Веноциания. Том 9

История одного человечества.

ВЕНОЦИАНИЯ


              том девятый

2016 г.

Собрание сочинений
в 99 томах. Том 51-ый.

8677
Чьи брови две огромные дуги,
Он мне сказал: «Себя побереги».
Поберегу. Но и тебя не брошу.
И я снежком всю землю припорошу.
Вот поднырну я к верху головой,
И повалюсь спиной, как неживой.
А ты поскачешь сразу на вокзал,
Где я тебе карманы обрезал.
Проснись! Твоя я нынче голова.
Да и душа в тебе ещё жива.
Ну, вот и всё. Ты снова на коне.
Так и ударь меня ты по спине.
И полетим. И уж вокруг ни зги.
А в котелке кипящие мозги.
8678
А в котелке кипящие мозги.
А вкруг простор. И не видать ни зги.
Но мы с тобою в обе головы
Сообразим. И вмятины травы
Нас приведут с тобой нас на вокзал,
Куда ты мне дорогу указал.
Вот я живой. Я Батька. Я Махно.
И уж меня увидишь ты в кино.
А где вокзал, там меркнут огоньки.
И на телеге дремлют мужики.
На них папахи. Шапки с кумачами.
И у могил могильщики с врачами.
Рассвет вставал. В глазах моих печаль.
И я смотрю сквозь пасмурную даль.
8679
И я смотрю сквозь пасмурную даль.
В моих глазах прорезалась печаль.
Везут меня. Во мне четыре пули.
И я уже как будто в Ливерпуле.
Убили, мол, товарища Махно.
И не сниматься уж ему в кино.
А конь его как вихрь. И как огонь.
Сама психея, гордость, а не конь.
Его я в степь покушать отпущу.
И вот за это я себя прощу.
Так, где же мой теперь родимый дом?
Хочу я знать. Стихией я ведом.
И бедного Махно мне было жаль.
Я ощутил невольную печаль.
9680
Я ощутил невольную печаль.
И мне Махно безумно было жаль.
Я разбежался, кинулся в овраг.
И в плен попал. И помещён в барак.
Махно погиб. И незачем мне жить.
Пора конец мученьям положить.
Лежу я здесь и, видимо, умру.
И я слезу рукой с лица сотру.
Уж нет руки. И нету головы.
А жизнь права. И люди таковы.
Предназначенье! Вот в чём смысл её.
А остальное вымысел, враньё.
И головы мне было очень жаль.
Я ощутил невольную печаль.
8681
Я ощутил невольную печаль.
И головы мне было очень жаль.
И мы летим среди волшебных грёз,
И поглощаем ароматы рос.
Во тьме приятной нежности поток.
И усмирился тихий кровоток
Свободной мысли ощущенья боли,
Да и иной томительной юдоли.
Так думал конь. А, может, и Махно.
Хотя, по сути, это всё равно.
Припоминаю анекдот о твари,
Которой было каждому по паре.
Тут рассказал я о пленённом немце.
И вытираю кровь о полотенце.
8682
И вытираю кровь о полотенце.
И, помню я, как наступали немцы.
И мой был конь привязан за узду.
А я прикован крыльями к гнезду.
И сердцем чистым, фибрами души,
Ты мне сказала: «Ты уж поспеши».
И я пригнулся. Пуля враз в него,
В хозяина и друга моего.
Да и задела Батькино плечо.
Я осмотрелся. Ну, ещё, ещё.
Ах, рассосётся. К свадьбе заживёт.
Не в сердце б только. Только б не в живот.
И он подумал, и убил печаль:
«О, мне младенца было очень жаль».
8683
«О, мне младенца было очень жаль».
Так он сказал сквозь тихую печаль.
И в том бою в могилы мы легли.
А на Дону уж вишни расцвели.
Потом я снова шёл в смертельный бой.
И я тогда и встретился с тобой.
А вот одна совсем шальная пуля,
Как будто сердце Батьки карауля,
Его сразила. Камнем он упал.
И ни за что и ни про что пропал.
«Младенца жаль мне»,  -  так он говорил.
Да и меня улыбкой одарил.
В углу дрожали бабины коленцы.
Дорогу вижу. На дороге немцы.
8684
Дорогу вижу. На дороге немцы.
А тут старуха и при ней младенцы.
«Так, значит, хлопцы, к Дону нам скакать,
И до села врага не допускать.
Заманим в рощу. Да, робяты, к роще.
А там посмотрим, кто насколько тоще.
С кого снимать удобней будет сало.
Кому и что и сколько набросало
Прожить годков. Кому сражённым в поле
Лежать в земле героем поневоле.
Простор, братва, он потому уместен,
Что жизни путь тебе и неизвестен.
Ах, не хочу я, братцы, нынче пуль!
Чудесный день, пылающий июль.
8685
Чудесный день, пылающий июль.
Я не желаю вам ни мин, ни пуль.
И если бой, так чтобы не смертельный.
И орден мне давай скорей нательный.
А вот уж пьянка эта алкогольна
Нам надоела. Только воля вольна.
Попили, братцы, надо и очнуться.
До змия мне уже не дотянуться.
Мне говорит крестьянское чутьё,
Что это поле смертное моё.
Девчат любить я после боя буду ль?
Или моя тут прекратится удаль?
Мы постоим за нашу землю древню.
Пришельцев вижу. Заняли деревню.
8686
Пришельцы вижу. Заняли деревню.
Так постоим, братва, за нашу землю.
Да и ударим их со всех сторон,
Перепугав закаркавших ворон.
А не умрём, отпразднуем победу.
И я тогда домой к себе поеду.
Там буду я опять на речке плавать.
И заходить за раками на заводь,
Где и сидят безмолвные оне
В той речке быстрой, там, на глубине.
Так что, друзья, шажком и бережком.
А где всерьёз, а где и в горле ком.
Ну, с Богом! Сердцем немца карауль.
Убитых вижу. Слышен скрежет пуль.
8687
Убитых вижу. Слышен скрежет пуль.
А ты, дружок, пришельца карауль.
Снять постовых Ивану с Антониной.
Отвлечь вниманье огненною Ниной.
Когда пройдём и лес, и луг, и дол,
Пускай поднимет доверху подол.
Они развесят губы, оскотинятся,
И уж тогда братва вся наша двинется
Со всех сторон ползком и перебежками,
Где не боясь, а где так и с усмешками.
А Ниной нынче будет Николай.
Бери одёжку. Лытки заголяй.
И вот уж мы ползём на край деревни.
Пейзаж вокруг и сказочный, и древний.
8688
Пейзаж вокруг и сказочный, и древний.
А мы уже зашли за край деревни.
У немцев слюнки стынут на губах.
У Николая кружево в зубах,
Чтоб пулемёт их сразу обезвредить
И их пальбу пугливую изредить,
И навалиться в драке ножевой,
И доколоть, уж если кто живой.
Заря темнеет. Луч луны сверкает.
Вот-вот зайдёт за тучу. Намекает.
Ещё чуток. И скроется за тучей.
И мы тогда ватагою летучей
Навалимся, любого задушив.
А немцы бреются, колодцы осушив.
8689
А немцы бреются, колодцы осушив.
И, свет от фар машины притушив,
Стригут затылки. На боках с пистолями.
Колбасы режут небольшими долями.
Всем по яйцу положено у хлеба.
Подходит вечер. Дымчатое небо.
Луна ушла, как и сказала, в тучу.
И ночь легла на берег и на кручу.
Махновцы с горки попами сползают,
И у коней поводья обрезают.
Кому какой осваивать кусок,
И бить прикладом недруга в висок.
А немцы видят: вечер будет вёдер.
Поят коней из деревянных вёдер.
8690
Поят коней из деревянных вёдер.
Да и на Нины торс косятся бёдер.
Она флиртует с лицами махновцев.
И им кладёт любезных пару словцев.
И хохотит, и этим отвлекает.
И нам идти кустами намекает.
И мы в бурьян, сей бабе доверяясь,
Ориентиром ночи проверяясь
Открытой хаты, где и самовар,
И самогона свежий перегар.
Идём. С налёту добежать должны.
Да не насрать бы только нам в штаны
Со страху. Но пока, не наложив,
Ещё беспечен каждый. Каждый жив.
8691
Ещё беспечен каждый. Каждый жив.
От страха чуть в штаны не наложив.
А немец там, заслушавшись, затих.
И казаченьки уж вознёсся стих.
И даже руки отняли от жоп,
Мотив сей песни не поганить чтоб.
И не испортить местного фольклёра.
И чуять носом дух ночного флёра.
А мы ползём. И рученьки дрожат.
И даже в страхе весь рассудок сжат.
Щемленье в заде, там и щекота.
Скребутся в сердце сразу три кота.
А эти трое, что стоят у вёдер,
Все веселы, раздетые до бёдер.
8692
Все веселы, раздетые до бёдер.
Стоят себе, заслушавшись, у вёдер.
Дослушать, видно, пение хотят.
А пули уж над хатами свистят.
И надоело пулям тем свистеть
И, песню эту слушая, хотеть
Остановиться, чтобы замереть,
Да и слезу печали утереть.
И вот в такую сказочную ночь
Никто не сможет нам с тобой помочь
Остаться с пеньем дивным и живым
И с этим духом ночи ножевым.
И думал Батька: «Бой сей очень нужен».
Подходит вечер. Я иду на ужин.
8693
Подходит вечер. Я иду на ужин.
И думал Батька: «Бой сей очень нужен».
Мы перебили немцев сотни три.
А может, больше. Батька, ты не ври!
Не уменьшай заслуг, не прибольшай.
Задачу боя строго ты решай.
Войдя во фрунт, не вмешивайся в бой.
Щади себя. И будь самим собой.
Заслуг себе своих не прибавляй.
Да и врага заслуг не убавляй.
Храни себя, пока ещё ты жив
И головы за друга не сложив.
И знай, крестьянам ты покуда нужен.
Ты у реки. И к действию побужен.
8694
Ты у реки. И к действию побужен.
Так как крестьянам ты покуда нужен.
А как уйдёт от нас военный смут,
Тогда они, возможно, и поймут,
Что ты мужик. И не ходи ты стадом.
Ходи с конём. И сбоку или рядом.
Твоя забота хлебы выращать,
И никакой войны не ощущать.
Чем жить всегда в кармане с жирной дулей,
Не лучше ль быть убитым вражьей пулей.
Чем подневольно вздохи выдавать,
Так лучше кровь за волю проливать.
Ну, а покуда ты крестьянам нужен,
Ты у реки был к действию побужен.
8695
Ты у реки был к действию побужен.
И ты нам был законом жизни сужен.
Ты был убит на этой вот войне,
Где, как и многим, смерть досталась мне.
В том месте рядом с вами штрафниками
Все были мы заколоты штыками.
А через зиму я бы родила,
Так как тогда я от тебя была
Беременна. И сын бы взрослым стал.
И статью б вышел. Грудью б был металл.
Но он моею кровью искупил
То, что со мною ты тогда испил.
Тогда отдал нам шапку на меху
Твой старший брат. Он там варил уху.
8696
Твой старший бра. Он там варил уху.
Ты помнишь эту шапку на меху?
Одну, большую. Сразу на двоих.
Мы третьи сутки были у твоих.
А до победы оставалось малость.
По крайней мере, так тогда казалось.
Остался ты живым. Они ушли,
И как один в той битве полегли.
Лежат уж тут в земле по эту пору.
И сыну твоему годами впору.
А я никак решенье не приму,
Куда пойти потомку твоему.
Кому тот бой беспомощный был нужен!
Да, ты меня тогда позвал на ужин.
8697
Да, ты меня тогда позвал на ужин.
А этот бой, он никому не нужен.
Они  вас просто бросили в отряд,
Как неразумных маленьких зверят,
Не подготовив и не обучив,
Лишь ружья вам старинные вручив.
Да и послали всех под пулемёты,
Под град осколков, и под взрывов взмёты.
И все вы там тогда и полегли.
Вас словно крошки со стола смели.
А ты остался. Не пошёл. Сбежал.
Со мною ты всю зиму пролежал.
Тогда с тобой варили мы уху.
И помогали в деле пастуху.
8698
И помогали в деле пастуху.
И мы с тобой варили там уху.
Ты испугался, что тебя накажут
И расстреляют, и при этом скажут:
«Предателю нет места на земле.
Тем более в разграбленном селе».
Все эти дни со мной ты проживал.
И сено ты носил на сеновал.
Ты крышу починил, засеял грядки.
А в это время в бой ушли ребятки.
И молоком меня ты там поил.
Да и корову ты мою доил.
Ты полюбил мой дом, мой отчий кров.
Коров мы выгоняли из дворов.
8699
Коров мы выгоняли из дворов.
И гнали мы с тобою в лес коров.
Там прятали мы их от вражьих глаз.
Они же всё искали в роще нас.
И с той, да вот и с этой стороны,
К нам доносились отзвуки войны.
Развёрстка и налог, побор и план,
Ещё отдай и на аэроплан.
Сверхсрочный на развитие заём.
