Веноциания. Том 3

История одного человечества.

ВЕНОЦИАНИЯ

том третий

2016 г.

Собрание сочинений
в 99 томах. Том 45-ый.

7366
Он там себя навеки сохранил,
Тот, кто и прыгнул в полноводный Нил.
«Спасибо, Ваня. Дорогой подарок.
Он сердцу девы вычурен и марок».
«А где же Надя?»  -  спрашиваю. «Тут.
Они с отцом сеть новую плетут».
«С каким отцом? Ведь я её отец».
«Ты дед, мой друг. Мой славный молодец.
Отец он с внучкой. Внучка есть у Вани.
Уж ты лежи, мой милый, на диване.
И позабыл ты кто отец, кто мать.
Пора тебе и это понимать.
Идём туда, мой праведник бездомный».
И я подумал: «Мир такой огромный».
7367
И я подумал: «Мир такой огромный».
Но я не муж. Я до сих пор бездомный.
«Пора тебе квартиру обустроить,  -
Она сказала.  -  Да и быт устроить.
Чтоб не летать туда-сюда в портах,
И не искать грядущее в мечтах.
И не ходить ночами к этой сучке.
Не целовать алкоголичке ручки.
Что поселилась на краю села
И до маразма Ваню довела.
Сама споила уж седьмого мужа.
Не женщина, а подлинная лужа!
И не пиши ты пьяной ей сонет».
Что мне она. Мне в том заботы нет.
7368
Что мне она. Мне в том заботы нет.
Но так устроен этот белый свет.
Ведь я мужчина. Хоть и не богат.
Но не такой уж я заклятый гад,
Чтобы судьба так строго нас судила,
И чтобы нас она не наградила,
Соединив навечно, на века.
И с ней мы вместе спляшем гопака.
Не унесёт нас времени ветрами
К какой-то там неисправимой драме,
Где и забыться только в алкоголе
Нам предстоит, клонясь берёзкой в поле.
Нет, не плутать уж мне меж двух дорог.
Живу я так, как дал мне силы Рок.
7369
Живу я так, как дал мне силы Рок.
«Ты, Ваня, не промежду двух дорог.
Ты на придуманной тобой дороге.
И умывай ты, хоть не часто, ноги.
Хоть раз в неделю, чтоб не заболеть.
И все вот эти злы преодолеть.
И мы ещё с тобой, дружок мой, вместе
Лет проживём не менее чем двести.
Пусть на двоих. Согласна, на двоих.
И правнуков мы вырастим своих.
Ты только, Ваня, веруй в перспективу.
Да и не пей уж ты аперитиву».
И здесь исчезли, отрешась дорог,
Мы с нею в этот летний вечерок.
7370
Мы с нею в этот летний вечерок
Тут и исчезли, отрешась дорог.
Стояла Волга молча в забытьи.
А там ходили люди в запитьи.
Иван, ты наш мечтатель и алкаш,
Великий ты и маленький ты наш.
Счастливый, даи, в общем, без судьбы,
Продукт неукоснительной борьбы.
Продукт эпохи, времени металл,
Что переплавлен, но прочней не стал.
И закалялся, и не закалён,
И слаб ты, Ваня, и в меня влюблён.
Стоит Иван среди путей-дорог.
И погружён он в лёгкий ветерок.
7371
И погружён он в лёгкий ветерок.
Стоит Иван среди путей-дрог.
Что ж, думает, тут без толку стоять.
Пойду-ка я мечты свои ваять.
И вот Иван над озером летит,
И сам себе тихонечко свистит.
А вниз поглядь, там, видит, чья-то лядь.
И Ваня едет. И ни дать, ни взять.
На шее шарф всё тот же ярко-красный.
А день над миром ясный и прекрасный.
И думал Ваня: «Слезу. С ней сбегусь».
И видит он, взлетает белый гусь.
Чего с Иваном только не бывало!
Она нырнула в сырость покрывала.
7372
Она нырнула в сырость покрывала.
Та гусь нырнула, как и не бывало.
Иван стрелою. Пулей прямо вниз.
На лодке Маша. Голос зычный: «Плис.
Сядайте-здрасьте. Как вам наши страсти?
Ах, я запнулась! Извините. Здрасте.
А не хотите ль вы меня обмацать?
Или хотя б мазурку с вальсом сбацать?»
И вся сошла тут из неё лавина.
И разлилась на сахарные вина.
А там ещё всё по углам теснятся.
А по ночам им сны иные снятся.
«Ах, ты мой милый, ласковый зверёк!
А свой ты пестик нынче уберёг?»
7373
«А свой ты пестик нынче уберёг?
Мой Ваня, прелюбезный мой зверёк.
Красавец наш. Но только ты продрог.
Иди ко мне. Иди через порог.
Садись сюда, мордашечкой води.
И песенку весёлую веди».
А он стоит, открытым держит рот
У широко распахнутых ворот.
Мария с тем зверьком всё разговаривает.
И Ваню нежно всяко оговаривает.
Мол, Ваня он такой, да и сякой,
И с левой он, и с правильной рукой.
Ну, в общем, хват. Хотя порой, бывало,
Она и без него не унывала.
7374
Она и без него не  унывала.
Сказала так, и шасть под покрывало.
Зовёт Ивана. «Залезай, Ванёк,
Сюда ко мне, мой друг, на огонёк».
Иван залез. Разул с себя калошу.
Отбросил плед. В душе ослабил ношу.
И обнял Маню. Маня как гранит.
Тверда бедрами. Юный жар ланит.
С широкой бровью. Волосы парча.
И щёки цвета с пивом кумача.
И с той же попкой прочной и живой.
Да и вполне с неглупой головой.
И говорит она ему: «Весь год
Я умирала, друг мой, от невзгод».
7375
«Я умирала, друг мой, от невзгод.
И ты тут не был, Ваня, целый год.
Тебя я уж в душе похоронила.
Но память дружбу нашу сохранила.
И вот спасла тебя я не для славы
В потоке быстрых волн прекрасной Влтавы.
И тут мы снова вместе, наконец.
И позабудь ты пушечный свинец.
В конце мы чище, лучше мы в конце.
В конце и мысль светлее на лице.
Трудись, Ванюша, пробуй и дерзай,
Плеву сомнений ты с меня сгрызай.
И погружайся в ночи наваждение.
И принимай от жизни наслаждение.
7376
И принимай от жизни наслаждение.
И погружайся в ночи наваждение.
И предо мною снова ты вставай.
И испеку я чудный каравай.
А чтобы я тебе верна была,
Сам и сверяй со мной свои дела».
Иван проверил. Точно. Без обману.
И стало стыдно тут тогда Ивану,
Что сомневался он так долго в ней,
И в чистоте её любовных дней.
Иван включился, начал всё сначала.
И тут и Маня тоже не скучала.
«Жила я, Ваня, долго без забот,
И избегала всяческих работ».
7377
«И избегала всяческих работ.
Вот так жила я, Ваня, без забот.
Но всё, Иван, молчу, молчу, молчу,
И как когда-то сызнова хочу».
Иван припомнил прежнюю юзоль,
Сомнений старых вывернув мозоль.
И, сделав взглядом грустную печаль,
Смахнул слезу в томительную даль.
И расставаться с Маниной невинностью
Он был готов с не меньшей половинностью.
Да, он влюблялся как бы с двух боков,
Не сожалея и без дураков
По результатам в недра восхождения
И каждого другого наваждения.
7378
И каждого другого наваждения
По результатам в недра восхождения,
Как олимпийской радости огонь,
Производил он трепетную звонь.
Не надо портить девочку напрасно.
Ты, Ваня, знай, любовь она прекрасна.
Дождись, когда не выдержишь тоски,
Да и прижми к себе её соски.
И трогай ту, что так нежна и жгуча.
И научайся действовать как туча
В её красотах, в самой нижней части,
Найдя себе взволнованное счастье.
И тут уже, как в прежние года,
Зажглась на небе яркая звезда.
7379
Зажглась на небе яркая звезда,
Как в далеко ушедшие года.
«Ах, милый мой! Не дав и помечтать,
Просил меня ты радостнее стать.
И пригласил немедля на себя,
Всё с той же светлой нежностью любя».
И Ваня молвил: «Я люблю тебя
Сильней, чем прежде я любил себя».
Тут Маша тихо отвечала: «Да.
Иначе нас постигла бы беда».
И он заметил: «Что ж. Уж так так так.
А нет, так нет». И сразу свистнул рак.
И он вздохнул, увидевсвет в окошке.
Любить она умела лучше кошки.
7380
Любить она умела лучше кошки.
Иван увидел третьего в окошке.
Стоит там граф. И вирши он читает.
Да и журнал с картинками листает.
Картинки шваль: Куинжи, Лавеласкис,
Сурков, Бурков, Фонвизин и Пегаскис.
Кривые рожи. Бабы с левым глазом.
Потом они в постель ложились разом.
Свет пригасили. Он её ласкал.
Да и на кресла резко опускал.
И расстегнул штаны, и заодно
Он достаёт шипучее вино.
И пьют они. Вокруг вода, вода.
И рыб огромных тучные стада.
7381
И рыб огромных тучные стада.
Вокруг Ивана пенится вода.
Мария хочет встречу продолжать
И не желает бес толку лежать.
Под покрывалом вроде и тепло,
А Машу греет верхнее стекло.
Иван не против ноженьки размять
И по ладье с Марией погулять.
А ветер свищет, волны бьют в лицо.
Не натереть бы пряжкою яйцо.
Да и не встать уж с правой мне ноги.
Ты приподняться парню помоги.
А вдоль села козла на радость кошке
Ведут на бойню на стальной застёжке.
7382
Ведут на бойню на стальной застёжке
Козла на радость мерину и кошке,
Себя по курсу погоняя ветром,
Небось, каким-то вшивым гекзаметром,
Туда-сюда, ни шагу вправо-влево,
Другое дело, если б королева.
Так думал Ваня, и полез под плед.
И глядь-поглять, а уж Марии нет.
Какой-то мокрый на плечах мешок
И в небесах ребяческий смешок.
Проснулся Ваня. Солнце высоко.
До края ямы было далеко.
Стояла внучка, утру потакая,
И говорила: «А вот я такая!»
7383
И говорила. «А вот я такая!».
В плечо его ручонками толкая.
И прогнала из сердца деда скуку,
Прервав души томительную муку.
Светило солнце. Где-то далеко
Запахло вкусным. Это молоко.
И доносилось блеянье козы.
И небо было в признаках грозы.
Засохли травы. Целый месяц жди.
Но не идут проклятые дожди.
И думал Ваня: «Скоро принесут
Ко мне с прохладной жидкостью сосуд.
И внучка скажет: «Ах, уж я такая!»
Меня собою страстно увлекая.
7384
Меня собою страстно увлекая,
Она была действительно такая,
Что не любить такую я не мог.
И этим вот себе же и помог.
И дань отдав грядущему рассвету,
Я и покинул тут затею эту,
Где я увидел братьев там и маму,
И полюбил весь мир тогда для сраму,
Себя не дав ни в чём перехитрить.
И стал я под собою землю рыть.
Ну, а она поставила решётку.
И под неё повесила трещотку
С намёком, мол, пойми, вот я такая,
Меня собою страстно увлекая.
7385
Меня собою страстно увлекая,
Мол, ты иди ко мне, уж я такая.
И пред свершённым оказаться актом
Ей тут хотелось этим мелким фактом.
Не трудовым, а актом на кровать.
Чеченка хочет с русским ночевать.
И уж потом пускай решает сам,
Здесь жить ему, бежать ли по лесам.
Попробуй ты сперва чеченской неги,
И уж потом стремись в весёлом беге.
Прощайте, мол, гражданочка, побёг.
Не ради с вами я сегодня лёг.
А от души. Так залезай-ка ты
Под покрывало в шелест темноты.
7386
Под покрывало в шелест темноты
Ты снизойди с хозяйской высоты.
Она тебе тут сможет и помочь.
С ней переспишь всего одну лишь ночь.
Но Ваня помнит той хозяйки дочку,
Что носит тайно Ване по цветочку,
Туда вот, в яму. Ну, а он сбежит,
И уж тогда, бедняга, задрожит.
Да и начнёт стучаться в эпилепсии.
Больна она. Такие вот пилепсии.
Он полюбил её. Она его.
И это чувство мучает его.
И пенит дочка рот, слюну пуская,
Любя его, жалея и лаская.
7387
Любя его, жалея и лаская,
Она забьётся, пену выпуская.
А он уж будет где-то далеко
Цедить в горах медвежье молоко.
«Такая вот, простите, я чеченка,
И труженица я, и назначенка.
Сюда детей учить чтоб алфавиту,
Меня послали. И включили в свиту.
А мать моя пошла за басмача,
Что научался раньше на врача.
И завещал жене он, умирая,
Любить Россию от Москвы до края.
