Веноциания. Том 4

История одного человечества
ВЕНОЦИАНИЯ

              том четвёртый

2016 г.

Собрание сочинений
в 99 томах. Том 46-ой.

7541
Да и не ждали больше мы беды.
И мы познали радость у воды.
Уже весна. Победа на носу.
Мы на Дунае. В Шербургском лесу.
Уже готова пища у костра.
Ты помнишь, Маня, эти вечера?
«Пойду скупаюсь»,  -  говоришь мне ты.
И побежала в ближние кусты.
Такое вот даёт тебе судьба.
А до реки пять метров вся ходьба.
Я слышу всплески. Шорох у кустов.
И ты идёшь с охапкою цветов.
И думал я: «Вот ты. И без одежды».
Ах, не лишён я был тогда надежды!
7542
Ах, не лишён я был тогда надежды!
И я, как ты. Я тоже без одежды.
Я лёг в кустах. А ты лежишь у вод.
И чистым был над нами небосвод.
Нагая ты, как юная Даная.
И говоришь ты мне у вод Дуная:
«Не прячься, Ваня, лучше выходи.
А что там будет, будет впереди».
И мы с тобою, Маня, у реки.
А между нами май и ветерки.
И мы, Маруся, голые с тобой.
А завтра предстоит нам трудный бой».
И говоришь ты: «День-то как прекрасен!»
И в наготе и я был не опасен.
7543
И в наготе и я был не опасен.
И день тогда был истинно прекрасен.
«Ложись, Иван, сюда. Тут плащ-палатка.
Возьми меня. А завтра с фрицем схватка
За голубой за этот вот Дунай.
Погибну если, зла не поминай.
А если нет, родится пусть сынок.
И пусть он будет там не одинок.
В счастливой жизни молится пусть дню.
И пусть читает в офисах меню
С хорошей пищей после этой битвы.
И не ленится пусть учить молитвы
За упокой души, что без одежд
И без на встречу радужных надежд».
7544
«И без на встречу радужных надежд.
С тобой, Маруся, хоть и без одежд».
Всё было так, как больше никогда.
Потом упала яркая звезда.
Я загадал. Лягушка где-то квакала.
И ты в ночи от радости заплакала,
Не веря в то, что мы остались живы.
И внуки скажут дедушке: «Служивый!»
Да и не хватит листьев у берёз
От этих нами выплаканных слёз,
Чтоб описать вот эту всю картину,
Рисующую берег и плотину,
Где проходила линия по трассе,
Принадлежавшей этой наглой расе.
7545
Принадлежавшей этой наглой расе,
Там проходила линия по трассе.
Лежат в полях, не приданы земле,
В ночи кромешной воины во мгле.
И кости им ветрами обдувает.
И ничего там больше не бывает.
И погрустили с вами мы в тот час.
И вот мы их и вспомнили сейчас.
Не спится нам, кто и здоров, и жив,
И возвратился, честно отслужив.
И кто ослеп или лишён руки.
И тихо кружат в  утре ветерки.
Уж тут свисти ты или не свисти,
А ты меня за всё, за всё прости.
7546
А ты меня за всё, за всё прости.
Куда его, не знаю я, нести...
…В печурке ветер гулко завывает,
А в ветеране что-то оживает.
И буря мглою неба нежно кроет,
И ночь тебя от холода укроет.
Укроет и постельку приготовит,
И сон тебе томительный готовит.
А шалуну в окно покажет пальчик
Какой -то там совсем циничный мальчик.
И он мне предлагает за звезду
Приличную по их понятьям мзду.
Худой сказал: «Нет, дед, уж мы не панки!
Мы тоньше станом. Нравом мы испанки».
7547
«Мы тоньше станом. Нравом мы испанки.
Не бидлзы мы, не рэкет на Таганке.
Течение новейших в мире взглядов,
И недобитых мы потомки гадов
Без племени и имени, и рода.
Мы два совсем бессовестных урода.
Со всей мы тут решимостью своей
Всё заберём из вотчины твоей».
Второй, что в штурмбанфюреры спешит,
Уж всё в дому ломает и крошит.
«За всё тебе дадим бутылку колы».
А первый, что молчит, одни уколы,
Листок мне предлагает. Мол, прочти.
Я огляделся. Некуда идти.
7548
Я огляделся. Некуда идти.
А он мне предлагает: «Ты прочти».
И струны взяли. И гитару взяли.
А что я мог? Меня они связали.
И положили прямо вдоль стола.
Да и наводят в грудь мне два ствола.
«А не уснёшь, начнёшь ещё кричать,
Так будем сразу дедушку кончать.
Потом расскажешь, кто тебя мочил,
Да и за что ты баньку получил.
Молчи, дурак, не шевелись, паскуда!
Ночь не пройдёт, вонючий пёс, покуда
Чтоб и не дрогнул, ветеран с Таганки.
Но мы к тому ж ещё и сядем в танки.
7549
Но мы к тому ж ещё и сядем в танки.
Чтоб и не дрогнул, ветеран с Таганки».
На вид они так вроде и трезвы.
Воспитаны на вид. Да и резвы.
На вид. И вот такая катавасия.
Отцы и дети, нет меж нас согласия.
Вот так, Маруся, я теперь живу.
Уж мы с тобой не встретимся во рву.
Но память нашу подлым не отнять.
И дай тебя, любимая, обнять.
Не разорвать им уз сердечных в нас.
Придёт и к ним отмщенья судный час.
К обеду время. Ложка ко двору.
Земля крестьянам. А тюрьма вору.
7550
Земля крестьянам. А тюрьма вору.
К рассвету кто-то едет ко двору.
Перенесёмся к встрече у Дуная.
Лежала ночь над миром, как Даная.
Был вечер в дымке розовых небес.
Вокруг шумел суровый Венский лес.
Сквозь репродуктор времени режим.
А мы с тобой раздетые лежим.
Вдали глухая, слышим, канонада.
А нам уже и этого не надо.
Душа летит всё дальше, замирая,
В просторы ночи, в дивный трепет рая.
И в ту, Маруся, сказочную пору,
Что мог отдать я вечному простору?
7551
Что мог отдать я вечному простору,
Маруся, в эту сказочную пору,
То и отдал. Отдал себя тебе
В любви, отраде, радости, судьбе.
И мой вопрос тебе казался странен,
Когда ещё совсем я не был ранен.
«Пойдёшь со мной, Марусенька, в кусты?»
Спросил тебя я. И сказала ты:
«Да, Ваня, милый! Всюду и всегда».
Так ты сказала, помнишь, мне тогда?..
…Мираж растаял. Ветеран оттаял.
Гроб пригодился. Птиц взлетела стая.
Трещит печурка времени в укору.
Что мог отдать я вечному простору?
7552
Что мог отдать я вечному простору?
Печурка глохнет. Нет покоя вору.
Идёт он молча. Ночь. И вдоль окон
Стоит балкон. И на балконе он.
Народ честной шумпанскую глушит.
А вор бумажным долларом шуршит.
Украл сегодня вор у вора бакс,
Когда тот вор вводил программу в факс.
Чуть зазевался, бакса нет как нет.
И наших нет, и ваших тоже нет.
Не пляшут ваши под гармошку нашу.
Хотите супа? Ешьте с мясом кашу.
Идём мы дальше. Видим там, на днях,
Испанку, задремавшую в камнях.
7553
Испанку, задремавшую в камнях,
Увидел вор. Подходит к ней на днях.
«А прошвырнуться,  -  спрашиваю,  -  как-с?»
«А так-с,  -  она небрежно,  -  ровно бакс».
«А если дважды?»  -  спрашивает вор.
«А это, Ваня, лишний разговор».
«А за два бакса?»  -  спрашивает Ваня.
«А как, Иван? В стояк ли? На диване?»
«А так и так,  -  вор прямо отвечает.
И головой сомнительно качает.  -
Мне, Маня, друг, едино, лишь бы как».
И замолчал, и покраснел как рак.
Берёт испанку, что приятна вору,
И независима. Да и осанкой в пору.
7554
И независима. Да и осанкой в пору
Испаночка отъявленному вору.
Она с вопросом: «Где же, Ваня, бакс?»
«А я отдал».  -  «Ну, а второй?»  - «Где факс».
«Так тот ещё ведь надо и отнять».
«Так и тебя ж, Марусенька, обнять
Не так-то просто с пышностью твоей».
«Так я же тут со всей душой своей».
«С какой своей? С фигнёю всей твоей?»
«А ты давай, беги скорей за ей».
«За кем, за ей?»  -  «За факсою своей.
За баксою обещанной твоей.
Ты Таньку помнишь?»  -  «Ту, что на камнях?
По возрасту созревшую на днях?»
7555
«По возрасту созревшую на днях?»
«Ты Таньку помнишь?»  -  «Ту, что на камнях?»
«Так вышла замуж, слышь, за атташе.
Да, Ваня, с милым рай и в шалаше.
Давай с тобой мы баксу разменяем,
Возьмём вина, да и в лесок слиняем.
Потом вернёмся и продолжим речь
О том, как скромность девушке сберечь,
Чтоб кто из польских, или негритят,
Могли жениться, если захотят,
На ейной шкуре, где нельзя печать
Поставить даже прежде, чем начать.
У негра тоже, Ваня, два яйца.
И розоватость смуглого лица.
7556
И розоватость смуглого лица
У негра тоже, да и два яйца.
И негр он или, к слову, индуид,
Так голова мне тут не заболит.
Ты мне посватай хоть из Ату-Ату.
Лишь приносил бы вовремя зарплату.
И чтоб детей, да и меня, любил,
И чтоб не очень беспощадно бил.
Чтоб дети спали, ничего не зная,
Какая я избитая Даная.
И всё. А эти, Вань, мне цветы кож,
Так будь хоть ты и на змею похож.
В характере, Иван, престиж не в роже.
Что и представить трудно».  -  «Ну и что же?»
7557
«Что и представить трудно».  - «Ну и что же?»
«Такие мне встречались, Вань, по роже,
Что ты мне просто чисто Аполлон.
А тут ещё в придачу миллион!
Ах, меньше б этих всяких указаний,
И жизнь была б без муки и терзаний.
Туда не стой. По этой не ходи.
Так глубоко не вешай бигуди.
Воротником прикрой развал грудей.
А как без них мне быть среди ****ей?
Кто клюнет, Ваня, если грудь закрою,
Меня увидев тёмною порою?
Овал, Ванюша, светлого лица
Необходимее хвалебных од льстеца.
7558
Необходимее хвалебных од льстеца
Овал, Ванюша, светлого лица.
Чтоб без прыщей, волос и бородавок.
И этих вот, заместо губ, удавок.
Глаза бы, Ваня, лучше б поширей,
Да и соплей поменьше б из ноздрей
От бесконечных этих сквозняков
Там, в лимузине глупых дураков.
Что двёрки никогда не закрывают
И вентилятор в голову вдувают.
Прохладят вглубь пылающих ноздрей
Из-за своих недейственных херей.
Нет, Ваня, эта жизнь мне не под силу.
Хоть и сама уж ты ложись в могилу.
7559
Хоть и сама уж ты ложись могилу.
Нет, Ваня, жизнь мне эта не под силу.
И тут ворона сядет на дубу.
И дует нвгло сверху на губу.
Сидит и смотрит, будто твой Икар.
И «кар» себе, и «кар», и «кар», и «кар»!
Потом взлетит туда, где я страхую,
И глянет в счётчик вдумчиво, втихую.
А я сосу. Вот-вот проклюнет глаз.
Потом уже и лезет снова в лаз.
И спит весь день. А вечером опять
Жить не даёт, всё повторяя вспять.
По сникерсу сшибает с всяких рыл,
Стоящих у узорчатых перил.
7560
Стоящих у узорчатых перил,
По сникерсу сшибает с всяких рыл.
Да и у глаз моих, что всех ужей,
Всё ближе, ближе, ближе и ближей».
«Ты что, Мария, уж совсем заснула?
Проснись. Ты видишь, смена караула?
Вожусь тут я с тобою целый час.
Поторопись. Симпозиум у нас.
Сегодня мне и премию вручат.
Ещё поздравить нужно и внучат.
Да и жену слегка пощекотать.
И вот доклад, опять же, прочитать».
Бывает из Кремля эскортом-фером
Появится такой на «ЗИМе» сером.
7561
Появится такой на «ЗИМе» сером
И с безнадёжно запущённым фером.
Пойдёт не меньше часа на раскачку,
И полтора ещё и на накачку.
А вот когда расслабится и спустит,
То без оплаты так вот и отпустит
Со всем эскортом. Сука первым сортом.
Я не люблю, Вань, этих, что эскортом.
Они всегда с оплатой страшно мутят,
И счётчик незаметно перекрутят.
Читаешь в нём. Всё правильно на вид.
А кадр-то, кадр, Ванюша, кадр-то сбит.
Ну, а один мне так и говорил,
Что он таких не знал ещё горилл.
7562
Что он таких не знал ещё горилл,
Мне там один обычно говорил.
Был он у нас тогда со всей ватагой.
Сорил деньгами, будто бы бумагой.
Его вдвоём мы с Маней обслужили.
Аплодисменты даже заслужили.
Со всей он труппой. Кажется, «Ромэн».
Сказал, что я не хуже, чем Кармен.
Хотел рублями. Взяли доллары.
Ах, Ваня, Ваня, дуй через дворы.
Сличенком звали. Видно, из цыган.
А у второго финка и наган.
Да, Ваня, счастье это лишь мечты!»
И тут они пошли через кусты.
7563
И тут они пошли через  кусты.
Иван и Маня. Жертвы красоты.
Потом ходили долго по кольцу.
Потом к её поехали отцу.
Он инвалид. Он ветеран войны.
Но с той, не с нашей, с вражьей стороны.
Он немец полный. В плен попал в Керчи.
Потом и подобрал он к ней ключи.
К продажной этой курве из Москвы.
Ах, не сносить мне, видно, головы!
И в результате Маня родилась.
И для неё занятия нашлась.