И просто в двери вломятся вдвоём.
Всё подгребут, убьют кого-нибудь,
И дальше в свой кровавый красный путь.
А тут и партизан идёт засада,
Их собирая на дороге в стадо.
8700
Их собирая на дороге в стадо,
Тут партизан идёт на нас засада.
Идёт засада на свиней и коз,
Детей, старух. Всех бросят под откос.
Речей не слышат, алкоголем дышат,
И рожами холёными колышат.
И дальше, чтобы с нами воевать,
Идут мужчин и девок убивать.
А ты им враг. Ты враг всего народа,
Хоть и не взял и стебля с огорода.
Не взял без спроса там ты и зерна.
Но в том-то и была твоя вина.
И так вот, нарубив побольше дров,
Вели с тобой на выпас мы коров.
8701
Вели с тобой на выпас мы коров,
Уж нарубив в запас на зиму дров.
Да, ты на всю их зиму нарубил.
Да и меня безумно ты любил.
Потом весна. И яблони цвели.
Да и сирени тут же зацвели.
Была жара. Был очень сильный зной.
Случилось это памятной весной.
Тебя убили. Враг ты. Враг народа.
Ты хуже несусветного урода.
Война, война. Домой ты не вернулся.
И пулей ты горячей захлебнулся.
А помнишь, проходили мы тем садом.
И нас пастух встречал весёлым взглядом.
8702
И нас пастух встречал весёлым взглядом,
Когда с тобой мы проходили садом.
И он считал, что должен ты бежать
Туда, где все, а не со мной лежать.
И воевать, пока идёт война,
Хотя в тебя была я влюблена.
Я не просила битвы начинать,
И вас, как скот, на эту бойню гнать
За коммунизм, да и за феминизм,
За гитлеризм и за патриотизм.
Мне жизнь дана. Во мне она одна.
А вот война. Она мне не нужна.
Ты там меня безумно полюбил.
Мне было пять. Ты на год старше был.
8703
Мне было пять. Ты на год старше был.
И ты меня тогда и полюбил.
Тот дезертир, кто разрушает мир,
Чтоб наколоть штыками в теле дыр.
И весь вот этот воинский порыв,
Как на лице красавицы нарыв.
Он непонятен здравому уму.
Да и не нужен он и никому.
Пусть тот идёт друг друга убивать,
Кому тесна со мной моя кровать.
И лучше быть себе навеселе,
Зато без пули в теле и в седле.
Мы не нашли с тобой на речке броду.
А пастуху девятый шёл от роду.
8704
А пастуху девятый шёл от роду.
И вот с тобой мы вышли на природу.
Нас он встречал сурово, как большой.
И нам сказал открыто и с душой:
«Ты как жених, а ты его невеста.
Но мир един. И нет для смерти места.
Всё отложив, нам надо воевать,
И сколько можно, немцев убивать.
Мы победим. И кончится война».
А я спросил: «А мне она нужна?»
Он не ответил, не поняв вопроса.
И рукавом потёр соплю у носа.
И ты молчал и мух нахальных бил.
Июль звенел. Ты всё вокруг любил.
8705
Июль звенел. Ты всё вокруг любил.
И ты прутом слегка корову бил.
Мне предлагают мёртвому лежать.
А я люблю по зорьке пробежать.
И, уж помыв своё лицо водой,
Я и любуюсь утренней звездой.
Потом косить пойду. Сажать картошку.
Люблю ещё я вымести дорожку.
Цветы полить. И в радуге боров
Я обожаю утренних коров.
Люблю я крик в рассвете петуха.
Люблю, как в сено сыплется труха.
Да и люблю я просто всю природу.
Мы подошли к реке. Ты тронул воду.
8706
Мы подошли к реке. Ты тронул воду.
И продолжал: «Ах, я люблю природу!
И настроенье грянувшего дня.
И ты вот любишь, вижу я, меня.
И добровольно убивать себя
Оно и глупо. Я люблю тебя!
И не хочу, и никогда не буду
Я убивать людей. Я тут побуду.
Что может быть прекраснее чудес?
И это утро, озеро и лес.
Плыву я речкой. Я не демагог.
Я от войны бежал, как только мог.
Когда я вышел из огня сухим,
Глухарь в лесу пел голосом глухим.
8707
Глухарь в лесу пел голосом глухим.
А я из битвы выбежал сухим.
Я по реке плыву и не смирюсь.
Да и с войною я не примирюсь.
Она претит конструкции моей.
Надеюсь я что, Маша, и твоей.
И поклянусь я: я не одинок.
И пусть так будет думать наш сынок.
Чтоб никогда ни с кем не воевать.
И чтоб любить и тем и выживать.
В том я поклялся. Да и внук уж есть.
Зовут Иваном. Тоже в нашу честь…
…Глухарь запел вдруг голосом глухим.
Ты палку взял, мхом обвязал сухим.
8708
Ты палку взял, мхом обвязал сухим.
Глухарь запел вдруг голосом глухим.
Негромко пел глухарь. «Я еду к вам!»
Сын подрастёт. И к этим вот словам
Прислушается с болью на душе.
И пусть полюбит радость в шалаше
Среди порока, да и злобной лжи.
Скажи ему, я так сказал. Скажи,
Чтоб никого не стал он убивать,
И что такому больше не бывать.
Пусть сеет хлеб, пасёт пускай коров,
И пусть он будет счастлив и здоров».
Глухарь запел вдруг голосом глухим.
Ты палку взял, мхом обвязал сухим.
8709
Ты палку взял, мхом обвязал сухим.
Глухарь запел вдруг голосом глухим.
Упившись пивом, люди захмелели,
Да и совсем от выпивки сомлели.
И стали бегать, выть и завывать,
И о приличье стали забывать.
Как будто крышки открывались в банках,
Или полозья отрывались в санках.
Треск разносился где-то в океан.
Так возбуждал собравшихся шаман.
Потом он сделал всё, что делать нужно,
Да и вздохнул, расслабившись натужно.
Пылал костёр. У вод стелился дым.
Попался ёрш. И мы с тобою им.
8711
Попался ёрш. И мы с тобою им
Кормили кошку. И стелился дым.
И там давали каждому по кружке
Заваренной настойки на петрушке.
Трава такая, что растёт не там.
Привезенная к северным местам.
Шаман высок. Он был других стройней.
И колдовством был прочих он сильней.
Вокруг котла кружилась вся орава.
И от поноса бегали направо.
Ну, а потом, потом наоборот.
И я молчу, воды набравши в рот.
И тут он попросил, глотая ложку,
Чтоб грызли все замёрзшую картошку.
8712
Чтоб грызли все замёрзшую картошку,
Он попросил тут нас, глотая ложку.
Ну, а она из чистого свинца.
И изменился в цвете он лица.
С изюмом в тесте, жареным в огне,
Досталось что-то тёплое и мне.
А сверху надпись: «Бум бум бум. Жум жум».
Вокруг стоял морской прибрежный шум.
И от простуды тоже помогает.
Жена меня за это не ругает,
Что я читаю ночью много книг.
И спать мешаю, и веду дневник.
А плыли мы тогда издалека.
Хозяйка налила нам молока.
8713
Хозяйка налила нам молока.
А мы сюда пришли издалека.
От эпидемий, насморка и спида
Лечить меня решили не для вида.
И я тут им подарки стал вручать.
Нужны средства детишек обучать.
Не тут. В престижных вузах, в заграницах.
Ну, а жена пусть там танцует в Ниццах.
Четвёртый в Лувре готику познал.
В искусстве он ещё не всё узнал.
В Кембридже ихнем я оставил двое.
Решили дело выучить живое.
И налила нам квасу тётя Нина,
И положила два горячих блина.
8714
И положила два горячих блина
Хозяйка наша, тётя Акулина.
Вот так о детях, юных шаманах,
Я беспокоюсь в новых временах,
Где долго учат, чтоб сжигать прыщи,
И с топора варить с наваром щи.
Наборчик вкусный. В конкурсе три места.
Племянник мой и два его невеста
(Он голубой) из Тулы и Узды.
Не признаёт он в женщинах нужды.
Летела птица. Долго ей лететь
Туда, где можно верить и хотеть
Любить природу. Поднялась рука.
Река была чиста и широка.
8715
Река была чиста и широка,
Уж рукава свои согнув слегка.
И поворот. Потом наоборот.
Да и бегом вприпрыжку до ворот.
Под напряженьем нетерпимых скряг
Оно снимает грыжу и напряг
Двух животов, желудка и кисты.
Потом кладут вам на спину цветы.
А если нет, тогда наоборот.
Да и к реке сбегается народ.
И сходу в воду вместе с головой.
И даже мёртвый там уже живой.
«Шаманиада»,  -  шепчет Акулина.
А за рекою спелая малина.
8716
А за рекою спелая малина.
«Шаманиада»,  -  шепчет Акулина.
Налей ещё мне в кружку молока.
Спасибо. Уж достаточно. Пока.
Ну, дальше, значит, нужен будет лук
Для завершенья опыта наук.
А к луку мы положим палку хрена.
И к ней опилок красного полена.
И, всё смешав, и вспоминая шопы,
Тут и родился новый гимн Европы.
И от паденья матки и безбрачья
Излечит вас он сутью раскорячья.
«Шаманиада»  -  колыбель моя.
Плыть по реке в то время вздумал я.
8717
Плыть по реке в то время вздумал я.
«Шаманиада»  -  колыбель моя.
Всех континентов лечит бизнесменов
От не совсем надёжных конгрессменов.
В охране их проверочность проста.
Выходишь из зелёного куста.
И говоришь: «Бум бум бум бум. Жу жу».
А дальше признак главный нахожу.
Он не надёжный. Может подвести.
А если так, то ты меня прости.
А как ударит в рожу кулаком,
Ты замечаешь преданность в таком.
Тебя кидают по команде «бистро».
Но ты плывёшь. И даже очень быстро.
8718
Но ты плывёшь. И даже очень быстро.
Тебя кидают по команде «бистро».
Уж ты не нужен сохраненью пуль.
Был месяц май. Ах, нет! Там был июль.
И я тогда служил уже в помрежах.
Ты нас, шаманов, встретишь и в замежах.
Сам Станиславский, помню, заболел.
И целый год без малого болел.
Я говорю: «Не верю». Он: «Не ври».
А я ему: «Ты сам сюда смотри».
А он: «Не надо. Надо доверять.
Друзей не надо долго проверять».
Потом выходит вся его семья.
И я услышал пенье соловья.
8719
И я услышал пенье соловья.
И вот выходит вся его семья.
Я сразу встал и дочь его показываю.
Что? Угадал? И на неё указываю.
По складу губ, коль губы пятачком,
Уж ты никак не можешь быть сверчком.
«Теперь вот верю,  -  говорит он мне.  -
Болею я. Я весь горю в огне».
Я заменил его. И год помрежил.
А Станиславский приходил всё реже.
Он очень болен. Он ходил пешком.
Уж вспоминать, так сразу в горле ком.
Так жалко Костю. Дристэл, дристэл, дристэл.
И вслед за визгом услыхал я выстрел.
8720
И вслед за визгом услыхал я выстрел.
Я понимаю. Это треснул дристэл.
И огонёк пылал от сигареты.
И кто-то сел в широкий створ кареты.
Наверно, царь. Он баловень судьбы.
Одной рукой он изгибал дубы.
Бывало, скажет: «Побежали к лесу».
И вот ему уже ведут повесу.
Высокого. Он плачет: «Не могу».
Ведут другого. Пень через ногу.
Пониже ростом. Лезет на него.
И говорит: «Ну, этот ничего».
И действовал он смело и проворно.
А Фриц свинью распотрошил до порно.
8721
А Фриц свинью распотрошил до порно.
И говорит: «Уж как она проворна!
И так её, и так её, и так.
Наденьте ей намордник на пятак.
Подайте трость. А где же друг наш Ленский?
Писатель этот мелкий, деревенский.
Создатель сельских счастья вечеров.
Интеллигент дряхлеющих дворов».
Потом и он скончался без причины.
Такой поступок важен для мужчины.
Не верю, нет, не верю и не верю
Свинье, тебе, себе, коню и зверю.
Шаманиада. И при этом порно.
Вертел её он долго и упорно.
8722
Вертел её он долго и упорно.
А я ему за между прочим: «Порно.
А, Константин Стантиныч! С ваших слов
Вы держите нас просто за ослов.
Вы гениален. Мы же дураки.
И нам система ваша не с руки.
Когда по роже ты ведёшь ножом,
Ты с нужным вряд ли будешь багажом».
На сцене: «Верно! Верно! Продолжайте».
Ну, я и врезал. «Вы ж соображайте!»
И взял меня он сразу тут же в штат.
А сам уехал в Верхний Буркенштат.
А я тогда купил для секса порно.
И стал его я тут вертеть упорно.
8723
И стал его я тут вертеть упорно.
Я налетел стремительно на порно.
А вот Волне я был тогда приятен.
И, в сущности, я каждому понятен.
«Я Ветерок,  -  он ей сказал.  -  Я Ветер».
