Веноциания. Том 7

История одного человечества.

       ВЕНОЦИАНИЯ


            том седьмой

2016 г.

Собрание сочинений
в 99 томах. Том 49-ый.

8296
«Там нет уже. И там умолкло слово
Поступка бескорыстного и злого.
Остались только время на замке
И мотылёк в безжалостной руке
Зажатый так, что и дышать не может.
И кто ему в том случае поможет?
И на корню все злаки подгрызая,
Он говорит, из пальцев вылезая:
«Скажи, Козетта, там возможно жить?»
«Нет. Только можно ваучер заложить.
И дорожить днём первым и другим.
Таким же, как и этот, дорогим.
Там можно всё в одну проблему свесть.
Была бы пища, чтоб её поесть.
8297
Была бы пища, чтоб её поесть,
И можно было б всё в проблему свесть,
Слизав с ноги товарища дерьмо.
И есть хоккей там. Есть там и сумо.
Кино там шире, звук намного тише,
И потолок там розовый и выше.
Там можно всех пересчитать ворон,
Увидев в небе тризну похорон.
Там Хаузен пролетает на ядре,
А Мюн плывёт по озеру в ведре.
Ещё, поверь, уж всем в отместку он
Там каждый вечер кушает лимон.
И всяким смертным вкус здоровой пищи
Там уж забыт. И сыт там только нищий.
8298
Там уж забыт. И сыт там только нищий.
И всякий смертный вкус не помнит пищи.
И лишь когда садится, чтоб поесть,
Он понимает, что проблема есть.
Там всё не так».  -  «Послушайте Козетту.
Да что слова! Ты покажи газету.
Тут всё по чёрном белому пером.
Не вырубишь и острым топором».
«За миллиарды полнолунных  лет
Мы съели сто одиннадцать котлет!»
«А сколько надо?»  -  «Надо двести двадцать.
И к ним ещё протёртых восемнадцать.
Да и природа там заснула в шесть.
Она не знает, что такое лесть.
8299
Она не знает, что такое лесть.
Природа там уже заснула в шесть.
Изваянный из глины и свинца
Там каждый пень цвет потерял лица.
И можно видеть в озере глаза.
Ну, а из них торопится слеза.
Все живы там. Но только до таблеток.
И нету там четырнадцатилеток.
Там просто ходит по небу трамвай.
Садись и всё на свете забывай.
Припоминай леса, поля и горы,
И те, что слушал раньше, разговоры.
Ту местность называют Пепелищим.
Там пищей не дано делиться с нищим.
8300
Там пищей не дано делиться с нищим.
Страна такая. С треском тракторищим.
И миллиард там нищих и рабов
Без ложек, кружек, мяса и зубов.
Туда поедем. В этот чудный сон.
И нас там будет ложка и вагон.
И двадцать пять запрятанных в секрете.
И три ещё в клинической карете:
Козетта, я и Ваня, и народ.
Мы сделаем там всё наоборот.
Везут нас снова в тот неумный дом.
Не знаю, сколько жить придётся в нём.
Но раньше были чище наши уши.
А вот теперь в нас исстрадались души.
8301
А вот теперь в нас исстрадались души.
А раньше были чище наши уши.
Была ещё и ты моей Козетой.
Тебя я бил наотмашь не газетой.
Ты мне сказала весело: «Дурак».
И вот теперь и получилось так.
Я не Иван, ты больше не Мария.
Срифмуй Мария и дрова сырые.
Да, верно, верно, мокрые дрова.
Срифмуй Мария и чигир-трава.
Опять успешно. Ну, даёшь, Мария!
А вот дрова совсем и не сырые.
И комсомольцы, школы, Периколы,
А иногда встречаю взгляд весёлый.
8302
А иногда встречаю взгляд весёлый.
Ну ладно, это если в реках смолы.
А нет уколов, нет и барышей.
И вдоль ушей хоть ниточки пришей.
Да и возьми ты то, что горячо.
Подставь-ка Марья-Марьюшка плечо.
Меж плеч куриных вставь-ка ты яйцо.
И прячь своё шикарное лицо.
Как привезут, то убежим мы сразу,
Пока не вколют эту нам заразу.
И будем снова жить мы на Луне.
И будешь снова ты Козеттой мне.
И вижу я мученья Як Иолы.
А иногда встречаю взгляд весёлый.
8303
А иногда встречаю взгляд весёлый.
Но чаще всё ж я чувствую уколы.
А этих Кол, Сюзан и Перикол
Тут полон двор. И я пред ними гол.
Его кололи роботу под зуб,
Чтоб он на вкус приятен был и люб.
И подсластили мы его мечтой.
А он остался полый и пустой.
Мы превратим подвижности смертей
В непроходимость жизненных путей.
Нужна нам влажность и морей, и рек.
И чтобы был счастливым чебурек.
Один сулит печали. А второй
Веселье. Да и радость за горой.
8304
Веселье. Да и радость за горой
Сулит один. Он истинный герой.
Он ловит наши вымершие трупы.
И делит боль на секции и группы.
И рассыпает тут же на паркет
Куски халвы и пряников пакет,
Что не горят не только в кислоте,
Но и в лимонной дымчатой мечте.
И, испещряясь пылью до Луны,
Растёт молва с обратной стороны.
Довольно только встречу прозевать,
Как и начнётся двигаться кровать
Во излиянье жизни Як Иола.
И уж пошли нищать в округе сёла.
8305
И уж пошли нищать в округе сёла.
Так приказала тётя Перикола.
Тут ни к чему молчать. Да и Му-му
Подумал: «Скоро я его приму».
А как проснётся, он, конечно, сам
Начнёт крутить рулады по усам.
Усы его всё тех же проводов,
Что и достигли блеска городов.
И не бельё нам параллельно виснет,
И не ребёнок звонко ночью писнет
На разговорах между тем и тем
На тему: «Всё разрушим, а затем».
Там каждый первый, третий и второй
Забыты. Над Россией пир горой.
8306
Забыты. Над Россией пир горой.
А каждый третий, он же и второй,
И сто седьмой, и семьдесят девятый.
Опять же быстрый, злой и непредвзятый.
И никакой. И тот, что шёл за нами.
И с совершенно в клеточку штанами.
И всякий некий, и ничей, и он,
И тот, кто крутит старый патефон,
Не зная даже времени и чести,
Где б о себе хоть что-нибудь прочесть. И
Не забывает, где белеет парус,
И сколько стоят пиво и «Икарус»,
Который можно взять себе с нуля
На самом стыке киля корабля.
8307
На самом стыке киля корабля
Его там можно взять за три рубля.
А каждый первый, третий и второй
Собой довольны позднею порой.
И спит, и дремлет, и ничто не внемлет
Земля во сне, да и себя объемлет.
И не приемлет. И когда-то там
Всё, как и прежде, встанет по местам.
С любовью, верой, дружбой и надеждой
Прикроем раны искренней одеждой
Демократичных важных перемен
Всей этой в пику трусости измен.
Ну, а пока того, кто чем-то стал,
Везут на биржу, режут на металл.
8308
Везут на биржу, режут на металл
Того, кто был не тем, кем позже стал.
Металлоломом. И идею в массы.
И вот она и усредняет классы.
И народился новый средний класс.
И молодым он стал рычать на нас.
Ну, а бананы каждый третий ест,
Кто раньше верил в двадцать третий съезд.
И завершил он эту дребедению,
Себе поставив пять по поведению,
Примерив всю вот нашу катавасию
На с тем решеньем общую согласию.
И торжествуют киллеры и панки.
Жируют биржи, офисы и банки.
8309
Жируют биржи, офисы и банки.
И дребеденят пышные испанки.
И весь свой внешний умысел и жир
Для них, как мне просушенный инжир.
А он не знал, что мир всегда ближайший.
И думал он, что он везде дражайший.
Но, задрожав, он едет воевать.
И всех он там захочет убивать.
А уж из них во исполненье масс
И воплотился совершеннй класс.
Из первого в две тысячи четвёртый
Ценю я способ рэкетом припёртый.
Да и момент его тогда настал.
Ну, а Чубайс всё это посчитал.
8310
Ну, а Чубайс всё это посчитал,
Когда момент прозрения настал.
И, выпуская пепел из печей,
Он Лифшицов был сердцем горячей.
И разгребал огромные завалы.
И был он спутник смелый и бывалый.
Вот он гребёт, а Лифшицы считают,
И всё, что можно, тут и уплетают.
И где Чубайс тот только не бывал!
Но он опять наткнулся на завал.
«Завал,  -  кричит,  -  куда вы удалились!
Да чтоб вы все туда и провалились».
И верили в Чубайса примитивы,
Статистику обув в презервативы.
8311
Статистику обув в презервативы,
Поверили в Чубайса примитивы.
И сели все в бугристый самолёт.
И улетели в радостный полёт.
И вместо лестных сердцу предложений
Там погрузились в уйму возражений.
Как и когда, не знаю, кем мне быть,
Кого любить, кого и не любить.
День догорал. Лишь уголья и золы.
И остов жизни. И вопрос весёлый.
Так много зол, что к глупому дворе
И мысли не приходят на заре.
И тут вот он с опорой на мотивы
Всё перемножил и сложил в активы.
8312
Всё перемножил и сложил в активы
Он с той опорой прежней на мотивы.
И вешал он там всех на проводах.
Что, где, когда, зачем, да и кудах.
Ещё там были с ним и недоносы,
Помощники певицы рогоносы
Различных перекрещенных полов
От творчества и до вокруг стволов.
Тех, что сойдутся, молча набегая,
И всё своё в себе оберегая.
Да и застрянут меж сплетённых ножек
Любительниц лавсановых застёжек.
И закричат: «Давайте поиграться!»
И все тут сразу станут препираться.
8313
И все тут сразу станут препираться.
А Рацио задумал озираться.
К Чичилио несясь на мандолине,
Он стал ходить без повода к Галине.
И закричал: «О, браво, браво, браво.
Какое он имел на это право.
Уж в мавзолей его, уж в мавзолей»,
И на него я выплеснул елей.
И все мы хоть когда-нибудь помрём.
А он пусть будет нам поводырём.
И отступают задом кверху вниз
Туда, где браво, здорово и бис.
Скажите, чтоб и он стоял горой
За рынок, возрождая старый строй.
8314
За рынок, возрождая стаый строй,
Стоял и он за ближнею горой.
Ему до феньки мы, ему бы денег,
Да и Расбашей ветреных трентенек.
И всё. И ты опять народу снись,
Да и мессией трепетным явись.
И в этой думе, в думе многотрудной,
Земля кипит болезнью беспробудной,
Чем и явилась наша с вами власть,
Что не поднять, не вздрючить, не покласть
В траву эпохи грудью естества.
Ну, а она достаточно жива.
И оттого, что есть кому отдаться,
Уж рынок стал тут сразу возрождаться.
8315
Уж рынок стал тут сразу возрождаться.
А я ещё и не успел отдаться
Тому, кто выбрал этот самый путь,
Посмешищем оставив смысл и суть.
Того, кого везли уже оттуда,
Сегодня пуд. А там ещё два пуда.
Наоборот. Пусть думает народ,
Что дел у нас с тобой невпроворот.
А сам лежи, воняй, осуществляйся.
Гарантом Конституции являйся.
Вставай то с той, то с этой, то с любой,
Осуществляя этот вечный бой.
И скажет нам и третий, и второй:
«Всё в мире правильно». Так думаю порой.
8316
«Всё в мире правильно». Так думаю порой.
И думал так четвёртый и второй.
А я один. И вся вокруг команда.
Помощников и референтов банда.
«Уволить всех и всё начать сначала!»
Так закричало старое мочало.
Чтоб тёрли зад ледышками тому,
Кому случилось жить зимой в Крыму,
Руководя всем этим безобразием
Назвавшимся немыслимым Евразием.
И в бане после выпитого чая
Без коньяка, о чём-нибудь скучая.
Не горячись! А он совсем сырой.
Всё в мире правильно. Так думаю порой.
8317
Всё в мире правильно. Так думаю порой.
А сам лежу за ближнею горой.
И вижу, как в окопах дремлют немцы,
Земли моей незваные туземцы.
И что им снится, примитивам тем,
Что скопом шли сюда. И, между тем,
Их фатерланда наших невзлюбила.
И всех она в сердцах и перебила,
Поверив в то, что именно они
Меня умнее. Милый, извини!
Подвинься трохи, вместе полежим.
И мы насадим времени режим.
На теле тоже дрыжики бывают.
Миллионеров травят, убивают.
8318
Миллионеров травят, убивают.
На теле тоже дрыжики бывают.
И их тогда вот так же, как и нас,
Возьмёшь за это. И капуста квас.
Ещё ты хочешь вывести собак?
Несправедливость это не кабак.
Хоть пей всю ночь, заснуть она не даст.
И потому обидою обдаст.
Миллионер тебе опасен в чём?
Да и ни в чём. Как в морду кирпичом.
А тут вода и свет, и тьма, и газ.
А там окопы, пули и фугас.
И так всегда. Но чаще, чем порой,
Не уживается с ушедшим новый строй.
8319
Не уживается с ушедшим новый строй.
И миллиона не найдёшь порой.
Всего важнее денежный баланс.
А он в мозгу, как взятка, как аванс.
Ты получил, отдай, и всё путём.
И твой аванс мы в прибыли учтём.
Важнее чем учёт, есть пересчёт.
Себе поможем. А итог не в счёт.
Ему нужны не деньги, дивиденды.
И потому такие президенты,
Чтоб дивиденды в прибыль закрутить
И воду нам без цели замутить
Тем строем мыслей. Он же выживает
И там, где бедных меньше не бывает.