Отец сказал: «Ты знаешь, Ваня, ты
Побереги себя от суеты».
7564
«Побереги себя от суеты.
И называй меня, Иван, на ты.
Оценишь позже. А теперь бери
Мою Марию. Только мне не ври,
Что ты её не любишь. Не любить
Такую, так уж кем тут нужно быть.
Она честна, доверчива, скромна.
Да и верна. А как она умна!
Вот лишь к мужчинам склонности в ней нет.
Ну, уж разок-другой там взять менет.
Так это ж, чтоб на свете чем-то жить.
Любовью Маня станет дорожить.
Квартира вам. Все комнаты пусты.
И жизнь избавит вас от суеты.
7565
И жизнь избавит вас от суеты.
И комнат хватит вам. И все пусты».
А тот, что встретил Пышку при луне,
Потом убит был духами в Чечне.
И этот вот, что умер у дрезин,
И тот, что нанял Маню, тот грузин,
И что приехал в здешние места
Не потому, что совесть в нём чиста,
А чтобы сбыть побольше апельсинов,
Что он привёз от правильных грузинов.
А в апельсинах вкус приятно сочный,
А у грузина рейс аэро срочный.
Грузин на Маню бросил намеренье,
И ей готов дарить стихотворенье.
7566
И ей готов дарить стихотворенье
Грузин, имея к Мане намеренье.
И он не кто-то. Он крутой грузин.
Он даст за Маню полных семь корзин
Восточных фруктов. Персики, урюк
И ананас. И баксов десять штук.
Не штук, а пачек. Штука это тысяча.
И ты решай, Иван. И не руби с плеча.
Не против Маня. И готовит баню.
По-фински баню, чтобы вымыть Ваню.
Приобретём мы всё для туалета.
И в Сочи купим, Ваня, два билета.
Слова грузина верны, не пусты.
И он любитель женской красоты.
7567
И он любитель женской красоты.
Да и слова грузина не пусты.
Грузин в летах. Он пламя, он огонь.
И до поры грузина ты не тронь.
Он горд и честен. Ваня, ты решай.
Пять штук зелёных ты не упушшай.
От Мани «мани» могут поступить.
За «мани» Маню можно уступить.
На эти «мани» можно всё купить.
И будет Ваня много есть и пить.
Ты, Ваня, умный. Думай ты, Иван.
И уж наймём тебе мы экибан».
И тут же Ваня сделал намеренье.
И даже он сложил стихотворенье.
7568
И даже он сложил стихотворенье.
И тут уж Ваня сделал намеренье.
Сначала баксы, а потом контракт.
Иначе Ваня сделает антракт.
Грузин согласен. Маня тоже да.
Но тут в физиологии беда.
Грузин не просто там тебе грузин.
А он грузин, что глубь больших корзин
Легко достанет наискось концом.
И пять тарелок лягут под яйцом.
Да с майонезом. Так бывает. Что ж.
За пять зелёных всё ж, ядрёна вошь.
И Маня уж полезла сразу в лаз.
И умиленье у неё у глаз.
7569
И умиленье у неё у глаз.
И Маня тут же и полезла в лаз.
И говорит: «Разметим по этапам.
На первом месте бег трусцою с храпом.
Потом катанье с соусом в росе
В вишнёво красно-светлой полосе.
А там, в конце, валянье дурака».
И вот в движенье Манина рука,
Что прикоснётся вашего лица.
И уж глотанье толстого конца.
А дальше тёплый ласковый компресс,
Чтоб снять с грузина и напряженья стресс.
Грузин согласен ждать хотя б и годы.
Ну, а пока он выпил херши-воды.
7570
Ну, а пока он выпил херши-воды.
И он согласен ждать хотя б и годы.
Из финских далей, чтобы разогреть,
Мария носит воду с Ваней впредь.
И по рецепту оной поливает.
И у грузина сразу оживает.
Грузин смеётся. Руку подаёт.
А Ваня руку у грузина бьёт.
Контракт заключен. Можно приступить.
И нет резона в деле отступить.
Лежат уж баксы. Ваня их считает.
Грузин в истоме замер, сердцем тает.
Ну, а Мария отвечает: «Щас.
Я полюбила не за деньги вас».
7571
«Я полюбила не за деньги вас».
И повторяет для грузина: «Щас.
Вы охладитесь. Вас мы понимаем.
Давайте вместе. Выше поднимаем.
Кладём спокойно тут по вдоль кровати.
И начинаем верхний слой вскрывать. И
Маненько мочим. Тех местов подрочим.
И мысль о том в себе сосредоточим.
Обратный ход пойдёт у нас за энтим.
А мы его по направленью трентим.
Ты, Вань, тренти, а я проверю влажность,
Где основная рук ажиотажность».
Грузин: «Ах, ах! Я за такие воды
Вам подарю моря и небосводы».
7572
«Вам подарю моря и небосводы».
Грузин в восторге. Напевает оды.
И молвит Маня: «Ваня, повинти.
Туда-сюда порезче поюнти.
И щекоти. А я рассолом капну.
Пройдусь по ём. Губой, зубами хапну».
«Вдовлетворяет?  -  спрашивает Маня.  -
Не беспокойтесь, будет вам и баня».
И, правда, лишь прошло всего два срока,
Глядим, стоит и твёрдо, и высоко.
«Теперь мы сверху крышкой закрываем.
А тут ещё водичкой поливаем».
Грузин взмолился, кланяясь богам.
«О, я весь мир кладу к твоим ногам!
7573
О, я весь мир кладу к твоим ногам!»
Сказал грузин и стал взывать к богам.
А Ваня в это время воду носит.
Ну, а грузин опять пощады просит.
Грузин кричит: «Прелестно! Как у Месхи!
И повод есть. Притом, довольно веский».
«А кто такая?»  -  спрашивает Маша.
И проверяет. Чисто простокваша.
Переложив поближе на конец,
Она вершит движенье, наконец.
Тут основной включается поток.
Грузин взмолился: «Больно! Кипяток!!»
Иван ему: «То рай тебе дурманов.
Ну, а теперь жди бури и туманов».
7574
«Ну, а теперь жди бури и туманов».
Грузин совсем опешил от дурманов.
И в окончанье с криками шакала
Грызёт стекло хрустального бокала.
И чтобы в нём не обострился стресс,
Мария тут же делает компресс.
Грузин невольно яйцами ослаб.
«О, как прекрасен секс у русских баб!  -
Сказал он так.  -  И сколько тут усмешки!
Две подготовки и четыре плешки».
Мария тихо: «Не четыре, восемь.
Ведь мы его в двух направленьях носим».
«Якши! Якши! Я благодарный вам.
Беру назад весь вымысел к словам.
7575
Беру назад весь вымысел к словам.
Я благодарный бесконечно вам.
И продолжать процесс уж я не смею.
И к вам претензий больше не имею.
А за любовь ещё один корзин
Нежнейших фруктов вам от всех грузин.
Дарю. И впредь, желаньями не мучась,
Такая вот тут мне досталась учесть.
Пусть каждый любит так же, не иначе.
А неудачник? Неудачник плачет.
Не истязая тело во плоти,
Всех благ вам в жизни! Доброго пути!»
Мария с Ваней строят много планов.
А в небесах полно аэропланов.
7576
А в небесах полно аэропланов.
Мария с Ваней строят много планов.
Довольна Маня, дело провернулось,
И всё уж тут удачно обернулось.
Теперь и Маня с Ваней развернутся.
И будет им чем людям улыбнуться.
Уж вставят зубы. Сядут за авто.
И Мане купят новое манто.
Гараж построят. И к тому ж сарай.
И в нём солярий. Ляг и загорай.
Под фиолетом. Ну, а к югу летом.
Ещё заняться можно туалетом.
Уж будет Мане с Ваней разговору.
Резон мечтать и во время, и в пору.
7577
Резон мечтать и во время, и в пору.
И будет Мане с Ваней разговору…
…Разрезал пачку Ваня тех долларов,
И вдруг упал без видимых ударов.
А в пачке «кукла». Белая бумага.
У Мани потом вся покрылась влага.
Ещё открыли, третью  -  там всё то ж.
Взяла Ивана отрезвленья дрожь.
В слезах Мария. Глянула в корзин.
На вид приличный вроде бы грузин.
В корзине тоже корки и труха,
И остальная юга чепуха.
И Маня плачет случаю в укору.
Доверилась-таки грузину вору.
7578
Доверилась-таки грузину вору.
Уж обманул, проклятый, нету спору.
Хотелось им за раз разбогатеть,
А вот пришлось без пользы попотеть.
С таким трудом такие вызвать влаги
Из-за какой-то резаной бумаги!
Какой позор! И даже столько рисков
Из-за вот этих двух корзин огрызков.
Уж мог стерпеть и стребовать отдачу.
Тогда б узнали мы с тобой удачу.
Торпеду эту. Все порвал бы швы
В укор надеждам и в позор молвы.
И видит каждый, нету в этом спору,
Что доверяться впредь не нужно вору.
7579
Что доверяться впредь не нужно вору,
Об этом тут, конечно, нету спору...
…А пленный Ваня с ямы убежал.
За ним чеченец с саблею бежал.
Чеченец в Ваню саблею бросает.
Чеченца Ваня за руку кусает.
Нога болит. Пораненную ногу
Бросает Ваня молча на дорогу.
Нога летит, обильно кровоточит.
А Ваня бедный жить уже не хочет.
«Вернуть мне ногу, лошадь, помоги!
Куда ж я буду годен без ноги!»
И под уклон тут катится вагон.
А Ваня бедный мчит ему вдогон.
7580
А Ваня бедный мчит ему вдогон.
А по уклону катится вагон.
Вагон трясётся, вдаль полей несётся.
А Ваня бедный, может, и спасётся.
И шепчет он: «О, не грусти, Иван.
Надейся ты на ночь и экибан».
К чему бы это, думает, зачем?
Свело мне ногу, знать, параличем!
Да и зачем тут ложка, вилка, соль?
А в миске, видит, рыба и фасоль.
И в ней нога Ивана в сапоге.
И дал тут Ваня Ване по ноге.
А сам себе на лыжи и ушёл.
А тут и скорый вскоре подошёл.
7581
А тут и скорый вскоре подошёл.
А Ваня встал на лыжи и ушёл.
Палатку видит. А над ней флажки.
Но это зло не столь большой руки.
Боится Ваня лыжи поломать.
Гроза идёт, ядрёну вашу мать.
А он молчит. Иван всё дале, дале.
И видит вдруг он там родные дали.
И думает: «Я что-то не пойму.
К чему бы это? Лыжи я сниму.
И поклонюсь уж я своей землице.
Тем более, везде родные лица».
А там играет громко патефон.
Напевным гулом тяготится он.
7582
Напевным гулом тяготится он.
Тот самый старый Ванин патефон.
А вкруг Ивана всюду муляжи.
И вдруг команда: «Стоп! Вперёд!.. Лежи!»
Ложится Ваня, штык наперевес,
И трёхлинейки ощущает вес.
Штыком наверх. А дуло к низу тянет.
Уж вечереет. День пред Ваней вянет.
Да и нога срастается под лыжей.
И расстаётся Ваня бедный с грыжей.
И всё на месте. Дремлет геморрой.
А Ваня воин бравый и герой.
И он поёт, как прежде, как бывало:
«В тревожном мраке вьюга завывала».
7583
«В тревожном мраке вьюга завывала».
Поёт так Ваня. Громче чем бывало.
И думает: «Пописять я люблю.
Зайду за угол, если дотерплю».
Стемнело. Нужно Ване уж пописять.
И стал Иван с небес на землю писять.
И лошадь тоже ногу подняла.
А из боков её растут крыла.
Ивану лошадь тихо говорит:
«Во лбу моём звезда ещё горит?
Красноармейская? И о пяти концов?»
И Ваня чует трепет средь яйцов.
Темно-темно. А там, возле реки,
Блестели у охранников штыки.
7584
Блестели у охранников штыки.
А мы остались около реки.
Я напрягаюсь. Лыжи навострил.
И шебаршу движеньем быстрых крыл.
Подбавил скорость. Говорю: «Ну чё?»
А конь в ответ: «Котлеты и харчо.
Вот чё. Молчи, Иванушка-дурак.
И мы с тобой полезем в буерак.
Туда, где Пышка. Ты забыл куда
Ведёт тебя над озером звезда».
«Нет, не забыл. Летим мы в город Прагу.
А там у Пышки мы заварим брагу».
Ну, сел я тут туда, где покрывало.
Смертельный холод был, как не бывало.
7585
Смертельный холод был, как не бывало.
Я взял ещё второе покрывало.
Панчу такую. И укрыл себя.
«Ну, как, Иван? Я удивил тебя?»
«Нисколько. Мне в пути с тобой не страшно.
В тюрьме страшней. Там сыро и парашно.
Вон сколько вас пасётся за рекой!
Один ли ты среди других такой.
Вы все такой вот умственной породы.
Ещё там, видишь, в поле огороды».
«А с крыльями всего лишь я один.
Я твой слуга. А ты мой господин».
Смотрю и вижу: люди у реки.
И лишь торчат над касками штыки.
7586
И лишь торчат над касками штыки.
А люди, вижу, около реки.
«Кого там гонят? Что ещё за скот?»
«Не скот то гонят. Это первый взвод».
«Куда ведут их?»  -  «Знамо, на убой.
Им предстоит смертельный нынче бой.
Все там погибнут. Жить лишь будешь ты,
Свои лелея светлые мечты.
Лежать ты будешь где-то в лазарете.
А их свезут на траурной карете».
«Ну что ж. И пусть. А как же остальные?»
«Они мертвы. В них пули разрывные».
А песня тут гремела в бездне ночи.
Иван смотрел в небес живые очи.
7587
Иван смотрел в небес живые очи.
А песня простиралась в бездне ночи.
«Уж если тем, кто в этот бой идут,
Господь поможет, то не пропадут».
«Уже пропали, Ваня. То мираж.
В мозгу твоём возник видений раж.
И не летишь ты. Ты не на коне.
