спросить.
Но я успел язык лишь прикусить.
«Я рада,  -  здесь продолжила она,  -
Что я тебе и на фиг не нужна.
А ты мне нужен только на две ночи,
Уж если ты меня достанешь очень.
Три раза нас проверили врачи.
И взяли для анализа мочи.
«У вас всё в норме,  -  мне тогда сказали.
И на мою фигуру указали.  -
У вас в роду был кто-то атташе?»
И тут мы и укрылись в шалаше.
9293
И тут мы и укрылись в шалаше.
Причём тут, я подумал, атташе.
Не дама, а научный институт.
И там она подкована, и тут.
Такую не оценишь по пятам.
И здесь она обучена, и там.
Бывало, в прошлом, если в пятках щели,
То и легко совсем достигнуть цели.
А если нет, и мыслями остра,
То тут спасёшься кончиком пера.
И ты её достанешь рифмованьем.
Или портрета чудным рисованьем.
А красота всему, всему награда.
Уж всё мы можем, если сердце радо.
9294
Уж всё мы можем, если сердце радо.
И красота, она всему награда.
Теперь вам скажут: «Ваши тут фантазии,
Как дед-Мороз среди барханов Азии».
В отсутствии культуры тонких чувств
Вас встретят, будто мамонта искусств.
И с вами бы, конечно, мы дружили.
И вы бы жили так, как вы бы жили.
Равно как без высоких шпилей готика,
Теперь без обнажения эротика.
Как без звонов и нищих православие,
Так и Брос Тито в горной Югославии.
А ты сказала: «Все мужчины мнятся.  -
И продолжала.  -  Мне такие снятся».
9295
И продолжала: «Мне такие снятся.
А если так, то незачем слоняться.
Играть значенье может каждый сам.
А кто имеет склонность по носам?
Теперь пошло такое поколение,
Что по подонкам судят население.
Чуть что, уже и смотрят в кошелёк
(А я её тут за руку привлёк).
За Мерседес ещё куда ни шло.
А эти ваши джипики  - фуфло.
Была я в Амстердамах, да и в Венах.
Брала я на Дунаях и на Сенах.
И если так, то мне такие снятся.
Задумал ты отчаянный подняться».
9296
«Задумал ты отчаянный подняться,  -
Сказала.  -  Да и мне такие снятся».
Гляжу  -  а горизонт вдали дымится.
И с нею ль мне в эротике глумиться.
Крах испытав в лирическом процессе,
Ночь утонула в длительном эксцессе.
И тут пошёл я к ближнему костру.
Всё это было там. И я не вру.
Луна бледнела возле крыши хлева,
Склоняясь ниже, уходя налево.
У ближних хат клубились нежно кучи.
И аромат развеялся плакучий.
И стало утро по небу слоняться.
И думал я: «А мне такие снятся».
9297
И думал я: «А мне такие снятся.
И мне и не придётся извиняться
За утвержденье, что спасенье в вере».
Так думалось тогда, по крайней мере.
Хотя такого я не утверждал.
Но направленье чувств я угадал.
Тебе, читатель, дивный мой мечтатель,
Литературы острый почитатель,
Способный всё понять, что между строк,
Такой вот я готов подать урок.
Люблю, признаюсь, я такие сцены.
Они как взор весёлый Мельпомены.
Я пользу знаний отнесу во вред.
И опущусь в бесперспективный бред.
9298
И опущусь в бесперспективный бред.
И так познаю пользу я и вред.
Когда тону я в гибельной среде,
Я не могу не думать о еде,
Что вдохновеньем так близка к тому
Предмету вечной страсти моему.
И, передумав мысли и проблемы,
Я не гнушаюсь даже этой темы.
А остальное мне уже смешно.
Такое чувство нам с тобой дано.
Об этом я мечтаю дни и ночи.
Да и когда не сплю. Ну, всё. Короче.
С постели нам уже и не подняться.
А в ней порою мне кошмары снятся.
9299
А в ней порою мне кошмары снятся.
И вот с постели трудно мне подняться.
И всё ещё мой в наслажденье ум
Исполнен всевозможных тайных дум.
Каких тут поз, каких и положений,
Объятий жарких, ласковых сближений,
Царапаний, и даже прикусаний,
Да и иных немыслимых касаний
Не выдумает мой горячий ум,
Что до предела переполнен дум.
Но стоит только мне сродниться с делом,
Как я стремлюсь опять заняться телом.
И уж оно записано в сонет.
И будто в том и смысла вовсе нет.
9300
И будто в том и смысла вовсе нет.
И что вам скажет этот мой сонет?
Имеет смысл ли тут делить желанья
На явные и их воспоминанья,
И те, о коих принято писать,
Что я хотел бы всю вас искусать?
Потом мечта. И мне невмоготу.
Случилось так. Пустились мы в мечту.
Есть этика вечернего рассказа.
Я вас любил! Любил четыре раза!
Шла вечность. И уж, стоя под забором,
Мы поощряли радость кругозором.
Она тогда была необычайна.
Но так ли это? Всё ли тут случайно?
9301
Но так ли это? Всё ли тут случайно?
Она была тогда необычайна.
Но ведь была. И вот её уж нет.
Прошло с тех пор почти двенадцать лет!
Но как жива любовь в воображении
В непостижимом разума движении!
И как тепла, и как неповторима!
Как небеса времён далёких Рима.
Я наблюдаю прошлое во мгле.
А там ещё два раза на столе.
О, эта влага страстных юных губ!
И я стою, оцепенев, как дуб.
И мы сплелись движеньем ног и рук.
А вдалеке бежал весенний Буг.
9302
А вдалеке бежал весенний Буг.
И мы сплелись движеньем ног и рук.
Заря ложилась в хвойные леса.
И раздавались где-то голоса.
Уж август был. Мы съели много слив.
Сил в нас возник невиданный прилив.
Ложилось солнце где-то за дымы,
Не дожидаясь вечера и тьмы.
Уж сколько раз я думал по прошествии
О том с тобой в природу путешествии.
И вспомнил я событие финала,
Когда ещё ты многого не знала.
Любовь была меж нами не случайна.
И предо мною и открылась тайна.
9303
И предо мною и открылась тайна.
Была любовь меж нами не случайна.
Мгновения любви приводят к встрече,
И пробуждают возгласы и речи.
И речи попадают в наши уши,
И тешат нас, и лечат наши души.
Так и замкнулись чувства и слова.
Любовь, она воистину права.
Когда желанье вас терзает лично,
То вас любить порой и неприлично.
Первично то, что для тебя всерьёз
И возникает воплощеньем грёз.
И душ родство переполняет вдруг
Влеченьем глаз и нетерпеньем рук.
9304
Влеченьем глаз и нетерпеньем рук
Вас душ родство переполняет вдруг
Родством сердец. И чаяньем в полёте
Вокруг ликует всё. И вы поёте.
И нет уже нигде запретных зон.
И ваше сердце выскажет резон.
В помине нет ни губ, ни живота.
Осталась лишь желаний нагота.
И растворились, будто в алкоголе,
Душа и сердце. И чего вам боле?
Иного нет. Слились и тьма, и свет.
И не ищите вы на то ответ.
Всё здесь мгновенно. Но оно и вечно.
И жизнь свою ты прожил не беспечно.
9305
И жизнь свою ты прожил не беспечно.
Она и тленна, но она и вечна.
Хотя порой она необычайна,
Неповторима. Но всегда случайна.
И вместе с тем, впервые каждый раз,
Как кружевной небесный парафраз.
Сильней всего, и ваших же привычек,
Так это сонм сердечных закавычек.
Сим-сим, откройся. И раскрылась дверь.
Войдя туда, ты видимому верь.
Твой срок настал. И ты судить устал
Всё то, о чём ты прежде лишь мечтал.
И ты живи спокойно и беспечно.
И всё, что будет… Что ж, оно не вечно.
9306
И всё, что будет… Что ж, оно не  вечно.
И ты живи спокойно и беспечно.
Но при первичной встрече быстротечно.
А жизнь бывает даже ипотечна.
И это тоже не конец желаний.
Всё посчитать не хватит пальцев дланей.
И чтоб учесть весь тайной жизни ход,
Вы и садитесь в белый пароход.
И вас несёт в намеченный круиз
По Волге вверх. Ну, а потом и вниз.
А там назад. А там опять наверх.
Круиз вдвоём желаний ваших верх.
Он оставляет свой приятный след
В воспоминаньях отошедших лет.
9307
В воспоминаньях отошедших лет
Он оставляет свой приятный след.
И далеки в круизе берега.
И вам видны далёкие стога.
За валом вал. Бурленье за бортом.
И ваши думы-чаянья о том.
Какие думы! Скорбные надежды.
Ушедшего заплаканные вежды.
Волна о борт ударилась, звенит.
И всё вокруг мерцает и манит.
Манит и плещет. Вот такие вещи
Затронут вас несбыточного хлеще.
И над тобою звёзд далёких свет.
И ты уже лирический поэт.
9308
И ты уже лирический поэт.
И ничего иного в мире нет.
В туманной дымке трепет ветерка.
А к горизонту мчатся облака.
И крики чаек падающих вниз.
Вот что такое вышли вы в круиз.
И деревушка у реки лежит.
Да и другая вслед за ней бежит.
А где-то реет времени вуаль.
И на челе у вас её печаль.
Буфет с шампанским есть на корабле.
И там картина позднего Рабле
Висит на стенке. И всего забот.
И ты далёк от тягостных работ.
9309
И ты далёк от тягостных работ.
И ты не знаешь более забот.
С утра зарядка. К ночи алкоголь.
И в сердце радость и святая боль.
И в ощущенье этих дивных дней
Ты беззаботно думаешь о ней.
И унесённый ветром и волной,
Пронзён ты страстью силы неземной.
И тут узнал ты, что и ты поэт
Щемящей болью отошедших лет.
Тогда у вас всё было впереди.
И сердце билось радостно в груди
От нестерпимой нежности красот
До философских радостных высот.
9310
До философских радостных высот
В прозренье сердце жаждало красот.
