Веноциания. Том 10

История одного человечества.

       ВЕНОЦИАНИЯ


         том десятый

    2016 г.

Собрание сочинений
в 99 томах. Том 52-ой.

8868
Воспитывать с тобой их будем тут.
Ах, уж они за лето подрастут!
Ну, а залезут к егерю в квартиру,
Ну что ж, пускай. Ведь с голоду, не с жиру.
Всё раскрошат. Съедят и хлеб, и суп.
И соль рассыплют, и корзину круп.
Или возьмут пшена, сварить чтоб каши.
А где ты сваришь? Где пожитки наши?
Да и воды достать где в котелке?
Туристов нету. Тихо на реке.
А будь бульон, и сил бы набралась.
Глядишь, и вскоре б в ноги поднялась.
Детишек любит, мысленно лелея.
Я как отец к ним строг. Она  -  жалея.
8869
Я как отец к ним строг. Она  -  жалея.
А дети нас и круче, и смелее.
Мы половинки от одной души.
А были ведь порывы хороши.
Схожу я, видно, утром к лесопилке.
Сменю постель. Возьму я там опилки.
И никого не встречу я в ночи.
Нет у неё держания мочи.
А дети тоже маме подражают.
Свою любовь, как могут, выражают.
Уж всё в моче. И нету больше мочи.
Не сплю весь день. Без сна проходят ночи.
А было время, яблони цвели.
И дни у нас куда приятней шли.
8870
И дни у нас куда приятней шли.
И яблони вот снова зацвели.
Ходили мы, я помню, с ней в ночное.
И я унёс однажды заливное.
Язык в желе обваренный коровий.
И колбасы огромный шмат из крови.
И сала. Да и две буханки хлеба.
Цыплёнка бок. Всё в звёздах было небо.
Луна за тучей. Все уже уснули.
И постовые дремлют в карауле.
Я босиком на цыпочках иду.
И страх в душе. Я был почти в бреду.
Но ничего. Мы жён своих смелее.
Порой здоровые. Ну, а порой болея.
8871
Порой здоровые. Ну, а порой болея,
Всё ж мужики своих подруг смелее.
Решительнее. Я сказал бы, жёстче.
Но в чём-то примитивней. Даже проще.
Вот и идёшь на промысел к реке.
А там, в костре, похлёбка в котелке.
И можно с ними и договориться.
А если страшно, под кустом укрыться.
Когда иной, пригрев чрезмерно бок,
Уснёт, и спину втиснет под дубок,
Уж тут берёшь ссобойку левой лапой,
И будь здоров. Побольше, больше хапай.
Добытчиком, слезу смахнув рукой,
Я был тогда. Тогда я был такой.
8872
Я был тогда. Тогда я был такой.
Заснули дети. Их не беспокой.
Ну, а проснутся, только посмеются.
А к вечеру воды в реке напьются,
Изображая из себя козлов.
Да и ревут до неприличных слов.
А те, что там, спиртным всегда воняют,
И комаров в озленье отгоняют.
Так и живут. И пьянство их основа.
Никто из них не ляжет без спиртного.
Вот и живём. И если б не беда,
Всё было б чудно. Лучше, чем тогда.
В счастливый час покой ты охраняла.
А в трудный ты меня не извиняла.
8873
А в трудный ты меня не извиняла.
И слёз притворных в землю не роняла.
Считала ты, что баловнем судьбы
Я был с тобой. Я обходил дубы.
А подружившись, мы и поженились,
И друг пред другом в том и повинились.
И стали жить с тобой мы при Луне.
И вот детей и дождались к весне.
Но паровоз себя потом явил.
И он тебя у стенки придавил.
И всё пошло с той ночи кувырком.
Жизнь стала горькой. А была медком.
Меня схватила ты тогда рукой
И говоришь: «Мне душу упокой».
8874
И говоришь: «Мне душу упокой».
Толкнула ты меня тогда рукой.
Я не сказал, что ты толкнула лапой.
Ты назвала меня впервые папой.
«Ты руки мыл?»  -  «Да,  -  говорю,  -  вчерась».
«А это что? Безмозглая ты мразь!»
«Упал я в лужу. Был намедни дождь».
«Какой же ты тогда тут, к чёрту, вождь».
Она мне так. Ну, я и завалил.
И тут вниманье ей и уделил.
Случайность, говорите, в гуще леса?
Плыла уже вечерняя завеса.
Потом она мне ночью вдруг сказала:
«Детей ты не жалеешь. Любишь мало».
8875
«Детей ты не жалеешь. Любишь мало».
Она мне так тем вечером сказала.
«Как не люблю,  -  подумал я,  -  а эти?»
Она же мне: «А разве это дети?
Уж сорванцы. Орехи посрывали.
И где-то огурцов наворовали.
И разорвёт им зелень животы.
А как ревут. Не закрывают рты.
Баловники. Посмешища лесные.
И не послушны, грубые, смешные.
Уж и на маму начали рычать.
И потакать им надо бы кончать».
И в этот вот последний тихий вечер
С тобою в споре крыть мне было нечем.
8876
С тобою в споре крыть мне было нечем
В тот тихий и последний тёплый вечер.
Назавтра в жизни резкий поворот.
Удар. И в страхе выбежал народ.
Мы убежали. Я тебе подмога.
Недалеко от леса шла дорога.
Бегут врачи. А мы по перелеску.
И скрылись мы. Иначе бы в отместку
Лечили б нас. Да только не поймали.
Пилюли мы б от хвори принимали.
Уж ты б ходила, может, хоть хромая.
Да пусть хромая, ног не поднимая.
И вот теперь мне крыть тут было нечем
В последний роковой туманный вечер.
8877
В последний роковой туманный вечер
Мне крыть уж было тут, по сути, нечем.
И я проснулся. Я медведь-шатун.
Я холостяк и страшный хохотун.
Но мне везло. Жены я не имею.
И думать я об этом и не смею.
И сон меня опять навёл на мысли,
Что, может быть, в каком-то даже смысле,
И хорошо, что я не знал жены.
Хотя взглянуть с обратной стороны,
То от такой вот в нас душевной боли
Неплохо б потонуть и в алкоголе.
Так думал я. И крыть мне было нечем
И в этот роковой последний вечер.
8878
И в этот роковой последний вечер
Тебе согрел я грудь твою и плечи.
И ты была стройна и жирновата.
А в небе туч тогда томилась вата.
Голубизна небес меж них сверкала.
И мне она на вечность намекала.
Мол, молод я. И я сообразил.
И тут напором деву поразил.
И уж лишил её я вмиг девичества,
Потратив ночи некое количество.
Она ж была нежна, да и добра.
И мне сказала: «Я ещё вчера
Тебя хотела». И вошла в меня
Свободно и легко к исходу дня.
8879
Свободно и легко к исходу дня
В тот вечер ты поверила в меня.
И с этих пор был дружен я с тобой.
А без тебя мне грустен день любой.
Когда мы, дети, с голода, не с жира,
Влезаем в суть одежды пассажира,
И забираем там кусочки сала,
И хлеба шмат, порой и одеяло,
Или подушку, или простыню,
То пополняем этим мы меню.
И мы меняем вещи на картошку.
Да и едим с расчётом, понемножку.
Уж ночь. Погасли лампы. Гаснут свечи.
И вот я сжал твои худые плечи.
8880
И вот я сжал твои худые плечи.
Да и уже давно погасли свечи.
Пятнадцать мне. Тебе почти семнадцать.
Впервые я почувствовал, признаться,
Тепло ещё нетронутого тела,
Что, видимо, того же захотело.
И спят цыгане тут же, на полу.
А мы, прижавшись у стены, в углу.
Лежим. Нам зябко. Холодно уже.
И жар любви в моей возник душе.
Впервые. И рука легла меж ног.
И тут и пробудился мой щенок.
А ты всё ближе, ближе. И ко мне.
Теней я вижу блики на стене.
8881
Теней я вижу блики на стене.
А ты всё ближе, ближе. И ко мне.
Впервые тоже. Как и я, впервые
Мы чувствуем желанья половые.
Живые губы. Талия  -  тростинка.
В руке моей твоих трусов резинка.
И тело. Ну, а дальше голоса.
И паровоза в небе полоса.
Мы как в огне. И ты его рукой
Берёшь с какой-то целью. Но с какой?
И я от страсти даже трепещу.
И дырочку в трусах твоих ищу.
Нашёл. Меня на больше не хватило.
Луна сквозь тополь землю осветила.
8882
Луна сквозь тополь землю осветила.
Меня тогда на больше не хватило.
И ты берёшь в нежнейшие перста.
И стон потряс тогда твои уста.
И ты ещё подвинулась вперёд.
А время всё, что может, заберёт.
Твоей груди приятной, мне угодной,
Я плоть ищу рукой второй, свободной.
Касаюсь я тебя ещё сильней.
И ты мне шепчет: «Медленней! Нежней!»
Я в темноте твои уста алкаю.
И, как могу, всё глубже проникаю.
И для себя, и неги нашей для,
Июльский вечер радовал поля.
8883
Июльский вечер радовал поля.
Пришельцы шли известной цели для.
И под гудки и лязганье колёс
Не знали мы ещё печальней слёз.
А глазу видеть милую милей
Средь летних нив и стройных тополей.
Заснули все. И блики на стекле
В кромешной тьме и в приозёрной мгле.
Луна за тучу медленно зашла.
Война уже тогда по миру шла.
Ей восемнадцать. Мне пятнадцать лет.
Был голод. И не ели мы котлет.
Толпились люди там, где были склады.
И мы искали пищи и услады.
8884
И мы искали пищи и услады.
Толпились люди там, где были склады.
Мы ищем встречи с тем неповторимым:
Любить, и быть желанным и любимым.
И с этих пор в любую жизни пору
Я придаюсь об этом разговору.
И жадно так, так нежно, и так страстно
Шепчу: «Прости! Прости! Ах, ты прекрасна!»
И ты ввела его туда, где ад.
И унеслись с тобой мы в Буркенштат.
Тебе отдавшись сердцем и душой,
Я мир познал волшебный и большой.
И отдалась ты мне за счёт награды.
И благодарен был я чувствам Рады.
8885
И благодарен был я чувствам Рады.
И отдалась ты мне за счёт награды.
Цыганку эту звали просто Радой.
Она была мне высшею наградой.
И за моё страдальческое детство
Она мне отдалась там без кокетства.
Отца её убили немцы вскоре.
И не закончилось её на этом горе.
И сердцем, и душою веселее
Она была, да и сестёр смелее.
Апофеозом радости свершенья
Она во мне искала утешенье.
А немцы, разойдясь, во тьме станиц,
Терзали плоть неопытных девиц.
8886
Терзали плоть неопытных девиц
Захватчики, входя во тьму станиц.
И, уводя людей, да и стада,
Они вогнали в тюрьмы города.
Да и вводили в газ ночных печей
Нас без особых к случаю речей.
И с нас срывали кожу для сапог.
И это видел в небе чёрном Бог.
И кто-нибудь касанием руки
Стрелял в тебя, снимая башмаки.
И пальцами курчавые власа
Поглаживал. И падала роса.
И тут они поруганных девиц
Вели во тьму разграбленных станиц.
8887
Вели во тьму разграбленных станиц
Они тогда поруганных девиц.
Живой товар. Его и превращая
В коробочки для пудры и для чая.
В матрасы, парики, перчатки, зубы,
В помаду, чтобы краше были губы
У их любимых. И везде страданье.
Тогда и я не смог сдержать рыданье.
И мир горел, светясь как уголёк.
И я тебя к себе тогда привлёк.
Когда зажгу свечу, я подобрею.
И руки у камина отогрею.
Да и напьюсь на радость я себе
С благоговеньем к собственной судьбе.
8888
С благоговеньем к собственной судьбе
Уж и напьюсь на радость я себе.
Таков вот он, арийский хам и вор,
Что исполнял над нами приговор.
И вот уж нет меня в пятнадцать лет.
Да и тебя уж тоже больше нет.
И жизни нет. Вокзала с нами нет.
И ничего на этом свете нет.
Пришёл вандал и разорил вокзал.
И на тебя он тростью указал.
И тут тебя на дыбу уведут.
И посмотреть на Раду не дадут.
И потому, отдавшийся тебе,
Доверился я собственной судьбе.
8889
Доверился я собственной судьбе,
Совсем передоверившись тебе.
И если жил я долго не любя,
То как мне жить на свете без тебя.
Твои мне грудь и руки, и уста
Даны, конечно, были неспроста.
А потому, что здравому уму
Хотелось встретить радость самому.
Хотелось мне того, что и тебе,
Свершения желанного в судьбе.
Да и свершился между нами акт.
А это уж не вымысел, а факт.
Вот потому, отдавшийся тебе,
Отдался я проказнице судьбе.
8890
Отдался я проказнице судьбе.
И жил я много лет сам по себе.
Семью имел. Детей. И даже внука.
Жизнь это, брат, и радость, но и мука.
Я преуспел в учёной некой части.
А говорят, что нету в мире счастья.
И потому, возможно, что в науке
Я развязал себе и ум, и руки.
А эта встреча, жизнь вернув к мечтам,
Нас и свела…. А где?.. Неважно. Там.
Она уже вдова. Большие дети.
Мы за детей пред вечностью в ответе.