А тут ты, Ваня. Ты склонён ко мне.
Ты в лазарете. Мёртвый. И без рук.
А за рекой друзья собрались в круг.
Твои друзья. Ты там ещё живёшь.
И ты детишек с Маней наживёшь».
И снова Ваня в небе на седле
В той запредельной и туманной мгле.
7588
В той запредельной и туманной мгле
Уж снова Ваня в небе на седле.
На лошади будёновской со сбруей.
И плетью бьёт он с силой по ребру ей.
И говорит: «Вези меня назад.
Я должен в свой вернуться город-сад.
Зайдём мы с зада, то есть из засады.
Перелетим мы там с тобой преграды.
Нет, за сады. Мы избежим беды.
И ни туды уж тут, и ни сюды.
И всё в обстреле. Да и всем хана.
И вот пошлют нас тут с тобою на».
Коня на хутор повернуло к ночи.
И заслезились у Ивана очи.
7589
И заслезились у Ивана очи.
Коня на хутор повернуло к ночи.
Конь паром пышет. Из ноздрей мороз.
В ушах сосульки. И Ивана нос
Сморкаться хочет. Хладный пот на лбу.
А у коня блеск фиксы на зубу.
И чья-то, видит Ваня, голова
Оторвалась, но всё ещё жива.
Команду шепчет: «Взвод! Готовсь! Огонь!»
А где огонь? Поди, его догонь.
Без ног, без рук. А голова жива.
И будто ей принадлежат слова.
И видит Ваня как бы на осле
Полковника сидящего в седле.
7590
Полковника сидящего в седле
Увидел Ваня как бы на осле.
Команда: «К бою!» А Иван молчит.
«Огонь!» И Ваня мелко трепещит.
А там река в естественной красе.
Да и леса повырублены все.
В реке плывут похеренные трупы.
По берегам лежат лошадьи крупы.
И тишина дымков от папирос.
И запылавших зарево берёз.
И всюду мир и божья благодать.
Картина Шишкина, ни взять уж тут, ни дать.
Душа Ивана радостно алкала.
А песня, заливаясь, не смолкала.
7591
А песня, заливаясь, не смолкала.
Душа Ивана радости алкала.
Опять очнулся Ваня. Лазарет.
Ни рук, ни ног. Да и портянок нет.
Один обрубок Ваниного тела.
«Ишь, ты чего, голубка, захотела!
А на, возьми, не выкрадешь, не купишь».
И показал тут Ваня Ване кукиш.
Хоть он обрубок, но на нём конец.
А как пописять Ване, наконец?
Пописять можно. А вот как достать?
И трудно сесть. Да и непросто встать.
На чём стоял, в бою то оторвало.
Такого прежде с Ваней не бывало.
7592
Такого прежде с Ваней не бывало.
На чём стоял, в бою то оторвало.
И он подумал: «Нужно всё же встать,
Да и его оттуда бы достать»
И Ваня встал, и он его достал.
Пописял Ваня. Лёгкость испытал.
И не пролил он ни единой капли.
Такие вот случались с парнем цапли.
И он опять свалился на бочок,
И отмахнул рывком слезу со щёк.
Да и запел негромко, славу Богу:
«Эх, выхожу один я на дорогу!»
И думал Ваня про житьё-бытьё,
И про служенье Родине своё.
7593
И про служенье Родине своё
Подумал Ваня. Да и про житьё.
Он вспомнил случай. Шёл он там к реке.
И встретил деда он невдалеке.
«О чём горюешь,  -  он спросил,  -  ты, дед?»
«Да вот ищу я вдумчивый ответ.
Зачем я жил. Куда спешил. Что кушал.
Кого ругал. А кто меня не слушал.
Что это всё, что тут свершалось, значит.
И что вот там, за речкою маячит.
И запах влажный от реки идёт.
Заря взошла, куда она уйдёт».
И посмотрел на старца я в упор.
И вот уж я среди Кавказских гор.
7594
И вот уж я среди Кавказских гор.
И вижу я обширный сельский двор.
А там сидит опять же старый дед.
Но по-другому, празднично одет.
«О чём задумался ты,  -  спрашиваю,  -  дедушка?»
«Да вот об жизни я всё мыслю, детушка.
Куда она уходит. Как течёт.
Да и зачем так солнышко печёт.
Зачем дитя, родившись, грудь сосёт.
И почему стада пастух пасёт.
Как разрешается всё то, что и свершается.
Да и уж с кем всё это соглашается».
Послушал Ваня. О, святая сила!
А ночь луною тучу искусила.
7595
А ночь луною тучу искусила.
В природе есть немыслимая сила.
И снова Ваня видит косогор.
И слышит он двух старцев разговор:
«О нет, не так,  -  один сказал.  -  На свете
Всего важней весною свежий ветер».
Другой ответил: «Главное тепло.
И чтобы ветром крышу не снесло.
И чтобы кони у воды паслись.
И чтобы куры каждый день неслись.
И чтобы поле засевалось в срок.
И хлеба чтобы больше, да и впрок».
Иду я дальше. Уж лавина с гор.
И шёл дороги с нею разговор.
7596
И шёл дороги с нею разговор.
Иду я дальше. Уж лавина с гор.
Лавина злится: «Ты бы отдохнула.
И на часок хотя б легла, уснула.
А я лечу неудержным потоком.
Не зацепить кого бы ненароком.
Тут я в горах рождаю водопады.
А ты усни, и все бы были рады.
И было б всё по мирному и ладно».
Вздохнув, дорога простонала: «Ладно.
Ты не сердись. Иди своей дорогой.
Ну, а моих ты странников не трогай».
Закат поставил тройку им в итоге
По поведенью, склону и дороге.
7597
По поведенью, склону и дороге
Закат поставил тройку. И в итоге
Все улеглись. Не спали лишь подпаски,
Что у костра рассказывали сказки.
Один сказал: «Галактики и кварки!»
Другой ответил: «День сегодня жаркий».
Тот перебил: «Созвездие Персея!»
А этот молвил: «Соберёшь, не сея».
Другой воскликнул: «Светлый круг луны!»
А первый думал: «Высохли штаны».
Беседа шла размеренно и чинно,
Осмысленно, правдиво и причинно.
И думал я: «Дороги только жаль,
Что так пылит и устремилась вдаль».
7598
Что так пылит и устремилась вдаль,
Дорога пересилила печаль.
Потом смотрю я, выйдя на поляну,
Один другого бьёт по роже спьяну.
«Куда девал бутылку от вина?»
«А вот тебе! Возьми, попробуй, на!»
«Давай бутылку! Или дам по роже!»
«А догони!»  -   «И догоню».  -  «И что же?»
И он догнал. Бутылку бьёт о камень.
«Не разорвёшь ты дружбу пустяками.
Член с ней с бутылкой. Люди были б живы.
Мы не такие уж с тобою жилы.
Позволь твои расцеловать мне очи.
Смотри, какими стали нынче ночи!»
7599
«Смотри, какими стали нынче ночи!»
И сплюнул он и глянул другу в очи.
Потом пописял около киоска.
И сел на доску. Затрещала доска.
Беседовали. Быстро протрезвели.
И, уходя, томительно запели.
И пели долго, с чувством, про Катюшу.
Уж отвели под звёздным небом душу.
Один сказал: «Всю жизнь живу на нервах».
«Да и моя,  -  другой ответил,  -  стерва.
Но тоже, знаешь, славный человек.
Даст Бог, уж с нею проживу весь век».
И каждый думал. И смотрели вдаль.
«Ах! Вот погибших мне безумно жаль!»
7600
«Ах! Вот погибших мне безумно жаль!»
И замолчали. И смотрели вдаль.
Рассвет. Час ночи быстро уходил.
К кому-то я в то утро заходил.
И чей-то слышал там я разговор.
Меж мной и кем-то был какой-то спор.
С кем спор, не помню. Но ведь кто-то был.
Да всё уж я тут, видимо, забыл!
Кого я встретил утром на заре?
Кого потом я видел во дворе?
Я и сейчас ночной беседе вторю.
Потом трубач в горах исполнил зорю.
Шептало время: «Будь себя достоин.
И гордым будь. И будь душой спокоен».
7601
«И гордым будь. И будь душой спокоен.  -
Шептало время.  -  Будь себя достоин».
«Я понимаю, Ваня. Я твоя».
«Да кто ты? Кто ты? Кто?»  -  «Ах, это я!»
И я опешил. Подо мной дорога.
Иду я дальше. Впереди два стога.
Вернее стог. Я ноги волочу.
И вдруг в восторге сам себе кричу:
«Доро-о-о-га!.. Я люблю тебя, дорога!»
И эхо отвечает: «О-о-га, ооо-ооога-а-а-а...»
И вышел на дорогу я один
Средь облаков развесистых гардин.
И попросил: «А ты мне ближе стань.
И будь воздушна и быстра как лань».
7602
«И будь воздушна и быстра как лань.
Душе моей тревожной ближе стань».
И попадает мне она под ногу.
И выхожу один я на дорогу.
А за окном уже совсем темно.
А малышу и грустно, и смешно.
И вспомнил я про девушку Наташу,
И про любовь бесхитростную нашу.
А малышу и больно, и смешно.
И мать ему опять грозит в окно.
Сидит Наташа, штопает штанишки
Олегу, Ване, Владику и Мишке.
А малышу и грустно, и смешно.
И я смотрю сквозь мутное окно.
7603
И я смотрю сквозь мутное окно.
И мне тут тоже сделалось смешно.
«Чего тут спорить? С кем? И для чего?»
«А ты! А ты готов из ничего.
Уж сядь сюда ты! И сперва разуйся.
И успокойся. Помолчи. Не дуйся.
Чего ты злишься? Что я так сказала?
Что на шнурки в ботинках указала?
Поесть захочешь, пища у плиты.
Сам о себе подумай лучше ты.
Как ты живёшь? Чему и где ты служишь?
Чем дорожишь? Сидишь как гусь у лужи.
Припёрся уж. Пришёл в такую рань.
А утром встань и труженицей стань».
7604
«А утром встань и труженицей стань.
Ах, Ваня, хватит. Слышишь! Перестань!
Отстань, сказала. Дети уж встают.
Мне спать всю ночь мерзавцы не дают.
Ты отоспишься днём себе в охотку.
А мне, глядишь, уже и на работку.
Ты как поспишь, дровишек наколи.
И для Алёнки ячку помели.
Потом заваришь круто кипятком.
А тот сухарик смочишь молоком.
И пусть грызёт. Уж зубки в ней пошли».
«А ты тут пред соседом не юли».
«Ты что, всерьёз? Тебя мне, что ли, мало?»
Простор дышал. Ночь утро принимала.
7605
Простор дышал. Ночь утро принимала.
Потом Алёнка пальчик вынимала
С огромной кружки с тёплым молоком.
А Ваня к Мане чувством был влеком.
Проверить снова чувство он хотел,
И в одеялах чем-то завертел.
Да и рассорился. Потом и помирился.
И в жгучем поцелуе примирился.
И с долею своей смирился он.
Так поступает каждый, кто влюблён.
А дети спят. Уж дети всюду дети.
Ведь есть попросят снова черти эти!
Она в плечо тогда меня толкала.
И в разговор поспешно увлекала.
7607
И в разговор поспешно увлекала.
Да и в плечо она меня толкала.
Я шел туда, куда глаза глядят.
Гляжу, сидят и жирный плов едят
Сам сан Иваныч тонкий дон Кихот,
А с ним и Сенька Панса, вырви кружку.
И, видно, ждёт он милую подружку.
А рядом конь их хромый, Пароход.
Ну, пусть не конь, костлявая кобыла.
Но это всё при той эпохе было.
Тогда не наши были времена.
И вот такими были имена.
Крутой стоял в дремоте кругозор.
И на поляну тень бросала взор.
7606
И на поляну тень бросала взор.
Крутой стоял в дремоте кругозор.
И чтоб измерить эту красоту
И воплотить извечную мечту
В реальность, изменив, к тому ж, и планы,
Уже спешили ввысь аэропланы.
И чтобы каждый в мире был свободным,
И миру был и нужным, и угодным…
…Вот и ушла она опять на службу
С великой верой в преданность и дружбу.
«Давай родим ещё двоих. И сразу».
И ты метнулась: «Где твой, Ваня, разум?!»
И после долго, долго не смолкала.
И в разговор меня не увлекала.
7608
И в разговор меня не увлекала.
И после долго, долго не смолкала…
…«Ты слышишь, кореш, сбегай за бугор.
И посмотри на блеск высоких гор.
Там, говорят, объявлена Испания.
Уж, видно, будет шумная кумпания.
Так ты мне Дульцинею подбери.
Но ей о том пока не говори.
Потом всё скажем, как начнутся танцы,
И как полезут на стену испанцы,
И тарантеллу станут танцевать,
И веерами лица обдувать».
Дон Ваныч Хот в руке держал лекало.
Тянулось время. Песня не смолкала.
7609
Тянулось время. Песня не смолкала.
Иваныч Хот вдруг отложил лекало.
Да и сказал: «Часок ещё посплю.
Поспать я, Ваня, оченно люблю».
И сел на зад ослицы жирный, гладкий,
Да и поехал, не доев оладки,
Их положив на ейную же спину.
И вдаль погнал несчастную скотину.
Она идёт. Глядит  -  опять бугор.
И здесь он снова слышит разговор.
То девки, видит, веники плетут.
И он решил: «Уж я останусь тут».
Сан Саныч злится: «Что за разговоры?»
А это звёзд звенели в небе хоры.
7610
А это звёзд звенели в небе хоры.
Да и вдали он слышит разговоры.
«Приедет Ваня, мы над ним пошутим.
Коня его мы к дереву прикрутим.
И самого в дерьме уж изваляем.
Да и тогда на славу погуляем».
А Саня слышит. Глаз не открывает.
И будто спит и изредка зевает.
Сань Вырви Кружку потихоньку дремлет.
И он дальнейшей этой речи внемлет.
«Того, того, что уж с широким задом,
С тем, что худой, мы повенчаем рядом».
