Веноциания. Том 1

История одного человечества.

Собрание сочинений
в 99 томах. Том 43-ий.


Истинный талант доверяет более собственному
суждению. Особенно основанный на любви к искусству.

А. С. Пушкин.


 Я не претендую на то, чтобы быть понятым сразу.

М. Орлис.

Все герои моих произведений вымышленные.
Любое сходство с реальностью случайно.

ВЕНОЦИАНИЯ

в двадцати восьми томах

         том первый


       2016 г.



Посвящается гениальному Пабло Пикассо.


Только тот, кто знает, понимает и чувствует
наше время, может насладиться, прочитав этот том
и следующие за ним двадцать семь томов этого
произведения. Остальным советую даже и не приступать
к чтению, дабы не терять время на бесполезный труд.

Марк Орлис.
«Почему у вас волосы не выпали?»  -
«Потому, что я не расчёсывался».
«Почему у вас зубы здоровые?»  -
«Потому, что я их не чистил».
«Почему у вас молодое лицо?»  -
«Потому, что я не умывался».
«Почему у вас светлая память?»  -
«Потому, что я не носил шапки».


Гений.

Гений не живёт. Он как мгновенье.
Гений  -  это излучивший свет.
Гений  -  это взлёт и вдохновенье.
Вот оно. Но и его уж нет.
Годы у него  -  сплошные вехи.
Вот родился. Вот уже в борьбе.
Были осложнения, помехи,
Были огорчения в судьбе.
Взлёты были. Были спады.
Были и раздумья до тошнот.
Он не прожил. Он всё время падал.
Падал в неизвестное. Вперёд.
И упал. Туда. В тысячелетия.
И теперь к нему, его путём,
Чтобы подтвердить его бессмертье
Мы неторопливо побредём.