Да и сказал, осуществив мечты:
«Ах, есть ли горы большей красоты!»
7388
Ах, есть ли горы большей красоты!
Будь весела. Осуществляй мечты.
Не расточайся ты по пустякам.
А наглеца бей в рожу по рукам.
Христос, Аллах! Все возрасты покорны.
Да и порывы наши благотворны.
Любовь, она божественная милость.
Молилась ли ты на ночь? Не молилась?
Её полей, раздолий и стремлений
Коснись мечтой и глубиной явлений.
Живи умом, но сердцем всё решай.
И никому себя не разрешай.
И там, где яркий плед её халата,
Под покрывалом было много злата.
7389
Под покрывалом было много злата.
И понял он, что это всё отплата
За ту любовь, что много-много дней
Жила меж ними трепетом огней.
И, заболев, она слегла в постель,
Когда мечта преследовала цель.
И пролежала целых сорок дней.
И я с душою относился к ней.
К мечте. «И вот я русского купила,
И по его заветам поступила.
А пригласить к себе в чеченский дом
Тут не смогла я. Веры нету в нём.
И у меня преполный кур овин.
И серебра достаточно, и вин.
7390
И серебра достаточно, и вин.
К тому ж наполнен яствами овин.
Я б ничего ему не пожалела.
Но говорить я стыд не одолела.
И не могу. Он клюнет на монету.
А чувства нету, так и счастья нету.
Так что живи, надейся да и жди,
Пока там что-то будет впереди.
Уж позовёт тогда, когда полюбит.
А нет, так нет. И жизнь свою загубит.
И не поможет ночь ему сбежать
И далеко отсюда убежать.
Уж в нём моя и радость, и расплата.
Ну, а судьба в шуршании халата.
7391
Ну, а судьба в шуршании халата.
И там и радость, там же и расплата.
Пусть слышит, как на мне звенят монеты.
И продолжает пусть писать сонеты.
Чеченка любит телом и душой,
И не балует разум анашой.
Мы в дикой пляске в круг войдём вдвоём
И кликом к бою сердца запоём.
Потом мы ляжем молча на кровать,
И тут меня он станет целовать.
А я волнуюсь. «Ваня, не спеши!»
Скажу ему я тихо, от души.
И в этой тайне радостных годин
Там был, сроднивший нас, предмет один.
7392
Там был, сроднивший нас, предмет один.
Скажу тебе я, мой ты господин.
У христиан, буддистов, мусульман,
У всех народов и племён, и стран
Предметом этим мы съединены.
Ах, только б, только б не было войны!
Не знала б я твоих печальных глаз,
И не сидел бы ты в тюрьме сейчас.
Вот в этой яме. И не ждал бы ты
Освобожденья душ от темноты.
И я тогда не плакала б в вуаль
Свою неизмеримую печаль.
Предмет со мной. Он дедушкой вручён».
Предметом был кинжал, что заточён.
7393
Предметом был кинжал, что заточён.
Он дедом внучке в детстве был вручён
В предсмертный час. Проблемы он решает.
Порой из мёртвых к жизни воскрешает.
Да и от сглаза вас оберегает.
Усы он вам поправить помогает.
Стрижёт овец. И хлеб, и брынзу режет.
Ты слышишь, руг, его негромкий скрежет?
Он на груди спокойно пребывает.
И хворь в душе он нашу убивает.
Возьми, Иван. Тебе даёт чеченка.
А, в сущности, простая назначенка.
Как верный друг, он блещет новизной.
И был всегда и всюду он со мной.
7394
И был всегда и всюду он со мной,
И в должной мере взял бы выходной.
Знак нанесён на нём его рукой
В печали, в страсти, в радости с тоской,
В минуты трудной думы о судьбе
С тяжёлой ношей в творческой борьбе,
Творцом искусным вылившим узор,
Что равен блеску самых дальних гор.
А то, что люди, в сущности, слабы,
Мы с вами тут постигнем из борьбы.
Смоги они себя сильнее стать,
То мне нужды и не было б мечтать
О том, сколь я воистину точёный,
И почему на палец я кручёный.
7395
И почему на палец я кручёный,
И заострённый я, и заточённый.
И рукоять моя в кисти плотна,
И есть во мне таинственность одна.
Возьми меня и влево поверни,
И там резьбу немного измени,
Подвинь к себе, потом вперёд и вправо,
Откроешь, а внутри меня отрава.
Тебе ли, другу ль, недругу ль, врагу,
Она гласит: «Тебе я помогу,
Когда иные средства исчерпались,
И все друзья в пучине искупались.
Кто хоть однажды дружен был со мной,
Тому я стал и братом, и женой.
7396
Тому я стал и братом, и женой,
Кто хоть однажды дружен был со мной».
Хозяйка дремлет, плоть кинжала сжав,
И место потаённое зажав.
«Отдаст ли Ване вечером меня,
Или опять уж не заснёт три дня.
Пойдёт шуршать у ямы подолами.
Или займётся нужными делами?
Моё-то дело думать и молчать,
И обстановку эту изучать.
Ну что ж, поспим с хозяйкою вдвоём.
Ну, а когда-то, может, и втроём».
И Ваня вздрогнул. Ах, уж видит Бог!
И здесь я лучше выдумать не мог.
7397
И здесь я лучше выдумать не мог.
И видит он развилку двух дорог,
Ведущих к небу пленника мечты
Средь гор высоких знойной красоты.
И я во сне там долго говорил.
И этот сон я там боготворил.
Я приглашён к хозяйке на обед.
Да и богатств в том доме тоже нет.
А дочь дитя. Она и не здорова.
И из имуществ только вот корова.
Какой подкоп? Зачем, да и куда?
Туда не ходят даже поезда.
Фантазия как с изобилья рога,
Нас призывает в путь. А там дорога.
7398
Нас призывает в путь. А там дорога.
Фантазия, как с изобилье рога.
Не будь тебя, и не было б и Пышки.
А миг любви, он озаренье вспышки.
А там лишь труд в бессоннице ночей.
И ты в нём, Ваня, бедный и ничей.
Вот и отсюда эти все Марии,
Чеченки, чешки, первые, вторые,
И в молоке, и в собственном соку,
Каких не знал ты прежде на веку.
Да и узнаешь вряд ли. Год прошёл.
Тысячелетья берег подошёл.
Судьба моя! Ты мой безвестный рок!
Меня ведёшь ты тропками дорог.
7399
Меня ведёшь ты тропками дорог,
Фантазия моя, мой жизни рок.
Да есть ли Ваня? Да и Ваня ль я?
А может, Хаим? Может, Зульфия?
Мария, может? Или я Толстая?
И я в ученье гордом не простая.
Лежу в холстах великого Ефима.
Нет, не Толстая я. Я, видно, Фима.
Со мной Абрам. И вот ещё тут Яша.
История, скажу я, это наша.
А может, здесь и не было истории?
И нет меня, и нету аллегории.
И расточилась в излияньях винных
Энергия страстей моих старинных.
7400
Энергия страстей моих старинных
Уж расточилась в излияньях винных.
Нельзя сказать, что я не энергичен.
Да и с лица я тоже симпатичен.
И отстаю я, где другие спешны.
Слюнтяй порой я, а порой успешный.
И с сединой я, но наполовину.
Ты слышишь ли?.. Чеши мне лоб и спину.
Совсем спилась уж, кандидат наук.
Одна из кровожадных самых сук.
Лежи, скотина! Видеть не хочу
Тебя. Сведу к районному врачу.
У, сифиличка! Честь я сохранил!
И шёл я к цели, и мечту хранил.
7401
И шёл я к цели, и мечту хранил…
…О, нет, Иван. То проба лишь чернил.
Не получилось. Мата многовато.
Да и, по сути, всё тут сыровато.
Нет остроты. Нет, не писатель ты.
И нет душевной, Ваня, красоты.
Смотри ты глубже. Думай ты о том,
Что будет с нами грешными потом,
Когда все цели в мире отомрут.
А голоса небес тебе не врут…
…На небе звёзды. И в лесу зверьё.
Не получилось, Ваня. Всё враньё…
…Иван подумал что-то в этом смысле.
А звон металла наводил на мысли.
7402
А звон металла наводил на мысли.
Иван подумал что-то в этом смысле.
Но мысли в Ване благородной нет.
Ослаб и сам для творчества предмет.
Ах, где-то, где-то всё же есть второй.
У речки он, а может, под горой.
Он триста семь шестнадцать двести пять
И миллиард, и четверо опять.
И девяносто сорок семь восьмых.
И никаких искривленных прямых.
И семикрылый, и забытый вечный.
И нулевой, и где-то бесконечный.
И всякий тут уже и сдох, и сгнил.
И если б я вам верность сохранил.
7403
И если б я вам верность сохранил,
В каком бы месте я её хранил?
В каких анналах времени сосуда?
Да и куда б меня несло оттуда?
С кем изменять течение вещей?
И где река безмолвия лещей?
И кем ещё ты быть на свете хочешь?
И почему ты злишься и хохочешь?
И что тогда? Что есть престиж отваги?
И эта мысль? И эти вот бумаги?
И кто тетрадь, скажите, переплёл?
А кто тут в ней такую чушь наплёл?
И как вернёт он чаянья и мысли
Мечте своей? Но уж не в этом смысле.
7404
Мечте своей, но уж не в этом смысле,
Отдаться б мог и я, в каком-то смысле.
О том, что там, где нужно чуда ждать,
Не будешь долго думать и гадать.
И воссоздав, и приведя в движенье,
Зачем держать без цели достиженья?
Уж глаз есть глаз. Убит слеженья орган.
И слух пропал. И весь ты, Ваня, вздёрган.
И кем же? Маней, лёжа на диване.
И Анжеликой где-нибудь в Дирване.
Анжелы нет. И Вани тоже нет.
И денег нет. И пишешь ты сонет.
Ушло всё в вечность. Всякое ушло.
А в одеялах байковых тепло.
7405
А в одеялах байковых тепло.
Но сыровато всё же. Но приятно.
И хорошо. Да и вполне понятно,
Что выйти нам оттуда тяжело.
Осеннею ненастною порой
Там дуют ветры в поле под горой.
Порою жизнь всего не укрывала,
Хотя и было дивным покрывало.
А время шло несбывшейся судьбой,
Роняя след кроваво голубой.
Та жизнь твоя, что не собою стала,
И от тебя и от меня устала.
Исчезли по-французски и по-русски
Наливки и коньяк. Да и закуски.
7406
Наливки  и коньяк. Да и закуски
Исчезли по-французски и по-русски.
Всё было. И когда-нибудь ещё,
Возможно, будет греть тебе в плечо.
И было ли тогда такое время?
И брошено ли в будущее семя?
Из бывших не увидим никого.
Из будущего нету ничего.
Такое вот обычное оно,
Разыгранное предками в кино.
А по сему, Иванушка Иван,
Запрячь-ка ты тоску свою в диван.
Да и скажи, смеясь коню в седло:
«Ах, что-то мне уж часто не везло!»
7407
«Ах, что-то мне уж часто не везло».
Так ты скажи прохожему в седло.
Какой она рождается в крови,
Люби её, земную се ля ви.
В твоей крови, а не в крови французской.
Уж се ля ви бывает и зулусской,
Где от души, а где-то и от сердца,
А где и просто для борща без перца.
Для выраженья общего лица
Мелькнула пуля дерзостью свинца.
Мол, мы не наш, но мы иной построим.
И всех, кто с нами, там же и пристроим.
А уж потом вас, дама, на заре
По-мусульмански. Или во дворе.
7408
По-мусульмански. Или во дворе.
Или хотя бы в утренней заре.
И с аппетитом. Тут читай петитом.
Как будто где-то летом с Бросом Титом.
Был вождь такой. Лежит он в мавзолее.
Был, говорят, других куда смелее.
Ел хорошо. И женщин с аппетитом.
И тут читай, как и тогда, петитом,
По той причине, что у них вверху
Всё, как и прежде. В куртке на меху.
Он часто придавался лёгким винам.
И к женским был он склонен половинам.
И не турчанок, а из ближней рощи,
Он брал себе, чтоб и не очень тощи.
7409
Он брал себе, чтоб и не очень тощи,
Но не турчанок, а из ближней рощи.
Любил распить бутылочку-вторую,
Да и сказать: «Тебя я очарую».
И прочитать по-русски ей стихи
О том, как ночи в августе тихи.
Любил, чтоб бёдра были в них не узки.
И Гейне он любил читать по-русски.
И чтоб порою трогала слеза
Её вполне невинные глаза.
Живи, Иван, наш Брос товарищ Тито.
И будет всё о кей и шито-крыто.
Иван вздохнул. Шла ссора во дворе.
А я люблю на утренней заре.
7410
А я люблю на утренней заре.
А в это время ссора во дворе.
Поссорились две девочки чеченки
Из-за какой-то их подруги Ленки.
