Веноциания. Том 8

История одного человечества.

ВЕНОЦИАНИЯ


         том восьмой

2016 г.

Собрание сочинений
в 99 томах. Том 50-ый.

8486
А мне уже не дали ни одной.
И унесло всё мимо. Стороной.
К утру копыта, видимо, отбросив,
Я попадусь в движение авмбросим.
Но у меня нет сроду и копыт.
Я только весь исколот и испит.
Ещё я помню школу, первый класс,
И хулигана. Он заставил нас
Всех четверых из общего стакана
Пить, напугав усами таракана.
И мы курили мак и онашу.
А я сказал: «Я к мамочке спешу».
Но мамы нет. И нет той красотищи.
И здесь меня поймал какой-то нищий.
8487
И здесь меня поймал какой-то нищий,
И передал пять доз гашишной пищи.
Ещё дал доллар, да и два рубля
На папиросы «Кинга». Короля.
Напаковав особыми пакетами.
И без вопросов, что с родни с ответами,
Туда послал, куда-то за кордон,
Груз подложив под задницу, пардон.
С гашишем. Взял я паспорт заграничный.
И автомат я зарядил обычный.
Всё это было в годы перемен.
И я возил валюту на обмен.
Поймал меня там кто-то заездной,
И руки мне оставил за спиной.
8488
И руки мне оставил за спиной
Какой-то потребитель заездной.
И, накачав наркотиками, он
Меня избил, и отнял миллион.
Я убежал. И вот его забрали.
И им всю ночь в настольный мяч играли.
А утром оказались на панели
Он и она. И там была и Нели.
Ни маковой росиночки во рту.
И вот тогда я выдумал мечту.
Решил не быть я больше небогатым
И перед миром в чём-то виноватым.
Тогда меня вот тот, с кем мы страдали,
Привёл в тюрьму. Там мне бананов дали.
8489
Привёл в тюрьму. Там мне бананов дали.
И мы там с ним свободы не видали.
Страдали мы и днями, и ночами,
И гасли и телами, и очами.
Кто был покруче, прочих обижал.
И на парашу каждого сажал.
И мне достались, где похуже, нары.
И кто хотел, меня и тарабарил.
Я педераст. Но я не по призванью,
А по бандитов необразованью.
Так было долго. Видно, года три.
Потом я встретил крошку Моргенфри.
Нас оправдали. И другим в пример
Воды не дали, вывели в карьер.
8490
Воды не дали, вывели в карьер.
Я вспоминаю беспощадность мер.
Нас пощадили. Дали уколоться.
И положили прямо у колодца.
И мы лежали час. А может, два.
Красотка Морген всё ещё жива.
А я вот тут в ночлежке, сбоку, с краю,
Попеременно сплю и умираю.
Уж я не первый, да и не второй.
Лежу я в яме грустной и сырой.
Тут я закончу свой недолгий век.
Таков хозяин жизни  -  человек.
И вот ко мне и подошли две ляли
И из гранатомёта расстреляли.
8491
И из гранатомёта расстреляли
Меня две стройных выхоленных ляли.
Лежу я, будто мёртвый, и молчу,
И на вопрос ответа не ищу.
Откуда это всё случилось в мире,
Где я ползу как наглый червь в сортире?
Чем и явился мне весь этот мир,
Что превращён в общественный сортир.
Зачем, кому, когда и сколько боле
Терпеть от нас страданий поневоле?
Познав несчастья, что во мне растут,
Уж там я нынче, где вчера я тут.
А кто-то и не примет нужных мер
Другим инакомыслящим в пример.
8492
Другим инакомыслящим в пример
Никто тут и не примет нужных мер.
Да как ты примешь их, где каждый сам
Привносит огорченья по усам.
Того, глядишь, из зависти убили,
Того за уваженье оскорбили,
Тому не пожалели пули в лоб,
Того живым укладывают в гроб.
И все кричат о неизменном праве
И о культуре, честности и нраве.
А потому она и не пришла.
Та правота. Уж нету ей числа.
И думал я о собственной потере.
Лежу ли я ещё в своей квартере
8493
Лежу ли я ещё в своей квартере,
Не знаю, пребывая в смутной вере.
И не такие могут быть потери.
А я тут куртизанку вспомнил Мери.
Второму, да и третьему, и всем,
Не веря ни сегодня, ни совсем,
Ни завтра, ни вчера, ни в понедельник,
Ни мельник, ни портной и ни бездельник,
Пирожник и пособник палачу,
Да и больной, что просится к врачу.
Всё продаётся, всё и покупается.
И ложь, как козерог, в реке купается.
А что же остаётся от всего?
Не знаю. Я не помню ничего.
8494
Не знаю. Я не помню ничего,
Чтоб не касалось сердца моего.
Да и вкусил ли я земного духа,
Когда к панели приложил я ухо?
Была ли цель, и было ль намеренье
Найти с собой в итоге примиренье,
И подсказать себе, куда идти,
Обозначая истинность пути?
Не помню я такого, к сожалению.
И жил я не по щучьему велению.
И вот я духом слаб и одинок,
И уж ни рук не чувствую, ни ног.
А что там было истинного в вере?
Я всё забыл уже, по крайней мере.
8495
Я всё забыл уже, по крайней мере,
В надежде проживая, да и в вере.
А о любви я и не говорю.
Её я вам с условием дарю.
Распорядитесь ею в должной мере,
И пребывайте и в любви, и в вере,
Что и меня с пелёнок берегла,
И на съеденье зверю отдала.
Потом свалился с брагою я в бочку.
И превратился тут же в одиночку.
Потом я снова в яму провалился.
И там я в ней уже и поселился.
Но я совсем не помню ничего.
Прошло не меньше суток оттого.
8496
Прошло не меньше суток оттого,
Как я уже не помню ничего.
Из чана все вокруг черпали брагу,
Не замечая там меня, беднягу.
А я на дне задумчиво лежал,
И от испуга в холоде дрожал.
И вот когда я вылез из бадьи,
Я будто выпал в воду из ладьи.
Был пьян ещё я дней так восемнадцать,
И не хотел ни с кем тогда я знаться.
Да и меня никто не замечал,
Хотя на всех я злился и рычал.
Но посторонних я не презирал.
Я там с другими вместе умирал.
8497
Я там с другими вместе умирал.
И посторонних я не презирал.
Когда идёшь к своей ты сраной цели
До смертных дней от детской колыбели,
То и берёшь кого-нибудь в пример,
Того, кто рассуждает, например,
О том, что черви в мыслях завелись
У тех, кто в даль смотрел, минуя близь.
Вот и живём в моче, в дерьме и в грязи,
Хоть в этом нет при первом взгляде связи.
Тот, кто себе подобному грубил,
Он сам себя уж тем и погубил.
Мираж ночей ещё лишь догорал,
А свет восхода в нас уже играл.
8498
А свет восхода в нас уже играл,
Хотя мираж ещё лишь догорал.
И в мертвеце горела мгла восхода
До глубины ближайшего прихода.
Был Пасхи день. Уже Христос воскрес.
На черенке я произвёл надрез.
Пощупав там, подумал я: «Готово».
Потом нарезал я ещё два слова.
И, вынув гвоздь, я плюнул и ушёл,
И к своему соседу подошёл.
И на меня он выпучил глаза.
А с них текла горючая слеза.
Глаза светились. Сумрак умирал.
И свет восхода в нас уже играл.
8499
И свет восхода в нас уже играл.
А кто-то молвил: «Слышишь, генерал!»
И обратился к пальме он другой:
«Что, мой полковник? Что, мой дорогой?»
Так отвечала тут ему она,
И этим даль была удивлена.
А дело в том, что обе пальмы эти
Тот разговор затеяли в рассвете
Когда-то в прошлом, в первом их веку,
Встречаясь на учении в полку,
Где генерал, и этот вот полковник
(Теперь и тот, да и другой покойник),
Сказали ей: «Когда мы искупались,
То мы в песок мгновенно закопались».
8500
«То мы в песок мгновенно закопались,
Когда мы там в кровище искупались.
Но не помог нам даже и песок.
И пули прямо врезались в висок».
«А, помнишь, мы дрались с тобой за Нели?
Ты помнишь?»  -  «Помню. Помню. На дуэли».
«Она была мила и хороша!»
«А как добра была её душа!»
«Да. Но она и нам ведь изменяла».
«Она всегда любовников меняла».
«Её любил не только генерал.
И рядовой её там тоже драл».
«Тогда, я помню, вечер плыл мечтая.
Размолвка наша, в общем-то, пустая».
8500
«Размолвка наша, в общем-то, пустая.
Тогда, я помню, вечер плыл мечтая»
На небе диск засеребрился лунный.
А у солдата помыслы чугунны.
Ему попала пуля прямо в лоб.
И угодил он с этой пулей в гроб.
И из мозгов его струилась кровь.
Вот что такое служба и любовь».
«Жизнь не всегда потехою бывала».
«Ну, а во мне мечта не убывала.
Живая страсть, что в нас тогда была,
Уж не одна за женщину легла.
Вздохнёшь, глядишь, и снова окопался.
И на прицел кому-то не попался.
8501
И на прицел кому-то не попался.
Глядишь, и снова глубже окопался.
И уж корнями в почву ты и врос».
«А я всё не решу один вопрос.
Зачем, зарывшись в землю с головою,
Потом взрастать чинарою живою?
Или ещё вот пальмою расти,
Да и весною трепетно цвести
С тобою нам, полковник дорогой.
И мы растём, сплетясь нога с ногой».
«Корнями, генерал, а не ногами».
«Да пусть хоть к чёрту в землю сапогами.
Какой же я был столько лет дурак!
Лежу и думаю: «А если бы Ирак?»
8502
Лежу и думаю: «А если бы Ирак?»
Да, друг полковник, случай не дурак,
Если сумел отбить у генерала
Девицу ты, что вышла из Урала.
Застряла там она на сквозняках
С больною старой мамой на руках».
Так говорил в запале генерал.
«А кто из нас тогда её не драл?»
Другой сказал: «Я далеко стою
От влажных струй. Я там вот. На краю.
Ты передай по жилам-корешкам,
Друг милый, влагу и к моим вершкам.
Уж вечер, видишь, генерал премилый.
Уснём, пока ещё в нас живы силы».
8503
«Уснём, пока ещё в нас живы силы,
Мой генерал. О, мой товарищ милый».
«А почему, как влаги попросил,
То ты меня так громко огласил?»
«Да не тебя,  -  сказал он,  -  я о Нели».
«А где она?»  -  «Да вот же! В нашем теле.
В земле. Она тобою проросла.
И уж листами сверху заросла».
«Да где ж она?»  -  «А ты смотри налево».
«Ах, прелесть! Прелесть! Диво! Королева!
И ты меж нас! И мы опять втроём».
«Нет,  -  тут она ответила,  -  вдвоём.
Я извелась от ваших вечных драк.
И ухожу в пустыню через мрак».
8504
«И ухожу в пустыню через мрак»,  -
Сказала Нели пальмам этим так.
А генерал полковнику сказал:
«Так я схожу за виски на вокзал».
«Какое виски,  -  засмеялась Нели.  -
Мертвы уж мы. Уж мы не в прежнем теле».
«Да, мы мертвы. Но мы опять в строю.
Ты посмотри на выправку мою.
Одежда вся на мне уже в пыли.
А ноги вот, в ручей они вросли.
Переплелись корнями у ручья
Твоя нога, да и нога моя».
«О, генерал! И ты, полковник милый!
Ах, трудно мне. Уж я теряю силы».
8505
«Ах, трудно мне. Уж я теряю силы,  -
Сказала Нели,  -  друг, полковник милый».
А генерал, насколько было сил,
Из ручейка ей воду подносил.
Она свежела прямо на глазах.
А тучка зрела в дальних небесах.
И вот опять все вместе, сразу трое,
Не нарушая праздничного строя,
И с дерзостью, да и ещё с отвагой,
Пошли вперёд, упившись нежной влагой.
И листья тоже влагой напоив,
Рыдала Тучка, руки мглой извив.
Зарёю покрывало небосклон.
Стемнело. Я вскарабкался на склон.
8506
Стемнело. Я вскарабкался на склон,
Когда звездами ожил небосклон.
И меж собой дистанцию сужая,
Три пальмы шли, стремительно мужая.
Полковник и она, и генерал.
И злился возмутившийся Урал.
Премилую пленительную Нели
Он видит тут в весьма желанном теле.
И вот он покрывало приподнял,
И горною грядой её обнял.
И с туч его обильная струя
Перехлестнула верхний край ручья.
Волна спросила: «Что там за картина?»
«Верблюда вижу. Вижу бедуина».
8507
«Верблюда вижу. Вижу бедуина».
Волну пленила чудная картина.
Сосна сказала: «И всего делов?
Сообщенье это и не стоит слов».
И зависть к той она, конечно, скрыла.
И своего желанья не открыла.
Уж, знамо дело, караван в пустыне.
Там ряд верблюдов движется поныне.
А с ним идёт и юный бедуин.
И в курдюках сорты различных вин.
Идут верблюды чинно, цепью стройной,
Походкою степенной и спокойной.
И вот Урал вздохнул. И видит он
Там вдалеке на рельсах эшелон.
8508
Там вдалеке на рельсах эшелон,
Скрыв от других, тогда увидел он.
Он не сказал, что с эшелона люди,
Взяв топоры, несут гусей на блюде.
И, приближаясь к пальмам, жгут огонь.
И, положив тех птиц ему в ладонь,
Огню, уж, зачерпнув с ручья воды,
Готовят пищу, чтоб поесть еды.
И через час они пустились в путь,
Оставив пальмы сохнуть как-нибудь.