Потом оно упало с высоты
В поток безмерной ветреной мечты.
И оказалось, что важней всего
То, что зависит только от него.
И вот судьбы немеркнущая даль
Ему вручает времени медаль.
И рухнул мир, желанием дрожа
По острой стали звонкого ножа.
Корабль пошёл решительно на дно.
Такое вот пикантное кино.
И ты плывёшь, минуя мир красот,
До философских радостных высот.
9311
До философских радостных высот
Ты и плывёшь, минуя мир красот.
И, охладив желание в конце,
Раздался смех на девичьем лице.
Ты узнаёшь, несчастный, наконец,
Что лишь любовь всему, всему конец.
Да, лишь любовь вершина торжества.
И только смерть по-своему права.
Она лишает нас земных забот,
А, вместе с тем, и тягостных работ.
Лишь смерть сильнее жизни и любви,
И охлаждает жар в твоей крови.
И красота, и радость канут в воду,
Пройдя свой путь и обретя свободу.
9312
Пройдя свой путь и обретя свободу,
Твоя любовь уходит будто в воду.
И не дано такого человеку,
Чтоб он входил два раза в ту же реку.
Вот только ты едва в неё вошёл,
Как тут ты в ней забвение нашёл.
Ты человек, а не дельфин, не рыба.
И смерть тебе как петля или дыба.
Но вот случилось чудо, и она
Дельфином мирным в жизнь возвращена.
Прошло три дня, и там, в конце реки,
Тебя нашли на камнях рыбаки.
На берег ты доставлен был с высот
До философских радостных красот.
9313
До философских радостных красот,
Как будто в первый раз сойдя с высот
Хребтов Памира. «Жить начну сначала!»  -
Ты так сказала. Да и замолчала,
Совместной видя линию судьбы.
И отказалась от земной борьбы
За радость в этом сумасшедшем свете,
На этой вот немыслимой планете,
Где даже завершившийся роман
Лишь вымысел и призрачный обман.
Уж засветилась вновь твоя звезда.
И пусть она не гаснет никогда!
Живите мирно! Заходите в воду.
И не забудьте помнить про свободу.
9314
И не забудьте помнить про свободу.
Да и без страха заходите в воду.
Хоть ляг тут сам в неё и утони.
И наблюдай на дальние огни.
А вечер был прохладным. Тот был час,
Где утонуть хотелось хоть сейчас.
И на балах, да и в олимпиадах,
Познать томленье, это ль не услада?
Мы снова едем в наш с тобой круиз
С предметом страсти по теченью вниз.
Так как же быть? Придётся мне дарить
Себе свободу и уху варить.
И в этой жизни, веря в красоту,
Ты веришь в цель, дарящую мечту.
9315
Ты веришь в цель, дарящую мечту,
Уж если ты поверил в красоту.
И вот уже туристами в походе
Мы встретились тогда на пароходе.
И ты была задумчиво смущённой,
И радостью нежданною польщённой.
Ведь ты уже тогда была в разводе.
Супруг твой плыл на том же пароходе.
Геолог он. А ты была ботаник.
Достался мне большой медовый пряник
Почти в полкилограмма. Но медовый.
И я соврал тебе, что был я вдовый.
Мы обнялись, не прекратив молчанье,
Волны за бортом слушая журчанье.
9316
Волны за бортом слушая журчанье,
Мы обнялись в томительном молчанье.
И отдались наитию и неге,
Как на санях зимою в быстром беге
К мечте летя, к слиянию однажды
От утомленья до глубокой жажды.
Мы даже время тратить на чаи
Не стали, чтобы эти дни свои
Любви проникли глубже нам в сердца.
Прожить мы жизнь хотели до конца.
«Умру от жажды,  -  мне сказала ты,  -
Но не оставлю сердце без мечты».
А я сказал: «Да, я тебя спасу.
И на руках в каюту унесу».
9317
«И на руках в каюту унесу».
И мы тут долго слушали попсу.
А позже мы наелись кабачков.
Да и икру доели до сучков.
И вместо пива нас дурманил чай.
И ты сказала: «Радость получай.
И поощряй волнение в крови.
И будь достоин истинной любви.
И обретём мы всё, что в мире вечно».
Вот так я жил тогда с тобой беспечно.
Нас увлекло различием полов
И сутью нежно высказанных слов.
И не нарушив исповедь молчания,
Мы дождались той ночи окончания.
9318
Мы дождались той ночи окончания.
И, не нарушив исповедь молчания,
В лесной глуши, в обилии грибов,
Я слушал вздохи тихие дубов.
А ночь была достаточно холодной.
И блики звёзд текли по глади водной.
Эфир глазел, темнея тучей дальней.
Была минута вечности печальней.
Порой мне плыть хотелось, вспенив воду,
В ту часть природы, что судьбе в угоду
Собой была настолько хороша,
Что замирала в трепете душа.
И я подумал: «Кто стоял на том,
Так и теперь он думает о том».
9319
«Так и теперь он думает о том»,  -
Подумал я и настоял на том.
И ты тогда мне не сопротивлялась.
И подарила подлинную вялость.
И мы лежали в этой водной глади
Надежды и любви, и неги ради,
Меняя формы у речной волны
В подводной части тайной глубины,
Где отраженья наши трепетали.
И над водою утки пролетали.
Раздался выстрел с круглого ствола.
На дичь тогда уже охота шла.
И я подумал, и припомнил сцену
О том, что в жизни всё имеет цену.
9320
О том, что в жизни всё имеет цену,
Тут я тогда вот и припомнил сцену.
И Иоганна Штрауса вспоминая,
Я и поплыл средь мирных вод Дуная,
Припоминая некий шумный бал.
И этим я тебя заколебал.
Да и во сне я совершал прыжки.
И кайф ловил перстом твоей руки.
И ты со мной тогда не унывала.
И всю себя ты страсти отдавала.
И просто так, сгибаясь над волной,
С тобой сроднились этой мы весной.
Естественно, перечитав, притом,
Желаний наших не прочтённый том.
9321
Желаний наших не прочтённый том,
Естественно, перечитав, притом,
Мы замечали, как мечты кончались.
А там и дни разлуки намечались.
Вода была довольно холодна.
И грудь твоя была обнажена.
И ноги увязали где-то в тине.
И в этой вот безрадостной картине
Его теперь ладонью я сжимал.
И я твоё желанье понимал.
Погода нас мгновенно охладила.
И ты из вод высоких выходила.
И вспомнил я лобзаний прежних сцены
Не изданных и не пробивших стены.
9322
Не изданных и не пробивших стены
Картин я рисовал там чудных сцены.
В воображенье что-то бормоча,
Я вспоминал районного врача.
Об этом я, что опыт не к удаче,
Подумал как-то ранее, на даче.
Да и упал плашмя спиной на пол,
Чем и изранил свой органный ствол.
И закричал. И мне пришёл конец.
И тут всему желанному венец.
Прохлада ночи. Да и я не смел
Вообразить, что я любить умел.
Но мысль во мне пыталась развиваться.
И очень мне хотелось издаваться.
9323
И очень мне хотелось издаваться.
И мысль моя стремилась развиваться.
Мы попрощались. Каждый жест её
Подогревал желание моё.
И думал я: «Какая красота!
Вот этот блеск и эта чистота!»
И всё, что есть в нетронутой природе,
Как говорят, в саду ли, в огороде,
Съесть не могу, а сплюнуть тоже жалко.
Но, к счастью, тут у ног лежала палка.
И я не стал мечты свои скрывать,
И стал тебя я страстно целовать.
И думал я: «Так буду ль издаваться?»
И тут я начал быстро раздеваться.
9325
И тут я начал быстро раздеваться.
И буду ль я в том мире издаваться?
Ведь накопилось столько ерунды,
Что составляет все мои труды.
Притом довольно просто зарифмованные,
Как будто в цепи вечности закованные.
И я уже веду себя туда,
Куда не ходят даже поезда.
Не разорвать мне цепь, и не разжать.
И где-то даже лучше убежать
К вагонам эшелона дальних лет,
Чтоб там найти своих желаний след.
И вот оттуда уж и развиваться,
Откуда падать сплошь и разбиваться.
9326
Откуда падать сплошь и разбиваться,
Оттуда много проще развиваться.
Тогда казалось мне, что это грех,
Оповестить событие для всех.
На протяженье этих долгих лет
Я не искал на свой вопрос ответ.
И лунных двух, а может, трёх ночей,
Когда я был и проклят, и ничей,
Я не забуду. Я принадлежал
Стихии ночи. Там я дня бежал.
Её оставив на песке одну,
Ушёл я в наплывавшую волну.
И, в воду канув, ах, ядрёна вошь,
Я утонул частично. Да и сплошь.
9327
Я утонул частично. Да и сплошь.
А кто-то скажет: «Всё вот это ложь».
Но такова печаль моей инстанции,
Что не даёт доплыть до нужной станции.
И разобьёшься где-нибудь в пути.
О, боже, боже! Ты меня прости.
Ведь каждая душа имеет цену.
Да и любой не прочь поехать в Вену.
Потанцевать в пиической среде,
Или в дунайской вымыться воде.
Там окунуться, что-то в том имея,
Да и себя тем высказать умея.
И всё-таки не надо зазнаваться.
Хотя мы любим с вами издаваться.
9328
Хотя мы любим с вами издаваться,
Но ни над кем не надо измываться.
Любой поступок, если он про вас,
И про меня, найдёт свой день и час.
И это будет даже ко двору.
Уединившись или вот в миру,
Его прочтут. И завершится цель
Стремлений ваших. И, ложась в постель,
Там кто-то вспомнит хоть одну из поз.
И сам себе ответит на вопрос:
«А что же, мне скажите, тут постыдного,
Или для рук и ног моих обидного,
Что и она, вздохнув, мне шепчет: «Что ж.
Не всё вокруг иллюзия и ложь».
9329
«Не всё вокруг иллюзия и ложь»,  -
Подумав так, мне скажет кто-то. Что ж.
Теперь и мы останемся вдвоём.
И каждый будет думать о своём.