Отъехав дальше, Саня видит берег.
Вдали бежал почти беззвучно Терек.
7611
Вдали бежал почти беззвучно Терек.
И у него был левым правый берег.
И этот берег где-то был пологий.
И Саня в той прохладе вымыл ноги.
На случай тот, как пригласят обедать,
Чтоб не воняли. Да и чтобы ведать
По запаху, вкусней какое блюдо.
И вот какую брать, да и откуда,
Гуся за лапку, чтоб уже потом
И рассуждать с девицами о том,
Как по добру, по здорову займётся
Он с ними тем, уж в чём ему неймётся.
А в это время Терека оскал
Змеёю тонкой выбежал из скал.
7612
Змеёю тонкой выбежал из скал
Уж в это время Терека оскал.
И вдоль него посажены цветы
Для гармоничной мира красоты.
«Как звать их, помнишь?»  -  «Да, конечно, лилии.
Красивые такие. Очень милые».
Ну, в общем, поднял он одну прутину,
И отогнал от берега скотину,
Чтобы и впредь она там не совалась
В его дела. И чтоб не рисовалась.
И думал он: «Как тут вести дела?»
И вот к тому их жизнь и привела.
А вдалеке, стуча о правый берег,
Уж бушевал свободный гордый Терек.
7613
Уж бушевал свободный гордый Терек,
Там, вдалеке, стуча о правый берег.
И Ваня посетил те берега.
Да и сказал: «Пущусь-ка я в бега».
Но берега его не отпускали.
А где-то даже петлями стискали.
И там уж он кипел и шебаршился,
И пеною туманною свершился.
И сверху падал прямо в водопад.
Давлений там он видел перепад.
Река и берег утру потакали
И тот простор собою увлекали.
Волна то в левый берег ударяла,
То в правый. И движенье повторяла.
7614
То в правый. И движенье повторяла.
Волна о левый берег ударяла.
А Саня сел у самого кострища
И говорит: «Какая красотища!»
Таможня здесь у леса, за бугром.
Но вот и услыхал он первый гром.
«Так тут же, Сань, совсем и не Испания», -
Ответствует ему его кумпания.
«Испания, вот это хорошо».
«Ну, а ишшо что видел ты, ишшо?»
«Имеется».  -  Тут Ваня отвечает.
И взглядом он всю братью привечает.
И говорят ему: «Вы б, Сань, достали».
Заснули звери. Птицы петь устали.
7615
Заснули звери. Птицы петь устали.
Сань Панса, а его уже достали,
К утру вернулся снова за бугор.
И вот ведёт он этот разговор:
«Слышь, Ваня, друг, Иваныч дон Кихот!
Уж зря я в тот с тобой ходил поход.
Там, за бугром, нет никакой Испании.
И никакой не встретишь там кумпании.
А Дульцинею надо нам искать
В других местах. И там коней пускать
Пастись на луге. Там она, Испания,
Такая неизвестная названия».
Когда они вернулись во дворы,
У озера уже зажглись костры.
7616
У озера уже зажглись костры,
Когда они вернулись во дворы.
Иваныч Хот поставил таз на место.
И в нём опять для хлеба месят тесто.
В сарай занёс он грабли и лекало
(Топор такой) и, сдав анализ кала,
Пошёл скорей к врачу, чтоб нынче лечь
В психушку. Да и все заботы с плеч.
С желанною он подождёт Испанией,
И со своею шумною кумпанией,
Что и придумал сторож Сервантес,
Когда стерёг у тихой речки лес.
И сразу чудеса иными стали.
И ветры злиться тут же перестали.
7617
И ветры злиться тут же перестали.
А со спины он снял две плитки стали.
И эту сталь для будущих времён
В чулане спрятал под досками он.
И Санчо Панса, вырви срочно кружку,
Туда приводит вечером подружку.
И с нею вместе там он и бывает.
И песни он той деве напевает.
И любит он на тот смотреть металл,
Что с этих пор реликвиями стал.
А если б сдать его на пункт цветмета,
То на попойку им была б монета.
На небе звёзд рассыпались ковры.
Всё умолкало к ночи до поры.
7618
Всё умолкало к ночи до поры.
В лесу стучали звонко топоры.
Достойный чести сторож Сервантес
Спокойно спал, пока рубили лес.
Воруют лес для дачи рококо
Тому, кто вольно прожил и легко.
А дачу строит некий чин в отставке.
И сторож служит тут на обе ставки.
Одна за то, что этот лес воруют,
Вторая, на который сортируют.
На строевой и тот, что для распила.
Бригада литр с полтиною распила.
И в небе снова вспыхнуло лекало.
Душа моя пристанища искала.
7619
Душа моя пристанища искала.
А в небе снова вспыхнуло лекало.
А рядом с ним луна, его соседушка.
«Об чём задумался, - спросил в сердцах я, - дедушка?»
«О барине, внучок, о добром барине,
И о его супружнице сударыне,
И о царе, светлейшем нашем батюшке,
И о его хозяйке, доброй матушке,
Об красоте, внучок, об не озлённости,
И об души живой врождённой склонности
Не к воровству да и разбою вечному,
А к пониманью доброты сердечному».
И чтобы жизнь свои нашла лекала,
Душа моя пристанища искала».
7620
Душа моя пристанища искала.
А в небе растревожилось лекало.
«А где, скажи мне, дедушка, Испания?»
«А там, внучёк, где Польша и Германия».
«А почему ты сторож Сервантес?»
«А потому, что я влюбился в лес.
Ещё, внучок, запомнил я историю
Про каталонцев древних территорию.
А там и Уленшпигель, Ламе, Заке.
Да и другие Робины, Гудзаки.
А вот возьми хотя б и Робин Гуда.
А знаешь ты, пришёл он к нам откуда?
Он из Бретани…». В небе блеск лекала.
Душа моя пристанища искала.
7621
Душа моя пристанища искала.
Такое вот, скажу я тут, лекало.
Там Робин и Гудзаке, да и Хот
Пошли тогда в решительный поход.
И, обойдя все земли, в каждом месте
Нашли возможность верным быть невесте.
И быть полезным сердцем и делами
Тому же Хоту, Робину и Ламе.
И тем же Мане, Кате, Николаю,
И всем другим, кому я пожелаю
Ответить тоже добрыми делами
Кихоту, Гудзу, Ёсипу и Ламе».
Ещё луна светила возле гор,
А мы прервали этот разговор.
7622
А мы прервали этот разговор.
Луна зашла за верхний гребень гор.
Пришли мы к даме, что знакома Ламе.
Она известна добрыми делами.
Гляжу  -  костёр. Над ним большое пламя.
Девчушку вижу. Приглазилась к раме.
«За Фландрию! За Фландрию! За Фландрию!»
А, может быть, ещё и за Ирландрию.
Не важно. Но её сейчас сожгут.
«А где же, где же, где же Робин Гуд?»
«Он далеко. Он там, в лесах Бритландрии.
И нет его пока вот в этой Фландрии».
Огонь костра трепещет и ликует.
Народ стоит, молчит, не критикует.
7623
Народ стоит, молчит, не критикует.
Огонь костра трепещет и ликует.
Зови их, дочь Ирландрии и Фландрии.
Они придут, спасут тебя от бандрии.
Ты и германцев тоже дочка Дарк.
Тебя там ждёт твой друг, красавец кварк.
Он победит всех этих подлых ледей.
А с ними всех баронов и миледей.
Останутся живыми Дартаньяны,
Партосы и царевны Несмеяны,
Цари Салтаны и князья Буяны,
И я, Иван Иванович Непьяный».
Но чей-то тут я слышу разговор.
И в это время гул донёсся с гор.
7624
И в это время гул донёсся с гор.
И чей-то услыхал я разговор:
«Она из ведьм коварных и опасных,
Из тех коричневато буро-красных.
И свёкром ей приходится Гудзак.
И под пятой её потайный знак.
Их главный пастырь грозный Робин Гуд.
Они лягушку выкушать могут.
И прекратятся уж тогда дожди.
И отпадут присоски от груди.
Вошьют твоей невесте под полу
От той лягушки пепел и золу».
Я не дослушал. Еду в Тереоки.
Ночь надомной. Уж утра звон далёкий.
7625
Ночь надомной. Уж утра звон далёкий.
Я не дослушал. Еду в Тереоки.
Залив. Костёр. И у костра она.
Всё та же Жанна. С нею Сатана.
«Веди нас в бой,  -  ей говорит Хвостатый.  -
Там будет город в Фландрии мостатый.
Так не отдай его ты гугенотам.
А дальше всё пойдёт опять по нотам.
Поднимем чехов, подключим Балканы.
Чечня, фигня, тайфуны и вулканы.
Ну, в общем, знай. Уж что тебя учить.
Сама ты можешь десять «кукл» всучить
Кому угодно». Воздух дымом полн
Висел загадочно у молчаливых волн.
7626
Висел загадочно у молчаливых волн
Осенний воздух терпкой гари полн.
Сверкнула Жанна чистыми глазами
И говорит: «С усами мы и сами».
И из кармана трубку достаёт.
Сосёт её и песенку поёт:
«Раскинулось море широко,
А волны бушуют вдали.
Товарищ, мы едем далёко,
Подальше от нашей земли».
И тут она Нечистого зовёт
И по затылку раз за разом бьёт.
Нечистый в страхе сразу наутёки.
Ну, а вдали виднелись Тереоки.
7627
Ну, а вдали виднелись Тереоки.
Иду я дальше. Предо мной потоки.
Ведут к оврагу Колю Жанна Дарка
Два МВДиста, два весёлых кварка.
Стволы наводят. Коля к ним лицом.
В руке с бутылкой. А в другой с яйцом.
Он не горюет. Чокнулся с собой.
И ждёт команды. И из них любой
Как бы сказал: «Ну, Коля, повернись.
Немного влево и чуток согнись».
Согнулся Коля. Чокнулся. «За Коля!»
И пуля в нём застряла. Умер Коля.
Но не пролил ни капли. И у волн
Лежит он дум непостижимых полн.
7628
Лежит он дум непостижимых полн.
И тишина у молчаливых волн.
«Эх,  -  он подумал,  -  Коля Жанна Дарка,
Зачем сдались тебе два этих кварка.
Связался с кем ты? Просто б тихо пил.
Зачем ты так неумно поступил?
За каждый важный, что ты нёс, донос
Они тебе давали фигу в нос.
И этой гари четверть стакана
Из косточек дешёвого вина.
Учил бы, Коль, ты песни петь меня,
И протянул ещё б четыре дня».
Опять Жанетта. И, трусы снимая,
Я к ней бегу, себя не понимая.
7629
Я к ней бегу, себя не понимая.
Вот я такой. А тут начало мая.
В победе скорой мы убеждены.
Жанетта рядом. Я сниму штаны.
Разгар веселья и разгар весны.
«Жанетта, ты ли? И твои ль штаны?»
«Да, Ваня, тут я, и мои штаны.
И, как сказал ты, уж конец войны».
«А где же Маня?»  -  «Там, где Жанна Дарк.
Там в школе с ней какой-то новый кварк.
Они втроём. Их двое и Люси.
А небо солнце. Хоть мундштук соси».
И я увидел у бурлящих вод,
Как хрупок был над нами небосвод.
7630
Как хрупок был над нами небосвод,
Я и увидел у бурлящих вод.
Она же воды раньше продавала.
И вся там хунта у неё бывала.
Она всегда при смене каждой власти
В подвале жгла купюры старой масти.
Да и могла законы соблюсти.
И по утру порядок навести.
Могла она и власти угодить,
И гостя до притона проводить.
Уйти на кухню и сварить картошки,
И дать им всем по две столовых ложки.
Весна уже. День памятного мая.
И жизнь ликует, тонус поднимая.
7631
И жизнь ликует, тонус поднимая.
И с Жанн, и с Гретт исподнее снимая.
И совершалось радостное дело
По-молодецки, весело и смело.
Танкист, сапёр ли, прочий ты ли кварк,
Ей всё едино, был бы только Дарк.
А там, в Москве, великий гений есть.
Такая всех соединяла весть.
Уж прекратит печей Дахау стон
Своею силой и влияньем он.
И палачей гестапо и СС
Он победит, войдя в Потсдамский лес.
Там их повесят. К утру небосвод
Зашелестел у трепетавших вод.
7632
Зашелестел у трепетавших вод
Берёзово-кленовый небосвод.
И берега желтели у воды.
Вдали виднелись юные сады.
А вот другое. Год был сорок первый.
Спокоен я. Здоров. В порядке нервы.
Но где Жанетты, Джулии и Дарки,
Весны далекой милые мне кварки?
Своё вы исполняли ремесло,
Порой не зная, что творили зло.
Вы постарели словно Сервантес.
И вас хранит Булонский шумный лес.
Тогда судьба вершилась и моя.
И вспомнил я те дальние края.
7633
И вспомнил я те дальние края.
Судьба моя. О, Жанна Дарк моя!
Ты загоралась пламенным огнём
И тёмной ночью, и прохладным днём.
Вокруг тебя окрестности темны.
Ах, только б, только б не было войны!
Любите нас с усами, без усов,
И с волосами, и без волосов.
С одной, с другой ли, с третьей стороны.
Ах, только б, только б не было войны!
Жанетты, Клары, Веры и Осоль,
Терпите нашу ласковую боль.
И позвала сквозь годы и края
Меня мечта. И к ней тянулся я.
7634
Меня мечта, и к ней тянулся я,
Звала сквозь годы в мирные края.
В последний день повергнутой войны,
Как флаги, к ветру брошены штаны.
И возбудились поколенья масс.
Любой из нас хотел любую вас.
С какой бы мы считались стороны,
Когда бы не последний день войны.
Сквозь каску бил свинцовых пуль угар.
Печей дымил в Майданеке пожар.
Ах, только б, только б не было войны
И с той, и с этой тоже стороны.
Звала опять сквозь дальние края
Меня мечта. И к ней тянулся я.
7635
Меня мечта, и к ней тянулся я,
Звала сквозь годы в дальние края.