Среди ночной довольно знойной мглы
Темнели их безлистые стволы.
Проходят сутки. Поздняя година.
Глухая ночь. Обычная картина.
8509
Глухая ночь. Обычная картина.
Три дня прошло. Уж вечера година.
И возле Нели, сохшей без ветвей,
Вдруг опустился звонкий соловей.
И говорит: «Привет вам от Урала.
И чтобы жизнь в песках не умирала,
Вот от сосны вам жирный чернозём.
А если мало, снова подвезём
С Ессентуков. Да и излечим вас.
Берёзы шлют вам сочный чистый квас.
Я соловей. И знаю, что любовь
Вас возродит. И запылает кровь».
А генерал подумал, оживая:
«Ну, спасся я, конечно, убивая».
8510
«Ну, спасся я, конечно, убивая».
Подумал он, от спячки оживая.
Тем подтверждая как бы эту речь.
И тут Орфей над головою меч
Вознёс. Зачем? Того они не знали.
И жизнь они былую вспоминали.
И каждый путник, если не дурак,
Спешил прилечь, как появлялся мрак,
Стараясь не обидеть даже муху,
Что подлетала к трепетному уху.
И не срывал он ветку или две.
Они прильнули нежно к голове.
Металась крыса в небе полевая,
Им острым камнем брюхи разрывая.
8511
Им острым камнем брюхи разрывая,
Металась в небе крыса полевая.
Песчинки забивали нос и ухо.
Назойливо жужжала где-то муха.
Она мешала путникам идти,
Борясь с погодой в длительном пути.
А было это всё песчаной бурей
По цвету серой или даже бурой,
Что, с солнцем закружив в высокой мгле,
Затрепетала на его челе.
И им тут мнились прежние дела,
Когда ещё не буйствовала мгла.
И воздух пел, как крыса полевая,
Им острым камнем брюхи разрывая.
8512
Им острым камнем брюхи разрывая,
Кричала муха в небе полевая.
И потому, что к вечеру устала,
И потому, что утром рано встала.
О том кричала, что она весной
Красавице задиристой одной,
Которая рассказывала детям,
Как в поле иногда резвится ветер,
И объясняла, как порвать на части.
Ту жабу, напоив её отчасти.
Так вот она кричала оттого,
Что тем привлечь хотелось ей его.
И он сказал: «Болотною средой
Я и напился лучше, чем водой».
8513
«Я и напился лучше, чем водой,
Болотною зелёною средой».
И все за ним мгновенно поскакали.
И этот пруд чудесный отыскали.
И тут пошла у них своя охота.
А девочка боялась лезть в болото,
Чтоб ей живот потом не разрезать.
И чтобы было что ей рассказать.
И вот о чём тут, в общем, сожалеть?
А, простудившись, можно заболеть.
У населенья память тех времён
Разносит грусть надуманных имён.
Слышны слова: «Козюльку убивая,
Я жажду утолила, как живая».
8514
«Я жажду утолила, как живая».
Кричала муха, жабу убивая.
Другой глотает восемь комаров
И говорит: «Ах, так?.. Так будь здоров».
И все ругают странную девчонку,
Что разнесла молву заре вдогонку.
Мол, вот она такая и сякая,
Живот им камнем резко рассекая,
Производила с жабами хлопок,
Как будто лопнул красненький клопок.
Надув её, конечно, поначалу
Через соломку тихо и помалу,
Не дав ей там пред этою бедой
Запас пополнить сытною едой.
8515
Запас пополнить сытною едой,
Не дав, конечно, ей перед бедой.
Потом её по брюху долго била.
И так вот там её она убила.
И наслаждалась муками её,
Утешив тем невежество своё.
При этом, и на миг не забывая,
Что эта жаба, жаба полевая,
Была и невиновною совсем,
И безобидной каждому и всем.
Лишь мух ловила, ела комаров,
И не будила дремлющих коров.
А юный Жаб, поев мушиной пищи,
Подумал: «Вот и я уже не нищий».
8516
Подумал: «Вот и я уже не нищий».
Всё тот же Жаб. Гурман мушиной пищи.
И в это время Муха Цокотуха,
Своё погладив шёлковое брюхо,
Сказала детям: «Дети, не летайте
В болото. Да и в грёзах не витайте.
Туда вы лучше больше не ходите,
И в небеса вы тоже не глядите,
Пока огромным и ужасным камнем,
Или другим, гораздо большим камнем,
Не перебьют всех жаб до основанья
С единой целью  -  с целью убиванья».
Вздохнув, она добавила: «Так вот.
Теперь могу поглаживать живот».
8517
«Теперь могу поглаживать живот»,  -
Сказала Муха детям. «Ну, так вот»,  -
Сказали дети. И по вдоль болот
Всё ж полетели за ближайший плот,
Чтоб посидеть там у навозной кучи.
И, гор Уральских наблюдая кручи,
Уж полизать приятное говно,
Какому пахнуть лакомством дано.
И мама их в дорогу облизала,
Вздохнула и задумчиво сказала:
«Внимательными будьте, как домой
Вы полетите линией прямой».
Раздался мат. Сквозь ругань пьяный нищий
Сказал: «Хочу не ординарной пищи».
8518
Сказал: «Хочу не ординарной пищи».
И замолчал совсем загульный нищий.
И стукнул Муху прямо по башке,
Что засиделась на его руке.
Детей быть осторожней поучая,
Опасности сама не замечая,
Она вдруг заболела и слегла,
И две недели в коме пробыла.
А оттого, что всё предусмотреть
Никто не может. И решила впредь
Не быть такой назойливою к детям.
И это мы тут с вами и отметим.
Вздохнув, она смотрела на восход,
Увидев там беструбный пароход.
8519
Увидев там беструбный пароход,
Дававший по болоту задний ход,
Пришибленная сгорбленная Муха,
Уже, по сути, дряхлая старуха,
Сказала: «Пароход, не зазнавайся.
Вези скорей. И с курса не сбивайся».
И пароход поплыл среди болот,
Где жабий и базировался флот.
«Фарватером ты старым обойдись.
На их заторы ты не попадись.
Уж сколько раз на этой вот мели
Крушения терпели корабли.
Вот расскажу я случай давний, тяжкий.
Сижу, молчу. И вижу: две монашки.
8520
Сижу, молчу. И вижу: две монашки.
(Так Мух там говорил, раскинув ляжки).
И обе, вижу, очень молодые.
Не слишком чтобы жирные. Худые.
А выше, вижу, юноша  -  матрос.
Одной из них он вдруг бросает трос.
Облокотилась. Весел был матрос.
И задал ей он тут один вопрос:
«А можно вам, по вашему желанью,
Нам, морякам, проворной нашей дланью,
Как благодарность, и теперь, и впредь,
Как говорится, взять да и впереть?»
Потом без всякой видимой замашки:
«Как вас зовут?»  -  спросил. И слышит: «Машки».
8521
«Как вас зовут?» - спросил. И слышит:
«Машки».  - Одна в ответ ему. И без замашки:
«Да. Можно. Только, чтобы сразу две.
А то другой замутит в голове».
И тут, свои протягивая руки,
Ему сказали две продажных суки:
«Мы будем вместе рядышком сидеть
И в горизонт томительно глядеть.
А как стемнеет, можно будет нам
Пошастать с вами где-то по штанам.
Уж больно редко мы на пароходе
Встречаем вас».  -  «И мы всегда в походе,  -
Сказал матрос.  -  Болты у нас сырые.
Марии?»  -  Он спросил. В ответ: «Марии».
8522
«Марии?»  -  Он спросил. В ответ: «Марии».
«Болты у нас, как видите, сырые».
«Попробуйте касанием сперва,
Чтоб позже не болела голова.
Потом пускай поднимется юнец,
И станет он упругим, наконец».
Монашки делят поровну его,
Своё ему вверяя естество.
А вот и ночь. И спят уж все внизу.
А у монашек ни в одном глазу
От удовольствий. Ну, и где чья плоть?
О том не стоит воздух зря молоть.
«Вы ангелы,  -  матрос твердит,  -  Марии.
Вы первые и вы же и вторые».
8523
«Вы первые и вы же и вторые».
Матросу доверяются Марии.
«В нас накопилось столько естества,
Что даже закружилась голова.
Так что, матросик, ты тут нас люби.
Да, и пока мы молоды... ага».
Матросик, знамо, тот учёл намёк
И пригасил фонарный огонёк.
Но не совсем. Чтоб с берега могли
Увидеть, как дрейфуют корабли,
Когда его со всех они боков
Эротили без лишних дураков.
Потом толчок. Мгновение. Провал.
И в воду плюх. «Что, милый, прозевал?»
8524
И в воду плюх. «Что, милый, прозевал?»
Матрос проснулся. Боцман призывал
Сводить по трапу женщин и господ,
Чтоб не мочить им в той волне испод,
Если случайно с трапа упадут,
Когда по трапу к берегу пойдут.
Прошли монашки. Строгие тела.
Матрос подумал: «Вот так и дела.
Такой престижный я увидел сон».
И никому не перескажет он
О том, что муха рядом тут была.
И думал он: «Волшебные дела!»
То был не сон, а в памяти провал.
Их из воды он тут же доставал.
8525
Их из воды он тут же доставал.
То был не сон, а в памяти провал.
Так сон ли это? Да и в чём ответ?
Ах, всё не просто! И ответа нет.
Уж если сон, так странный очень он.
Какой же он, скажите, к бесу, сон,
Когда с тех пор и вот до этих дней
Волненье в нас со временем сильней.
Ну, а монашки всё руками машут.
Мол, пей какаву, ешь, матросик, кашу.
А если ты в штаны себе натрос,
То уж какой ты, к Господу, матрос.
То был не сон, а в памяти провал.
Я из воды их тут же доставал.
8526
Я из воды их тут же доставал.
То был не сон, а в памяти провал.
Так сон ли это или радость свыше?
И слышит он: «Шуми, дружок, потише».
Оборотился. Душно и тесно.
Сознание волненьем стеснено.
«Я Магдалена».  -  «Ну, а я Мария».
«У вас тут что? Все простыни сырые?»
«Да не скрывай ты от меня лица.
Будь ты мужчиной. Действуй до конца.
Будь с нами вежлив, радостен и мил.
Не торопись. Но не жалей и сил».
И, наклоняя борт плывущей лодки,
Они смеялись, милые кокотки.
8527
Они смеялись, милые кокотки.
И наклоняли борт плывущей лодки.
И продолжал я слушать разговоры.
И поддавался я на уговоры:
Ласкать одну, другой водить по груди,
Чтоб, задыхаясь, говорила: «Буде!
Повремени. Остынь. Пока погодь.
Погодой бурю ты не распогодь.
Обжми Марию. Ей ведь тоже нужно.
Ласкай её легко и не натужно.
И будь-ка ты посдержаннее с нами,
И очаруйся радостными снами».
Они ж, когда себя я раздевал,
Ложились в нетерпении на вал.
8528
Ложились в нетерпении на вал.
И затихали. Их я раздевал.
И, отдаваясь, девушки шутили.
И, несомненно, радость ощутили.
Большой порыв душевного тепла
В них возрождался. Нега в них была.
«Ты ли не тот вот воин Робин Гуд,
За коим девы стаями бегут?»
«Не тот ли ты уж грустный Дон Кихот,
Что так нежданно выбрался в поход?»
«А может, ты матросик Мартин Иден?
И нам в награду за терпенье выдан?»
И через край волны у самой лодки
Казала стан свой трепетный и кроткий.
8529
Казала стан свой трепетный и кроткий.
И разговор меж нами был короткий.
Она сказала: «Обрисуй мой стан
Собой. Как будто вольный ты Иван.
Где видишь ты какую там лагуну?
Где видишь ты, да и какую шхуну?
Где мель ты видишь, где ты видишь высь?
Ну, в общем, нами юноша займись.
А напоследок ту или другую
Ты избери, как сердцу дорогую.
Сложи спинами и пари над нами,
Нас называя всеми именами.
Или скорей, не мешкая, люби.
Да и быстрее к берегу греби.
8530***
Да и быстрее к берегу греби.
И будь, как был ты с нами на Оби.
Обиженными там мы не бывали.
Нас фраера в дублёнки одевали.
Всегда для нас там были стол и кров.
Мы ублажали местных фраеров.
Бывало, стоит фраеру моргнуть,
Как мы спешим туда и заглянуть.
А уж оттуда наши пацаны
И достают до самой глубины.
Дел воровских и дока, и профессор
Там был обийский фраер Мэкки-Мессер.
Он нас сажал обычно на колены.
Мы двуедины. Две мы Магдалены.
8531
Мы двуедины. Две мы Магдалены.
А Мэкки-Мессер нас сажал в колены.
И говорил: «Неплохо вы начали.
Смотрите, чтобы так же и кончали».
И мы всегда кончали как одна.
Нет, вру, кончала первою она.
Нам украшали и бока, и ушки
Шелка, брильянты, мех и побрякушки.
Мы все в духах и в вечных естествах
На пол-Оби производили вах.
Зимой мы в норках были и в медведях,
И у наложниц царственных в соседях.
Бывало я, иных опередив.
Ну, а она нежнейшая Юдифь.
8532
Ну, а она нежнейшая Юдифь.
А я, бывало, всех опередив,
По тайным спискам неучтённых тел.
И он на это с радостью летел.
Да и в вопросах плоти естества
На то имел он полные права.
И Жанна Дарк сравниться б не могла
В том смысле с нами, хоть и очень жгла
Себя любовной силою в костре
На том большом загаженном дворе,
Где ликовали и цинизм, и ложь
Продажной сотни ледей и вельмож.
А на костре пылали два полена.
Жила ещё там властная Елена.
8533
Жила ещё там властная Елена.