Одна сказала: «Ленка оккупант».
И потянула младшую за бант.
Другая с нею в том была согласна.
И ей шептала: «Это ведь ужасно».
Ну, а потом, минута не прошла,
Как к ним ещё и третья подошла.
«Она ведь тут и родилася, да?»
«Да,  -  та сказала.  -  У неё звезда».
И слышит вслед: «А ты сама гитара».
О, нет, она мне, думал я, не пара.
7411
О, нет, она мне, думал я, не пара.
И вспомнил я куплет: «У самовара».
Да и запел: «И я, и моя Маша».
Такая вот случилась простокваша.
Ещё денёк послушаю их речи,
А там кому-то и подставлю плечи.
И будь здоров. И будь оно, что будет.
А убегу, так Вани не убудет.
Да и за что и кто меня осудит?
Ах, что-то будет! Кто-то и разбудит».
Так думал Ваня, лёжа на диване.
Не этот Ваня. Не у этой Мани.
А тот Иван, что и здоров, и сгнил.
И всё же верность ей он сохранил.
7412
И всё же верность ей он сохранил.
Не тот Иван. Да и не тот, что сгнил.
И вот прошли уже больше сроки,
И гроб приплыл по волнам в Тереоки.
И, подменив доподлинного Ваню,
Узнали в нём того, кто ходит в баню.
И разместили в надлежащем шопе,
Среди таких же, что с клеймом на попе.
Да и лежит Иван в глубокой яме.
Ну, а стихи? Стихи отдали маме.
Лишь те, что он писал в часы заката.
И шла волна стеною в три наката.
Потом он сел и песню сочинил
О том, как он престиж свой сохр анил.
7413
О том, как он престиж свой сохранил,
Тогда он песню там присочинил.
А Маня всё лежала на диване.
Ну, а потом нашла партнёра в бане.
Да и сказала: «Не твоя ль я Пышка?»
И прочертила небо молний вспышка.
Но Ваня видел, как на небе дрыщет,
И как поток воды звенит и свищет,
И как он, Ваня, высказать умеет,
И как закат темнеет и темнеет.
Он знает подлость, и её значенье,
И радость знает, знает огорчеченье.
И думал Ваня: «Стих я сочинил».
А каждый взгляд его меня манил.
7414
А каждый взгляд его меня манил.
И грустный Ваня тайну сохранил.
Ну, а теперь пора бы в путь собраться.
И стал он с этой ямы выбираться.
Заря встаёт. И видит небо Ваня.
И мнит он, будто там, у речки баня.
Да и дождался, что ни говори,
Иван рассвета. Утренней зари.
Рассвет. И звёзд уж нет среди небес.
Сомнений Ваню снова гложет бес.
Ах, не спеши ты, милый, погоди!
Не знаешь ты, что будет впереди.
А в это время где-то месяц полный
Уж опустился в утренние волны.
7415
Уж опустился в утренние волны
Там где-то сонный месяц в меру полный.
«О, как забраться мне на эту стену,
Да и увидеть дочь её, Елену!»
А псы проснулись от душевной лени,
И разлеглись на мокрые ступени.
И пусть подремлют, что им сонным я.
Забота их у каждого своя.
Поесть, поспать, полаять на луну,
И где-то в чём-то чувствовать вину.
Вот я долез уже до середины.
Вот я увидел дальних гор гардины.
О, я там что-то в яму уронил!
Но всё ж рассвет меня к себе манил.
7416
Но всё ж рассвет меня к себе манил.
И скарб я свой тут в яму уронил.
И как мне быть? Ведь жизнь куда сложнее.
Но убежать мне всё-таки нужнее.
Гляжу я вверх. Хозяйка наверху.
И мне фуфайку дарит на меху.
«Тут хлеб тебе. И сыр. И соль, и обувь.
И уходи. И убежать попробуй.
И майки две. Стирай их по дороге.
И береги в пути ты, Ваня, ноги.
Не забывай меня. И помни дочку.
Она тебе дарила по цветочку.
А вот рюкзак. Питаньем весь он полный.
А впереди, Иван, река и волны».
7417
«А впереди, Иван, река и волны».
Я взял рюкзак, что был тугой и полный.
Как звать её, никто мне не назвал.
Я помню лишь лица её овал.
И речь её: «Вернёшься ты на Волгу,
Предайся там труду, Иван, и долгу.
Не суетись. Звёзд с неба не хватай.
И перед каждой женщиной не тай.
Найди себе ты добрую, простую.
И свадьбу справь. И не грусти впустую.
Уж не судьба, я вижу, не судьба.
Меж нашими народами борьба».
И сжала кисть мою в своей руке.
А речка уплывала вдалеке.
7418
А речка уплывала вдалеке.
И чувствовал я дрожь в её руке.
И вспомнил я каскад речей правдивых.
«Ты бойся женщин, Ваня, шелудивых.
Они приятны только для показа,
Да и ещё для праздного рассказа.
А если часто это повторять,
То и устанешь чувствам доверять.
Ты бойся их. Ну, всё. Пора. Иди.
И не серчай, прижму тебя к груди».
Да и прижала. Я оторопел.
И до рассвета выйти не успел.
Собаки где-то дружно что-то ели.
И сосны от зари побагровели.
7419
И сосны от зари побагровели.
А псы кусок огромный мяса ели.
И не шумели, видя нас вдвоём.
«Считай, Иван, что мы уже втроём.
И дочка знает. Сразу согласилась.
Она ещё вчера с тобой простилась.
Тебе там ею вышитый платок
И голубой засушенный цветок.
А твой рюкзак оставим мы на память.
Иди, Иван, пока на небе замять.
И свой оставь нам образ навсегда.
Ещё в кувшине там тебе вода».
И седина, гляжу, в её висках.
А я стою в раздумье и в носках.
7420
А я стою в раздумье и в носках.
И седина, гляжу, в её висках.
«Тебя я, Ваня, глупо полюбила.
Я никого так сильно не любила.
Я помню, к нам солдат приехал, к маме.
Была я крохой. Чистыми глазами
Смотрел на нас он так, как смотришь ты.
С налётом неподдельной доброты.
И грусти, Ваня. Так же смотришь ты
Из этой мглы природы пустоты.
С её дорог. Домой одна дорога.
И нет нигде достойнее порога».
И я стоял, сдержав рыданье еле,
У пробуждённой и рассветной ели.
7421
У пробуждённой и рассветной ели
Я вспомнил всё. Ещё мы с ней присели,
Когда стояли долго там вдвоём.
И каждый думал с грустью о своём.
Я наклонился, отложив полено,
Поцеловав ей руку и колено.
Поднялся. Вытер слёзы и пошёл.
И в рюкзаке я кое-что нашёл.
И письма к там нашёл того солдата,
Что посмотрел на женщину когда-то
Со святостью. Она их отдала,
Чтоб я занёс их к той, что всё ждала
От сына писем. Рок ему не льстил.
Потом я край тот чудный посетил.
7422
Потом я край тот чудный посетил.
И там встречал я мать того солдата.
У них я две недели прогостил.
И сразу перестал ругаться матом.
Я стал другим. С мечтой о высоте
Я предавался творческой мечте.
И в мире этом всё у нас получится.
И перестанут люди дурью мучаться.
И убивать друг друга, и разбойничать,
И разлучать, и обижать, и сводничать.
Кричать от боли, гибнуть в алкоголе,
В наркотиках. Да и чего уж боле.
Корабль далёкий и дела живые
Нас посетят в минуты роковые.
7423
Нас посетят в минуты роковые
Корабль далёкий и дела живые.
И будут встречи новые у нас.
И пусть растёт любовь как ананас.
В любом из нас с любимой в шалаше
Пусть остаётся радость на душе.
А в рабстве чтоб никто не содержался,
И ни на что чтоб и не обижался,
И чтобы люди знали, наконец,
Что в жизни есть начало и конец.
Не забывали чтоб бежать вражды,
И чтоб растили нивы и сады.
И каждый чтоб, идя среди полей,
Залюбовался пухом тополей.
7424
Залюбовался пухом тополей
Чтоб каждый там, идя среди полей.
Земля гордилась чтобы хлебом в поле.
И всякий жил чтоб и в любви, и в холе.
Стада паслись чтоб около реки.
А в травах чтоб смеялись мотыльки.
И пусть звенела б женщина ведром.
И пусть гремел бы майский первый гром.
Потом пролился чтоб весенний дождь.
И чтоб проснулся в старом чуме вождь.
И чтоб он влагой полусонных губ
Расцеловал могучий грозный дуб.
И это всё пришельцу покажи,
Да и ему ты правду расскажи.
7425
Да и ему ты правду расскажи.
Но прежде всё ты это покажи.
Пусть знает, сколько неги и добра
В такие в нас бывает вечера.
Зачем графиня, женщина Толстая,
Любила так, в мечте тревожной тая?
Зачем узоры дню рисует тень,
А новый день ложится на плетень?
А где-то там из шума и из свиста
Мелодии рождаются у Листа.
Не посмотрев, какая дальше нота,
Католик режет в спальне гугенота.
И я играю, у меня баян.
И от весны я весел. Да и пьян.
7426
И от весны я весел. Да и пьян.
И я играю. У меня баян.
Везде я вижу ясное мышление.
На лицах всюду вижу просветление.
И вот сидит в раздумье одиноком,
О прожитом вздыхая и далёком,
Довольно уж мыслитель пожилой.
Ну, а над ним встаёт заря стрелой.
И отрок смотрит зоркими глазами
На стражника, чей лик залит слезами.
И думает он с лёгкостью юнца
О мудрости негрустного лица.
И я слезу тут резко уронил,
И растворил её во тьме чернил.
7427
И растворил её во тьме чернил.
И тут слезу я резко уронил.
И в мир открыл я жадно оба глаза.
И вижу там я Ваньку-Безобраза.
И посмотрел я там ему в глаза.
И в них уж и затеплилась слеза.
Не посчитав поступок сей за труд,
Газеты все подкуплены и врут.
Да и рекламы тоже уж не мёд.
И кто их, к чёрту, вовремя уймёт.
За делом дело и не стало делом
В поступке злом и где-то неумелом.
И всё же я в душе ещё хранил
Следы засохших времени чернил.
7428
Следы засохших времени чернил
Я за душой уверенно хранил.
Ах, Ваня, Ваня! Роскошь на диване
И в Амстердаме, в Туле и в Дирване.
Везде ты, Ваня, в жизни преуспел.
Там ты плясал, а там ты песни пел.
Там ты строитель пирамид Мавроди,
А там уж ты совсем пророка вроде.
А вот артист тыпамятныйный ничем.
Да и с размаху в морду кирпичем.
Везде ты, Ваня, сделал бы карьеру.
Но вот беда, привержен был ты феру!..
И посему ты, Ваня, не женатый.
И тут я снова вспомнил про Пенаты.
7429
И тут я снова вспомнил про Пенаты.
А был ведь я по глупости женатым.
Проделав путь нелёгкий и далёкий,
Тут я опять вернулся в Тереоки
Из Амстердама через Вашингтон,
Минуя Прагу, Вену и Кантон.
И заскочив на годик в Лас и Вегас,
Да и ещё три месяца побегав
По городам. И вот у берегов
Среди душистых я лежу стогов.
Всю эту радость холя и любя,
Я и растратил там вот на себя.
Воспоминанья, что я всюду был,
Они со мной, и придают мне сил.
7430
Они со мной, и придают мне сил,
Воспоминанья, что везде я был.
Возьмём хотя бы эту Голливуду,
Подумал я, и в ней уж я побуду.
И побывал я восемнадцать дней
В той Голливуде, что всего смешней.
Я подметал плевки там и окурки,
И от бананов собирал я шкурки.
Увидел всех я звезд. Да и звездиц
С высоким взлётом вдохновенных лиц.
Они умеют в диафрагму плюнуть,
И в пятом дубле пальчиком просунуть.
И хоть они мне и дороговаты,
Но предо мной они не виноваты.
7431
Но предо мной они не виноваты,
Хотя ценой они дороговаты.
Всего за раз зелёных миллион.
Вот и носи тут про запас гондон.
Пусть и с усами. Посудите сами,
Какими нужно в мире чудесами,
И в этой Голливуде, заправлять,
Чтобы себе такое позволять.
А что она умеет? Наклониться?
Всосать без спроса и не извиниться?
И в пятом дубле глубоко сглотнуть?
Да и, сглотнув, немедленно уснуть?
Из-за каких, скажите мне, идей
Мне приводить к себе таких девчонок?
7432
Мне приводить к себе таких девчонок,
Из-за каких, скажите мне, идей?
Я корки от бананов собираю,
И диафрагму тряпкой протираю
От излияний этих же зуёв,
Что, выходя из уличных боёв,
Дерут своих звездиц перед едой.
Потом я их обнашивал водой.
И вот уже расставлены тазы
Для звона капель утренней грозы.