Кругом пустыня, солнце и песок.
И жажда ударяет мне в висок.
И нет воды. Поток воображения.
И частота сердечного брожения.
Но что-то зреет в воздухе лесное.
И вот уже и послабленье в зное.
И сырости повеяли пары.
И даже смех я слышу детворы.
А там журчит поток, как слово в оде,
Иллюзией стремления к свободе.
9330
Иллюзией стремления к свободе
Уж зажурчит поток, как слово в оде.
Подняться, встать. Да нету больше сил.
А взгляд её вам дорог. Даже мил.
И вас томит вечерняя молва.
Ах, хорошо вам!.. Так ли?.. Чёрта с два!
И в небесах витает роскошь плазм.
Вот что такое первый ваш оргазм.
Всё закружилось. Вздрогнуло. Провал.
И ты проснулся. Берег. Бурный вал.
А там пустыня. И движенье сфер.
Да и в руке томление без мер.
И ты лежишь, и волны, что текут,
Иллюзионом знания влекут.
9331
Иллюзионом знания влекут
Уж волны, и замедленно текут.
Я видел как мифический простор
Пытался покорить вершины гор.
Бежим вперёд. За нос озноб берёт.
А сердце в тайне плещется и мрёт.
Уж дальний свет. И никого там нет.
И выдаёшь ты сам себе ответ,
Не подбирая под него вопрос.
И сверху кто-то опускает трос.
«Сюда! Сюда! Взбирайся на Парнас.
Тут много нас. Тут зреет ананас».
Тут всё такое. И неплохо вроде.
Иллюзия стремления к природе.
9334
Иллюзия стремления к природе.
Да вот и ты похож на многих вроде.
И ты способен грядку прополоть.
И можешь ты и шуткой уколоть.
Первее, чем срываешь сорняки,
Ты целовал ладонь её руки.
И в то же время, подгрызая плод,
Плывёшь ли ты течением болот.
А уж вода меняет свой окрас.
Тут Брут, Спартак. И тут же юный Красс.
Спартак с мечом. А вот и шах Ирана.
И чёткий профиль гордого тирана.
И Саския, платочек теребя,
Иллюзией влюблённости в тебя.
9333
Иллюзия влюблённости в тебя,
Там Саския, платочек теребя,
Стоит, твою израненную руку
Лелея. И тая на сердце муку.
«Пойдём,  -  ты слышишь,  -  к нам, сюда, милок.
Ко мне в чулан. В мой тёмный уголок.
Я покажу тебе свои картины.
На них видны безрогие скотины.
Хоть это было сделать нелегко,
Ушла я как-то морем. Далеко.
Порыв мечты мой дух тем укрепил.
А ты холсты мне с красками купил.
Вот письма, что пришли из Каракузий.
Иллюзия известных всем иллюзий.
9334
Иллюзия известных всем иллюзий,
Те письма, что пришли из Каракузий.
К тебе пришли. И ты их все прочёл.
Писать ответы нужным ты не счёл.
И вот ни царь, ни воин, ни герой
Не спрячутся за времени горой.
И не достичь такого совершенства
Нам без любви, труда и постепенства.
Но даже и усилием труда
Нам не вернуть ушедшие года.
Вы посмотрите, более реального
Не встретите вы образа печального.
В иллюзии сомнителен режим.
Прозрев собой, мы дальше побежим.
9335
Прозрев собой, мы дальше побежим,
В иллюзии сомнительный режим.
Когда не видишь ты предмет реально,
То это так постыдно, так печально.
И вымысел является уж тут.
И вашу прибыль вам же и учтут.
А он приносит негу на телах,
Тот, кто неверен в мыслях и делах.
Он даже и над гением шутил.
А вот глупца в себя он не впустил.
Он Рембрандт. И рукой его письма
Сочилась с кисти истина сама.
Как красота таинственных иллюзий,
Так и для сердца письма Каракузий.
9336
Так и для сердца письма Каракузий,
Как красота таинственных иллюзий.
И вы признали их. И вот они
Живут недели, месяцы и дни.
И коротать пустоты вечеров
Вам помогает тихий шум боров.
И рыбою, и прочим, и вином,
Стол загрузив еды бездонным дном,
Вам не хотелось без иллюзий жить,
Да и хотелось вымыслу служить.
И, за мечтой привычно семеня,
Вот вы тогда и встретили меня.
А если мы к успеху прибежим,
Мы обретём невиданный режим.
9337
Мы обретём невиданный режим,
Уж если мы к успеху прибежим.
Вот мы бежим в тенета красоты,
Пронзая тьму движением мечты,
Надеясь в том найти свой интерес,
Преодолев губительный прогресс.
Гармония! В чьём образе она?
Где ваша страсть? Другому отдана?
И что тут нам уж копья те ломать!
Любовь едина. Сын, отец и мать.
И всё. И вся тут мудрость бытия.
Есть рыба, хлеб, вода, и ты, и я.
Душа едина. И она поёт.
И увлекает в сказочный полёт.
9338
И увлекает в сказочный полёт
Душа, ликуя. И она поёт.
И верь ты ей. И не ищи иной
Субстанции. И знай: свидетель  -  Ной.
Иначе тело станет загнивать,
И свет души не сможет выживать.
Противоречьем меж тобой и ей
Ты не суди о цели не своей.
Твоя дорога в чём-то неудачная,
Уж не такая, как ты думал, мрачная.
Вот так и Рембрандт, Саскии супруг,
Что и вписал её в картинный круг.
Жизнь без любви не сахар и не мёд.
А кто полюбит, тот её поймёт.
9339
А кто полюбит, тот её поймёт.
Жизнь без любви не сахар и не мёд.
И не живи и ты для суеты.
И ты познаешь радость красоты.
А сердце бьётся весело тогда,
Когда есть цель и пища, и вода,
И ожиданье, и посильный труд.
К тому ж река. Ну а, возможно, пруд.
Всегда найдётся способ жить для Бога,
Куда бы не вела тебя дорога.
Остановись, подумай, оглянись,
И перед тем, кто рядом, извинись.
И без любви и жизнь твоя не мёд.
И тот, кто счастлив, он тебя поймёт.
9340
И тот, кто счастлив, он тебя поймёт.
И жизнь не сахар. И она не мёд.
Предстанут будни жизни как игралище,
А продолжаться будут как скрижалище,
Не понимая, что в нас есть отличного,
От общего не отличая личного.
И те, что тут у нас клеймами жгутся,
Придёт черёд, планетами зажгутся.
И гениальные Рублёв и Шнитке
Пойдут вперёд, как верхолаз по нитке.
Да и послужат делом на потребу
Земле и небу, Господу и хлебу.
А, заплатив собой, не ждите сдачи.
И бедность не порок. Но миг удачи.
9341
И бедность не порок. Но миг удачи.
И, заплатив собой, не ждите сдачи
В процентном отношенье многократно,
Чтоб возвратить её туда обратно.
Но часто ль мы прислушивались к Шнитке,
Когда он шёл по жизни как по нитке?
Он поражал нас худобой на теле,
А мы его и слушать не хотели.
Не он ли нёс надежду в Мирозданье,
И строил духа радостное зданье?
И вот принёс он вечную гармонию.
И всю он тем заполнил филармонию.
И нам он дарит то, что и поёт,
И зазывает в радостный полёт.
9342
И зазывает в радостный полёт.
И пусть себе он весело поёт.
И даже пляшет он легко и страстно.
И это всё воистину прекрасно!
Орган. Вы прежде слушали орган?
А он стреляет пуще, чем наган!
Заходишь. Сел. Уж объявляют: «Бах!»
И скрежет скрипок в сердце и в зубах.
И затихает сразу филармония.
Вот что такое подлинно гармония.
А как начнут по клавишам водить!
Нет, лучше вам туда и не ходить.
Вы не поймёте. Музыка, тем паче,
Рисует настоящее иначе.
9343
Рисует настоящее иначе
Мелодия. Ну, а орган, тем паче.
Бетховен ли, Мясковский или Шнитке,
И Бах, что шёл, как и циркач, по нитке.
На истину указывал он нам,
За новым неразумным бегунам.
Зачем мы учим музыке портного,
Тем доводя проблему до смешного?
Он сочинил, и всё пошло в эфир.
За что же так наказан этот мир!
Божественному нету места более
Ни в Поднебесной. Ну, а тут, тем более.
Святого не осталось ничего.
А музыка прекраснее всего.
9344
А музыка прекраснее всего.
Греха в ней не бывает своего.
Что истязало душу нам и уши,
Переполняет и моря, и суши.
И мир сверкает гладью голубой.
Пример тому хотя б журнал «Плейбой».
Красивость и прекрасное не тождество.
Ну, а уродства меж живыми множество.
Совокупленье в фильме без гондона,
Так это может даже и Мадонна!
Компьютерный, совокупляясь, Шварц
Разогревает свой под лампой кварц.
И такова всему, всему дорога.
Чего уж нет, того безумно много!
9345
Чего уж нет, того безумно много!
Вот такова туда его дорога
Через красивость или сквозь «Плейбой»
Под лампой красной или голубой.
Шварцнегер и Мадонна совокупятся,
И все расходы мигом и окупятся.
С небесным взором трахнутой Мадонны
Мы покупаем яркие гондоны,
Что в упаковке за один доллар.
Такой вот вам любви чудесный дар.
Всё продаётся, всё и покупается.
Утрата потребленьем искупается.
Вы против? Почему же? Отчего?
И это вам не стоит ничего.
9346
И это вам не стоит ничего.
А отчего? Не знаю отчего.
Кому сравниться с вами очень хочется,
Тому не только весело хохочется.
А что приятно, то ли запрещать.
Мы вас не будем в тайну посвящать.
Не лейте вы на Ленина елей.
Пускай стоит хоть вечность мавзолей.
Пускай туда текут людские реки.
Наверно, что-то было в человеке,
Когда конца потокам этим нет.
И неизвестен на вопрос ответ.
Входя туда, подумай у порога,
Что и твоя к нему идёт дорога.
9347
Что и твоя к нему идёт дорога,
Входя туда, подумай у порога.