8320
И там, где бедных меньше не бывает,
Он там живёт. И там и выживает.
Богатых невозможно обмануть.
А значит, и непросто и уснуть.
А как уснёшь, то тут и не проснёшься.
И к нам опять ты больше не вернёшься.
А нет моментов, нет и экскрементов,
И умирай тогда без сантиментов.
И там уже, где офисы его,
Всех этих дел бытует естество.
И подают вам дамы чай с лимоном,
И суп из крабов, и себя со стоном.
А этот суп, иному не в пример,
Порой не любит наш миллионер.
8321
Порой не любит наш миллионер
Из крабов суп иному не в пример.
А любит он лишь русские присмаки,
Икру и воблу, и под пиво раки.
Которых он в тарелочку кладёт.
Потом буржуй за ширмочку идёт.
И ждёт там даму. Там четыре крана.
С шампанским два. Они из ресторана.
И два других, чтоб дамочку купать,
Уж как когда-то с ней он будет спать.
С горячей и с холодною водой.
И тазик переполненный едой.
И чтоб буржуй вам что-нибудь оставил
Отдать народу взятое без правил?!
8322
Отдать народу взятое без правил,
Чтобы буржуй там что-нибудь оставил?
У нас? У них? Ну что вы! Никогда.
И в этом заключается беда.
Себя вините, что для дивидендов
Вы так любили ваших президентов.
И не пустили к ним корреспондентов.
И натравили на врачей студентов.
Переписали это, да и сё.
И снова в душ. Обмылись, да и всё.
В уме считайте. Иногда на пальцах.
А пальцы ваши в золоте и смальцах.
Вот он какой у нас миллионер.
Ну, а народ не принимает мер.
8323
Ну, а народ не принимает мер.
И подаёт он тем плохой пример.
А почему? А потому, что сер.
И потому, что всё народу в хер.
Летят ракеты, самолёты, танки.
А мы с Арбата, с Кунцева, с Таганки.
Мы там их встретим пулей и штыком.
Да и пойдём в гостиницу пешком.
И скажем: «Мисс! И вы вот тоже, мэм,
Уж извините за поток проблем.
А много ли успели вы украсти?»
И мэм нам отвечают дружно: «Здрасьте!»
И он тут сам, кто рюмочку поставил,
Надежду на спасение оставил.
8324
Надежду на спасение оставил.
И он тут сам, и рюмочку поставил.
«Я бедный,  -  говорит,  -  миллионер.
Живу я и тружусь в СССР.
Мне ваш страна даваит дивиденды,
Да и даваит ценные моменты.
Пока вы нас хотите убивайт,
Я танки должен ваши продавайт.
А вы за это деньги получайт.
И к нам ракеты снова возвращайт».
А дивиденды всё-таки идут,
Хотя и танки вышли на редут.
Мы им ответим. И наоборот.
Не доверяет лозунгам народ.
8325
Не доверяет лозунгам народ.
Ну, а порою и наоборот.
Мы и свои концы сведём с концами
Вот тут с такими глупыми лицами.
А покажи-ка ты на сей момент
Свой основной визит-эксперимент.
В котором и послужим мы участию
В твоём сознанье, что приводит к счастью.
Уж я тебя давно разоблачил
Во всём, чему меня ты научил.
И мы твои тут слушаем слова.
А оппозиция, она ведь не права.
И он процент успешно называет,
Да и, как прежде, к рынку призывает.
8326
Да и, как прежде, к рынку призывает.
И он процент успешно называет.
Дурача наш запуганный народ,
Всё делая совсем наоборот.
Не дивидендом делятся с людями,
А в казино стрептизными ****ями,
Что поперёк кровати полегли,
Когда вы их люли, люли, люли.
Здоровой пищи. Вот тебе, дружок,
За всё за это свежий пирожок.
А раздели ты всё да пополам,
Распределяя радость по полам.
И пусть едят. А он, что вечно врёт,
Себе, как прежде, не своё берёт.
8327
Себе, как прежде, не своё берёт
Тот, кто тебе тут беспардонно врёт.
Нет в нём святого. Ложь всё одолела.
Чтоб и его корова околела.
Да нету у него своих коров.
И без коров он весел и здоров.
Бурёнка, знать, его без молока.
И на неё направили быка.
Да брось ты нам тут баки забивать,
Чтоб этот бык позвал её в кровать.
И если он захочет вас похерить,
То уж придётся вам ему поверить.
Он будет нежить вас и напевать,
И эту жизнь прекрасной называть.
8328
И эту жизнь прекрасной называть
Он будет. И не будет унывать.
Вот так, таким манером дивидендов
Лишает вас он ваших президентов.
А чтобы их оставить и себе,
Вам рынок нужен. Истина в борьбе.
Он сам себя спокойно создаёт.
А кто-то громко скажет: «О, даёт!»
И прилипают кожей на усы
К тем дивидендам рыночные псы.
Возьми хотя б любого на поверку.
А душу я свою влагаю в Верку.
Вот так, браток. Такое приключенье.
Грабёж. Приватизация. Хищенье.
8329
Грабёж. Приватизация. Хищенье.
Ты говоришь: «Играет ли значенье?»
Но я ведь прав. Или опять не прав?
Тогда лиши меня гражданских прав
На дивиденды. Лезут в президенты
И от Керзона тайные агенты.
Из пулемёта, что в руках держу,
Всех перебью, и снова заряжу.
Ты слышишь ли? Так что ж не отвечаешь?
А письма ты оттуда получаешь?
От мамы. Или сам ещё дитя?..
Конечно. Всё тут правильно. Хотя.
Такие вот, солдатик, ощущения.
Страдания даны для очищения.
8330
Страдания даны для очищения.
Такие вот, скажу я, ощущения.
Да ты не спи. Уж вовсе ты заснул.
Убит ты что ли? Руку подоткнул
Под левый бок. Я душу открываю.
Желания свои переживаю.
А ты, браток, уж вижу я, убит.
Ах, этот Нобель! Подлый динамит.
Твоею смертью он себя питает.
И дивиденды вовремя считает.
Потом лежит в объятиях девчонок
У их красивых розовых грудей.
Такие, брат-покойничек, смущения.
Страдания даны для очищения.
8331
Страдания даны для очищения.
Так думал труп и чувствовал смущенье.
Всё то, что тут мне на ухо он плёл,
Вам рассказать сумеет и осёл.
И вырви ты из жизни общей цели
Всю суть её велеречивой трели,
Служанок, содержанок, куртизанок,
Разрух, высоких зданий, даже замок.
И нет легенды, дух земли пропал.
И чем бы каждый думал? Где бы спал?
Лежал бы в луже? Или даже хуже.
В снегу холодном? На морозе? В стуже?
А ты-то кто? А ты? А вы? А он?..
И вот идёт разборка меж персон.
8332
И вот идёт разборка меж персон.
А кто ты есть? Хозяин ты? Гарсон?
Награбил ты  -  во мне дух пролетарский.
Я преуспел  -  живу теперь по-царски.
Жду от тебя коварств и воровства.
Но не хочу я лжи и плутовства.
К той прибыли, где каждый мёртвый воин
Несёт с собою дух и успокоен,
Я жду, что распогодится в заре.
Об этом я пишу в календаре.
Не по закону, а своей стихией,
Живу я тут, да и пишу стихи ей.
И тем живу я мигом ощущенья,
Что я достоин кары и прощенья.
8333
Что я достоин кары и прощенья,
Вот тем живу я мигом ощущенья.
Выводишь аргументы со сторон,
Как будто ты какой-то фон-барон.
Так посмотри с обратной стороны,
Кому твои аргументы нужны.
Всё впереди, что не осталось сзади,
Покрыто мраком цели общей ради
На сей вопрос, чтоб быть с ответом там.
И ты поставь сужденья по местам.
И получилось всё. И баш на баш.
Сегодня Листьев, и уже Расбаш.
Ну, а тому, кто Градский и Кобзон,
Не избежать криминогенных зон.
8334
Не избежать криминогенных зон,
Тому, кто не Высоцкий, а Кобзон.
И вот такое свойство в человеке
И в этом, и в любом прошедшем веке.
Красс и Спартак, Джульетта и Отелло.
А ты возьми любое в мире дело.
Ну, вот червяк, ползущий на меня.
И не прошло ещё и четверть дня,
А уж, гляди, хозяин тут как тут.
А если вас Ульянова прочтут?
То и они пойдут поля пахать,
Да и не станут с голоду сдыхать.
А где мозги? Природа не сдаётся.
Тут, говорят, о бизнес бизнес бьётся.
8335
Тут, говорят, о бизнес бизнес бьётся.
Да, милый друг, природа не сдаётся.
Поворочусь-ка я к тебе хрящом.
И буду жить израненным лещом.
Тебе угодным. Только без мозгов.
А немцы бьют и бьют из-за стогов.
А как зажгутся от стрельбы стога,
То и полезут к чёрту на рога.
И пусть ползут по жаркому песку,
Преодолев унынье и тоску.
Повсюду фрицы. А вокруг огни.
Глядишь, и мне назначенные дни
Пришли. И уж свобода впереди.
Украл  -  отдай. Отдал  -  опять кради.
8336
Украл  -  отдай. Отдал  -  опять кради.
Такое время ждёт нас впереди.
Всё, как и прежде. В общем, баш на баш.
Сегодня Листьев, и уже Расбаш.
На дне реки нет почвы, там песок.
Я доползу туда через часок.
В песке червей и сроду не бывает.
Червяк твоей души не убивает.
Те, что свои нам мнения суют,
Их тоже где-то к вечеру убьют.
Мечтая о земном и прочем царстве,
Мы строим ад в отдельном государстве.
Ну, а пока действительность смеётся,
Кровь, как вода, сплошным потоком льётся.
8337
Кровь, как вода, сплошным потоком льётся,
Пока она, действительность, смеётся.
Она берёт и жизнь, и дивиденды.
И всё в такие странные моменты.
Сегодня я, а завтра, завтра ты.
И остаются бледные цветы.
Регалии! Стоишь ты у ворот,
Себя же и закапывая в грот.
И вот уж ты ползёшь за буерак.
А почему?.. А так. А просто так.
Пока она в постели полежит
И от шампанской пенности дрожит,
То ты смотри, болван, вперёд смотри.
Там Ельцин на Чубайсе нос утри.
8338
Там Ельцин на Чубайсе нос утри.
А ты вперёд придурочный смотри.
Вот победим, награды возродим.
И всё. И всем по ордену дадим.
И перестройка, и эксперимент,
И дивиденды, всё в один момент.
А там у них хоть меньше этой лжи.
Так ты мне всю программу покажи.
Чтоб кто-нибудь старался для других,
Как для своих ресурсов дорогих.
Как от себя ты что-то оторвал,
Глядишь, и нить тем главную порвал.
Тут Боря вдруг проснулся Николаич.
А там, с бугра, сэр Хаим Рабинаич.
8339
А там, с бугра, сэр Хаим Рабинаич.
А тут, с Кремля, сам Боря Николаич.
А суть одна, и те же дивиденды
На эти вот решительно моменты.
Покуда жив, живи и ешь других,
Тебе же близких, братьев дорогих.
А как помрёшь, червям пойдёшь на корм.
И в этом весь желаний хлороформ.
Идея зреет в наших головах.
А мы живём в делах и на словах.
А, в самом деле, прикрываясь ей,
Мы жарим с хершей часть души своей.
Идут друг к другу Кац через века
И Кацнельсон, бобруйских два дружка.
8340
И Кацнельсон, бобруйских два дружка,
Идут. А где-то там течёт река.
Казалось бы, навечно, на века.
А оказалось, только на пока.
Мы упустили истинный момент.
И загремели под эксперимент.
Лишь зазевался, смотришь  -  он другой.
«Ах, Ваня, Ваня! Друг мой дорогой.
Зачем ты так поспешно кончил жить?
И чем ты смог такое заслужить?
И на кого ты, Ваня, нас оставил,
И дивиденды требовать заставил?»
И вот опять Вульфсон и Рабинаич
Советуют. И Боря Николаич.
8341
Советуют. И Боря Николаич
Их слушает. И шепчет Рабинаич:
«Вульфсону ты, Борис, не доверяй.
За ним ты всё до нитки проверяй».
Ну, а Вульфсон своим же чередом
Всё тем же распинается бредом.
А Ельцин, сам себе он на уме,
Тому ни бе, и этому ни ме.
Своим идёт он, знай себе, путём.
И дивиденды с вами мы учтём.
И враз сведём мы их тут лбами в лоб.
И уж один другому в рожу  -  хлоп.
И, поднимаясь, каждого рука
Им отдаёт цыплёнка табака.
8342
Им отдаёт цыплёнка табака
Его большая с пальцами рука.
Мол, ешьте, дурни. Нате. Подавитесь.
Во сне мне страшном только не явитесь.
А тут уж я вас в бездну заведу,
Пока и сам с ума я не уйду
От ощущений безграничной власти,
Да и от лжи, где яблоку упасти
Нет места на истерзанной земле
И в этой гнусной мира адской мгле.
Потом инфаркт. Ну, а потом и грыжа.
Глядишь, уже и отвалилась лыжа.
Вот и сандаль отброшен. Вот второй
С лицензией, чтоб укреплялся строй.
8343
С лицензией, чтоб укреплялся строй,
Уж отвалился валенок второй
В гробу дубовом с рюшкой и подушкой,
И с пол-литровой оловянной кружкой.
И перед ним прославленный пиит
Некрологично вежливо стоит.