Труба гудёт, а поезд не идёт.
А Ваня бедный под навесом ждёт.
Отлучку дали воину за бой.
И он гордится собственной судьбой.
В бою он танк гранатою подбил,
Когда тот танк в него из пушки бил.
Спешит домой Иван увидеть мать.
И он на фото будет всех снимать.
В любой момент подъедет паровоз.
И пусть бы он меня домой увёз.
Легла тумана лёгкая завеса.
И голос звонкий слышит он из леса.
7636
И голос звонкий слышит он из леса.
А в небе дымки лёгкая завеса.
«Иди сюда!»  -  зовёт его она.
И думал Ваня: «Это Сатана».
«Не Сатана я. Я твоя соседка.
С тобой мы, Ваня, виделись нередко.
Ты помнишь, собирал ещё ты сено.
Елена я. Красавица Елена.
Ходили мы тогда в четвёртый класс.
Тебе ещё подбили левый глаз.
Ты заступился в школе за меня.
Ты помнишь ли? Любил ты там меня.
Тому вруну в тот раз сказала я:
«Отстань. Уйди. Я вовсе не твоя».
7637
«Отстань. Уйди. Я вовсе не твоя».
Тому вруну тогда сказала я.
Меня за косу он, а ты в плечо.
А он ещё. А ты ещё, ещё.
Вот, посмотри. Я, видишь, подросла.
Высокая и страстная, не зла.
Коса по пояс. И грудей шары.
Куда ты смотришь, ты сюда смотри.
Когда не знаешь, как ты хороша,
Тогда ещё жива в тебе душа.
Когда не ценишь радость юных лет,
То лишь оценишь через много лет».
Я к ней вбегаю прямо в чащу леса.
«Мой муж узнает. Ты, дружок, повеса».
7638
«Мой муж узнает. Ты, дружок, повеса».
Я удивлён: «Но ты ж звала из леса».
«Ах, лучше ты меня, Иван, оставь.
Ты не надейся, это ведь не явь».
«Так как же, как же! Страсти разожгла,
И подло так молчишь из-за угла.
Сказала: «да», а вот теперь в кусты?»
«Ах, Ваня, глупый! Глупый, Ваня, ты».
«Что ты! Сказала груди. Где они?»
«А ты, Иван, сюда вот загляни.
А там не только тёплый жар бедрей.
Уж там и это».  -  «Манечка! Скорей!»
«Ах, Ваня, Ваня! Весь ты как в борьбе.
Как только и на ум пришло тебе?»
7639
«Как только и на ум пришло тебе?»
«Ну, а тебе?»  -  «Я, Ваня, вся в себе.
И всё при мне, и взлёт моих грудей.
Погодь, Иван. Не дёргайся. Редей.
Не поспешай. И дай мне оклематься.
Будь осторожен. Сексом заниматься
Спешить не надо. Это не рожать.
Тут, Ваня, нужно паузу держать».
«А если поезд?»  -  «Поезд подождёть.
И никуда твой поезд не уйдёть.
И тут не ходять, Ваня, поезда.
Погодь, Иван. Тут грязно, тут вода.
А ходять тут, Иван, одни дозоры».
«Ах, Маня, Маня! Что за разговоры».
7640
«Ах, Маня, Маня! Что за разговоры».
«Тут ходять, Ваня, лишь одни дозоры».
«А ты к ним как?»  -  «А как? А я никак.
Люблю яво»,  -  им говорю. Вот так.
«Каво яво?»  -  «Каво ж яво. Тябя.
Так ты не стой. Подвигайся любя.
И гладь, Иван. И жми мне, Ваня, грудь.
Как в том гареме нам их немцы жмуть.
И эту жми. И тискай, Ваня, тискай.
Какой же ты, дружок, сегодня склизкой».
«Молчи, Манюня, не могу, кончаю!»
«И хорошо. Попьём с печеньем чаю.
Уж сладко ли, Иван, со мной тебе?»
«Ну, а тебе,  -  он ей сказал,  -  тебе?»
7641
«Ну, а тебе,  -  он ей сказал,  -  тебе?»
«И мне, Ванюша, так же как тебе.
Подвигай тут. Прижмися коленами.
Нет, Вань, не пряжкой. Задом. Не штанами.
Уж голым задом. Ваня. Голизной».
«Вон поезд, видишь?»  -  «Это проездной.
Он без припынка. Тут он не стоит.
Тот через сутки, Ваня, что стоит».
«Погодь, Мария! Нужен раунд-момент».
«Ах, Ваня! Ваня! Что за ксперимент».
«Сейчас продолжим, ты спускайся вниз».
«Я пригублюсь. Фарфлюктер шайзе плис».
«О, Маня, что ещё за приговоры!
Вести такие к месту ль разговоры?»
7642
«Вести такие к месту ль разговоры?»
«Молчи, Иван! Исполним договоры.
Приказ на мне он энтим заменил.
А тот приказ он ихний отменил.
Кто помоложче с грудью и задом,
Вот в этот ихний ахвицерский дом.
А там хвицеры без излишних слов
Дерут тебя без меры в створ голов.
И у бедрей повяжут синий бант.
И посылают в ихний фатерланд.
И со словами: битте, шайзе, плис
Безбожно распинают у кулис.
А мы с тобой средь этой тишины
Вот тут стоим, Иван, в разгар войны.
7643
Вот тут стоим, Иван, в разгар войны
С тобой мы средь вот этой тишины.
Ты здесь. И я уже, Ванёк, с тобой.
А там ты с ними вёл смертельный бой.
И ты сложил кудрявый свой голов
За сочетанье этих нежных слов.
Ванюша, ты на этой вот поляне
Уж засади продажной курве Мане,
Что кофей мелкий с булкой предпочла
Замест расстрела с вражьего ствола.
Сама я, Ваня, вздумала гулять.
Меня ты должен тут же расстрелять.
Я к ним пришла, чтоб петь и веселиться
В такую рань, едва умывши лица.
7644
В такую рань, едва умывши лица,
Я, Вань, пришла, чтоб петь и веселиться.
Талант у ей. Сказали мне оне.
Пускай танцует жопой на окне.
А за стеною в зеркало глядять
И бутерброды с воблою едять,
И запивають охлажонным пивом,
И всё кричат об образе красивом.
«Шёйн, Маня, шёйн! Нох маль, ещё, ещё!»
А что ещё? Верблюд через плечо.
Потом тебя со всех они боков
Юзолят средь холодных сквозняков.
И не найдёшь ты там свои штаны».
«Ах, Маня, Маня, много ль в том вины!»
7645
«Ах, Маня, Маня, много ль в том вины!»
«Ну, Ваня, скажешь! Ты надень штаны.
Не застужайся, милый мой дружок.
Прохладно тут. Садись на бережок…
…А вечер был тогда ещё ведрей.
Тут проходило трое фрайерей
Из медсанбата. Дали два яйца
И колбасы полчетверти кольца.
Я зазываю их. Зову их в лес.
Я, Ваня, курва. Курва из СС.
На мне расстрелы наших поселян.
Меня повесят через экибан.
Ах, Ваня, милый! Жизнь ведь не корица».
«Тебя ль убудет. Встреча ль повторится».
7646
«Тебя ль убудет. Встреча ль повторится».
«Не сахар я. Я, Ваня, не корица.
Ну да, Иван, продажная я шкура.
А, помнишь, как с тобой дружила Шура?
С шестого «б». Её я продала
С другими вместе с нашего села.
Их всех убили, Ваня. Все на мне.
Меня поставят выправкой к стене».
«Кто?»  -  «Партизане. Бей меня, Иван.
Возьми ты мой за поясом наган.
Он, Ваня, в куртке. Мужа я из ёва
Уж застрелила. Ваня, мне ***во.
Зачем я, видишь, сопли распустила».
«Ведь, Маня, ты сама меня прельстила».
7647
«Ведь, Маня, ты сама меня прельстила».
«Да, я сама. И сопли распустила.
Не выдержала я. И всё открыла.
Я вся в пушку, Иван. И в перьях рыло.
Я вся в крови. Ты в тайну посвящён.
И, значит, факт сей будет отомщён.
Что в энтим лесе, мол, есть немцев ****ь,
И что её здесь надо расстрелять».
«Нет, нет, мне жаль тебя, ведь ты дитя!
Совсем дитя!.. Хотя... хотя... хотя...»
«Ага!.. Согласен!.. Ну, так получай!
И на вопросы мёртвый отвечай».
Стреляет Маня Ване вглубь лекала.
И миг зари. И блеск её накала.
7648
И миг зари. И блеск её накала.
Проснулся Ваня. Ночь поля алкала.
Выходит Ваня из ночных дремот.
Подходит поезд. И уж Ваня вот
Схватился прочно. Вскаквает в вагон.
И уезжает он на самогон.
И мы уж с вами песню допоём.
Встречает маму он в селе своём.
Они поют и думают о том,
Что будет с ними далее, потом,
Когда, закончившись, уйдёт война.
А нам она и вовсе не нужна.
А ночь Ивана трепетно алкала.
И миг зари. И блеск её накала.
7649
И миг зари, и блеск её накала
Затрепетал. И ночь меня алкала.
Среди весенних веселящих вод
Уж вот тогда вернулся я в ОСВОД.
Лежу я как-то вечером на пляже
С мечтой о том, что кто-то рядом ляжет
Из тех недальних, а из ближних сёл,
Что хороши, и в каждой нрав весёл.
И так чтоб от конца на половинку,
И чтобы сразу взять за сердцевинку.
Чтоб ноги были ростом до ушей,
А там хоть и завязочки пришей.
Лежу. Смотрю. И вот она одна.
Заставил замолчать её. Она.
7650
Заставил замолчать её. Она
Ко мне ложится. Весела. Нежна.
Проверим нутрь. Бросаю: «Как вчерась?»
«Об чём вы, Ваня?»  -  «С кем-нибудь сблизлась?»
«Да я невинна, как в ноге мозоль».
«А может, ты, как дымная Осоль?»
Ну, а она: «Уж сами вы дурак!
Фасоль он в супе. А на речке рак».
Ну что ж, проверка вроде бы прошла.
Беру в песке два лодочных весла.
Идём к реке. Её зову с собой.
«Гондоны есть?»  -  спросил.  -  «Да хоть любой».
На остров едем. Шушла вся прошла.
В траву она изнеженно легла.
7651
В траву она изнеженно легла.
И шушла вмиг из девушки ушла.
«А знаешь, Ваня, милый Ваня, знаешь!
Когда Шекспира вдумчиво читаешь,
То наслаждаешься ты в нём богатством слов».
«Да знаю я, что он не из ослов».
«У Данте вот не так. Там всё иначе.
Над Данте сразу ты и не заплачешь,
До глубины покуда не дойдёшь,
И в глубь идеи сердцем не войдёшь.
Возьми ты Фауста, а потом сравни».
«Ах, Маня! Изумительны они».
«Да, Ваня милый, уж опять весна!»
И их укрыла буйных трав стена.
7652
И их укрыла буйных трав стена.
Была уже роскошною весна.
Они слились так сдержанно, так нежно,
Как дай вам бог любимым быть другой.
И их ласкала трепетно надежда.
Она шептала: «Милый! Дорогой!»
Жгли мусор где-то. Там, где сбросов свалка.
А здесь седьмая уж резвилась палка.
Они учились вместе. Он был гектор.
Её отец был физик и проректор.
Они дружили. Ей семнадцать было.
Она со школьных лет его любила.
Он посмотрел в реки живую просинь.
Прошла минута. Может, пять. Ну, восемь.
7653
Прошла минута. Может, пять. Ну, восемь.
Они смотрели в дремлющую просинь,
Локтями упираясь в грунт земли,
Да и беседу ласково вели.
Она сказала: «Я прочла из сводок,  -
И вскинула красиво подбородок,  -
Что будет так вот жарко весь июнь».
Он улыбнулся и добавил: «Сплюнь!
И так покоя нету целый день.
Плывут за зону, где кому не лень.
Не напасёшься лодок и кругов.
Побойся, Таня, греческих богов».
На небе звёзды. Свет горел в окне.
И всё исчезло в ночи глубине.
7654
И всё исчезло в ночи глубине.
На небе звёзды. Свет горел в окне.
Зажгли костёр. Иван уху варил.
И женский голос зычно говорил:
«Карету мне! Карету мне! Карету!
Пойду гулять! Гулять пойду по свету.
Вы мне писали. Лучше б вы сплясали.
Вы бутерброд так нежно надкусали.
Я вас ждала. Вы прибыли. О, ах!
А я была в шампанском и в мечтах».
Она дурачилась с присущим ей талантом.
А он конспектом занимался. Кантом.
Так длилось долго. Таня пела «Осень».
Я видел спины их за дымкой сосен.
7655
Я видел спины их за дымкой сосен.
Она умолкла. Не допела «Осень».
«Уха готова. Жалуйте к столу»,  -
Сказал Иван, взяв Таню за полу.
В плаще своём Татьяна представлялась.
Они упали. Таня рассмеялась.
И тут они скатились до ухи,
И стали вдруг задумчиво тихи.
«А знаешь, Ваня»,  -  тут сказала Таня.
«Знать не хочу»,  -  шутя ответил Ваня.
И стал он Таню жарко целовать,
И всё он стал, что было, забывать.
И в нежной страсти, как в костра огне,
Они стыдливо перекачивались мне.
7656
Они стыдливо перекачивались мне.
А окна зданий реяли в огне
От ламп накала бдений Эдисона.
И плащ у Тани старого фасона.
Она за модой вовсе не следила.
И пользы в том она не находила.
Её природный ум, да и талант,
Любую брошь, и всякий модный бант
Соперниц, извести могли на нет.
Не верила она и в звон монет.
Любила Таня творчество и жить.
Ещё любила Ваней дорожить.
И не искала радость однобоко.
А время прошептало: «Всё до срока!»
7657
А время прошептало: «Всё до срока!»
А Таня вознеслась душой высоко.
И разыграла некий новый фарс.
На небе был ещё не красным Марс.