И всё путём. Мы все туда идём.
Давайте хоть немного подождём.
Ну, а кому зарыть его не терпится,
Пусть в землю ляжет сам и там повертится.
Чего делить вселенной территории,
Копая грязь гремучую истории.
Не бейтесь головою, и целее
Останетесь в подмостках мавзолея.
И избегайте спешной суеты.
Сегодня я, а завтра, завтра ты.
У всех туда намечены пути.
А если вам не терпится идти?
9348
А если вам не терпится идти,
Тогда идите. Мать твою ети.
Один идёт в поход, как гордый дак,
Другие направляются в бардак.
В молитвах просветляются мормоны,
В спортсменах проявляются гормоны.
Зависит всё от нас и воспитания.
И тренировок. Ну и от питания.
Воспитан ты, и я тобой доволен.
Иначе ты и раб, и подневолен.
А кто-то пишет прозу и стишки,
Взирая на движение реки.
А жизнь бежит. Она не виновата.
В ней всё спонтанно. И судьбой чревато.
9349
В ней всё спонтанно. Всё судьбой чревато.
Напрягся ум. А жизнь не виновата.
Ах, как прекрасен, как чудесен мир!
Так и иди туда, где твой кумир!
И вот Творец в ночи тебе является.
И всё в тебе уж и осуществляется
В твоих глубоких и правдивых снах.
Да, ты поэт. Увы, ты не монах.
Гармония, как в речке камыши,
Рождается в страданиях души.
Вот это он сегодня и опишет.
Да и ещё он что-нибудь напишет.
Ах, как прекрасно в вымысел уйти!
Там всё спонтанно в радостном пути.
9350
Там всё спонтанно в радостном пути.
Куда ж тебе позволено идти?
Как говорится: «Мать твою ети».
За выраженье ты меня прости.
Уйти ли резко на другую тему,
Или всё ту же пестовать проблему?
И продолжать её до тошноты?
Мечты, мечты! Вы юности цветы.
Читатель, задремав на полуслове,
Увидишь ты всё то, что и в основе.
Не будь же ты как критик и палач.
Не будь упёртый. Твёрдый ты калач.
И всё, что тут последствием чревато,
Ни в чём перед тобой не виновато.
9351
Ни в чём перед тобой не виновато
Всё то, что тут последствием чревато.
Давайте возвратимся в прошлый год,
И повернём часов идущих ход
Туда, где вся моя, по сути, книжника,
История невольного сподвижника,
Судьбой решалась полностью соседа,
Что и строчил доносы до обеда
На тех, кто вежлив был и был в очках
И без мозолей с кровью на руках.
Присовокупив комнату и мебель,
И прочитав названье книжки: «Бебель»,
Захохотав и плюнув на ладонь,
Подумал я: «Желание  -  огонь».
9352
Подумал я: «Желание  -  огонь».
И помолчал. И сплюнул на ладонь.
Да и к тому же и захохотал.
А Бебеля читать я не мечтал.
Теперь его я точно прочитаю.
И я его врагом не посчитаю.
Простой мужик. Какой он, к бесу, враг.
И не дурак он. Точно не дурак.
И Бебели, и Гегели, и Гоголи,
Кото угодно, их великих много ли,
Читал я, перечитывал, зубрил,
Но мыслей там я новых не открыл.
А вот теперь ему я протестую.
Не верю я в лжеистину пустую.
9353
Не верю я в лжеистину пустую.
И в этом я ему и протестую.
Не находя естественных опор,
Он и завёл об этом разговор.
Не видел он как ложно православие.
Да и герба российского двуглавие
Его не привлекало с неких пор.
И он не вёл об этом разговор.
«Ну что ж, в хозяйстве многое сгодится»,  -
Так думал он. И продолжал трудиться.
Да и соседа тут он невзлюбил.
Так как сосед был подлинный дебил.
Не знаю я, впустую ль, не впустую,
Но я поверил в истину святую.
9354
Но я поверил в истину святую.
И я тому уже не протестую.
Я обреку на радость и покой
Того, кто был такой и не такой.
И Гоголя, и Гегеля, и Бебеля,
И кобеля я отличу от кабеля.
А генерала с Приднестровья Лебедя
От генерала от культуры Бабеля.
Одесса, ты земля обетованная.
Квартира там моя. В картине ванная.
На Молдаванке, да и у Пересы,
Я каждый день читал подборки прессы.
Там девушка со стройной парой ног
Была такая, что не дай вам Бог.
9355
Была такая, что не дай вам Бог,
Красавица со стройной парой ног.
Ну что ещё? Не важно суть вопроса.
А кто я сам? Потомок малоросса.
Да, я матрос. Служу на корабле.
Ну, а корабль с названием «Рабле».
И там картина. Юная Даная
Лежит себе, о чём-то вспоминая.
И чтобы бедный старый Рубин Фима,
Когда проходит он трактира мимо,
Зашёл и к нам, хотя б на огонёк,
И отдохнул бы с нами хоть денёк,
Забыв свою квартиру холостую,
Где прожил он всю молодость впустую.
9356
Где прожил он всю молодость впустую,
Пускай бы вспомнил он ту пору золотую.
И пусть бы он, сев с нами, кушать стал.
И кушал чтоб, пока б и не устал.
И чтоб открыл футляр, и взял бы скрипку,
И обнажил чтоб он свою улыбку.
И чтоб «семь сорок» так он заиграл,
Чтобы в гробу проснулся генерал.
И чтоб стучал он нам оттуда в доски.
И оценил, чтоб эти отголоски
Сквозь слой земли и многодумный тлен.
И чтоб попал он в этой песни плен.
И думал чтоб: «Прости грехи мне Бог.
Но я иначе выдумать не мог».
9357
«Но я иначе выдумать не мог».
И я от этих слов и занемог.
Да и скончался тихо и без слов
Расстрелянный из нескольких стволов
Бандитами из банды идиотов
Со сборища случайных патриотов.
Не то, чтоб тут была в них соль земли,
А просто их в отряды те ввели.
Не знать бы нам такой ещё беды.
Их тоже расстреляли у воды.
Я не хочу позорной им кончины,
Хотя на то есть веские причины.
А жизнь моя не будет бесконечна.
Уйти я думал. Ведь она не вечна.
9358
Уйти я думал. Ведь она не вечна.
A иногда бездумна и беспечна.
И у меня вот тянется так долго,
Как от истоков к океану Волга.
И по пути вливаются в меня
Ручьями жизни все заботы дня.
Втекают в волны рек века и годы.
А надомной кружатся небосводы.
И вьются планетарные пути.
Ну и куда, скажите, мне идти?
Отсюда вот, с Одессы в Петроград?
Под этих пуль свинцовых вечный град?
Где жизнь строга, а радость ипотечна,
Грустна, смешна, к тому ж и быстротечна?
9359
Грустна, смешна, к тому ж и быстротечна?
Да и глупа она, и ипотечна.
И в Петрограде столько дымных труб,
Что каждый там уже готовый труп.
Бунтарский дух живёт в интеллигенции.
И оттого вот эти все сентенции.
И уж пошли, как от дождя грибы,
Кружки и школы жизни и борьбы
За вольный труд, за мир и за свободу,
За землю, чтоб отдать её народу,
За то, чтоб управлять могла кухарка
Страною. И держалась в ней чтоб марка.
И чтоб реальность жизни по мечтам.
А там? А там совсем иное. Там.
9360
А там? А там совсем иное. Там.
Там пусть судьба приблизится к мечтам.
Туда мы как-то с вами всё ж придём.
Не слишком ли мы медленно идём?
«Ах, как стреляет вечером наган
Сквозь этот шумный жизни балаган!
Так громко, что бывает даже жутко
От времени большого промежутка
Меж выстрелами длящимися вечность.
И это ль не сама бесчеловечность?
Вам страшно? Или более того?
И тут я разрядила весь в него.
Наган я разрядила. Что же там?
Там нет предела чувствам и мечтам.
9361
Там нет предела чувствам и мечтам.
И я стреляла долго по кустам.
А там сидел отъявленный бандит.
Теперь уж он в милиции сидит.
Пусть знает, что и даже тётя Сора
Бояться перестала кругозора
Бандитского. И я поджарю рыбу.
Огромную морскую эту глыбу.
А дети копошатся на песке.
Нет, думать я не буду о тоске!
Да, он бандит, отъявленный бандит.
И пусть он там подольше посидит.
Пусть поглядит на улицы пустые,
Где все равны: и воры, и святые.
9362
Где все равны: и воры, и святые,
Пусть он увидит улицы пустые.
Пусть знает, как глумиться над людями
И ихних дочек белыми грудями,
Их уводя из правильных путей
На потребленье праздничных гостей.
Вот так детей и внуков ты расти.
И как уж эту муку нам нести!
И достаю тогда я свой наган
И говорю: «О, наглый хулиган!»
Да и стреляю я ему в ребро
За то, что взял он в доме серебро.
И остальные вещи золотые.
И я узнала истины простые.
9363
И я узнала истины простые.
Послушайте вы речи не пустые
Довольно мудрой старой одесситки
Пропахшей до последней в теле нитки
Плодами моря, потом, постным маслом,
И этим вот событием ужасным,
Что ищет всё в головках детских вшей,
Обросших и с прыщами вдоль ушей...
…Внук слушал бабку, распахнув глаза,
И у него затеплилась слеза.
Неистребимы были только нервы
У этой старой и прекрасной стервы.
И лик её подобен был иконам,
Изваянным по святости законам.
9364
Изваянным по святости законам,
Уж лик её подобен был иконам.
И говорит вдруг здесь она прохожему,
На иностранца внешностью похожему,
Что принесёт ему она воды,
И что не видит в том она беды,
Уж если задержаться тут попросит
Его она, да и случайно спросит,
Не хочет ли и он увидеть море.
И позовёт она супруга: «Боря!
Неси скорее охлаждённый квас».
Я не хочу ничем обидеть вас.
Вот это муж мой. Слева. За балконом».
И пробежится взглядом по иконам.