И говорит он про его заслуги,
И повествует он о милом друге,
И перемены новые ****ит,
И сам же он на это всё глядит,
Как в президенты лезут претенденты,
Не упуская нужные моменты.
Вот первый. Ну а вот уж и второй.
И лишь в борьбе рождается герой.
8344
И лишь в борьбе рождается герой.
И первый мёртвый. И живой второй.
И до него и даже в Древнем Риме
Важней всего считалось в мёртвом имя.
А для живого важен был итог.
И как тобой распорядится Бог.
Когда душа твоя вздыхает в теле,
Ты покажи, какой ты в самом деле.
Ты что, дружок, молчишь? Ты окопался?
Или убит? Уж больно ты заспался.
Вставай. Вставай. За танками. Вперёд.
А смелых? Смелых пуля не берёт.
Пошли, милок. Берлин не за горами.
Пролесками, пригорками, дворами.
8345
Пролесками, пригорками, дворами.
Пошли, милок. Берлин не за горами.
И третий, пятый, сорок девяностый.
И штык звенит стальной, двууглоострый.
Бьют, колют, режут, каски, кивера.
Ура! Ура! А впереди Кура.
Так смело, братцы. Трусость не спасёт,
Когда в желудок пулю засосёт.
Ну что ж. Как знать. Ты сам себе не враг.
Так и беги быстрей за буерак.
А там присядем. Голову согнём.
А пища? Пища. Пища будет днём.
Уж всех положат. Всюду гробы, гробы.
Но и герой рождается особый.
8346
Но и герой рождается особый.
Тут кивера. А тут уже и гробы.
Военная она, дружок, судьба.
Везут тебе сосновые гроба.
Ну, а трубач, так он уж всё трубит.
Один живой. А вот другой убит.
И не страшись увидеть смерть свою.
Она не меньше видела в бою.
Ты протруби о ней на весь погост.
Фарфлюктор мэнч. Нах вест, нах зюйд, нах ост.
Мусьё, мусью, пардон, мадам, пардон.
Непроходимый, видно, мостодон.
И, встав за ним за жизнь страны горой,
Не признаёт он этот новый строй.
8347
Не признаёт он этот новый строй,
Пока ещё непризнанный герой.
Посторонись. И даме подсоби.
И вместе с нею к берегу греби.
На фронте дама это мармелад.
Где дама, там дела идут на лад.
Ты трус, не трус, крути покруче ус.
И в бой иди. Ты скромный белорус.
Поляк, казах, болярин ты ли, граф,
Запомни всё. И ты, бесспорно, прав.
Нас воевать не думай, не моги.
Мы встанем нынче с нужной нам ноги.
И путь твой знатный. Воин ты особый.
Не двухпалатный потому лишь, чтобы.
8348
Не двухпалатный потому лишь, чтобы
И в Александре дух возрос особый.
И князь наш славный батюшка Донской.
И Игорь с Ольгой с русскою тоской.
Держись, балярин. Нынче каждый барин,
И пехотинец, конный и татарин,
Да и узбек, калмык и индуид,
Все собрались, у всех единый вид.
А где Ульянов? Главный наш герой.
А Сталин там за ближнею горой.
Уж за Царьград и за Россию-мать
Мы всех едино будем поднимать,
Чтоб снова план и важный, и большой
Осуществился споро и с душой.
8349
Осуществился споро и с душой,
Чтоб снова план и важный, и большой.
Семён Будённый, Ворошилов Клим,
Якир. И Троцкий тут плеч о плеч с ним.
И все на конях. Есть и на конях.
Пришли с погоней из Донца на днях.
Сформировались в новые полки.
Махно тут тоже тушит огоньки.
Шкуро цыгарку новую берёт.
И что-то громко через степь орёт.
«А где же батька?» Говорит Шкуро.
И нажимает плавно на курок.
А где наш царь, что лёгок на помине
И сердцем жив, и радостный поныне?
8350
И сердцем жив, и радостный поныне.
Да и Пожарский. А с Пожарским Минин.
И лже Димитрий по лесу идёт.
А вот Сусанин в роще шляхту ждёт.
И Игорь-князь. Из плена он бежит.
И хан Канчак разгневан и дрожит.
И Стенька Розин. И ещё Садко.
И Пугачёву тоже нелегко.
И всех труба громовая зовёт.
И петушок на жёрдочке поёт.
Вот петушок, а вот уж и царица,
Расшамахан маханская девица.
И царь Иван клонится к ней душой
После победы важной и большой.
8351
После победы важной и большой
Клонится Ваня к девушке душой.
Хоть наш Иван и парень безымянный,
Но он кому-то близок и желанный.
Его уж прах лежит тут под горой.
И он убит осеннею порой.
Его в мешочек бережно собрали,
И похоронный марш ему сыграли.
Его хоронят тут же у реки.
И обдувают Ваню ветерки.
А рядом вечный воспылал огонь.
Но ты, огонь, Ивану не сморгонь.
Пусть прах его хранится и поныне
В Мадриде, в Токио и в Риме, и в Берлине.
8352
В Мадриде, в Токио и в Риме, и в Берлине
Твой прах, Иван, хранится пусть поныне.
И спать он всё кому-то не даёт.
И всё он, Ваня, людям отдаёт.
Он пронизал собою все века.
Держись, Иван! Крепка твоя рука.
Давай мы руки, Ваня, совместим,
И над землёй мы вместе полетим.
И будет в небе странный хоровод
Над безграничьем бесконечных вод.
Над ореолом наших личных прав
В вопросе этом каждый в чём-то прав.
Где нет задорин, лишь одни сучки,
Там он опять. И он берёт очки.
8353
Там он опять. И он берёт очки.
Там нет задорин, там одни сучки.
И похоронка уж лежит на горенке.
И без сучков она и без задоринки.
И в ней гласит: «Иванушка Иван.
Ты наш герой. Прошёл ты много стран.
В весенней похоронен ты поре.
А может, и на утренней заре.
Или в траве, в лесу. Или в болоте.
И вы его там где-нибудь найдёте.
И соберите прах его в мешок,
Скрывая свой бессмысленный смешок».
Берёт очки Иван и умирает.
Вернее, не берёт, а набирает.
8354
Вернее, не берёт, а набирает
Иван очки. И тут же умирает.
А как умрёт, он пеплом возрдится.
И, может, мне он тоже пригодится.
Или берёзкой встанет у реки,
Чтоб заблестели в небе огоньки.
И, простирая к вечности ладони,
Он будет слушать радость этой дони.
И в ней найдёт для рук себе работу,
А там, в работе, нужную заботу.
И будет он опять, как прежде, жить.
И с прошлым он научится дружить.
И, отложив защитные очки,
Протрёт он ранним утром пятачки.
8355
Протрёт он ранним утром пятачки.
И наберёт он мил-дружок, очки.
А под плитой скрывался тот второй.
На этот раз действительно герой,
С которым Ваня дружит много лет.
И душу в душу врос скелет в скелет.
Не отличишь ты Ваню от Ивана.
Он не вставал четыре дня с дивана.
И видит Ваня, что уже весна.
А позывные «ёлка» и «сосна».
И говорят ему «сосна» с «берёзой»:
«Расстанься ты, Иван, с безумной грёзой».
А Ваня думал: «Утро догорает».
И осмотрелся, и очки втирает.
8356
И осмотрелся, и очки втирает.
А за окном уж утро догорает.
«Пошли, Иван. Тут каждый при своих.
Сообразим мы лучше а троих.
В Афгане мы легли перед холмами.
И вот тогда, Иван, на горе маме,
В тебя вселились беды и укор.
А был меж нас ведь, помнишь, уговор.
Не убиваться и спокойно жить.
И на проблему ваучер положить.
Мол, много в мире всяческих идей,
Гораздо меньше, друг Иван, людей.
И ты лежишь, не попросив прощенья.
И на йоту нет в тебе смущенья.
8357
И на йоту нет в тебе смущенья.
И ты лежишь, не попросив прощенья.
В живых остался Ваня под горой,
Где друг твой верный, воин и герой.
А бой тот, помнишь, Ваня, захлебнулся,
Когда тебе луч солнца улыбнулся.
И ты, Иван, остался всё ж живой.
И лишь с пробитой пулей головой.
В горячем мозге ты с параличом.
И вот молчишь ты, Ваня, ни о чём.
А двух друзей, «берёза» и «сосна»,
И остальных, угробила война.
То позывные. Не желая мщенья,
И падший жив надеждою прощенья.
8358
И падший жив надеждою прощенья…
…Так думал Ваня, вспомнив ощущенья.
Ну, а за то, что он не будет мстить,
Его бы надо мёртвого простить.
Из-за такой вот, видите, причины
И умирают гордые мужчины.
А смерть тебя и в каске не берёт,
Если душа твоя тебе не врёт.
И бугорка могильного нет в поле.
И что же это с Ваней? И доколе?!
Чтоб Ваня возвратился к вам оттель,
Вы постелите мягкую постель.
Лети, земля, и совершай вращенье.
И падший жив надеждою прощенья.
8359
И падший жив надеждою прощенья.
И лист летел и чувствовал вращенье.
И он кого-то, падая, задел.
Того, кто молча на небо глядел.
С холодной ветки осени порой
Он и сорвался с думою второй.
Да и другой, что позже пролетел,
Подумал: «Что ж я вам сказать хотел?»
Но так как каждый в чём-то сомневался,
И сам ли с ветки он тогда сорвался,
Или его сосед туда толкнул,
То, промолчав, он горестно вздохнул.
Так было там, той осени порой.
Тут говорю я про ушедший строй.
8360
Тут говорю я про ушедший строй.
И вот уже сижу я под горой.
И строй второй сюда пришёл вдруг к нам.
И различал я время по штанам.
И где кого, да и за что толкнули,
Теперь о том лишь знают в Ливерпуле.
Иначе не пускают на экран,
Да будь ты хоть и трижды ветеран,
Лишь кроме как вот на «Поле чудес»,
Куда ещё их цензор не пролез
Замаскированный под редактуру,
Чтоб прививать нездешнюю структуру,
Перегружая статику вращеньем.
И я вот этим прожил ощущеньем.
8361
И я вот этим прожил ощущеньем.
И тут он откупился всепрощеньем.
Зелёный лист скользнул на дол потока,
И обласкал меня мечтой Востока.
Не помню только я, какое имя.
Но у коровы есть рога и вымя.
Роняла дама что-то в лужу влажно.
А куль с печеньем сыпался бумажно.
И я б не знал об этом ничего,
Если б не имя мальчика того,
Что просто оставался возле печки
И в створ окна смотрел на берег речки.
Да и звезда там прямо над горой
Вздымается, как попранный герой.
8362
Вздымается, как попранный герой,
Звезда за недалёкою горой.
Такое вот случается кино.
Большое пучеглазое оно.
Он видел, как отец там с тётей Дашей
Сошлись для секса прямо в кухне нашей.
И думал папа, что сынок заснул.
А я ещё лишь только прикорнул.
Чего же вы не смотрите на небо?
Вы не хотите жареного хлеба?
Да и не пьёте без лимона чай?
А кто-то смотрит в лужу невзначай.
Целуетесь?.. И папа привирает.
Очки он снова быстро протирает.
8363
Очки он снова быстро протирает.
И рафинад он ест. Да и взирает
Всё меж диваном, вазой и столом.
И вот мечтает папа о былом.
Он тётю Дашу к сексу подвигает.
И тётя Даша весело мигает.
И намекает, чтоб закрыл я глазки,
И не мешал им погружаться в ласки
Осуществляясь в действии своём,
Не сомневаясь быть всегда вдвоём.
Как будто мы старинные друзья,
Или вот я не понял ни ***.
А в луже куль размок и умирает.
Вокруг себя он нищих собирает.
8364
Вокруг себя он нищих собирает
И тонет, и как будто умирает.
И это куль хорошего печенья.
И нищие, его смирив вращенье,
Стараются достать его оттуда.
А в нём воды не менее полпуда.
Вода не летней уж температуры.
Ну, а у нищих все замёрзли шкуры.
И вот они и в грязи, и в тряпье.
И рок висит над каждым как крупье.
Но рок он не всегда поможет нам.
Тем более, голодным пацанам.
И вызовом души в единой смычке
Они стоят по видимой привычке.
8365
Они стоят по видимой привычке
В единой полувыморочной смычке.
И смотрят, как вращают струи куль.
Да и в стволу вздыхают оси пуль
И всяк, о том задумавшись, мечтает.
Ну, а печенье в грязной луже тает.
Зовут уже на помощь сильный ветер.
И им на тот призыв он и ответил.
И вновь погнал, как по морю, листы
Осенние, согнув к земле кусты.
Они тот куль толкают ближе, ближе,
Всё наклоняясь ниже, ниже, ниже.
И вот уже застыли в общей смычке,
И покорились року по привычке.
8366
И покорились року по привычке,
И делят куль они в голодной смычке.
А папа там, целуясь с тётей Дашей,
Не знает он об этой тайне нашей.
И делает он дело там своё.
И говорит он тёте: «Ё моё!»
А тётя Даша всё ещё моргает.
И думал я, что Бог им помогает.
Мол, знай ты тайну, и её храни.
А лучше, так возьми да и усни.
И я уж тут и закрываю глазки.
Вы ж продолжайте радостные ласки.
И папа в тётю чем-то занырнул,
И влево-вправо резко повернул.
8367
И влево-вправо резко повернул.
А я тут взял и тихонько заснул.
И всё. И слышу только их дыхания,
Да и в кровати мерность колыхания.
Как будто длинный маятник в часах.