Симпозиум всемирный в древней Вене.
И кто из вас не искупался б в Сене!..
8891
И кто из вас не искупался б в Сене,
И вот теперь её я встретил в Вене.
Там на стене пейзаж висел: «У моря».
Она же, как и прежде, пела в хоре.
В порядке Рада. Всеми уважаемая.
Друзьями по работе обожаемая.
Мы встретились в гостинице. Беседуем.
Неделю мы уж вместе с ней обедаем.
Везде вдвоём. Средь нас воспоминания.
И радость переполнила сознание.
Всё повторилось. К дружбе мы готовы.
И уж жива ль основа той основы?
И я хотел приблизиться. Да нет!
Она молчала гордая в ответ.
8892
Она молчала гордая в ответ.
Я не сумел. Прошло ведь столько лет!
Мы с нею были целый месяц в Вене.
Она ко мне садилась на колени.
Но, не решаясь, что-то всё ждала.
И вдруг в сердцах негромко позвала.
«Давай уедем»,  -  говорит она.
Я отвечаю: «Дети и жена».
«Какие дети! Им по двадцать пять».
Вернуться б нам, подумал я, опять
На те места. Уж наступала осень.
Мы сами для себя удачи просим.
Пытаем мы себя своей же болью,
Употребляя радость алкоголью.
8893
Употребляя радость алкоголью,
Пытаем мы себя своей же болью.
И если б вот теперь опять она
Была в меня, как прежде, влюблена,
Вернись былое, было б много проще
Сейчас и тут. Или в ближайшей роще.
В гостинице ли. И, ложась в постель,
Мы завершили б эту канитель.
Но всё не то. Не это нас сдержало.
Иное что-то в годы убежало.
Не сразу прояснилось. Я сказал:
«Давай с тобой поедем на вокзал».
В такси в дороге сердце память жгло.
Смотрел я сквозь фронтальное стекло.
8894
Смотрел я сквозь фронтальное стекло.
И в ночь к вокзалу нас такси несло.
Везде веселье и уют, и свет.
Но вот того, что было прежде, нет.
Мы на вокзале. Притемнённый бар.
И на буфете русский самовар.
Мы разместились прямо на полу.
Уж было поздно. Кто-то шёл к столу.
Сел и молчит. За окнами луна.
Прошёл экспресс. И всё. И тишина.
Романс поют там где-то приглушённо.
Четвёртый час. Всё замерло и сонно.
Стоит буфетчик, мыслью удосужась.
Но действие столь странное. О, ужас!
8895
Но действие столь странное. О, ужас!
Буфетчик смотрит, мыслью удосужась.
Я молод снова. Вновь ей восемнадцать.
И мне хотелось в чём-то ей признаться.
И в тот же миг она и похудела.
И грешным делом мы взялись за дело.
Я истекаю. Внутрь ей проникаю.
И в суть её горячую вникаю.
В воображенье грудь сжимаю нежно.
И вдруг буфетчик говорит небрежно:
«Погасим свет». А я всё ниже, ниже.
Да и всё ближе, ближе, ближе, ближе.
И посмотрел в окно я сквозь стекло.
Меня туда безудержно влекло.
8896
Меня туда безудержно влекло.
И я смотрел в широкое стекло.
И там вокзал был тех времён далёких
На фоне зданий новых и высоких.
И та девчушка. Я спешу нарушить
Её невинность. Но хочу я кушать!
А за окном надменные фашисты.
И небеса!.. И воздух чистый, чистый.
Я не спешу с оказией такою.
Ну, а она берёт его рукою.
Ах, нет!.. Чего-то всё же не случилось.
Хотя как будто всё и получилось.
Вот зеркала. Я посмотрел. О, ужас!..
И там боролись и сопя, и тужась.
8897
И там боролись и сопя, и тужась.
Я обернулся, сильно поднатужась.
Мы встали. Отряхнулись. Попрощались.
И долго тут мы с нею не общались.
Дня три. Потом я к ней опять приехал.
Она сказала: «Вот уж и потеха!»
Развеселились. Посетили душ.
Я спину тёр ей как заправский муж.
Могучесть в бёдрах. Грудь совсем полна.
Испытанная временем жена.
Иду в постель. Она ещё сушилась.
Потом приятно чем-то подушилась.
И я сказал: «Тебя я долго ждал.
А раньше я не думал, не гадал».
8898
«А раньше я не думал, не гадал,  -
Так я сказал,  -  об этом. Я не ждал».
Она сказала: «А конфуз уж точно.
Как будто всё в нагрузку, сверхурочно.
У каждого продукта нужный срок.
Пусть это будет нам с тобой урок.
Не повторять уже былое надо,
А надо знать, что повторять не надо.
Ласкай мне грудь, и бёдра трогай твёрдо.
И сделай всё решительно и гордо».
Я подчинился. Сразу он взорвался.
И более уж я не сомневался
Во взгляде мне и преданном, и милом,
Ещё недавно грустном и унылом.
8899
Ещё недавно грустном и унылом,
Во взгляде я её томился милом.
И твёрдо, плотно сложенные бёдра.
А за окном и ветрено, и вёдро.
Терпенье в ней с желаньем состязалось.
А внешне относительная вялость.
И чувственность всеопытного тела.
И мне она понравиться хотела,
Удерживаясь тем, что есть предел.
И в этом мой мне грезился удел.
Заметьте, при шикарной этой стати!
Да и в такой божественной кровати.
Такого я и в снах не ожидал.
И вот что я тогда тут увидал.
8900
И вот что я тогда тут увидал,
Хотя такого я не ожидал.
И, не поддавшись чувству быстротечному,
Мы до утра принадлежали вечному.
Она, казалось, только лишь лежала.
Но сколько страсти этим выражала!
И ничего иного не хотела,
Моё к себе прижав большое тело.
И в организм её входила тайна.
И знали мы: «Всё это не случайно».
И боль обид, и ужасы войны,
И свет ушедшей в лету старины,
И всё, что с нами тут происходило,
Любовью, а о ней слыхал я, было.
8901
Любовью, а о ней слыхал я, было
Всё то, что с нами тут происходило.
Я целовал её в уста и руки
И не смотря на то, что наши внуки
Уже вели на пальцах устный счёт.
И ждут их дальше слава и почёт.
И мне мужчине зрелому приятно,
Что всё вот в ней и просто, и понятно.
А то с годами нас не изменило,
Что привлекало, грело и манило.
Но прежних дней далёкая страда
Уж не вернётся больше никогда.
Да и глазел на нас с окна жучище.
Он там сидел, где воздух много чище.
8902
Он там сидел, где воздух много чище,
Да и глазел на нас с окна жучище.
Она встаёт. Халат на ней из шёлка.
На голове красивая заколка.
Два длинных-длинных кубка с молоком.
И жареные ломтики с дымком
Батона. Мы поели. Всё сначала.
Теперь она мне сердцем отвечала,
Желаньем полным, стонами и рвеньем,
И убеждённым подо мной терпеньем
Не вспоминать стараясь всё былое
По-детски неразумное и злое.
Мы вышли в сад. Там воздух много чище.
И там на нас с куста смотрел жучище.
8903
И там на нас с куста смотрел жучище.
И я сказал: «Тут воздух много чище».
А от костра дул лёгкий ветерок.
Она вздохнула: «Это нам урок.
Лет через десять, если доведётся,
Мы встретимся».  -  «Уж, видно, не придётся».  -
Подумал я. Но время повторимо.
И получил я как-то весть из Рима.
«Я жду тебя. Скорее приезжай.
Как прочитаешь, сразу выезжай».
Я прилетел. Вхожу. «Так в чём же дело?»
«Ни в чём. Тебя увидеть захотела».
Я, улыбнувшись, говорю: «Жарище».
И там подбрасывал я хворосту в кострище.
8904
И там подбрасывал я хворосту в кострище.
Да и она мне говорит: «Жарище».
Она спросила, как мои дела.
И речь серьёзно дальше повела.
И всё теперь о нас узнать хотела.
Как мы живём. Но тут не в этом дело.
Здоровы все ли. И в порядке ль дом.
Я рассказал буквально обо всём.
Мы обошли музеи, галереи.
В парламенте увидели ливреи.
Архитектур старинные места.
И Ватикан. Всё это неспроста.
Такой она была теперь ко мне.
И я припомнил тени на окне.
8905
И я припомнил тени на окне.
Она теперь такой была ко мне.
Серьёзною. С душой неколебимой.
И, вместе с тем, какой-то уязвимой.
И всё потом и выдала едино,
Как в притчах мудрых баек Насреддина.
Мы были вместе. Но легли отдельно.
Я вновь в неё влюблён был беспредельно.
Она сказала что ещё, мол, рано.
И всё сидела около экрана.
Ну а, ложась, ничто не осуждая,
Просила быть нежней, не принуждая.
Тут размышленье вовсе не для пищи.
И думал я: «А воздух к ночи чище!»
8907
И думал я: «А воздух к ночи чище!»
А в стёкла рамы всё стучал жучище.
Прошло три дня, и мне она открылась.
Вернее, тут она проговорилась.
«У нас есть дочь. Уж ей почти два года.
Она в яслях ближайшего прихода.
Там превосходно. Правильный уход.
Оплачено вперёд за целый год».
А дело в том, что Рада умирала.
И предо мной слезы не утирала.
Осталось ей лишь пять прожить недель.
И невозможна общая постель.
Она жалеет не о той весне,
А что не сможет быть полезной мне.
8908
А что не сможет быть полезной мне,
Жалела Рада. А не о весне.
«И потому я дочку родила.
Иначе я тогда бы не смогла.
Убить наш плод я не имела силы.
Довольно мне одной уже могилы.
Считаю я, что там вот, на вокзале,
Нас узы дружбы с вечностью связали.
Пусть дочь растёт в твоей семье. Вот брошь.
Её ты в табор завтра отнесёшь.
Получишь всё. Да и благословенье
На воспитанье и усыновленье».
И тут она упала мне в колени.
А за окном я чьи-то видел тени.
8909
А за окном я чьи-то видел тени.
И вижу я опять её колени,
Что я тогда впервые раздвигал,
Когда от серых будней убегал.
Потом уж Раду мы похоронили
Вблизи от Рима. В стороне две мили.
Она хотела только там лежать.
Никто не стал ей в этом возражать.
А дочь растёт в большой семье у сына.
Моя жена, да и золовка Нина,
Была не против. Даже и напротив.
Живём мы вместе, как солдаты в роте.
Я вспоминаю серость пыльных лиц
Пришельцев и стенания девиц.
8910
Пришельцев и стенания девиц
Я вспоминаю. И из многих лиц
Я всюду вижу лик девичий Рады.
И нашу дочь, как торжество награды.
Она растёт. В субботу ей четыре.
Моей супруге доверяет. Ире.
Зовём её по-гречески Полиной.
Она дружна с моею внучкой Ниной.
Растёт девчонкой чудной, не упрямой.
Меня считает папой. Иру мамой.
И по слогам читать уже умеет.
И абсолютный слух она имеет.
И это видно нам из наблюдений,
Как фрески нависающих видений.
8911
Как фрески нависающих видений,
Так я сужу о ней из наблюдений.
О ней сужу я только из сравнения.
И исчезают всякие сомнения.
В сравнении никто из них двоих
Не проиграл в достоинствах своих.
И мать, и дочь светлейший идеал.
Вчера её водил на светский бал.
Она там исполняла «Соловья»
Алябьева. Затея то моя.
Всех покорила. Женщин и мужчин.
Для беспокойства нет у нас причин.
Лишь дни войны и дым ночных станиц
Я наблюдаю там, в смятенье лиц.
8912
Я наблюдаю там, в смятенье лиц,
Лишь горький дым истерзанных станиц
Тех лет войны. Потом восстановленье.
А далее ещё два поколенья.
И вот я дед и полный домосед.
Уж чей-то я на кладбище сосед.
Но есть Полина. Это вдохновляет.
А жизнь и мне вниманье уделяет.
А кто умеет помнить и любить,
Тот не способен молодость сгубить.
У входа в помещенье непорочности
Стоим мы на крутом краю бессрочности.
Где, оживая, я живу в рождении,
И радость получаю в пробуждении.
8913
И радость получаю в пробуждении.
И, умирая, я живу в рождении.
Растёт Полина. Ей уж восемнадцать.
И я не знаю, в чём мне ей признаться.
Чего желаю больше ей? Покоя?
Или случилось чтоб и с ней такое,
Как и с её на том вокзале мамой
В желании упорной и упрямой?
Такого же ума и содержания
В стремлении достойном подражания.
В гармонии и в цельности натуры,
И вольной Рима древнего культуры.
Хочу ли я сдружить её с мечтой
И, в сущности, совсем подобно той?
8914
И, в сущности, совсем подобно той,
Хочу ли я сдружить её с мечтой?
Чтоб и она, пройдя через горнила
Любви, как мать её, мечту хранила.
Или хочу, чтоб ничего не знала,
И чтоб такого в жизни не познала.
И чтоб была в супружестве она
Однообразна, преданна, верна.
Не знаю. Жизнь она сама решит,
Что, да и где дочурка совершит.
Она натурой, видимо, вся в мать.
И силы духа ей не занимать.
И вижу я порой из сновидений
Обрывки пролетающих видений.