Внимая тут же радостной Венере,
В каком-то приозёрном старом сквере,
Там, у воды, на пляжных островах,
Она, дурачась, возглашала: «Вах!»
И начала отплясывать лезгинку,
Взяв в рот усов зелёную былинку.
Иван, как мог, подлаживался к ней,
Как будто он персидский хан Гирей.
Он ей слова со страстью говорил.
И лес их речь, усилив, повторил.
7658
И лес их речь, усилив, повторил.
А ночь смотрела взглядами горилл.
Уха остыла. Юшка на ветру
Звала всю живность озера к костру.
Вдали клонились к водам две ветлы.
Котёл покрылся пенкою золы.
Уснула Таня тут же, на плаще.
Иван прикрыл её. «Да и вообще,  -
Подумал он,  -  кто, в сущности, она?
Подруга? Друг ли? Верная жена?
Душа моя! Мой светлый идеал!
Или игрушка? Вещь для одеял?»
И было это там, в души истоках.
И это было в древних Тереоках.
7659
И это было в древних Тереоках.
И в глубине души, в её истоках.
А может, то в придуманной Испании,
В Агонии. А может, в Африкании.
В Малазии, в Тулузе, в Безобразии.
Или ещё в какой-нибудь Евразии.
Иван подумал: «В этой ли иллюзии
Вот тут лежу я в огненной диффузии.
И сочиняю эти перессказии
О чудо месте, райском светлоглазии?»
Ночь не спешила. Вечер был томительным.
Рассказ у Вани вышел удивительным.
Пришла подруга Тани. С ней пять рыл.
А он в ответ им что-то говорил.
7660
А он в ответ им что-то говорил.
Он образ чудный в мыслях сотворил.
И ожидал он должного внимания.
Страна, подумал Ваня, Кутерьмания.
Или в Европе местность Пенилопия,
Или в Каире озеро Европия.
Прошли две девы, Ванею замечены.
И мастерством умения отмечены.
«Приляжешь, Мань?»  -  «А как прикажешь, Вань.
Мы только что из Сундуновских бань.
Уж нахватались этих там буёв,
Как будто вышли из ночных боёв.
Пойду-ка я, да и вздремну-ка я».
И тут раздался голос соловья.
7661
И тут раздался голос соловья.
И он запел: «Ах, мирные края!
Я вас любил. Но я терял отчизну
Мечте в укор и страсти в укоризну.
Я всё стерплю. Была бы только Русь.
Я потерять одну её боюсь.
Со всем её наивным злом и хамством,
Разгульным пьянством, ложью и мещанством.
Со взлётом мысли столь уж высоко,
Что воспринять такое нелегко.
С Иванами, Мариями и Таней,
И с Сервантесом, и с его Испаньей,
И с этой дурой». Дальний шум ручья
Прервал мой сон. И озера струя.
7662
Прервал мой сон. И озера струя
Меня пленила. Плыл куда-то я.
Уж спит глубоко, радость жизни, Таня,
Моя любовь, возлюбленность мечтанья.
Спасительный в удушье островок
Желанных грёз далёких Тереок.
Беречь её, любить: вот в чём задача.
Такая мне случилась незадача.
И сохранить как можно боле долго
В нас эту радость, радость чувства долга.
Природный пыл. Натуры нетерпенье.
Да и искусств безумное кипенье.
И голос резкий слышу у ручья.
Прервал мой сон он… Что же… Счастлив я».
7663
Прервал мой сон он… Что же… Счастлив я».
И голос резкий снова у ручья:
«Да брось ты, Вань, все эти причиндалы,
Записьки, письки, книжки и журналы.
Живи, как все. Ходи ты, Ваня, в баню.
Там мы вчера тянули, слышишь, Маню.
Под шумом душа. Около бочков.
И будь здоров. Пять дюжих мужичков.
А Николай снимал нас всех на видик.
Наука знает, и немало, гитик».
«Член с ней с наукой, Вань, займись культурой.
Тебя я завтра познакомлю с Шурой.
Скребётся, будто вепрем полнокровным».
Залив мне мнился озером огромным.
7664
Залив мне мнился озером огромным.
«Ну, а она медведем полнокровным
Кусает. А потом как засосёт.
Как будто лапу с голоду сосёт.
И всё на плёнке. От, уже зараза!
Ну, а берёт так сразу по два раза.
Но как берёт! Взахлёб. Ля три конца!
И никакого напрягу лица.
Юристы, шейхи, ханы, короли,
Министры, папы, все её… любили.
Однажды в самолёте с ней мы были.
Уж там тогда мы на посадку шли.
Чтоб так я жил. Красавица моя
Звала меня в далёкие края.
7665
Звала меня в далёкие края
Красавица. Да только ль ты моя.
Я подожду тебя, Маруся, здеся.
Вот к юбилею приглашает Еся.
Даёт он нынче, знаешь, бенефист.
Ты не поверишь, он ведь феминист.
Событие значением в огромность.
И присужденье премии за скромность.
Нейтить нельзя, я говорю, не злись.
Ты без меня по Лондонам пройдись.
Тебе я дам другого сутенёра.
Минджмекера и в действии партнёра.
Служил он раньше в шопах белодомных,
Где быть хотел кумиром всех бездомных.
7666
Где быть хотел кумиром всех бездомных.
Так ты пройдись по шопам белодомных.
Мы зафиксуем твой туристский путь.
И поспешим их в лапти там обуть.
Ты пригуби и изучи анналы,
И попадёшь в престижные журналы.
Там будешь ты известным сутенёром
И всех иных кумиром и партнёром».
«Всё это враки, перегибы прессы.
У них свои, Ванюша, интересы.
Им лишь бы нашу марку подорвать.
И гонорар значительный сорвать».
«Ну что ж, Маруся, еду я. Адье!»
И я поплыл на брошенной ладье.
7667
И я поплыл на брошенной ладье.
«Так что, Мария, благ тебе. Адье!»
«Нет уж, Иван, возьму-ка я спираль.
Нас ожидает новая мораль.
Ты хочешь свой чудесный жар яиц
Отдать упрёкам этих королиц?
Ты что? Рехнулся? Ой, я еду к маме!
Чтоб заменить обычными губами
Тебя, Иван? Ах, мне схватило тут!
Под ложечкой. Пускай меня скребут
Тамбовски волки, будто при Советах.
И перестройки как бы нет в приветах.
Ты, видно, Ваня, херши выпил сраный.
Нас ждут Лондоны. Персии. Ираны.
7668
Нас ждут Лондоны. Персии. Ираны.
Ты что, Иван? За доллары те сраны
Живёшь на свете или за престиж?
Прочти мне твой последний, Ваня, стиш.
Для краткости всеобщего привета
Не вижу я огней ночного света.
Ты мне мозгов, мой друг, не балагурь.
Оставь-ка ты свою вот эту дурь.
Чтоб я сочла, что для услады Ёси
Ты этот тур на погибанье бросил?
Ой, Ваня, друг, не жми мне на мозги.
Ты лучше свой запал побереги.
Твои мне аргументы, Вань, в у. е».
Но вот я вспомнил старого Фурье.
7669
Но вот я вспомнил старого Фурье.
И говорю: «Аргументы твое
Мне, знаешь, Маня, по фигу. До гуся.
Считаешь, что за деньги я скребуся?»
И стал с неё брыльянты я сымать.
И говорю я тут про бога ей и мать.
«А ента что?!» Так, говорит: «Брыльянты!»
«Так за какие ж к феру фалиянты
Ты мне звездишь про этот твой престиж!»
Ну, а она мне: «Ваня! Отпусти ж.
Погорячилася я. Погорячилася.
Уж так вот, Ваня, плохо получилося.
Ну, думаю: на кой мне те Ираны,
Полёты, туры, Африки и страны.
7670
Полёты, туры, Африки и страны
На кой уж мне. Король тот, помнишь, драный.
Что из вот этой, как её, Фиопии.
Прислал вчера девчат четыре копии.
Так ни одной, чтоб рот был до ушей.
Хоть ты, возьми, и ниточки пришей.
И ни одна нейдёт в эксперимент.
И никакой не выдержит момент.
И если наши все переболеют
Или от спида корью заболеют,
Или настанет в мире кутерьма,
Турецкая холера и чума,
Тогда уж, может... Ветер загудел.
И моему терпению пришёл предел.
7673
И моему терпению пришёл предел.
Тогда, я помню, ветер загудел.
Певец тот Пенкин. Педик Пенкинсон.
Он в телогрейке был и без кальсон.
А я стою на холоде и злюсь.
И говорю: «Ох, видно, утоплюсь.
И заглянул я к северным медведям.
Уж к этим нашим увальням соседям.
Они так долго в холоде одне.
Пусть порезвятся весело на мне.
Але парад подвойный данц стриптиз.
Вокруг себя. И сверху жопой вниз.
А далее с тобою у Ивана
На краешке старинного дивана.
7674
На краешке мы старого дивана
С тобою там, у Грозного Ивана.
Иван, ты где? Шепчу. Иди скорей.
Да не скрипи ты петлями дверей.
Трояк бросая, закус взял Иван.
Она же снова, лягши на диван,
Вдруг говорит: «Ах, хлопцы, вы куда?»
«Туда, куда не ходят поезда.
Не шебуршись. Да и бери трояк».
Она в скандал: «Так як же, хлопцы, як?!
А вас ведь трое. Вы же не один».
«А мы близняшки. Он мой Аладдин».
И к побережью. Всплеск волны над лодкой.
И я проснулся. Луч блестел кокоткой.
7675
И я проснулся. Луч блестел кокоткой,
Засеребрившись ярко рядом с лодкой.
И думал я: «Какой старинный бред!
Он нам приносит пользу или вред?
И есть ли тут крупица аллегории?
Нужны ли мне подобные истории
О безграничной глупости людей
И о бесстыдстве опытных… девчонок,
И мастерстве их трепетных грудей,
Где всякий жест правдив   и даже тонок?
Когда от делать нечего в ночи
Мы молча, молча, молча… Ах, молчи!..
И всплески волн. Да и луна кокоткой
Засеребрилась предо мной и лодкой.
7676
Засеребрилась предо мной и лодкой
Луна на волнах юною кокоткой.
А вдалеке темнели Тереоки.
Спала Танюша, видя сон глубокий.
Моя родная. Радость ты моя.
Уверенность. Надежда. Зульфия.
Прожить нам жизнь с тобою незаметно,
Служа друг другу нежно, безответно.
И счастливо, и с пользой для души.
А расставаться ты уж не спеши.
Нет, нет, не с Таней. А с душой живою.
И с ясной и разумной головою».
И всплески волн. Да и луна кокоткой
Засеребрилась предо мной и лодкой.
7677
Засеребрилась предо мной и лодкой
Луна в реке. И нежною походкой
Вступала ты в шумящую волну.
И я постиг тут ночи глубину.
И изучил я всю подводность царства,
Мытарства миг и знаки государства.
Воды так мало, хоть ты удавись.
Где верх, где низ, где глубь, где даль, где высь.
Всё непонятно. Бегают лещи.
А рак развёл засохшие клещи.
Залез он в безмоторный самолёт,
И тут же и отправился в полёт.
Вернуться б в лодку, в свой вечерний плен.
Да уж трава касается колен.
7678
Да уж трава касается колен.
А как решиться? Вздулись створки вен.
Я лезу дальше. Вижу  -  всё в дыму.
И кто я, где я? Сразу не пойму.
Спросил: «Что это? Да и как, и где?»
Мне отвечают: «Так же, как везде».
«А долго ли,  -  спросил я,  -  и когда?»
В ответ я слышу: «Глупый ты, балда!»
А я ему: «А тушат чем? Водой?»
«А чем же. Той вот взвешенной средой».
«Так не погаснет».  -  «Ну и чёрт с тобой.
Лишь только б продолжался этот бой».
«Так что же будет с берегом и лодкой?»
И я проснулся. Ночь была короткой.
7679
И я проснулся. Ночь была короткой.
И снова вижу отблеск волн над лодкой.
Лежат лещи. Мечтают о воде.
О чём-то мыслят в тонущей среде.
И смешивают синий порошок
Со шлаком дна. Не выпустишь кишок.
«То химия,  -  мне отвечает щука,  -
Такая залихватская наука.
Из этих вот серебряных пылиц
Выводим мы подкормку для килиц
Засохшей допотопной черепахи».
Гляжу  -  а там акулы чешут пахи.
И все моих касаются колен.
И я попал в воображенья плен.
7680
И я попал в воображенья плен.
И залезаю в землю до колен.
А вдалеке сухие черепахи
Все исчесали и бока, и пахи.
Акулы тут же съели порошок
И засмеялись: «Очень хорошо!»
И уж совсем, совсем другой субстрат.
Сочится время. И ему я рад.
Оно влияет на прилив луны
И с той, и с этой тоже стороны.
А уж потом, размылив черепаху,
С меня он снял папаху и рубаху.
И говорит: «А чтоб живее стать,
Сегодня надо раньше прочих встать».
7681
«Сегодня надо раньше прочих встать,
Чтобы от дел вечерних не устать».
Встать не могу. Не вышло ничего
Из этого поступка моего.
Кладу кусок сушёной черепахи
Себе на грудь. А чайки вторят взмахи.
И деверь, этот турок и урод,
Собрал вокруг ликующий народ.
Но те, что очень-очень с волосами,
Зашевелили белыми усами.
И уж носы глубокие свои
В песчаных вихрей бросили струи.
А где же мы? А нас в помине нет.
И нет земли и неба и планет.
7682
И нет земли и неба и планет.
И нас с тобою и в помине нет.
Не вывести б поспешных рассуждений
Из этих вот горячих побуждений.
И нашу воду сразу отключив,
И лишь потом нам веники вручив,
Тут наблюдают, что же с нами будет,
Да и кого насколько не убудет,
Когда земля, перетекая в дне,
Полезет к солнцу по уши в говне.
И зарезвится колкий на морозе
Тот, кто способен и в стихах, и в прозе.
Земля с надеждой в прихоти рассталась.
И с намереньем быть собой осталась.