«Да уж не спорю. Вижу. И заметил»,  -
Так Вал ему на это отвечал.
Не сразу, правда. Несколько молчал,
Раскачиваясь столько, сколько мог.
Тем более что он тогда промок.
За вёслами был юный кавалер.
«Я Ветер. Я и Штилю не в пример».
Он ей принёс любовь, и даже счастье.
Ну, а потом делил её на части.
8724
Ну, а потом делил её на части.
И он тогда и подарил ей счастье.
Быть выше всех и видеть всё возможно,
Но далеко не просто. Даже сложно
Осознавать, что только лишь она
Девятая опасная волна
Всё изменила. Всё вокруг мелькало.
Его толкало, и её толкало.
Неслись уже вдоль берега огни.
Она сказала: «Сильно не гони».
«Так не могу я и остановиться,  -
Ответил он.  -  Недолго и разбиться».
Она скользила быстро и проворно.
И в кузнице он пёк её у горна.
8725
И в кузнице он пёк её у горна.
Она скользила быстро и проворно.
И он сказал: «Такая вот нужда.
Меж нами неизбывная беда».
И положил её. И встал напротив ветра.
И разнеслось на четверть километра
Дыхание того, что он не ждал.
И скорость ей он большую придал.
Они же, Ветер и Стрела с Волною,
Сошлись стихией истинной одною.
И понеслись к ближайшим теремам.
А проще, к потаённым закромам.
И там Додон поймал белугу в снасти,
И приготавливал её до сочной сласти.
8726
И приготавливал её до сочной сласти,
Додон белугу, что попалась в снасти.
И Ветерок принёс Додону весть.
И у Стрелы к нему сообщенье есть.
Мол, по волне, бегущей с ветерком,
К нему сюда, в его богатый дом,
Должна невеста, вызванная снами,
Придти. И тут на век остаться с нами.
Летит Волна. И прямо на весло.
И тот челнок по крену занесло.
Вот наклонился вглубь волны челнок.
А уж с невесты падает венок.
Волна, смущаясь, пенилась настырно.
Тогда ещё всё в мире было мирно.
8727
Тогда ещё всё в мире было мирно.
Но вот Волна запенилась настырно.
Перевернулся разом с ней челнок.
И над Волной уже плывёт венок.
Додон в печали. А стрела летит.
И весть она тревожную свистит.
Мол, нет невесты. В волнах утонула.
Под чёлн она беспечная нырнула.
Волна тогда разгневанной была,
И унесла её за подола.
Додону жить как раз и расхотелось.
И тут стрела к нему и подвертелась.
И умер он, простившись с этим миром.
Ну, а свинья сочилась тёплым жиром.
8728
Ну, а свинья сочилась тёплым жиром.
А он, Додон, там и почиет с миром.
Её готовил он себе к обеду.
Но всё досталось Штилю-Дармоеду.
Разносит Ветер запахи Свиньи.
И думает: «Кручусь у полыньи.
Уж я ль не Ветер, я ли не Ветрило?
Волне бегущей не порву ль я рыло?
Хочу разрушу, а хочу развею.
Своею силой я ль не соловею?
Хочу поглажу, а хочу ударю.
С Волною я без удержу гутарю».
И вдруг он встал перед Свиньёю мирно.
Глаза блестели у пришельца жирно.
8729
Глаза блестели у пришельца жирно.
И он тут встал перед Свиньёю мирно.
Свинья вздохнула да и говорит:
«Спина моя от пламени горит.
Ты покрути меня и подрумянь.
Потом подуй. Ну, а потом отпрянь.
А там грозой обрызгай всю меня.
И уж тащи из жаркого огня.
Я в меру с солью, и немного пряна.
Я хороша и по бокам румяна.
Ты излечи царя, что впал во мглу,
И возвращайся в беглую стрелу».
Волна сказала: «Свиньи дружат с жиром».
И сдобрила её крестьянским сыром.
8730
И сдобрила её крестьянским сыром.
Да и сказала: «Свиньи дружат с жиром».
А на пиру обычно есть невеста.
И там ещё одно пустое место.
Я поднырну, да и её достану.
И я топить её пока не стану.
И положу вот тут, на бережок.
Авось придёт к ней миленький дружок.
И оживит он грудь её и стать.
И будет с ней он книжечки читать.
Считать часы, минуты и мгновенья.
И ей свои дарить прикосновенья.
И тут уж гости обглодали кости.
Две дворовых собаки были в гости.
8731
Две дворовых собаки были в гости.
И тем собакам и достались кости.
И за столом сидел и сам Додон.
Да и гостей собралось миллион.
Пир шёл горой. Была средь них Свинья.
И я был там. И вся моя семья.
Все собрались решительно и мигом.
А ты пока рассматривай по книгам.
Зови гостей уж к царскому столу,
Что заливались пеньем на балу.
Ну, я пошла. Я скоро ворочусь.
И я дружить с тобою научусь…
…Нарвали фиг и бросили к дороге.
А я стоял угрюмый на пороге.
8732
А я стоял угрюмый на пороге.
Додон вздохнул, переминая ноги.
И вдруг решился. Норов приподнял.
Слегка попрыгал. Вздрогнул, навонял.
«А где ж она? Невеста для сынка?»  -
Спросил. И запрокинулась рука.
И голова. И ножки тоже две.
Царь повалился. Мутно в голове.
И главный цензор разговор ведёт:
«Гляди, гляди! Сын к берегу идёт.
Вернулся уж, все стрелы отточив,
И Ветру в небе мчаться поручив».
Залаял пёс, когда собрались гости.
А мне достались брошенные кости.
8733
А мне достались брошенные кости.
И лаял пёс. И веселились гости.
Костей там много в пищу накидали.
И кузнеца к венчанью ожидали.
И царь Додон доволен был сынком.
Сынок стрелец. Он в звании таком.
Всех пригласили: Ветер и Волну.
Да и позвали бывшую жену.
Додона бабу, Бабу-Бабариху.
Годов ушедших сватью повариху.
А что женат он был, оно не в счёт.
И он, подумав, предложил ей счёт.
И задержался на часок в дороге.
И убежал к реке. И вот в итоге.
8734
И убежал к реке. И вот в итоге
Им не дают детей за это боги.
Уберегли их боги от родства.
Да и другие есть у них средства
Оберегаться от случайных связей,
Когда из грязей попадаешь в князей.
Попасть иные хочут и в цари.
Гораздо глубже в корень ты смотри.
Ну, ничего. Тогда всё обошлося.
И развестися с ней ему пришлося.
Был прецедент. Невеста из шотланд.
И новый тут она познала ланд.
И за кустом, что под окном моим,
Луч обагрил стекло ребром своим.
8735
Луч обагрил стекло ребром своим.
Ну, а Волна была лучом моим.
Вот и родился в пору нам сынок.
И, приведя невесту под венок,
Сюда пришёл. И сел он у ручья.
Но голодна вся царская семья.
Подуй ты, Ветер, подплывай Волна.
На кой тебе тут эта блажь нужна.
И мира вам, Кузнец и Кузнечиха.
И не горюй ты, старая купчиха.
Поешь на фиг. Запей ты их вином.
И разрядись хоть в чём-нибудь ином.
А то не зло, что ходит по своим.
В дупло попал огонь. И взвился дым.
8736
В дупло попал огонь. И взвился дым.
Царь радость чуял всем нутром своим.
И произнёс он: «Сказке тут конец.
Веди невесту, паря, под венец.
Потом ложитесь в царскую кровать.
И начинай её ты раздевать.
Раздев, ты, знамо, не забудь тут дело.
Смотри, чтоб тело сильно не потело.
Одёжка, ишь, на дне была морском.
Ну, я пошёл». А дальше в горле ком.
Как вспомню я, что было там потом.
Давайте лучше кушать суп с котом.
Царь посох поднял. Глянул по своим.
А из костра поднялся чёрный дым.
8737
А из костра поднялся чёрный дым,
Всё возбудив движением своим.
И улыбнулись им и Жид-еврей,
И тридцать три в воде богатырей.
И Лукомор с супругой верной Дубой,
В одёжке модной, да и с цепью грубой.
И Кот Учён в дублёных сапогах,
И Баба-Яг на курвьиных ногах.
Все пили мёд. Был яблок отравленный.
И был рассол и огурец соленный.
Тот яблок мог умерить алкоголь,
И заглушить от перепитья боль.
Когда веселье достигало зонта,
Последний луч угас у горизонта.
8738
Последний луч угас у горизонта,
Когда веселье достигало зонта.
Свинья была в восторге от себя,
Да и от тех, кто ел её любя.
А Ветерок, подпив, врывался в груди
Девиц и баб, и думал: «Ой, что буде!»
В виду имел он то, что, взняв подолы,
Он всем покажет задницы их голы.
Но шум в момент последний прерывался.
И весь конфуз на время забывался.
Иные девки были без пардон.
И был ещё там старый мостодон.
Потом другой вертыш сдружился с ним,
Восточным ветром к берегу гоним.
8739
Восточным ветром к берегу гоним,
Второй такой же подружился с ним.
И, не познав ни радости, ни горя,
Он всё кружился, ни о чём не споря.
И часть гостей вбежала на престол.
А двое вдруг перевернули стол.
И полилась вдоль речки медовуха.
И Водяному кто-то стукнул в ухо.
И, глубоко ныряя, не дыша,
У тех же мест, почти у камыша,
Старуха вдруг рассудок потеряла.
Она давно с той кручи не ныряла.
И утонула от такого фронда.
Гул канонады доносился с фронта.
8740
Гул канонады доносился с фронта.
А царь сказал для радости и фронда:
«Из пушек всех немедленно палить,
И корабли для выезда смолить.
И прогулять чтоб нас по вдоль фарватера
На новой шхуне под названьем «Катэра».
Царь захотел на этой самой «Катэре»
Круиз устроить прямо к ейной матэре.
С родными чтобы ближе познакомиться,
И по кустам уже не глоукомиться,
Как и у ей, слыхал он, мужа нет.
А это, значит, может быть турнет.
И утром прямо он и встал от сна.
Фронт был за лесом. Там была война.
8741
Фронт был за лесом. Там была война.
Царь встрепенулся, отойдя от сна.
И снарядил себе он на потеху
Морскую эту времени огреху.
И не второй, и даже и не третий,
Он направлял вперёд стремленья эти.
Причалили у ейном городу.
И вот её ведут на поводу.
И отвертеться ей там не случилось.
И всё как раз отлично получилось.
Закуски были с царского стола.
И прикупили сыра два кила.
Любовь, она всех возрастов и ростов
Ещё вначале, и свершалась просто.
8742
Ещё вначале, и свершалась просто
Любовь, завися более от роста.
Росточком царь не очень чтоб удался.
И говорить любил он: «На кой сдался».
Такой вот был он в должности царя.
И вырос он себе благодаря.
«Конечно, да»,  -  ему сказали гости.
И в третий раз кидали в небо кости.
Был чудный вечер пятого уж дня,
Когда погас последний луч огня
Царёвых свадеб. Сына и его.
Вот так свершилось это волшебство.
Кричали гости: «Вот тебе жена!
И вся тебе, к тому ж, её страна».
8743
«И вся тебе, к тому ж, её страна,  -
Подумал царь.  -  А где моя жена?»
А чудо в том, что в миг оборотилась
Она вот в ту, что с моря воротилась.
И превратилась в мать его сынка.
И у царя отвиснула щека.
Развесив губы, царь офонарел,
И на жену с безумием смотрел.
«А как же им? Они же брат с сестрою.
Не медля их я брачество расстрою».
«Не суетись,  -  тут молвила жена.  -
И не сестра совсем ему она».
И объяснив всё чинно, да и просто,
Вдруг стала меньше маленького роста.
8744
Вдруг стала меньше маленького роста,
Всё объяснив и чинно, да и просто.
«А дело в том,  -  жена тут задрожала,  -
Что никогда тебе я не рожала.
И нет во мне такого естества.
И мне болит от родов голова.
А твой сынок он куплён у цыганов
За серебро и водки пять стаканов.
А дочку я взяла в своей сестре,
Когда ты ей сгодился на заре
Замест меня. В отлучке я случилась.
И оттого всё так и получилось.
Дуэнья я. Мы сёстры. Две дуньи».
А немцы вырастали из свиньи.
8745
А немцы вырастали из свиньи.
«Дуэньи мы. С сестрою мы дуньи.
Похоронили вы её, мой царь.
Мой наречённый вдовый государь.
А появляться после похорон
Я не нашла достаточных резон.
И вашу дочь, рождённую сестрой,
Растила я. И думала порой,
Как мне себя к вам снова приманить.
Мечтала я, чтоб царство сохранить.
И вот она вам дочку родила.
Она тогда беременной была.
А я жила, тем двум печалясь вдовам,
Подобно той, что в бойнище ледовом.
8746
Подобно той, что в бойнище ледовом,
Она меня не раз в часу бредовом
Для ваших нужд постельных заменяла,
И вместе с вами нам и изменяла.