Ещё я вижу дырочку в трусах
У тёти Даши ниже ножек кресел.
И, засыпая, был я добр и весел.
А мамы нет. И вот опять печенье
Посредством ветра и ручья крученья
Почти прибило к берегу тому.
Ну, а к какому? Всё равно. К нему.
А кто-то, кто за дверью вдруг вздохнул,
Заветный ключик в скважину воткнул.
8369
Заветный ключик в скважину воткнул
Там кто-то тот, кто даже не моргнул.
И, зная, что я с папой в зоосаде,
Она к двери подходит где-то сзади.
А папа бредит именем её.
«Ах, тётя Дуся! Солнышко моё!»
Соседку он как маму обнимает.
И тут же он с неё бельё снимает.
А вечер завершается совсем.
Уж пол седьмого. Или даже семь.
Ах, хорошо бывает быть вдвоём!
И каждый остаётся при своём.
И вот и вся былая в нас тревога.
И изобилие уж сыплется из рога.
8370
И изобилие уж сыплется из рога.
И куль делила целая берлога.
Кому досталось две, кому и три.
А ты сюда внимательно смотри.
И в это время мама заходила.
И ей навстречу двое выходило.
Два человека. Дуся и сосед.
И тут уже вопросов больше нет.
И понял папа: «Принцип своевольный.
Чреват общеньем он». Он был довольный.
И все взялись за сваренный обед
В надежде, что не будет больше бед.
Потом отец журил весь мир немного.
«Долой жидов, попов, царя и Бога».
8371
«Долой жидов, попов, царя и Бога».
Так папа пожурил весь мир немного.
А мама погасила в люстре свет,
Передавая дедушке привет
По телефону. И сказала «да»,
Когда входила к папе. И туда
Уже и я тут мельком заглянул.
Потом прилёг. И тут же и уснул.
Когда я мыл лицо своё и руки,
Я победил в себе сомнений муки.
И вытер я тут мокрое лицо.
Да и на шторе дёрнул эа кольцо.
И лёг. И слышал шёпот я в постели:
«Ах, не спеши! И мы добьёмся цели».
8372
«Ах, не спеши! И мы добьёмся цели».
Такое услыхал я там, в постели.
И мама отвечала: «Да, да, да».
И папа подтвердил: «Как и всегда».
Потом я слушал частое дыхание,
Да и кровати скрип и колыхание.
Точь-в-точь такое, как и два часа
Тому назад. Упала колбаса.
Упала колбаса из бутерброда.
Да здравствуют желания народа!
А мама с папой, словно съев меню,
Казались мне, как будто их я сню.
Уже весна. Ручьи давно запели.
И слышу я весенние капели.
8373
И слышу я весенние капели.
Уже весна. Да и ручьи запели.
Мне сорок три. Со мной моя жена.
Детей имею. Им любовь нужна.
Не занести б какую в дом заразу.
Их трое. Родились все вместе, сразу.
Подремлем днём и бодрствуем в ночи.
Детей растить, не с маком калачи.
А я читаю и статьи, и книжки.
Да и стираю детские штанишки.
Совсем недавно, вот уж минул год,
Как появился этот хоровод.
Весна уже. Опять ручьи запели.
И слышу я весенние капели.
8374
И слышу я весенние капели.
Весна уже. Опять ручьи запели.
Весною воздух чище, чем слеза.
Он щиплет вам и ноздри, и глаза.
Весна, она капризная натура.
Весной гораздо ветреней культура.
И нечего тут злиться и ворчать,
И по ночам на маленьких кричать,
Что не дают заснуть то тот, то этот.
И так всю ночь, до самого рассвета.
А там работа каждый божий день.
Да и об отдыхе подумать лень.
И предаёшься ты уже тоске
При седине в стареющем виске.
8375
При седине в стареющем виске
Ты предаёшься горю и тоске.
И если б нервы детям не трепать,
Гораздо б легче было засыпать.
Но я не сплю. Да и не спит жена.
О детях беспокоится она.
И чтобы душу как-нибудь излить,
Она начнёт тут вдруг меня пилить:
«Нет никакой гарантии, что дети
Найдут себя на этом божьем свете.
Всё так вокруг безумно изменилось!»
А мне она опять всё утро снилась.
И вот она так хороша на теле,
Что невозможно улежать в постели.
8376
Что невозможно улежать в постели,
Так хороша она в здоровом теле.
Ворчит порою. И не отдохнёшь.
И так вот до утра и не заснёшь.
Появится красавица из мрака
И заразит вас сифилисом рака.
Ночная радость. И пойдёт гулять.
То там, то здесь себя начнёт являть.
А где-то будет нищий умирать,
Не зная даже, чем ему посрать
В последний раз на этом тротуаре,
Или во сне, в вечернем мемуаре.
И встанет ночь в раскаянье молитв
Советовать нам как прохладой бритв.
8377
Советовать нам как прохладой бритв
Прервать потоки рвения молитв.
И мужа уж желания лишить,
Да и другие подлости вершить.
Чтоб всё пустить потом на самотёк,
А уж самой пуститься наутёк.
Хотя вернее было б наутёки.
Такие вот бывают подоплёки.
Опять я заблудилась в словесах.
Как ложка мёда в дёгте на весах.
А всё свершилось вовремя и в пору.
И не уймёшь ничем ты эту свору.
Такая вот судьбина мне, подруга.
Горла удобней резать друг у друга.
8378
Горла удобней резать друг у друга.
Ты нам доверься, милая подруга.
И хорошо тебе, и я в раю.
А тут вертись как белка на краю
С утра до ночи. И наоборот.
Так сделай хоть из сплетен бутерброд.
И ешь меня в единстве с бутербродом.
И уходи в поля по огродам.
Чего они, не знаю, все хотят!
Визжат, как в марте тысяча котят,
Гоняясь друг за другом по сортиру.
Не нанимать же новую квартиру.
Да и бормочут по-английски: «ес»,
Чтоб защитить заморский интерес.
8379
Чтоб защитить заморский интерес,
Вот и бормочут по-английски: «ес».
То вдруг всю ночь прокрутишься у мэрии,
Не усомнившись в искреннем доверии.
А там уже отцы их, да и внучки,
И дети, и вруны, и недоучки.
И их там вся далёкая родня,
Что в гости приезжает на три дня.
И уж крутись, как белка в колесе,
И думай тут о вшивой колбасе.
Да и торчи потом всю ночь у мэрии
В улыбке и в весёлом лицемерии.
И думай заработать как на чай,
Чтоб подвернулся хоть какой случай.
8380
Чтоб подвернулся хоть какой случай,
Тут думай заработать как на чай.
Уж засадил и вынул. Побежал.
Да и плечом стеснительно пожал.
«Пока, родная!» Член тебе пока.
Ты из пока не сваришь кофейка.
Выплясывать из слов борща не станешь.
Как засадил, так и бездарно встанешь.
А муж ещё! Раз-два  -  и на бочок.
И кверху свой свинячий пятачок.
И свист в носу. И весь резон женитьбы.
Уж мне б соседа Колю попросить бы.
Вот он умеет и на вкус и цвет.
И нашу нефть, и компклесный обед.
8381
И нашу нефть, и комплексный обед
Везут туда, где Венька вездевед.
Сто баксов с тонны. Полные вагоны
Там кружевниц. И ставят их в загоны.
Презервативы лишь, ядрёна вошь,
Из наших старых делают галош.
Сознание? Вот принцип перестройки!
Всё изменилось. Не вернутся тройки.
Народ вздохнул. Теперь уж всё иначе.
Придурок полный. Глупый член собачий.
Не понимает, морда дурака,
Что всё как прежде. Всё тут на века.
Нет коллектива! Нету и актива!
Не купишь нас за два презерватива.
8382
Не купишь нас за два презерватива.
Придурок из большого коллектива.
Сам не живёт и не даёт жить детям.
Весь путь закрыл своим сознаньем этим.
Они на папу глупые глядят.
А как итог, не пьют и не едят.
Одни штаны на всех. И в вуз, и в школу.
И смотрят каждый вечер «Периколу».
С панели лучше баксы зашибать,
Чем в этой нищей жизни прозябать.
За кока-колу можно пригубить.
Сосать ещё не значит не любить.
А время в намерении скрипит,
Неся нам гонорею, тиф и спид.
8383
Неся нам гонорею, тиф и спид,
Уж муж как старый-старый хряк храпит.
Сожрал весь суп и взялся и за кашу.
И говорит: «А тут на долю вашу.
Вы поделите. Тут на четверых.
Два первых и две ложки для вторых».
И подавитесь, ешьте, сучьи дети,
О колбасе не думая в рассвете,
О торте с кремом и об апельсине
В разгаре утра, в неба бледной сини,
И о халве и дольках мармелада,
О аромате душном шоколада.
И писайте всю ночь в презервативы,
Пока Гайдар не выведет активы.
8384
Пока Гайдар не выведет активы,
Не трогайте вы те презервативы,
Что мною лишь заштопаны вчера.
Берите эти. Этих до хера.
Да и не суйте в дырку двери пальчик,
Как тот в окне зимой замёрзший мальчик.
А мать ему. Ну, в общем, сквозь окно.
И не ползите там, через говно.
Гуляйте тут. Вот в этой части дома,
Что вам с рожденья вашего знакома
Натурою отца и мужа кроткой,
И этой вот глухой перегородкой...
…Проснулся. И лежу. В глазах рябит.
А весь народ на фракции разбит.
8385
А весь народ  на фракции разбит.
А фракции на секции дробит.
«Убьём сперва партийных бонз вначале!»
Из зала на трибуну закричали.
И отвечали им с трибуны в зал:
«Скажите, кто вам это подсказал?»
И голодал три дня Народный фронт.
А там уж и затеяли ремонт.
В умах дурман. Над площадью туман.
Один обман, да и другой обман.
А муж встаёт: «Пока! Пока, родная!»
Иди. Моя ты радость неземная,
Разбитая на принципы и цели,
На партии, бардели и картели.
8386
На партии, бардели и картели
Разбитая. Ишь, кушать захотели.
Ты уходи. А мы тут перебьёмся.
По телеку над Думой посмеёмся.
Вчера ещё, не зная новых бед,
Пришёл ты, милый, помнишь, на обед?
Смотрел на всё ты молча полчаса,
Как рвали депутаты волоса
Какой-то даме в Думе меж рядов.
Ах, как мне жалко этих умных вдов!
А Жириновский выпил херши-квас.
И остальное плюхнул даме в глаз.
Все мысли скисли. Чувства отупели.
И в час восхода птицы в роще пели.
8387
И в час восхода птицы в роще пели.
А ты всё бредишь, лёжа на постели.
«Проснись, родная! Видишь, я горю.
Свою тебе я нежность подарю.
От страсти я, любимая, сгораю.
Я без тебя буквально умираю».
Пойдёшь на службу, так доешь там суп.
Он из протухших и прогнивших круп.
Что я вчера по скринкам наскребла,
Когда тебя в упрёках… укоряла.
Принёс бы лучше что-нибудь пожрать.
А то опять малюткам нечем срать.
Любимый!..» С елей сыплются капели.
И в час восхода птицы в роще пели.
8388
И в час восхода птицы в роще пели.
А мы проснулись в собственной постели.
Стремились мы за лунными грунтами,
Летя ракет тревожными финтами,
И просто наклонёнными лучами
Довольно беспросветными ночами.
Мы поглощали синие сорбенты,
И отдавались в сонные согбенты.
А ты на рейсе въехала в сонцортум,
Минуя первый и шестой концортум.
Везде ещё позванивали лики,
И кое-где стучались громко блики,
Осуществляясь мелким грабежом
В той роще, что уже за рубежом.
8389
В той роще, что уже за рубежом,
Ты промышляла мелким грабежом,
Тем открывая в нас его значение,
И дней эпохи сроков назначение,
Вопросом дня, и окриком в окно,
Рождая это терпкое вино.
И тут всё повторялось и у нас
На том же месте, да и в тот же час.
Но интересней. И оно без ножек.
И обойдёмся мы без козерожек.
А Лукоморье кто с грибами съел,
Тот и садился в известь. Или в мел.
И все тут вдруг мгновенно онемели,
И пиццу под инвайт и кокку ели.
8390
И пиццу под инвайт и коку ели.
Такие вот нам выдались тефтели.
А уж потом обосновались шопы,
Заведомые признаки Европы.
И если так, то нужно мягко лечь
На спинку стула с рёбер и до плеч,
Где и ждала нас мирная флюида,
Отдав себя не просто, не для вида.
И ты её разрезал пополам,
Определяя внешность по полам.
Да и залез под дуб, чтоб отшутиться
И влезть в рубашку розового ситца.
И разделиться трепетно ножом,
Как раньше, на селёдку и боржом.
8391
Как раньше, на селёдку и боржом,
Ты расчленился трепетным ножом,
Запив сметаной прямо из ручья
Всю эту радость. И спросил тут я:
«А я ничей?» И промолчал ручей.
А ты ответил: «Утро горячей».
«И да, и после?  -  я переспросил.
И продолжал:  -  А гром перекосил?»
И море тут подуло мне в колено.
И вот пришло Прекрасное Елено.
И уж едим мы с хлебом бутерброн.
Ну, а вокруг счастливый крик ворон.
А небо было много ближе Ниццы.
И воробей летел из-за границы.
8392
И воробей летел из-за границы.
Он нёс привет тебе из жаркой Ниццы.
И я увидел в небе патефон.
И разносился незнакомый фон.
Оттуда звук раздался тихий: «ля».
А я ему ответил: «ля-ля-ля».