Лежит такая под навесом, глядь,
А к ней идут два гангстера гулять.
Дела у них уж, видимо, не плохи.
Правозащитники и трубачи эпохи.
7433
Правозащитники и трубачи эпохи.
Дела у них уж, видимо, не плохи.
Один с большим заряженным ружьём.
Другой глухой с товарищем вдвоём.
Сперва подходит тот, что был с товарищем,
И говорит: «Я не один. С товарищем».
«А где второй?»  -  она удивлена.
А тот, что с кольтом, около окна.
Вторично ствол пистолью заряжает,
И этим фактом даме угрожает.
«Что ты стоишь? Снимай скорей носки.
Что мне сдыхать с тобою от тоски?
Я перебью,  -  кричит,  -  вас всех, глюдей
В потоке бури съёмочных идей.
7434
В потоке бури съёмочных идей
Я перебью вас всех,  -  кричит,  -  глюдей».
Ну, и стреляет в каждый первый лоб
Того, кто тут, да и того, кто чтоб.
А эту миллионщицу не трогает.
Да и пошла она своей дорогою.
Ключ достаёт у дамы из трусов.
К нему отмычку вставил из усов.
Сложил всё вместе, где-то повернул,
И у того, что вроде бы уснул,
Живот разрезал, и достал шкатулку.
И дальше зашагал по переулку.
И наблюдает вздохи, ахи, охи
Тех, кто вершит грядущие эпохи.
7435
Тех, кто вершит грядущие эпохи,
Он наблюдает вздохи, ахи, охи.
Чумазой расы с красными губами
Он видит даму с белыми зубами.
Подходит мент, по-ихнему лисмен,
И говорит: «Вы подпишитесь, мэм.
Пойдёмте в офис, будете свидетелем».
«Я не могу!  -  она ему.  -  Я к детелям
Спешу. Там в школе приключилась драма.
Иду я в колледж. Там разбита рама.
Они остались в пятом этаже.
У них «колёса» в мёдовом драже.
Беда у нас у каждого своя».
Всё грезит временем, в котором грежу я.
7436
Всё грезит временем, в котором грежу я.
Беда у всех. У каждого своя.
И я беру вонючее мочало,
Чтоб протереть весь аппарат сначала.
И тут меня прогнали две совы.
«Ах, не дурите лучше головы!
Он отличить не может кадр от корки».
Такие вот там были мне икорки.
И где ещё забьёт такой фонтан?
И я пошёл служить в кафе-шантан.
Да, я не стал обиды затаять,
И стал я грёзы новые ваять.
Вот я иду сквозь юные мечтанья,
Себя в горниле видя процветанья.
7437
Себя в горниле видя процветанья,
Я и иду сквозь юные мечтанья.
А мне из этих балетмейстеров
Один с улыбкой: «Ваня! Будь здоров!
Тут заболел у нас вчера танцорщик.
А ты-то кто? Ведь классный ты уборщик.
Так не заменишь ты ль его на сянс?
И только выйдешь, сразу и аванс.
И тут же в зубы сто тебе зелёных.
Да и ещё огурчиков солёных».
А он из тульских комнатных воров.
Из всем известных местных фраеров.
«Чего же, можно!»  -  отвечает он.
Всеобещания он предлагает сон.
7438
Всеобещания он предлагает сон.
«Чего же, можно!»  -  отвечает он.
Её  он поднял за такую штуку,
Что представляет древнюю науку,
Хореографию. Балетоманость, значит.
Ну, а она всё кашляет и скачет.
И на чистейшем ихнем языке
Мне отвечает с фигою в руке:
«Вот члена вам, а не с подонком танца.
Вы заберите этого засранца.
Не буду с ним, говном с него воняет.
И руку он не вовремя меняет.
Щекочет. И в моменты подниманья
Всё зиждется на стыке пониманья.
7439
Всё зиждется на стыке пониманья.
И не выходят с ним и обниманья.
Где вдохновенье, если он говном
Пропитан весь, как тот мудак вином».
Сидим. Молчим. Уж пауза. Звонят.
В партере дамы юношей манят.
Она решает походя вопрос,
Простуженный платком скрывая нос.
Спектакль уж близок. Люстр высокий блещет.
В райке притихли. Веер жарко плещет.
Затихла сцена. Вот начнут играть.
И будет он по ходу умирать.
Умолкли все. И замирают хоры.
И я увидел плачущие взоры.
7440
И я увидел плачущие взоры.
Затих партер. И замирают хоры.
И, как известный чистый пух Эола,
Лечу я вдаль. Всё ж питерская школа.
И становлюсь в позиций нумер пять
И поднимаю эту в небо… ой.
Она мне томно: «Так другое ж дело!
Теперь берись, Иван, прочней за тело».
И я внутрях сейчас же вдохновлюсь,
И как бы снова в танце проявлюсь.
Оркестр гремит. И главный люстр блестит.
Вокруг меня всё стонет и свистит.
Тут я влетаю вместе с нею в хоры,
Туда, в необозримые просторы.
7441
Туда, в необозримые просторы,
Упали мы с моей Одеттой в хоры.
Вернее, в яму. В большую из ям.
«Ну, Ваня,  -  шепчет,  -  уж тебе я дам!»
Такие вот дела. На сцене пляшут.
Париж! Париж! Руками дружно машут.
Трепещет пламя. Ветер у гардин.
А я стою как крашеный блондин.
Сюда она с лирической любовкой
Из Пензы переехала с вербовкой.
В искусстве обозначена творить.
Да что об этом долго говорить!
Ну и ушли мы, погружаясь в хоры,
Туда, в необозримые просторы.
7442
Туда, в необозримые просторы,
Ушли мы с нею, погружаясь в хоры.
Потом я долго ездил по Весгасам.
Запел я, помню, как-то хриплым басом.
У них в театре главный бас подох.
Наелся ленчу и от ленча сдох.
И повалился прямо на пюпитр.
И выпил водки тут лихвою литр.
Лежит такой, как морж на берегу.
Пельмейстер стонет: «Больше не могу!
Где я возьму ещё такого баса!»
А я согласен. Только дайте кваса.
А голос у меня кота ужей.
И я иду по лезвию ножей.
7443
И я иду по лезвию ножей,
И говорю магнолии свежей:
«Под вечер будет вам отменный бас.
Вы дайте мне лишь денег про запас».
Ну что ж. Дают. А баса нет как нет.
Тогда мне, помню, дали сто монет.
Пошёл я дальше. Берегом иду.
А сам я весь в лирическом бреду.
И в воду плюх. И прямо в джинсопаре.
Мороз в груди. И синий иней в харе.
Нырнул и вынырнул я у турецких бань.
А турок минский. Говорит мне: «Вань!
Ты что, браток?»  -  «Да, я вступаю в хоры».
И продолжаю с ним я разговоры.
7444
И продолжаю с ним я разговоры.
«Ты знаешь, я вот поступаю в хоры.
Я басом буду от артистов петь.
Мне нынче надо басом заскрипеть».
«Так сделаем!»  -  мне отвечает турок,
Один из наших довоенных урок.
Другой вот, правда, подлинный узбек.
А на рекламе море и Казбек.
И, моментально вычистив карманы,
Меня вложили в нужные дурманы.
И лёд со всех ближайших кабаков
Кладут вокруг худых моих боков.
И кипятком контрастно. И свежей
Разведенных для творчества дрожжей.
7445
Разведенных для творчества дрожжей
Мне не жалеют, чтоб ещё свежей.
Бурлит от льдинок жаркий кипяток.
Сюда поток, да и туда поток.
Сжигает кожу, голову хладит.
А турок минский весело глядит.
«Якши! Якши! Давай, Иван, полезно!»
Молчу. Лежу. Уже и шкура слезла.
И бас тебе тут будет, и валторна.
Хотя всё это где-то даже спорно.
Ну, повторяй: «О, Отче наше иже!»
Попробовал. Как будто стало ниже.
Из горла бас о чём-то повествует.
Всё пышет, дребезжит и торжествует.
7446
Всё пышет, дребезжит и торжествует.
И в горле бас о чём-то повествует.
Узбек меня всё погладил полотенцем.
А я кричу, как будто в схватке с немцем.
«Ой, ой, друзья! Ой, ой, уж мне хреново!
На теле всё застыло до смешного».
«Терпи, Иван,  -  карманный минский просит.  -
Сейчас тебя мы снова в прорубь бросим.
Уж потерпи, Ванёк, ещё чуток.
У нас тут есть искусственный каток».
Ну, я терплю и нервы напрягаю.
А иногда и ножками дрыгаю.
И чувствую, что сильно похудел
От суеты мне непривычных дел.
7447
От суеты мне непривычных дел
Уж чувствую, что сильно похудел.
Струя как врежет, будто Арарат.
А кипяток металлом, словно град.
И мне на член, туда, повдоль колен.
И всё сожгло до откровенных вен.
Потом прошло. Немного оклемался.
И даже он два раза поднимался.
Мешал прохожим взад-вперёд ходить,
Из бань клиентам честным выходить.
Потом ослаб. Стал очень намокать.
И стал я низким басом проникать.
А дай проверю, думаю: «Лютует.
Печётся торт. И вечность протестует».
7448
«Печётся торт. И вечность протестует».
Так я пою. А сбоку что-то дует.
Мне объяснили: «Это для эксцесса.
Для ускоренья сложности процесса.
И хрипоты. Как медный контрабас.
«Терпи, Иван, уж будет нынче бас».
Ну, я терплю. Лёд тает не без влаги.
Такие вот мне были передряги.
Гляжу  -  сосульки весело висят.
И в них под градус где-то пятьдесят
Мой набалдашник бледный. И в руке
Увидел я его на потолке.
Зеркальный потолок. Я обалдел.
Трубач в фанфары бешено гудел.
7449
Трубач в фанфары бешено гудел.
И я пою. И тут я обалдел.
Ну, чисто бас. Не меньше чем Шаляпина.
В одном вот только небольшая ляпина.
Трещит маненько. Льдинки там хрустят.
А рот раскроешь, бури шелестят.
А так отлично. Можно и в Большой.
Ну, петь так петь. И громко, и с душой.
Чего мне тут, подумал я, артачиться.
Вот только мой, простите, всё не прячется.
«Так это ж твой, Вань, инеем покрылся»,  -
Мне говорят. И я тут примирился.
Не до него. Его прижал я к телу.
Стоят гиганты. Памятники делу.
7450
Стоят гиганты. Памятники делу.
Запел из текста я. И зябко телу.
«У-у, мы-мы, гмы-гмы, бэ-бэ, тэ-тэ».
Я повторяю трижды репете.
Звук проверяю. И почти готов
Для исполненья самых низких ртов.
Такого и не знали раньше в бане,
Чтоб каватина так звучала в Ване.
И уж меня из ванны достают.
И прямо в джинсы новые суют.
А я не лезу. И ни в зуб ногой.
И принесли поболее. Другой.
И вот надели в полный весь парад.
И я готов стоять у Царских врат.
7451
И я готов стоять у Царских врат.
Все выстроились будто на парад.
И я как баба снежная на Татрах.
Начальство собралось всего театра.
Я в Пиренеях. Нет, я на Монблане.
А всё ведь просто. Был в турецкой бане,
Где главный турок, и подумать смех,
Из Минска. И такой тебе успех.
Везут меня. И далее морозят
В коробке той, где баб надутых возят.
Такие бабы. Шлюх тех надувают.
На флоте их матросам выдавают.
Её убрали, видно, где-то к делу.
И мне награда, вымерзшему телу.
7452
И мне награда, вымерзшему телу,
В коробке той, что пригодилась к делу.
И вот уж я пою на сцене басом,
Облитый сверху хлебным кислым квасом,
Чтоб не был так я абсолютно бел.
А возле рта в губах размазан мел.
Стою пред хором. Кормят всяким вздором.
А зал молчит. Ждёт баса с приговором.
Уж новый бас. Не наш. Мульсун турецкий.
И будет петь не просто, а по-грецки.
Молчат и ждут. Платочками махают.
Все, в нетерпенье ёрзаясь, вздыхают.
Вот выход мой. Зал задрожал и рад.
Свинцовой карамели град.
7453
Свинцовой карамели град.
Уж выход мой. Зал задрожал и рад.
Летят осколки. Голос всё сильней.
Как айсберг в небе. И мочалка в ней.
В летящей льдине. Даму задевает.
Гольфстримом снизу кверху задувает.
Ручьи звенят, разносятся свирели.
Не умолкают на балконах трели.
Повсюду свищет. На райке сквозняк.
И иней, иней. Нижний слой обмяк.
И вьюга в туче. И мороз сильней.
И вот сиянье северных огней
Над залой. Я ж фигнал тут исполнил:
«О, я там был. И Бог меня хранил».
7454
«О, я там был. И Бог меня хранил».
Таков фигнал. Его я исполнил.
Жду пладисментов. Нету их пока.