9365
И пробежится взглядом по иконам.
Ну, а соседи виснут по балконам.
Уж все они забросили дела…
…Но только Сора скоро умерла.
И Боря сам себе готовит рыбу.
И ходит он по берега изгибу.
И что-то тихо-тихо он бормочет,
Как будто рассказать о чём-то хочет.
Да и сказать, что он не виноват,
Что вот он глуп и даже глуховат.
И ничего он в жизни не добился,
Лишь только то, что в Сору он влюбился.
И жизнь его теперь идёт впустую.
Так думал Боря. Я не протестую.
9366
Так думал Боря. Я не протестую.
И жизнь его теперь идёт впустую.
Ненужная, конечно, никому.
И даже и владельцу самому.
«Жизнь, что познала тяготы борьбы
И горькую трагедию судьбы,
Достойна ли живого кругозора?  -
Вот так сказала внуку бабка Сора,  -
И стоит ли ещё рожать детей
И угощать на праздники гостей?
Ведь оказалось всё совсем иначе».
И Боря у волны сидит и плачет,
Признав, что жизнь его прошла впустую.
И в этом я ему не протестую.
9367
И в этом я ему не протестую.
Но жизнь он прожил всё же не впустую.
Жизнь не прогулка. А она борьба.
И вот такая трудная судьба.
«Ах, я устал! И не могу бороться!»
И тут случилось Боре напороться
На что-то под водой. Ему казалось,
Что прыгнул он туда. А оказалось
Он тонет, но в объятьях бедной Соры.
И видит он её живые взоры.
Он встрепенулся. «Где же тут вода?
А вот рука, нога. Ах, да! Ах, да!»
Так думал Боря в пору золотую.
И жизнь свою он прожил не впустую.
9368
И жизнь свою он прожил не впустую.
И я ему и тут не протестую.
На небе солнце. И вверху луна.
История уже завершена.
Проснулся Боря. О, ужасный сон!
Так, значит, не в воде студёной он?
А тут он возле Соры на постели.
Конечно, тяжела голубка в теле.
Не молода уж, но ещё жива.
А как светла у Соры голова!
Она не только мне детей рожала,
Но и меня как мужа обожала.
И не скрывала даже от гостей,
Что с Борей жизнь её полна страстей.
9369
Что с Борей жизнь её полна страстей,
Она и не скрывала от гостей.
И отличала тех, кто любит есть,
От тех, в ком совесть тоже где-то есть.
Когда уж гости с жадностью едят,
Не думая о том, на чём сидят,
Да и судачат с вилкою в руке
О бесконечно глупом пустяке,
А по лицу обычные дубины,
Хоть в их ушах брильянты и рубины,
То Сора говорит: «Любовь моя!
И ты поверь мне, что и я твоя».
И тут она садится на кровать
И продолжает слёзы проливать.
9370
И продолжает слёзы проливать.
Да и садится Сора на кровать.
Покажет пусть она своё горенье,
И уж доварит к вечеру варенье,
Добавив роз, нарвав их возле дома,
Где и гулял её сокурсник Нёма.
Он иногда заглядывал к ней в сад.
И встрече с ней он был безумно рад.
Подумаешь, Петрарка тот говняный!
Завялый куст и воздыхатель рьяный.
Прижился возле этой дуры Мани,
Маляр с дрожащей кистью Пирасмани.
А я дарю поток любви своей
Ему, и нежность добавляю к ней.
9371
Ему, и нежность добавляю к ней,
Даря поток им радости своей.
Я дам ей перца, и потом она
В меня три ночи будет влюблена.
Конечно, у неё больное сердце.
Но до сих пор она не против перца.
И между нами те же отношения.
И радость та же. Те ж и прегрешения.
Порою, правда, спорщица она.
Но вот в меня безумно влюблена.
А иногда с погодою болеет.
Ах, всё же смерть нас тут не одолеет!
И добавляю, две слезы роняя,
Чернил я там, себе не изменяя.
9372
Чернил я там, себе не изменяя,
Тут добавляю, две слезы роняя.
Да и продолжу далее писать.
А что мне делать? Бегать и плясать?
Вот дети всё никак и не устроены.
И планы уж мои совсем расстроены.
И нету ни малейших перспектив.
Живёшь своим желаньям супротив.
О чём вы говорите! Сели трое.
Один еврей и этих два героя.
А как мне накормить такую свору?
Да и осталось чтоб и Миньке вору?
Затея разве эта не смешна?
Смотрите, вкруг такая тишина!
9373
Смотрите, вкруг такая тишина!
А над Одессой круглая луна.
Безмолвие в душе, да и в квартире.
А он сидит уж целый час в сортире.
И пукает, как в поле пулемёт.
А может, он, к тому ж, и огнемёт?!
По-видимому, у него понос.
И он ещё разбил Ивану нос,
Когда его Иван назвал плешивым
И, уходя, ещё добавил  -  вшивым.
Но Фима здесь в себе не удержался,
И у него кулак тогда и сжался.
Храпит Иван, от боли умирая,
Под пенье птиц и звон ночного рая.
9374
Под пенье птиц и звон ночного рая
Иван храпит, от боли умирая.
А в Фиме увеличился понос.
Наш Фима столько горя перенёс!
И вот Иван сейчас немного встанет.
И Фиме тут намного хуже станет.
И он тогда, конечно, и умрёт.
Всевышний Фиму тут же заберёт.
Закончатся мученья?.. Фигу в нос.
У Фимы не усилился понос.
Поднялся Ваня и домой ушёл.
Других он аргументов не нашёл
Достаточных. Настала тишина
Под тихий шум свекольного вина.
9375
Под тихий шум свекольного вина
Звенела над Одессой тишина.
На небе сером зарево горело.
А море в небо вдумчиво смотрело.
Не шелохнётся даже волосок.
Трепещет лишь в морской волне песок.
У тех, кто любит внешний вид Одессы,
И Молдаванку любит, и Пересы,
Скорей животик с голоду помрёт,
Чем он себе когда-нибудь соврёт,
Что есть места, где людям жить вольготней,
Смешнее, веселей и беззаботней,
Чем тут. Такого нет на всей планете.
И вижу я в закрытом кабинете.
9376
И вижу я в закрытом кабинете
Сидит какой-то умный мальчик Петя,
Чайковский или тот же Мендельсон,
И сочиняет свой вечерний сон,
Записывая клавиши на ноты,
И выполняя прочие работы.
И вот от этих виденных им снов,
Он музыку меняет до основ.
Имея ли на это основание,
Не знаю я. Но таково призвание.
И этот самый Глинка и Глиер
Одессы не единственный пример.
А вот другой, и весел, и не зол,
У сейфа наклонился, смял камзол.
9377
У сейфа наклонился, смял камзол.
Стоит в раздумье. И совсем не зол.
Изящен он. И пальцами артист.
Но вы ошиблись. Он не финансист.
Он взломщик сейфов. Мастер высший класс.
Непревзойдённый в этом деле асс.
Предполагает он недопустимое,
Осуществляет он невыполнимое.
И есть иных профессий мастера.
И хлебопёки есть, и повара.
Есть и портные, дамские врачи,
И те, что шить умеют из парчи.
И те, что больше любят на планете
Себя и вас, и всё на этом свете.
9378
Себя и вас, и всё на этом свете,
Они и наблюдают на рассвете.
Но не как там какой-то феномен,
А так как будто мир без перемен.
И в нём такая всем досталась честь
Взрасти, подняться, выжить и расцвесть.
А если ты не баловень призвания,
То тут тебе и не помогут знания.
И не спасут тебя и педагоги,
Профессора, врачи и демагоги.
И им такое, плюнув, растереть.
И вашу душу в лупу рассмотреть.
Талант  -  уж он не праздничный камзол.
Его иметь, нет в мире больших зол.
9379
Его иметь, нет в мире больших зол.
Талант  -  уж он не праздничный камзол.
Его в душе лелеют, как цветок,
И опускают в мчащийся поток.
И чтоб питаться соками его,
Любите радость сердца своего.
И пусть пируют плотник и сапожник,
И хлебопёк, и скульптор, и художник.
Не важно суть, а важно, что творец.
Пускай он даже квасит огурец.
И даже если выпить любит он,
И в женщину при случае влюблён.
Но пусть отдастся творчеству вчистую.
А кто не верит в эту блажь святую.
9380
А кто не верит в эту блажь святую,
Тот проживает жизнь свою впустую.
И так он жизнь свою и проживает.
И до конца её и доживает.
И это всё не где-то за бугром,
А рядом, тут. И в первом, и втором.
И пусть он знает повседневный труд.
И пусть живёт. А вот рекламы врут.
И лишь в труде легко проходят дни.
Или в приятной неге... Извини...
И эти дни слагаются в века.
И всё зависит тут от пустяка.
От доброты. И я не протестую.
И жизнь свою я прожил не впустую.
9381
И жизнь свою я прожил не впустую.
И ничему уж я не протестую.
Расшаркавшись, я далее пошёл.
Да и в простор космический вошёл.
Иду я по космическому лесу.
Прошёл я сквозь созвездий двух завесу.
Вот вышел я на лунную дорогу.
Привет послал я Псу и Козерогу.
Молчат. Ни звука. Как и нет меня.
Иду я дальше, блёстками звеня.
На мне костюм дьячка, да и вериги.
Подмышкой часослов. Ещё две книги.
Иду, молчу. Подумал  -  жуткий час.
Какой-то бес таращил серый глаз.
9382
Какой-то бес таращил серый глаз
С застывшей мордой, будто водолаз.
С холодным мёртвым взглядом. Без ушей.
Две шеи. Хоть завязочки пришей.
Пристёгнуты колготки к голове.
Но почему, я тут подумал, две?
Одной довольно. Голова одна.
Так думал я. Ах, это Сатана!
Нет, это пень. За ним курчавый куст.
А лес, как прежде, холоден и пуст.
Лишь воют волки. И снежок из ёлки
За воротник слетает колкий-колкий.
И рядом бес. Я взял его за глотку.
И, как щенка, бросаю через лодку.