8915
Обрывки пролетающих видений
Порою вижу я из сновидений.
И будто я опять живу для Рады,
Чтоб быть Полине в качестве награды
За то, что всё умела понимать,
И то, что и была Полине мать.
И поступать могла вот так же смело
С глубоким чувством и со знаньем дела.
Полина дочь. А Рада тоже дочь,
Если сюда привнесть ту нашу ночь.
И тут одна другой она сестра.
Сейчас Полина. А она вчера.
Объединенье двух времён мечтой
Меня томит далёкой красотой.
8916
Меня томит далёкой красотой
Объединенье двух времён мечтой.
Вчерашний бал и тот ночной вокзал.
Что тут важнее? Кто бы мне сказал?
Нет, тот вокзал. Конечно, тот вокзал.
Он путь нам в жизни светлый указал.
Довольна Нина, что у нас Полина.
Такая вот, признаюсь, Субмарина.
В вокзале, а потом уж и в постели,
Такие вот с тобой у нас тефтели.
А дальше смерть. А памятью Полина.
Такая вот, признаюсь, мандолина.
Воспоминаний фееричный сноп
Ночных тех оргий незабвенных. Стоп!..
8917
Ночных тех оргий незабвенных. Стоп!..
Воспоминаний фееричный сноп.
Что нас печалит, то неповторимо.
А всё, что мимо, то проходит мимо.
Давайте жить, как будто вы вначале,
И будто вы и не были в печали.
А будет туго, что ж, переживём.
Ведь и теперь неплохо мы живём.
Есть и дилеммы, и свои проблемы.
У молодёжи цели есть и темы.
А мы своё, считай, отгоревали.
И там, где были, там мы побывали.
И надо бы добрее быть нам, чтоб
Сойти с душой спокойною и в гроб.
8918
Сойти с душой спокойною и в гроб
Возможно, если быть добрее. Чтоб
Почувствовать, что рай и в шалаше.
Не загубить бы жизни свет в душе.
И на вокзале. И в банкетном зале.
И где угодно. И вот здесь, на бале.
Уж тут, сюда, давай, смелей, ещё.
И я клонюсь к тебе через плечо.
И шире ножки. Опусти же руку.
Мне испытать дай радость. Да и муку.
Жизнь коротка и слабости прощает.
Но повторить себя не обещает.
И я ворчать не буду больше, чтоб
Уж не пронзил меня тоски озноб.
8919
Уж не пронзил меня тоски озноб
Чтоб, не забуду я, что я не сноб.
Была Полина и мила, и рада
Судьбе своей. Так в чём всему награда?
Противоречье притчею дилемм
И есть решенье множества проблем,
Соревнований, внутренних сгораний,
Чечней, кошмаров, Римов, Тегераней.
Я эту жизнь не очень понимаю.
По сути, я её не принимаю.
Зачем такое скопище страданий?
Опять же боль и мука ожиданий.
И утомленье в новых поколеньях,
В груди, в плечах, в лодыжках и в коленях.
8920
В груди, в плечах, в лодыжках и в коленях,
Зачем нам так томиться в поколеньях,
Когда всё снова может повториться,
Да и ещё кошмарнее, с торицей.
И в результате, в качестве награды,
Не будет уж Полины, да и Рады.
Исчезнет всё. И тишина настанет.
И рано утром уж никто не встанет.
Да и не скажет: «Я безумно рад!
Ты жизнь моя. Ты выше всех наград».
«И ты моя,  -  так скажет он,  -  награда.
И этому душа безумно рада».
И их пронзит стремления озноб.
И тут возникнет пожеланий сноп.
8921
И тут возникнет пожеланий сноп,
Когда пронзит их радости озноб.
Когда пройдёт всё в жизни без причин,
Не будет уж ни женщин, ни мужчин.
Вся тайна в этом мире естества
Не нарушает прежние права.
Не покоряясь времени, живи
В надежде, в вере, в радости, в любви.
Был Менделеев во втором десятке.
И не один ему давил на пятки,
Готовый вылезть даже и оттуда,
Откуда вышли Черчилль и Неруда.
И в неге явной, и в приятной лени
Он и сошёл с кровати на колени.
8922
Он и сошёл с кровати на колени
И в явной неге, и в приятной лени.
Вы разошлись как в море корабли.
И так вы их восторженно любили.
Такие между вами встречи были,
И вы их до абсурда довели.
Уж в лучшем разе, банка кока-колы.
А в худшем, так весёлые уколы.
И всё. И нету более проблем,
И сложной жизни, и её дилемм.
Ну, а иначе  -  всё без интереса.
А главное  -  без цели и прогресса.
С одной я встречу знал однажды в поле.
Лет тридцати она была, не боле.
8924
Лет тридцати она была, не боле.
И с нею мы встречались дважды в поле.
Ей просто в это время захотелось.
Она сказала: «В чём поступка смелость?»
Пароль такой. Весёлое словцо.
И посмотрел я ей тогда в лицо.
Она была лишь в лёгком сарафане.
На мне был плащ зелёный на лавсане.
Вся трепещит. Налито всё здоровьем.
И грудь полна нектара многокровьем.
Задумавшись, легонько я нажал
На это место. Дух мой задрожал.
Когда очнулся, дня в помине нет.
На грудь её с окна струится свет.
8925
На грудь её с окна струится свет.
Луна и звёзды. А былого нет.
И я в восторге. Рай, да и не менее.
Не дом, а сад и целое имение.
И всяких яств преполненькая чаша.
Она сказала: «Я твоя Наташа».
И съел тогда я персик и гранат.
И был я с нею под, и был я над.
Округлость форм и трепетность свечи.
Тепло в груди. И в стенах кирпичи.
И чернота. Но с блеском в стане ног.
И я туда не броситься не мог.
Я увидал её, как фею в поле.
И ты моей тут не завидуй доле.
8926
И ты моей тут не завидуй доле.
Её я встретил там, в широком поле.
Мы продолжали и в лесном раю,
Отдав друг другу молодость свою.
«Прости меня, но я мужчин насилую,  -
Она сказала, сделав мину милую.  -
Мне очень трудно в этом угодить.
Да и тебе уж поздно уходить.
Так что пойми и наберись терпения,
Пока дойду с тобой я до кипения.
Нельзя иначе. Видишь, я в горении.
А ты пиши свои стихотворении».
И уж в глазах её томилась кровь.
И снова я испытывал любовь.
8927
И снова я испытывал любовь.
В глазах её уже томилась кровь.
Сначала всё мне там казалось раем.
Хотя о рае зря мы уверяем.
Кто был в раю, тот ничего не скажет,
И не сравнит, и путь вам не укажет.
Но рай есть рай. И мы такое знаем,
Когда душою нежною стенаем.
И, как в раю, в нас веселятся души.
И, как в раю, нам рот от жажды сушит.
И, как в раю, его я вынимаю.
А для чего?.. И сам не понимаю.
И с нею был он и не только нежен.
Он с нею был несдержан и небрежен.
8928
Он с нею был несдержан и небрежен.
И был он с нею несравненно нежен.
Тут и среда к тому располагала.
И глубже всё она его вдвигала
Туда. Как будто там стоял насос.
И вот и я расстроился до слёз.
И вакуум он как бы производит.
И этим он себя туда и вводит.
Ты лучше уж на нас тут не смотри.
Она красотка крошка Моргенфри!
Когда мы с ней любовью занимались,
То мы тогда и нежно обнимались.
Такая вот случилась здесь любовь.
Естественно, во мне кипела кровь.
9829
Естественно, во мне кипела кровь,
Когда у нас случилась с ней любовь.
И, нарастая, медленно, но верно,
Она томилась страстно и безмерно.
Да и стонала, будто тут весь взвод
Её настиг, чтоб с ней уже… вот-вот…
А вот и рота к взводу подошла.
Такие, брат, престранные дела.
И я совсем от неги обомлел.
И здесь и побледнел я, будто мел.
Тут персики, лимон и ананас.
И попугай, что сердится на нас.
И повторял он: «Я с тобою нежен».
Итог всему, я видел, неизбежен.
8930
Итог всему, я видел, неизбежен.
А попугай кричал: «Будь с нею нежен!»
А как же! Будь, подумал я, когда
Не он в неё. А, в общем, да-да да.
Возгромаздилась. Вот уж пятый час
Мне обещает: «Ах, сейчас, сейчас!»
Сейчас. Известно. Знаем. Ожидаем.
И третий суп с фасолью доедаем.
Бифштексов шесть. Два круга колбасы.
Три литра сливок. Штучек пять хамсы.
Головка сыра. Мёд и молоко.
Да и печенье фирмы «Рококо».
А шёл туда я к ней как просто нищий.
И я не думал об обильной пище.
8931
И я не думал об обильной пище.
Я шёл туда как абсолютно нищий.
И на тебе, такой вот особняк.
И я вдруг и взметнулся, и обмяк.
Она даёт мне некий витамин.
И сразу хворост бросила в камин.
И мне, продляясь, делает кивки.
Трясётся, переходит на рывки.
Теренье задом об меня всего.
И крик мощнее стона моего.
Потом мотанье буйной головой.
И я тут был уже совсем не свой.
О, это чудо радости любви!
Его ты сердцем, друг мой, позови.
8932
Его ты сердцем, друг мой, позови.
О, это чудо радости любви!
Потом она визжала и рычала.
И обещала всё начать сначала.
И на меня произвела влияние.
И я познал тут сути состояние.
Как медный звук разорванного таза,
Раздался вдруг безумный взрыв экстаза.
И тишина. И левый поворот.
И тут она его совала в рот.
Как леденец для долгого сосания,
Да и меня в холодный пот бросания.
И, утомившись, как дрянной котище,
Я чувствовал, что воздух к ночи чище.
8933
Я чувствовал, что воздух к ночи чище.
Душою был я брошенный котище.
Теперь хожу охотно по дворам.
И всюду навожу я тарарам.
Где грызуны почти уже уснули,
Я тут как тут. Я снова в карауле.
А их дремота для меня охота.
Обычно есть мне в этот час охота.
Две мышки в день. Вот весь мой аппетит.
А время? Время быстрое летит.
Едва поем, как снова слышу писк.
Насторожился. Предъявляю иск.
Туда я глянул. Только и всего.
Ну, а она бегом из-под него.
8934
Ну, а она  бегом из-под него.
И мне она оставила его.
Я за него. Она перепугалась.
Потом уже без удержу ругалась.
А я играю, лапками вожу.
А сам глазами горло нахожу.
Я царь зверей. Я лев в миниатюре.
Я хищник и душой, и по натуре.
А царь есть царь. Его законы святы.
Охоты нет, так нету и зарплаты.
Я поработал. Ты мне заплати.
Да и хвостом трусливо не верти.
Она, взгрустнув и думая о пище,
Старалась ускользнуть. Но я котище.
8935
Старалась ускользнуть. Но я котище.
Я начеку. И думал я о пище.
Я вёл урок, чтоб сытным был обед.
Я обучал детей храниться бед.
Зерна две крошки, каши четверть ложки,
И от курёнка тоненькие ножки.
И всё. А кто откажется поесть?
И перспектива тут, конечно, есть.
И под полом, во тьме себя скрывая,
Живём мы здесь, живём не унывая.
А там бифштексы, каша с требухой.
И повар там с утра уже бухой.
Вот я какой. Ужасный я котище…
…Уж так мышонок рассуждал о пище.
8936
Уж так мышонок рассуждал о пище…
…Вот я какой. Ужасный я котище.
И у меня, смотри, какие лапки.
И что тут мне твои, дружок, царапки.
Я словно мячик. Когти заточу.
И уж на жертву строго накричу.
А вы смотрели, как я в яму влез,
Когда утёнок меж досок пролез?
Я мигом рву проказника в труху.
Раз, два и три  -  и я уж наверху.
Вот я какой. Ужасный я котище.
Приучен я к мясной кровавой пище.
Курчонка я подрезал у дороги.
И что он мог? Мои быстрее ноги.
8937
И что он мог? Мои быстрее ноги.
И он упал на мокрый плац дороги.
А я в кустах. Прыжок  -  и что же? Ах!
И он лежит. В моих уж он руках.
Глаза таращит. «Ку-ка-ка-ре-ку».
«Лежи, дурак, уж молча на боку.
Откукарекался, любезный, ты уже».
Я слышу шум на первом этаже.
Конечно, я всего его не съел.
Но голову я всё-таки отъел.
И вот уж он лежит без головы
У свежей утром скошенной травы.
Притих. Да и курятник весь притих.
Там тайна затерялась между них.
8938
Там тайна затерялась между них.
И каждый бы вот в этот миг притих.
Уж надо быть подальше от греха.
Я не люблю зазнайства петуха.
Ишь, горд собой! А курку прозевал,
Пока других до нитки раздевал.
И вот в такой же в этакий момент
Он и решился на эксперимент.
Стою теперь я в зарослях травы.
Ну а она лежит без головы.
Уж завести бы мне на ней потомство,
Чтоб не водить случайные знакомства…
…Так рассуждал мышонок у дороги.
Да и дышал он глубоко в итоге.
8939
Да и дышал он глубоко в итоге,
Себя уж видя волком у дороги.
«Не знаю, что со мною. Всех душу.
Душа болит. Я отвожу душу.
Нет, душу. И когда кого душу,
Грудь расширяю и хвостом машу.