И мы подбросим в пламя два полена.
И ей пришлось замедленно гореть.
И было жутко на небо смотреть.
Случилось так, я помню как вчера,
Следили мы за пламенем костра.
«Да ты уж хоть перед концом заплачь»,  -
Сказал тут Жанне вдумчиво палач.
И стали все костёр тот поджигать,
И стали тут же девушку ругать.
Палач сказал: «Я выше подожгу,
Да и домой обедать побегу».
А Жанна прошептала: «Я мадам.
Я всё тебе, что есть во мне, отдам!»
8534
«Я всё тебе, что есть во мне, отдам,  -
Сказала Жанна.  -  Я ли не мадам.
Хотя с рожденья мне пятнадцать лет,
Но в мире дамы опытнее нет.
Мне было семь, когда я стала дамой.
Отец меня считал тогда упрямой.
С пяти уж он хотел иметь меня,
Уговорив отдаться без ремня.
И только в семь, когда меня добился,
Он был сражён и чуть не отрубился.
Я не была уж Орлеанской девой.
И  я была не с девичьею плевой.
«Ты, Жанна, штучка очень дорогая,  -
Сказал он мне.  -  А ведь была другая».
8535
Сказал он мне: «А ведь была другая.
Но ты живёшь, каноны отвергая.
Ты Орлеанская, как видно, всё же дева.
И не при чём тут девственная плева.
Не важно, со скольких ты дама лет,
А важно что?  -  Альтернативы нет.
Из тех ты дам и дамочек, и мэм,
Что не имеют в возрасте проблем.
И всё тебе подвластно. Ты такая.
Зовёшь ты в бой, собою увлекая.
И ты для нас опаснее огня».
«Я понимаю. Сердце у меня»,  -
Вздохнула Жанна. И, глотнув агдама,
Сказала: «Нет, и всё же я не дама».
8536
Сказала: «Нет, и всё же я не дама.
И потому я пригублю агдама.
С тех пор, как я с пяти кололась лет,
На все вопросы знала я ответ.
Я в тот же вечер выгнала его,
Не изменив желанья своего.
А жизнь меня наполнила мечтами
И наградила жгучими устами.
И повела я за собой народ,
Что до сих пор мой восславляет род.
Мы победили! Многих наградили.
Но этим мы лишь зависть пробудили.
И вот уж я перед тобой нагая.
И знаю я: я штучка дорогая.
8537
И знаю я: я штучка дорогая.
И вряд ли будет кто-нибудь другая
Вот так покорна выбору, как я,
Своей судьбы, где жизнь и смерть моя
Уж Орлеанской, как ты видишь, девы.
И не при чём тут непорочность плевы.
Вот и огонь у пяток верещит,
И возле рук и ног моих трещит.
Вот и по телу пламя поднялося.
Над головою куполом взошлося.
Вовнутрь пошло. И сердце отлетает.
И дух уж мой за облаком витает.
Я Жанна Дарк. Я дама огневая.
Люби меня, мне душу отдавая.
8538
Люби меня, мне душу отдавая.
Я дама. И к тому же огневая.
Горит огонь, где раньше зрела плева.
Я Орлеанская, уж ты прости мне, дева.
И вот я в ада предпоследнем круге.
Отец, иди! Скажи своей супруге.
Своей жене. Моей несчастной маме.
Твоей, твоей не Орлеанской даме.
Вот круг второй. Вот третий миновала.
Сорви с меня страданий покрывало.
Уж для мученья ль ты меня рожала.
Зачем меня меж ног ты не зажала.
И вот я снова будто бы живая,
И о пощаде к меньшим призывая.
8539
И о пощаде к меньшим призывая,
Я ухожу. Прости! Я не живая.
Я буду там Адамовым ребром
В столетье третьем, сотом и втором.
Да и в последнем. На последней льдине.
В последний миг в опущенной гардине.
Когда воскреснет искренность сердец
И подойдёт к униженным гордец.
Уж и мечта закончится в итоге.
И все падут в бессилии в тревоге.
И догорит последняя лучина,
И прослезятся отрок и мужчина.
Но и тогда останусь я живая,
И о пощаде к меньшим призывая.
8540
И о пощаде к меньшим призывая,
Как прежде, всё ж останусь я живая.
Но жизнь ушла, воспользовавшись тем,
Что у неё достаточно проблем.
Какие могут быть ещё проблемы,
Когда всего четыре в мире темы.
Одна  -  есть жизнь. Другая  -  ей обратна.
И обе повторятся троекратно.
И весь вопрос. И смерти фигу в нос.
И пусть она изыйдет на понос.
И много лет альтернативы нет.
Семье привет. Спешу писать ответ.
Но любят всё ж, собой вознаградив,
Меня и Магдалена, и Юдифь.
8541
Меня и Магдалена, и Юдифь
Уж полюбили, тем вознаградив.
И потому люблю и я не менее.
К тому же есть ещё моё имение.
Да и пельмени очень я люблю.
И этим никого не удивлю.
Не буду никого я удивлять.
Уж я такая. Я люблю гулять.
Тем более, чем твёрже мой живот,
Тем крепче дух стремится в небосвод.
И всё напрасно в мире оказалось.
Так было, а не только мне казалось.
И уж меня, хоть я и не живая,
В огне сожгли, позором обливая.
8542
В огне сожгли, позором обливая,
Хоть я давно-давно уж не живая.
Пытаюсь я совсем не стать собой,
И не питать надежды голубой.
Меня спросили: «Ты какого роста?»
Вопрос поставив искренно и просто.
И продолжали: «Ты зачем пришла?»
Я отвечала: «Я всегда была».
«Тебе уже, наверно, столько лет,
Что это позабыл и твой скелет».
А Смерть она ни в чём не виновата.
Стоит и наблюдает глуповато.
Вся истрепалась, вид её стыдлив.
И пальцы рук упрятала под лиф.
8543
И пальцы рук упрятала под лиф.
Характер был у девушки стыдлив.
«Что мне твой лиф,  -  я дерзко отвечаю.  -
Налить тебе какао? Или чаю?»
«Нет, мне нельзя»,  -  Косая уверяет.
И мой размер надменно измеряет.
И ждет, пока, идя, я оступлюсь,
Да и в ручье бегущем утоплюсь.
Мол, всё равно. И поздно или рано
Откроется в душе живая рана.
И говорит участливо она
Наивностью моей удивлена:
«Меня встречая, часто мне грубили.
И вот меня за это и любили».
8544
«И вот меня за это и любили.
А заодно мне всякий раз грубили».
И тут она уже ко мне подходит,
И со спины коварная заходит.
«Отстань!  -  я ей.  -  И не касайся лапой.
Меня руками грязными не хапай».
«Какими грязными! Рук чище в мире нет.
Я неземной. Я самый чистый цвет.
Да, я бела, хоть умываюсь кровью.
К тебе со всей я искренней любовью.
Я руки мою трижды в день обычно.
Я чистоплотна. Я гигиенична.
Я не ловлю, как многие, ворон
Одновременно и со всех сторон.
8545
Одновременно и со всех сторон
Я не ловлю, как многие, ворон.
Без суеты, вранья и канители
Намеченной я достигаю цели.
Едва расцвёл твой времени цветок,
Как должен ты испить судьбы глоток.
Чтоб этот пункт там к вечности прибавить,
Уж я могу усилия добавить».
«Отстань!  -  сказал я.  -  Что ты всё юлишь.
Чего ты крутишься. Чего пылишь».
«Я не юлю! Я просто объясняю.
Сама я ничего не изменяю.
Идём мы рядом. Мы друг друга любим.
Рождает жизнь. А мы живое губим.
8546
Рождает жизнь. А мы живое губим.
Но друг мы друга уж, конечно, любим.
Ты поддержи меня, а я тебя.
И совершим мы многое любя.
Вот и выходит в нас одна стихия.
Где некролог, уж там пишу стихи я.
Ты вены жгучей кровью наполняешь.
И грани между ними сохраняешь.
А я, вонзаясь в плоть и в мякоть вен,
Мир поведу по грани перемен.
И всех делов, и без мудрёных слов
Мы рубим корни взбалмошных голов
С утра ль, в ночи, и у луны корон,
Пугая чаек глупых и ворон.
8547
Пугая чаек глупых и ворон,
Во время бдений, войн и похорон
Я тут как тут. И если ты устала,
Уж знай, что то моя пора настала.
Ко мне сюда зайди и прохладись.
Умри и вновь воскресшим возродись.
Я не люблю, когда мне нет проблем.
И избегать я не умею тем.
Я, как и ты, по сути тем живу,
Что жизнь твою встречаю наяву.
Осуществляем в сущности одну
Мы неизбежность. Только я начну,
Как ты продолжишь под мотив тальянки.
Ты не сердись. Мы обе лесбиянки.
8548
Ты не сердись. Мы обе лесбиянки.
Запели янки под мотив тальянки.
Я подожду. Всему придёт конец.
И вот уже приблизился гонец.
Предупреждая этому начала,
Я для тебя дорогу расчищала.
А ты в пути выращивай пруток,
И ягоду, и аленький цветок.
А я спешу, высушиваю, сохну.
Лишь он взрастёт, как я его подохну».
«И всё от нас зависит. Время тает.
А вот цветок никак не отцветает».
«Я Смерть, ты Жизнь. Равны мы по годам.
И всё же ты приятен мне, Адам.
8549
И всё же ты приятен мне, Адам.
И я тебе расслабиться не дам».
«Гнои, сжигай, трави и разрушай,
И этим недоверие внушай.
А я другие формы признаю.
Ты рушишь всё, а я лишь создаю.
Ты в землю мёртвый забиваешь кол,
А я взгляну, и он уже расцвёл.
Явились почки, подросли листы,
Глядишь, совсем зелёные кусты.
Всё в рост пошло. Почти до потолка.
Возрос росток и смотрит свысока».
«Неразделимы мы как лесбиянки.
Нам двести долларов давали нынче янки.
8550
Нам двести долларов давали нынче янки.
Неразделимы мы, как лесбиянки.
И ты в ночи так громко не кричи.
Ты просто лучше сядь и помолчи».
«Тук-тук».  -  «Кто там?»  -  «Я почтальонша Печкин».
«Сейчас открою, погашу лишь свечки.
Входи. Ты с кем?»  -  «Я не одна, со Смертью.
Я шла дорожкой зимней крутивертью.
Вот похоронка. Адрес: «Тереоки».
Не нарушаю я обычно сроки.
Ушла графиня старая навеки.
Больное сердце было в человеке.
Остановилось. Чудная мадам!
Но лучше я тебе себя отдам.
8551
Но лучше я тебе себя отдам.
Я дева. И к тому ж я и мадам.
Рождаюсь я совсем невинной крошкой.
Потом иду намеченной дорожкой.
Иду. Свистю. На всё не обращаю
Внимания. Люблю печенье к чаю.
Мне интересно жить. А жизнь кипит.
Тот не проснётся, кто ещё не спит.
Живи и здравствуй. Верной будь ему.
И вдруг сообщенье: «Был убит в Крыму.
Приди с вещами, с ложкой и котомкой,
И с полотенцем, чтоб с обшитой кромкой.
И всё. И жизнь ты просто прозевал».
А я сказал: «Я в шопе не бывал».
8552
А я сказал: «Я в шопе не бывал».
Кричат: «Судьбу ты, милый, прозевал!»
Она жива. Ушли посулы смерти.
И тут во мне, хоть верьте, хоть не верьте,
Комок в груди. И нету перспективы.
И позитивы всюду и активы.
Ну, а на бирже кризис и обвал.
Там кто-то в шкуре волчьей побывал.
Целуя ручку душеньке Безглазой,
Он заразился спидом и проказой.
И уж настал повсюду беспредел.
А я устал. Я даже похудел.
И тут плоды сомнений я срываю.
И ем сырыми их. И всё я забываю.
8553
И ем сырыми их. И всё я забываю.
И я плоды сомнений обрываю.
Жизнь, оскорбляясь, в ухо мне шептала:
«Ах, я гонять по жилам кровь устала!
Не удался уж мне эксперимент
На этот вот стремления момент.
Кто трус, кто смел, кто робок, кто гордец,
Пришла всему, всему, всему кончина.
Тому была уж веская причина.
И потому и грянул холодец.
Такой вот термин в вольном переводе
Обозначает окончанье в оде.
А те плоды я с нежностью срывал.
И ел сырыми их. И мыть их забывал.
8554
И ел сырыми их. И мыть их забывал.
Так я подумал. И полез в провал.
И там видны реальней небеса.
И там гораздо круче чудеса.
И трепет там всесветских огибаний,
И результат всемирных колебаний,
Да и скольженье по реке со льдом.
Гоморра, я сказал бы, и Садом.
Скользи, скользи уж ты, циркач на тросе.
Сегодня здесь, а завтра на Фаросе.
Туда смотри. Там нету ничего.
И ничего не значит ничего.
Я поедал себя. За что? За мысли.
Но ел, конечно, не в буквальном смысле.
8555
Но ел, конечно, не в буквальном смысле.
Я ел себя за искренность и мысли.
А съешь себя, когда ты не в себе,
То нет тебя уж более в тебе.
Я отведу все муки от себя,
Да и уйду, рассудочность любя.
Небытие над озером алеет.
И далеко от берега белеет.
Переливаясь струями грозы,
Я ощущаю горестность слезы.
И появленьем некоего зла
Я проникаю в тайны ремесла.
И все дела я сердцем сознавал.
И этим я лишь повод подавал.
8557
И этим я лишь повод подавал,
Хоть до того я там и не бывал.
При всём при том мне не хватает вкуса
Для бесконечно нежного искуса.
Для слуха нету лёгкости ушей.
И рук запястьем сжатых возле шей.