И родила тогда она вам дочь,
И умерла под вами в ту же ночь,
Когда, чаи гоняя, вы потели,
И без баранков секса захотели.
И погубили вы мою сестру
За то, что вам хотелось по утру.
А я жива. И есть один прибор.
Осиротить он может целый двор.
Но в то же время будет нам как раз
И в первый раз. И в самый третий раз.
8747
И в первый раз, и в самый третий раз,
Он в то же время будет нам как раз.
Понадобится он уж в тот момент,
Когда наладим мы эксперимент.
И, выставив во времени обзор,
Такой прибор оценит целый двор.
Пусть и честной, да и иной народ,
Крутнёт его в обратный поворот.
И уж познает радость естества
И тот, кому болела голова
От неудобств огромной глубины
И ваших нужд для вашей же жены.
Есть в нём резон. И он с рулём бредовым,
Да и с гарантием пяти-шести годовым.
8748
Да и с гарантием пяти-шести годовым
Уж тот прибор, к тому ж с рулём бредовым.
И эта тема для других наук,
А не для ваших выхоленных рук…
…Царь задрожал. Проснулся. Осмотрелся.
Он на охоте под периной грелся.
И вот ему приснился этот сон,
Как будто он какой-то царь Додон,
А не обычный Александр Седьмой,
Что и пошёл охотиться зимой.
До тех времён на зверя он ни разу
Не выходил. И вот собрался сразу.
И вдруг конфуз. И окончанье вздорно.
И я смотрел в дыханье горла горна.
8749
И я смотрел в дыханье горла горна.
И вам скажу, что окончанье спорно.
Оно даёт понять, что все цари,
Когда разденешь, лучше не смотри.
А просто люди. И такой и он.
И был таким он и взойдя на трон.
У тех местов, где был он на охоте,
Он пробудился в этой вот охоте
На медведя. И глянул с одеял.
И под рукой он что-то долго мял.
Ружьё не брал он. И как царь Седьмой,
Нанёс удар медведице прямой
Под левый бок ножом, всадив проворно
Его туда, где у медведя порно.
8750
Его туда, где у медведя порно,
Царь и нанёс удар ножом повторно.
Кровь, как фонтаном, брызнула в костёр.
Костёр, пылая, бросился во взор
Царя-убийцы. Царь обтёр глаза.
И покатилась с глаз его слеза.
Снег растопился, и поднялся пар.
И от костра развеялся угар.
Царь угорел, трещала голова.
И он сказал прощальные слова.
Бразды взяла стоящая вкруг хунта.
Там бриллиантов было больше фунта.
А остальное  -  это просто порно.
И уж огонь заговорил тлетворно.
8751
И уж огонь заговорил тлетворно.
А хунта быстро, ловко и проворно.
Тут разбежалась по полатям царства.
И ну на части резать государство.
Один урвал Кавказ. Другой взял Крым.
А остальное поровну вторым.
Вторые рвут, кто нефть, кто лес, кто газ.
Друг друга бьют и в бровь, и в нос, и в глаз.
Да и стоят за общим интересом.
И всё крадут. Украли море с лесом.
Уж прекратить ли, далее юлить,
И словеса пред честным людом лить
Из ручейка. Под быстрый бег волны
Мы виноваты были без вины.
8752
Мы виноваты были без вины
В большой тени кровавой глубины.
Повсюду суетятся чубайсята,
Гайдарики визжат как поросята.
Тут кохики, там вяхерики скачут,
И по царю убивце горько плачут.
Всё забурлило за отчизну в боли.
Мол, медведя без нужды закололи.
На новых русских псовая охота.
Кому такое вытерпеть охота.
И отдыхать все навострились в Ниццу.
Да и брильянты прячут в заграницу.
А Березовский бегает проворно
У наковальни, у большого горна.
8753
У наковальни, у большого горна,
Сам Березовский бегает проворно.
Кладёт брильянты срочно в заграницу,
И совещаться уезжает в Ниццу.
В Чечне даёт за каждый выстрел баксу.
А остальное доверяет факсу.
Факс подсчитает, выдаст и учтёт,
И, если нужно, копию прочтёт.
Да и подпишет сам, и запретит,
Кому какой положен аппетит.
Кому мильярд, кому и все четыре.
А остальное тем, кто мыслит шире.
А в это время в гуще дележа
Лежали два огромные ножа.
8754
Лежали два огромные ножа
Уж в это время в гуще дележа.
Ещё лежали там и два бандита.
Бандит Семён, и с ним бандит Никита.
Бандит Семён был первого умней.
Никита был повыше и сильней.
Семён спросил: «Кого мне убивать?»
И услыхал: «Всем спуску не давать».
Он был того, спросившего, умней,
И понимал, как действовать нужней.
Гайдариков щадить. Пусть дальше брешут.
И публику брехнёю пусть потешут.
А главный самый тот всё пьёт да пьёт
И по кускам державу раздаёт.
8755
И по кускам державу раздаёт
Тот главный, что всё пьёт да пьёт да пьёт
«Кто? Подберёзовик?»  -  спросил тот, что тупой.
«Не задавай вопрос, молчи и пой».  -
Ответил этот, что умом удался.
И на приманку глупо не поддался,
А выполнял работу сам свою,
Попав в событий главную струю.
Как человек прямой и откровенный,
Решительный и необыкновенный,
Он и сказал: «Чтоб выполнить приказ,
Не нужно ждать ещё другой указ
Об измененьях». И без виражей
Взял в руку рыжую он первый из ножей.
8756
Взял в руку рыжую он первый из ножей.
И без излишних дум и виражей
Он в токвандо и в фильмах суперменства
Добился мирового совершенства.
И тут уже без лишней суеты
Пошёл в кусты. А там лежала ты!
Ни фатерланд, ни хаузе битте путтер
Он не любил. И он включил компьютер.
До феньки и зазнайство, спесь и чванство,
И подсчитанство, и довыпивнство,
И наливанство, и переливанство,
И бедность, и воздержанность, и чванство.
И не владел он опытом чрезмерным.
И стал делить свинью движеньем верным.
8757
И стал делить свинью движеньем верным.
И распорол ей грудь ножом двумерным.
Да и достал оттуда бриллианты,
И безналичных денег сексильянты
И миллионы. Да и сексильоны.
И к ним с гашишем крупные кулоны.
И тайны фанты, их передаванты
Второму, спрятав в полости серванты,
Сказав пароль, взирая из норы.
И скрылся вдруг в ближайшие дворы.
И захватил с собою остальное,
Что для резерва было наживное.
Воняло мёртвым возле шалашей.
И запах шёл сюда из камышей.
8758
И запах шёл сюда из камышей.
Воняло мёртвым там, из шалашей.
И прокурор, и даже мэр московский,
Сказали дружно: «Это Березовский».
И осмотрели тут же мёртвый труп,
Что был невзрачен, вычурен и груб.
И каждый взялся делать там своё.
И всяк писал отчётное враньё.
Враньё писалось быстро. И по факсам
Передавалось по московским таксам.
Враньё текло по телепередачам,
Суля надежду будущим удачам.
И через спутник, проскочив по небу,
Там толстый немец отправлял потребу.
8763
Там толстый немец отправлял потребу.
И через спутник проскочил по небу.
Как поступить с убитыми останками,
Что догорели с пушками и танками?
Их передать туда, оставить в зале,
Или вкопать весной в мемориале,
Как потерявших жизни возле рынка,
Где проезжала Ельцина Наинка
Там, где съедают шахты да с людями,
Их накормив всё теми же грудями.
Все выполняют нужную тенденцию.
А Белый дом купил юриспруденцию.
И, выходя из этой бездны зала,
Присев к костру, ты вспомнил шум вокзала.
8764
Присев к костру, ты вспомнил шум вокзала,
Когда себя увидел в центре зала.
Прикосновенность есть у человека.
Чуть приподнял ты дружеское веко
В тобой давно-давно забытом годе,
Как ты гудком явился в пароходе.
А там, тогда, усилием Левши
Был поражён престиж английской вши.
Приладил ей ты несколько копыток,
Ещё не зная предстоящих пыток.
Россия, ты подвигнешься вперёд.
Да и молва об этом не соврёт.
Молва одно. Так что она сказала?
Присев к костру, ты вспомнил шум вокзала.
8765
Присев к костру, ты вспомнил шум вокзала.
Вот так молва Кулибину сказала.
А где-то в это время Эдисон
Уже увидел свой чудесный сон.
Когда решали братья Черепановы
Баллистику, то Шмидт аэроплановый
Под космос подводил уже рули.
И самолёты бегали в пыли.
Потом учил Гагарин Циолковского,
Как с полигона, знамо, с подмосковского,
Нам победить и засуху, и спид,
Пока весь Запад от успехов спит.
И, посетив военный полигон,
Уже готов был к взлёту эпигон.
8766
Уже готов был к взлёту эпигон.
А Запад свой готовит полигон.
И на Луне гуляют уж оне.
А мы в обратной с ними стороне
Фотографирим сторону Луны
Опять же с той, с обратной стороны.
Они вот так, а мы наоборот.
У них Майкл Джексон, а у нас народ.
Он крутит телом, а народ глядит,
И у экрана день и ночь сидит.
Не оторвёшь ты муками-науками
Его такими вот мечтами-штуками.
И время всё нам с вами показало.
Я вспомнил прошлое. Я вспомнил шум вокзала.
8767
Я вспомнил прошлое. Я вспомнил шум вокзала.
Всё вижу я, что время показало.
Сказало время: «Ты не опоздал,
Когда экзамен на «отлично» сдал
По экономии на стройке кирпичей,
И на холерном подвиге врачей.
И на удое коз, да и свиней,
Мы всех других сильнее и умней.
Мы сократим несъеденность пшена
И несваримость красного вина,
И из завода выносность частей,
И из глубинки праздничность гостей,
И нелегально краденых икон,
Вокзальных ламп, дрожащих у окон.
8768
Вокзальных ламп, дрожащих у окон,
Мы видим отблеск, кушая бекон.
И повышаем рубленность лесов,
И басосистость низких голосов,
И белоснежность северных снегов,
И крутизну пологих берегов,
И потопимость в море ледников,
И набиванье шишек дураков,
И безуспешность веры по речам,
И атеизмость в массы по свечам.
Мы отдаём лихим говорунам
Для утвержденья верности врунам,
Как сообщили в результате рубок
О зуммере стеклянных грязных трубок.
8769
О зуммере стеклянных грязных трубок
Нам сообщили в результате рубок
Всё тех же непосаженых лесов
Под заклинанье громких голосов,
И простыней из хлопка не посеянного,
И куличей из хлеба не повеянного,
Как в пулемёте бьющего врага,
Что будто завтра он уйдёт в бега,
Вот этим эстафету продлевая.
А тут фашистов сволочь боевая
Из одного окопа во второй
Бежит в испуге позднею порой,
Где до сих пор всё грязно, да и грубо
У касс ночных в часы смертельных рубок.
8770
У касс ночных в часы смертельных рубок
Там до сих пор всё грязно, да и грубо.
И бомжи там, и воры, и милиция.
Везде одна сплошная сицилиция.
И контролёры помыслов входящих,
Да и любой вагон, почтовый ящик
Для бизнесменов, прессы и спортсменов,
И всех других успешных суперменов.
Зависит всё у нас от настроенья
На удивленье общего гниенья.
Непросто жить проезжему в вагоне,
Где каждый сам для каждого в загоне,
И в битве общей по законам слав
За право переехать в тот анклав.
8771
За право переехать в тот анклав
Он в битве общей по законам слав.
Учётом для обычного подсчёта
Наград своих перед собой отчёта
Идёт на истребление война.
И гибнут та и эта сторона.
Поддерживая нужный в деле кворум,
Мы повышаем содержанье ворам
И за гробы, да и за их доставку,
И самолётов с гелием заправку
Для тех гробов, входящих, нисходящих,
И этих, что в глаза глядят, глядящих
Для Березовских и Немцовских слав.
И был он избран на Совете Глав.
8772
И был он избран на Совете Глав
Для укрепленья кровожадных слав.
И полученья курочек от Буша.
И в телефоне он обычно слушал
Всё то, что он же и осуществлял.
И рвенье он при этом изъявлял.
И назван был, замечен и отмечен
Печатью, что уж крыть и слов тут нечем.
Переведён и принят, и представлен,
И на вчерашний промысел доставлен.
Повышен дважды, так же и понижен,
И вознесён, и лишь затем воздвижен.
Собою время с властью согласуя,
Держав великих прошлое рисуя.
8773
Держав великих прошлое рисуя,
Собою время с властью согласуя,
Он представитель и уполномочен,
И неспроста, и, я сказал бы, очень.
Тем более что, если так и даже,
И не о том, а всё оно, конечно,
Но и оттуда, ах, возьмём к примеру,
И вот и мы, и посудите сами.
И нету там чтоб, вы меня простите.
Да, да, бесспорно. Кто же?.. Березовский!
И с этих пор я вас не понимаю.
Но вот не кстати, и уже как будто.