Я тренирую и себя, и душу.
И, шкуру сняв, я поедаю тушу.
Душа, дыши. Дыши, но не спеша.
И в этом вся японская уша.
Я царь зверей. Бродячий старый кот.
Не просто кот, а сущий идиот.
Кто шёл куда-то, тут его я вмиг.
И что хотел, того я и достиг.
8940
И что хотел, того я и достиг.
А кто проспал хотя б единый миг,
Уж я иду, и носа не кажи.
Тут лучше ты собою дорожи.
А я сижу вот где-нибудь в дыре.
Или хожу по замкнутой горе.
И ты влезай скорее в мышеловку.
Или свою мне подставляй головку.
Уж не люблю я гордого лица.
Могу оставить сына без отца.
И без лица оставить я могу.
Зимой я сплю раздетый на снегу.
Я помню, мне мужик принёс полщуки.
Я ел её, заламывая руки.
8941
Я ел её, заламывая руки.
Зачем, не знаю. Может, так, от скуки.
Окрысившись, я вдруг как завизжу.
Он наутёки. Щук я сам вяжу
Одну к одной. В амбар их затащил.
О, как я их по берегу тащил!
Горшок беру. А печь давно дымит.
Туда я как-то бросил динамит,
Случайно уронив с вязанкой дров.
И с тех времён дымит, уж будь здоров.
А где здоровье, если печь дымит?
Всему виной проклятый динамит.
Я щуку взял, и дух её иссяк.
И повернул её я на косяк.
8942
И повернул её я на косяк.
И тут уж дух красавицы иссяк.
Нас двое. Я и мой любимый кот.
Как ночь, так он на промысел идёт.
То мышь несёт, то вдруг какую курицу.
Не выпускай его хоть ты на улицу.
А я тут кто? Ему ведь не прикажешь.
Ну, раз-другой об этом тихо скажешь.
Ну, а потом? Потом и суп с котом.
И уж едим мы попадь что потом.
Он наворует, мне же щи хлебать.
И я пошёл завалы разгребать.
Нас было трое. Но не стало суки.
Всё из себя выдавливала муки.
8943
Всё из себя выдавливала муки.
Избавился я от фальшивой суки.
Не хорошо, мол, стыдно воровать.
Всё упрекала. И звала в кровать.
А ведь еда, что жрёт, вся наворована.
Наестся и собою очарована.
Жить надо честно! Мол, основа труд.
Газеты смотрит. А газеты врут.
Воруют все: козлы, кроты и мыши.
Кто не ворует? Тише, кот на крыше!
Вся жизнь его сплошное воровство.
И в этом лишь природы естество.
Вот взять верблюда, до чего мастак.
Но тоже залезает под верстак.
8944
Но тоже залезает под верстак.
Хотя и в меру скромен, и мастак.
«Пошли,  -  он говорит ей,  -  на работу.
Найду тебе занятье я в субботу.
Не будешь ты свой умысел скрывать.
А будешь ты мне звуки издавать.
А сторож в это время и проснётся.
Да и с торицей всё тут и вернётся.
В двойной игре обычно я не лаю.
Успеха вам».  -  «И вам того ж желаю».
«Ну, я пошёл». И мы тут подгадали.
И в живодёрню подлого отдали.
Не воровать и жить вольготно чтобы?..
Характер надо тут иметь особый.
8945
Характер надо тут иметь особый.
А без любви прожить на свете чтобы,
Без страха съесть хотя бы мандарин,
Так не получишь и холестерин.
А без него не загорится кровь.
А без неё какая уж любовь.
Ну, побегу. Сегодня будет случка.
Вчера аванс. А завтра и получка.
Всё получу от кошечки сполна.
Она в меня безумно влюблена.
И занесу ей парочку цыплят.
Ей на безмясье грудочки болят.
Вчера добыл. Не провоняли чтоб.
И я на всякий случай прятал лоб.
8946
И я на всякий случай прятал лоб.
Вчера добыл. Не провоняли чтоб.
Озяб совсем. Уж вот такое время.
Богатыри. Не нынешнее племя.
Ах, дам ему я как-нибудь дубца.
Я не люблю хозяина-глупца.
Я украду, а он идёт хвалиться.
Спешит чужим секретом поделиться.
Мол, я, не он, когда ходил к цыгану,
То и коня увёл с конюшни спьяну.
А он, мол, спал и ничего не знал.
И жизнь свою во сне он вспоминал.
Подлец! И негде даже ставить пробы.
Но я на всякий случай спрячусь, чтобы.
8947
Но я на всякий случай спрячусь, чтобы,
Как украдёт, мне шанс иметь особый.
И чистит зубы, в трубку чтоб не дуть.
Потом они всё это продадуть.
Ну, а коня оставят у соседа.
И пять бутылок выжрут до обеда.
Напьются и меня пошлют в итоге
Бежать по непредвиденной дороге.
И чтобы там чего-нибудь поесть
Достать для них, и пьяницам привнесть.
И если утка где-то попадётся,
То у меня сноровочка найдётся.
Однажды даже был я изувечен.
И этот факт был там тогда отмечен.
8948
И этот факт был там тогда отмечен.
И был я как-то даже изувечен.
Я мышку взял на кладбище на дню.
Несу своё я подлое меню.
Темно. Хозяин пищи той енот.
«Ты,  -  говорю,  -  енот. А я вот кот».
«Как кот? А голос-то совсем его».
«А он охрип и только и всего».
«Охрип?» И мне он палкой по спине.
И кулаком поверх добавил мне.
Ну вот, хозяин до сих пор хромает.
А отчего, и сам не понимает.
А я бежал, не замечая троп.
И убежал стремглав туда я, чтоб.
8949
И убежал стремглав туда я, чтоб
Подумать: «А пора уж, видно, в гроб».
Да вот размера не определю.
Ответственность ни с кем не поделю.
Его побьют  -  а будет больно мне.
Меня прогонят по его вине.
Не знаем мы, где он, а где уж я.
Единая мы, видимо, семья.
Вот за коня повестка в суд пришла.
Нас поведут в тюремные дела.
Посадят. Мне-то что. Мышей лови.
А у него уж вся душа в крови.
Что ж, посидим. Котячий век не вечен.
Но до конца я не был изувечен.
8950
Но до конца я не был изувечен.
Пускай сажают, буду обеспечен.
Дадут десятку, я не досижу.
Скажу: «Скончался. Завтра выхожу».
А он пусть сам поскачет без меня.
Пусть посидит цепочками звеня.
Уж он давно рассорился с соседом.
Стучит зубами молча за обедом.
И будет знать, как глупо поступать.
И всё на те же грабли наступать.
Нет, не хозяин он, а враг он в доме.
Сидел бы лучше там, в своём райкоме
Инструктором. Вот мой ему совет.
В пять лет не думал я, что я поэт.
8951
В пять лет не думал я, что я поэт.
И мой ему практический совет:
Не можешь сам хозяйство завести,
Так научись хоть вымыслы плести.
Богатым будешь. Есть учёный кот.
У Лукоморья до сих пор живёт.
Стихи он пишет там про дуб зелёный.
Обычный слог. Но чуточку рифмлённый.
И получилось так, что все прочли.
И гениальным автора сочли.
Потом уже назвали школьной темой.
Русланом и Людмилою. Поэмой.
Учёных тьма. Но главного ученья
Ещё не знал я. Вымысла значенья.
9852
Ещё не знал я вымысла значенья.
Внешкольного серьёзного ученья.
А получилось даже ничего.
Потом уже по имени его
Назвали в честь животных и людей
Носителем классических идей.
Вот что такое настоящий кот,
Когда он личность, а не просто скот.
Тот, в ком есть тема, да и божий дар,
Уж он шутя опередит удар
Продажной прессы и редакторов.
Зри в корень, друг. Живи и будь здоров.
Учёный я. И где-то я поэт.
И потому я срифмовал куплет.
8953
И потому я срифмовал куплет.
И всё-таки я где-то и поэт!
Присочинить, плести рассказа нить,
И что-нибудь приятное приснить
Уж я могу без грусти со смешком.
А облекать банальности стишком
Резона нет. И написать сонет
Умею я. Но просто темы нет.
Вот как-то я про повара сложил,
Что в кашу масла он не доложил.
А всем сказал, что масло скушал кот.
Такая ложь! Не человек, а скот.
Ах, враль! В душе и боль, и возмущение.
Событие такого ощущения.
8954
Событие такого ощущения,
Сплошные это ложь и возмущение.
Один шедевры пишет на цепи,
Другой солжёт, что крыс ловил в степи.
Огромных крыс. И, жемчугом горя,
К нему явились три богатыря.
А тридцать задохнулись на пожаре.
И задохнулся Черномор в угаре.
Такое вот случается враньё.
Лишилось смысла жизни бытиё.
Когда я был ещё простым котёнком,
Я был уже талантливым ребёнком.
Тогда я сочинительство любил.
И видел мир я тот, каким он был.
8955
И видел мир я тот, каким он был.
Я с детства сочинительство любил.
Вот «Тише мыши, кот идёт по крыше»
Мои стихи. Да что! Берите выше.
«Кот в сапогах». Мой первый пробный труд.
А псевдонимы? Псевдонимы врут.
Во мне разнообразные таланты.
И Бременские тоже музыканты
Мои. «Три мушкетёра» не Дюма,
Я написал. И «Горе от ума»
Не Грибоедов, я его создал.
Я сочинил, а он потом издал.
И помню я об этом и поныне.
А многого уж нету и в помине.
8956
А многого уж нету и в помине.
Не забываю это я поныне.
Вот и Молчалин, словно повар тот,
Всех слушает, а Софью-то… Вот-вот...
А Чацкий? Не любил он Софью эту.
И потому пошёл гулять по свету.
Да ты пройди хоть целый белый свет,
Невесты лучше Софьи в мире нет.
И Золушку я отвозил на бал,
Когда лесник свою жену любил.
Она всё недовольною была.
И принцу перед свадьбой не дала.
Ещё я там и Дартаньяном был.
Ах, я теперь уж многое забыл.
8957
Ах, я теперь уж многое забыл.
Я как-то у Миледи гостем был.
Приходит к ней тот, помнишь, кардинал.
И говорит (меня он не узнал):
«Вы,  -  говорит,  -  подумайте Миледи,
Как ядом отравить их на обеде».
Миледи отвечает: «Тра-та-та!
Как обосцать два пальца у куста».
Ну, думаю, с такими намерениями
Уж есть тебе вареники с варениями.
И яд я локтем подтолкнул в окно,
Как будто мне всё это всё равно.
А что сложил я, всё живёт поныне.
А многого уж нету и в помине.
8958
А многого уж нету и в помине.
А что сложил я, всё живёт поныне.
Живёт оно в народном изложении.
Но часто пребывает в искажении.
Хотя бы взять «Лисицу и Ворона».
Или вторую часть «Декамерона».
Или три первых тома Бальзака.
В любом труде видна моя рука.
И это вот я тоже написал.
Уж много я тетрадей исписал.
А Пушкин? А весёлый шут царя?
Живёт эпоха мне благодаря.
Иное из мечты ушло впустую.
Хоть против я его не протестую.
8959
Хоть против я его не протестую,
Но промелькнуло многое впустую.
Перечитал я «Слово о полку».
И знаю в нём я каждую строку.
Какие люди! А какое время!
Богатыри! Не нынешнее племя.
Уж точно, точно это там не мы.
Теперь все слепы, глухи и немы.
Онегин, Чацкий, Александр Печорин.
И этот, тот, что молод и проворен.
Да, Чичиков. А с ним и Хлестаков.
Совсем дурак. Но уж зато каков!
Всех под орех разделал он в чистую.
Ну, а уж я тому не протестую.
8960
Ну, а уж я тому не протестую.
Всех под орех разделал. Всех вчистую.
И полстраны оставил в дураках.
Вот уровень. Уж жить ему в веках!
Таких побольше бы среди котов.
Не надо б ни границ и ни постов.
Горели бы мздоимцами в аду
Все те, кого имею я в виду.
Не счесть талантов на святой Руси.
Кого ты хочешь, уж того спроси.
Кто написал «Ромео и Джульетту»?
Ты что услышишь? Да пошёл ты в эту...
И правильно. И я не протестую.
Ну, а во сне я видел даль пустую.
8961
Ну, а во сне я видел даль пустую.
И я не против. Я не протестую.
Уж я не помню, чтоб меня, коня,
Пинали так вот в середине дня.
Меня сменили на коня колхозного,
Хорошего, но где-то и бесхозного.
Цыганский я. Они коней крадут.
Но нас они за так не отдадут.
И если поменял цыган меня,
То лишь на боле ценного коня.
А воровства тут никакого нет.
Взамен меня он дал им сто монет...
…Мой взгляд застыл и устремился вдаль.
В пустую даль. И я надел медаль.
8962
В пустую даль. И я надел медаль.
И тех двоих мне тоже было жаль.
Они друг другу мирно передали
Того коня. И всё чего-то ждали.
И разломили бохан калача,
Да и распили бутыль первача.
Я просто конь. Я старый, старый конь.
А было время. Был я как огонь.
Гулял в степи. Просторы обегал.
Бывало, миль я сорок пробегал.
Трава по пояс Ваньке-мужику.
И до макушки Ванечке-сынку.