И нега тела. Страсти беспредел.
Ишь, ты куда, голубчик, загудел!
Летим, уж если можно так сказать,
В возможности на небо указать.
Ничем не быть, да и не быть ничем,
И всё ж решать какой-то круг проблем.
И пережить со мною эти мысли.
Уйти? Ну что вы, не было и в мысли.
8558
Уйти? Ну что вы, не было и в мысли.
И что я вижу? Мы с тобой повисли
Вниз головой. И смотрим друг на друга
Перекрещеньем эллипса и круга.
Как косинус повёрнутый к орбите.
А вы его заведомо любите.
Смещенье чувств, но не в душе, а в теле,
И в тишине собой шумящей ели,
Зовущей вас, и всё же ускользавшей,
И что-то вам интимное сказавшей.
Черты её, конечно, не сложились,
И головою накрест наложились.
Как будто где-то прежде у ручья,
Пять суток длилась трапеза моя.
8559
Пять суток длилась трапеза моя.
А ты сказала: «Мирные края».
А я подумал: «Что мне эта трапеза,
Когда ещё и та со мною трапеза».
На этом я закончил рассуждения,
Свои не усложняя убеждения.
Не будь небес, то где же небожители?
Скажите! Ах, скажите ли! Скажите ли.
И всё равно не стану тут без повода
Стремиться я за кругозором овода.
Сложу слова в венок красноречиво я,
Да и прольётся речь велеречивая.
И усомнюсь я без боязни сглаза
В великой силе таинства экстаза.
8560
В великой силе таинства экстаза
Я усомнюсь. И так четыре раза.
Подсчёт не точный. Допуск миллион
Парсеков века, месяцев, времён.
И всё за то, что я, желая жить,
Не научился с вечностью дружить.
Не доучился. Да и не хочу.
Пойду-ка я к районному врачу.
Мне рвать с быка ременные рога
Непостижимо радость дорога.
Кто терпелив, тот шутку понимает,
И не такую тяжесть поднимает.
И я застыл внезапно у ручья.
Ах, как приятно! Уж скажу вам я.
8561
Ах, как приятно, уж скажу вам я,
Познать такое около ручья.
И посмотреть в его тупое рыло.
Вернее, в лыч. Когда всё это было!
И, победив, всё снова побеждать,
И от себя другого и не ждать.
И, угодив в кошмар её постели,
Растаять в неге на прекрасном теле.
Опять же млеть и жаждать, и хотеть,
И, не стыдясь, пыхтеть, пыхтеть, пыхтеть.
Круги дуги, мгновения и вечность.
Ну и бесспорно та же бесконечность.
Я погрузился вовремя в экстаз.
И это было как и в прошлый раз.
8562
И это было как и в прошлый раз.
Да и не дважды. Что же губит нас?
В груди усталой жизни новизна.
А за окном красавица весна.
Когда, дыханье сжав, душа кипит,
Тогда в окно осенний дождь кропит.
И, вскинув к небу лёгкий сарафан,
Пред нею мрёшь ты, словно Феофан.
Проводишь там, где хочется вести.
И он уже поднимется, прости!
Пропашешь раз, и долго не уснёшь,
И глубоко, и счастливо вздохнёшь.
Ну, а задремлешь с думой обо мне,
Так многое привидится во сне.
8563
Так многое привидится во сне,
Когда уснёшь, подумав обо мне.
А я всё тут, хотя уж я и там,
Где отдаюсь всетрепетным мечтам.
Её милей, нужней и веселей
Весенний день среди широт полей.
И снова мы. И те же стан и грудь.
И всё. И трудно даже и вздохнуть.
И я подумал: «О, приди, приди!
И все мои желанья упреди.
И сотвори такие чудеса,
Что даже дыбом встанут волоса».
Ах, этих райских кущ, что к сердцу льнут,
Семь тысяч двести неземных минут!
8564
Семь тысяч двести неземных минут
Тех райских кущ, что к сердцу нежно льнут.
Округлость форм важнее всех реформ.
Тут не поможет даже хлороформ.
В одной тебе есть больше, чем в моём.
А трое интересней, чем вдвоём.
Нет разрушенья целей естества.
Есть только ты! И все тебе права!
Один в одну. И я тебя согну.
Но позже к прежней линии верну.
«Ну что? Ещё хотя б разок-другой?»
«Ах, Ваня, Ваня! Друг мой дорогой».
«О, ради Бога! Мы ведь тут одне!»
Да, это было. Уж поверьте мне.
8565
Да, это было. Уж поверьте мне.
И я сижу во времени окне.
А как же там? На матушке Земле?
В непостижимой непроглядной мгле?
Так далеко, что кромкой бесконечности
Не дотянуться до ближайшей вечности.
Там совместимы Вашингтон и Чили.
Хоть нас с тобой такому не учили.
Там жизни нет во времени Быка.
И оттого мне так болят бока.
И только тьма везде равновелика.
А монотонность времени безлика.
Ещё бы хоть вернуться в пять минут.
О, как красотки несравненно льнут!
8566
О, как красотки несравненно льнут!
И небеса там радуг дуги гнут.
Глаза быка видны издалека.
Скрывает мысли бьющего рука.
Секир башка. Удар пришёлся в щит.
От головы и каска затрещит.
Позор! Позор! Один тореадор
Сбежал с арены в ближний коридор!
Любить его и грустно, и смешно.
Он твой кумир. Он ждёт тебя давно.
А было всё, казалось, так удачно!
И вот опять всё призрачно и мрачно.
Позор, позор! Но каждый в чём-то прав
Вдали от гор, полей, лесов и трав.
8567
Вдали от гор, полей, лесов и трав
Уже любой тут, несомненно, прав.
И если ты и маленький и злой,
То ты посыплешь голову золой.
А вот на свете нету ничего,
Чтоб не коснулось сердца твоего.
Вот, правда, есть ещё мутанты рыб.
И у реки извилистый изгиб.
А в остальном прекрасная Елена.
Всё хорошо. Последнее полено.
Карету мне! Карету мне, карету.
Пойду гулять. Гулять пойду по свету.
И не лишен я аморальных прав.
Так я решил, все глупости поправ.
8568
Так я решил, все глупости поправ.
И не лишён я аморальных прав.
Куда же я немыслимо попал,
Когда себя под землю закопал?
Вы расходитесь молча по дворам,
Или ползите к морю по горам.
По скутерам, по лоджиям и печкам,
По берегам, по пляжам и по речкам,
По кавалькадам и любым годам.
А я тебе всё сущее отдам.
Всем дорожу. Простите, ухожу.
Нет, нет, ещё немного полежу.
Имею я вот этот ворох прав.
Так я решил, сомнения поправ.
8569
Так я решил, сомнения поправ.
И я имею целый ворох прав.
И тем же нежным чувством заболев,
Играл в песке у юной пальмы лев.
День был прохладный. Шёл он из Бомбея.
Висело небо, тайной голубея.
Стояли храмы. Люди в них входили.
Туда-сюда по выступам бродили.
Куда не глянешь, встретишь ты туриста.
Их миллионов тут бывало триста.
По десять рупий с каждого туриста,
Вот и выходит денег до расхриста.
Но жизнь уходит в годы и в минутки.
Ещё часок, ещё хотя бы сутки.
8570
Ещё часок, ещё хотя бы сутки
Мне б погулять для гордости и шутки.
А там меня обед обычно ждёт.
А тут обед и сам ко мне идёт.
Там я лежу и нехотя вздыхаю.
А тут в стихах я мыслью затухаю.
И вот бежит испуганно ко мне,
Сама себя и предлагая мне,
Девица. Рёбра, шея, полендвицы,
Печёнки, почки, сердце, ягодицы.
За восемь рупий. Это ли не сон!
Да и какой на ней блестит фасон!
И ты лежишь себе средь сочных трав.
Ну и, скажите, в чём же я не прав?
8571
Ну и, скажите, в чём же я не прав?
И ты крутой мой не приемлешь нрав.
О чём ты споришь? Об устройстве парка?
Не надо клеток. В них тесно и жарко.
Вот солнца луч касается хвоста.
А жизнь моя не так уж и проста.
Не будь я лев, к тому ж и эшнапурский,
Со мной бы волк тамбовский был. И курский.
Вот он гуляет. Ходит взад-вперёд.
И на Луну бессмысленно орёт.
Мне, льву, видней, кто с кем и чем он дышит,
Куда идёт, о чём начальству пишет.
Опять ты, львица! Не прошли и сутки.
Дай отдохнуть. Уж тут тебе не шутки.
8572
Дай отдохнуть. Уж тут тебе не шутки.
Я повторяю. Не прошли и сутки.
Дождись ты ночи. Видишь, всюду люди.
Она же мне: «Да буде, Лёва, буде.
И что нам люди. Мы ж с тобой звери.
А если стыдно, громче ты ори.
Да и начнём. Давай, давай, давай.
Ну, Лёва, быстро. Мигом покрывай.
Сочусь я вся. Минуты я считаю».
«Отстань, волчара! Видишь, я читаю
Обёртку от печения ослу.
И чупа-чупс безрогому козлу».
«Да брось ты, Лёва. Лев ты или кент.
Нам отдых нужен. Нужен уик-энд».
8573
«Нам отдых нужен. Нужен уик-энд.
Давай скорей. Лови, лови момент».
«Ой, подожди. Здесь дети подошли».
«Какие дети! Лёва, не юли».
«А эти двое».  -  «Им по двадцать лет.
И ничего в поступке нашем нет.
Ты вот начнёшь со мною заниматься,
Да и по-зверски будешь обниматься.
Ну, а они пусть опыт изучают,
И тот же кайф бесплатно получают.
Красавец ты из Индии столицы.
Вот и слились, Левоша, наши лицы.
Но ты, мой друг, сегодня просто смята.
Разрядка. И, конечно, подзарядка.
8574
Разрядка. И, конечно, подзарядка
Нужней всего. А ты вот, Лёва, смятка.
Не в том, что у тебя ещё не встал,
А в том, что ты совсем безликим стал.
Давай твою лизну я нежно спинку.
Ведь это нам с тобою не в новинку.
А там, глядишь, и снова захотишь.
Смотри, Левон, повсюду гладь, да тишь.
Заснули уж и те козлы вонючие,
И лани эти наглые и бздючие,
И птицы нам на голову серущие,
Да и шакалы к вечеру орущие.
Давай, Левон, начнём эксперимент».
И он сказал: «Понятно. Сей момент!»
8575
И он сказал: «Понятно. Сей момент!
Ну что ж, давай начнём эксперимент».
Присела львица, ножки разведя,
И мне суёт, не глядя, два грудя.
А я не сразу, как тогда, в Сахаре.
И бородой сперва провёл по харе.
Потом толчок. Потом ещё толчок.
Потом хвостом пронзительный щелчок.
Ну, а она то вскочит, то отскочит,
То захохочет, то ещё захочет.
Дразня меня, флюиды вызывает.
И вещи именами называет.
Ах, ах, какая дама! Безоглядка!
Но убежал я. Вижу, в поле грядка.
8576
Но убежал я. Вижу, в поле грядка.
Ах, ах! Какая дама! Безоглядка!
Вы из графьёв? Вы тоже тут не лыком?
Давайте так. Нет, лучше всё же втыком.
Через пардон. Мадам, меня простите.
Я без трусов. Уж если вы хотите.
А так милей. И душу глубже емлет.
И оттого и сердце нежно дремлет.
Я вас люблю. Чего ж нам с вами боле.
Я вас сожгу до нестерпимой боли.
Теперь вот вы женатая на Лёве.
А я живу два года в Могилёве…
И я сварил борща огромный чан,
Сорвав капусты беленький кочан.
8577
Сорвав капусты беленький кочан,
Я и сварил борща огромный чан.
Ещё такой вы пищи не едали.
И вы по мясу ноги раскидали.
Сплошные ломти возле вас лежат.
А обезьяны прыгают, визжат.
Такие вот, скажу я, миражи.
Хоть ты мне пальцем в небо укажи.
А в вашем цирке, что мы там видали?
Нас комары без повода съедали.
Ах, шапито в резиновом пальто!
Ты там танцуешь. А в душе ты кто?
Никто. Воды тебе три полных кружки.
Укропу, сельдерей, лучок, петрушки.
8578
Укропу, сельдерей, лучок, петрушки.
Да и воды тебе три полных кружки.
Четвёртую на голову нальют.
И в этом весь внеклеточный уют.
А тут раздолье! Мы одни. Вдвоём.
Списали нас. Отправили в наём
За неуместность в цирке по уму.
А я вот их никак и не пойму.
Всю жизнь ходить под пулей и кнутом,
И это ум считается, притом?
А как не станешь делать ерунду,
То тут тебя сочтут не за звезду,
А за придурка. И не включат в план.
Бегу назад. Но где же океан?
8579
Бегу назад. Но где же океан?
А этот клоун, Ваня-великан,
Вдруг плюх в опилки, будто он плывёт.
И цирк от смеха заново ревёт.
А я смотрю на этих дураков.
Неужто мир весь, думаю, таков?
Что тут смешного? Ну, упал болван.
И пятится, как дама на диван.
Пойду я лучше и напьюсь из Ганга
И посмотрю, как волны пляшут танго.
Тут нас везде и каждого по паре.
О, я хочу побегать по Сахаре.
Мне надоели и манеж, и стружки.
И где мои весёлые подружки?
8580
И где мои весёлые подружки?
Послушницы. Ушастые крикушки.
И прыгать вам по тумбочкам не лень
С утра до ночи каждый божий день.
Туда прыжок, сюда четыре крутки.
И всё разбито строго на минутки.
Вес не теряй. К тому ж и не полней.
Незыблемый режим на много дней.