Вот так и он. Когда бы, согласуя,
И на анклавы этот мир рисуя.
8774
И на анклавы этот мир рисуя,
Вот так же всё живое согласуя,
Идёт она, эпоха, где-то с нами,
Со всеми в нас заботами и снами.
Со всем вот тем, что в годы унесу я,
И всё уже простив и не пасуя.
А между тем и встречи в кулуарах,
И в деловых, и в превентивных барах,
В ночных ли шопах, просто ли в «Европах»,
И в пятизвёздных где-то «Пенелопах»
Не уловляю в этом я значенья
Всех прежних дел без прав и назначенья,
Что и танцуют пляску гопака,
Как и желает рыжая рука.
8775
Как и желает рыжая рука,
Так вот они и пляшут гопака.
И этот танец с вывертом-присестом,
Да и ещё с крученьем этим местом.
И тут они решают судьбы наши,
Поев кровавой дивидендов каши.
Попив всё той же межвалютной крови.
Да и насупив от успехов брови.
Как бы в решенье важность указуя,
И невозможность вымысла связуя
С непостижимым хамством и расчётом,
И на табло компьютерным подсчётом.
Что, мол, и пуля каждого виска
Его увидит у свиньи куска.
8776
Его увидит у свиньи куска
Любая пуля каждого виска.
Нужна работа штатов целой прессы,
Чтоб защитить такие интересы.
И как на теле грязном насекомые,
Так и они. И их друзья, знакомые
Породой этой уж наделены.
Ах, только б, только б не было войны!
В которой вот тебя же и убьют.
Да и отнимут радость и уют.
Сформировался уровень умов
В противовес разграбленных домов.
Завеса в центре всех шикарных залов.
Да и Нью-Йорк встречает роскошь балов.
8777
Да и Нью-Йорк встречает роскошь балов.
Там центр для всех шикарных в мире залов.
Там всяк умён, и всяк горазд зудеть,
И нагло так сквозь щёлочку глядеть.
Почти наивно, окропив словами,
Корпоративность зиждется над вами.
Всё пронизало ложью наизнанку.
Идёт эпоха сплёвыванья в ранку.
И тем же курсом, курсом в никуда.
Орёл двуглавый их ведёт туда.
И всё едино. Всё за ради чтоб.
А в результате общий филантроп
Самодуренья. Да и у вокзалов
Блеск мишуры и роскошь пышных залов.
8778
Блеск мишуры и роскошь пышных залов
Самодуреньем около вокзалов.
За выживанье тёпленьких местов,
И возле жирных времени котов.
А их там двое: ентот да и тот,
Заокеанский и российский кот.
И тех, и тех возглавили семиты.
А против них народ стоит немытый
Сиюминутным самопритворянством
И из себя всей сути выдворянством,
И неглубоким духом бытия.
И даже нету там наития.
Там разжиганьем спеси у вокзалов
Блеск мишуры и роскошь пышных залов.
8779
Блеск мишуры и роскошь пышных залов
Там разжиганьем спеси у вокзалов.
Повсюду то же дикое мещанство.
И мировое процветает чванство.
И невозможность вовремя сойти
С непостижимо скользкого пути,
Плывя вперёд по общему теченью
От здравой мысли и к нравоученью.
Хотя сказать, что здраво, что не здраво,
Один Господь на то имеет право.
И, придаваясь верному словцу,
Плывём толпою мы с тобой к Отцу.
Куда погонят. А пути сии
Исполнены визжанием свиньи.
8780
Исполнены визжанием свиньи
Пути сии, гонители мои.
Ведут на бойню нас со всем народом
Они по рвам, садам и огородам.
Господ с доходом в миллион, не менее,
Всех поместят в фамильное имение.
Да и боятся выявить лицом
Похожесть внука с правнука отцом.
Неповторимость им страшней чумы.
И не нужны им здравые умы.
И уж под чью-то ты идёшь диктовку,
И на себя ты сам навёл винтовку.
А вот она там что-то поломала.
Но человек решает очень мало.
8781
Но человек решает очень мало.
Система всё живое поломала.
Как будто в том эпоха виновата.
И бинт в крови, а с ним в крови и вата.
И над тобой летящая ракета.
И уж твоя судьба как песня спета.
И «бах», да «бах» из каждого экрана.
И лезут всюду вечером и рано.
Как будто нет чего-нибудь другого
Для выраженья чувства дорогого.
К примеру, палец или тот же член
У вздрогнувших ощупанных колен.
Так нет же. Всё кровавые бои.
И мертвецы у каждой полыньи.
8782
И мертвецы у каждой полыньи.
Такие вот жестокие бои.
Такие уж везде самосомнения
Для укрепленья собственного мнения.
И сомневаться так же не смешно,
Как пить с друзьями терпкое вино.
А те, что в путь нас дальний снарядили,
Зачем-то нам гробы соорудили.
Но не учли значение момента,
Что и грозит судьбой эксперимента.
И знают все, и знает даже стадо,
Что в этом мире делать нам не надо.
Рыбак сидит и думает в дремоте
О дяде Зяме и о тёте Моте.
8783
О дяде Зяме и о тёте Моте
Рыбак сидит и думает в дремоте.
Сверкая жёсткой кожей портупей,
Нас поучали те, кто нас тупей.
И посадили, поедая раков,
В бездомный холод северных бараков.
Всю кровожадность в собственной судьбе
Они забрали собственно себе.
Не думай ты, читая книгу эту,
Что, дань отдав известному поэту,
Способен ты всё ж выдержать режим,
Где мы с тобою кучами лежим.
А в это время думают века,
Как придавить к асфальту червяка.
8784
Как придавить к асфальту червяка,
Так в это время думают века.
Как умолить задумчивость Творца,
Не исказив гармонии лица.
Или сплошное веноразрывание
На почве всех Америк открывания.
И Рафаэлей суть и Возрождение
Приходят к нам сквозь ночи наваждение.
Когда тебе дарить стремятся плод,
То гибнет весь непобеждённый флот.
В ребро воткни означенное в деле,
Да и живи с изъянами на теле.
И не зови кого-то в самолёт,
Когда ты сам не выбрался в полёт.
8785
Когда ты сам не выбрался в полёт,
Не зазывай кого-то в самолёт.
За ради цели я хочу туда,
Куда не ходят даже поезда.
Лежу убитый с пулею в виске,
Или с гранатой сжатой в кулаке,
Или ещё и этого похуже,
В своей крови лежу в своей же луже.
Но тут напишут и распространят,
Что дивиденды нас с тобой манят.
И скажут вдруг, что будет взрыв в четыре
В спортивном зале или в «Детском мире».
А потому его тверда рука.
Ну, а река светла и широка.
8786
Ну, а река светла и широка.
И потому его тверда рука.
И он означен. Взгляд в нём озадачен.
И супермен он главный. Не иначе.
И тут уже тебе, ни дать, ни взять,
Гераклу ты не менее чем зять.
Без всяческой значительной причины
Такие вот встречаются мужчины.
Да и другие прочие бывают.
Но иногда их тоже убивают.
А тем, убитым, девы помогают,
И от убийц других оберегают.
И так они приобретают славы,
И наполняют тем свои анклавы.
8787
И наполняют тем свои анклавы.
Вот так они оберегают славы.
А делать с ними что, они не знают.
И, умирая, перед тем стенают.
Стреляют смело, бьют ногой умело,
Целуют страстно в щёку, в губы, в тело.
И от души, и, более, от страсти,
Им фарт везде, им всюду в картах масти.
Они девиц у слабых отбивают,
И перед тем стыдливо раздевают.
Иную уж обкладывают вишней
Для потребленья в пищу им излишней.
Потом уходят в бизнес с головою,
Расставшись с нею, уж с едва живою.
8788
Расставшись с нею, уж с едва живою,
Они уходят в бизнес с головою.
Там по болотам, да и по горам
Наводят шум и гам, и тарарам.
Всё это есть не кто иной, Уокер.
И чем-то тем он и играет в покер.
Потом ещё. И маузер с ним трёхствольный.
Попался, видно, враг многомонгольный.
Нет страха крови, синяков и боли.
И лишь на лбу скуластые мозоли.
А если секс, то это точно секс.
Не квакс, не брекс, и даже не брекекс.
И уж когдааа-а-а-а тем сериям конец.
И ты из зала вышел, наконец.
8789
И ты из зала вышел, наконец.
И тут уже и сериям конец.
Но если заглотнёшь ты эту жвачку,
Тебе подсунут новенькую пачку.
А может, и не пачку, и не три.
Ты только в корень весело смотри.
И не плати, не надо, мы оплатим.
И вас рекламой мы за горло схватим.
И ты посмотришь серий миллион,
Как и когда, и с кем, и сколько он.
И всё с торицей сразу и окупится,
Если народ на эту мерзость купится.
Тот, кто сумел увидеть там конец,
Он и поймёт, что глуп он, наконец.
8790
Он и поймёт, что глуп он, наконец,
Когда увидит он тому конец.
Прибуду добровольно я туда,
Где нас встречают горе и беда.
От девяти ещё невинных лет,
Да и в двенадцать, я не ел котлет.
Кому-то нужно только убивать
Тех, кто хотел бы мирно поживать.
Или он хочет с нами подружиться,
И не умеет с наглостью ужиться,
Отдав металл и прочее сырьё,
И дочь свою, да и сестру её.
Ты оказался прямо в центре зала.
И уж везут тебя сквозь шум вокзала.
8791
И уж везут тебя сквозь шум вокзала.
Ну, а она лежит в прохладе зала.
Что быть должно, того не миновать.
А слабого приятней убивать.
Кто кровожадней, тот и учащает
Убийство нас. И всё себе прощает.
Ему такое, видно, позарез,
И составляет личный интерес.
И так он правит всеми в тот момент,
Когда берётся за эксперимент.
А моему желанию противно
То, что на жизнь он смотрит примитивно.
Опять же свет фонарный у вокзалов.
Блеск мишуры и роскошь пышных залов.
8792
Блеск мишуры и роскошь пышных залов.
И в кайф ему все ночи у вокзалов.
Поеду я в какой-нибудь райком.
И у меня застынет в горле ком.
Везувием сплошного естества
Моя опять вскружилась голова.
А я всего лишь просто частный случай.
И ты меня вопросами не мучай.
А если вы уже не детских лет,
Садитесь в свой дорожный драндулет.
Да и познайте общую культуру,
Перерождая статику в структуру.
И уж везут меня сквозь шум вокзалов,
Блеск мишуры и роскошь пышных залов.
8793
Блеск мишуры и роскошь пышных залов
Увидел я среди ночных вокзалов.
Летел я, но не помню сам куда.
И вёз жуков с собой я два пуда.
Жуки с заправкой калия циана
Для очищенья плотности экрана
От незнакомых в космосе существ
И недоступных вечности веществ.
«Они мгновенно действующей силы.  -
Так говорил второй министр Ветрилы.  -
Посыплешь ими сверху червяка,
И дальше дуй и взбадривай бока».
И заключил он нежно и любя:
«Я отдавал тебе всего себя».
8794
«Я отдавал тебе всего себя,  -
Сказал он так, всю эту блажь любя.  -
И охранял я ради гигиены
Желудки, почки и сердца, и вены,
Что и имели несколько суков,
Торчащих ниже всех моих боков.
А уж они сползали с каждой местности,
Переставая значиться в известности.
К тому ж и отделялись от руки,
И попадали в шлем и в башлыки
Для далеко не умных чудаков
И соразмерных времени жуков.
А то, что их так много у канала,
Ещё душа моя тогда не знала.
8795
Ещё душа моя тогда не знала
Того, что я увижу у канала.
«Но то не важно, хоть оно бумажно»,  -
Сказал Ветрило, посмотрев отважно.
И через час, ну, может, через три,
Всё было чисто сверху и внутри.
Жуки ползли туда, где их скопление.
И там томилось соковыделение.
Потом включалось страстное томленье.
И продолжалось всё до изумленья.
И вот тогда явились телепаты,
Бросая грунт на нижний край лопаты.
А я пытался убедить себя
В том, что любил я прочих и тебя.
8796
В том, что любил я прочих и тебя,
Об этом тут я и спросил себя.
И если я тебя не полюблю,
Тогда я чью-то голову срублю.
И как ему без срубленной башки
На этом ветре думать про стишки?
С башкою он тяжёл и неподвижен,
А без неё он в пьедестал воздвижен.
И он тогда вот и познает рай.
А там хоть сам ложись и умирай.
И здесь такие тайные ходы,
Что не напьёшься с лужи и воды.
И вот и я вращаюсь эфемерно,
И увлекаюсь, и томлюсь безмерно.
8797
И увлекаюсь, и томлюсь безмерно.
Да и вращаюсь тут я эфемерно.
Но, говорят, что прежде даже мы
Имели постоянные умы.
И также жили на ветвях и в норах.
Или висели ночью на заборах.
Потом мы и весомость обрели.
И к этой вечной истине пришли.
И поместились тут вот, у перил,
Лишившись шхуны и её ветрил.
Да и решили выйти из Пенат.