А я люблю их, нежу и пестую.
И вот теперь, когда я протестую.
8963
И вот теперь, когда я протестую,
Я понимаю: всё уж тут впустую.
Пусть не хотели нас они срамить,
Но не умели всё ж и прокормить
Меня и Машку, старую корову.
Не по добру оно, не по здорову.
И я про это тут ничуть не вру.
Дай Бог и дальше мне прожить в миру.
Клок сена бросят на ночь на двоих
Чуть-чуть побольше двух копыт моих.
И всё. И сердце от обиды стонет.
Корова Машка даже и не тронет.
И на глазах её любви печаль.
Ну, а уж мне мою старушку жаль.
8964
Ну, а уж мне мою старушку жаль.
В глазах её досада и печаль.
Могу пахать я. Машка молока
Способна дать. А на душе тоска.
А молоко, оно всегда полезно.
А говорить об этом бесполезно.
Родительских лишить их надо б прав,
Все документы у скотов забрав.
Или заставить выпить весь навоз.
Да пусть хоть лягут там под паровоз,
Если меня уже четыре дня
Не кормят. И забыли про меня.
И вновь я грустен, как тогда, вначале.
Жаль мне моей несбывшейся печали.
8965
Жаль мне моей несбывшейся печали.
А ведь сперва я счастлив был. Вначале.
Я потрясал в степи весёлой гривой.
Встречался я с хозяйкою игривой.
И, помню, ливень. Нет, был сильный град.
Там был овёс. И был там виноград.
Мы по Молдавии в то время кочевали.
Нам по ведру на брата наливали
Из гроздей спелых искристого сока.
Зашли мы в горы, помню, так высоко!..
В Карпатах было мирно и тепло.
А небо в звёздах. На душе светло.
И дней ушедших мне безумно жаль.
О, ты моя неукротимая печаль!
8966
О, ты моя неукротимая печаль!
И этих дней тогда мне было жаль.
За что, не знаю, божья ли награда,
Но там со мной была красотка Рада.
Вся в бубенцах. И мысли как в огне.
И, как сестра, душой была ко мне.
С ней близок не был, уж не буду врать.
Но, даже если буду умирать,
Спрошу у Бога встречи с нею там.
А если встречусь, уж прильну к устам.
Голубка Рада!.. Позови хвостом.
А там, что будет, будет всё потом.
Была в ней нега подлинной печали.
Да, я познал её тогда, вначале.
8967
Да, я познал её тогда, вначале.
Была в ней нега подлинной печали.
Голубка Рада! Ты моя отрада.
И жизни всей ты светлая награда.
Жива ли, нет, в небесной той юдоли?
И как ты там? Всё ждёшь счастливой доли
От жёстких лямок бедренных ремней?
А может, ты всё также ходишь в ней,
Всё в той же сбруе, мыслью в небесах?
Природа  -  тайна. Счастье в чудесах.
Прости, голубка, если чем обидел.
Был молод. Может, что-то и не видел.
Но этой жизни радостна мне даль.
И всю уж тут не выскажешь печаль.
8968
И всю уж тут не выскажешь печаль.
Голубка Рада. Ах, тебя мне жаль.
Казалось нам, что всё ещё свершится.
Казалось, что тут с дури петушиться.
И показать хотелось мне, что ты
Не лишёна ни страсти, ни мечты.
Отец Рубин. Олимпиада мать.
Да и достоинств нам не занимать.
И изберут её царём коней.
Скрывать не буду. Всей душой я к ней.
Но случай, он лишил тебя мечты.
Исчезла радость, нет и красоты.
Живой поток, судьбы живые длани.
Печаль раздумий и печаль желаний.
8969
Печаль раздумий и печаль желаний,
Живой поток, судьбы живые длани.
С горы тогда упал огромный камень.
Я спас тебя, пожертвовав боками.
Тупая боль. И навзничь я упал.
Исчезло солнце. Божий свет пропал.
И лишь врачей великое искусство
Тогда моё мне возвратило чувство.
Меня спасли. Я выжил. Но в итоге
Я навсегда остался хромоногий.
Не разгибаю левое колено.
И кровоточит бедренная вена.
И на душе остался яркий след.
Печаль любви, печаль забытых лет.
8970
Печаль любви, печаль забытых лет.
И на душе неизгладимый след.
Тебя я спас. Они меня спасли.
Я наблюдал, как нас тогда вели,
Показывая выучку и стан.
Я от восторга был буквально пьян.
И вот теперь в хлеву стою с коровой,
Что с грудью впалой, сердцем не здоровой,
Простуженной и в сущности голодной
Порою этой жуткой и холодной.
Зашёл хозяин. Я спросил: «Где был?!»
«Вот хлеба вам проклятым раздобыл
По бухану». Подобие мычания.
Печаль многоголосий и молчания.
8971
Печаль многоголосий и молчания.
И пауза в прошествии мычания.
Понятно, мол. «А взял-то где? Украл?»
«Нет, по зерну на поле собирал.
Конечно же, украл».  -  «Ах, ты скотина!»
«Сама скотина. Ешь, моя картина.
Вторая Коське. Коська молодец.
Он без вопросов. Он ведь не гордец.
Вода в корыте. Вздумаешь напиться,
Изволь туда немного наклониться.
Ну, я пошёл».  -  «Воняешь перегаром».
«А вот уж это ты, Маруська, даром».
Она ему вздохнула тут в ответ.
«О, ты печаль неизгладимых лет!»
8972
«О, ты печаль неизгладимых лет!»
Маруська так заметила в ответ.
И рассказала нам свою судьбу.
И видел я подобное в гробу,
Где у могил она тогда паслась.
«На кой мне ваша фауна сдалась,
Когда, что день, так новый труп везут.
Кому не лень, траву с могил грызут
И конь Ивана, да и три козла.
Однажды чуть я ноги унесла.
Бульдозером копали. Он скоснулся.
И на меня он тут перевернулся.
Из ямы звук. Речёвку гнут простую:
«Тебя храню. Тебе не протестую».
8973
«Тебя храню. Тебе не протестую».
Я слышу голос: «Унцию святую
Ему за каждый выкопанный куб
Положено. А он на деньги скуп.
А там два куба. Вот и посчитай.
Попробуй тут убыток наверстай».
«Налей мне, Коська, капель молока
По полведра от каждого соска.
С такой кормёжкой сдохнем мы с тобой.
Да и сведут нас тут же на убой.
А пользы уж от нас, как от козла.
Ну, а коза наивной не была.
Пошли, Мария, это всё впустую.
И я познал в том истину простую.
8974
И я познал в том истину простую…
…Так думал Конь. И я не протестую.
Они пошли гулять. И по ночам
Заходят в лес, чтоб далее к врачам
Не забрести. И там её он доит.
Губами нежно, нежно беспокоит.
Соски терзает около реки.
И смотрит вдаль, где стонут ветерки…
…Иван потом едва не удавился.
И тут какой-то лекарь появился.
И всё прошло. Живёт он нас не хуже.
Поест и спит и в жар, и в лютой стуже.
И жизнь он прожил с целью, не впустую,
Да и познал в том истину простую.
8975
Да и познал в том истину простую.
И жизнь он прожил с пользой, не впустую.
Не помышлял он о таком наследстве
Ещё тогда, в своём сиротском детстве.
Погибла мать. И спился и отец.
Был крут душой он, нравом был гордец.
И мы прогнали тех, кто нашу кровь
Сосал безбожно. И глумил любовь.
Ну, а когда Иван в семье родился,
То тут вот он в хозяйстве пригодился.
Потом всё вдруг пошло через косяк.
И то не так, и это уж не так.
И, посмотрев ушедшему в ответ,
Я вспомнил сцены невозвратных лет.
8976
Я вспомнил сцены невозвратных лет.
Ушедшему я посмотрел в ответ.
Понять хочу я, как всё началось?
А населенье? Где оно спилось?
Когда пошло повальное глумленье,
То и погибло наше населенье.
Всех отравил проклятый алкоголь.
Откуда он? Узнать о том позволь.
Проник он в грудь и в душу глубоко.
И излечиться стало нелегко.
А там, в стогу, здоровый летний сон.
И вот уже и спился Эдисон.
И две страницы он списал впустую.
И я ему и в том не протестую.
8977
И я ему и в том не протестую.
Так думал он в минуту не простую.
О, как неволен повседневный труд!
И видишь ты, как все надежды мрут.
Как всё вокруг становится казённым.
А молоко оттуда привезённым.
И каждый шаг оплачен нелюбовью,
Да и вручён пороку и злословью,
Когда любое Вани предложенье
Немедля ждёт запрет и возраженье.
И отверженье тут же на корню.
Ах, темнота непротивленья дню!
Иван сказал: «Я с вами тет-а-тет.
И я ликую. Горд я, как поэт».
8978
«И я ликую. Горд я, как поэт».
Ну, а печали тут уж нет, как нет.
Но есть тоска бессмысленной борьбы.
Я не желаю вам такой судьбы.
Не за идею, нет, не за идею!
Как человек, на теле я худею.
Весь смысл борьбы, он лишь на дне стакана.
Дерутся там два старых таракана.
Один печётся за полезный труд.
Другие тоже подлые и врут.
Всю жизнь решают сложные вопросы.
Поджог и травля, мелкие доносы.
Где сам Добрыня? Где святой Георгий?
Понятны мне стенанья вечных оргий.
8979
Понятны мне стенанья вечных оргий.
Но где Добрыня? Гордый где Георгий?
Зачем всё это, если нет любви?
И жизнь во лжи, в болезни и в крови.
Уж и в помине нет односельчан.
И где сосед мой Козырев Иван?
А где провизор Ищенко Степан?
А где друзья: Зиновий, Феофан?
А где Мария, что меня учила?
А тётя Дуся, что меня лечила?
Где все, где мы, где бывшее село?
Куда всё это, к чёрту, унесло?
Всё изменилось. Всё смогла украсть
Горячая и ветреная страсть.
8980
Горячая и ветреная страсть,
Смогла у нас всё главное украсть.
В чём растворилась ты? В сердечной боли?
Или всё в том же мерзком алкоголе?
Он, как тиран, почище палача.
Не помогло леченье у врача.
И без нужды расстрелянных врачей
Он осудил в защиту палачей.
Зеркальный зайчик солнца на стене
Иллюзионом нежится на мне.
Ни отчего он в жизни не спасает.
Сосёт и тянет, тянет и кусает.
Ну, а вначале всех кровавых оргий
Был Марс и Вакх. И Бахус, и Георгий.
8981
Был Марс и Вакх. И Бахус, и Георгий.
Вначале всех подобных этой оргий.
Врага убьём, имущество поделим,
И чепуху бессмысленную мелим.
В райком гуськом. А там и вся громада.
Добить его, буржуя, всё же надо.
Повесить всех на общем ремешке.
И взять брильянты. Спрятать их в мешке.
Нашли мешок. Там письма. Где ж брильянты?
Ах, этих детских игрищ фалиянты.
Пусть повисит в одном ряду с письмами.
Поздоровеет пусть чуть-чуть умами.
А кто раскроет на богатство пасть,
Он тут сумеет замертво упасть.
8982
Он тут сумеет замертво упасть,
Тот, кто раскроет на богатство пасть.
Освобождённый торжествует люд.
А был он прежде  -  загнанный верблюд.
Вокруг пустыня, всё разорено.
В ячейках смотрят порное кино
Про то, что нету хлеба и вина.
И свет исчез. И мрак, и тишина.
А что ещё? Свобода и почёт?
Ну, а ещё? Всех прибылей учёт?
С учётом план по валу и скоту?
Зерно и стебель каждый на счету.
И вольный труд, и ни к чему потуги.
Ах, я тону, сгибая руки в дуги!
8983
Ах, я тону, сгибая руки в дуги!
Решили мы вот так в семейном круге.
Засеем поле. Где же взять зерна?
Есть огурец. И есть ведро вина.
Осталось от ушедшего режима.
Сработано ещё рабами Рима.
И ожиданьем в жгут мы сплочены.
И только б, только б не было войны!
И царь, и Бог, и с ними все святые
Для нас опять значения пустые.
Наш идеал: сознанье и уменье,
И разорить усадьбу и именье.
А там, браток, за радостью большой
Соединимся телом и душой.
8984
Соединимся телом и душой,
Да и пойдём за радостью большой.
И кулака мы изведём, и бедность,
И изведём невежество и вредность.
И буржуазной жизни чистоплюйство
Мы отметём. А с ним уж и халуйство.
Пиши, пиши. Мели, юли и вешай,
И веселись с Мариею и Кешей.
Паси коров, живи и будь здоров.
Но где мне взять подстилку для коров?
И сколько душ на сколько голоданий
И светлых дней прихода ожиданий?
А вечерами уходи в потуги
Уж проводить счастливые досуги.
8985
Уж проводить счастливые досуги
По вечерам ты уходи в потуги.
В одной избе дряхлеющей старухи
Все собрались вершители разрухи.
Проверен курс чутьём на пролетарство.
Окончен век страданий и мытарства.
Не возвратится больше поповьё.
И нам не слушать прежнее враньё.
Мол, ждёт нас радость там, не на земле.
Довольно нас дурачили во мгле
Законностью той воли представителей
И над людьми всецарственных правителей.