7683
И с намереньем быть собой осталась
Земля, и небу бедная досталась.
И вот на что нам нынче уповать?
И чем нам трепет в сердце вызывать?
Ты видишь, там линейный пароход.
А в пароходе грустный дон Кихот.
А это разве килька? Это вша.
Да и не шелест это камыша.
Ты на себя, мой милый, посмотри,
Сухая вобла, щука морген фри.
И высыхают росы на ветру.
И вот матросы зябнут по утру.
Скопленье бед с приправой на обед,
Уж эта роскошь тех далёких лет.
7684
Уж эта роскошь тех далёких лет,
Скопленье бед с приправой на обед.
Они чесались ноздрями в ответ,
Да и ушли в бледнеющий рассвет.
Зашевелились жареные крабы
И окуньки. И турки, и арабы.
Кончай шутить, сушёный конь хромой.
Ты лучше сбегай вечером домой.
И прихвати две палки сухарей,
Да и бананов, соли и угрей».
Сухая вобла промычала: «Ну?»
«Что ну? Пошла ты к синему хрену».
А было всё тут чинно и нормально.
Но и причина вымерзла формально.
7685
Но и причина вымерзла формально,
Хотя всё было чинно и нормально.
Теперь тот берег, где жила она,
Не существует. Мрак и тишина.
Ни редьки с хрено. Даже огурцов
Там не отыщешь. Нет и мертвецов.
И никому лица не показать.
И никому узлов не развязать!
Не засадить под хладною водой.
Ах, всё ушло! Легенда с бородой.
Ни взять, ни дать, пустынный край Сахара.
Дно как асфальт. Прочнее троттуара.
Не заручиться, высказав до дна,
Партнёром. И поэтому она.
7686
Партнёром. И поэтому она
И названа Цимлянским бывшим морем.
Кому вся эта музыка нужна?
И радость на четыре трети с горем.
Душа уже не дышит. И тоска
Безмерна, как и бывшая река.
Грозою б, братцы, двинуться в завод
Во славу отшумевших бурных вод.
И в память ни за что погибших в горе,
Да и клещей и прочих в разговоре
Уж и глотать не очень я люблю.
И извините, если я не сплю.
Перевернусь я боком изначально.
И это так светло и не печально.
7687
И это так светло и не печально.
Перевернусь я боком изначально.
Подумав прежде, всё путём, путём,
С тобой мы лыки снова наплетём.
Ну, а потом мы с помощью сетей
Ловить продолжим факты из «Вестей».
Плывём мы к свету края коммунизма,
А на поверку  -  алчность дарвинизма.
Но уж совсем, совсем с другим лицом.
Прожжённым пулей. Выжженным свинцом.
Хотели силой формул заклинаний
Познать природу скудных наших знаний.
А ведь вода не нам одним нужна.
Тем более, тогда была весна.
7688
Тем более, тогда была весна.
Вода не только нам с тобой нужна.
И исчезает даже и вино.
Сухим опять становится оно.
Упившийся рублёвого вина,
Не знаешь ты, кого послать бы на.
Вином из гастронома в рубль три
Торгует крошка Морген нос утри.
Кислятина. Я пробовал. Поганое
Дешёвое вино для чистогана. Я
Уж оттого почувствовала зло,
Что с рук оно и с ног оно сошло.
Но вот беда! Я пиво полюбила.
Я лошадь. Я корова. Я дебила.
7689
Я лошадь. Я корова. Я дебила.
И Морген фри я с этих пор любила.
Возьму, бывало, рюмочку-вторую,
И сигареты молча сортирую.
Сюда «Дукат», туда «Кариськи», «Ява».
«О чём тут я? Великая держава.
Я пить хочу. А ты о Морген фри.
Где мы с тобой? В биноколь посмотри.
Там мы и там, и там. Но мы не в шопе.
В свободной мы от ереси Европе.
Вот и душа. И вот ещё душа».
Другой сказал: «Молчи! Довольно! Ша!»
И встрепенулся. Поздний вечер был.
И по течению уж я куда-то плыл.
7690
И по течению уж я куда-то плыл.
Д а и довольно поздний вечер был.
Танюша спит. Я слышу всплеск волны
И с той моей, и с этой стороны.
И смотрит в воду с трепетом леща
Она, своей любви во мне ища.
По воле ночи сдвинутой в тиски,
Танюша, не разжав на нём руки
Моей в своей, как будто в реку рак.
А вдалеке с евреями барак.
Там просят помощи они: «Спасите нас!»
Но не придёт к ним облегченья час.
Я встрепенулся. Поздний вечер был.
Я по течению уже куда-то плыл.
7691
Я по течению уже куда-то плыл.
Уже довольно поздний вечер был.
Спала Танюша, славная душа.
О, Родина! Ты чудо хороша.
И с варварством безудержным твоим,
И с тем, что за себя мы постоим.
И снова звёзды в небе, как огонь,
И по реке ночная благовонь.
И рыб плесканье. И мерцанье лиц
Во тьме вечерних дремлющих столиц.
И в гастрономах чудный тот отдел,
Где ты свою печаль не углядел.
Не то от счастья, или от тоски.
И лёгкий трепет любящей руки.
7692
И лёгкий трепет любящей руки.
И вдруг наплывы грусти и тоски
На перспективу. Хоть уж и она,
Казалось бы, довольно холодна.
Но всё от нас зависит только с вами.
И никогда не поздно головами
Пошевелить и, застучав сердцами,
Стать ей, земле, мужьями и отцами.
Родными. А порой и мудрецами.
И только никогда не подлецами.
Земля, она всё чувствует и знает,
Но редко о себе напоминает.
И темнота. И скрежет ржавых вил.
Гребу. И что-то тут я уловил.
7693
Гребу. И что-то тут я уловил.
И слышу я и скрип, и скрежет вил.
Лязг топоров. Пыхтенье. Вздохи. Крики.
Неровный свет. Уже мелькают лики.
Не лица, лики. Лики и чела.
И в каждом жизнь, естественно, была.
В кольчугах, в шлемах, на конь и пешком.
И я иду с Танюшей бережком.
Мы залегли. Уж ночь. А там заря.
И перед нами два богатыря.
Ратмир с Рогдаем. Вражьих океан!
Танюша тихо: «Где же наш Руслан?»
Опять покой. И бью я в грудь рукой.
Да и тревога с тихою тоской.
7694
Да и тревога с тихою тоской.
А я нещадно в грудь стучу рукой.
А их тут тьма. И нету им конца.
И в каждом взгляде отсветы лица.
А вот и третий. Едет к нам Руслан.
«Смотри, Танюша, вражьих океан!»
«Не дрейфь, мой милый, будет всё путём.
С тобой ещё мы лаптей наплетём».
«Так улыбнись-ка, ладушка моя.
Мы возвратимся в мирные края».
Она  -  вся прелесть. Лик её горит.
Ну, а Руслан о чём-то говорит.
И блеск щитов, и скрежет от мечей.
Молчали сосны в трепете лучей.
7695
Молчали сосны в трепете лучей.
И блеск щитов, и скрежет от мечей.
Руслан один. Рогдая оттеснили.
Ратмира ближе к Дону уронили.
«Русланушка! Держись! С тобою мы!»
«Не дрейфь, родная! Души в нас прямы».
А бусурмане лезут на рожон.
Рогдай кричит: «Помощник мне нужон!
Нужна мне ты, Танюша, голубок.
Подставь-ка локоть. Подопри мне бок».
Танюша: «Щас, Рогдаюшка. Погодь.
Их тут вся туча! Небо  -  распогодь!»
Томилось битвы грозное стоянье.
Тесней сжималось в бликах расстоянье.
7696
Тесней сжималось в бликах расстоянье.
Томилось битвы грозное стояние.
«Иванушка! Поди, родной! Поди!
Зажги огонь в моей, мой друг, груди».
Иван встаёт. Иван вскочил на конь,
И прямо в пекло. В битвы той огонь.
Вань режет, колет. Ваня не спешит.
И только шлемом Ваня шебаршит.
Плечом поводит, делает замах.
Меч проверяет. Произносит: «Ах!»
Крутнёт налево  -  падает один.
Направо двинет  -  целый их гардин.
Врагов проклятых. Пламя на очах.
И всё в крови, как в Пасху при свечах.
7697
И всё в крови, как в Пасху при свечах.
Уж Таня тоже с пламенем в очах.
Ратмирка ранен. И Рогдайка тут.
Плеч о плеч оба. И Танюшу ждут.
И рубят подлых. Хлещет кровь рекой.
А Ваня машет левою рукой.
Другой он держит милой Тани шаль.
«Ах, Таня, Таня! Жизни всё же жаль».
Её б прижать к своей ему груди.
А там что будет, будет впереди.
Всё ближе, ближе Танина рука.
Но басурман уж новая река.
Нас оттесняют. За рекой сиянье.
Весеннее рождалось обаянье.
7698
Весеннее рождалось обаянье.
Я снова в лодке. Снова воссиянье.
А там, вдали, идёт смертельный бой.
«Ванюша! Где ты! Ваня! Что с тобой?»
«Задет маненько, Таня. Всё путём.
Ещё с тобой мы лаптей наплетём.
Вот перережем только басурман.
И возвратимся в наш с тобою стан».
И свадьбу справим. Таню под венцом
Иван уж встретит свадебным лицом.
И все согласны. И родные то ж.
«Танюша, как ты? Всё их подлых бьёшь?»
«Да, Ваня, бью их. Бью их от нужды.
Бью для победы. Бью не для вражды».
7699
«Бью для победы. Бью не для вражды».
Спешит Ванюша, не было б беды.
Рука устала. Взволновалась грудь.
«Пробейся, Ваня. Надоть подмогнуть».
«Я щас, родная, только отобьюсь.
Я тоже, друг мой, три часа уж бьюсь.
Остыну малость и начну опять.
Держись, друг милый, повернём их вспять».
«Держусь я, Ваня, да вот кровь течёть.
Плечо рублёно. Да и грудь печёть.
Вот ногу колеть. Видно, там дыра.
И спину ломить, знать, от топора».
…Проснулся. В дрёме времени плыву.
И вижу сны как будто наяву.
7700
И вижу сны как будто наяву.
Проснулся. В дрёме времени плыву.
«Подмога будеть. Ты держись, родная!»
«Ах, гибну, гибну, жизнь припоминая!»
…Рассвет. И снова поле Куликово.
Стучит о земь железная подкова.
Несут о плащ Танюши мёртво тело.
Рыдать у Вани сердце захотело.
Слезу о плеч кольчуги вытирая,
Идёт Иван, от горя умирая.
«Танюша, встань! Подымсь! А смерть изыйди!
Мне больно, Тань! Ты из могилы выйди!»
Я просыпаюсь около воды.
И не избегнуть, видно, мне беды.
7701
И не избегнуть, видно, мне беды.
Я просыпаюсь около воды.
«Мне больно, Тань! Ты из могилы выйди.
О, сжалься смерть! О, хворь, о, смрад изыйди!»
Изышла смерть. Танюша, взнявши очи,
Встаёт о плащ. И что есть юной мочи,
Обняв меня, целует прямо в губы.
Колокола звенят. И дуют в трубы.
«Победа, Вань! Мы басурман разбили.
А где ж Руслан? А где Рогдай?»  -  «В могиле».
«Ах, жаль, ах, жаль. Ратмирушка, мы живы!»
«Да, Тань, дружок, боец ты наш служивый.
Господь нас спас. Спасенье троекратно.
И посещает смелых многократно».
7702
«И посещает смелых многократно.
Живи, любовь, рожай мне троекратно.
Лик осенив, и лбом ударясь в землю,
Я жизнь люблю. А смерть я не приемлю.
Везде, родная, ты плеч о плеч с Ваней.
И не бывать Руси под басурманьей.
Не погасить в нас огнь христовой рати.
И не сломить им нашей русской стати».
Идут втроём: Рогдай, Иван и Таня.
«Уж свадьбе быть. Уж, мёду пристаканя,
Подымем мы хвалу себе и небу,
Перекрестясь, приноровившись к хлебу».
«Я голодна. Поем уж я с охоткой.
Пойдём домой, Иванушка, пяхоткой».
7703
«Пойдём домой, Иванушка, пяхоткой.
Я голодна. Поем уж я с охоткой».
И Ваня с Таней шли, обнявшись, рядом.
Косил Иван на Таню милым взглядом.
И шаль набросив Тане на кольчугу,
Прильнул он к ней, как к дорогому другу.
Вздохнула Таня: «Вань, а мы живые!
И проверялись мы с тобой впервые.
Теперь не страшно. Сердце не сробело.
И мы свершили, Ваня, это дело.
Нет, нету чести большей, чем Отчизну
Сберечь себе и близким в укоризну».
Опять проснулся. Шарю я под лодкой.
И был обрадован нежданной я находкой.
7704
И был обрадован нежданной я находкой.
Весло нашёл я под тонущей лодкой.
И уперлась та лодка прямо в берег.
И это был не бурный шумный Терек,
А тишина залива в Тереоки.
И в этот вечер дивный и глубокий
Уж жизнь отдать хотелось мне за друга.
А другом мне была моя подруга.
И думал я, вздымая к небу веки:
«Судьба не в том, в каком рождён ты веке».
А ветер нёс слова площадной брани.
Их повторять не в этой чудной рани.
Я внёс Танюшу в дом, простившись с лодкой.
И был обрадован нежданной я находкой.
7705
И был обрадован нежданной я находкой.
Принёс Танюшу я, простившись с лодкой.
И растворился в ней, в своей супруге.
Да и она не промахнулась в друге.
Потом мы с нею до обеда спали.
Потом уж мы младенца искупали.
Но это было позже, через год.
Мгновенно пролетело время. Вот.
Случилось с нами всё, что и бывало.
Но сердце ничего не забывало.
Слова и факты, даты, имена.
Всё претерпела гордая страна.
И, опускаясь в пенную волну,
Я ни пред кем не чувствовал вину.
7706
Я ни пред кем не чувствовал вину.
И погружался в пенную волну.