И лапой бей в ладонь его руки.
Зачем мне эти взлёты и прыжки.
И страх ты в детях тут не вызывай.
И пасть ты широко не разевай.
И не показывай ты свой природный нрав.
Ты прав, читатель, это цирк, ты прав.
8581
Ты прав, читатель, это цирк, ты прав.
Все эти рассуждения поправ,
Мою поправку и мою затравку
Ты изучи, когда получишь травку.
Я пожую. И вот теперь уж я
Как бы совсем в проблемах бытия.
Не львица я, не лев. Я просто котик
После того, как принял я наркотик.
И вот оттуда эти все верблюди.
И потому мной недовольны люди.
И разговоры в пользу ни о чём,
Как в морду лапой, или в нос мячом.
Ты прав, читатель. Ты, конечно, прав.
Но время шло. И мой менялся нрав.
8582
Но время шло. И мой менялся нрав.
Я полюбил весёлый шелест трав.
Не только лев, но даже человек,
Влюблён в природы неизменный бег.
Он рассуждений видит важный ряд.
А в небесах пернатые парят.
А он всё больше над собой встаёт,
И опыт свой другим передаёт.
И любит то он, что тогда ругал,
И как дурное прежде отвергал.
Теперь он это ищет в забытьи.
Былые цели вспомнил он свои.
И не поймёт он: лев он или прав.
Но время шло. И горделивый нрав.
8583
Но время шло. И горделивый нрав
Я свой смирил, все глупости поправ.
Забыл я то, что я уж царь зверей,
Гроза лесов, соперник егерей.
Я эшнапурский, но не просто тигр.
Я ловкий мастер современных игр.
Артист я вольный. Мне порою снится
Далёкий фильм: «Индийская гробница».
В том фильме Сита дружит с магараджей.
И много там других вельмож и раджей.
Вокруг неё шпионов тайных свита.
И Рамигани там. А с ним и Сита.
И новых серий время-ожиданье
Рисует мне моё с тобой свиданье.
8584
Рисует мне моё с тобой свиданье
Той встречи с тигром в клетке ожиданье.
Довольно мне перенестись туда,
И я готов погибнуть от стыда.
Вот я хожу опять в кинотеатры
С названьем старым: «Родина» и «Татры».
Морозный день и нестерпимый голод.
И очень я тогда был даже молод.
Я прижимаюсь, как возможно, к полу.
Люблю кино, и не хожу я в школу.
Судьбе я благодарен многократно,
И не смотрю я на себя превратно.
И я постиг моих желаний сплав.
И этот эротический анклав.
8585
И этот эротический анклав,
И жизни неразрывный знал я сплав.
Я разложил по полкам я тогда
Всю радость жизни. И зажглась звезда.
Зажглась она неповторимым светом.
И вот, пытаясь рассказать об этом,
Я и пишу невесть что и когда.
И уж горит во мне её звезда.
Горит на жизни вечном небосклоне,
Хотя и жизнь моя уже на склоне.
Её я из сознанья извлеку.
И радостно подумаю: «Ку-ку!»
Ну, а в любви и в нежном сострадании
Уж солнце утопает в ожидании.
8586
Уж солнце утопает в ожидании
В любви твоей и в нежном сострадании.
Жизнь возвращает радость осознанья
Того, что неразрывны наши знанья.
Их обретенья, да и их потери.
И предо мной невидимые двери.
А, в них входя и снова выходя,
По кругу со вниманием идя,
Тех лет кино, что я смотрел давно,
Теперь уж мне не кажется смешно.
Там, где осталась прежняя любовь,
Вновь молодая закипает кровь.
И тут себя, волнений тайных полн,
Я вижу средь бегущих быстрых волн.
8587
Я вижу средь бегущих быстрых волн
Себя. И я желаний тайных полн.
Клонится чёлн. Кренится и трещит.
А там, в моторе, что-то верещит.
Холодная голодная пора
Все прогнала надежды со двора.
Страх смерти примирившихся надежд
Закутался в печальный плед одежд.
Осколками, испуганными птицами,
И оккупантов обнаглевших лицами
Я и встречаю трепет бытия.
И понимаю: «Это жизнь моя!»
И потому так нежно мной воспеты
Марии, Магдалены и Джульетты.
8588
Марии, Магдалены и Джульетты,
Вы рождены, чтоб я писал сонеты.
И постигал чтоб их желаний соль,
Когда ко мне опять придёт Осоль.
Я наслажусь её прекрасным телом
В движении решительном и смелом.
И даже счастье улыбнётся мне
Изящным бликом солнца на окне.
Любовь и быт, и множество обид.
И сквозняки, и по утрам знобит.
И в ожидании рождения земного
Попасть туда хотелось мне бы снова.
И переливы шумнопенных волн
Переполняют наклонённый чёлн.
8589
Переполняют наклонённый чёлн
Там переливы шумнопенных волн.
Соединяя завтра и сегодня,
Ко мне моя приходит память-сводня.
Смерть, совершая акт из невозможных,
И где-то даже мнимых и ничтожных,
Спешит за жизнью, молча по пятам.
А ты и тут, и вместе с тем и там.
Меня хранит, глубокого невежду,
Иллюзия, дающая надежду.
И многое меня проходит мимо,
Что не сбылось, и что неповторимо.
И уплывают времени рассветы.
А вдоль реки стремглав бегут поэты.
8590
А вдоль реки стремглав бегут поэты,
Чтоб и воспеть грядущие рассветы,
Где, обойдясь без вымышленных слов,
К нам присылают времени послов.
Я обращаюсь к вам, и к тем, кто живы,
И к тем, кто умер не из-за наживы.
Давайте черпать тайное призванье,
А не искать очередное званье.
Сопляк, подросток, или вот мужчина.
А где всему достойная причина?
Хороший муж, и дед, что любит внука,
Не редкая, но дорогая штука.
А смерть в постели хуже, чем сума.
Поэтов тьма. Но я сойду с ума.
8591
Поэтов тьма. Но я сойду с ума.
Я такова. Я наискось пряма.
Да, я себя и холю, и неволю.
Но не скажу, что я природу школю.
Не стану если я справляться с делом,
То я с душой расстанусь. Да и с телом.
Беспамятством, означенным причиной,
Хотелось бы проснуться мне мужчиной.
И если обе радости сольются,
То пусть им наши слёзы отольются.
От олигархов несомненный вред.
А остальное вымысел и бред.
И каждый пусть своим займётся делом.
А мне кричат: «Но ты расстался с телом!»
8592
А мне кричат: «Но ты расстался с телом!»
А почему бы не заняться делом?
Бумага ведь ещё совсем бела.
Вот и впишу туда я все дела.
Бумага всё, что не напишешь, стерпит.
А человек любовь и муку терпит.
За упокой мне не хотелось петь.
Но сколько можно это всё терпеть!
Чего тянуть. Воспоминаний тьма.
И пусть дойдёт всё это до ума.
Перерождать ушедшее в уме,
Равно как мыть жемчужину в дерьме.
О, жемчуга сердечного дерьма!
Без вас мы просто горе без ума.
8593
Без вас мы просто горе без ума,
Потоки лжи и выплески дерьма.
Чем дольше жить, тем радостней дружить
Со всем вот тем, чем нужно дорожить.
Вдоль живота не вынесет душа
Любви взаимной, листьями шурша.
Мы возвращаем радости живым
И пулевым путём, и половым.
Как не крути, в конце концов, всегда
Вернуться могут радость и беда.
Ты, отпылав усталою душой,
Изведай мир бескрайний и большой.
Ах, мы сойдём с ума в решенье смелом.
Не верите? Но мы докажем делом.
8595
Не верите? Но мы докажем делом,
Что всё такое есть и за пределом.
И мы свершимся. Сущность в нас одна.
Всем управляют радость и весна.
Не от нужды, от жиру кто подохнет,
Отбросив лапки, он к проблеме глохнет.
Уйдём туда мы с вымыслами вместе.
И там заглянем уж в глаза невесте.
А тут мы с ней присели у дороги.
Мы просто люди. Но в душе мы боги!
Идите, мол, ложитесь на покой.
И этот мир, простите, он такой.
Так прав ли я? А может, я не прав?
Ах, примирись, сомнения поправ!
8596
Ах, примирись, сомнения поправ!
И свой смири ты неуёмный нрав.
Шуметь нам поздно. Рано трепыхать.
Нам нужно просто больше отдыхать.
Ну, а былое пусть они возьмут,
И нашу жизнь когда-нибудь поймут.
И всё начнём мы с белого листа.
Мы счастливы. И совесть в нас чиста.
Примеры есть иные неподкупности.
Но есть и взятки много большей крупности.
Крепись, дружок. Присядь на посошок,
Да и отдай мне с деньгами мешок.
И хоть ты был не без законных прав,
Ты предпочёл дыханье юных трав.
8597
Ты предпочёл дыханье юных трав.
А я закончил десять первых глав.
Осталось написать ещё четыре.
И будет непомерной ношей в мире
Поболее работаю такой,
Что, унесённый времени рекой,
Я создаю. Но мне ещё писать
Тринадцать раз по девять и по пять
Венков сонетов. И уж вот недели
Четыре я лежу пластом в постели.
И где мне взять такую уйму тем,
Чтоб выдумать сюжетов и проблем
Громаду эту, сон души поправ?
И усмирил я свой тяжёлый нрав.
8598
И усмирил я свой тяжёлый нрав,
Его в душе волнением поправ.
И всё-таки в себе трудней всего
Мне сохранить покоя естество.
В чернила обмакнув конец пера,
Я заполняю ими вечера.
И ветры жгучи нынче по утру,
Но и не всё мне в мире по нутру.
А жребий брошен. Буду я трудиться.
Авось кому-то это пригодится.
Сей труд  -  продукт движения ума.
А без ума не выдашь и дерьма.
Но мысль моя твердит мне в строку стройно,
Чтоб жил я и достойно, и спокойно.
8599
Чтоб жил я и достойно, и спокойно,
Мне шепчет мысль, выстраиваясь стройно.
Не суетись, да и не ври так много.
Побойся ты людей, побойся Бога.
Подумать только, сорок тысяч строф.
Писать осталось миллионы слов.
А сроком где-то дней четыре-ста.
По десять строф для каждого листа.
Листов за день порядка десяти.
И долго мне вот эту вязь плести.
Два дня, и стержень списан за два дня,
Уходит в этой гонке у меня.
Спокоен будь, шепчу, живи достойно.
Но где, скажи мне, можно жить спокойно?
8600
Но где, скажи мне, можно жить спокойно?
И как прожить нам жизнь свою достойно?
И, сочиняя, ногти не кусать,
И горы стержней зря не исписать!
А в каждом слове, и в любой строке,
Таится мысль. И дрожь в моей руке.
И мелкий трепет на конце пера.
И так вот и проходят вечера.
Сплошная гонка. Нету запятых.
О, дай мне Бог хоть мыслей не пустых
В подмогу. Чтобы справиться мне с ней,
С затеей этой выспренней моей.
И укажи мне решкою монету,
Где опереться можно на планету.
8601
Где опереться можно на планету,
Туда я брошу звонкую монету.
И поднимусь, и строго оглянусь,
И с новой силой к делу я вернусь.
Но не тяни. Ведь нет терпенья ждать
И на кофейной жижице гадать.
Получится. А, может, не получится.
И надо нам с тобой ещё помучаться.
В мучениях рождается значение,
И тут же продолжается мучение.
И ты в итоге неразлучен с чувствами.
И вот мы вновь сливаемся с искусствами.
И не хочу я, подойдя к рассвету,
Вдруг осудить в себе затею эту.
8602
Вдруг осудить в себе затею эту
Я не хочу. И я заснул к рассвету.
Я буду спать. Всё, всё! Я всё забыл.
Когда-то я с мечтою дружен был.
Мечта придёт, бывало, на минутку,
Да и уйдёт, сверкнув надеждой в шутку.
И ждёшь её. И пишешь всё, и пишешь.
И лишь её ты зов далёкий слышишь.
Теперь не то. Работа и работа.
Как говорится, до седьмого пота.
По семь венков пишу я каждый день.
И мне писать приятно и не лень.
И я пишу. Альтернативы нет.
И слышу я пречистый звон монет.
8603
И слышу я пречистый звон монет.
Другого, чтоб такой, сегодня нет.
Вернее, есть. То мой рождённый внук.
И в этом смысле я доцент наук.
И тут диагноз не из излечимых.
И потому и не из изречимых.
Намнил себя лирическим поэтом,
Да и пошёл путём своим при этом,
Стараясь сам себя и превзойти
На, несомненно, правильном пути.
Не окаймлённым яркою канвою
Я и иду с беспечной головою.
И независимый я вижу свет.
Других оценок в этом мире нет.
8604
Других оценок в этом мире нет.
И я пишу лирический сонет.
Я разлагаю жизнь на элементы,
И отмечаю нужные моменты.
И обретаю искренний кристалл.
Мужайся, друг. Уж трудный час настал.
Перебирай явлений жизни чётки.
Исполни все своей судьбы чечётки.
И отмывай песчинки бытия.
И такова история твоя.
Отмыв себя, отмоешь и металл.
Не говори, что ты уже устал.
И я страницы мысленно листаю,
И о счастливом времени мечтаю.
8605
И о счастливом времени мечтаю.
И так уж я от неких пор считаю.
Не дело суть, лет сколько ты прожил,
А дело суть, куда себя вложил.
Приобретал ли, также отдавая,
И оттого в тебе душа живая.
Или ты брал, но сам не отдавал.
А значит, и нигде не побывал.
Не совершал того, что рок наметил,
И на вопрос желаньем не ответил.
Отдать хотел, а что  -  не догадался.
И под диктовку чьей-то воли сдался.