Не погружусь уж я во мрак душой
С печалью в сердце тайной и большой.
8986
С печалью в сердце тайной и большой
Мы все в пути с открытою душой.
И путь мы свой усеем калачами
И красными под ветром кумачами.
Осталось только лень перебороть
И чепухи подобной не пороть.
Не сеять нам бы там, где не взойдёт,
И новый день к нам радостный придёт.
По плану разнарядки от райкома
Нам всё уже до одури знакомо.
И каждый тут распишется на ней
О сдаче урожая в десять дней
Хлебов, что я лелею и пестую.
Ах, всё у нас с каких-то пор впустую!
8987
Ах, всё у нас с каких-то пор впустую!
Осеменюсь я духом в холостую.
Тем более с подписанной бумагой
Начальством с убедительной отвагой,
Что нету всходов на поле пустом,
Крестьянским где не хожено перстом.
Не терпит мать-природа директив.
И всё в ней в этом смысле супротив.
В отчёте ей заботливость нужна.
Кулацких рук желает целина.
Хватай его хапугу и в гулаг.
И, значит, виноват во всём кулак.
Я испражнился на стерню пустую,
И не познал в том истину простую.
8988
И не познал в том истину простую,
Опорожнившись на стержню пустую.
«В Сибирь его со всей его семьёй.
Пусть там и кормит он земельку ёй.
Ишь, мироед, сам знаньем наумелся,
А с нами обо всём молчать посмелся.
И от общины зёрна поскрывал.
И слёзы пред народом проливал.
Мол, нету больше зёрен для посева.
И крестится направо и налево!
Забрать, проверить, взять и возместить.
И за обман злодея не простить».
Я углубился в эту гладь пустую,
И не познал в том истину простую.
8989
И не познал в том истину простую.
И я душой стремился в гладь пустую.
Я бывший поп, что денежку копил
И семь коров у барина купил.
И в масле с сыром с матушкой купался,
И от вина почти не просыпался.
Старался всюду выгрести рубли,
Что как рекой в приход ко мне текли.
За то бери, за то бери и это,
Рожденье сына, окончанье света,
То Рождество, то Пасха, именины,
Всё, что скопил, дели на половины.
Плати за то, что растворился вдруг
Стоящий возле озера испуг.
8990
Стоящий возле озера испуг,
Чтоб растворился за туманом вдруг.
А оказалось, это два бандита
Из местной банды шито-квито-крыто
Котовского, да и его робят,
Что всё, что видят, сразу и гробят.
Гребут и грабят, ловят и берут
Крестьянский труд. И беспардонно врут
Про продразвёрстку, рекрутский ли бич.
Уж всё едино, знамо, не кулич.
Не пироги с горячей требухой,
Не угощенье свежею ухой.
Грабитель тот, кто и в страду святую
Всё заберёт. И я не протестую.
8991
Всё заберёт, но я не протестую,
В годину он и праздника святую.
Ограбит всех, и яйца перебьёт.
Что под руку попало, всё побьёт.
Да и раздаст безусой нищете,
Что не ходила в драповом пальте,
И знать не знала вкуса требухи,
Тем более, налимовой ухи.
Подцепят уж какого пескаря,
И цедят юшку жидкую зазря
Без перца и лаврового листа.
Ах, голытьба, и жизнь её пуста!
Ну, а под вечер он являлся вдруг
Ко мне в компании двух ветреных подруг.
8992
Ко мне в компании двух ветреных подруг
Тут и явился он под вечер вдруг.
«Ну, милая, развёртывай кровать!»
И начинает девок раздевать.
А девки эти пьяные уже,
И разлеглись они на этаже.
Всю ночь кутили, пели про Махну,
И ели из медведя ветчину.
Ложатся спать. Две дамочки при ём.
В обнимку. И вот так и спят втроём.
То штаб евоный. Он и девки две.
А остальное держит в голове.
Одна была холодная, как снежность.
Другая, как испытанная нежность.
8993
Другая, как испытанная нежность.
Потом ко мне явилась неизбежность,
И разрешила с нею переспать.
Спросила, буду ль я её трепать.
Сперва смутился. Но сообразил.
Потом её в амуры погрузил.
Амур, скажу я, это вам амур.
И до утра не жгли мы абажур.
В шелках под низом, сверху вся из кож.
На левой ляжке под резинкой нож.
«Тебе на память». Я прочёл на ём.
Потом уже, гляжу, а мы втроём.
Та говорит: «Обжми мне крепче грудь».
И не дала мне в эту ночь уснуть.
8994
И не дала мне в эту ночь уснуть.
Я согласился и обжал ей грудь.
Была девица телом хороша.
Любить даёт. И в радости душа.
В шелках снаружи. Вся внутри из кож.
Один момент, и я в неё был вхож.
Прочёл я надпись: «От меня тебе
За то, что верен ты своей судьбе».
Сказала взглядом: «Было хорошо!»
А вслух сказала: «Надо бы ишшо».
Я дал. Случились. Времени не жаль.
Она вся нежность. А в глазах печаль.
«Ты,  -  говорю,  -  мне та, в которой нежность.
Мы неразлучны. С нами неизбежность».
8995
«Мы неразлучны. С нами неизбежность.
Ты,  -  говорю,  -  мне та, в которой нежность».
У этой грусть во взгляде с поволокой.
И всё же больше страсти в черноокой.
А вот блондинка менее подвижна,
Меланхолична и немного книжна.
Но чернобровка любит поюлить,
И в этом смысле может веселить,
Шутить бедром и порезвиться низом,
И покрутить достаточно карнизом.
И просто взять и вволю пососать,
И лишь потом не сильно покусать.
Телосложеньем, позабыв про грусть,
Она ему сказала: «Ну и пусть».
8996
Она ему сказала: «Ну и пусть».
Та, что являла и печаль, и грусть.
Кому сказала? Я прикрыл ей грудь.
Ну, а она: «Ты с ней ещё побудь».
Я обнял прежде ту, что говорила,
Потом и ту, что мне себя раскрыла.
«И поцелуй»,  -  сказала через сон.
И засосала прямо в преферсон.
«Тебе легко?»  -  спросила и коснулась.
И перед тем мне мило улыбнулась.
И положила ноги между нас.
И получился чудный ананас.
Всё хорошо. И не было бы сыпей.
Не буду спорить. Ты же только выпей.
8997
Не буду спорить. Ты же только выпей.
И хорошо. Да и не будет сыпей.
От алкоголя не осталось вкрапин.
Да и не меньше было в ней царапин.
Ни ванной нет, и нет и туалета.
На лошадях всё проскакали лето.
Вот и эффект обратной гигиены.
Война, уж это вам страшней геенны.
Забыто всё: и стыд, и этикет.
И ничего из мирной жизни нет.
Наступит мир, помоемся мы с Машей.
Она служанка из фазенды нашей».
«Да,  -  отвечает та, что жмётся к ней,  -
Я проведу с тобой остаток дней».
8998
«Я проведу с тобой остаток дней»  -
Та отвечала, прижимаясь к ней.
К хозяйке. Были мы тогда в отъезде.
Застряли мы на первом переезде
Под Амстердамом. Далее Париж.
Собак несчётно. Что ты говоришь?
Чернявы ушки, и беляв бочок.
И расприятный дивный червячок.
Они вдвоём нигде не расстаются.
И на ночь тоже вместе остаются.
Всю ночь не спит хозяйка до утра.
Целует жарко, страстно, на ура.
«Так ты ещё для гигиены выпей.
Ты помнишь тех голодных старых выпей?»
8999
«Ты помнишь тех голодных старых выпей?
Уж пей ещё. И это тоже выпей».
А это ж мы тех выпей представляли.
И договор мы там осуществляли.
Пугать людей уговорил нас поп.
Потом мы с ней его вложили в гроб.
Торчком тогда он из земли поднялся.
Ещё народ у этих мест слонялся.
И этот поп за эти чудеса
Насыпал нам по два ведра овса.
И денег дал он с Машей нам по тыще.
Неглупый поп. Богатый был попище.
Зарезали его мы позже с ней
Там, у болотных гнилостных огней.
9000
Там, у болотных гнилостных огней,
Мы долго что-то пели, помню, с ней.
«О, не буди очей очарованье!
Порой бывает даже и молчанье
Приятнее отрадных сердцу слов».
Романс мы пели. И варили плов.
А то собранье просвещённой знати,
Что проходило там тогда вот, к стати,
Да и не к стати, нас к себе влекло,
И в этом смысле время быстро шло.
И деньги нам совали под резинки.
И с розами дарили нам корзинки.
Один мне даже там кольцо отдал.
И друг его в прихожей ожидал.
9001
И друг его в прихожей ожидал.
Он по руке судьбу мою гадал.
Сказал: «С такою грудью уж тебе
Не преуспеть никак нельзя в судьбе.
Да и в военном с Машей ремесле
Поедешь ты верхом по степь-земле.
И будешь ты служить своим искусством
Мужчине, что и храбр, и с сильным чувством.
И он подарит каждой вам кинжал
За то, что сам туда его всажал.
И пусть Мария будет вместе с вами.
И накрест вы ложитесь головами,
Следя за тем, кто в холле ожидал
Того, кто в это время вас не ждал.
9002
Того, кто в это время вас не ждал,
Он по ошибке в холле ожидал.
Ты будь нежнее, как начнёшь любить,
Уж если сможешь откровенной быть.
И это вам на выгоду пойдёт.
Да и прекрасно жизнь у вас пройдёт.
И не вернётся уж она назад,
Та суета былых шехерезад,
Когда вас там за ширмочку водили,
Чтоб вы им очень в этом угодили.
Из просвещённых все они родов,
И не боятся встретить юных вдов.
Ещё там кто-то вас в прихожей ждал.
А кто-то и из леса наблюдал.
9003
А кто-то и из леса наблюдал.
А кто-то вас ещё в прихожей ждал.
А сам я был печален и расстроен.
Вот так и мир трагически устроен.
А кто устроен в этой жизни плохо,
Уж на того и люди, и эпоха.
А на эпоху ты потратишь время.
И понесёшь согбенной жизни бремя.
Ты замолить грехи свои спеши.
И в то же время радостно греши.
И ты обычно и не успеваешь
Увидеть то, как жизнь ты проживаешь.
А жизнь ползёт, как гнида по рубахе.
И смерть тебя вдруг подсечёт на взмахе.
9004
И смерть тебя вдруг подсечёт на взмахе.
И жизнь ползёт, как гнида по рубахе.
Ты весельчак, и смел ты, и умён.
И ты забыл блестящий ряд имён.
Хотя на вид ты парень и рубаха,
Но заболел ты не игрою Баха.
И из порывов сердца дорогих
Ты отметаешь подвиги других.
А подавить, разрушить, поломать,
Так тут примеров нам не занимать.
Не будь у нас всё до предела плохо,
Не состоялась наша бы эпоха.
Ты в древе жизни цель не угадал.
И ты на ветре в холоде страдал.
9005
И ты на ветре в холоде страдал.
И цели ты своей не угадал.
Жену, детей и стол, вино и дом
Хотел ты заслужить своим трудом.
Кирпич в стене старинной отодвинь,
И сам себя навек туда задвинь.
Поволокло тебя и понесло,
И воплотилось жизни ремесло.
Водоворот событий у ворот.
Стоит народ, разинув шире рот.
Стоит народ и в шляпе, и в пальто.
А место не уступит вам никто
В трамвае. И во лжи, и в перьях страха
Заполыхала на тебе рубаха.
9006
Заполыхала на тебе рубаха
В трамвае и во лжи, и в перьях страха.
Ты цицеронный вечный демагог.
И пощадит тебя ль за это Бог.
Ведёшь туда ты, если б знал куда,
Туда бы не ходил ты никогда.
Завёл в Чечню. Рубля сменил меню.
Очередную выдумал фигню.
Не сам придумал. Лифшицов нанял.
Потом ты их на Кохов поменял.
Тебе Чубайсы верою служили.
Они в народы ваучеры вложили.
Другие, замолчав, упали в грязь.
И прервалась межвременная связь.
9007
И прервалась межвременная связь.
Другие, замолчав, упали в грязь.
О, связь времён! Шекспир, Наполеон,
Шушкевич и Бурбулис тоже он.
Не устоять под шквалом кораблю,
Не улежать под долларом рублю.
И только вот мечтами торговать
Они согласны, если на кровать
Красавиц наших, да и нефть сырую.
А я лежу и нервы тренирую.
А на Руси всегда тому вольготней,
Кто проживал эпоху беззаботней.
Он в меру пьян, и даже в меру болен.
И умер он... А ты, а ты доволен?
9008
И умер он... А ты, а ты доволен?
Ах, кто из нас когда-то не был болен!
Конвоя нет. И нету часовых.
И нет и тех, кто числятся в живых.
И мёртвых всех ещё не схоронили.
Но честь свою они не уронили.
Всё нет покоя русским человекам.
По берегам лежат они, по рекам.
Мала Россия. Мало полигонов.
И в стороне заброшенных вагонов.
В лесах-болотах трупы с той войны.
Как мамонты. И все обнажены.
По пьянке мы их всех втоптали в грязь.
И ты пойми. Уж есть ли в этом связь.
9009
И ты пойми. Уж есть и в этом связь.
А мы по пьяни всех втоптали в грязь.
Такие мы прожили времена.