И он мне пел: «ля-ля, ля-ля, ля-ля».
И я поставил туз на короля.
И, помолчав, он тут сказал: «Пардон-т».
А я ему: «Дурак и мастодонт.
Подумай ты, глупей идти пешком,
Чем мадригал продумывать стишком».
Озлился он, сказав в сердцах: «Ах, так!»
И сел вблизи на мраморный верстак.
8393
И сел вблизи на мраморный верстак,
Да и сказал как в бочку: «Так-так-так».
И подошли те двое, что без рук.
И третий крикнул первому: «Физрук».
А пятый молвил: «Ах, ядрёна вошь».
А тот сказал: «А ты и так хорош».
И закричали все ему с куста,
Те, что ложатся в койку без хвоста.
«Пошёл ты на квадратный корень с точкой».
А трижды три и семь дружили с дочкой.
Пять без дробей я на двоих угробил.
Параграф взял и лошадь обезлобил.
Зачем я тут? Чтоб икс, слетев с петлицы,
Напачкал, возвращаясь из столицы?
8394
Напачкал, возвращаясь из столицы,
Он мне на шпоры, да и на петлицы.
И сел на грудь. И уж молчит опять.
Как трижды два корова восемь вспять.
И сорок и одиннадцать шестой.
И вот уже и он не холостой.
И можно мне ложиться на кровать.
И нас не надо в лапти обувать.
Протравим шланги, выдадим мочи.
И пусть резвятся кони и врачи.
Фитиль зажёгся. Кто-то говорил,
Что я люблю намазать маргарил
На бутерброн до ужаса гамак,
Перенося на перьях красный мак.
8395
Перенося на перьях красный мак,
Я не люблю домысливать гамак.
От нас несёт обычно перегаром.
И говорим мы: «А Москва не даром».
За три рубля и восемь пятаков
И миллиард щетинящих штыков,
Что отдают резиновой наклейкой,
Как будто их пристукнули скамейкой.
И Дерьмово захаживал туда,
Куда не ходят даже поезда.
Или за рубль одиннадцать вино,
Или любить нам с вами не дано?
Мы поменяли бобрика на котик.
И, похимичив, сделали наркотик.
8396
И, похимичив, сделали наркотик.
И поощрял всё это серый котик.
Он обратился к мнению причин,
Ни женщин не любя, и ни мужчин.
На самом деле, не в горячке белой,
А в катастрофе телом неумелой,
Или в паденье крыши в самолёт
Он только что отправился в полёт.
Уж и сошла с ума мечты орбита.
Водитель мёртв. Желание убито.
И тот лежит, повёрнутый задами.
А анекдоты думают годами.
А кто встречал нас с вами, словно слон,
Тот и смотрел в намокший небосклон.
8397
Тот и смотрел в намокший небосклон.
И ничего и не умеет он.
Поехал он в обратный край звезды
Искать гостей естественной среды.
Нашёл, конечно. Но в дороге съел.
Так как уж очень кушать он хотел.
Налил себе две кружки кислых щей,
И прихватил разваристых борщей.
Потом пришла на ужин Пенелопа,
Не зная, что уже мертва Европа.
Да и сказала: «Исходилась вся.
Истёрлась до паршивого гуся».
Там был и неудобный теоретик,
И знаменитый на таможне цветик.
8398
И знаменитый на таможне цветик.
И был ещё там вдумчивый генетик.
Ловил он кайф. Их было миллион.
Больших таблеток вечером на сон.
Дубовой ложкой он себя толкнул,
И чистый воздух жадно заглотнул.
А как погас на небе ананас,
Он посмотрел внимательно на нас.
А мы тогда, не уловив причин,
Остались в чине женщин и мужчин.
А кто там съел поболее таблеток,
Трудился он у самых крупных клеток.
Не знал он ухитренья моего.
Да и не знал он, в общем, ничего.
8399
Да и не знал он, в общем, ничего.
И ухищренья тоже моего.
Но аноним, не видя общей цели,
Запел Гренаду. Да и все запели.
А ужин с мясом в розовой наливке
Не стал ложиться в горло Бурке-Сивке.
И мне тут не хотелось просыпаться.
Да и пошёл я в речке искупаться,
И обсушить на вяленом костре
Соплю героя в розовой ноздре.
И я влетел в драчистый изумруд.
И понимал, что многие умрут.
Но улетали опытные ртэли
В далёкие и близкие картели.
8400
В далёкие и близкие картели
Уж улетали опытные ртэли.
На лицах их блестели Блок и Грин.
А из Марусь наделали Марин.
Их провожал ужасно юный филин.
И ел он суп из собственных фамилий.
И Маргарина, дочка Миндаля,
Была в гостях тогда у короля.
Так что не надо забивать нам баки
Прохладой недожаренной собаки.
А без рубахи тоже не легко.
Так жарко, что прокисло молоко.
Потом вдруг всюду двери заскрипели.
И в час восхода птицы в роще пели.
8401
И в час восхода птицы в роще пели.
И вот уже и двери заскрипели.
Хемингуэя и других прищук
Я не ловил как у плотины щук.
Не забивайте мне мурою баки.
А у воды залаяли собаки.
Собаки воют, злятся и рычат.
И по утрам воробышки журчат.
Я ничего о них сказать не смею,
И прав на это я и не имею.
Я не какой-то там Хемингуэй.
И не был я в прислужниках у Эй.
И берега байдарками скрипели.
И в час восхода птицы в роще пели.
8402
И в час восхода птицы в роще пели.
И пятый сзади. Зубы заскрипели.
***нто хуно. Вымерзло, остыло.
Орловский стиль. И голова на мыло.
Я Чегевара. Вот моя гитара.
Сапог тут мой. И я ему не пара.
Фидель, ***зо, хунто, посорано.
Одна кумпанья. Моно ветерано.
Пошли по свету, обращаясь к веку.
А впереди стремленье к человеку.
И Чегерека опустился в реку.
Кубино доно и лучано греку.
На Сухоренто. И уже потом
Запели птицы в роще за бортом.
8403
Запели птицы в роще за бортом.
А мы доели тёплый суп с котом.
На Санто-Съерро в качестве курьеро
Я получил задание от Пьеро.
Пройти сквозь щель банановой горы,
Да и зайти в секретные дворы.
И прямо в штабе на глазах у всех
Поднять ужасный и безумный смех.
И подорвать пятнадцать главных точек,
И отыскать оранжевый цветочек.
Потом себе плечо перевязать.
А про ***зо вежливо сказать:
«Ишь ты, ***зо, дышишь еле-еле».
И все мы жить иначе захотели.
8405
И все мы жить иначе захотели.
А он лёжал на собственной постели,
Да и сказал: «Давай не заводись.
И этой лести лучше устыдись».
На Хунто-Сано битву проиграл!
Какой же ты бригадный генерал.
А тех на «хэ», что там ты упустил.
Да и на «пэ» ты тоже отпустил.
«О чём?»  -  Спросил меня опять же «хэ».
«А ты не «хэ»,  -  сказал я,  -  старый «хэ».
«Я «хэ»?  -  сказал мне старый «хэ» на хэ.  -
Да сам ты «хэ». И я сказал: «Не «хэ».
Вы с Чегереко, пользуясь трудом,
И погубили свой богатый дом».
8406
«И погубили, свой богатый дом,
Вы с Чегереко, пользуясь трудом».
На Съенто-Менто-Сан-эксперименто,
Не упустив удачного момента,
Мы налетели, словно соловьи
На тех, кто ближе к Хэмину Уи.
И я сказал: «Ты, Фэ, ударил Чу?»
А он мне дал наотмашь по плечу.
Со Съеро-Моро весело и унто
Ко мне явилась из Сант-Пьеро хунто.
Бригандо-Сандо-Пьяно-Сигарендо.
В другой руке грананто и портрендо.
И собрались и разбрелись эртэли.
И вот тогда мы и достигли цели.
8407
И вот тогда мы и достигли цели.
И собрались и разбрелись эртели.
Разлили воду. Положили рис.
А про моменто а ни барбарис
Сего ***зо партизан побенто.
Побольше съенто, меньше сантименто.
Куранто били мимо эсперанто,
Граченто ченто, весело и гранто.
Идут машиндо и велосипендо.
Читают русский книго и газендо.
Один большой, другой на Санто-Греко.
И надо только верить в человека.
А остальное писано о том,
Что и Гайдары тонут. Но потом.
8408
Что и Гайдары тонут, но потом,
Об этом ловким писано перстом.
Освобожданто Африка, Кубино,
Мессопотамо, золото, рубино.
Цветно моменто, трепетно черненто,
Чудесно, граце, здорово и менто.
И танцо-танцо с ночи до усранцо.
И солнце в небе. Наступает ранцо.
Вставай! И танго быстро танцеванцо.
Велико Чили! Гренто. И Испанцо.
Необалденцо. Заводите в сенцо.
И там чесанто до семи коленцо.
Вперёд, ***зо! К предстоящей цели.
И круче завернутся захотели.
8409
И круче завернутся захотели.
***зо встало. Гоноранто сели.
Тренированцо. Обретанцо шанцо.
И на Мон-Съеро Пьеро добиванцо.
Мизино минто для экслюзивинто.
Ловите Хунто. Требуйте визинто.
Верните Грандо и позитиванто.
А если что, так за нос и в фонтанто.
Не слишком чтобы для образованцо,
Благодаря взаимопониманцо.
И через Лондо вплоть до Вашингтондо.
А может, где-то даже и в Кантондо.
И порешим мы с этим здесь на том
Не пряником уже и не кнутом.
8410
Не пряником уже и не кнутом,
А через мино, бомбо. И потом
За Чегеваро бейте проституто.
И выпиванто виски для статуто.
Пускай они урок его учтут.
И никогда не появляйтесь тут.
Друзья, под знамя! Коммунизмо с нами.
Осуществимся трепетными снами.
Идите рядом. И не отставанто.
И левой-правой весело шаганто.
И запеванто нашу боевую,
Моменто моро песню строевую.
Не на уроке по рукам линейкой,
А по асфальту красочной наклейкой.
8411
А по асфальту красочной наклейкой.
И, пользуясь для праздности линейкой,
Нас не загнать обратно в то же стойло,
Хоть и добавьте виски с ромом в пойло.
Не для копейко, долларо и центо
Стремились мы достигнуть Авиценто.
Мы побежданто не для умиранто,
А чтобы жить и весело, и гранто.
И без буржуйно и перерожденто
Из грабежанто и освобожденто
От всех морано правил и закондо.
И чтоб идти объединённым фондо,
Не погрешив предательством меж тем
И скудостью духовности и тем.
8412
И скудостью духовности и тем
Не погрешив и радостью, меж тем.
Старенто или где-то подряхленто
Не жить за счёт общественного ренто.
Всё захуданто, мохом покрыванто,
И барахлом привычки зарастанто.
И ресторано, водка и закуско,
И грандо, грандо, браво и по-русско.
Интуитивно гости посещанто.
А надоендо, вежливо прощанто.
От выпиванто тяжело дыхало.
Но всё нам мало. Всё нам мало, мало.
И залезает, наливая лейкой,
Нам и в мозги, и в души тихой змейкой.
8413
Нам он в мозги, и в души тихой змейкой
Уж залезанто, наливаясь лейкой
Американо Кубо отделяно
Свой языкано от Американо.
Территорьянто гранто, гранто, гранто,
И животанто танцо выкрутанто.
Огонь ли вечный, кости ли царя,
***нзо Санто им благодаря.
Ищи моменто, делай комплименто,
И получай взамен эксперименто.
Отдай доценто, посчитай проценто.
А Хунто-Сано выше Авиценто.
И много где-то разномерных тем
Вползало в душу трепетно, меж тем.
8414
Вползало в душу трпетно, меж тем,
Моменто многозвучием проблем.
И разрушанто времени устой
За ради цели ясной и простой,
Для них понятной и порою внятной,
И кое в чём, как видите, занятной.
Вы потерпите, вас мы подождём.
А позовёте, то и под дожём.
За горизонт к счастливому моменту
Уж мы придём с тобой к эксперименту.
Не доверянто всякому гаранто
Лишь потому, что он залез в куранто.
А вот и в ожиданье, и в тоске
Мы строить дом решили на песке.
8415
Мы строить жом решили на песке,
Поверив в то, что мы на волоске
Висим. Сегодня камень, завтра грот.
Туда-сюда разбегался народ.
Земля скудеет, а народ худеет.
Банан растёт. Но в грядке лук редеет.
Уж кваса нет. Взамен из нефти пойло.
Стоял дворец, а превратился в стойло.
Сто тысяч штук нестриженых баранов.
И миллион очисток от бананов.
А на эстраде новый Чегереко
Гитару взял и учит человека.
Уже кричандо: «Рай невдалеке!»
Ну что ж, подумал я, пойду к реке.
8416
Ну что ж, подумал я, пойду к реке.
Везде кричандо: «Рай невдалеке!»
То было, помню, раннею весной.
Пришёл и лёг я молча под луной.
Земля сырая, воздух тоже сыр.
Достал я сало. Взял я хлеб и сыр.
Съел хлеб я с сыром. И набрал воды.
Напился вдоволь. Да и нет беды.
Совсем я взрослый. Юность пролетела.
Потяжелели и душа, и тело.
Мне повезло. Я знаю эсперанто.
И воевал я в Съерро-Монто-Санто.
И вот сижу в раздумье на песке.
Ну что ж, подумал я, пойду к реке.
8417
Ну что ж, подумал я, пойду к реке.
И чёлн я вижу там, невдалеке.
На чёлне сам Садко богатый гость.