И изменить всё изнутри и над.
А миллионов через триста пять
Влюбляться научились мы опять.
8798
Влюбляться научились мы опять
Так миллионов через триста пять.
А может, нет. А может, патефонов.
А может, где-то просто саксофонов,
Где прорастало наше с вами семя,
И зарождалось нынешнее время.
И невесомым космоса плечом
Мы за собою прошлое влечём.
А чтобы нас в пути не расстреляли,
Уж мы повсюду пили и гуляли.
И вот теперь верёвочку плести
Нам помогают наши травести.
Потом мне стало плохо, даже скверно.
Раз пять я умереть хотел, наверно.
8799
Раз пять я умереть хотел, наверно,
Так мне тогда, в то время было скверно.
Но, не имея ни ушей, ни шей,
Мы оставались жить у камышей.
Да и других мы не лишились мер
Всей камарильей прочим не в пример.
Спустить бы дух. Но всюду невесомость.
Остепениться бы, да глаукомость.
Упасть с горы, опять же не пойдёт.
Гора сама к идущему идёт.
Донос, он лучше, сразу всё решает.
И каждый этим душу утешает.
А может, яду выпить литров пять?
А может, десть? Или двадцать пять?
8800
А может, десять? Или двадцать пять
Мне выпить яду литров? Или пять?
По десять кружек в каждое бедро
Вливаю я, опустошив ведро.
Потом короткий, но тяжёлый шорох,
И резкий свист, и загорелся порох.
Дела идут. Уж восемнадцать раз
Я избавлял себя от лишних фраз.
Кульбит и фляк. Рондат. Потом шпагат.
И снова два рондата наугад.
Но если это тоже не поможет,
То бить себя тогда начну по роже.
Так рассуждая, и вздымая руки,
Я и попал в тенета тайной муки.
8801
Я и попал в тенета тайной муки.
И снились мне разгневанные клюки.
И был я вновь таким вот червяком.
И стоит ли тут мне идти пешком?
И, подпустив цианистого кала,
Она меня уже не отпускала.
И тут я начинал обычно спор,
Не замечая выбоин и пор
По той причине, что их не имею.
И я о том понятья не имею.
«Катитесь вы!» Сказал бы я. Но вы
Мне не дурили больше головы.
И головы. И испытал я муки,
К груди прижав твои живые руки.
8802
К груди прижав твои живые руки,
Я перенёс невиданные муки.
Потом и отделилась голова.
Ах, эта вечность всё ещё жива!
Уж если жить, то жить придётся вечно.
Я головой рискую бесконечно.
И я не буду лезть туда руками,
Во мгле играя ночи огоньками.
Надулся, так лети, как патиссон.
Как будто это твой последний сон.
Сон-патиссон. Поэт и патефон.
А если ты из пластика плафон?
Вот так тогда я доверял судьбе.
И говорил: «Я всё отдам тебе».
8803
И говорил: «Я всё отдам тебе».
Я жил тогда, доверившись судьбе.
Я был без ног. И даже и без рук.
Но был по званью доктор я наук.
Потом нога. Потом на ней мозоль.
Потом пошло. И ты уж мне позволь.
И вот. Где руки? Ну, а где мозги?
Не слышно зги. Да и не видно зги.
А там все спят. Вожди и червяки.
А суть?.. А суть в пожатии руки.
Я их настигну. И отправлю в поле.
И пусть живут как призраки в неволе.
И я засну измученный в борьбе,
Моля успокоения себе.
8804
Моля успокоения себе,
Я и засну, измученный в борьбе.
Да и спрошу когда-нибудь себя:
«Ну, как ты там? Ну, как тебе тебя?
Хватает? Нет? И направленье ль верно?
А пожирнел ведь ты с тех пор безмерно.
И не страшна ль тебе такая смесь
Угарных газов и земная спесь?
Как ты живёшь под тонкой кожурой?
И не затянут ли твой ум корой
От пробки пива? Или всё растёшь,
Мой патиссон, мой друг, ядрёна вошь?
Хоть зазвездись, тихонько семеня.
И повторим мы встречу у меня.
8805
И повторим мы встречу у меня.
Хоть разорвись на сорок три ремня.
Меня, ты знаешь, любят за прогресс.
И посмотри на мой зелёный срез.
Или на красный. Помнишь? Колобок.
Иди, достанься волку на зубок.
И подавилась шариком она.
А мне такая данность не нужна.
Лети, лети, как птица, как комарик,
И более того, как жёлтый шарик,
Вообразивший что-то из себя,
Струёю ветра тучи теребя.
А помнишь, мы лежали у огня?
Я всё забыл. И ты забудь меня.
8806
Я всё забыл. И ты забудь меня.
И нас пленяли песни у огня.
Но я взлетел. О чём же я мечтал?
Я угорел. Я долго не летал.
Уж я пришелец. Адьютант жуков.
Людей люблю. Люблю и червяков.
И у костра, в метро и под водой,
Да и с заботой, или вот с бедой,
В своих желаньях мнят осуществиться
Те, кто пред светлый взор спешат явиться.
А вот нога. А рук как будто нет.
Зачем мне этот вдумчивый сонет?
Дух выпуская, лёжа у огня,
Я вспомнил всё. И ты прости меня.
8807
Я вспомнил всё. И ты прости меня.
Так думал мальчик, шариком звеня.
Мы проползали тут же, под травой.
Я был ещё достаточно живой.
Потом я глубже в землю проникал.
И маму я свою тогда искал.
«Так я же мама».  -  «Ты?»  -   «Да, я твоя».
«Какой ты мама. Часть ты лишь моя».
«Я большая. И потому я мама.
Такая вот, как видишь, панорама.
Мы червякі. Делением растём.
И клеточным мы множимся путём.
Мы делимся. Мы баловни природы.
И нас с тобою любят огороды.
8808
И нас с тобою любят огороды.
И всё равно мы два звена природы.
Мы братья, да и сёстры, и отцы.
Мы матери. И все мы молодцы.
Хоть умирают части наши всё же,
Но мы и старше, мы же и моложе.
И мы ровесники. И мы одна семья.
И более того, мы  -  это я.
Я умер, я живу, и я отец.
Я мать, и я беспечный сорванец.
Я всё. Я ничего. Меня и нет.
Я погибаю сотни тысяч лет.
И всё при мне. Но я и без меня.
И не лишён я тайного огня.
8809
И не лишён я тайного огня.
Я умираю, прошлое храня.
Ослы и щуки, жабы, окуньки  -
Все любят взять меня в ладонь руки.
И я давал попробовать себя,
Бросаясь в гневе прямо на тебя.
И находил себя я тут и возле.
И жил тогда я, и живу я после.
Я царь природы, дождевой червяк.
Я самый главный из известных бяк.
Кто кроме нас пролезет под доской?
Кто кроме нас весёленький такой?
А хочешь, я войду в огонь и в воду?
И это вот и входит нынче в моду.
8810
И это вот и входит нынче в моду.
Я испытаю и огонь, и воду.
Мне для меня и плеч моих не жалко.
И если надо, твёрдый я как палка.
Я разрыхлю любой тяжёлый слой.
Я весь усыпан кольцами и злой.
Меня не уничтожишь даже матом.
Я всей вселенной самый нужный атом.
Уж если я соединюсь с собой,
То я готов идти на смертный бой.
Опоясать весь мир сто сорок раз
Могу я, если будет в том приказ.
И ты погладь меня своей рукой.
Да, я такой. И я люблю покой.
8811
Да, я такой. И я люблю покой.
И ты погладь меня своей рукой.
И посмотри, как извиваюсь я.
Я винт-буравчик, я же и змея.
Я землю то прессую, то рыхлю.
Её я и лелею, и люблю.
Она меня родит, да и взрастит.
Она меня накажет и простит.
Она со мною всюду заодно.
Она мой кубок. Я её вино.
И мы во всей Вселенной уникальны.
Исчезнем мы, и будет мир печальным.
Я быть хочу желанным и любимым,
И искренним, реальным и делимым.
8812
И искренним, реальным и делимым
Я быть хочу, и быть хочу любимым.
Огромный шар, не был бы он Землёй,
И был бы мир извечной мёртвой тлёй,
Кабы не я. Нет жизни без меня,
Как дыма нет без жара и огня.
Как вечер без прохлады и росы,
Как радость без вина и колбасы,
Как небо без мечты и облаков,
Как лошадь без уздечки и подков,
Как трактор, на котором плуга нет,
Как утро, если это не рассвет.
Плыву я вечной времени рекой.
И не смирюсь я с учестью такой.
8813
И не смирюсь я с учестью такой.
И я плыву желания рекой.
И не один плыву. Я на крючке.
Крючок на леске. Удочка в руке.
Рука за палку держится легко.
Мы ловим рыбу. Волны высоко.
Потом мы сварим из неё обед.
А до меня тебе и дела нет.
Ну, ничего. Сейчас мы словим рыбу,
И приготовим для разини дыбу.
И вот тогда туда ты посмотри.
И что там в ней особого внутри?
Я буду там терзать большое вымя,
Твоё твердя мне дорогое имя.
8814
Твое твердя мне дорогое имя,
Я буду там терзать большое вымя.
И буду ждать, пока её разрежут,
И на куски прохладную порежут.
Меня достанут. В грязь положат снова.
И всё. И рыба свежая готова.
Вот я какой. И землю я рыхлю.
И рыб ловить я удочкой люблю.
Ещё я совершаю много дел.
Я пукаю… И это не предел.
Когда забудешь ты о договоре,
То всякое тут ляпнешь в разговоре.
А интервью мы всё-таки прочтём.
Уж дети выросли. Пошли своим путём.
8815
Уж дети выросли. Пошли своим путём.
А в интервью мы это всё учтём.
И если всё сойдётся, то тогда
Меня возьмут куда-нибудь туда.
Распространять всю эту информацию
Про нашу червяковскую формацию.
Нет никого, кто б ближе был земле
На всей на нашей матушке Земле.
Погибнет тот от спида и чумы,
Кто не поверит в тонкие умы
Нас, червяков. А если б не война,
То не стояла б эта тишина.
Мы залезаем часто и в варенье.
И между нами нету примиренья.
8816
И между нами нету примиренья.
И мы влезаем в баночку варенья.
Да что в варенье! В яблоко. И в гриб.
В любой земли задрипанный изгиб.
И мы ползём по матушке Земле.
Да и живем в кромешной ночи мгле.
Хотя у нас нет глаз, и нет и рта,
И мы не смыслим в этом ни черта.
Но мы без рта, и даже и без ног,
На всё способны. Сохрани нас Бог.
А думаем мы длинным животом
Гораздо лучше, чем иные ртом.
О, мы с пути такого не сойдём!
Дорогой трудной дальше мы пойдём.
8817
Дорогой трудной дальше мы пойдём.
И мы туда решительно придём.
Мы очень тонко чувствуем весну.
И понимаем шум и тишину.
Не пропадёт у нас никто, ничто.
А это кто? А это, это кто?
О, это я. И тут моя семья.
Кишит работа. Вкруг меня друзья.
Я вас люблю. Горжусь безмерно вами.
О нас не скажешь бранными словами.
И как сказать? У нас ведь нету рта.
И всё вокруг такая красота!
Да, мы любви великие творенья.
И в этом и успех стихотворенья.
8818
И в этом и успех стихотворенья.
Уж нам с тобой не выжить без паренья.
Что ты сказал? Не отделился ты?
Ещё меняешь внешние черты?
Так потрудись. Урви кусок поболе.
Рви тут и тут. Не чувствую я боли.
Я радость ощущаю оттого,
Что столько тела сразу моего
Я отдаю любимой мне земле
Под солнцем ярким и в кромешной мгле.
В ночи без звёзд и в рокоте грозы
Я не пролью без времени слезы.
Земля моя! Добреть ты не устала?
Тебе я нужен ли?.. Ну, а тебя мне мало!
8819
Тебе я нужен ли?.. Ну, а тебя мне мало!
Земля моя! Грустить ты не устала?
Зазеленись! Взойди и не ленись.
Переползу я эту грязь и слизь.
Тебя я всеми фибрами души
Люблю! Меня ты ласково души.
Я только и мужаю от тебя.
Тебя любя я, нежно теребя.
А ты меня поглотишь, не беда.
Пошёл бы дождь, и потекла б вода.
Тогда я снова к небу поползу,
Пусть только тучка выронит слезу.
Да, я червяк. И мне меня не мало.
Со мною так и ранее бывало.
8820
Со мною так и ранее бывало,
Что мне меня бывало и не мало.
Бывало и не много. Мы свои.
Земля одна. Как и один Луи.
Весна идёт! Нам летом суждено
Смотреть в небес раскрытое окно.
Сумеешь ты ли свой великий век
Прожить с улыбкой, добрый человек?
Ведь ты и буквы выдумал. И ты
Способен знать томление мечты.
А чувств прекрасных столько есть в тебе,
Что хватит их и миру, и себе.
А что меня бывало и немало,
Со мною так и ранее бывало.
8821
Со мною так и ранее бывало,
Что вот порой меня и не бывало.