Ну, а ещё я рассказать мечтаю,
Что никогда газет я не читаю.
8606
Что никогда газет я не читаю,
Об этом я молчать предпочитаю.
И уж о первом, да и о втором,
Я напишу язвительным пером.
В едином мире, и когда в квартире,
И в этом смысле даже и в сортире,
Уж если я плыву на корабле,
И если я в сомнениях к Рабле,
И я да Винчи, и его Мадонна,
И дон Кихот, и дон Жуан, и донна,
То я живой. И с чувствами. И юн.
И в вечной тайне натяженьем струн
Я всё ищу на тот вопрос ответ.
И понимаю, что ответа нет.
8607
И понимаю, что ответа нет.
Но я ищу на тот вопрос ответ.
Зачем меня отдали злому року?
Во мне не больше и не меньше проку.
Как будто в том призвание моё,
Чтоб ощутить желанье самоё.
Предназначенье не иметь значенья,
Да и не верить и в предназначенье,
Испытывая через строки книг
Единый продолженья жизни миг.
Тут тридцать ровно по семьсот страниц.
Такую уйму сумм и единиц
Я сочинил. А каждый мой сонет
Не стоит он и медных двух монет.
8608
Не стоит он и медных двух монет,
Мой каждый сочинённый мной сонет.
И только воплощённый в разность мнений
Он и родит неопытность волнений.
Со мной считаться вас хочу заставить,
А юбилей на прошлое оставить.
И пусть меня тогда и издадут.
И с речью мне пусть выступить дадут,
Где никогда не говорят о Нобеле,
Хотя меня едва там не угробили.
О жеребце, о кобеле, о кабеле,
О Гегеле, о Гоголе, о Бабеле
Там говорят. И я во тьме потока
Плыву и вижу: всё вокруг жестоко.
8609
Плыву и вижу: всё вокруг жестоко.
Так созерцаю я из тьмы потока.
Но там, вдали, уже туманный свет.
И тьмы былой уж и в помине нет.
Есть лёгкий мрак, а в нём намёк на звук,
И шелест слов, и трепет юных рук.
И я бросаюсь в пасть грядущих муз
Скрещеньем ног и нетерпеньем уз.
Не придаю я важности словам.
И так уж я и обращаюсь к вам.
И мною вы начнёте ощущаться,
Когда со мною будете общаться.
Но как ещё до встречи той далёко!
Её порыв в меня проник глубоко.
8610
Её порыв в меня проник глубоко.
И вот меня он и увёл далёко.
О, я так много стержней исписал!
Но ни о чём ещё не написал.
Уже стемнело. Сумерки сгустились.
И в ваших окнах шторы опустились.
Засим ваш друг, мечтатель и поэт.
Вам посылаю пламенный привет.
А рукопись, известно, не горит.
И это нам о многом говорит.
Передаю я каждому в ответ,
Как пожеланье, пламенный привет.
И уж прими ты с моего далёка
Порыв, что захватил тебя глубоко.
8611
Порыв, что захватил тебя глубоко,
Он где-то рядом. Где-то недалёко...
…А может, мы не пчёлы, а кроты?
И мы храним подземные черты?
И тут чуть что, и мы уже в полёте.
Откуда дует, это вы поймёте.
Туда летите, там, где аромат.
Неважно чей, ромашек или мят.
Пусть конюшины, или запах роз.
Воспоминанья прошлого до слёз.
А вы не стойте, пойте и летите.
Хоть вы такого, знаю, не хотите.
«Да! (голоса)». А тех, в ком нет вины,
Представил мир с обратной стороны.
8612
Представил мир с обратной стороны
Уж тех из них, кто тайно рождены.
«От нас зависит многое. Мы пчёлы.
Своим жужжаньем мы пронзаем долы
И дискотеки, тихий блеск Луны.
И мы для этой цели рождены.
Трудяги мы. От нас зависит много.
Вот видите, туда ведёт дорога.
Там поле дозревает ячменя.
Не дёргайтесь. Послушайте меня.
Опасность нас повсюду ожидает.
Так пусть никто на гуще не гадает
Кофейной. И пройдёт банальность срока.
Всё безнадёжно, глупо и жестоко.
8613
Всё безнадёжно, глупо и жестоко.
И это правда. Стойте у потока.
Оттуда вас уже не унесёт.
А верный друг лишь тот, кто вас спасёт.
Успеем если, запасёмся мёдом.
И будем жить, как прежде, хороводом.
А нет, так нет. И в этом и ответ.
И вот вам мой единственный совет.
Не верьте слухам, червякам и мухам,
Жукам и паукам, и синебрюхам.
И вы летите, пропадёт печаль.
Вот только мне несбыточного жаль!
Повдоль домов летите стороной.
Война умов закончится войной.
8614
Война умов закончится войной.
Повдоль домов летите стороной.
А там за лесом будет поворот.
И ветер станет дуть наоборот.
Туда не надо, там для вас засада.
Их уйма там. Их там четыре ряда.
Скрываются они, о том молча.
Их называют просто  -  са-ран-ча.
Запомните, не ча, а саранча.
Всех рубят без разбора и сплеча.
И мух, и нас, и сельские посевы.
И там слышны их вечные напевы.
Их берегитесь. Там уже за виром
Предательство и алчность правят миром.
8615
Предательство и алчность правят миром
Там и за лесом, там же и за виром.
Они сидят, осваивают местность.
Потом летят, как туча, в неизвестность.
А, в общем, знайте, это саранча.
Они нас рубят сходу и с плеча.
Подряд. За сутки тысячи съедают.
И даже шейки тоже доедают.
И не глядят, что там под шейкой яд.
Они и яд без трепета едят.
Запомните, в ту сторону ни шагу.
Не дальше, чем за эту вот корягу.
Уж налетят, так всех, как помелом.
Борьба меж грубой силою и злом.
8616
Борьба меж грубой силою и злом.
Они встречались раньше, там, в былом.
Но единично. Сворой никогда.
И уж такая вот теперь беда.
Сюда летите, сколько захотите.
Проверено. И вы меня простите.
Нектара тут всего на два гроша.
А остальное ровно ни шиша.
Поешьте в меру, чтобы и другим
Осталось, братьям вашим дорогим.
Родным и сестрам, вашим же невестам.
И там, в пекарне, наедитесь тестом.
Под тестом сахар и немного жиру.
Лжец залезает в душу. Вор в квартиру.
8617
Лжец залезает в душу. Вор в квартиру.
А мы не воры, нам уж не до жиру.
Нам только б сахар снизу облизать.
Да! Вот ещё. Забыла я сказать.
Спросите Пашу. Тётю, мол, Палашу.
Её приветьте. Так, да и за кашу.
Спасибо ей скажите от меня.
Напомните: встречаемся у пня.
Речного. Там, где варят пищу в поле.
Привет её кузину, дяде Коле.
И всем привет от нас, от остальных
Знакомых. Встреча там же, у пивных.
Тройным где пахнет. Мёдом. Там со злом
Соперник волны бьёт стальным веслом.
8618
Соперник волны бьёт стальным веслом
Отчаянно и больно, и со злом.
И не ему досталась та девица,
Что хороша, и можно ей дивиться.
А я сижу у девичьей груди.
Ну, а она мне шепчет: «Не дринди».
«Чего ты,  -  говорю.  -  Чего ты снова?»
Да и молчу. И более ни слова.
И улетаю за вершины гор.
И прекращаю этот разговор.
Они там целых два часа купались.
Потом в озленье бешено щипались.
Потом она мне говорит без цели:
«В лесу мне лучше, чем в твоей постели».
8619
«В лесу мне лучше, чем в твоей постели».  -
Мне говорит она, доев тефтели.
А я сказал: «Мне тоже хорошо.
Так, значит, время есть у нас ишшо».
И я опять с ней целый час купался.
Потом, заснув, никак не просыпался.
Не помню, может, лишь мгновенье спал.
Возможно, я так низко не упал.
Она надела что-то на себя,
И на меня уставилась любя.
А на заборе старый кот сидел.
И он на нас внимательно глядел.
И вдруг сказал: «А рок вас искусил.
А ты с её подругой в цвете сил».
8620
«А ты с её подругой в цвете сил».
И тут я свет мгновенно погасил.
«Уходишь? Ладно. Можешь заходить.
А хочешь, можешь утром приходить.
А нет, так я к тебе зайду с утра».
Ах, чудный вечер! Дивная пора.
Я улетал. Они ещё стояли.
И будто мир волнением ваяли.
Кто и кому, да и насколько дорог,
Не знаю я. И я скатился с горок.
Потом, смущаясь, говорит она
Ему, его законная жена:
«С тобой мы то найдём в своей постели,
Что в этой жизни мы иметь хотели».
8621
«Что в этой жизни мы иметь хотели,
Вот то с тобой мы и найдём в постели.
И, обретя покой, узнаем страсть».
А он сказал: «Закрой, зануда, пасть».
«Зачем же так. Разделим пополам.
Полночи им, ну а полночи нам.
Ты жди меня сегодня у реки,
Когда задремлют в поле мотыльки.
Жди у пруда. Вернее, нет, у пруда.
Придёшь?» А он спросил её: «Откуда?»
«Там, где купался ты со мной тогда.
На том же месте». Он сказал: «Куда»
И, уж растратив весь остаток сил,
Он получил всё то, что попросил.
8622
Он получил всё то, что попросил,
Растратив на неё остаток сил.
Но ничего они не обрели.
И только души этим извели.
Упрёками. Уж такова романтика.
А губы будто два пунцовых бантика.
Грудь как гранит. Румяный цвет ланит.
И стан желанье страстное хранит.
Рука длинна и грации полна,
И тайных чувств душа не лишена.
В пушке черна. И запахи вина
Разносит та и эта сторона.
Как жизни сон. И, к берегу пристав,
Они одни. И времени устав.
8623
Они одни. И времени устав.
Вот всё, что мы узнаем, раньше встав.
А право есть и ночью быть неверной.
И в то же время и женой не скверной.
И мужем чутким, также изменяя,
И уж себя за это извиняя.
А почему? Да потому, что встав,
Он свой имеет собственный устав.
Уж если двое не наносят зла
Друг другу, значит, в них любовь была.
И это то, как раз оно и есть,
Что сохраняет и покой, и честь.
И вот таков, друзья мои, устав.
И ты пошёл, из трав высоких встав.
8624
И ты пошёл, из трав высоких встав.
Да, вот таков был в принципе устав.
И ты был так тревожно возбуждён,
Что вспомнил всё. И то, как был рождён.
«Да будь она хотя б и саранчой».
Так ты сказал, окутанный парчой.
И ты хотел любовь объединить,
И чтобы в сердце чувство сохранить.
«С упорством дружбы мы осуществим
Всё то, что в том, как радость, оживим.
Тут накопилось наше и моё.
А остальное пошлость и враньё.
Вот он каков, ты понял ли, устав?»
И я пошёл, из трав высоких встав.
8625
И я пошёл, из трав высоких встав,
Над суетою жизненной привстав.
Тут рассказать я кое-что хочу.
«Ты саранча?»  -  Я громко ей кричу.
«Да, саранча».  -  Она мне отвечает.
Ну, а сама беды не замечает.
«Ты иностранка?»  -  спрашиваю я.
«Да,  -  отвечает,  -  фишка в том моя.
Нас миллионы». И она не знала
Как возродить истоки криминала.
«Так много вас?  -  тут спрашиваю я.
«Да,  -  отвечает.  -  Нас тут до хрия.
Сто тысяч здесь и три вагона сбоку».
И продолжает быть верна пороку.
8626
И продолжает быть верна пороку.
И я учился у неё уроку.
И говорю: «Мы вознесёмся ввысь».
Она же мне негромко так: «Уймись!»
Подвинься, значит. Хлопнула крылом.
И позабыл я сразу о былом.
Лечу вперёд. Полёт был наш прекрасен.
А вечер был и радостен, и ясен.
«Тебе со мной не грустно?»  -  «Гутен кайф!»
Так отвечает на английский лайф.
Ну, иностранка. Да и что тут скажешь.
И ни на что уж ты и не укажешь.
Вот это да. Крутой Европы нрав.
Так думал я, сомнение поправ.
8627
Так думал я, сомнение поправ.
И говорю: «Такой Европы нрав.
Уж речь лихая. Коротко и ясно.
В Европе жить приятно… В ней прекрасно!
Ах,  -  продолжаю,  -  а любовь в груди».
Она же мне негромко: «Не дринди!»
«Я не дриндю». Я тут ей отвечаю.
И речь в себе крутую замечаю.
Короткую и твёрдую, как дуб.
И разговор мне этот с нею люб.
«Ну что, влюбляться будем или сексом?»
Она в ответ: «Да хоть и брекекексом».
А я: «Довольно часу будет срока?»
Кто честно жил, он вознесён высоко.
8628
Кто честно жил, он вознесён высоко.
И я опять: «Так хватит часу срока?»
Пришлось ещё урезать полчаса
У золотого ночи колеса,
Что разместилось прямо за холмом,
Где с ней сперва в содружестве прямом,
Ну, а потом иначе, дал я фору.
Так что же я тут с вами таратору?
Настало время, чтобы осмыслять
Поток страстей, и далее гулять.
Да будь я негром не преклонных лет,
Я бы на ней оставил жизни след.
И обменялся с нею я бы тем,
Что не несёт нам жизненных проблем.
8629
Что не несёт нам жизненных проблем,
Я б обменялся с ней не только тем.
Так что не всё, что золото, блестит.
Да и не всё, что с дыркою, цистит.
И не при всякой встрече ча-ча-ча
Кусают вас, коленками стуча.
Не каждый мат затмение лучей.
Бывает мат ускоренность речей.