Он обозлён. И будто в горле кость.
Кричат ему: «Садко! Момент используй
С размахом, с чувством и, конечно, с пользой.
Ты добрый, сильный, умный и большой.
Ну, а они мздоимцы. Ты с душой.
Они черны. И прут, и прут на нас.
И на вот, съешь феопский ананас».
«Да не ворчи ты,  -  говорит Садко.  -
В торговле нынче, братец, нелегко.
Греби-ка ты со мною рядом вправо
К реке мечты, к реке времён и нравов».
8418
«К реке мечты, к реке времён и нравов
Греби-ка ты, сам друг, со мною вправо.
Не суетись. Уж издадут законов.
И обновят оправу у иконов.
А там, глядишь, и всё у нас пойдёт.
С волною свежей пена отойдёт.
И заторгуем мы пенькой и квасом,
И нашим русским чудо ананасом,
То астраханским то бишь арбузом,
За три рубли с телегой и возом.
Соболий мех пойдёт. Рукав и ворот.
И тем мы и прославим Новогород.
И не рисуй ты в грусти и тоске
Событий и фантазий на песке.
8419
Событий и фантазий на песке
Ты не рисуй в печали и тоске.
Мздоимцев всех и воров закаспейских,
Отбасурманив от богатств россейских,
В колокола серябрянно зазвоним,
И недотёп, и жуликов прогоним».
«Но ведь не те,  -  сказал я,  -  времена.
Не те в чести сегодня имена».
«Что имена! Мы люди-человеки.
И в акияны утекают реки.
Растут, как прежде, вишни и грибы.
И мы заполним наши погребы.
И обретём былых честей и славов
Построенных непризнанных анклавов.
8420
Построенных непризнанных анклавов
Мы обретём в значенье наших славов.
Не дело нам святую Русь делить
И кровь людскую в битвах вечно лить».
«Так не хотят же»,  -  говорю ему.
«А ты порядок свой держи в дому.
Сам не воруй. Не позволяй холопам.
И в деле знай, и поспешай галопом.
Верши шажком, рядком, да и ладком.
И не сбегутся неучи в партком.
Знай, урожаи наши и хлеба,
Мил друг, и есть для русича судьба».
А за рекой я вижу вдалеке
Прицелы снайперов, скрёщенных на виске.
8421
Прицелы снайперов, скрещённых на виске,
Обилием я вижу на реке.
И целятся ей многие в висок.
Она же тянет узенький носок.
«Я балерина,  -  говорит,  -  Одетта.
Я так легко для праздника одета.
В меня стрелять, развенчивать культуру,
Уничтожать первенную натуру.
Нас создавал великий Петипа».
«Ах, как наивна! Да и как глупа.
Ты бы свою прикрыла лучше телу,
И не мешала б праведному делу».
И уж такая вышла тут беседа
Вчерашнего надёжного соседа.
8422
Вчерашнего надёжного соседа
Такая вот тут странная беседа.
«Так мне ль тебя, гражданочка, жалеть,
И на балете этом веселеть».
«Но то душа, мелодия и тема».
«Хозяйка, брось! Не в ентим вся промблема».
«А в чём она?»  -  «А в том она, мадам,
Что дай мне шарф».  -  «О, шарф я не отдам!
Я с ним танцую».  -  «Уж оттанцевалась.
Гляди, штанишка нижняя порвалась.
И посрамилась нам бы напослед».
Ба бах! Упала... И лишь крови след.
Стоит героем. Маузер на виске.
С гранатой бронетанковой в руке.
8423
С гранатой бронетанковой в руке
Стоит. И чешет темя на башке.
И говорит: «А шальку замочила.
И пульку в ручку с ножкой получила.
А всё, небось, не хочешь умирать.
Всё кверху пуанту хочешь задирать.
Да вот худа, да и тонка, как глиста.
А ляжка, знамо, ляжка мускулиста.
Уж всё кормили там в гостиных вас.
Аль не хватало дамочке на квас?
Лежи, родная. Я уж погодю.
Стрелять в субботу это, брат, к дождю».
И рассуждает с гордостью всеведа,
Доставшейся ему ещё от деда.
8423
Доставшейся ему ещё от деда,
Он горд породой сельского всеведа.
Цигарку он тут важно закручает,
Да и другому выстрелить вручает
Вот в эту недобитую Одетту,
Не больно чтоб ко времени одету.
А юный отвечает: «Не хотю.
Я лучше сам цыгарку закрутю».
И в небеса божественно взирает.
А дамочка лежит и умирает.
Сен-Сансом ручки укладает с зада.
И замирает, умиранью рада.
А я слезами зала обольюсь.
Пойду к реке и там и утоплюсь.
8424
Пойду к реке и там и утоплюсь.
И глубиной желанья изольюсь.
И за мадамку, вот за эту суку,
Что презирает гражданов науку,
Натурою кичится уж своею,
И этой вот хе-ре-о-гра-фи-ею.
Мол, знай ты наших, вяленая тля.
А дострелю тебя я опосля.
Сейчас ещё маненько погодю.
Знать по субботам выстрелы к дождю.
Ты полежи, а я порассуждаю.
А вашу я культуру осуждаю.
Твоим Сен-Сансам, дамочка, не сбыться».
Ах, как хотелось мне уснуть, забыться!
8425
Ах, как хотелось мне уснуть, забыться!
И что же ей перед кончиной сниться
С едва прикрытой тонкою ногой,
Держа свой шарф до боли дорогой?
«Я не Одетта, нет, я не Одетта,
И не Осоль, и даже не Козета,
Не Риголетто и не Карменсита,
Я просто века этого сюита.
Его романс. И грусть его балета.
Я Баттерфляй. И где-то Виолетта.
В меня вошла вся боль стрелы Мамая.
Я поднимаюсь. Я иду, хромая.
Вот я стою. И я уже не злюсь.
О, если в перспективу я влюблюсь!»
8426
«О, если в перспективу я влюблюсь!
Да, я стою. И больше я не злюсь.
И что мне злиться. Час придёт его.
Хулителя призванья моего.
Ещё и он в груди с горячей пулей
Покорчится у Ванечки на стуле
За то, что мог врагов распознавать,
Да и любил их девок целовать.
И чтоб её забрать, уж Ваня пулю
Не пожалеет. И покажет дулю,
Вложив её с махоркою в карман.
Такой вот он, наш Ваня басурман.
«Быть иль не быть?» И все вокруг смеются.
А эти за свою анклаву бьются.
8427
А эти за свою анклаву бьются.
И не по делу весело смеются.
Анклава слева, и анклава справа.
Весь мир одна всеобщая анклава.
В одной анклаве я и балерина.
И два больших созревших мандарина.
Один тебе. Второй уж он на всех.
И слышится протяжный зычный смех:
«Я балерун. А, выражаясь проще,
Я и живуч, и более чем тощий.
Когда ты тощ, то это всем понятно.
И вот на солнце есть, как видишь, пятна.
А был успех. Плясали мы и пели,
Забыв про тех, кого убить успели.
8428
Забыв про тех, кого убить, успели,
Мы с Риголеттой долго, долго пели.
Один батман. А там и пять батманов.
Да и жете из озера туманов.
Я балерун. Я душка Моргенфри.
Я изнутри, хоть и за так бери.
Такие вот печальные дела.
Тогда ещё я девушкой была.
А он с ружьём и с Ванею вдвоём.
Мы на троих Семёновну поём.
А ты, Иван, не стой тут как болван.
Ты положи мамзельку на диван.
Иди сюда. Опять хоры запели.
Вот в лодку я сажусь. Вот вёсла заскрипели.
8429
Вот в лодку я сажусь. Вот вёсла заскрипели.
Колокола. А там хоры запели.
Пропал кошмар отмученных веков,
Тиранов злых и прочих чудаков.
И взлётом духа мысли и мечты
Мир охватило ветром красоты.
Ах, вот опять я будто на балете.
Гремят фанфары. За кулисой дети.
Да и нельзя сказать: «Вас Бог спасёт.
Век дней надежды время принесёт».
Тут баш на баш. Седьмой, восьмой этаж.
А в общем, как всегда  -  ажиотаж.
Колокола. И хоры уж запели.
Вот в лодку я сажусь. Вот вёсла заскрипели.
8430
Вот в лодку я сажусь. Вот вёсла заскрипели.
Колокола. И хоры уж запели.
И начинался предпоследний акт.
Оркестр взревел. Ворвался в люстру такт.
А вот второй. Вот третий. И пошло.
И окна стали чувствовать тепло.
В душе веселье. Утро над рекой.
Прохлада. Радость. И к тому ж покой.
Уже слышна рокочущая речь.
И солнце гасит блики тонких свеч.
С упорством в небо пущенной стрелы
Простор дымился трепетаньем мглы.
И сквозь движенье в меру быстрых туч
Рассвет вставал. И с ним холодный луч.
8431
Рассвет вставал. И с ним холодный луч
Из тьмы совсем недальновидных туч.
Потом второй над рощей заиграл.
Он горных струн лады перебирал.
И тонко-тонко возносился ввысь,
Будя простора дремлющую слизь.
Природы чашу взвесив на весах,
Мир растворился в ближних небесах.
Ещё толчок, ещё, ещё толчок,
И уж средь волн стремительный качок.
И вот пошли уже назад стада,
И где-то там шумит, шумит вода.
Луч застеснялся, наклоняясь еле,
Едва коснувшись пробуждённой ели.
8432
Едва коснувшись пробуждённой ели,
Он трепетал над нею еле-еле,
Меняя взгляд, ведя себя левей,
Будя людей, животных и червей,
Давая им и воздух, и тепло.
И вдруг, где тьма, там буйно рассвело.
Кричат ручьи, хохочут небеса.
Идёт весна. В природе чудеса.
Мычит корова. Да и как мычит!
Уж не мычит, а подлинно кричит.
Выходит баба. С нею мужики.
Зашевелились копны у реки.
А вот ещё, совсем ребёнок, луч
Ударил в стайку пролетавших туч.
8433
Ударил в стайку пролетавших туч
Совсем-совсем едва заметный луч.
Он пробежался по лесу гуськом
Туда, где вёдра полны молоком.
Из хлева баба бодро в дом входила,
И молоко через холсты цедила.
И дышит кринка смачно и легко.
И баба пьёт из кружки молоко.
Вновь налила. И выпила ещё.
А дед подумал: «Солнцу горячо».
А солнцу в небе брызгаться не лень.
Такое утро. И такой же день.
Такие в мире, раз туды ты, вещи.
А воздух свеж! Волна о берег плещет.
8434
А воздух свеж! Волна о берег плещет.
Такие в мире, раз туды ты, вещи».
Но всем понятно. Вещи те весна.
На небе солнце. Там же и луна.
Рассвет и ветер. Утро и заря.
И хлеб. И всё любви благодаря.
А я доволен. Я не старый дед.
Я сыт и пьян. И даже не раздет.
Я в тёплом доме. И при мне она.
Моя совсем законная жена.
И вот в такую неплохую пору
Я благ желаю нищему и вору.
Взглянув на тучу, дед тут бабе рёк:
«Разрезанная ветром поперёк».
8435
Разрезанная ветром поперёк
Летела туча. Дед тут бабе рёк:
«Гляди, Мария! Ветер, знамо, зол.
Гляди, он в туче вырезал камзол.
А вот вторая скроена в штаны.
Гляди, гляди! Не с ентой стороны».
«Ой, ты, Иван,  -  ответила она,  -
Выдумщик ты».  -  «Нет, ты смотри, жана.
Штаны, штаны. И с ентой стороны.
И с ентой то ж выходят всё штаны.
А вот и конь с телегой пополам».
И баба руки тянет к подолам.
Захохотала и в ладоши плещет.
И на груди её волна трепещет.
8436
И на груди её волна трепещет.
Да и в ладоши баба тихо плещет.
И говорит: «Как был ты молодой,
Так и остался, хоть и с бородой.
И всё с такой же в думах ерундой
(И тут же в деда плёскает водой).
Выводишь ты везде эксперимент
На всякий необдуманья момент».
«Да, я, Мария, завсегда такой,
Ещё как жил я, знамо, за рекой.
Тебя я ждал оттедова ко мне.
А ты бежала к лесу при луне».
И дед уж чует, восславляя рок,
Разбуженный рассветом ветерок.
8437
Разбуженный рассветом ветерок
Уж чует дед, благословляя рок.
И вот такой он необычный дед,
Что завсегда смогёт найти ответ.
И подотрёт кому угодно нос,
Хош и любой ты выскажи вопрос.
И не займёт и больше двух минут,
Чтоб рассказать, как в рощах дуги гнут
Те, что пришли к нам с этих вот времён,
С тех прежних нашей юности имён.
И как к реке той бегал он с дубцом
Совсем ещё неопытным юнцом.
И тишина вокруг молчит и тает.
Дышать легко. И грудь волну глотает.
8438
Дышать легко. И грудь волну глотает.
Природа ждёт, молчит и расцветает.
А осень нам опять даёт плоды.
И лодка с мужиками у воды.
Они уедут рыбу воевать,
Провизиянт колхозу добывать,
Солить и вялить, холить и растить,
Мальков заместо словленных пустить,
Чтоб не скудела матушка-река
И глубока, и где-то широка.
И всё путём, Мария, всё путём.
Тогда я был ещё совсем дитём.
Наотмашь я любил прутом хлестать
Солёный воздух. И любил мечтать.
8439
Солёный воздух. И любил мечтать.
Любил я встать и за день не устать.
Стоишь, бывало, и стихи вольнее
Уж потекли. И даже подлиннее.
Порой сурьёзно, а порой шутя.