9383
И, как щенка, бросаю через лодку,
Не упуская из запястий глотку.
Согласен, вижу. Закатил глаза.
Показывает, что не против, за.
Ну, за так за. Коза не стрекоза.
Прошибла, вижу, бедного слеза.
От удовольствий ли, иль от простуды,
Не понял я. «Идёшь куда?»  -  «Оттуды»,  -
Сказал он мне. Я чувствовал волнение,
Подумав, что вот он, имея мнение
Своё, под силой должен согласиться.
И стал ворчать я, злиться и беситься.
А НЛО, мелькнув тарелкой  -  плис.
И я взметнулся и над ним повис.
9384
И я взметнулся и над ним повис.
А НЛО ещё быстрее вниз.
Открылся люк движением болтов.
И вышли двое с дырками у ртов.
Рты на затылках, руки в голове.
Рук восемнадцать. И беспалых две.
Но покороче. Толще и прочней.
С пробиркой в левой, со спиртовкой в ней.
Разнёсся запах. Чувствую  -  кагор.
Один присел. Кряхтит. Сходил на двор.
Не вытер жопу. Да и жопы нет.
Горит лишь там довольно яркий свет.
Он взял резец и в меди выбил сводку:
«Медведям по ведру вина. И водку».
9385
«Медведям по ведру вина. И водку».
Такую он на меди выбил сводку.
Наш лексикон, возможно, изучал.
А, может, и случайно настучал.
Как тот полярник, вышедший в эфир.
Ну, а пришелец мне принёс чефир.
И накропал на меди ту же фразу,
Не объяснив её значенье сразу.
А вот потом, как смысл я разобрал,
То он тут диким матом заорал,
Совсем другим урановым жезлом,
Мне рассказав о прошлом и былом.
Присели двое сбоку на карниз.
Один был пьян и покатился вниз.
9386
Один был пьян и покатился вниз.
А где был верх, и где, опять же, низ?
Я не скажу, не знаю, я забыл.
Я гостем там у них незваным был.
Потом зашёл я прямо в их ангар,
Где и стоял немыслимый угар.
Совсем не те пространство и покой.
И не хотел я встречи там такой
С пришельцем этим. Вкруг болты, болты.
И никакой небесной красоты.
Металл скрежещет. Визг и шелест стали.
Я спать хочу. Меня они достали.
Один, смотрю, принёс мне молча яйца.
И положил их рядом, возле зайца.
9387
И положил их рядом, возле зайца,
Тот, что принёс сюда коровьи яйца.
Мир в заморозке. А луна блестит.
И у подростка грыжа и цистит.
Томясь в своей космической среде,
Прибавкой детям к сваренной еде
Стояли персы. Все детали в КЗОТе.
Рецепт такой. Его вы там найдёте.
Не донеся до потребленья яйца,
Вдруг заплясали три весёлых зайца.
Быстрей других один спешил сказать,
Что он способен камни разгрызать.
И заплясал в сторонке он от зайцев.
Ну, а козёл снимал скорлупки с яйцев.
9388
Ну, а козёл снимал скорлупки с яйцев.
И иногда поглядывал на зайцев,
Боясь задеть кого-нибудь плечом.
И бил себя по морде кирпичом.
А тот кирпич был камня тяжелее.
А кто-то крикнул: «Бей ещё смелее!».
Я оглянулся. Нету никого.
И только морда серая его
Мелькает там, под бурым кирпичом.
И песня льётся громко ни о чём.
Но о желанном. Чувствую, душа
Запела вечной радостью дыша.
Медведь сварил коня и пьёт уху.
И отдаёт объедки петуху.
9389
И отдаёт объедки петуху.
А сам допил горячую уху.
А в этом месте, где у зайца морда,
Заскрежетало что-то зло и твёрдо
От кирпича. Сидел я и глядел
Как мой решался, в сущности, удел,
Отожествляясь с незабвенным днём,
С пришельцем в мыслях, с думою о нём.
Его старанье и его задор
Я понимал как несусветный вздор.
Зачем полез я в эти корабли?
Если б за деньги. Нет ведь, за рубли.
Собака грызла лапу петуху.
Свинья варила заячью уху.
9390
Свинья варила заячью уху,
Да и обгрызла лапу петуху.
Петух хотел пожаловаться мухе,
Но муха всё почёсывала в ухе.
И не слыхала просьбы петуха.
И засмеялась: «Ха! Ха-ха! Ха-ха!»
Я встрепенулся. Нету корабля.
За выход дал я ровно три рубля.
Да и ушёл, им прокричав: «Пока!».
И тут сплясал я твист и гопака.
И вот уж я опять среди небес.
А там, внизу, я вижу шумный лес.
Был рад я лесу, пню и ветеркам.
Ночь шла навстречу дремлющим векам.
9391
Ночь шла навстречу дремлющим векам.
А я был рад и пню, и ветеркам,
Что пролетали около меня,
Порой тростинкой вереска звеня,
Порой шурша на речке камышом,
Порою в малом, а порой в большом.
Явилось небо прямо надомной,
И осветило уходящий зной.
Лучами время полнилось вдали.
А я смотрел, как гибнут корабли.
И мне приятно знать, что обо мне
Ты вспоминаешь даже при луне.
Тут я себя ударил по рукам,
Дань отдавая дымным ветеркам.
9392
Дань отдавая дымным ветеркам,
Себя я тут ударил по рукам.
Стряхнув золу с непротивленья рук,
Предался я томлению наук.
И в изученье их, и тех миров,
Мы наломали, и немало, дров,
Придав их миру столько высоты,
Что не осталось в небе пустоты.
А, в самом деле, может быть, они
На нас похожи, мир их сохрани.
И наш какой-то тёмный гражданин
Для них, возможно, наг и без штанин.
Тут я себя ударил по рукам,
И дань отдал кипящим котелкам.
9393
И дань отдал кипящим котелкам,
И постучал я плетью по бокам.
И вот я мчусь на звёздном жеребце.
И свет мечты горит в моём лице.
И Дама Мира, вижу, отдохнула,
И средь полей невидимого гула
Приноровилась к радостным страстям,
Чтоб не ходить за этим по гостям.
А так как Дама с милою фигурой,
Да и ещё и далеко не дурой
Была, да и с чудесным воспитаньем,
И вскормленая не плохим питаньем,
То Царь и разложил пред нею ужин.
А было их не менее двух дюжин.
9395
А было их не менее двух дюжин,
Перепелов поджаренных на ужин.
Я уж молчу про запах кулебяки
И про другие царские присмаки.
И даже был там дивный порошок.
Примешан он, чтоб в даме вызвать шок,
Уж если в ней, да по вопросу секса,
Появится и от грибов и кекса
Вдруг пожеланье тут с царём поспать.
И чувству молодому уступать.
В активном смысле. Как пред ней державный,
Воспитанный и по уставу главный.
И тут он ей ударил по рукам.
А часовые дремлют по бокам.
9396
А часовые дремлют по бокам.
И ей он тут ударил по рукам.
И был ещё такой тогда приказ:
Не видеть чтоб, не открывая глаз,
Что в даме той белее снега грудь,
И не прикрыта даже и ничуть
Она сама. И на живой траве,
На травушке шелковой мураве,
Царь даму так поставил высоко,
Что было видно в даме рококо.
Заправив нумер в должное нутро,
В тоннель, что наподобие метро,
Он оказался в середине лужи,
Да и подумал: «Так оно не хуже».
9397
Да и подумал: «Так оно не хуже».
К тому ж ещё, подумал он, и уже.
И только заяц серый, замирая,
Забыв про всё, и про восторги рая,
Уж без зазренья зрел царя старанья
И женских вздохов дамы возгоранья.
И тут уж дама, покорив царя,
И прошептала, взорами горя:
«Смотри, державный! Заяц, он-то славный.
В лесу, гляди, он самый, самый главный.
Уж никому на нас смотреть нельзя.
А он глядит. И, лапками грозя,
Стучит хвостом». Царь ей сжимал соски.
Стелился дым вдоль берега реки.
9398
Стелился дым вдоль берега реки.
Царь помолчал и отпустил соски.
Он в сотый раз обозревал фигуру
Той милой дамы. И её натуру
Он изучал и глазом измерял.
И ей себя державный доверял.
А весь её чудесный дивный стан,
Скажу я вам, был Богом даме дан
Из лучшего запасника красот
Небесных сфер немыслимых высот.
В бедрах крепка и линией тонка,
Она на мир смотрела свысока.
Повеяло морских широт дурманом.
Корма ладьи исчезла за туманом.
9399
Корма ладьи исчезла за туманом.
Повеяло морских широт дурманом.
Так вот. Случилось так, что вот она
Была в царя безумно влюблена.
И хоть он был фигурой не великий,
Но привилегий ярких молний блики
В них пробуждали чувство так глубоко,
Что царь держал её за оба бока.
Он знал других. Фигурами не хуже.
Но в этой было там намного уже.
И в место то, рождавшее восторг,
Державный вставил свой заглавный орг!..
А все сидели молча у реки,
И источали в небо пузырьки.
9400
И источали в небо пузырьки
Те, что сидели молча у реки.
А дама та была обнажена,
Как перед мужем верная жена.
И тут рукой она его щекочет.
Ну, а сама, конечно, очень хочет.
И дышит прямо в царский светлый лоб,
Чтоб он её… Ну, чтобы, чтобы… чтоб…
И тут ей царь и преподал урок
С уменьем дивным, радостно и в срок.
Страсть повышая на большой накал,
Её он тут безумно заалкал.
И наслаждался этим он дурманом,
Тревожа ноздри утренним туманом.
9401
Тревожа ноздри утренним туманом,
Царь поглощён был радостным дурманом.
Она ж, привстав легонько с двух колен,
Взяла его в беспрекословный плен.
Колени были дивного овала.
А выше дама трогать не давала.
И он так долго управлялся с ней,
Что уж погас вечерний вал огней.
Её бедра с колен сходились в талию,
Напоминая древнюю Италию,
Да и полотна старых мастеров.
Другой рукой в костёр он бросил дров.