Ещё люблю я думать о Луне,
Когда порою станет грустно мне.
Луна, она такая интересная.
Узнаю всё о ней, пусть даже тресну я.
Хоть разорвусь на тысячу червей,
Но не сразит природу суховей.
И, значит, жизнь на Марсе тоже будет.
И будут жить на Марсе тоже люди.
А что за жизнь на Марсе без меня?
Ну, это просто полная фигня.
Мечта моя такая, как Луна.
Вот только в снах она растворена.
8822
Вот только в снах она растворена,
Мечта моя. Она, как и Луна.
Я думаю, не змий ли я летучий.
И уж лечу я, раздвигая тучи.
И через космос Зыкиной пою
Про Землю ясноглазую мою.
Я тут, Земля! Вот я. Я твой питомец.
Не швед я. И не немец. Не японец.
Да, я червяк. На части я делился.
И сколько мог, я столько веселился.
А подошёл критический момент,
И я решился на эксперимент.
И вот во мне, как новых дел начало,
Уж радость о грядущем зазвучала.
8823
Уж радость о грядущем зазвучала.
Пришла и всю систему раскачала.
Иду я на такой эксперимент,
Что даже оценить на сей момент
Его не представляется возможным.
А потому быть нужно осторожным,
Чтоб оправдать доверие ко мне.
И как возможно раньше на Луне
Мне побывать. Пусть человек не спит.
И мой почин своим же укрепит.
Подкрепит. И хорошими делами
Укрепит. Укрепит под куполами.
Пускай бы там познала и Луна
В той новой жизни эти времена.
8824
В той новой жизни эти времена
Пускай бы там познала и Луна.
Короткими прохладными ночами
Она влечёт нас светлыми лучами.
Забьют ключи из кратеров воды.
И подрастут вишнёвые сады.
И если мы по общему закону
Существованья жизни на Луне
Не объясним летящему дракону,
Что это всё в небесной тишине,
То что тогда?.. Сойдёмся на процессе?
И я с тобой сражусь на интересе.
Да и скажу: «Всё, что природа знает,
Мучительно любовь напоминает».
8825
Мучительно любовь напоминает
Всё то, что и природа тоже знает.
Но не было подобного в природе,
Чтобы червяк на лунном огороде
Такие вот увидел чудеса.
И уж гниёт в пакете колбаса.
Внутри уже давно, конечно, сгнила.
А вот теперь случайные чернила
Разлились. И всю ночь мне тайно снятся.
И не могу я в радости уняться.
И будут там и яблони цвести.
И ты меня за это всё прости,
Напоминая жизнь как ананас,
Ушедшую, покинувшую нас.
8826
Ушедшую, покинувшую нас,
Жизнь я увидел, будто ананас.
О, где же вы, красавцы червяки!
Вчера ещё вы были у реки.
Отправились, мне говорят, туда,
Куда не ходят даже поезда.
Туда, вам говорят, а не туда.
Да бросьте вы. Какая ерунда.
Такого и не может вовсе быть
И потому, что так не может быть.
Нет, может, а вот может, а вот да.
Оставьте, это бред и ерунда.
А вот не бред. Примеров вечность знает.
И память о себе напоминает.
8827
И память о себе напоминает.
Да и примеров вечность тоже знает.
И сознаю я фибрами конца,
Что я теряю сына и отца.
Там были вот такие поселения,
Где и сбылись червивые томления.
Как куры выбегают во дворы,
Так мы переселяемся в миры.
О, мы теперь для вас незаменимы,
Да и гниеньем времени хранимы.
На вид мы вроде медленно ползём
И постоянно что-нибудь грызём.
Лишь как забыли где-то нас сейчас,
Так наступает этот самый час.
8828
Так наступает этот самый час,
Когда уже не думают о нас.
И исчезает важная среда
Обычного гниющего плода.
Рожь не растёт, горох не колосится,
Конь захирел, и бык не волосится.
Что бык! Обычный жареный петух
Не кукаречит, испуская дух.
Ну, пусть с Луной я чуть поторопился.
Но если где-то мусор накопился,
То кто поможет, если и не мы?
Хоть мы и вроде глухи и немы.
Ну, немы. И сосед мой затоскует.
Любовь былая в сердце не ликует.
8829
Любовь былая в сердце не ликует.
И даже крот от праздности тоскует,
Когда пророет милю, или две.
Посмотрит вдаль, почешет в голове.
Средь облаков там взор его супруги.
И грустно станет им двоим на круге.
Простите. Извините. Ждут дела.
Какой-то суп хозяйка пролила.
И надо мне, конечно, посмотреть.
Горох с капустой скисшею на треть.
Переработать нужно не спеша,
Шурша телами и едва дыша.
А время? Время вечное идёт.
И в страхе пробуждения не ждёт.
8830
И в страхе пробуждения не ждёт.
Уж время вещь. Оно потом пройдёт.
Пускай я червь. Но червь, а не коробка.
Была бы у меня хотя бы пробка.
И чтоб места разрывов затыкать,
Так и не нужно б было потакать
Упрямству. Это вещь необычайная.
Но для меня она, увы, случайная.
Не знаю я кровоточащих ран.
И я делюсь. Я над собой тиран.
Мне не нужны повязки и бинты
И через грудь хладящие жгуты.
Душа от перспектив всегда ликует.
И только разум всё ещё тоскует.
8831
И только разум всё ещё тоскует.
Хотя душа уже давно ликует.
А в сердце грусть. И, видно, оттого,
Что я о том не знаю ничего.
Зачем, так долго в мире пребывая,
Расту я, никогда не убывая.
Стою на месте, двигаясь вперёд.
Ничто меня не гложет, не берёт.
И вот уже в какой-то там момент
Душа готова на эксперимент.
Вот так я мыслю. Но в каком же месте?
Где связь времён? Я муж своей невесте.
И мысль, что и по синусу идёт,
Уж в прошлое сознание ведёт.
9932
Уж в прошлое сознание ведёт
Раздумье, что по синусу идёт.
И мышцы, распрямляясь, сокращаются,
И, вместе с тем, по конусу вращаются.
Нет сложной в мире более механики,
Чем та, когда червяк, поддавшись панике,
Непостижимо гордо извивается.
Процесс движеньем этот называется.
При управленье только головой
Ты вряд ли тут останешься живой.
Тут мыслишь широко и повсеместно.
И похвалить за это нас уместно.
И чешуёй, как говорят, горя,
Любовь живёт себе благодаря.
8833
Любовь живёт себе благодаря,
Как говорят, ликуя и творя.
Через каких-то несколько часов
Уж ты раздет до майки и трусов.
Ты изменяешь почвенный состав,
Над мишурою мелочной привстав.
За горизонт ты глянул и окрест.
А грунт? Из всяких он бывает мест.
Так ты устроен. Виден ты везде,
Когда ползёшь к резвящейся звезде.
Вбивай на метр бревно и делай стол.
И отдыхай. А я вперёд пошёл.
Пойду сказать, чешуйками звеня,
Что и обиды нету у меня.
8834
Что и обиды нету у меня,
Я расскажу, чешуйками звеня.
Да и скажу, как часто улыбался,
Когда не так, как нужно, прогибался.
А, в самом деле, я сгибался вправо,
Хотя имел ли я на это право?
Потом я шёл решительно вперёд,
Не зная, как рыбак крючок берёт.
Иду на ловлю щук и карася.
И вот природа предо мною вся.
На зорьке летом, около реки,
Я вижу: в окнах гаснут огоньки.
А, значит, нет причин винить меня
За то, что есть прохлада у огня.
8835
За то, что есть прохлада у огня,
У вас причины нет винить меня.
Во мне структура кольцо полосатая.
Червя я без зубов и не кусатая.
Ещё я думы думаю о том,
Что будет с этим космосом потом,
Когда везде поселимся мы, значит.
И новый цикл вселенский будет начат.
И даже люди, от себя устав,
Передадут нам свой земной устав.
Займём тогда места мы в институтах.
И грязью нас припудрят. И, окутав
Условностями, червь вдруг думать станет.
Я верю в это. Этот миг настанет.
8836
Я верю в это. Этот миг настанет.
Из нас любой и каждый думать станет.
Ведь прошлое, закрыв своё лицо,
Замкнёт собою времени кольцо.
Кольцом считаться будет всякий вид,
Где мир уже растянут и извит.
Червяк услышит дальний гул былого.
А в прошлом, как мы знаем, было слово.
И тут уж черви вдруг заговорят
Всем телом сразу вместе и подряд.
Речь будет их о главном, о Червляндии.
Ну, а ещё зачем-то о Финляндии.
И сядем мы с тобою у огня.
И ты простишь за всё, за всё меня.
8837
И ты простишь за всё, за всё меня,
Мой брат, когда мы сядем у огня.
И поведём беседу мы о том,
Что будет с нами грешными потом.
Ещё первее этого момента.
Пускай всего лишь для эксперимента.
Но будет всё зависеть от науки.
И мы тут в дар ещё получим руки,
Чтобы быстрее почву разгребать.
И будем руки пробовать сгибать.
Рукам нужна, конечно, голова.
И в этом жизнь, естественно, права.
Червяк тогда и думать не устанет.
И нам с тобой опять всё ясно станет.
8838
И нам с тобой опять всё ясно станет.
Жить с головой легко. И сердце станет
О том мечтать, чтоб мы вот, червяки,
Могли носить пиджак и башмаки.
Да и гулять вдоль берега крутого
И напевать мелодии Крутого.
И ждать к себе из космоса гостей,
Тем увеличив список должностей.
И мы увидим члено-полосатых,
Да и земных игольчато-кусатых.
Безруко ножко-очень кривобоких.
Из мест вселенной дальних и глубоких.
Так думал я. И думал я без зла.
Нужна любовь. И будет жизнь светла.
8839
Нужна любовь. И будет жизнь светла
Для одоленья недуга и зла.
Она, любовь, на вид, как и червяк.
Её порыв движением извяк.
Имеющая всё и ничего,
Она уж и добьётся своего.
А без неё слоны и червяки,
Как и перо без Пушкина руки.
Так ночи днём невидимая нить
Стремится в час зари не перегнить.
Как говорится: и ни взять, ни дать.
Она поможет жить и не страдать.
Она светла, возвышенна и вольна,
И непомерно радостна. И больно.
8840
И непомерно радостна. И больно
Нам оттого, что уж мечтать довольно.
И вдруг в душе почувствовалась боль.
Ах, ты мне думать всё-таки позволь!
Я погрузился в творческий порыв.
А как червяк, я прочен на разрыв.
И потому я двигаюсь ногами,
И землю я толкаю сапогами.
И сотни сфер рождаются во мне.
Вот плавно я ударил по волне.
Полёт, паренье, вечное движенье,
Да и другое самовыраженье.
А боль дороже всякого тепла
И оттого, что к нам любовь пришла.
8841
И оттого, что к нам любовь пришла,
Дороже боль сердечного тепла.
И наших тел крученье и верченье
Я принимаю за нравоученье.
Переливанье, вздрагиванье, дрожь.
И всё такое. Ах, как я хорош!
И вместе с тем, всё это необычное,
Для червяка, конечно, не привычное.
И, вспоминая всё такое заново,
Переписать готов я это наново.
В душе моей уже другое качество,
А вот деленье это ль не дурачество.
Душа впервые чувствовала боль.
И ей ты это чувствовать позволь.
8842
И ей ты это чувствовать позволь.
Душа впервые чувствовала боль.
Впервые понимала наслаждение
Не только от по грунту восхождения,
А от простого лишь совокупления
Для будущей субстанции деления.
Откуда в нас взялись такие органы,
Теперь уже не помнят даже Морганы,
Марголины и Лифшицы, и Шуберты,
И Фридманы, и Кацманы, и Губерты.
И это было точно возрождением
И на Олимп немедленным вхождением.
Тот первый миг всепамятного дня
И мучает, и радует меня.
8843
И мучает, и радует меня
Тот первый миг всепамятного дня.
Конечно, он и вас порою мучает,
Людей, при не совсем удачном случае.
И в предках, и в потомках человеческих
С тех памятных времён печально-греческих.
И римских, и персейских, и мифических.
И полон мир причин катастрофических.
Не появлялся ль там корабль космический,
Чтоб нас оставить тут без дел практических?
И с тех вот пор мы и являлись прочими
Жрецами, мудрецами и рабочими.
Уж до чего секретна с виду дыня!
И вся её нездешняя гордыня.
8845
И вся её нездешняя гордыня
Большой секрет. Она такая, дыня.
Тверда снаружи. Круглая и сытная.
Внутри от глаза творческого скрытная.
И семечки в среде своей рождающая,
И нового посева ожидающая.
И с новыми погодными процессами
Поражена всеместными эксцессами.
Рождается явление природное.
Идёт война. Война идёт народная.
И наше с вами тут полезно мнение.
И даже посещает нас волнение.
Суть созерцанья принцип у меня.
Не жду успокоенья я средь дня.
8846
Не жду успокоенья я средь дня.