Послушай, Мань: «Уж плакало дитя.
Уж вечер был. Оно в оконной раме.
И пострелёнку захотелось к маме.
Малец вздохнул и молвил чуть дыша:
«Голубушка! Как хороша!
Ну что за шейка, друг мой, что за глазки!
Рассказывать, так это ж просто сказки!»
Стоит он так, и у окна мечтает.
И вечер тихо, тихо, тихо тает.
8340
И вечер тихо, тихо, тихо тает.
А дед всё в думе об одном мечтает.
И в нём самом уже томится сон.
Как будто он какой-то Эдисон.
И вот при нём Шахин-Махан царица,
Расшамахан-Шаханская девица.
И со звездой и месяцем во лбе.
«Иван, послушай. Я скажу тебе
Историю. А ты досочиняй.
Но ты меня, Ванюша, извиняй.
Я это вот уж оченно люблю,
И заплачу тебе я по рублю».
Лечу я дальше. Хочется мечтать.
Туман. Но птицам надо улетать.
8441
Туман. Но птицам надо улетать.
А мне тут и раздумалось мечтать.
Какое ж это надо прихитренье,
Чтоб из ума родить стихотворенье.
И ты лежишь себе и будто спишь,
А из тебя уж и выходит стиш.
Едва лишь ты подумаешь об этом,
Как в то же время мыслишься поэтом.
Или дрова вот вывез ты из леса,
А рассуждаешь, будто ты повеса.
А ты ведь просто Ваня-мужичок,
И вот в такой наклонности сверчок.
И на войне, и тут вот, на реке,
Ты молвил что-то с дерзостью в руке.
8442
Ты молвил что-то с дерзостью в руке.
А пища вся в военном рюкзаке.
Ты пишешь оды с думой о балладах,
И пребываешь в жизненных усладах.
В придачу к бомбе, пуле и штыку
За каждый бой ты пишешь по стишку.
В листовке даже вписано одно.
Такое вот правдивое оно:
«Кто первый, в плен смелее подходи.
А кто второй, последнего не жди».
И так от Рейна к Эльбе и до Вислы.
А у фашистов ощущенья кислы.
Копилась мысль как пуля на курке.
А рыба серебрилась на песке.
8443
А рыба серебрилась на песке.
Воспоминанья бьются на виске.
Но деда нет. Нет бабы. Молока
Уж тоже нет. И в трепете рука.
Вот взмах её. А возгласы тихи.
Как этот вечер. И опять стихи.
Они ведут в желанья за собой.
И флейты звук. Да и запел гобой.
Кого на Волгу, а кого в Узду.
Кого на Одер, а доходы в мзду.
Секрет искусства это не пятак.
Нам не спастись, хоть прячься под верстак.
Бой вспоминаю. Палец на курке.
И рыбы серебрились на песке.
8444
И рыбы серебрились на песке.
И пули след уж вздрогнул на виске.
И, проскользнув, едва задев висок,
Юлой вертясь, углубился в песок.
И пуля там подумала о том,
Как завершилась цель её на том,
Что вот она лежит теперь одна.
А там идёт проклятая война.
Да, и она не в чьей-то голове,
А тут вот в миной выжженной траве.
И если вечер дружен был с волной,
То ей лежать у берега одной.
Песок горяч. И, не избегнув мата,
Нащупываю спуск у автомата.
8445
Нащупываю спуск у автомата.
И слышу речь. И в ней обрывки мата.
И вот лежу и пялюсь на песок.
И тут же пуля врезалась в висок.
И завершились обе их орбиты.
Солдат лежит. Он ими был убитый.
Они уже не свищут над рекой.
И над солдатом вечер и покой.
«Меня в затвор вогнать они любили.
Теперь лежу. И все меня забыли.
Но я продолжу горестные были.
Как хороши, как искренни мы были!»
Я ощущаю всплеск волны в реке.
Прицел держу у бедной на виске.
8446
Прицел держу у бедной на виске,
Да и лежу тут рядом, на песке.
Окровавленной кистью жму курок.
И на распутье я пяти дорог.
Стремлюсь к победе, к жизни и к любви.
И упадаю в лужу. Весь в крови.
Куда паду, не мне уж то решать.
И я не буду в этом поспешать.
Висит над нами кровожадный рок,
Хозяин всех сходящихся дорог.
Войду я в землю, словно пчёлка в улей.
И уж не буду больше звонкой пулей.
Не холоста война и не жената.
А у ноги твоей висит граната.
8447
А у ноги твоей висит граната.
Не холоста война и не жената.
Она вдова. Шальная голова.
И все её бессмысленны слова.
Куда она зовёт и что пророчит?
И на кого она секиру точит?
В какой ещё не разорённый улей
Она спешит не погребённой пулей?
Уж и случилось то, что и случилось.
И так оно вот тут и получилось.
Две пули в лоб. И лёгкий окрик мата.
И опустел рожок у автомата.
Да и летит над озером фугас.
И слышу газ я. Взял противогаз.
8448
И слышу газ я. Взял противогаз.
Я жив ещё. Совсем я не угас.
В противогазе воздуха хватает.
Кто о таком из мёртвых не мечтает!
Стрельбы в мишени радость не учла.
Опоры нужной в возраст не ввела.
Взошла она, луна, над головой.
И весь комплект тут с нею боевой.
Прострелены письмо, кисет и фляга.
Не прочитает этих слов, бедняга.
Он тоже мёртв. И он глотает газ,
Уж не успев надеть противогаз.
И я лежу с израненной соседкой,
От самолёта прикрываясь сеткой.
8449
От самолёта прикрываясь сеткой,
Я и лежу с израненной соседкой.
Потом лечу. Лечу я на Восток.
А их тут целый движется поток.
Бомбить пошли, конечно, цели наши,
Где Маши, Саши, Луши и Наташи
Работают. Им по тринадцать лет.
И никакой альтернативы нет.
Трудяги все. Всё делают для фронта
Без любованья лишнего и фронда.
А тут у нас сражения идут.
Второго фронта уж два года ждут.
И немец устремляется на нас.
Прищурил глаз, протёр противогаз.
8450
Прищурил глаз, протёр противогаз.
И почесал вторично левый глаз.
А может, он и без противогаза?
И с первого и не поймёшь тут раза.
Мутит мозги оптический обман.
Я думаю себе: «Держи карман».
У немца каска, фляга и шинель.
А я пред ним приемлемая цель.
Если б не смерть, его б я из ствола.
Да вот такие, милый друг, дела.
Стоишь, бывало, ночью в карауле,
А там, вдали, свистят по ветру пули.
И надрезаешь расстоянье меткой.
Прицелился и выстрелил. С соседкой…
8451
Прицелился и выстрелил. С соседкой
Покончено. И прикрываешь веткой.
А вот и твой израненный дружок.
Да и не просто выстрелить в кружок.
Себе в башку и то не попадёшь.
Но всё ещё от них чего-то ждёшь.
Надеешься на случай и авось.
А жить-то, Ваня, хочется, небось.
Ведь хочется? И мне вот тоже хочется.
Хотя и червь уже сомненья точится.
Скажу я вам, друзья, что тут не рай.
Передовой он всё же, братцы, край.
Такие вот мои дела, дела...
Покончил с нею. Грустной жизнь была.
8452
Покончил с нею. Грустной жизнь была.
И вот такие уж мои дела.
И из ствола её в разгар похода,
Предательницу подлую народа,
Убил. А шла за линию огня,
Чтоб и продать отчизну и меня.
На этом вот песчаном берегу
Покончил с ней. Иначе не могу.
Вот так бы вместе дальше и лежать,
И автомат не перезаряжать.
Лежу я тут, свой чувствуя конец.
И я с судьбой сквитался, наконец.
Контужен я. И думаю невнятно:
«Красавица! Не по летам приятна».
8453
«Красавица! Не по летам приятна».
Так я сказал. И пахнет сеном мятно.
А ты робеешь тут от похвалы.
Но я гляжу туда из-под полы.
Да что там я! Мы все тут заодно.
Тебя б не упустил я, если б... Но!
Но ты мертва. И мы уже мертвы.
И не сносить мне больше головы.
Уж так вот, друг, такой тут был плэйбой.
Ах, не гулять мне более с тобой!
Такая вот несложная задача,
Когда не ждут нас радость и удача.
Такие уж безумные дела.
Убил. Упала. В мокрый снег легла.
8454
Убил. Упала. В мокрый снег легла.
И лёгкий дым восходит от ствола.
И снова бой. Простой, но тяжкий бой.
Так ты уж, Ваня, дружен будь с судьбой.
Скончался ты. Или ещё ты жив?
Лежишь, в штаны почти не наложив.
А вместо крови тёплое оно.
Такое здесь уж, мил дружок, кино.
И за тебя, и за твоих робят,
Ты отомщай, пока не угробят.
Вставай, Иван. Иди-ка в свой плэйбой.
В последний этот твой смертельный бой.
Убей врага. Попал?.. Оно приятно.
В кровавой луже корчится. Понятно.
8455
В кровавой луже корчится. Понятно.
Убил врага. Убил? Оно приятно.
Мы пулей, Ваня, Геббельса проткнули.
И в подлой крови гада захлебнули.
Пусть полежит. Он наш смертельный враг.
Хоть и поселят нас потом в барак.
Пока же, Вань, ты путь свершай победный.
И не горюй, что ты худой и бледный.
Не в ентим суть воспрянувшей страны,
Чтобы иметь исподние штаны.
Их можно снять и выбросить в кусты.
Раздумья б были, Ваня, и мечты.
А вот в раздумьях ты, Иван, не нищий.
Убитых вижу. Сотни. Даже тыщи.
8456
Убитых вижу. Сотни. Даже тыщи.
Иван, в раздумьях ты уже не нищий.
Я гордость тут свою от вас не скрою,
Что грела грудь безвестному герою.
Берлин повержен. Подыхают фрицы
В подвалах зданий собственной столицы.
Их галифе намокли от говна.
А над Рейхстагом наши знамена.
Такой конфуз случился с временами.
Рейхстаг обписан нашими хренами.
Обписывал его честной народ
У Бранденбургских кайзерских ворот.
Свиней на фермах меряные тыщи!
Их было столько, что хватило б пищи.
8457
Их было столько, что хватило б пищи.
Так нет, забрать им наши красотищи
Хотелось. Сонмы юнген коршунов.
По десять в среднем розовых штанов
Лежат и ждут чего-то на складах.
Так что? Они с рассудком не в ладах?
Чего им мало? Что им не хватало?
Сосиски есть, капуста есть и сало.
Хотелось им побольше чтоб рабов.
А вышло больше трупов и гробов.
И айн цвай три. И снова айн цвай три.
И морген фри, засранец, нос утри.
Вы что, голодны? Босы? Или нищи?»
Их было столько, что хватило б пищи.
8458
Их было столько, что хватило б пищи.
И молвил нищий: «Что за красотищи!»
И заметает улицу снежком.
А я вот тут лежу как снега ком.
Лежу себе и, видно, замерзаю.
Воображаю, будто с крыш слезаю.
Вот я бегу домой к отцу и маме.
И вижу гору нашу за домами.
И я хочу скатиться с той горы.
Воспоминанья. Сельские дворы.
Снежки и санки. Сонмы детских грёз.
Светило солнце. Сказочность берёз.
А мать зовёт. И пышет самовар.
Но есть я не хочу. В душе пожар.
8459
Но есть я не хочу. В душе пожар.
А мама молча ставит самовар.
Отец бросает в сторону газету
И мне читает книжку про Козетту.
Ей тяжело и холодно, и бедно.
А время и безжалостно, и вредно.
И люди и бездушны, и глупы.
И даже, и нередко, и попы
И те не знают к людям состраданья.
А по ночам голодные рыданья.
И лишь один красавец Жан Вальжан
Отдал Козетте хлеб и баклажан.
А мы всё что-то бесконечно ищем.
Я говорю себе: «Не буду нищим».
8460
Я говорю себе: «Не буду нищим».
И мы всё что-то бесконечно ищем.
Рассказ про изобилье колбасы
И красных раков длинные усы,
И огурцы с лимонами в сметане.
Но где оно, хорошее питанье?
На санках с той, что за рекой, горы
Я еду в те счастливые поры.
Потом я долго бегаю по дому,
Ловлю котёнка маленького, Ому.
Мяучит он и лапкой бьёт меня.
И вот сидим мы вместе у огня.
Возьмём полено, да и бросим в жар.
И нанесём продуманный удар.
8461
И нанесём продуманный удар.
И вот пылает яркий в печке жар.
Печь не дымит. Прошло четыре дня.
И не болит головка у меня
От в комнате всегда печного дыма,
Что вдоль трубы проходит крыши мимо.
Дым растворился в детской голове.
Но вот я вижу белку. Даже две.
Они у нас в широком колесе
В своей пушистой беличьей красе
Резвятся, вспучив свежие хвосты.
И голос чей-то там, из пустоты:
«Мы изольём огня живую лаву
На их анклаву. И тогда на славу.
8462
На их анклаву. И тогда на славу
Мы заживём». Читает папа главу
В той тонкой книжке, что и есть брошюра,
Как говорит моя подруга Шура.
Она большая. Ей двенадцать лет.
Она на всё умеет дать ответ.
Я лишь спрошу, она уже с ответом.
«А это как?»  -  «Вот так».  -  «Ну, а вот это?»
«И это».  -  «Ну, а это?»  -  «И вот это».
Я никогда не буду без ответа,
Пока со мной моя соседка Шура,
Что далеко уже не балагура.
А папа верит в собственную цель.