Гляжу  -  отвисла левая рука.
Другая тоже вдарила по ней.
И остальные бьют ещё сильней.
Иные также, вижу, шевелятся.
Потом ещё, ещё удары длятся.
Расшевелились. Плещут, отморозки.
Стоят и плачут, как в грозу берёзки.
И буря страсти в такт аплодисментов
Какое-то количество моментов.
Талант могуч. Слезу я уронил.
«О, я там был. И Бог меня хранил».
7455
«О, я там был. И Бог меня хранил».
И я слезу на ноты уронил.
Те, кто подальше, много шибче тают,
И о четвёртом действии мечтают,
Где я закончу выход свой совсем
И по домам позволю ехать всем.
Кто на конях, кто в звёздных фаэтонах.
А мой талант и в брюках и в кальсонах.
И те, кто в дальних с нами городах,
Уедут в «волгах», джипах и «фордах».
Чтоб отогреться, выпить кока-колы,
Припоминая бас турецкой школы.
И вспоминать, как Бог меня хранил,
Откуда луч мне тайну уронил.
7456
Откуда луч мне тайну уронил,
Чтоб вспоминать, как Бог меня хранил.
Потом вот я попал к миллионерше.
Я пил напиток. Сок бигмагный херши.
Такие воды жёлтые, как сцаки,
Когда сойдутся сразу три собаки.
Её собаки. Той миллионерши.
Однажды мне она подносит херши.
И говорит: «А, Вань, возьми мочи,
Да и видак, пожалуйста, включи».
Болезнь она тогда у пса искала.
«Мочи возьми. И сделай пробу кала.
Чтоб тайный смысл не стал в собачке явным».
А тайное порой бывает главным.
7457
А тайное порой бывает главным.
И сей предмет уже не будет явным.
Я перепутал два бокала херши,
И отдаю один миллионерше.
А что с мочой, тот пью на брудершафт.
Да, да, на этот дум хозяйских шафт.
Скривился, правда, но не подал виду.
Не пробудить бы в дамочке обиду.
И эту сучью я мочу испил.
И так уж с ней я плохо поступил.
А дамочка в солидных уж летах.
Но всё ещё в живительных мечтах.
А кто тут мил, а кто и надымил,
Узнаем мы из времени громил.
7458
Узнаем мы из времени громил,
Кто нынче в доме дамы надымил.
Мочу я всё же ту к врачу отнёс.
И результат анализа принёс.
А так, как в том бокале просто квас,
То результат обескуражит вас.
Совсем не тот, что дама ожидала.
И экспертиза это подтверждала.
Сказали: «Много сахару у ей.
И ей полезно родственных уей».
Собачке их мгновенно заказали.
Теперь скребётся в параллельном зале.
Хозяйка рада и довольна равно.
А он всё обосновывал державно.
7459
А он всё обосновывал державно.
Ну, а хозяйка знает, что тут главно.
Хозяйке главно, чтобы херес был.
И чтобы он всегда её любил.
Её ж любить, скажу я, господа,
Уж это просто страшная беда.
Она себе лежит, не шелохнётся,
Не разогнётся, да и не согнётся.
Возможно, дремлет, а, возможно, спит,
Не кашлянёт, не пукнет, не храпит.
Но стоит лишь на время отлучиться,
Как тут беда немедленно случится.
Закон контракта прочен от задов
И защищает он богатых вдов.
7460
И защищает он богатых вдов.
Закон контракта прочен от задов.
А вот у них, в сенате, и в перламенте,
Занесено согласие в пергаменте.
И у кого обычно не стоит,
С тем разорвать контрактор предстоит.
А это уж, простите, неустойка.
Так что, Иван, держись за даму стойко.
Пусть спит себе. А ты ей извиняй.
И всю свою работу исполняй.
И получай зелёных штуку баксов
И кабинет в компьютерах и факсах.
И лимузин. И гёрл немало стройных,
Безумно преданных и преданно спокойных.
7461
Безумно преданных и преданно спокойных
Немало гёрл там молодых и стройных.
Хоть целый день ты с ними разъезжай.
А ночь придёт, хозяйку ублажай.
Сними с себя красивые трусы,
И действуй так, как действуют часы.
И пусть ей даже это всё едино,
Но как пробьёт девятая година,
Тут ты включайся и не ешь, не спи.
А утром в ванне мраморной кипи.
А как помылся, если не устал,
Сам думай, где растратить капитал.
Стрелять ли в тире из семи стволов,
Или пойти и съесть бараний плов.
7462
Или пойти и съесть бараний плов,
Или стрелять в мишень из трёх стволов.
Уж ты у нас почти как Ёся Бродский,
Что до признанья прожил жизнь по-скотски.
Будь верен той, с кем заключил союз.
Служи, Иван, расположенью муз.
Она ведь любит сладкую работу.
Так что блюди и ты свою заботу.
Не отступай от сделки ни на йоту,
И выполняй всё с сердцем и в охоту.
Вина попей, поспи часок-другой,
И будь здоров, товарищ дорогой.
И, соблюдая право оргий шумных,
Не разбивайся об заклад бездумных.
7463
Не разбивайся об заклад бездумных,
И соблюдай порядок оргий шумных.
Когда экрана яркая звезда
Прошепчет мужу: «Что за ерунда!
Совсем сухая. Ночь уж позади.
Так что вставай. Не нужен ты. Иди».
И разрывает тут она контрактор.
Такой бывает в неком смысле фактор.
Потом второй. Совсем того моложе.
С фигурой чудной. Совершенен в роже.
А не справлялся. Уж не Фернандель.
Вот в чём его первичная модель.
Таким контрактор повсеместным стал.
Без нужных руд не выплавишь металл.
7464
Без нужных руд не выплавишь металл.
Закон контракта повсеместным стал.
Да где найдёшь ты фернандельских хренов
Для всех ****ей земли Софи Лоренов,
Ружен Сикор, Марин и прочих Влади.
Высоцкий знал их. Опытные ляди.
Вот так порой скрепляется союз,
Сближая нас до нестерпимых уз.
Не уплатив в контракте неустойки,
Будь терпелив и будь в работе стойкий.
Но ты секрет тут вздумал применить,
Чтоб и контракт реально изменить.
Ты обещал и свёл серьёзно брови,
И закалил его в горячей крови.
7465
И закалил его в горячей крови.
Да и насупил от восторга брови.
И вот с закалкой, сохранив контактор,
Ты пропахал ее почти как трактор.
Она в скандал! «Ах, больное суженье».
А у тебя есть тоже возраженье.
«Зачем же так. Взгляните, мэм, в контрактор.
Там ничего не сказано про трактор.
А раз и нет, то и суда тут нет.
Позвольте вам конечечный менет».
«Я не хочу!»  -  она тут. Да и в слёзы!
«А может, вам с карельскою берёзы?
Законов я, простите, почитал,
Пока копейки с голоду считал.
7466
Пока копейки с голоду считал,
Законов я, простите, почитал.
Уж я поездил в кораблях по свету.
И изучил колоратуру эту.
Пока мотался по вагонам-трюмам,
Я не об вас одной мечтал и думал.
Но раз уж вышло дело, кто кого,
Так вот и ешьте супа моего.
И прямо с костью. Я у вас не гостью,
А по контракту. Так что милость простью.
Написано, мадам, по белу чёрным.
Чтоб ночь стоял, и чтобы был проворным.
А что не так, или вот что до крови,
Так раздвигайте ноги, супьте брови.
7467
Так раздвигайте ноги, супьте брови.
Вы заплатили, я тружусь до крови.
Я всякой ночью буду резать вас.
А вы свой пейте херши кислый квас.
Посмотрим, чья возьмёт собой работа,
И чья у нас уменьшится забота.
Озолотится ль язвами лекала
В сравненье с тем, что было до закала.
Где ваших глаз уверенность движенья?
Взгляните, мэм, по сути выраженья
Супругу, мужу цветом под мускат.
А пиджаки беру я напрокат.
Я подарил вам эти разговоры.
И ухожу. И кончим уговоры.
7468
И ухожу. И кончим уговоры.
И я дарю вам эти разговоры.
Дарю за так. С наукой без контракта.
Как образец незыблемого факта.
Как вам урок воистину закалки.
Меня простите, но ещё две палки
С румяно-чётким в нежности лицом
И с неприступным в твёрдости концом.
Да и решайте: или неустойку,
Или две кружки херши, да и в стойку.
Контракт пошёл. И вы к тому взывали.
Кончайте, мэм, вы эти трали-вали.
Я покажу вам в деле разговоры,
Засеребрив и берега, и горы.
7469
Засеребрив и берега, и горы,
Я покажу вам в деле разговоры…
…Она молчала, вынув миллион,
Раздвинув кнопки в створках панталон.
И отдала всю пачку. Выпив херши,
Они простились. Ваня вышел перший.
Она второю. Свет. Немая сцена.
Пошёл завес. И море по колено.
Иван конец под вечер расковал.
А он ничем тут и не рисковал.
И, в путь пустившись, жил себе на воле
В любви, в мечте, в разумии и холе.
Ах, прекратите ваши разговоры,
Засеребрив и берега, и горы!
7470
Засеребрив и берега, и горы,
Идёт Иван и видит: тащат воры
Джоконду Монду, Лизу, унитаз.
Воруют воздух, нефть, воруют газ.
Такие уж дела теперь на свете.
Воруют те, да и воруют эти.
А Ваня ходит. С Ваней миллион.
А с миллионом Ваня фон-барон.
Без миллиона Ваня ничего.
А с миллионом Ваня ничего!
Не так, чтоб очень, всё-таки Иван.
Но и не хуже чем Фон Фан Болван.
Премьер российский. Ложкой колбасу...
И вот рассвет. И ночь прошла в лесу.
7471
И вот рассвет. И ночь прошла в лесу.
А Ваня ложкой режет колбасу.
Икрой Иван намазывает хлеб.
И где б он ни был, чтоб не делал где б,
Халву без хлеба ест он весь сезон.
И посещает неприступность зон.
И Ваня мясо тонко нарезает,
И в апельсине шкурку обгрызает,
Осуществилась Ванина мечта!
И не пропала плода кислота.
И прежде чем пред вечером уснуть,
Припомнил он свой трудный жизни путь.
«Иду я, значит. Вижу всюду горы.
А утром услыхал я разговоры.
7472
А утром услыхал я разговоры.
В гостинице я вышел в коридоры.
И голоса разносятся из сфер.
Мол, русский здесь. И он миллионер.
Он отрастил усы, как таракан.
И зазывает каждую в капкан…
…Она навстречу. Я ей: «Погоди.
Ко мне ты в номер вечером зайди.
Возьми утюг. Я выглажу тебя
(Она рубашку держит, теребя).
Я на гастролях. Русский я сезон.
Малинин тут, Распутина, Кобзон».
И вдруг, как с неба, прямо на носу:
«Ты водку взял?»  -  «Да».  -  «Ну, а колбасу?
7473
«Ты водку взял?»  -  «Да».  -  «Ну, а колбасу?»
И эти двое с красным на носу,
Что из оркестра, прямо на меня.
«Ты третьим будешь?»  - «Буду».  -  «Не фигня!
Давай два бакса». Я им сто монет.
«Так за такие я возьму менет».  -
Так мне ответил. И бежит в буфет.
«Возьми пельмени, и возьми конфет».
«А водки можно?»  -  «Можно,  -  говорю.  -
И приведи мне эту. Моргенфрю».
«Какую фрю?»  -  «Ну, эту, с утюгом».  -
«А!.. Понимаю! Мигом. Я бегом».
И побежал. Рот шире, чем вороты.
Взял огурцы и колбасу, и шпроты.
7474
Взял огурцы и колбасу, и шпроты.
Идёт назад. Раскрылися вороты.
Я говорю: «Миллионер я тот».
Ну, а она мне: «Тот, да и не тот».
А фрю за нами. Та, что с утюгом.
А я ей сходу: «Бегаешь бегом?»
«Да»,  -  отвечает. «Чайник принеси.
И задницу поярче затруси.
По свежей моде. Чтобы как вуаль.
У Вани нынче светлая печаль.
Не то, чтоб очень, но не пожалеешь.
Недельки две, конечно, поболеешь.
Так что скорей. И захвати персоль.
И открывачку. Хлеб возьми и соль».
7475
«И открывачку. Хлеб возьми и соль».
Ну, а она мне: «А зачем персоль?»
«А так, для рифмы красного словца.
И зверь бежит с персолью на ловца».
«Всё сделаем! Уж был бы в вас резон.
Хотите песен? Будет вам Кобзон.
Он тут. Он в холле. «Во поле во поле!»
Иван взбешён: «Нет, нет! О, нет! Доколе.
Не в этом разе. Позови мне Машу».
«Распутину?»  -  «Её. Споёт пусть нашу:
«Ах, хулиганчик! Мой ты хулиганчик».