А созерцанье принцип у меня.
И ускорять и замедлять природу
Кому-нибудь чему-нибудь в угоду
Не стану я. Пусть далее идёт
Туда, куда сама себя ведёт.
Она сама, и с помощью сознания,
Меня переполняет сутью знания
Своих же сфер, своих же рецепторов.
И вкус меняет разным цветом фторов.
Люблю я шум предутренних дубов,
И кулебяку с привкусом грибов.
Моя любовь наперсницей гордыне.
И по ночам она со мной поныне.
8847
И по ночам она со мной поныне,
Моя любовь, что придана гордыне.
И я уже не просто божья тварь.
И ты меня по вымени ударь.
Получишь сразу сдачу на три дня.
Я не уйду, с улыбкой семеня.
Ах, жить в любви и в ненависти сложно!
А без любви и вовсе невозможно.
И утром, днём, да и к приходу ночи,
Люблю жуков. А мух люблю не очень.
Я бог земли. Я не страшнее зверя.
Попался мне, уж точно ты потеря.
А время, если мне заняться нечем,
Собой напоминает этот вечер.
8848
Собой напоминает этот вечер
Природа, если нам заняться нечем.
Ползли мы, помню. И сказал ты мне:
«Ах, посмотри! Луна уже в окне!»
Ты человек. В тебе я поселюсь.
И всей душой я в жизнь твою влюблюсь.
Я не велик. Но сердцем я большой.
Мы будем жить единою душой.
И вместе мы начнём себя лечить.
И изнутри без времени точить.
Не в голову, не в сердце, и не в душу.
Но в море! Я войду в тебя как в сушу.
И вот тогда тебе уж в этот вечер
Я отогрею вздрогнувшие плечи.
8849
Я отогрею вздрогнувшие плечи
Тебе вот в этот тихий чудный вечер.
Но червь ли я? Я тут засомневался.
Да и с крючка немедленно сорвался.
Мне червь сомненья душу нынче гложет.
И избежать несчастье он поможет.
Его вниманьем я опять согрет.
Во весь я рост встаю на табурет.
Повешусь я, как в удочке червяк.
И удавлюсь, как бессловесный бяк.
Червь точит грудь. И задыхаюсь я.
И пусть меня поймут мои друзья.
И тут себе вот в этот тихий вечер
Я отогрел продрогнувшие плечи.
8850
Я отогрел продрогнувшие плечи
Себе вот в этот тихий чудный вечер.
Всё это было где-то за Дунаем.
Весной, конечно. Превосходным маем.
Она была свежа, да и черна.
Да что там говорить! Она  -  она.
И всё тут этим сказано. Жуки
Не комары. Да и не пауки.
И все уж там жучихи, комарихи
И паучихи, да и Бабарихи
Описывали прелести её,
Да и травили сердце тем своё.
Я «жу» сказал. Она сказала «да».
А губы  -  изумрудная вода.
8851
А губы  -  изумрудная вода.
Сказал я «жу». Она сказала «да».
И я тогда сказал: «Ну, что ж, вхожу».
Она мне трижды: «Жу. Жу-жу. Жу-жу».
Тогда я снова дважды: «Жу» и «жу».
Так всё-таки туда я захожу?»
Она мне: «Да-да-да-да-да-да-да!»
Такая уж выходит ерунда.
А я: «Жу-жу». Да и за всем слежу.
Ну, а она: «А я и погляжу».
А я: «Да что глядеть?» И вновь: «Жу-жу».
И всё. Молчу. И больше не вхожу.
И тут она меня взяла за плечи.
И думал я, что крыть мне больше нечем.
8852
И думал я, что крыть мне больше нечем,
Когда она взяла меня за плечи.
И говорит: «Тебя я положу».
А я молчу и слов не нахожу.
«Ложи»,  -  себе я думаю. Лежу.
Она мне снова: «Я не нахожу».
А я ей: «Подожди. Я покажу».
И показал. И далее лежу.
Она тут: «Я опять не нахожу».
А я ей: «Дай я сам и засажу».
Она мне: «Так ведь я с тобой дружу.
И ты не мни мне лапками жужу».
И я подумал: «Это верно, да.
Былое не вернётся никогда».
8853
«Былое не вернётся никогда».
Она мне снова высказала: «Да».
Улыбка и растерянность смущения
В том узком коридоре помещения
С пронзительным его названьем: «Щель».
Любви моей незыблемая цель.
Она: «Жу-жу». И я: «Жу-жу, жу-жу».
Смотрю  -  а я на ней уже лежу.
«Нашёл?  -  она спросила.  -  Ты куда?»
А я молчу, не чувствуя стыда.
И всё ей я никак не засажу,
Хотя уже мучительно дрожу.
Потом смотрю  -  она таращит очи.
Пришёл итог всему. Уж нету мочи.
8854
Пришёл итог всему. Уж нету мочи.
Я снова к ней. Она таращит очи.
И столько тут восторга и жужу,
Что я и верных слов не нахожу.
И говорю: «Потомство заложу».
Она мне отвечает: «Жу-жу-жу.
Естественно. За этим я слежу.
Зачем же я тогда сюда хожу».
И тут в упор я ей в глаза гляжу.
А сам как можно меленько дрожу.
Вошёл. И вот она кричит: «Рожу!»
И я от страха глубже захожу.
«Так быстро?» И конец уж навису.
Ответственность я вроде не несу.
8855
Ответственность я вроде не несу.
«Так быстро?» И конец уж навису.
«Не от тебя. Я и другим служу.
Не первый раз я в эту щель вхожу».
Я весь от гнева ревности дрожу.
Она же: «Подожди. Сейчас рожу».
Я замахнулся: «Морду размозжу!»
Она: «Сейчас. Вот только я рожу».
И я взбешён, и слов не нахожу.
Она мне: «В туалет я ухожу.
Детей оставлю. Песню прожужжу
И возвращусь. Да и сама всажу».
Я прослезился, всех касаясь точек,
И завязал на два узла платочек.
8856
И завязал на два узла платочек.
И, прослезившись, всех касаюсь точек.
Чуть не сошёл с ума я от позора
Такой любви в полёте кругозора.
«Сходи,  -  сказал я.  -  Тут я полежу».
А сам от гнева ревности дрожу.
Она пошла туда рожать детей.
А я тут ждал из космоса вестей.
Вино там льётся прямо по стенам.
И грудь давать не надо пацанам.
Я жду и слышу: «Жу! Мои вы жу!»
А я себе на солнышке лежу.
И песнь мурлычу. Просто чушь несу
Былой мечты в безвременья лесу.
8857
Былой мечты в безвременья лесу
Я чушь уже прекрасную несу.
И предвкушаю миг, момент слежу.
И вдруг  -  что вижу? Мамочка! Рожу!
Передо мной мужжик, жжучище, жжук.
Огромный. Да и в спину тук да тук.
«Ты что тут?»  -  говорит. А я: «Я жду».
«Кого?»  -  «Ну, эту... Женщину… Звезду».
«Какую? Ту, что вечно по щелям
Всё мечется? Нас ищет по сцулям?
Ах, ту!.. Уж ты мне только не звезди!»
И бьётся сердце бешено в груди.
«Сачкует нагло. Подлое создание.
Живу я в вечной муке ожидания».
8858
«Живу я в вечной муке ожидания.
Ах, ты моё небесное создание!
Сперва мне притворяется женой.
Я даже перестал ходить к одной.
Да и к другой стал реже заходить.
Ну, а она мне будет тут звездить,
Что едет подлечиться в Говноград.
Ах, как я рада! Ну, а я как рад!
То то, то сё. То мышь пищит в полу.
То погружает голову во мглу.
О, тварь! Вернётся, ох, уж засажу!..
…И я проснулся я. На траве лежу.
И чей-то голос: «Радость призови!»
И гибнувшей я слышу зов любви.
8859
И гибнувшей я слышу зов любви.
Ах, Господи! Ты радость призови.
Темно. И я дороги не пойму.
И говорю: «А что и почему?»
Приподнимаюсь и гляжу: Она!
«Я родила. Я вся обновлена.
Там трое их. И сразу поползли.
В говне по уши. Третий на мели.
Такие крошки. Чудо. Загляденье.
Говно коровье. Прелесть. Объеденье.
Хочу тебя. Опять хочу тебя.
Люби меня, как я люблю тебя».
А вечер тихий. Не сдержать рыданье.
Всё, что случилось, ночи в оправданье.
8860
Всё, что случилось, ночи в оправданье.
Такой момент. Ах, усмирись страданье!
Лишь только ты жужжалочку пропел,
Как вечер над тобою проскрипел.
«О, сорванцы! Ах, вы мои засраночки!
Жучишечки мои вы, иностраночки.
А как сосут! Взахлёб. И улыбаются.
Торопятся, щекочут, выгибаются...
…Мгновение, и я уже с крюка
Сорвался и смотрю. А там река.
И я от страха чуть не обалдел.
И вниз уж я с опаскою глядел.
Ну, а она мне шепчет: «Позови!»
Любовь пылает в жаждущей крови.
8861
Любовь пылает в жаждущей крови.
Она мне тихо шепчет: «Позови!»
Всей глубиною смысла побужденья
Тут я бежать решил от рассужденья.
И сотой доли нежности в них нет.
И вот тогда я и сложил сонет.
Жуки ли мы, я думал, пауки.
Одним лишь прикасанием руки
Я воспылал извечным продолженьем,
И этим чудным трепета движеньем.
Нужны нам реки, щели и постели,
И ревность, и свобода, и тефтели.
И это всё от матери тебе.
Ах, как я предан собственной судьбе!
8862
Ах, как я предан собственной судьбе!
И видел я сей жизни смысл в борьбе.
Но жизнь, она сложнее и коварней,
И, я сказал бы, и неблагодарней.
За всё моё упорство и напор
Я помню только этот разговор.
Всё остальное как-то уплывает.
Бывает то, чего и не бывает.
И тою приснопамятной весной
Она была приветлива со мной.
О, дети, дети! Где же вас подети!
Ведь есть попросят снова черти эти!
Ещё не знал я о своей судьбе.
И вот я строю лежбище себе.
8863
И вот я строю лежбище себе.
Ещё не знал я о своей судьбе.
Я слушал пенье вольное сосны.
А вечер гнал преддверие весны.
Оно кружилось где-то высоко.
И источала принцип рококо.
Потом платил я, помню, алименты
За первой ночи чудные моменты.
А ей носил я пиццу и вино.
И сердце было негой стеснено.
И сыр рокфор в прожилках коньяка.
И грусть меня бежала, и тоска.
Я вспомнил всё, что встретил в той судьбе.
И вот я строю лежбище себе.
8864
И вот я строю лежбище себе.
Удачливым ли был я по судьбе?
Медведицы себе я не нашёл.
К тому ж и год мой брачества прошёл.
Позанеслись дороженьки-пути.
Задули ветры. Некуда идти.
Малины нет. Да и грибы червивы.
Грустны леса. Не зеленеют нивы.
Прилечь ли, что ли, лапу пососать?
Себя ль за зад холодный покусать?
Людям на милость надо бы отдаться.
Не в цирк ли вот на службу к ним податься?
А, помнишь, вечер? Нет, была уж ночь.
И родилась у нас с тобою дочь.
8865
И родилась у нас с тобою дочь.
А я дремал у речки. В мире ночь.
Несложными твои там были роды.
Из нашей ты, из северной породы.
Двойняшек принесла ты мне, жена.
Ликует вся медвежья сторона.
Вблизи река. И в ней немало рыбы.
А дальше пруд. А там реки изгибы.
Прибьёшь какую в тихий уголок,
Достанешь лапой. Будь здоров, милок.
И я детей тогда учил рыбачить,
Чтобы в тоске о пище не судачить.
Живи себе и радуйся судьбе!
И предложил однажды я тебе.
8866
И предложил однажды я тебе
Не противляться собственной судьбе.
Пойдём к вокзалу. В мусорке вокзальной
Там поедим мы корки арбузальной.
И, как на грех, тут поезд засвисти.
И закричал я: «Господи, прости!»
Шёл поезд тот в депо без поворота,
Да и зажал тебя он под ворота.
А я, возьми, и влево оглянись.
А ты мне тут: «С тобою что? Очнись!»
И он нанёс удар тебе в живот.
Смотрю: ребёнок жив. Ещё живёт.
Кровинка наша. Радость. Наша дочка.
Достаточно. И хватит. Всё. И точка.
8867
Достаточно. И хватит. Всё. И точка.
Так где ж мне взять целебный яд цветочка?
Совсем не ест. И дети подурнели.
Уж ничего четвёртый день не ели.
Кто принесёт? За Машей всё хожу.
А вот детей уж вовсе не гляжу.
Голубку жалко. Телом хороша.
Да вот беда. Нарушена душа.
Испуг. Не помогает заговор.
Схожу я к волку. Пусть он где-то вор.
Но мудр в решеньях. Даст он мне травы
От перепугу, сглаза и молвы.
И дети поумнеют. Подрастут.
Воспитывать с тобой их будем тут.