Ну, а однажды, зачитавшись «Словом»,
Я побывал на поле Куликовом.
Потом мы долго спорили про битву.
И повторяли с ней одну молитву.
Мы поженились сразу, в то же лето.
Она была в сезонный плащ одета.
А под плащом был свадебный наряд.
Церковный совершили мы обряд.
Стремленье волн, и бултыханье в них,
Сводили нас в желаниях одних.
И вот Иван, что послан был за водкой,
Подумал: «Уж не я ль плыву за лодкой?»
7707
Подумал: «Уж не я ль плыву за лодкой?»
Иван, что и ушёл тогда за водкой.
А до закрытия осталось пять минут.
А не успеешь, так бока намнут.
И морду будут чистить до рассвета.
И не увидишь ты дневного света.
А сами станут жрать с икрой халву.
А я вот волдырями заплыву.
Меня все дразнят: Ваня-морячок,
А иногда и Ваня-дурачок.
За мой спокойный и весёлый нрав
Меня лишили всех гражданских прав.
Я, Ваня бедный, вспомнил старину,
Да и тащусь по илистому дну.
7708
Да и тащусь по илистому дну,
И вспоминаю всуе старину.
А почему и старину, и бедный?
А потому, что был приказчик вредный.
И Ване водки он не отпустил,
И в магазин он Ваню не впустил.
И Ваня бедный без неё вернулся,
И от побоев он не увернулся.
И били Ваню все, и били долго,
И Ване снилась радость чувства долга.
Потом он сразу вспомнил Тереоки
И той мечты задумчивые сроки.
И думал Ваня: «Прожил я счастливо».
Залив был мелок. Час стоял прилива.
7709
Залив был мелок. Час стоял прилива.
Волна стучала в берег молчаливо.
Потом ловил я удочкой обед.
И ничего, подумал, в мире нет
Такого. Только слаб я вот умом.
И весь я мир держу в себе самом.
Потом залив стал холоден и мрачен.
А берег был туманен и барачен.
Там жили все. Все общества отбросы.
И я там жил. Решались там вопросы.
И мне прикажут, я и исполнял.
А за пинки там всех я извинял.
Такие уж бывали здесь дела.
Волна, на миг отхлынув, отошла.
7710
Волна, на миг отхлынув, отошла.
И думал я: «А вот и все дела.
Не нужно больше мне ходить за водкой.
Я мёртв уже». А луч скользил за лодкой.
Никто не будет трепет волн тушить.
И некуда нам более спешить.
И снялся стресс с меня ещё на дню,
Когда я будто в баре, взяв меню,
Всё прочитал, открыв свой портмоне.
И вот уж полон стол, как у Манэ.
Я труп. И я прохладу ночи пью,
И что-то там негромко я пою.
Я Ваней был, и был я молчалив,
И я любил компот из свежих слив.
7711
И я любил компот из свежих слив.
И был я кроток, был я молчалив».
И вспомнил Ваня тут про прачку Маню.
И вспомнил, как ходил он с нею в баню.
И как он подносил ей куль белья.
У Мани есть коморочка своя.
И дочка Лара. Ей двенадцать лет.
А муж у Мани Петька-драндулет.
Карманный вор. Но очень неудачник.
Его боится всякий здешний дачник.
Он смотрит так, как будто украдёт.
И потому и дело не идёт.
Река Ванюшу вдоль себя несла.
А он сжимал обломок он весла.
7712
А он сжимал обломок он весла.
Река Ванюшу вдоль себя несла.
«Какой теперь я Ваня-дурачок.
Теперь я просто мясо на крючок.
А повариха толику тепла
Мне отдала. Она со мной была.
Её фиксатый, как всегда, сидел.
А Ваня рядом. Ваня не у дел.
Она пришла и принесла бельё.
И я увидел сразу  -  ё-моё!
Её я видел в бане без трусов.
И я пощупал сухость волохов.
И вот плывёт теперь Иван один.
Он труп. И он себе же господин.
7713
Он труп. И он себе же господин.
И вот плывёт уж он совсем один.
А вот тогда он к Мане подошёл,
И ей приподнял он её подол.
«Потрогай, Ваня,  -  молвила Мария,  -
Трусы на мне сухия ли, сырыя?»
«Так ты ж, Маруся, вовсе без трусов».
«А ты потрогай сухость волосов».
Иван потрогал, говорит: «Сухие».
«Так, значит, мысли Ванины плохие».
И, так сказав, она берёт его,
Да и рукой кладёт на естество.
Иван кричит: «Ку-ку! Кукареку!»
И память сохраняет на веку.
7714
И память сохраняет на веку.
И отнял он тут от неё руку
Мариину. И стал его совать
Туда, чтоб ей натуру отдавать.
А надо тут сказать, его натура,
Как у спортсмена в мышцах физкультура.
Натуру Ваня Мане отдаёт.
А Маня для приличия поёт.
Да и одной рукой бельё полощет,
Как будто так и правильно, и проще.
Уж если кто оттель и поглядит,
Так будто он и вовсе к ней не бдит.
Иван стоит и вроде как с тоскою,
И о доску свободной бьёт рукою.
7715
И о доску свободной бьёт рукою.
Да и стоит себе он тут с тоскою.
Глазами крутит всё по сторонам.
Мол, это лишь до выворотки нам.
Мол, нас один пленэр интересует.
А Маня глубже, глубже, глубже сует.
И шебаршит, как будто от белья.
А Ваня рад. У Вани цель своя.
Уж солнце низко. Дымка на полях.
И ночь уже на ближних тополях.
Звезда манит, и ждёт звезды другой.
А Маня просит: «Ваня! Дорогой!»
А Ваня сует Мане по куску,
Да и рукой проводит по виску.
7716
Да и рукой проводит по виску.
И думал Ваня, чувствуя тоску:
«Всё это мне вот радостью зачем?
Не отличался в жизни я ничем».
И тут он вспомнил греческих богов.
Забрало Ваню сексом до мозгов.
И Мане сладко. И простынь плыла.
И навсегда куда-то уплыла.
Уж полночь било. Ваня всё поёт.
Да и у Вани каждый раз встаёт.
«Ах, Маня, Маня!  -  скажет.  -  Я сейчас».
И любит Ваня Маню третий час.
А сторож спит. Он пьян безбожно был.
И вдруг проснулся. А зачем?  -  Забыл.
7717
И вдруг проснулся. А зачем?  -  Забыл.
Тот спящий сторож, что под мухой был.
К нему прибило грязною волной
Обрубок трупа с съеденной спиной,
Что не успел за водкою успеть,
И тем заставил долго всех терпеть,
Ворюг шалмана, и халву жевать.
И вот Ивана стали избивать.
И бить по роже, хоть он и остыл,
И без дыханья уж тогда он был.
Иван весь синий с сломанной рукой,
Да и со взором с смертною тоской.
И думал Ваня: «Как живым я был,
То я куда-то по теченью плыл».
7718
«То я куда-то по теченью плыл,  -
Подумал Ваня,  -  как живым я был».
А задремавший сторож у костра
Сказал: «Уж дуют с севера ветра.
И на фиг мне вот, в сущности, Иван».
И оттолкнул Ивана: «Кыш, болван!
Мне нет резона до твоих делов».
И вставил пять он тут уместных слов.
Да и пошёл в шалаш продолжить спать.
Он так любил обычно поступать.
В вечерней зорьке где-то у реки
Уж пролетели мирно ветерки.
И дальше Ваня по теченью плыл.
А месяц юный праведником слыл.
7719
А месяц юный праведником слыл.
А Ваня дальше по теченью плыл.
Тут я проснулся. Глянул за окно.
Там гастроном. И в нём уже вино.
Купить мне надо дочке молоко.
А на душе спокойно и легко.
И что мне, Ване, нынче горевать.
Похоронил я и отца, и мать.
Теперь я вольный. Вольный я казак.
Хоть лезь ты в печку, хоть грызи кизяк.
И спрос уж с Вани нынче не велик.
Я и один, но я и многолик.
Согну подкову, брошусь ли в окно.
Или пойду с товарищем в кино.
7720
Или пойду с товарищем в кино.
Иль вечер весь я режусь в домино.
Уж вольный Ваня нынче. Он дитя.
И плачет он, лишь пальчиком вертя
В носу. А Тани нету всё и нет.
А возраст Вани не имеет лет.
А ветер свищет. Звёзды за окном.
А Ваня мыслит только об одном.
Напиться б Ване с груди молока.
Но нету Тани. А пока, пока...
Ах, Таня, Таня! Тут вот ты лежишь.
Чего ж ты к Ване, Таня, не бежишь?
А возле дома трупы двух коров.
И Ваня наш ещё совсем здоров.
7721
И Ваня наш ещё совсем здоров.
А возле дома трупы двух коров.
Уже от крови высохла трава.
И на траве разбросаны дрова.
Тебя в пелёнке, Ваня, принесли
Две белых птицы. Ой, люли-люли.
Смотрел на них ты долго и молчал.
Пришёл папаня, что-то пробурчал.
Сосал ты, Ваня, с груди молоко.
Да и наелся быстро и легко.
Так где же Таня? А она лежит.
Чего же Таня к Ване не бежит?
А жизнь, Ванюша, уж такая сладость.
В душе печаль. Ну, а на сердце радость.
7722
В душе печаль. Ну, а на сердце радость!
Сказала Таня. Уж такая сладость!
Распеленали. Вытерли меня.
И дали мне шутливого ремня.
Потом опять укутали в постель.
Ну, а потом вся эта канитель.
Вставай огромна и на смертный бой.
И встал огромно каждый и любой.
Потом блокада. Партизанский бой.
Ах, Ваня, горд ты собственной судьбой.
Не ты ли, Ваня, вольный наш казак?
Так как же Таня? Где же, Таня, как?
Какой-то немец вынул пистолет.
А ты такой, что и не надо лет.
7723
А ты такой, что и не надо лет.
А он наставил нагло пистолет.
Да и сказал: «Фарфлюктер юген хальт!»
Потом был выстрел. А потом был кальт.
Папаню с мамой увели за дом.
А что там было, объясню потом.
Уж третьи сутки нету молока.
Уж третьи сутки я живой пока.
Под попой сухо. Сухо подо мной.
Уж третьи сутки грусть моя со мной.
Ах, Таня, Таня! Кровь на волосах.
И кровь на ножке. Дырочка в трусах.
Уж не в такой быть Тане грустной доле,
Девице лет четырнадцать, не боле.
7724
Девице лет четырнадцать, не боле.
В такой вот ты, Танюша, горькой доле
Уж третьи сутки молча умираешь.
И Ване попку ты не вытираешь.
Танюша встанет, даст мне молока.
Напьётся Ваня. А пока, пока...
Ах, Таня, Таня! Как там наша мать?
Не хочет Таня Ваню понимать.
Лежит, не дышит. Дырочка в трусах.
И клочья сена в мокрых волосах.
И закатила светлые глаза.
У Вани тоже горькая слеза.
Вот и закончил Ваня свой сонет.
А утра нет. И жизни тоже нет.
7725
А утра нет. И жизни тоже нет.
А Ваня тут закончил свой сонет.
И Ване стало грустно очень уж.
Нет мамы с папой. И в саду нет груш.
Все возле дома мёртвые лежат.
Горит солома. Хлеб в полях не сжат.
Уж ветры дуют. Догорает лес.
Как будто миром правит пьяный бес.
Совсем стемнело. Вот и третья ночь.
А Тане с Ваней некому помочь.
Не хочет Ваня плакать и стонать.
Не может он себя распеленать.
И видит Таню он в кровавом поле.
И говорит она ему: «А в школе».
7726
И говорит она ему: «А в школе
Романсы исполняли мы про поле».
Застыла кровь у Тани на виске.
А представлялась Таня в драмкружке.
Застыла кровь её на волосах.
На ножке рана. Дырочка в трусах.
Не может Таня Ваню спеленать.
А Ваня хочет плакать и стонать.
По предкам Ваня подлинный казак.
Но где ж ты, Таня? Где ж ты, Таня, как?
Проходит вечер. Наступает ночь.
А Ване с Таней некому помочь.
И вспомнил Ваня школу и дневник.
А был ведь он прилежный ученик.
7727
А был ведь он прилежный ученик.
И Петя как-то взял его дневник.
Был Петя старше Тани на пять лет.
Он первый в школе рыцарь и атлет.
Любил он Таню прежде всей душой.
Он был красавцем. Ростом был большой.
Ходил он вместе с Таней в драмкружок.
И был он верный ласковый дружок.
Ах, Петя, Петя! Таню ты любил.
И партизаном ты отважным был.
Иди ты к Тане. Ей прикрой подол.
Из леса, Петя, ты бы к нам пришёл.
Бывало Петя рядом с Таней сядет.
И руку ей, бывало, гладит, гладит.
7728
И руку ей, бывало, гладит, гладит.
И молча рядом с Таней Петя сядет.
Трещит полено весело в печи.
Не нужно даже ленинской свечи.
Сидят и тихо что-нибудь поют.
И мне из плошки кушанья дают.
«Так где ж ты, Петя? Где твой автомат?
Где гнев твой грозный? Где твой гневный мат?
Открой ты двери. В дом скорей вбеги.
И Таню с Ваней ты побереги».
Лютует всюду бессердечный враг.
И нету Пети. Только ночь и мрак.
«Приди скорее. Мой возьми дневник.
И покажи мне, Петя, буквы книг.
7729
И покажи мне, Петя, буквы книг»…
…Однажды Петя свой принёс дневник.
Окончил школу ласковый дружок.
И свой дневник в печи он тут и сжёг.
Учиться буду, говорит, в Москве.
У Пети есть рассудок в голове.
А Таня?.. Таня Петю подождёт.
От Пети Таня к Мите не уйдёт.
Ах, Петя, Петя! Где же ты теперь?
Открой ты, Петя, к нам входную дверь.
Спаси ты Таню. И меня спаси.
И ты меня потом вот и спроси:
«Когда же Ваня уж на ножки встанет?
Когда он ручкой до окна достанет?»