Пошла гулять, а он, подлюга, мент.
Стоят, молчат. Разинули вороты.
Запахло мёдом. Раздаются ноты.
7476
Запахло мёдом. Раздаются ноты.
Кобзон учил романс: «Закрой вороты».
Открой калитку. Отвори засов.
Потом уже в одиннадцать часов
Нам Маша пела, зубы разлучив,
И по заказу песню разучив,
Про Ваньку-суку, что продал друзей,
И укатил с рассветом в Лувр-музей.
Туда, на Запад, деньги зашибать,
И там их баб за доллары сгибать.
Фунты на марки шведские менять.
И никому ничто не извинять.
И пела Маша, возмогая боль
Аккордеона,  -  до-ре-ми-фа-соль.
7477
Аккордеона  -  до-ре-ми-фа-соль
Превозмогая, Маша ела соль.
С холодным пивом, чтоб сберечь фигуру,
От колбасы посасывала шкуру.
Приятно ей. Как будто колбаса.
И держит запах целых два часа.
Потом халвы разок-другой лизнёшь
И через час, глядишь, да и уснёшь.
А нет, так встанешь и добавишь чая
Без сахара. И сядешь койки с края.
Молчишь. Да и в дремоте так сидишь.
И будто спишь. А, вместе с тем, и бдишь.
Потом мы с ней к реке пошли в итоге.
Пляж заполнялся: платья, туфли, ноги.
7478
Пляж заполнялся: платья, туфли, ноги.
И с Машей искупались мы в итоге.
Своя, скажу я, вся родная, наша.
Не кто-нибудь, а полненькая чаша.
Не продаётся. Любит без предела.
К начальству быть не может. Только в дело.
Да и сосать не хочет, как на грех.
И тем и отличается от всех.
Зато в глазах гроза и ветер в туче.
Мардасовой и той гораздо круче.
И льётся чистым радостным дождём.
А мы давайте в холле подождём.
А тут, на пляже, что за чудеса!
Затылки, шеи, бёдра, голоса.
7479
Затылки, шеи, бёдра, голоса.
И видим мы повсюду чудеса.
А Маша уж отзывчива как мать.
И ничего не хочет понимать.
И бескорыстна. Что ей миллион!
Как апельсину резаный лимон.
А чувства нет  -  она и не даёт.
И никому себя не продаёт.
А я пришёлся, видно, по душе.
Ведь с милым другом рай и в шалаше.
А эта вот со мною, с утюгом.
Дал двадцать баксов и сказал: «Бегом!»
И побежала пулею в итоге.
И по пути чуть не сломала ноги.
7480
И по пути чуть не сломала ноги.
И с Машей мы разобрались в итоге.
Она мне говорит: «Ну что, Иван?
Ведь здесь немало этих экибан.
А ты вот взял на мне остановился.
Ты что, мой друг? Возможно, ты влюбился?»
«Да,  -  говорю,  -  Не то чтоб очень, Маша.
Но больно ты уж радостная, наша».
«А что у них?»  -  «У них одни ужимки».
«Так сделаем давай на память снимки».
Мы щелканулись, съели с хлебом соль.
И Маша укатила на гастроль.
Я посмотрел ей вслед сквозь небеса.
И там томилась радуги коса.
7481
И там томилась радуги коса.
А Маша причесала волоса,
Вскочив в последний в небе самолёт.
И улетела с Ёсею в полёт
По Тель-Авивам, чтобы там певать,
И горечь дум в куплете изливать.
Я вскрыл постельку, глянул под простынь,
И слышу голос: «Ваня, поостынь.
Ну, нету Маши. Маша убегла.
А я зачем? Гляди, уж я легла.
Лягай и ты. Запьём мы грусть страстей.
И будем ждать по осени гостей».
Мы обнялися в трепете надежд
И поражали яркостью одежд.
7482
И поражали яркостью одежд.
И обнялись мы в трепете надежд.
Надежды нам покою не давали.
Одежды с нас всё время убывали.
Сперва она сняла с меня трусы.
Потом рубаху. А потом часы.
Потом мне расчесала грудь расчёской
Зелёной и с коричневой полоской.
Потом и пригубила, и взяла.
А дальше сатисфакция пошла.
Я видел тёплый вид её бедрей
И говорил: «Зажмуркайся скорей».
С неё срывал я оттиски одежд.
А мир томился трепетом надежд.
7483
А мир томился трепетом надежд.
А я срывал с неё клочки одежд.
Да и с меня всю тяжесть причиндал
Она сняла. Я сам всё поскидал.
Сморгнула тут она через слезу
И мне сказала: «Ваня, ни в глазу.
Но больновато. Словно как комар».
А в небе стайки плыли лёгких хмар.
И я в окно тут в этот миг взглянул.
А позже утомился и уснул.
И понимал я: деньги есть и на.
Кого хотишь, такая и жена.
Я вспомнил Машин блеск счастливых вежд.
А мир раскрылся трепетом надежд.
7384
А мир раскрылся трепетом надежд.
Она спала. И я был без одежд.
Я взволновал в ней обожанье губ.
Да и припомнил Льва Толстого дуб.
Ростову Нату, Пьера и Балконских.
Кумпанью всю, и скрежет лямок конских.
И рати той и доблесть, и отвагу.
И от двора секретную бумагу.
Сдавать Москву. И тяготы похода.
И подвиг славный русского народа.
И ратный труд. И битвы результат.
И очевидцев будущий трактат,
Что он читал в кругу его подружек.
А я стоял меж тел, стаканов, кружек.
7485
А я стоял меж тел, стаканов кружек.
Ещё там было несколько подружек.
Победным духом уж исполнен мир.
Дорожный мне поставили сортир.
С одним я глазом. Миша я Кутузов.
И мы побьём непрошенных французов.
Я отдаю по армии приказ.
И издаю рачительный указ.
И выпиваю граммов триста сорок
Так, на прикидку, чтоб запомнил ворог.
Живот потрогал. Выровнял повязку.
Медалей обмочил в в бадье я  связку.
Стоят полки. Глаза полны надежд.
Тут каждый был без видимых одежд.
7486
Тут каждый был без видимых одежд.
Глаза полны волненья и надежд.
Одну Барклаю. Две отдал де Толлю.
А остальные в кубке алкоголю.
Обмачиваю. Буду раздавать
Тем, кто полёг за Русь святую мать.
Встаёт какой-то. Говорит: «А мне».
А я ему: «Ты по уши в говне».
Обмыть, сказал, потребовав немедля.
И уж помыли здесь его. И не для,
А чтобы встали строем мертвецы.
И говорю я: «Дети и отцы!»
И достаю медали я из кружки.
И были там ещё и три подружки.
7487
И были там ещё и три подружки.
А я медали достаю из кружки.
Одну повесил Дуровой Надежде.
А тем сказал: «А вы где были прежде?»
«При штабе мы. Бельё мы полоскали.
Однажды мы де Толя поласкали».
«Ах, да!  -  сказал.  -  Тогда одну на всех».
Средь мертвецов раздался дружный смех.
«Прикройте жопы,  -  говорю,  -  невесты.
Кто недоволен, пишет пусть протесты
Царю родному и царице матушке».
И заругался тут уж я по матушке.
Не выдержал. Так захотелось. Что?..
И вот я и закутался в пальто.
7488
И вот я и закутался в пальто.
С французской стороны мне кто-то: «Что?..
А мы ведь тоже здорово сражались».
Иные уж вокруг меня сбежались.
«Чего дрожите! Посмотрите. Вон
С Бородина бежит Наполеон.
Сейчас начнёт всю армию топить,
Да и попросит грешным делом пить.
Свои и ваши. Ешьте, ешьте каши.
Параши, Маши, Нелли и Наташи.
Вам не познать славянский монолит.
У вас не так головушка болит».
Смотрю  -  один уж в прорубь тащит коней,
В пенсне и без мозолистых ладоней.
7489
В пенсне и без мозолистых ладоней
С каретой вместе в прорубь тащит коней.
И золотишко, знать, решил топить.
А уж потом чтоб и с реки попить.
Топи, топи награбленное золото.
Мы обойдёмся. Нам зерно бы молото.
Мы проживём, судьбу мечтой рисуя.
А вот тонуть, скаредничая всуе,
Не наш резон. Нам только б с маслом каши.
И всё. И все тут и промблемы наши.
Богатыри! Братья вы и подруги!
И вы, князья. И вы, царёвы слуги.
И вы, мусью в шинелевом пальто,
Одетые, как более никто.
7490
Одетые, как более никто.
Кто наш, кто ваш, кто в драповом пальто.
Отличий нет военных и цивильных
И в мертвецах, и в душах предмогильных.
Кто скажет нам, друзья, кто чем живёт,
Да и за что он свой кладёт живот?
Чтоб на алтарь служения Отчизне?
Аль так, с курьёзу, как на пьяной тризне?
Чей, где, какой был брошен в землю труп?
Был слышен звук из-за могильных труб.
И там гремели долго и правдиво
Фанфары, флейты, трубы всем на диво.
Пойдут ли те, склоняясь тут на лоне,
На нас, когда уж всё застыло в стоне?
7491
На нас, когда уж всё застыло в стоне,
Пойдут ли те, склонившись тут на лоне?
Уж полетим ли мы вот просто так?
Или за царский жалванья пятак?
Уж за Рассею-матушку, за Русь.
И за Париж, сказать не постыжусь.
Вошли туда мы. Всё-таки вошли.
И плыли в Сене наши корабли.
В потоках Сены, приклонив колены,
Размял свои я утомлённы члены.
Один уж член в бою я потерял.
А вот другой всё это проверял.
И я смотрел тогда на мир не зло.
Вставало утро и к себе влекло.
7492
Вставало утро и к себе влекло.
А я смотрел с разумием, не зло.
Мне зачесался мой последний глаз.
И я подумал: «Уж четвёртый час.
Пора вершить баталию успешно.
Не жить же нам трусливо и неспешно».
И порешил я: «Будет то, что будет.
Нас, россиян, от битвы не убудет.
И не жалеть нам наших с вами членов.
Мы плодовиты до семи коленов.
И мановеньем дремлющей руки
Послал на смерть я пешие полки.
Виктория! Закончилися муки!
И целовал я тут кому-то руки.
7493
И целовал я тут кому-то руки.
И у французов кончилися муки.
И наши, кто не спасся, полегли.
А те, иные, там идут вдали.
Другой тащил в след за собою пушку.
Иной в зубах крошил ржаную сушку.
Проголодались братцы-молодцы,
Кузины, свёкры, сваты и отцы.
Всё позади. Кумпанья завершилась.
Большая бойня к вечеру свершилась.
Осталось лишь Москву ещё поджечь,
Да и мосты обратным ходом сжечь.
Виктория! И на душе тепло.
Нелюбящих здесь быть и не могло.
7494
Нелюбящих здесь быть и не могло.
А на душе приятно и светло.
Враг в думе: «Уж интить иль не интить?
В Москве-то, чай, придётся попостить.
Кто встретит? Как? И выйдут ли баляре
Попотчевать при мёд и самоваре?
Аль спрячутся и тут, и здесь, и там,
Чтоб нас следить дубиной по кустам?
И мародёрить наши с вами трупы,
И обрезать у конских задниц крупы
Для поеданья людям и волкам
За непослушность русичей штыкам?
Все полегли. Уж таковы науки.
Тут были дети их, и были внуки.
7495
Тут были дети их, и были внуки.
Тевтонцы-немцы, ладожские клюки.
Бивал их прежде Невский Алексон.
Аль то придумка? Пьяной бабы сон?
А где обоз? Где наши аръергарды?
Полки, ботфорты, кивера, фонфарды,
Промбурды, пурды, мурды, шурды, фурды,
И остальные лорды и лахурды.
Куда девались? Что не отзывались?
Европа, где ты? Где вы поскрывались?
В победе вместе, в пораженье врозь?
Вот вам и всё. И русский наш авось.
Звучит победы радостная лира.
Полна любви была тут четверть мира.
7496
Полна любви была тут четверть мира.
И вот звучит торжественная лира.
Встают полки как мёртвые из гроба.
И два солдата встали сразу. Оба.
Клокочет кровь, и каски набекрень.
Не ко двору лишь насморк и мигрень.
Все собрались, покручивают усом.
Татарин с прусом, украинец с русом.
Мордвин, смеясь, ведёт беседу с жидом.
И все идут с весёлым бравым видом.
Кто левой-правой, кто наоборот.
Ликует, веселится весь народ.
Тут торжествует третья доля мира.
И я, внимая трепету эфира.
7497
И я, внимая трепету эфира,
Проснулся. А вокруг просторы мира.
И думаю: «А где ж Наполеон?»
И понял я, что это только сон.
И дума здесь моя лишь об одном.
Как мне прожить в своём краю родном.
Как вынуть мне замедленно его,
Чтоб не нарушить позы естество.