Ах, коротка, но правильная речь,
Чтоб и для секса лишний миг сберечь.
Не всякий грех убежище порока.
Бывает грех ускоренность урока.
А время нас зовёт феноменально.
Да и греховность наша номинальна.
8630
Да и греховность в нас номинальна.
А время нас зовёт феноменально.
В греховности и в жизни все равны.
И мы не знали пред собой вины.
Мы пчёлы. И о том не забываем,
Что в разных ипостасях мы бываем.
И если нам на жизнь взглянуть иначе,
То жизнь не то, с чего бы ты и начал.
Она бедой кончается порою.
И эту тему я от вас не скрою.
Ищу конец. Важны мне, наконец,
Твоя любовь и времени венец.
Но и скажите вы об этом тем,
Кто торжествует всюду и над всем.
8631
Кто торжествует всюду и над всем,
Вы расскажите тут об этом тем.
А саранчу, когда осеменить,
То и не надо ближнего винить.
Да и беду к чему преувеличивать,
И этим лишь её и обезличивать.
Но и нельзя её преуменьшать.
И тут не будем слишком поспешать.
И всё само уляжется, устроится,
Перегорит, развеется, укроется.
Нет, ничего такого не случается.
И ничего само не получается.
Добро и зло в природе изначальны.
И это факт. И это факт печальный.
8632
И это факт. И это факт печальный.
Добро и зло в природе изначальны.
Идти им рядом. И пока мы живы,
Нам этим жить. О, друг ты мой служивый!
И помолитесь вы перед свечой.
Да и летите вслед за саранчой.
А мы для вас не пожалеем секса.
Достаточно у нас и к чаю кекса.
Несите нам хрустящие конфеты,
Их разложив в цветастые пакеты.
И станет жизнь меж нами без сучков.
И это ты увидишь без очков.
И тут уже, как этим не крути,
Есть два пути. И надо их пройти.
8633
Есть два пути. И надо их пройти.
И с них тебе уж, видно, не сойти.
Пути, они возможны. И шутя
По ним пройти возможно. Но хотя,
Чем чёрт не шутит, если Бог не спит.
И к вам придти с порога может спид.
Не доверяйте лозунгам, крича,
А будьте лучше завтра у врача.
Да и партнёршу надо отвести
Туда, чтоб хворь из дамы извести.
И лишь затем ложитесь с ней в кровать.
И не спешите деву раздевать.
И уж, целуя, к сексу принуждайте.
И плоть её от скверны ограждайте.
8634
И плоть от её скверны ограждайте.
Её целуйте и не принуждайте.
Хотя уж что такое эта секса,
Не знает даже мудрый Брекекекса.
Когда спросил его об этом Квакса,
То испугался за обоих Пукса.
Он повернулся прямо на меня,
Спокойствие душевное храня.
И заключил: «Проблема нелегка.
Налей мне, Сара, в кружку молока.
И принеси, там оставалась каша,
Что недоел наш старшенький, Абраша.
Вот так детей рожай да и расти.
Или смириться? Господи, прости!
8635
Или смириться? Господи, прости!
Да и концы с концами как свести?
Задумаешься как порой над этим,
Так перестанут появляться дети.
И радость от детей, да и проблемы.
И выкидыш опять у бедной Эммы.
Уже второй. Ей предлагают ванны.
К тому ж режим ослабленный диванный.
Вот так сказали Эмме у врача.
Да и прислали Миньку палача.
И положил он Эмму на диван.
А муж её из Витебска Иван.
И Минька Эмму к сексу побуждает,
Себе последовать других не принуждает.
8636
Себе последовать других не принуждает.
Лежит он с Эммой. К сексу побуждает.
«Как вышла замуж,  -  говорит Иван,  -
Со мной и не ложилась на диван.
А что я смог ей в этой жизни дать?
Два раза в морду, чтоб потом страдать?
Залить слезами щёки от забот?
И в промежутках тех и тех работ
С ней прикорнуть на краешке дивана?»
И нету слов тут злиться у Ивана.
А Миня завершил благое дело,
Да и ушёл. Ему какое дело.
И дул тут ветер северный с востока.
И думал Миня: «В жизни всё жестоко».
9637
И думал Миня: «В жизни всё жестоко».
И на меня смотрело злое око.
А где-то есть планета буквы «М».
И там не встретишь жизненных проблем.
И этим там в помине и не пахнет.
Там только гром порой на небе трахнет.
Или козявка ляжет на бочок.
И проползёт какой-нибудь жучок.
Совсем другие там у них проблемы.
Да и другие там в избытке темы.
Там в разговорах нет безумной страсти.
И сердце там не рвут тебе на части.
И я пошёл, подумав: «Где же Лёка?»
И вот я и зашёл туда, далёко.
8638
И вот я и зашёл туда, далёко.
И я подумал: «В чём же подоплёка!
Зайти мне, что ли, на пол-литра чаю?»
И сам себе я тут и отвечаю:
«Ну что ж, зайду. Там будет и закуска».
И вижу я на ней с разрезом блузка.
И думаю: «Полна она на теле».
Тут я проснулся. Я лежу в постели.
И прямо ей, подумал я, скажу,
Что, может, я с ума уже схожу.
Мне страшно стало. И спросил я: «Вы?!»
«Ах, не дури,  -  я слышу,  -  головы!»
И не пойму я, в чём же подоплёка.
Иду я дальше. И зашёл далёко.
8639
Иду я дальше. И зашёл далёко.
И, вижу, снова там, в раздаче Лёка.
«Привет, родная,  -  говорю.  -  Корми!»
Она же мне с презрением: «Возьми!»
И подвигает к морде миску супа.
И всю на грудь до самого до пупа.
Нет, до пупа. «Зайдёшь? Или сейчас?»
«А сколько срока? И который час?»
«Четыре скоро. Стрелки нас не ждут.
Мы, Ваня, быстро. Психи подождут».
«Уж если быстро мы с тобой возьмёмся,
То получасом мы не обойдёмся.
А доходяги в нетерпенье ждут».
«Они, Вань, в ночь на каторгу идут».
8640
«Они, Вань, в ночь на каторгу идут.
Пускай ещё немного подождут.
Я отлучуся. И тобой займуся».
А я сказал: «А, Муся? Слышишь, Муся?»
«Что, Вань?  -  спросила (зенки два нуля).  -
Мы, как и в среду? В прикус опосля?»
«Нет,  -  говорю,  -  Мусь, видишь, всё на пузе.
Мы с Лёкой,  -  говорю,  -  на профсоюзе.
Посовещаться надо б, отлучиться».
«И срочно вам приспичило случиться?»
«О чём ты, Мусь! У ей со мной дела.
Кружок она по сексу завела.
Я лишь с тобой. Мне и с тобой вон скока!
Есть в этой жизни, Муся, подоплёка.
8641
Есть в этой жизни, Муся, подоплёка.
Мне и с тобой хватает больше срока.
Не то, чтоб нет в тебе такой же прыти.
Но после сна мне хочется открытий».
«И чтоб не долго. Только полчаса.
И возвращайтесь». В зале голоса.
«Обед! Обед! Давайте нам помойки».
«А где же Лёка?»  -  «Лёка в судомойке».
«А с кем она?»  -  «А там она с Иваном».
«Тогда ложитесь трупы по диванам».
Ложатся все. И ждут. Уж час проходит.
От Вани Лёка к залу не выходит.
Танцуют долго. Тщатся нить тянуть.
Так, может, тут по-новому взглянуть?
8642
Так, может, тут по-новому взглянуть
На этой нити рвение тянуть?
Выходят. Уж вспотели. Рожи в мыле.
Директорша с вопросом: «Где вы были?»
«Мы совещалися. Заводские промблемы.
В девятом снова плохо жмутся клеммы.
В шестом не успевают загибать».
«Ну, хватит мне мозги мои сгребать.
Взашей её гоните с судомойки!»
«Давайте нам горячие помойки!»
Директорша: «Помойки заменить.
А Лёку в шпионаже обвинить».
Подумалось о целях и о нравах.
И, утомившись, я прилёг на травах.
8643
И, утомившись, я прилёг на травах.
А травы были в смоге и в отравах.
Их обожгли по методу Золя
Для воплощенья целей короля
При помощи не съеденных помоев
И повышенья от козла удоев.
Хоть от козла, как с кошки молока.
Но этот способ действует пока.
И пусть он вовсе проку не даёт,
Но от других он всё ж не отстаёт.
А в чём-то даже и опережает.
И белопольской мрази угрожает.
На куче низкорослого говна
В дремоте расползалась тишина.
8644
В дремоте расползалась тишина
На куче низкорослого говна.
Пейзаж был далеко индустриальный.
Темнел канал вдали многокальный.
А в нём росли заочные бурьяны.
И доносились пьяные баяны.
Один баян был стар и с бородой.
Другой был бесконечно молодой.
О чём-то прокричали петухи.
А две лягушки квакали стихи.
Ещё там были гномы, да и тролли.
Они свои разучивали роли.
Герои, вижу, дремлют на булавах.
Балканы задыхаются в анклавах.
8645
Балканы задыхаются в анклавах.
Герои, вижу, дремлют на булавах.
Команду слышу: «Встань и оглядись!»
Потом другую: «Рота, разойдись!»
То фонарём о край стены ударят,
То бабы о несбыточном гутарят.
О на постели трезвом мужике
С бутылкой закупоренной в руке.
А штопор где-то в поле затерялся,
Когда разгул души с мечтой сверялся.
А в полшестого уходить в завод.
И баба мужа за уши зовёт.
Боится трезво спящего жена.
Идёт на истребление война.
8646
Идёт на истребление война.
Боится мужа трезвого жена.
Всю ночь искала штопор. И второй
Потерян там же, в поле, за горой.
Но как назло полпамяти пропало.
А на пейзаж туманный мгла упала.
И тянутся к заводу мужики.
И дрожь стакана в плоскости руки.
Когда зарплату будут выдавать,
Тогда и будут сразу наливать.
Зарплата скоро. Все уже в строю.
И каждый мыслит порцию свою.
А шеи опускаются до груди.
Идут совсем незлобивые люди.
8647
Идут совсем незлобивые люди,
Вжимая шеи в головы и в груди.
Изогнуты хребты. Идут лениво.
Безропотно, гуськом и молчаливо.
Объект четвёртый, сразу под землю.
А там за тонну платят по рублю.
И четверть пайки чёрствой на троих.
Двоим поровну. Третий при своих.
Кто зазевался, зёванных в сортир,
В одну из очень пахнущих квартир.
Полы там в жёлтом. Жёлто на стенах.
Не то в помоях, а не то в говнах.
А в правом блоке из-за скоростей
Расстреливают взрослых и детей.
8648
Расстреливают взрослых и детей
Для испытанья цели скоростей.
Кто зазевался, сразу и под путрь.
И подшлифуют, и опять вовнутрь.
Мол, симулянты отливают пули.
И не пробить нам ими Ливерпули.
Такими только резаться в козла
Для исправленья целей ремесла.
Козёл обычно тот, кто еле ходит.
И на козла по профилю походит.
Его сажают кверху задом вниз.
И он молчит и лезет под карниз.
И тут ему стреляют прямо в груди
Из дальнобойных и других орудий.
8649
Из дальнобойных и других орудий
Ему стреляют тут же прямо в груди.
А он во сне не чует ничего.
Да и поёт негромко: «Ничего!
Ничего, ничего, ничего».
Это песня такая его.
В этой песне порывы легки.
И плывут в небесах ветерки.
И запрессуют всех в один момент,
Уж завершив на том эксперимент.
И побегут быстрей на стадион,
Где выступает в высшей лиге он.
А на заводе запуск скоростей
Для ублаженья ближних и гостей.
8650
Для ублаженья ближних и гостей
Там на заводе запуск скоростей.
Помои Лёке снова разливать.
А Муся топчет Ванину кровать.
Иван доволен. Лёка только раз
Дала ему за Мусю в левый глаз.
Теперь сама его туда ведёт.
И там она его и бередёт.
И боль уже притишилась в Иване.
И вот он снова с нею на диване.
У Лёки пять рубашек и трусов,
И тридцать семь серебряных часов.
И на груди закованная сталь.
И здесь вот я почувствовал печаль.
8651
И здесь вот я и чувствовал печаль.
И Лёка унесла из цеха сталь.
И из неё она металл куёт,
И результат японцам продаёт.
И тут я от испуга разозлился.
Ну, а потом уж я развеселился.
И говорю: «Японцам наш секрет?
Что, у тебя Ивана что ли нет?
И ты не можешь мне её отдать,
Чтоб я её германцу мог продать?»
Я негодую. Да и, выпив виски,
Расстрел, кричу, без права переписки.
И тут я так почувствовал печаль,
Что и проснулся. Лёки было жаль.
8652
Что и проснулся. Лёки было жаль.
Вот так я тут почувствовал печаль.
Печаль моя бездонна и светла.
И уронил обломок я весла.
Веслом я Лёку бил по голове,
Когда решал проблему. Или две.
Продать хотел я эту сталь японцам,
Сверяясь с немцем по карманным солнцам.
На пол четвертом было ровно три.
Пришёл японец. И сказал: «Смотри!»
А немцы ждали тот же результат
И мой о том построчечный трактат.
Но я тогда почувствовал печаль.
Да и проснулся. Лёки было жаль.
8653
Да и проснулся. Лёки было жаль.
И снял я с глаз вечернюю вуаль.
Нежна, скажу я, Лёка, хоть куда.
Да и чиста как в озере вода.
По ней ходили блики предвечерья.
Летели уток стреляные перья.
Я двух убил. Четвёртая упала.
И прямо мне на грудь мою попала.
Она смеялась так же, господа,
Как не смеялась раньше никогда.