И тут уж в нём и дрогнула рука.
Ладья была подвижна и легка.
9402
Ладья была подвижна и легка.
В державном запрокинулась рука.
И здесь уж он и взял её за круп.
А он ведь был и вежлив. И не груб.
Лаская страстно кое-где ещё,
Он целовал её в её плечо.
И даме стало по себе, и даже
Она уже была в ажиотаже,
Расположившись так на нём тепло,
Что тут царя к экстазу привело
В той позе зайца, что вдали скакал.
И через миг с поляны ускакал.
Ладья плыла неторопливым бегом,
Имея сходство с Ноевым ковчегом.
9403
Имея сходство с Ноевым ковчегом,
Ладья плыла неторопливым бегом.
Тут царь глубоко третий раз вздохнул,
Да и вдобавок несколько зевнул.
Фигура дамы, я б сказал, точёной
Была, ядрёна мать твою, дрочёной.
И вот таким дышала ароматом,
Что трудно здесь не выругаться матом.
И не сказать такую вашу мать.
И стал тут царь значенье понимать
Того, что, в сути, род старинной крови
Не важен, коль пред вами эти брови.
И здесь уж он подумал с кондачка:
«А не ввести ли мне туда стручка?»
9404
«А не ввести ли мне туда стручка?»
Так думал царь, слезая с кондачка.
Сверх уст пушок сокрытой нежной страсти
Её царю давал такие масти,
Что и слова, они всегда слова.
Ну, а у дамы кругом голова.
Она упала прямо на траву
Фигурой вниз. Случилось то во рву.
И царь поплыл в неё, изнемогая,
Как можно сам себе и помогая.
И он заплыл настолько глубоко,
Что где-то скисло в кринке молоко.
И, предаваясь постоянным негам,
Уж облака засеребрились снегом.
9405
Уж облака засеребрились снегом,
Когда они предались сладким негам.
Снег ниспадал. И нежный цвет небес
Прохладой веял. И они тут без
Опаски и прикрылись тёплым пледом.
И их восторг дальнейший мне неведом.
Под одеялом, что с названьем плед,
Уж продолжался этот праздник лет
Царя с девицей, с дамою и стервой,
Что далеко была ему не первой.
Других считать его не стало тело.
Оно её одну теперь хотело.
Тут царь на даль полночную воззрился.
Ковчег кострами жаркими искрился.
9406
Ковчег кострами жаркими искрился.
А царь на даль туманную воззрился.
Державный даже на часок заснул,
Свершив пред тем большой и малый стул.
Она же лишь по малому сходила.
И тут она ему и угодила.
И прилегла, касаясь им себя,
Тем выражая, что, её любя,
Он будет нежно в ней мечту тревожить,
Да и себя в желании ничтожить
До новых встреч, что не несут разврата.
И царь открыл пред ней царёвы врата.
Ковчег котлами дружно заискрился.
В одном из них уж царский суп сварился.
9407
В одном из них уж царский суп сварился.
Огонь в костре отчаянно искрился.
И я тут долго-долго вдаль смотрел,
И у костра над паром руки грел.
И вспомнил я овалы этой дамы,
Что и гибки, и несколько упрямы.
И принимают контуры реформы.
А царь любил изысканные формы.
Они ласкали сонного царя
По всем статьям любви благодаря.
И тут он вкруг её и облегался.
И к даме той всё ближе подвигался.
Да и извергся. Блеск костров искрился.
В одном из них уж царский суп сварился.
9408
В одном из них уж царский суп сварился.
Дым над кострами вился и искрился.
У дамы руки были будто плети.
И проживи ты хоть и пять столетий,
Уж ты подобных им не встретишь рук,
И не познаешь столь желанных мук.
А что творилось этими руками,
Уж не забудет это царь веками.
Хоть не дано царям так много лет.
И царь покинул вскоре этот свет.
А дама позже пышно расцвела,
И мне себя в супруги отдала…
…Рассказчик тут поднёс ладонь к виску.
«Быкам,  -  сказал он,  -  всем по котелку».
9409
«Быкам,  -  сказал он,  -  всем по котелку».
Ну, а Ослу велел сварить муку…
…Так вот. Теперь она моя жена.
Но мне она такая не нужна.
Исчезла страсть, пропал и прежний ум.
И в ней полно лишь меркантильных дум.
Разъела зад. В кровати места нет.
Как присосётся, мил не станет свет.
Щипцами рожу в час не оторвёшь.
Быстрее пасть наложнице порвёшь,
Чем отсосёшь. Привычка тех времён.
Царёвой свитой образ заклеймён…
…В котле уже мой суп вполне сварился.
А я с такой историей смирился.
9410
А я с такой историей смирился.
А суп в котле прилично разварился.
Порою вижу, будто в райском сне,
Как первый раз она бежит ко мне.
Я был в охране. Там я наблюдал
Как царь над девой охал и страдал
В оргазме, в образ бросившись живой,
Что заменял реальность с головой.
И вот, её уж боле не любя,
Я представляю с ней с трудом себя.
И будто я империи той царь,
Да и великий грозный государь.
И тут скажу я слово вам в строку,
Что конь овсу не предпочтёт муку.
9411
Что конь овсу не предпочтёт муку,
Уж это я вам тут скажу в строку.
Она же мне не очень и нужна.
Но иногда она со мной нежна.
Какой-то в прошлом близкий ей министр,
Что на слова, да и поступки быстр,
Ещё к тому ж он на руку не чист,
С ней подписал один секретный лист.
Он наш известный ныне финансист,
Хоть и блаженный мыслями марксист.
Теперь мы с ней в награду референту,
Лишь минет месяц, получаем ренту…
…Осёл достал в бутылке с брагой пробку
И загустил готовую похлёбку.
9412
И загустил готовую похлёбку
Осёл, достав в бутылке с брагой пробку…
…И вот она с тех пор всегда со мной
И в зимний час, и в летний жгучий зной.
И это нам в семье не будет лишним.
Нам каждый месяц шлют по тыще с лишним
Для этих жадных алых губ кусачих
И грязных лап, и глаз её незрячих.
Она была юна, да и нежна.
А вот теперь она мне не нужна.
«Ну что, кобыла? Слышишь? Рядом сядь.
Поганый нелюдь. Мать такую ****ь!»
Она подсела, понимая клич,
И продолжала жадно есть кулич.
9413
И продолжала жадно есть кулич.
Глуха безмерно, сколько ты не клич.
В той вечной пьянке были лесбиянки.
Здесь разночтенье. Мы же с вами янки.
Нет, белорусы. Наши усы русы.
А чаще мы блондинисто-безусы.
Но мы вертлявы. Выпить на халяву
Мы мастера. Хоть спирта, хоть отраву.
Нам всё равно. А там пойдём в кино.
Обычно нам всё это всё равно.
Но и не прочих меньше в нас фантазии.
И мы сумеем сами, без оказии,
Присочинить, как царь с царицей жил.
И как осёл верблюдице служил.
9414
И как осёл верблюдице служил.
И тот слепец с той милой дамой жил.
Не видел он, как пава хороша.
Не видел он с рожденья ни шиша.
И он ценил её покорный нрав.
Она ж, гордыню юности поправ,
Уж расцвела счастливая при нём,
Горя весёлым ласковым огнём,
Благодаря их общему теплу,
Что в небесах рассеивает мглу.
Уж люди стали всюду веселей.
И думают теперь куда смелей.
И я в артели той тогда служил.
Пар, вознесясь, мне голову вскружил.
9415
Пар, вознесясь, мне голову вскружил.
Я в той артели восемь лет служил.
Слепец был нашим постоянным коком.
В своём прозренье мудром и глубоком
Он был для нас Крыловым и Эзопом.
Мы все вокруг него сходились скопом.
И каждый вечер слушали его.
И удивлялись выдумкам его.
О, как его талантливы рассказы!
И форм удачных смелые показы!
Всё тех же внешних и прекрасных форм,
Что для мужчины и питьё и корм.
Я с ним в тот день ещё сильней сдружился.
Я выпил больше всех. Мой ум вскружился.
9416
Я выпил больше всех. Мой ум вскружился.
И с ним я там в тот вечер подружился.
Но правды ради я скажу, прости,
Что глаз не мог тогда я отвести
От этой дамы, видя в ней жену,
Лелея в тайне мысль о ней одну.
Она смотрела тоже неспокойно.
Но я, сдержавшись, вёл себя достойно.
Ну, а потом назначил встречу ей,
Невольной паве юности моей.
Свиданья наши проходили чаще,
Чем на ладье, в лесной ближайшей чаще…
…И я тут ложку резко положил.
Осёл меня спросил: «А как ты жил?»
9417
Осёл меня спросил: «А как ты жил?»
И я тут ложку резко положил.
И продолжал: «А наши прегрешенья
Терзали нас. И принял я решенье.
И вот однажды в утренней поре,
Вернее, раньше, в утренней заре,
Взойдя на рею, вниз я полетел.
И умер в то же утро, как хотел.
Но всуе и в тисках нелёгкой доли,
На палубу упав, я взвыл от боли.
Потом я тихо-тихо застонал.
И тут недуг меня и доконал.
А он с моей женою подружился.
И с нею он со временем ужился.
9418
И с нею он со временем ужился.
И их союз тогда вот и сложился…
…Друг друга мы прекрасно понимаем.
Но только мы с постелей поднимаем
Свои тела, как нет уж в нас вины.
И мы друг другу с этих пор нужны.
А деньгами командует она.
И в том она стояла как стена.
Я тот вопрос вначале не поставил.
Ну, а потом всё так вот и оставил.
Потом совсем он мною был упущен.
А срок для жизни краткий нам отпущен.
И для любви он короток. Беда.
Ты подойди поближе. Вот сюда.
9419
Ты подойди поближе. Вот сюда.
Такая к нам пришла тогда беда.
Не знал никто об этой нашей встрече.
И не вели мы там такие речи.
Да и о том, что сбудется потом,
Я рассуждать не склонен был притом.
Вот так. Потом мы с нею поженились.
А перед ним мы тут же извинились.