И наша жизнь в трудах погребена.
Где Зоя? Где Олег? Где Кожедуб?
И Жуков, до чего могучий дуб,
И тот ушёл на задний план эпохи.
Дела у нас порою очень плохи.
Всех Сталин собирался посадить
За то, что не успели угодить.
Приём тут этот каждому известен.
Ягнёнок виноват лишь в том, что честен.
Творец эпохи, ты собой доволен?
Да связи нету тут. Я просто болен.
9010
Да связи нету тут. Я просто болен.
И я творец. И я собой доволен.
Мы пережили годы изобилия
И результат террора и насилия.
Насильник тот, кто сам, по сути, слаб.
Он и холуй, и жертва, и сатрап.
Хотя вполне осуществился в вере.
Не робок он, как видим на примере.
Эпоха характерна несвареньем
И всех своих пороков повтореньем.
Политика со всем её последствием,
Как вседозволенность, что и чревата бедствием.
В здоровом теле есть ли здравый дух?..
Ну, хватит ерунды. Увлёкся. Ух.
9011
Ну, хватит ерунды. Увлёкся. Ух.
А в русском человеке русский дух.
Как в хорошо задуманном кино,
Всё вроде как бы правильно оно.
Есть и сюжет, и линия развития,
И элемент разумного наития,
И нетерпенье к пафосу и лжи.
Ты мне лишь только тему укажи.
А я уже при помощи старания
Достигну и завязки, и сгорания.
Хапуг неукротимая страда
Заполнила большие города.
Душа благодарит за грусть и нежность.
А за окном эпохи неизбежность.
9012
А за окном эпохи неизбежность.
А на душе, как прежде, грусть и нежность.
И вот уже опять в своей я силе.
Да и сижу на серенькой кобыле.
И не сменю я это преимущество
Ни на какое ценное имущество.
Не в роли я ни принца, ни пажа.
Зарезан я гордыней без ножа.
И превращусь ли в русского царя?
И буду л жить себе благодаря?
Низы не могут. Трудно быть верхами.
Останусь я с пустыми потрохами.
И потому что красота вокруг,
Уж быть убитым не хочу я вдруг.
9013
Уж быть убитым не хочу я вдруг
Лишь потому, что красота вокруг.
Жизнь расцветает разными народами,
И шахт дымами, и речными бродами.
Земля моя непросвещённой тьмы.
Уж над Россией зарево тюрьмы.
Ах, не резон, когда поёт Кобзон,
Нам нарушать предел запретных зон.
Кобзон поёт о Родине добра.
Народ кричит: «Кобзон, тебе ура!»
И верим мы Кобзону до утра.
А за окном такая, блин, жара!
Но эта жёсткость в нас, и эта нежность,
Отнюдь не означают неизбежность.
9014
Отнюдь не означают неизбежность
В нас эта жёсткость, да и эта нежность.
Жестокость в нас возможно подавить.
И этим можно многих удивить.
Как чистота любви под черноокостью,
Так доброта томится под жестокостью.
Как белизна груди под телогрейкою,
Так бомж голодный в парке под скамейкою.
Всё можно сделать, если захотеть.
Да и не нужно без толку потеть,
Чтоб взять себе тебе необходимое,
Ну, а ему отдать его любимое.
Да и не лгите вы себе впустую,
Когда и я тому не протестую.
9015
Когда и я тому не протестую,
Вы уж не лгите без толку, впустую.
Хотя бы взять вот что-то в жизни важное,
А не чубайсо-ваучерно-бумажное.
Упорствуя в решенье дел циничном,
Не забывай и о сугубо личном.
Не заводи эпоху ты туда,
Куда уже не ходят поезда.
Почти не ходят. На Урал и БАМ.
А вот не дать тебе ли по зубам?
Эпоха, ты сопля трудноваримая.
А зубы? Зубы вещь неповторимая.
Без них не будешь даже улыбаться.
Не то, что с милой где-нибудь… сгибаться.
9016
Не то, что с милой где-нибудь… сгибаться.
Без них не будешь даже улыбаться.
Возьми хоть жвачку. И её пожуй.
А ананасы пусть грызёт буржуй.
Когда попал я, помню, к немцам в плен,
Мне хрен был слаще девичьих колен.
Теперь свобода. Ей распорядись.
И на неё не очень ты сердись.
Моя рука, возможно, и дрожит,
Но я по крови белорусский жид.
Эпохи эти, уж такие стервы.
Они не лучше, чем у тёщи нервы.
Так не стучи зубами вхолостую,
Утробу чувствуя воистину пустую.
9017
Утробу чувствуя воистину пустую,
Иди вперёд. И я не протестую.
Свою я жизнь в то время проклинал.
Но я присел. Я ноги разминал.
Шашлык на блюде был мне слаще дыни,
Когда своей предался я гордыне.
И пил я чай зелёный в пиале.
Костёр дымился в розовой золе.
Бараний жир растёкся на песке.
И кровь волненья в сердце и в виске.
Я выпил чай. А чай чудесно пился.
И жир бараний в блюде растопился.
И будто слышу я тут окрик вдруг:
«Не бормотал бы ты так бесконечно, друг».
9018
«Не бормотал бы ты так бесконечно, друг».
То слышу я нервозный окрик вдруг.
Другой в ответ ему не промолчал
И целый час по клавишам стучал.
Но кто его в пустыне той услышит!
И он лежит, и уж почти не дышит.
Песок горячий я вокруг развею.
Плесни ещё мне вот сюда, на шею.
Мираж пропал. Передо мною лица.
«А далеко ли,  -  я спросил,  -  столица?»
«Вёрст восемьсот не более осталось».
И ощутил я подлинную вялость.
Я возмущался этому впустую.
Но я поверил в истину простую.
9019
Но я поверил в истину простую.
И говорю: «А что мечтать впустую.
То, что ты слышишь, не простой рассказ,
А только мой неловкий пересказ.
И потому отрывочность уместна.
И это вам становится известно.
Ну, в общем, был я как-то дезертиром.
А вот потом я встретился с эмиром.
Недели две служил я в Иордании.
Я выполнял секретное задание.
И вот пустыня. Ночь и караван.
И тут уж ты не ляжешь на диван.
Меня спасли. А враг ли я?.. Иль друг?..
Так вы с ответом не спешите вдруг.
9020
Так вы с ответом не спешите вдруг.
Никто не знает, враг ты или друг.
Свои, чужие. Разберись, поди,
Пока ещё и пули нет в груди.
Пока ещё штыком ты не заколот,
Пока ещё в тебя не вбили молот,
Не напоили и не дали есть.
Ещё у них к тебе вопросы есть.
И рассказал тогда своим спасителям,
Письма какого был я там носителем.
Ну что ж, пойдём теперь мы на эмира.
А средь солдат почти девчушка Ира.
Девчушка та восходит из рабочих.
Была она ничем не хуже прочих.
9021
Была она ничем не хуже прочих.
Девчушка та восходит из рабочих.
Но стал тут я вот что-то замечать,
И на вопросы стал я отвечать.
И вспомнил я, что, точно, эта Ира
Сидела возле юного эмира,
Когда он мне задание давал,
И дочкою её он называл.
А я сказал: «Лазутчица она».
И, значит, понял я, что мне хана.
И я к ней так, мол, Ира, да и так.
И изведу я люльку и табак.
«А ты эмиру, видимо, жена?»  -
Я говорю. И мне в ответ она.
9022
Я говорю. И мне в ответ она:
«Да, я эмиру, видимо, жена».
«А я вот здесь затем, что там ты, Ира,
Была ещё наложницей эмира.
И чтоб его от гибели спасти,
Пришла сюда, чтоб тут игру вести.
Шпионить, значит?»  -  «Значит»,  -  говорит.
А у самой огонь в глазах горит.
«Тут с командиром я уже спала.
Теперь к тебе, как видишь, подошла.
Посплю с тобой, и будешь ты молчать.
Так что давай мы музыку кончать».
Она же, понял я, ей глядя в очи,
Любила откровенья этой ночи.
9023
Любила откровенья этой ночи
Она. Так понял я, ей глядя в очи.
Да и подумал: «Игры стоят свеч.
И почему бы с нею мне не лечь».
Взял пистолет. И Ира зарядила.
Без маузера она и не ходила.
Разделись мы и рядышком легли.
И два ствола друг в друга навели.
«Ну, начинай»,  -  я Ире говорю.
«Ты начинай. А я уж повторю».
«Я не могу. Вот занята рука.
Я подожду. Я не спешу пока».
И мыслит Ира: «Я ему нужна».
И я заметил, как она нежна.
9024
И я заметил, как она нежна.
И говорю: «Ты мне теперь нужна
Покудова».  -  «А если вот оттудова?»
«Откудова оттудова?»  -  «Отсюдова.
А хош бы, если надо, и оттудова.
Едино всё для этого покудова.
И положи ты блажь свою двуствольную,
Да и возьми меня ты алкогольную».
«А почему?»  -  «А ты сперва попробовай
Своей елдою, плешкою утробовой».
Ну, я и  -  бац. И опустил пистолию.
И тут она со всей своею долею,
Уж предо мной ложась, вся и замшела.
А время шло. Весна похорошела.
9025
А время шло. Весна похорошела.
А у неё, конечно, не замшело.
Эмир был молод. А она моложе.
Но истина всё ж всех посул дороже.
И на мужчин она имела глаз.
И положить его могла на вас.
И тут она забыла про пистолию
Со всей своею превосходной долею.
И ночь прошла. И мы пошли пустынею.
И перешли мы азимута линию.
Идти ещё резону нам достаточно.
И говорю я ей тогда: «Достаточно.
Давай кончать». Заря уже взнялась.
И расцвела. И соком налилась.
9026
И расцвела. И соком налилась
Тогда заря за нашу эту власть.
Идти на смерть не очень мне хотелось.
А за эмира вовсе не хотелось.
Она сказала: «Ты меня прикончи.
Или отстрельни мне хотя бы кончик
Мизинца. И придёт всему конец.
Так ты решайся всё же, наконец.
Жить я хочу с тобою без эмира.
И я тебе соперница кумира.
Да и нигде такому не бывать.
Ну, а врага мы будем убивать».
И вся как маузер на меня смотрела.
И я подумал: «Да, она созрела».
9027
И я подумал: «Да, она созрела».
И на меня цинично посмотрела.
«Уж не хотел мою ты слушать речь,
Так и тебе себя не уберечь».
А я ей тут: «Ну что ты, что ты, Ира!
Обманывать привыкла ты эмира.
Но не меня, Ивана на войне!
И голова здоровая во мне.
И в дезертирах был я по заданию.
А ты какую скажешь оправданию,
Что вот в меня все семь всадила пуль
В такой весёлый времени июль?»
И тут она, конечно же, сдалась.
И ветру торопливо отдалась.
9028
И ветру торопливо отдалась,
И уж, конечно, тут она сдалась.
«Фамилия какая командира?
Ходил он по пустыне без мундира?»
И так уж мы тут с ней разобрались.
И сведенья с неё и полились.
И где эмир, и много ль в нём басмачества.
Да и стволы английского ли качества.
Или иные с нарезными пулями,
Что наверху с такими загогулями.
И по пустыне сотни миль пройдут,
И если надо, перцу вам дадут.
И нас уже покой ночлега ждал.
И вечер всё такое наблюдал.
9029
И вечер всё такое наблюдал.
А день уже давно заката ждал.
И Иру тут вот взял я на поруки.
А если что, так я свяжу ей руки.
И воспитаю помыслом своим,
Вопросом этим правильным моим.
Вернее, не вопросом, а ответом.
И мой рассказ уж именно об этом.
А не о том, кто в белых, а кто в красных,
А кто, как Ира, в юных и прекрасных.
Ну и, конечно, падких на штаны.
Ах, только б, только б не было войны!
И я тут Ире в этот вечер дал.
И угасания костра я долго ждал.
9030
И угасания костра я долго ждал.
И в этот вечер я ей тут же дал.
Но здесь случилась та беда, что Ира
Увидела в пленении эмира.
И нож она ему передала.
И свой наряд закрытый отдала.
Он в тот наряд тогда переоделся.
Да и в пустыне вмиг куда-то делся.
А Иру белокаменной нашли
С трёхгранной дыркой мёртвую в пыли.
Эмира же, конечно, тут споймали,
И душу в нём три ночи вынимали.
Потом сожгли, тем прекратив скандал.
И угасание костра я долго ждал.
9031
И угасание костра я долго ждал.
И прекратился к вечеру скандал.
Решил я тут закончить воевать.
И стал уж я хозяйство наживать.
И обзавёлся скоро я курами.
И жил в соседстве с прочими дворами
В своей деревне возле Костромы.
Да и детей иметь хотели мы.
Она мой плод в себе уже несла
И всё ещё весёлою была.
Из этой вот пустой шпиономании
Мы ждали нападения Германии.
И тут её я и увидел в снеге
И в должной сексуальности и неге.
9032
И в должной сексуальности и неге
Её я и увидел там на снеге.
И через лёд я потянул к ней руку.
Она ж тогда испытывала муку.
И вот берёт меня она рукой
И говорит: «Красивый ты какой!»
Убитою она тут притворилась.
Да и со мной бежать договорилась.
Да не учёл я то, что тут меня
Всерьёз загубят не пройдёт и дня.