Клянусь я честью званья офицера,
Не помню я подобного примера,
Чтобы с таким вот разума мраченьем
Стремилось время утренним теченьем.
8654
Стремилось время утренним теченьем.
И всё с таким вот умопомраченьем.
Я рассмеюсь, да и потом заплачу.
И слёзы лить я буду наудачу.
На ней такое было декольте,
Что мне зачем-то вспомнился Пате.
Она меня совсем заворожила.
Потом туда мне руку положила.
И говорит: «Вы видите её?»
«Кого?»  -  спросил я. Говорит: «Бельё».
«Нет»,  -  говорю. «А так?»  -  «Опять не вижу».
«А наклонитесь как возможно ниже».
Я наклонился, говорю: «Мне жаль!»
И вижу на лице её печаль.
8655
И вижу на лице её печаль.
«Зачем же,  -  говорит.  -  Возьмите шаль».
«А шаль намокнет, если поплыву».
«Так не плывите. Встретимся во рву».
«А как же честь? Её спасать ведь надо».
«Так от кого?»  -  «Да от косого взгляда,
Которым я вот и смотрю сейчас
То на пейзаж, а то уж и на вас.
И на бельё. Ведь вы просили сами».
«Ну что ж. А вы и втюрились усами.
Так страстно разве смотрят на бельё?»
Не дама, я скажу вам. Ё-моё.
Я к ней проникся негой и влеченьем,
Забыв сочувствие к страданьям и мученьям.
8656
Забыв сочувствие к страданьям и мученьям,
Я к ней проникся негой и влеченьем.
Такую трогать я впервые вижу.
Ну, а она мне: «Вас я ненавижу».
«За что же, мэм?»  -  «За эти ваши речи».
«Помилуйте! Но в чём противоречий!»
«А просто так. Ни в чём. О пустяках».
«Я вас носить хотел бы на руках».
«А вы женатый?»  -  «Нет, ведь я не глуп».
Поехали мы как-то с нею в клуб.
И в этот раз всё также у неё
На теле было чудное бельё.
«Ах, мне вас жаль! Вы увлеклися. Жаль.
Я заглушу невольную печаль».
8657
«Я заглушу невольную печаль.
Мне вас, поручик, бесконечно жаль».
«Зачем же. И напротив»,  -  говорю.
А сам уже от трепета горю.
«Вы,  -  говорю,  -  не поняли делов.
Вопрос не в тем. И он не стоит слов.
Ваш Добружинский даже не такой.
И он встречался с вами за рекой.
И потому и мы расфлиртовались.
Ну, а потом со мной вы целовались».
Вдохнув пленэр осеннего покоя,
Мы не в себе шептали всё такое.
«А, помните, как вы всю ночь бурчали:
«Освобожу себя я от печали!»
8658
«Освобожу себя я от печали!»
«Ах, вы об чём? Вы б лучше помолчали.
Да и доели б с маслом бутерброд.
Он вам не лезет в ваш красивый рот».
«Вы не шутите. Губы ни при чём».
«Не спорьте лучше, друг мой, ни об чём.
Желайте чаще, жарче и ещё.
И не кусайте в грудь через плечо».
И я ей тут как раз и вставил в эту,
В её улыбку. Мону Лизавету.
«Я в не понятьи! Что вам вздребелось?!»
Как в анекдоте, где хозяин лось.
«Об чём вы? И зачем при вас печаль?»
«Ах, мне расстрелянных, мой друг, безумно жаль!»
8659
«Ах, и расстрелянных, мой друг, безумно жаль!
Двух этих уток». Зубы на скрижаль.
«Смотрите глубже. Берег. Корабли.
А вы меня ещё и не любили».
«Мадам! Как можно. Разве вы ушли?»
«Нам и гусары так вот не грубили.
А уж бельё вы видите моё?
Вы разбудили чувствие сиё.
Во мне, поручик, действует отказ».
«Не будьте против. Я не сразу вас.
И вы, лаская, думайте не зло».
«А я сломаю через вас весло».
«Однако вы, я вижу, не в печали
О той, что мы тогда вот там встречали».
8660
«О той, что мы тогда вот там встречали,
Вы,  -  говорю я,  -  вовсе не в печали».
«Я не в печали. Я уже в себе.
Так начинайте, дайте власть судьбе.
Изображайте и соображайте.
Любите, жмите. Даже угрожайте.
И если нет, то я и удалюсь.
Не то я в вас, не ровен час, влюблюсь».
И примирился я пред совершеньем.
И воплотил томление решеньем
Своих поступков. И наоборот.
«А вы мне тут не закрывайте рот».
Я поперхнулся. Битва впереди
Сожжённых и с осколками в груди.
8661
Сожжённых и с осколками в груди
Нам предстояла битва впереди.
Она сказала, рассмотрев пленэр:
«Подайте мне решительный пример.
Или осталось только воевать?
И нет уже уменья целовать?
Чему вас учат, дорогой поручик?
В балах касаться только дамских ручек?
А после бала, там, где слева сад,
Вы не сидели в зарослях засад?
Там, где Амуры наклонились в ряд,
Они о чём-то вам не говорят?
И битвы только поле вам родное
В тампонах, кровоточащих от гноя?
8662
В тампонах, кровоточащих от гноя,
Вы рождены, поручик, лишь для боя?
А на реке вы трус и говорун.
И не коснулись вы желанных струн.
Да, вы меня, возможно, и хотели.
Но если вы на лодку с дамой сели,
То потрудитесь вежливости быть.
И даму нужно всё-таки любить.
Иначе для чего все эти штуки.
Ведь не для пищи подлинной науки.
Вы наклонились, хочете сказать,
Чтоб мне шнурок в ботинке завязать?
Ах, развяжите путы на груди
С агонией нас ждущей впереди.
8663
С агонией нас ждущей впереди
Вы развяжите путы на груди.
Да и давайте глубже и скорей.
Уж полночь, друг мой. Полночь у дверей.
Какая гладь разбуженная вами.
И вашими без хитрости словами!
Вы посвятите свой любви венец
На уток быстро гибнущий свинец.
Меня от детства называли уточкой.
Давайте мы ещё хотя б минуточкой.
Но и не в этом вечный ваш огонь.
Сюда, прошу, кладите на ладонь.
И будьте, будьте, будьте вы со мной.
С проказой торжествующей весной.
8664
С проказой торжествующей весной,
Поручик, будьте вздёрганней со мной.
Качайте лодку, пусть её трясёт,
И по воде вдоль берега несёт.
Уж там огни. Смотрите. Ждут они.
А мы тут с вами, Бог вас сохрани
От скорого процесса окончания,
Да и чрезмерно долгого молчания.
Поручик, вы намного тяжелей.
Так вы уж резче будьте и смелей.
Переносите вот туда свой вес,
Не замечая трепета небес.
А этот муж, на кой он больше нужен.
С улыбкой мертвеца на званый ужин.
8665
С улыбкой мертвеца на званый ужин
Он мне, поручик, больше и не нужен.
Пусть он кричит и бегает по берегу
И вдоль Арагвы и поближе к Тереку.
Нам хорошо. И вы смелей и сладостней,
Непостижимей, легче, резче, радостней
Меня не только в вымысле моральном,
Но и, конечно же, и в натуральном».
«Ах, помолчите! Вы же не пиит.
От ваших слов уже и не стоит.
Не отвлекайтесь на ненужность тем,
Пока я вас не вылюблю совсем.
А там река! И там на блюде ужин.
Но без любви он никому не нужен».
8666
«Но без любви он никому не нужен».
«Ах, извините! Вам ещё и хуже?
Нет, лучше, то есть? Больше не стоит?»
«Простите, я, конечно, не пиит.
Но вы кончайте ваши трали-вали».
А воздух свеж! Они не унывали.
И дальний свет. И где-то шелест гор.
И уж иссяк меж ними разговор.
Слышны стенанья, скрежеты зубов,
Невольный лепет, тихий шум дубов.
И нарастанье темпа меж персон,
Где бой горячих воспалённых зон.
И им неплохо. И ничуть не хуже.
А в котелке уже сварился ужин.
8667
А в котелке уже сварился ужин.
И я иду туда навстречу стуже.
Дорога та же. Те же вкруг леса.
Да и заката меркнет полоса.
Кто я? Не знаю. Может, просто жаба.
А может, конь. А может, тушка краба.
Жена я, видно. Верная супруга.
И муравья я лучшая подруга.
Не комара ли третья я сестра?
Да всё равно. Осенняя пора!
Под тем же солнцем, как усталый раб,
Я слон и волк, и где-то баобаб.
А может, я котёл? А может, сук?
Нет, у дороги я тревожный стук.
8668
Нет, у дороги я тревожный стук.
А может, я котёл? А может, стук?
Не в том тут дело, что у нас различного,
А дело в том, что в нас есть много личного.
И отношенье к вечной красоте
И в той, и в этой млечной пустоте.
И это, значит, саморегуляция.
В природе есть такая апелляция.
Воспроизводство или умирание.
Сказал бы я, процесс самосгорания.
И возрожденье в должной где-то мере
В цветке ли, в туче, или в хищном звере.
Один живёт и в холоде, и в стуже.
А рядом с ним другой в кровавой луже.
8669
А рядом с ним другой в кровавой луже.
А я один. И мне уже не хуже.
Настолько малым мне казался век,
Что я подумал: «Я ли человек?»
Иной несёт удвоенно нагрузку,
По-русски утомляя белоруску.
Кого-то возит кто-то на спине.
Или стоит вазоном на окне.
И размышляют о житье-бытье
Две мухи, вымыв головы в ручье.
А в середине я из самых средних.
Росточком мал, как попик в час обедни.
Но всё ж изящен. А вот этот груб.
Ещё почти не охладевший труп.
8670
Ещё почти не охладевший труп.
Но вот от прежней язвы виден струп.
Так и в природе. Взять, к примеру, гения.
И всё его былые поколения.
Ушли они. Да и его уж нет.
Вопрос стоит. А где нам взять ответ?
Ползти к реке ли или тут ютиться?
Ты светлячок. Так должен ты светиться.
А ночи нет. И ты ещё не виден.
Дальнейший путь твой временем предвиден.
Ты испытаешь свой приоритет.
Вопросы есть. А кто нам даст ответ?
Но ты её узнаешь по коленцам,
Красавицу с обугленным младенцем.
8671
Красавицу с обугленным младенцем
Потом ты и узнаешь по коленцам.
И ты стоишь у времени пути,
И не решил, куда тебе идти.
То ль дарвинизмом саморазвиваться,
То ль верой-правдой тварью называться.
Твореньем божьим. Кладезем ума.
А может, ты вселенная сама?
Кто ты есть ты? О чём твои мечты?
И что ты видишь в бездне пустоты?
Недосягаем твой предел ума.
Да и зачем голодному сума?
Вопрос стоит извечным аллилуем,
Прикрытый увлажнённым поцелуем.
8672
Прикрытый увлажнённым поцелуем,
Вопрос стоит извечным аллилуем
Непостижимой истины в ночи.
И это не из стенки кирпичи.
И где они? И с ними что случилось?
И почему всё так вот получилось?
То свет, то мрак, то жаркий день, то нет.
Опять заря, и снова божий свет.
И эти циклы вечные луны.
Смущенье с той и с этой стороны.
Вот я комар. Нет, жук я. Может, серна.
А может, конь. Наверно. Да, наверно.
Я где-то там лежу ещё в кустах
В крови, в грязи в семи-восьми верстах.
8673
В крови, в грязи в семи-восьми верстах
Лежу себе я молча там, в кустах.
Не задаюсь я вечным тем вопросом,
Якшаясь с каждым умершим матросом.
«Махно! Махно!»  -  кричат. А где Махно?
Потом его покажут нам в кино.
А он лежит себе. Не шелохнётся.
И никогда уж больше не проснётся.
И я тут тоже выгляну в окно.
Такое вот беззвучное кино.
А если я себя поизучаю,
То что же я тогда и означаю?
Вот стрелы. Лук. И скальп в моих перстах,
С головкою повисшей на кустах.
8674
С головкою повисшей на кустах,
С занозами застрявшими в перстах.
Так кто же я? И почему я думал,
Что постоянно я о чём-то думал?
И снова думы в мёртвой голове.
Вот анекдот. Лежали рядом две.
Две головы. Шесть ног. И две руки.
Такие уж встречаются зверьки.
И две ноги, и с ними две руки.
А у меня четыре башмаки.
И голова. Нет, у меня их два.
Ах, всё вокруг сплошная трын-трава.
Следы моей ноги в руке соседки
Оторванной и помещённой в ветки.
8675
Оторванной и помещённой в ветки,
Следы моей ноги в руке соседки.
А анекдот я слушал у Удота.
Я часть того зверька из анекдота.
И вдалеке колхозные овины.
А зверь один. И две в нём половины.
Две головы и две прямых спины.
Одна при мне, другая у жены.
Я повалился на землю спиной
На голубой покров травы ночной.
Да, я живу. Но правильно ли это?
Судьба моя решительно воспета.
Роса и слёзы. Струи крови редки,
Закапавшей на грудь моей соседки.
8676
Закапавшей на грудь моей соседки
Потоком слёз, садимся в табуретки.
Уйти нельзя. Нас кто-то привязал.
Летели, помню, мы через вокзал.
«Торопитесь?»  -  кричит мне голова.
«Ты сам дурак. Во мне душа жива».
И уж лежит и, кажется, не дышит
И храпа моего уже не слышит.
Нет, не оставлю голову я тут.
А глупым пусть кого-нибудь сочтут.
И я не вспомню больше ничего.
Вот я такое, в общем, существо.
«Себя,  -  он мне сказал,  -  побереги».
Чьи брови две огромные дуги.