«Мы заживём. Там нефть и ширь земель».
8463
«Мы заживём. Там нефть и ширь земель».
Опять ты эту, папа, канитель
Завёл о беспорядках на Востоке.
И всё ворчишь: откуда, мол, истоки.
И рыба загнивает с головы.
Хотя она не способ для молвы,
Что жарила сегодня в печке мама.
И, как и ты, но более упряма.
Да и не знаешь, что ей нужно дать,
Чтобы её желанье угадать.
То дай ей то. А то наоборот.
Как будто мало в доме сковород.
Вот тут одна. Две там. И вот анклава.
Смотрю налево и смотрю направо.
8464
Смотрю налево и смотрю направо.
Вот тут одна. И тут ещё анклава.
Такая кружка с носиком и ручкой.
И на боку ещё с особой штучкой.
Чтоб проверять, горяч ли в кружке чай.
Нажми на кнопку будто невзначай,
Да и смотри себе на термометр,
Какой настал уж нынче аглометр.
Неужто можно в чашки наливать?
Или ещё немножко пожевать?
И посмотреть на кошку и в окошко.
И покусать рубашки край немножко.
И я сижу, как в лужу сев на мель,
И целюсь прямо в выбранную цель.
8465
И целюсь прямо в выбранную цель,
Как в луже, попадая в чью-то щель
Кусочком хлеба белке в колесо,
В её белинье смуглое лисо.
Она быстрей, другая вслед за ней.
И так вот много, много, много дней.
«Идут столетья»,  -  повторяет папа.
А мама смотрит, кто там возле трапа.
«Иди спроси, почём сегодня рыба».
И папа с полным профиля изгибом
Идёт туда и узнаёт цену.
И мама папу спрашивает: «Ну?»
«Нет,  -  говорит.  -  Уж снова флот на мели».
Достигну цели. И достигну цели.
8466
Достигну цели. И достигну цели.
А папа всё ворчит как в канители.
И начинает громко он читать
О том, что может с нами в жизни стать,
Когда оттуда двинутся сюда
Людей потоки и машин стада.
Чем будем мы кормить себя и скот?
И всё уйдёт насмарку и на пот.
Не будет мяса, рыбы и котлет.
И ты забудешь и про туалет,
Чтоб там припрятать эту же котлету,
Где ты вчера припрятывал вот эту.
Да и ещё там две больших тефтели.
О чём тут я?.. Ах, птицы пролетели.
8467
О чём тут я?.. Ах, птицы пролетели.
Да, я припрятал две больших тефтели.
И мне уже почти четыре лет.
Зачем мне бегать часто в туалет?
Нет, три мне лет и месяцев пять пальцев.
А мама что-то связывает в пяльца.
Для папы хочет свитер наплести,
Да и соседку этим извести,
Что говорит, что мужу привязала
Уже второй. Так мама мне сказала
Тогда, когда в дому собрались гости.
И папа вдруг стал грызть в тарелке кости.
Потом везде настала тишина.
В руке весло. А на небе Луна.
8468
В руке весло. А на небе Луна.
Не в наши это было времена.
Плывёт волна. Бездонное начало.
И солнце в небе тучи раскачало.
Вздыхает папа. Да и я в слезах.
А небо смутно. И туман в глазах.
Уж волны растревожились совсем.
И мама говорит: «Поровну всем.
Греби, Иван, к Наташе опоздаем».
А мы сидим и всё подряд съедаем.
Туда нам ехать или погодить,
Когда она захочет вновь родить?
И тихо-тихо слышно у окна:
«Кому вся эта музыка нужна?»
8469
«Кому вся эта музыка нужна?»
Так папа крикнул маме из окна.
А там оркестр на площади играет.
И дождь над ними тихо умирает.
И музыка нас за собой зовёт.
И дирижёр смычком по нотам бьёт.
И им играть неплохо и не лень,
Когда такой неординарный день.
И дождик хочет долго танцевать,
И хочет дробь в асфальте выбивать.
А там, вдали, за рюмочкой вина
Припомнить можно как прошла война.
Но папа что-то вспомнил и сказал:
«Проснулся я. Вот стол. Банкетный зал».
8470
«Проснулся я. Вот стол. Банкетный зал,  -
Так папа, глядя в улицу, сказал.  -
А там, ты знаешь, Маша, генералы,
Полковники, чины и чинодралы.
Да и ещё какие-то слоны,
Что почему-то в армии нужны.
Заздравную подняли. Опустили.
Потом погибших замертво почтили.
Потом пошли смотреть большой концерт.
Утёсов пел. И изъяснялся Гердт.
Там танцевали польку и кадриль.
И новый был тогда для танцев стиль.
Всем верховодил старый генерал.
Взял сто персон он. Больше он не брал.
8471
Взял сто персон он. Больше он не брал
У крабов ножек. Этот генерал.
Он рода войск. И знает с перцем лихо.
И с крабом он разделывался тихо.
И съел его, и луком закусил.
Потом ещё два персика спросил.
И лимонада с сельтерской водой.
И всё он это съел перед едой.
А папа, и вторые офицеры,
Увидев, что вот он не знает меры,
Всё ели то, что недоел он сам.
А это всё  -  ни капли по усам.
У крабов ножки выел генерал.
Их сто персон. И больше он не брал.
8472
Их сто персон. И больше он не брал.
Так поступил там с ними генерал.
Он съел всего четыре этих части,
Да и кусок не съеденный отчасти.
А кто был здесь, того уж больше нет.
Потом я дома выдумал сонет.
Из третьих блюд по чину персональных
Он и поехал в поиски зональных,
Где бьют солдаты трепетно в мишень.
Ему ученье, как коню женьшень.
И он сказал всем цели повторить.
А сам пошёл телячий бок варить.
И посмотрел ещё он и на глобус.
Вино он выпил. И зашёл в автобус.
8473
Вино он выпил. И зашёл в автобус.
И там сказал: «Меня везите в «Глобус».
А «Глобус» это новый ресторан
Для тех, кто прибыл к нам из дальних стран
И погостить, и выпить с генералами
Или других профессий чинодралами.
Чтоб обсудить стратегии вопрос,
И опустить в тарелку пьяный нос.
И на ученьях где-то предстоящих
Уж заглядеться на вдали стоящих.
И все узнать их планы и ходы.
И захватить чужие городы.
Ну, а пока я сроки выделял,
Троих он, тут же выбрав, расстрелял.
8474
Троих он, тут же выбрав, расстрелял.
И остальных он этим удивлял.
Приезжих тех, что вместе с генералами,
Да и других профессий чинодралами
Решили тут вот с нами погостить,
Чтоб и подобный шанс не упустить
В ответ визита на визит привет,
Что был воспринят нами как ответ.
И генерал надолго задержался,
Так как на нас он очень обижался.
Его почти заснувшие глаза
Пронзала недоверия слеза.
И вспомнил он и голубой автобус,
И выменял он рацию на глобус.
8475
И выменял он рацию на глобус,
Тот генерал. И убежал в автобус.
Но папа вдруг свой прекратил рассказ,
Сказав, что он сейчас уложит нас
В кроватки наши. И меня, и маму.
И так он всю и выполнит программу,
Намеченную срокам наперёд,
Пока нас сон совсем не заберёт,
Из коей и торчало, как бывало,
А иногда и как и не бывало,
Когда глумился непомерный ветер
Над существом, что и понятно детям.
А тот, кто мною тут ещё вертел,
Наметил место, где б он жить хотел.
8476
Наметил место, где б он жить хотел,
Тот, кто вот тут штанами завертел
Под одеялом возле головы.
И дал он выпить мне настой травы.
Настоя леса из лечебных трав,
Любой беды сомнения поправ,
Тем заменив и мёд, и витамин,
И даже где-то терпкий запах вин.
По случаю он маму выговаривал,
Когда он с нею долго разговаривал.
А мама отвечала: «Всё не так.
И слабый сильный, если не простак».
Отец, закончив есть, сказал: «Собаки».
Да и пошёл, чтоб переполнить баки.
8477
Да и пошёл, чтоб переполнить баки.
И разозлился: «Сволочи. Собаки.
Вчера ещё всё было ничего.
И вот обратно нету ничего.
Как будто не бывало. Всё им мало.
Чего б, казалось, им недоставало.
И это им, и это тоже им.
И шашлыки. А нам лишь гарь и дым.
Пускай они б себе забрали это.
А нам хотя б оставили вот это.
Так нет, отдай им это, да и то.
А остальное? Остальное что?
Так не пойдёт. Ишь, сколько захотели.
И вместе с остальными улетели.
8478
И вместе с остальными улетели.
Ишь ты, чего, и сколько, захотели.
Там восемь комнат и ещё сарай.
А тут лежи и в страхе умирай.
И сгнить возможно из-за этой службы.
Заводят меж собой сплошные дружбы.
И делят всё на свете пополам.
А нам лишь бьют ногами по полам.
Ни на тебе, ни света и ни газа.
Нет ничего. Моргай на оба глаза.
Как будто ты совсем не офицер,
А пёс паршивый. Или фокстерьер.
А он побыл немного в Тегеране,
И приземлился вечером в Иране.
8479
И приземлился вечером в Иране,
Побыв совсем немного в Тегеране.
А, возвратившись, что он притащил?
То, что едва до дома дотащил.
Потом делил на две неравных части.
Одну себе, другую целой части.
На нашу часть досталось ничего.
И никаких последствий. Ничего».
Такие там уж, мил дружок, истории
Из этой вот не нашей зуетории.
Заснула мама самым крепким сном.
А папа думал только об одном.
О нравственности. Это пересол.
Меня встречали консул и посол.
8480
Меня встречали консул и посол.
И думал папа: «Это пересол».
А остальное было как во сне.
Как будто он с портрета на стене,
С тяжёлой трубкой и большим усом,
И важен, и значительно весом.
«Я генералис, я не лишь бы как.
И я скажу вам, это не пустяк.
Мне и уют положен, да и газ.
Я не один. С женою я как раз.
Жена и я, и сын. У сына бровки.
И есть не будем мы без сервировки.
Тарелки дайте. Душем бы обдаться».
Поговорили. Захотелось сдаться.
8481
Поговорили. Захотелось сдаться.
И я подумал: «Душем бы обдаться».
И просыпаться я тут сразу стал.
Потом проснулся и немедля встал.
Да и оделся. Но, увидев маму,
Я ей сказал: «Давай на всю программу».
«Погреемся»,  -  ответила она.
Со мной она была всегда нежна.
Я предложил, чтоб только без дилемм.
Она сказала: «Ясно. Но проблем».
И на свою глубокую печаль
Я и заснул. Ах, прожитого жаль!
На улице уж дождь, конечно, шёл.
А в это время алкоголь прошёл.
8482
А в это время алкоголь прошёл.
Ну, а уж там уже процесс пошёл.
Да и, к тому ж, на небе было сыро.
И опустела вся моя квартира.
Под одеялом стало мне темно.
И я смотрел беззвучное кино.
А значит, всё я там и замечал,
Как папа маме шёпотом кричал.
И вспомнил я как в церкви причащался.
И с батюшкою нехотя общался.
Вот так и папа с мамой тут теперь
Общались, не захлопывая дверь.
Сомнение ко мне пришло являться.
И я не стал ничуть сопротивляться.
8483
И я не стал ничуть сопротивляться.
Сомнение ко мне пришло являться.
Сон волочил меня куда-то вниз.
А может, вверх. А может, за карниз.
А там под крышей заседали мыши.
И кто-то долго двигался по крыше.
О, как он жестью здорово стучал!
И старший кот внезапно закричал:
«Потише можно? Всё-таки соседи.
От этих стуков даже крыша едет.
Нельзя ли днём погромче настучаться,
Чтобы в ночи нам больше не общаться».
Вот так, подумав тут, как будто нищий,
Я попросил мне дать горячей пищи.
8484
Я попросил мне дать горячей пищи.
Но вдруг исчез мне незнакомый нищий.
Отец его, без войска генерал,
Уже давно для лаптей лыки драл.
А мать его от спида умерла.
Потом совсем разладились дела.
Сгорели дом и сад, и одеяло.
Сгорело всё. Но и такого мало.
Убили тех. Сожгли, зарезав, этих.
Везде бродили брошенные дети.
Искали пищи, воздуха и дров.
И думал я: «А был ведь я здоров».
И я лежал тут в предвкушенье пищи.
Казалось мне, их тут сплошные тыщи.
8485
Казалось мне, их тут сплошные тыщи,
Конфет, лимонов, да и прочей пищи.
Огрызков, крошек и иной еды.
И всякой измельчённой ерунды.
Но жизнь прошла. И детство миновало.
А нам всё мало. Всё нам мало, мало.
Потом торговля травкой и гашиш.
Потом тюрьма. А там и с маслом шиш.
И вот я нищим вздумал умирать.
И ни к чему мне слёзы утирать.
А маму жалко. Мама из села.
Не дожила. Недавно умерла.
И мне, как прежде, захотелось пищи.
Казалось мне, их тут сплошные тыщи.
8486
Казалось мне, их тут сплошные тыщи.
Вот так подумал грустный, грустный нищий.
И передал стоящему пакет.
А небо было в отблеске ракет.
И что уж ты теперь не говори,
На венах вздулись с кровью пузыри.
Здоровье есть. Мы будто не больные.
Но мы, по сути, как бы не родные.
Детей своих ты чем накормишь? Шиш.
Если не сможешь вырастить гашиш.
Не поменяй его на булку с маком,
Так становись хоть тут и сам ты раком,
Всё пронесёт из пищи стороной.
А мне уже не дали ни одной.