Яд залежалым высох на штыке
И, в кровь войдя, растаял на курке.
Эмир для вида полчаса страдал.
Но в этом он беды не наблюдал.
9033
Но в этом он беды не наблюдал.
А осложненье яд, конечно, дал.
Рука моя от яда онемела,
И я упала тут же неумело.
И повредила сонный позвонок,
Что проходил от шеи и до ног.
Я поскользнулась и совсем пропала.
И в подземелье тут же и попала.
И там лежала восемь дней в песке,
Пока гноилась рана на виске.
Теперь жива я, и к тебе ползу,
И утираю горькую слезу.
И я с тобой желаю всякой неги.
А уж вокруг заполыхали снеги.
9034
А уж вокруг заполыхали снеги.
И я с тобой желаю всякой неги.
Ты просишь дочку срочно воспитать,
Чтоб ей уже наложницей не стать.
А тех девчат извечные кумиры
Живут себе как юные эмиры.
И стоит нам рукой пошевелить,
Как девы и начнут собой юлить,
Увещевая в шпики записаться
И посильнее нежить и кусаться,
Чтоб и следы струились на грудях.
И чтобы быть в элитных им ****ях.
А я всё шёл по вдоль святой реки.
И там текли ручьи и ручейки.
9035
И там текли ручьи и ручейки.
И я иду по вдоль святой реки.
И мне навстречу, знаешь, кто? Эмир!
Всех юных жён любимец и кумир.
Несёт мешок. А сам идёт пешком.
И говорит он мне тут со смешком.
«А загляни-ка, Ваня, ты в мешок,
И ты поймёшь, что значит мой смешок».
Ну, я тогда в мешок и заглянул.
И здесь эмир меня в него впихнул.
И руки мне верёвками связал.
Мешок зашил и шёпотом сказал:
«Вот так мы с вами просто и небрежно».
Весна тогда с луной ласкалась нежно.
9036
Весна тогда с луной ласкалась нежно.
Беседу он повёл со мной небрежно.
Потом ушёл. Уж разносился смех.
И бросил он на землю этот мех.
Проходит день. И я сижу в мешке.
И что-то в том я чувствую смешке.
Я чувствую на дне мешка кинжал.
И я себя тогда зауважал.
Кинжалом режу толстый слой мешка.
И там пролезла вся моя рука.
Потом и сам туда я весь пролез.
Порвал мешок, да и ушёл я в лес.
И мысли тут с тех пор мои легки.
И я почувствовал свободный взмах руки.
9037
И я почувствовал свободный взмах руки.
И слушал я негромкие смешки.
А смех томился где-то далеко.
И становилось мне совсем легко.
Она звала меня. Я шёл за ней.
И шёл я так почти тринадцать дней.
А по ночам сидел я у костра.
И утром говорил себе: «Пора!»
И дальше шёл. Просил не уходить.
И за нос бесконечно не водить.
И путь мой был и труден, и далёк.
А голос зазывал и тайно влёк.
И я тем звуком наслаждался нежно.
И думал я: «Ах, встреча неизбежна!»
9038
И думал я: «Ах, встреча неизбежна!»
А голос в небесах пронёсся нежно.
И вот когда мне это надоело,
Я тут же захотел закончить дело.
Ещё меня потом тянуло в баню.
И там помыть хотел себя я, Ваню.
Пошёл я, помню, как-то сам к реке,
И вижу лодку я невдалеке.
А в лодке дева. Телом хороша.
Ах, что за дева! Дивная душа.
Плыву. Себе я спуску не даю.
И вот уж я ту лодку достаю.
За борт схватился. Вижу торс жены.
И мне другие были не нужны.
9039
И мне другие были не нужны.
И попросил я будто у жены.
И тут, желаньем мучаясь уже,
Я пребывал как будто в неглиже.
Я полюбил такое ремесло.
И нас куда-то в бездну унесло.
И если вместе при таком-то теле
Нам полежать в супружеской постели,
То уж и дети сразу бы пошли,
И все мигрени сразу бы прошли.
Она согласна. С лодки вылезает.
И в дилижанс со мною залезает.
Мы едем в город. Телом я здоровый.
И обозрел я все её покровы.
9040
И обозрел я все её покровы.
И организм в ней был куда здоровый.
В любви признанье высшая награда.
И ничего тут больше и не надо.
Любовь причина времени теченья,
Да и любые знает ощущенья.
И возвращает сердцу чудеса.
И уж несутся в небо голоса.
Такая вот, скажу я вам, девица
Собою никогда не надивиться,
Пока не станет милою со мной,
И не проникнет юной новизной.
Такие вот увидел там я сны.
И упивался радостью весны.
9041
И упивался радостью весны.
И я увидел там такие сны.
И я женился. Так вот всё и было.
А сердце радость встречи не забыло.
И с ней я прожил, не нарушив мира,
Все сорок лет. И всех мне ближе Ира.
И потому, что там уж я шпионил,
И потому, что лошади не кони,
И потому, что пролетали пули,
Когда мы с ней служили в Ливерпуле.
Запомнил я все ласки взглядов в Ире,
И как потом всё изменилось в мире.
И видел я в ней облик чернобровый.
И рвал с неё я, как с весны, покровы.
9042
И рвал с неё я, как с весны, покровы.
И видел в ней я облик чернобровый
Всё той же дерзкой юной девы Иры,
Что и являла мне свои кумиры.
И жил я долго. Внуков воспитал.
Профессором я как-то даже стал.
Издал свои последние труды.
И избежал в тридцатые беды.
И умер я под цветом кумача.
За гробом шли два бывших басмача.
Они мои коллеги по науке,
И по войне, и по житейской скуке.
Мир хижинам. Ну, а войне война.
А нам-то это с вами на хрена.
9043
А нам-то это с вами на хрена.
Мир хижинам. Ну, а войне война.
Такое можно вычленить из слов.
И я доел тогда бараний плов.
О плове том друзья всё вспоминали.
И Туркестан мы с ними поминали
В начале жизни долгого пути,
Которым нам пришлось тогда идти.
И как мы там друг друга убивали,
И как своих поступков не скрывали,
Да и гордились той эпохи днём,
Что характерна саблей и огнём.
Эпоха нам близка не по иконам,
А по неписаным в парламенте законам.
9044
А по неписаным в парламенте законам
Близка эпоха нам не по иконам.
Примером тут была, конечно, Ира,
Наложница коварного эмира.
Неверная и просто полевая,
Но до сих пор вот всё ещё живая.
Меня сожгли, и урну дали внуку,
Чтоб продолжал он дедову науку.
Историк я. Его умерший дед.
И спал я с Ирой донага раздет.
И с пистолетом на её виске.
И с юной грудью белою в руке.
Я жил, да и боролся вечно с троном
И по неписанным в парламенте законам.
9045
И по неписанным в парламенте законам
Боролся я всю жизнь с российским троном
Добра и зла, надежды и печали.
А мы любви так жаждали вначале!
А внук мой стал и скромным, и учёным,
А не каким-то ваучером кручёным.
Сегодня так, а завтра всё дороже.
А там, глядишь, и получил по роже.
И тут, задав всего один вопрос,
Готов я ехать в Крым и на Форос.
И про борьбу в душе противоречий
Я повторять не буду этой речи.
У каждого есть мнение своё.
А я стремился там увлечь её.
9046
А я стремился там увлечь её.
И у меня есть мнение своё.
Да и какой ценой была победа,
Всё я узнал об этом в час обеда.
И жертвы далеко не окупились,
И на посулы мы тогда купились.
И нет уже и Сталина режима.
А было всё куда неудержимо.
И вот теперь, решив, что без труда
Ловить мы можем рыбку из пруда,
Смотрю я, как стремится жизнь к уловам
В том рыночном пылу тупоголовом.
А сам я в это время, в время оно,
Попал в своё мне выпавшее лоно.
9047
Попал в своё мне выпавшее лоно
И я, заснув в том тамбуре вагона.
Она почти, почти не шелохнулась.
Ничто в ней в этот миг не всколыхнулось.
Не взвеселилось, да и не взгрустнулось.
Она ко мне по-прежнему тянулась.
Всё шло, как шло. Она со мной лежала.
И только лишь от трепета дрожала.
Она, сказал бы я, и на работу
Ко мне пришла не просто, а в субботу.
Хотя мне это было всё равно,
Но ей желанье страстное дано.
И я проник тогда уж там в неё
Бескомпромиссно, будто бы в своё.
9047
Бескомпромиссно, будто бы в своё,
Я и проник тем вечером в неё.
И так и дале, что тут говорить,
Тут стал я ей желания дарить.
Движенья в нас порою ускорялись
И, замедляясь, снова повторялись.
И грудь вздыхала в нужной череде
Одновременно сразу и везде.
Да и во мне надежда оживала.
И никогда она не унывала.
И лишь потом чудесно ожила,
И разговор иначе повела.
Сказав: «Уж ты, дружок, заговорился».
И нам рассвет тут сразу и открылся.
9048
И нам рассвет тут сразу и открылся,
Когда совсем я с ней заговорился.
Да и она мне вечер весь внимала.
И от неё я тоже брал не мало.
Второй этап обычной этой ночи
Любил её я много дольше прочих.
И видел в ней я творчества резон.
А где-то пел лирический Кобзон.
И нам казалось, что любовь древнее
Искусством тех и таинством умнее,
Чем пение неспешное Кобзона.
А утром просыпалась Аризона.
Круизу и мечте благодаря,
Был мир иным. И вспыхнула заря.
9049
Был мир иным. И вспыхнула заря
Круизу и мечте благодаря.
Над горизонтом радость заводилась,
И всё равно на месте находилась.
А я лежал и рукопись читал.
Да и страницы все перелистал.
И думал я: «Вот строчку переправлю.
Потом ещё её разок исправлю.
Потом ещё». И далее читал.
И так страничек двести пролистал.
И повторил я снова всё сначала.
И в этот миг она уже кончала.
Ну, а когда я полностью взъярился,
Я чувствовал, что оплодотворился.
9050
Я чувствовал, что оплодотворился,
Когда я вдруг на полстроке взъярился.
«Ах, да,  -  сказал я,  -  тут опять описка».
И продолжал я далее без риска.
Она тогда стыдливо пошутила.
Но главного она не упустила.
«Быстрей иль как?»  -  «Как хочешь. Мне едино».
«Кончай, Иван, уж пятая година».
«Так что кончать? Читать или кончать?»
«Неси ты, Ваня, это всё в печать.
Или бросай вот в урну эту дрянь.
Продолжим завтра. А теперь отпрянь.
Я встану задом, радостью горя,
Стараниям любви благодаря.
9051
Стараниям любви благодаря,
Я встану задом, радостью горя.
Опять шучу. Прости. Уж как умею.
С Жванецким я соперничать не смею.
А для себя сойдёт. И для тебя.
Тем более, в постели и любя.
Вноси поправки, если хочешь, в слово.
И повторится то, что уж не ново.
А для себя сойдёт, и для тебя,
Тем более… платочек теребя.
Четверостишье вышло, между тем.
Прости за повторенье общих тем».
Кобзон пропел слова: «Какие плечи!»
И вот простился с нами этот вечер.
9052
И вот простился с нами этот вечер.
И пел Кобзон. А я её за плечи
Держал. Она ещё чего-то съела.
И начала уж как-то неумело.
Но безразличья тут исчезла лень.
И я ушёл в пылающую сень.
Её глаза светились и томились.
А небеса, туманясь, задымились.
В ней губы были цвета кумача.
А шея под секирой палача.
И я читал, но менее внимательно.
И всё тут было очень занимательно.
Кобзон допел романс, стремясь стонать:
«Я буду эту встречу вспоминать».
9053
«Я буду эту встречу вспоминать».
Допел Кобзон. И продолжал стонать.
Она, когда садится на меня,
То в ней намного более огня.
Конечно, кроме кайфа. То понятно.
Шептала что-то тут она невнятно.
И продолжала дальше пить и есть.
И в этом смысле что-то в этом есть.
Полезно было и детали знать,
Но не хотел о том я вспоминать.
И уж совсем свободными руками
Я заигрался юными сосками.
Все разошлись. Уже погасли свечи.
И долго я её держал за плечи.
9054
И долго я её держал за плечи.
Все разошлись. И уж погасили свечи.
Финал моей последней мини-пьесы
Про классов буржуазных интересы
Имел влиянье позже на эпоху.
А я на днях сходил к министру Коху
Сравнить его журнальность публикаций,
И рассказать про нежный цвет акаций.
А ей всё мало, мало, мало, мало.
И настроенье нас не унимало.
Заела б лучше мясо огурцом
С таким прекрасным ласковым лицом.
Я всё хотел об этом чувстве знать.
Да и старался сдержанно стонать.
9055
Да и старался сдержанно стонать,
Чтобы об этом более узнать.
Её пытал я очень броским словом.
Мол, хорошо ли с трепетным уловом.
«Когда мы с вами, помните, на бале?..
Там вы меня тогда заколебали.
Но мне понятно нежное касанье,
Да и зубов не крепкое кусанье».
Так я шутил. Она воспринимала.
И более меня не донимала.
«Кончали ль вы? Кончали ли? Кончали?»
Я подождал. И оба мы молчали.
«А я тебя от гибели спасла»,  -
Она сказала через край стола.