И лишь обжал я верхнюю губу,
Как слышу сонный голос: «Я лубу».
Так пошутила. Я же, изловчившись,
Достал его, за целость поручившись.
И убегаю, торопясь, в сортир,
Не противляясь запаху квартир.
7498
Не противляясь запаху квартир,
Я убегаю, торопясь, в сортир.
А третий Ваня, не поющий басом,
И не кормящий миллионшу квасом,
И не лежащий с балериной в яме,
И не печальный в непомерной драме,
А тот и этот, и наоборот,
А также тот, что смотрит даме в рот.
И тот на лодке, и припухший труп.
Да и танцор, что весел и не груб.
Прочтя всю эту нашу ерунду,
Подумали о чём-то на ходу:
«Не может быть, чтоб он через кусты
Увидел звёзд томящихся пласты».
7499
«Увидел звёзд томящихся пласты
Не может быть, чтоб он через кусты».
И вот теперь не в радостной Америке,
А где-то тут, для всех в известной Жмеринке,
Доволен Ваня, что всё это сон.
А заработать можно миллион.
Но не научен он, как дальше жить,
И как на ваучер с болтом положить.
И вот ему тут предлагают тур
В музей искусств, ремёсел и культур.
Иван, конечно, сразу согласился,
И на культурность он и спокусился.
Ну, а о том, что есть красивый мир,
Узнает он, как выйдет из квартир.
7500
Узнает он, как выйдет из квартир
О том, что есть иной, красивый мир.
И думал он: «Уеду во Владимир.
Звучит свежо. Российское всё ж имя.
Да и не хуже, чем, к примеру, Лувр.
И никаких тебе нездешних кувр».
Сел Ваня в поезд. И не в заграничный.
Купил Иван себе прикид приличный.
Вокруг покой. Везде родные лица.
Выходит Ваня. Древняя столица.
Владимир-город русский до костей.
И иностранных видит он гостей.
Ну, Ваня милый, развернись-ка ты.
Уж нам никак не выжить без мечты.
7501
Уж нам никак не выжить без мечты.
И Ваня взял роскошные цветы.
Идёт в музей. Стоит в высоком зале.
И ни души. Экскурсия, сказали,
С экскурсоводом будет под рассказ.
И видит Ваня мумию как раз.
Читает надпись: «До. Четырый век».
Перемножает. Вышел человек.
А рядом гроб. А где же в нём покойник?
Его и нет. Кому он беспокойник.
Прочёл табличку: «Труп перехоронен.
Он в Ленинграде. Принцип не уронен».
Святые мощи! В Ване взмылась рожа.
И лоснится от блеска пота кожа.
7502
И лоснится от блеска пота кожа.
У Вани от волненья взмылась рожа.
«А лягу я вот в этот с гипса гроб,
Который прежний, чтоб когда-то чтоб
Сказать я мог: «Вы были все в утробе,
А я уже лежал в священном гробе».
И лёг Иван. Немного полежал.
Но тут швейцар ключами завизжал.
И незаметно, вместе с гидовьём,
Ушёл домой спокойно и живьём.
Погас уж свет. Иван решил: проверка.
Но вот закрылась и снаружи дверка.
И видит он: их много, он один.
Носов, ушей, лодыжек, рук и льдин.
7503
Носов, ушей, лодыжек, рук и льдин
Там было много. А Иван один.
Лодыжки в латах. А носы все в шлемах.
И всё вокруг в воинственных проблемах.
Германский лай. Ледовое сраженье.
Цокочет всюду конное движенье.
Иван в сторонку, чтоб не затоптали.
Плащи в крови. Гремят и блещут стали.
Немецкий говор. Русская работа.
Один упал. Ещё сползает кто-то.
Того уж тот всё тянет за полу.
А двое молча мокнут на полу.
И Ваня слышит чьи-то речи тоже:
«Мне всех идей последний миг дороже».
7504
«Мне всех идей последний миг дороже».
О том лежащий говорит. Весь в коже.
Ему перечат: «Не было т тевтонцев.
Всё это враки. Выдумки японцев.
Чтоб отхватить у наших Сахалин.
И не поляк придумал сахарин.
И далеко ещё не в прошлом веке».
Потом уж там, в каком-то человеке,
Он узнаёт себя в кольчужке драной.
Да и кричит тому, кто с рваной раной:
«Смотри, порнут! Кольчужка маловата».
«А я,  -  он слышит,  -  я не виновата».
Сраженье вышло прямо из гардин.
И рисовалось трепетом картин.
7505
И рисовалось трепетом картин.
Гляжу, а кто-то лезет из гардин.
И уж давай размахивать мечами,
Да и вертеть зелёными очами.
Огонь и искры. «Братцы,  -  говорю,  -
Уж не убейте крошку Морген Фрю».
Трава по пояс. Слышится: «Пустое».
А дело тут, подумал я, простое.
И подошёл. И бью я по плечу
Мечом его. И громко хохочу.
А эти снова встали и дерутся.
Уж будет вам, засранец, Морген Фрютца.
Ну, а другой ответствует в забралу:
«Достаточно раздеться генералу».
7506
«Достаточно раздеться генералу».
Сказал второй. И приподнял забралу.
И опустил её. И выпад в штык.
И во второго полный сделал втык.
Тот падает и тащит в лёд коня.
А конь хвостом цепляется меня.
Спасенья хочет. И меня щекочет.
И что-то мне, оборотясь, лопочет.
Я слушаю его и хохочу,
И ничего я больше не хочу.
Мол, будь же человеком, помоги.
Ты видишь, под водою две ноги.
«Пошёл ты,  -  чей-то голос,  -  лошадь, в зад.
Загородил собою весь фасад».
7507
«Загородил собою весь фасад.
Пошёл ты, лошадь, лучше в зоосад.
Или вперёд. И мне ты не сморгонь,
И из ноздрей не фыркай на ладонь».
Конь улыбнулся, сделал пальцем так.
Мол, глупый ты, безумец и простак.
«Какой же я тебе тут боевой?»  -
И машет мне он буйной головой.
А я ещё тогда носил причёску.
И для неё я выдумал расчёску.
Ну, глуп так глуп, тебе какое дело.
И я вступил вперёд довольно смело.
«Сам ты дурак. Иди скорей на сало.
Чтоб на земле таких, как ты, не стало».
7508
«Чтоб на земле таких, как ты, не стало,
Уж тут тебя я и пошлю на сало,
Да и на «хэ». Иди, на «жэ» и «пэ».
И, сколько силы, стукнул по крупэ.
И посклизнулся твёрдою ногой,
И был таков товарищ дорогой
Того тевтонца, что убил японца
Замаскированного под эстонца.
И долго бил, колол и резал немца.
А сам в то время раздевал туземца,
Чтоб с ним потом и обменять кольчугу
На кнут, седло, ремень, штаны и пугу.
А я подумал: «Под ты или над?»
А мне бы больше пушек и гранат.
7509
А мне бы больше пушек и гранат.
А тот, кто под, он был, притом, и над.
Кончалась битва. Я в траве лежал.
Потом я веки медленно разжал.
Темно. Ни звука. Круглая луна.
И тучка в небе. Больше ни хрена.
Как щит тевтонца. И белым бела
Природа. Видно, спать она легла.
Все утонули. Ну, а я и рад.
И я не знал в желаниях преград.
Затихло время. Можно и поспать.
И я тут снова начал засыпать.
А месяц тут же светит в створки вежд.
И я в тревоге чувственных надежд.
7510
И я в тревоге чувственных надежд.
Ну, а луна глядит сквозь створки вежд
В моё второе в гробе естество.
Тут я проснулся, выйдя из него.
Вот только рядом никого и нет.
Я дома сплю. И не гасил я свет.
В музеи ходят нынче дураки.
Кто поумней, тот дремлет у реки,
На баб взирая, весело дроча,
Чтоб не ходить лечиться у врача.
Не важно суть в починку башмаки,
А важно суть, что думы в нас легки.
И я уж тут, не размыкая вежд,
Стыдился праздных мыслей и одежд.
7511
Стыдился праздных мыслей и одежд
И я с тех пор, не размыкая вежд.
Живу я скромно. Много не мечтаю.
И кое-что серьёзное читаю.
И вижу предков с трудною судьбой.
И будто я вступил в неравный бой.
Нет, не с врагом, которого придумал.
А с тем, о ком я даже и не думал.
С самим собой. С своею примитивностью,
И с через чур в ней наглою активностью.
Что не на пользу даже и врагу.
Ну, до свиданья! Я уж побегу.
И вот тогда, не размыкая вежд,
Я устыдился шляпы и одежд.
7512
Я устыдился шляпы и одежд.
Да и лежу, не размыкая вежд.
А стоит только вежды разомкнуть,
Как тут же ты спешишь словцо ввернуть.
Такое слово называют матом.
И я в том был достаточным приматом.
И вред оно способно наносить,
Да и порою пользу приносить.
Нам разрешили заниматься сексом
В страницах прессы откровенным текстом.
Так не пора ль и в жизни тем заняться,
Чтоб ничего такого не стесняться.
Цивильный он и быстрый, и мобильный.
А кто не робкий, он же и всесильный.
7513
А кто не робкий, он же и всесильный.
Цивильный откровенен и мобильный.
Зачем я пукал, лучше б я пердел,
И я б тогда в той вони не сидел.
Есть тьма понятий. Запад учит нас
Не отводить от них стыдливо глаз.
У них в кино открыто виден секс.
Ну, а у нас в сортире тот же текст.
Зачем же мы обманом естества
У них берём заёмные слова?
А наши что? Кому-то передать?
И их в музеях будут обсуждать?
Чтоб злость его, Ивана, изъюзолить,
И говорить ему уж не позволить?
7514
И говорить ему уж не позволить,
И злость его, Ивана, изъюзолить?
Как будто он не рассчитался с вами
Своими откровенными словами.
Тогда давайте всякие слова
Считать позволим по природе матом.
Пусть оскорбленьем будет голова,
Нога, рука, молекула и атом.
Иди ты в лошадь. Я тебя олень.
А если хочешь, поцелуйся с крюком.
Сам ты ведро. Пошёл на ясный день.
И не пиши мне оскорблённым звуком.
Я обращаюсь с речью к Эдисону,
Высоким слогом чувствуя персону.
7515
Высоким слогом чувствуя персону,
Я обращаюсь с речью к Эдисону.
И нецензурно я вещать не буду,
Когда любовь твоя подобна чуду.
Мне тяжко тут уже общаться с вами,
Не называя сущее словами.
Зачтётся вам и вовремя, и впрок
Всё то, что вы прочтёте между строк.
К вам обращаясь, к женщинам, к мужчинам,
Слова пускай относятся к причинам.
Не говорите, что не знали вы,
Как отличить наветы от молвы.
А человека стоит разозлить,
И он сумеет реки крови лить.
7516
И он сумеет реки крови лить,
Его лишь стоит только разозлить.
Непросто шёл он к правильным словам,
И ничего не обещал он вам.
А всё зависит тут от воспитания.
Ну и ещё, конечно, от питания.
За исключеньем тех культурных лиц,
Что жили не в окраинах столиц.
И всею массой общего сознания
В трудах они предполагали знания,
Где нету слов подверженных делению
На тех, что «да», и тех, что «к сожалению».
Там всё звучало миру в унисон.
И это не кобылы пьяной сон.
7517
И это не кобылы пьяной сон.
И всё там и звучало в унисон.
А почему? Спроси у Эдисона.
А если хочешь, можно у Самсона.
Суть поменять в словах нам неприлично.
И каждый их рассматривает лично.
Какими нам сподручней говорить,
Ну, а какими просто матом крыть.
Так всё ж, Мария, сексом мы займёмся,
Или, как прежде, только обоймёмся?
И в этом много умысла эротики,
Как в Кёнигсберге есть немало готики.
И этих слов в природе полон чёлн.
И он плывёт средь бурной жизни волн.
7518
И он плывёт средь бурной жизни волн.
От крепких слов не прохудился б чёлн.
Обычно в речке весело плывётся.
А Ване с Маней весело скребётся.
У Вани он не сразу поднимается.
Но Ваня скреблей всё же занимается!
Ах, Ваня Маню всё-таки скребёт.
А Маня страстно к берегу гребёт.
Вопрос цензуры медленно решается.
Акт половой успешно завершается.
И уж совсем зазорным не является
Всё то, что духу в нас не противляется.
А жизнь идёт. И время продолжается.
И каждый нужным делом ублажается.
7519
И каждый нужным делом ублажается.
А жизнь идёт. И время продолжается.
И неги жаждут, и хотят томления
И эти, и другие поколения.
И вопль души, и уж разбейся всмятку,
Но ты слова не прячешь под подкладку.
И те из них, что знали жар агоний,
Вдруг обрели достоинство гармоний.
И если Ваня с Манею скребутся,
То почему нам не во что обуться?