Лежал он мёртвый. Небо зрело тучей.
Он нам моргнул. Такой вот странный случай.
Моргнул он нам одной лишь только бровью.
И я поклялся: искуплю я кровью
Сей грех. Вот так. Такие вот дела.
Я был рождён для неги и тепла.
9420
Я был рождён для неги и тепла.
Такие вот, скажу я вам, дела.
И мы теперь свободны от забот.
И скрыл нас с нею этот старый бот.
И тут мы излечились от недуга.
И встретил я потом её супруга,
Гуляющим у плещущихся вод.
Ещё там был багровым небосвод.
И здесь, у вод, и там, в тех дальних чумах,
Мы пребывали с нею в скорбных думах.
Или на суше. В общем, там, где суше.
Где телу легче. И быстрее души,
Освобождаясь, гонят дум стада
Туда, где их, быть может, ждёт беда.
9421
Туда, где их, быть может, ждёт беда,
Живые души выгнали стада.
И мы любили сдержанно и нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.
И дай вам Бог блаженства с дорогим
Вам другом, где и радость неизбежна.
«Да, дойягая!» Прошептал ей я.
Я был с дефектом речи. Соловья
Волшебный шарик у меня застрял
Под языком. Я речь тогда терял.
И мне сказал один специалист,
Что и картавил композитор Лист.
Но силою восторга ощущенья
Я подавил в себе накал смущенья.
9422
Я подавил в себе накал смущенья
Под силою восторга ощущенья.
Врач курс продлил. И вот уж эту строчку
Я допишу, да и поставлю точку.
Романс я слышу, видимо, из Листа,
Враля, плута и просто скандалиста.
Ну, это так. О гениях тут врут.
Быть гением, куда не лёгкий труд.
А сочинять? Так это нам дано.
Мы с гениями где-то заодно.
И ложь, отнюдь, ещё не сочиненье.
На этот счёт есть два различных мненья.
Но гении обычно веселы.
Им некогда скучать средь мира мглы.
9423
Им некогда скучать средь мира мглы.
И гении обычно веселы.
Порой они, задумавшись глубоко,
Лежат, не почесавши даже бока.
Бока болят, а гении лежат.
Лишь губы мелко в гениях дрожат.
И сочиняют. Песни ли, баллады.
Звучат в умах у гениев рулады.
А на бумагу не ложатся. Вот.
Тогда они ложатся на живот.
Им только бы сказать в просторах бала,
Что гениальность их заколебала
Восторгами. Сказал я ей тогда,
Что гении беспечны не всегда.
9424
Что гении беспечны не всегда,
Сказал я ей об этом вот тогда.
И я могу сей образ развивать.
Да и спешу ту даму раздевать.
Хочу я ею к ночи насладиться.
И тут моя проворность пригодится
Для наполненья алчного нутра
За счёт искусства. Дивная пора
Была уже. Уж осенью дышало.
Томленье ночи ночи не мешало.
И, согласившись тут на компромисс,
Расслабившись, и глядя сверху вниз,
Она мне и ответила: «Козлы!»
«На нас они,  -  подумал я,  -  не злы».
9425
«На нас они,  -  подумал я,  -  не злы».
При чём тут безобидные козлы?
Иные рассердились на меня.
А я молчал терпение храня.
Кричала там ещё одна коза.
Но дама посмотрела мне в глаза
И стала так податливо мягка,
Что и невольно правя рука
Моя, с её сползая тонких плеч,
Ей помогла ещё удобней лечь.
Причёску дама нежно поправляла,
Когда его поспешно заправляла
Туда, шепча: «О, я от толстых млею!».
«Я не такой»,  -  сказал я.  -  «Сожалею».
9426
«Я не такой»,  -  сказал я.  -  «Сожалею».
И я подумал: «Я её жалею».
Я тех, кто может душу потерять,
И бред собачий этим проверять,
Действительно жалею. Но блаженство,
И даже милой дамы совершенство,
В сравнении тут смысла не имеет.
И всё тогда вокруг меня немеет.
А в ней подвижность истинно жива!
И не нужны тут страстные слова.
И оказалась, что у чудной дамы
Просты манеры, а мечты упрямы.
И я пред нею вдруг вздохнул глубоко.
И произнёс: «А жизнь так однобока!»
9427
И произнёс: «А жизнь так однобока!»
Но где-то есть всевидящее око.
Быть верным другу можно, если б знал,
Что ты в своей любви оригинал.
И что потом все огорченья быта,
Когда любовь уж будет в вас забыта,
Не изведут тебя тоской забот
И безразличьем деланных работ.
С высокой реи где-нибудь в Корее
Слететь бы мне. Но нет, туда скорее!
Там глубже воды. Ветры там сильней.
Там много проще распрощаться с ней.
С тоскою жизни. Я вздохнул глубоко.
Хоть и в готовках я, увы, не дока.
9428
Хоть и в готовках я, увы, не дока,
Но я подумал и вздохнул глубоко.
Поднялся я. И ноги я размял.
И корку хлеба в пальцах долго мял.
Потом, скруглив её, в рот бросил шарик.
«Ты знаешь, друг. Ты знаешь, милый Марик,
Чтобы тебя любили глубоко,
Добиться уж такого нелегко.
Но нужно жить и весело, и дружно.
Не нужно жить в предвзятости, натужно.
Свободным будь. Вот что особо важно.
А остальное денежно, бумажно».
И я добавил с выдохом глубоко:
«Хотя в готовках я, увы, не дока».
9429
«Хотя в готовках я, увы, не дока».
Так я сказал, да и вздохнул глубоко.
А царь, он царь, а не какой-то мерин.
В себе всегда он вдумчив и уверен.
И потому он даму на скаку,
Прижав её к торчащему клинку,
Так нежно-нежно и так долго греет,
Как и верблюд в пустыне не умеет.
И не умеет африканский слон.
Вот так умеет в этом смысле он.
В бегу на зайца в ветре стынут яйца,
Напоминая ловкостью китайца.
И ветерок, когда он вдаль спешит,
То он грешит. А кто тут не грешит?
9430
То он грешит. А кто тут не грешит?
И прямо к лесу дальше он спешит».
«Сам ты грешишь»,  -  ему ответил царь.
«Я не грешу. Мой грозный государь».
«Ну, а державы грусть, она на мне.
А ты лети. И будь здоров вполне.
Надышишься небес голубизной
И возвращайся раннею весной.
Поговорим о чём-нибудь потом,
Когда с тобой сойдёмся мы на том.
Теперь же мною дама занята.
Не о тебе тут царская мечта.
Так что лети. Лети себе как сокол.
И вознесись над бездною высоко.
9431
И вознесись над бездною высоко.
Да и лети. Лети себе как сокол.
Не рассуждай без времени в пути.
И к непременной радости лети.
Тогда полюбишь даму от души,
Когда у дамы бёдра хороши.
К её бедрам прижми ты длани рук.
Да и узнай восторги тайных мук,
Одной погодой многое свершишь,
И в томной неге райски согрешишь.
В одном дыхании ты встанешь на дыбы.
И только пена около губы».
Царь завозился с мокрыми штанами.
Но почему он оказался с нами?
9432
Но почему он оказался с нами?
Тут царь вздохнул и повертел штанами.
О ком он думал? Видно, о коне.
А, может, где-то о своей жене?
Не в этом суть, что дама, разморясь,
Легла вблизи на мокрый берег в грязь.
И стала грязи жадно принимать.
А царь тут стал ругаться в бога мать.
«Умойся уж. Ах, мать твою такую.
Не думай. О тебе я не тоскую.
Меня ты грязью хочешь обнимать?»
И стал тут царь ругаться в бога мать.
«Молчи!»,  -  сказал, ей стукнув по руке.
И закружился месяц вдалеке.
9433
И закружился месяц вдалеке.
А Царь ударил плетью по руке.
И продолжал: «Уж мне ли занимать
Терпения. Твою такую мать.
Ты мне Мария. Я тебе Гирей.
И я смогу с тобой и у дверей.
Но вот терпеть тебя я, гигиену,
Тут не хочу. Мне ль пестовать геенну.
Ты что, не знаешь, что наследник мой
Кишкой болеет с малых лет прямой?
Кровотеченьем. А оно чревато.
Не помогают и ни бинт, ни вата».
Он возмущался. Ветер лился скрипкой.
Порою с грустью, а порой с улыбкой.
9434
Порою с грустью, а порой с улыбкой,
Залился ветер в синем небе скрипкой.
Она вонзалась даме в голову.
Иначе я её не назову.
Уж голова, она и голова,
Как не картавь ты нужные слова.
Как не бросай ты скрипку в голову,
А я её вот так и назову.
Но даме захотелось улыбнуться
И от полёта скрипки увернуться.
Царь выругался радостно и смачно,
И затянулся люлькою табачно.
Смеялась дама, вымыв кое-где.
Ошибки совершаются везде.
9435
Ошибки совершаются везде.
Смеялась дама, вымыв кое-где.
А царь сказал: «Теперь другое дело».
И взялся он решительно за дело
Ту даму обходить и ублажать.
И плод за плодом стал в неё всажать.
И даме было радостно смотреть,
Как царь не мог засунуть и на треть.
Сопит над ней он в ласковой мечте.
Но и укусы дамы уж не те.
Не видит крови, так он возбуждён,
И так в амурной неге заведён.
И он сказал плывущей мимо рыбке:
«Ты прячь свои неглупые улыбки».
9436
«Ты прячь свои неглупые улыбки».
Так царь сказал плывущей мимо рыбке,
Задев её свободною ногой.
А дама прошептала: «Дорогой!
Ты злишься на меня ещё за это,
Что я, найдя на грязях чудный метод,
Хотела им чуть-чуть омолодиться,
Чтобы тебе подолее сгодиться?»
«Да нет, не злюсь я. Я душой отходчив».
И даму тут (а царь тот был находчив)
Он предпочёл попотчевать оттуда,
Сказав: «Иное там вкуснее блюдо»
Уж чистота. Останусь я в воде.
Иначе непременно быть беде.