Родится мальчик. Или, может, двойня.
Жизнь для людей. А для скотины бойня.
Ах, будет сын! И средь туманных волн
Он поплывёт своих желаний полн.
7520
Он поплывёт своих желаний полн
Среди туманных и бескрайних волн.
Пройдёт он смело по своей судьбе,
Да и докажет мне он и тебе,
Что грех не в слове, коль сказал впопад,
А в том он, если ляпнул невпопад.
Не стыд, когда приятно лицезреть,
А стыд, когда не хочется смотреть.
Нагая это та же, только голая.
А голая, как правило, весёлая.
И весело написанная речь
Вас сможет от унынья уберечь.
Так взглянем же, друзья, под покрывало,
Туда, где грусть твоя не ночевала.
7521
Туда, где грусть твоя не ночевала,
Заглянем мы с тобой под покрывало.
А тот, кто сможет боль преодолеть,
От этих слов не должен заболеть.
И за мою изящную культуру
Я не виню из Греции скульптуру.
Не смог я удержаться не писать,
И локоть я не смог не искусать.
А как излил обиду я словами,
Так и могу уж пообщаться с вами.
И я сказал, что Ваня засадил,
Иначе бы зачем он к ней ходил!
И разве бы он стал тут ей кумиром,
Когда бы не явился к ней он с миром?
7522
Когда бы не явился к ней он с миром,
Уж не был он тогда бы ей кумиром.
Из-за того, что сказано: кумир,
Намного ближе стал нам этот мир.
У сира нет приставки звонкой «за».
Его мы не ругаем за глаза,
И не по цвету синие глаза,
И не бровей разлёт весёлый за.
А за иное. И неважно что.
И вы снимите шляпу пальто.
И оттого и водрузился мир,
Что дорог мне раздетый душка сир.
Совокупляйтесь весело и с миром,
Пускай не с сиром, но всегда с кумиром.
7523
Пускай не с сиром, но всегда с кумиром
Совокупляйтесь весело и с миром.
А сирым был не только тот, кто сир,
Но и другой, что не влюблён в сей мир.
Верней не так. Он вышел из сортира.
Их было двое. Первый был за сира.
Второй был в оппозиции и сир.
И сир ему был вовсе не кумир.
За сира воевала четверть мира.
И там звучала о сраженье лира.
И вот он мимо вас один проходит,
Да и в молчанье он туда заходит.
И говорит взволнованную речь,
Представ пред вами с обнаженьем плеч.
7524
Представ пред вами с обнаженьем плеч,
Он вдруг сказал взволнованную речь.
А Ваня наш, чтоб до конца не спиться,
Решил вдруг взять и в речке утопиться.
Собрал посуду: три от денатуры,
Одна вино, четыре политуры.
Пошёл к реке. Тогда была уж осень.
Всю эту тару в реку Ваня бросил.
А сам стоит, глядит. Она не тонет.
И те бутылки вдаль волною гонит.
Стоит Иван. Потом бежит он к мосту.
А там легавый как холодный остров.
И ни души. Не позовёшь людей.
И понял он бессмысленность идей.
7525
И понял он бессмысленность идей.
И видит Ваня: берег без людей.
Плывут бутылки. А Иван без них.
И нету больше мыслей в нём своих.
Иван в раздумье. Закричать: «Тону!»
Ну, а потом и кинуться ко дну.
Всё видит мент. Не станут и спасать.
И стал Иван губу себе кусать.
Но подбегает к Ване Николай.
Под мостом спал он под собачий лай.
Проснулся. Говорит: «Ванюша, ты!
Чего ты так? С какой уж маяты?
Бутылки тонут?» И идёт он с миром
На смерть и муки жизни за кумиром.
7526
На смерть и муки жизни за кумиром,
Перекрестясь, он тут и скокнул с миром.
Авоська пребывает наплаву.
А он кричит: «Ах, Ваня, я плыву!
Сейчас достану! Будет на двоих.
Мне половина. Каждый при своих».
И бьёт руками бешено волну.
Потом кричит: «Ой, сводит мне спину!
Две ноги сводит. Видно, паралич.
Мента, зови! Ах, Вань, мента покличь!»
«Не отзовётся он. Ведь ты алкаш».
«А ты скажи, что я районный, ваш
Осведомитель разумом идей».
Не героизм, но страх ведёт людей.
7527
Не героизм, но страх ведёт людей.
Так думал Ваня всей душой идей.
И к мосту, к менту. Просит: «Друг! Браток!
Там под мостом наш Коля-кипяток.
Видать, утопнет. Надо б кинуть трос.
Погибнет парень. Он ведь не матрос».
«Погодь маненько,  -  отвечает мент.  -
Мы производим тут эксперимент.
Щас будут наши, будто гангстерьё,
Ловить их тросом. Действие моё
Спихнуть второго с моста по свистку,
Переломив в нём левую руку».
И добавляет с видом вседержавным:
«Страх движет теми, кто вставал над равным».
7528
«Страх движет теми, кто вставал над равным».
«А под мостом,  -  я говорю,  -  державным
Путём Николка вместе с багажом
Уйдёт на дно».  -  «Ах, Ваня, подожджом».
Так отвечает мне спокойно мент.
И продолжает он эксперимент.
Я разозлился. Сам бегу к воде.
Глядь, а в реке Николки нет нигде.
Ни Николая, ни моих бутыль.
И об опоры брызг шумящих пыль.
Всё. Сгинул Коля вместе с грузовьём.
Уж не видать нам Коленьки живьём.
Уж пять минут, как канул в пустоту.
И только страх в нас пестует мечту.
7529
И только страх в нас пестует мечту.
Ну а Николка канул в пустоту.
Бутылок жаль. И лишь на месте мент.
Гляжу, опять пошёл эксперимент.
Хватают това, кости в нём трещат.
Стрельба, погоня, женщины пищат.
Для ксперименту вспыхнул Мерседес.
Один сорвался и в огонь полез.
А этот с ментом падает с моста.
Семнадцать метров, гибель высота.
Надел наручник сразу на двоих
И настоял на действиях своих.
Власть, побеждая равного над равным,
Тебя погубит слабым и бесправным.
7530
Тебя погубит слабым и бесправным
Власть, побеждая равного над равным.
И крик мента под мостом: «Дайте ключ!
Хватай его! Надень ему обруч!
Утопнем вместе. Не могу грести.
Рука свихнулась!»  -  «Ой, дружок, прости!»  -
Второй ему ответил. Встречи ждут.
И постепенно под воду идут.
Вдруг шебуршенье. Сразу два круга
Кидают с моста. А они в бега.
И вот над бездной взнялся вертолёт.
И по тропинке беглого ведёт.
А тот бежит и ближется к мосту.
И обнажает в сердце пустоту.
7531
И обнажает в сердце пустоту.
И всё быстрее ближется к мосту.
Там оставляет с баксами пакет.
И с вертолёта льётся яркий свет.
Мол, не пройдёт такой эксперимент.
«Давай сначала выберем момент.
Бери пакет. Опять беги к реке.
А я останусь с рацией в руке».
А Коля тонет где-то под водой
С моей авоськой и своей бедой.
Бегу я к скорой. Той, что у моста.
Кричу: «Там Коля топнет без хвоста».
Не шелохнулись. Эх, судьба-рубаха!
Убей свой страх, да и живи без страха.
7532
Убей свой страх, да и живи без страха.
Иду назад. Эх, эх! Судьба рубаха!
Моя на мне, гляжу, зашевелилась.
И мысль во мне в момент остепенилась.
Я повернулся. Обмер. Отчего?..
То Коля с грузом. «Ваня! Ты чего?  -
Он говорит мне. -  Ну, чего ты так!
Вот я пришёл. Вот сдача. Вот пятак.
А остальное. Посмотри. Чин-чин.
Дороже денег договор мужчин.
Я побежал, Вань. Видишь, я принёс.
Об чём размолвка! Да и в чём вопрос!
Ты тут. Вот я. И каждый сам на сам.
Уж всё равно, какой ты носишь сан.
7533
Уж всё равно, какой ты носишь сан.
Эх, Ваня, щас бы старый наш баян!
Сыграть бы вальс над волнами Дуная.
И Маня пусть послушала б родная!
Твоя Маруся, Ваня. Под мостом
Бывало пьём мы, окрестясь крестом.
Душа в ней светлой, доброю была.
Да, жаль, вот рано женщина ушла.
Не дождалась. А нынче времена!
Залейся хош какого ты вина!
Сплошное море. Сорты выбирай.
Весна уж, Ваня! Хоть носки стирай.
С тобой мы вместе, что нам боль и страх.
А те надежды? Ну их, Ваня, в прах.
7534
А те надежды? Ну их, Ваня, в прах.
С тобой мы вместе. Нам ли этот страх.
Уж я вернулся. Сдача вот, чернила.
Ты что, Иван! Уж водка, что ли, сгнила?»
«Ты не утоп?»  -  «Я?!.. С тарой?!.. Топнуть с тарой?!
Сравнил меня ты с этой вот гитарой?
С Марусей той, что, полетев с моста,
Сама утопла, нет на ней креста,
И за собой две полных унесла.
Искали сутки, два сломав весла.
Всё обыскали. В каждой мели, щели.
Не утонули сами еле-еле.
И не нашли. Бутылки. Что, Иван?
Аскет ты или верный мусульман?
7535
Аскет ты или верный мусульман?
Что загрустил ты, Ваня? А, Иван?
Да всё путём!.. Ну, не идут менты.
Не огорчайся. Нет в них простоты.
Меня искать? Так не утоп ведь я.
Мы, Вань, ещё на южные края
С тобой уедем. В Сочах потонуть
Оно приятней. Тут же  -  это муть.
Мы поживём ещё, Иван, с винтом.
Давай-ка выпьем. И споём о том.
И закус есть. Два кислых огурца.
И килька в банке. Да и два яйца.
Отбрось ты, Ваня, грустные черты!
Под Богом все мы ходим. Я и ты.
7536
Под Богом все мы ходим. Я и ты.
Так что, Иван, нет в мире простоты.
Я выплыл, видишь. Мне хватило сил.
И сразу сбегал. Ты же сам просил.
Огромный опыт в ловле у меня.
Уж ты не хмурься. Жди рассвет дня.
А про Марусю, если что не так,
Так ты прости, Иван. Ведь я верстак.
Не злись ты сердцем. Мы ведь оба с ней.
Она ж ещё мечтала про детей.
Хотела двое: Коля и Иван.
Чтоб с нами пили на один стакан.
А тут тонуть, то это лишь мечты.
Пойдём в кусты. Ячейки там пусты.
7537
Пойдём в кусты. Ячейки там пусты.
Ну, а тонуть, так это лишь мечты.
Как посмотрю, уж всё печален ты.
Пойдём, Иван, в ближайшие кусты.
К Марусе нашей, что уже на дне.
И помянём голубку при луне
Под этим вот, под долбаным мостом.
А там и песнь затянем мы о том.
Нет, Ваня милый, всё у нас путём.
Ещё с тобой мы лаптей наплетём.
И иностранцам всучим. И в сортир!
Нарежем лыки полный сувенир.
И с политурой, Ваня! Эх, мечты!
И не для вящей радость красоты».
7538
«И не для вящей радость красоты».
Вот так мечтаем часто я и ты.
И тот Иван, что Грозный и тиран,
Да и вот этот, старый ветеран,
Что там, у печки плачет, схоронив
Свою Марусю, ей не изменив,
И вспомнив, как из боя выходил,
И в памяти он веру находил.
Вели тогда мы тот смертельный бой
За ради жизни с мирною судьбой.
А вот теперь тут, Ваня, у печи
Сидим, и нас согрели кирпичи.
А память что-то резкое ваяет.
И вечер ветерана обаяет.
7539
И вечер ветерана обаяет.
И память что-то резкое ваяет.
И будто он проходит стороной
В раздумье с неосознанной виной.
Маруся спит, бедняжка, уж в гробу.
А Ваня весь в ответе за судьбу.
В печи шипит корявое полено.
Болит бойцу простреленная вена.
Но он не зол на вену и судьбу.
Ведёт он с жизнью трудную борьбу.
Уж гроб готов. Его одною правой
Он смастерил. Он ранен был под Влтавой.
И прожил он с Марусенькой как ты,
Храня в душе заветные черты.
7540
Храня в душе заветные черты,
Уж прожил он с Марусенькой. А ты?
Тогда она тростинкой из воды
К тебе явилась в трудные страды.
И замер ты, и сердцем онемел,
Хотя порой ты был и крут, и смел.
А я тогда уж был совсем без сил.
И я тебя о чём-то поспросил:
«Пойдёшь за Ваню? Или вот в кусты?»
И, помнишь, что ответила мне ты?
«С тобой уж хоть и к чёрту на рога.
Вот только пусть поправится нога».
И мы познали радость у воды.
Да и не ждали больше мы беды.