5367
«Какого беса я себя любил!..»
Так он сказал. Но так ли он подумал?
Как думать, он давно уже забыл.
А кем он был, об этом он не думал.
Он был целитель собственной души
И наблюдатель внешне беспристрастный;
И не укрылся он от вас в тиши,
И не был он ни сдержанным, ни страстным.
И был он бесконечно одинок.
И счастлив никогда он тоже не был.
И Землю он спасти от зла не смог.
И не держал он, как Атланты, небо.
Он скрытным был. И всё же был открытым.
И быть хотел поэтом знаменитым».
5368
«И быть хотел поэтом знаменитым».
«Ну, а ещё, что видел ты?..»  -  «Ещё?..
Ещё я видел, как с лицом немытым
Бежал подросток».  -  «А ещё, ещё!»
«Ещё я видел как мешок картошки
Девица парню положила на плечо.
И проползал там маслик-высуньрожки».
«Ну а ещё? Что видел ты ещё?»
«Ещё я видел как, включив машину,
Водитель выругался».  -  «А ещё?»
«Ещё я видел, как старик скотину
Погнал к реке».  -  «Ну а ещё, ещё?!»
«Ещё я видел, сколько нужно сил
Потратить, чтобы Бог благословил».
5369
«Потратить, чтобы Бог благословил,
Нужны не столько силы, но смиренье.
Воздержанность нужна. К тому Бог мил,
Кто устоял на грани примиренья.
Ты не убей. Не пожелай жены
Чужой. Не укради. Не шли другому
Проклятий. Посмотри со стороны».
И в этот миг подобно в небе грому
Взметнулся луч и, задрожав, угас.
И тишина повисла в стыке ночи.
А впереди очередной фугас
Подразделение пехоты обесточил.
И голоса взывали цветом крови
Меня на подвиг истинной любови.
5370
Меня на подвиг истинной любови
Звала эпоха варварства и лжи.
И хоть у нас она уже не внове,
Но, как и прежде, шепчет: «Докажи
Свою приверженность и подвиг свой победой.
Я оправдаю всё. Я такова.
А хочешь, приходи, со мной обедай.
И отыщу я нужные слова.
Борьба идей. Рождается эпоха.
А на Земле ещё, увы, не рай.
Дела у нас с тобой идут неплохо.
Ты только за эпоху умирай.
Ну, а пока я истину искала,
Ни жизнь, ни смерть меня не отпускала.
5371
Ни жизнь, ни смерть меня не отпускала.
Я такова. И я опять пришла.
Я кое-где в анналах поискала,
И уж себе наперсницу нашла.
Переходная я с одной в другую.
А в переходе я всегда в крови.
И если я тебя заинтригую,
Меня ты предстоящей назови.
Но двум эпохам трудно разминуться
В одном тоннеле в вечности дыре.
Гиганты там, да и пигмеи гнутся
На безнадёжности бессмысленной горе.
Я реки крови вашей расплескала,
Когда мечта моя тебя искала.
5372
Когда мечта моя тебя искала,
Чтоб убедить тебя, что я твоя,
Не знала я ещё тогда оскала
Другой эпохи. И огня струя
Горячей кровью землю обагрила.
И я подумала: «Уж это навсегда!»
И от тебя я ничего не скрыла.
Но люди мне не верили тогда.
Я изменилась и бесстрашной стала.
А от тебя повеяло душком.
Казалось мне, что ты совсем устала.
А я на марше, конно и пешком.
Колола я и жгла, и рассекала,
Когда мечта моя тебя искала.
5373
Когда мечта моя тебя искала,
Не знала я ни отдыха, ни сна.
И чистый звон разбитого бокала
Прервал мой сон. И в озере луна.
А в доме шумно. За столом широким
Беседа не смолкала до утра.
И снова я в посёлке Тереоки.
И чудных дней настали вечера.
Тут стол вращался в серединной части.
Он полон был заморских яств и вин.
И время переполненное счастьем
Нас увлекало трепетом картин.
И в мастерской на голубом холсте
Надежда оживала в пустоте.
5374
Надежда оживала в пустоте
В той мастерской, где гражданином мира
На навека натянутом холсте
Рождалась высочайшая сатира.
Там критики умели пошутить.
Стихи слагали юные поэты.
И каждый мог без умысла польстить
Другому. Там и фавны, и корнеты.
И к винам всяк был в праве положить
Любые там соленья и копченья.
И верилось, что можно праздно жить,
Не признавая старости и тленья.
Беседа длилась, время иссякало.
Эпоха родилась и вытекала.
5375
Эпоха родилась и вытекала.
Жизнь продолжалась в блеске и тоске.
Девичья ножка прочный грунт искала.
И поступь юная скользила на песке.
Луна, бледнея, через рябь залива
Ложилась. И хотелось вдаль уйти.
Туда, подальше, чтобы в час прилива
Опять к прибрежью тайно подойти.
И, испытав солёный воздух ночи,
Взметнув сердец и платьев паруса,
Увидеть страха трепетные очи
И слышать мудрых предков голоса.
И до рассвета верить пустоте
В эфире звёзд, в небесной высоте.
5376
В эфире звёзд, в небесной высоте
Я вижу снова мной забытый дом.
Всё оживает в шумной суете.
И мне бывать опять случилось в нём.
Верней не в нём, но лишь на этом месте.
Тот дом сгорел. И восстановлен он.
И был хозяин всем вокруг известен.
Он был в пейзаже ловок и силён.
И всё ж писать любил он больше лица.
Он находил в них радость и покой.
И гости продолжали веселиться,
Смирившись с ним. Да и с его тоской.
И я в пучине хладных финских вод
Вздыхаю, погружаясь в небосвод.
5377
Вздыхаю, погружаясь в небосвод,
И я в пучине хладных финских вод.
Люблю я выйти к волнам океана
И оказаться около воды.
И едкий дым весеннего тумана
Люблю увидеть падавший в сады.
Дышать люблю предутренним эфиром,
Следя, как волны разбивают чёлн.
И рыбаков люблю увидеть с миром,
Тянущих сети из прохладных волн.
Люблю меж звёзд услышать разговоры,
И прекратить люблю и брань, и споры,
И отдохнуть от скуки и забот,
Тебя увидев за печалью вод.
5378
Тебя увидев за печалью вод,
Люблю предаться пылкости мечтаний.
Смотреть люблю в нависший небосвод,
И видеть там тревогу испытаний.
И, одолев тяжёлый шум в волне,
Люблю в пиратской шхуне оказаться
Среди себе подобных. И во сне
Люблю пиратом опытным казаться,
Узнав все планы и коварства тех,
Кто заключил меня в каюте тёмной.
Да и, надеясь на спасенье и успех,
На гнев улыбкой отвечаю томной.
И возгласить люблю: «Вот ты какая!»
Тебя в объятья страстно увлекая.
5379
Тебя в объятья страстно увлекая,
Я и нырнул под сырость покрывала.
И ты была воистину такая.
И ты меня к восторгу призывала.
Спасителем от жизненных невзгод
Являлась ты в минуты пробужденья.
И не было мне более забот
И грусти средь ночного наважденья.
Трудов мирских не ведал я тогда.
А ты была умнее старой кошки.
И рыб весёлых тучные стада
Пасла ты в затуманенном окошке.
И восклицала: «Ах, уж я такая!»
Меня в объятья страстно увлекая.
5380
Меня в объятья страстно увлекая,
Ты говорила мне: «Вот я такая!»
И, воплощая тайные мечты,
Твоей я был ценитель красоты.
Ну, а в каюте было много злата
И уйма яств и заграничных вин.
Да и ещё в шуршании халата
Там был сокрыт предмет любви один.
Им оказался остро заточённый
Кинжал. Он был порукой и виной
Тому, что я, ничем не огорчённый,
Тут и сказал тебе: «О, будь моей женой!»
И здесь уже, а я тогда продрог,
Вела меня ты средь мирских дорог.
5381
Вела меня ты средь мирских дорог,
Не избежав и способов старинных.
И я сказал: «О, сохрани нас Бог!»
В ответ я слышу: «Здесь запасов винных
На целый год. А, может, и на два».
А я спросил: «А если муж узнает?»
И ты сказала: «Глупые слова.
Богатство он любви предпочитает.
Лелеет он лишь злата чистый звон.
Он мне смешон. И уж не мил мне он.
Его мне мало. Ах, его мне мало!
Ты залезай сюда. Под покрывало».
Ну что ж, сказал я. И престиж не уронил.
И шёл я к цели. И мечту хранил.
5382
И шёл я к цели. И мечту хранил.
И я тогда престиж не уронил.
А мы ни в чём, ни в чём не виноваты.
Оставил я далёкие пенаты.
И вот уж вижу я вокруг людей,
Правозащитников и трубачей эпохи.
В потоке побеждающих идей
Они вершат своих желаний крохи.
Всеобещания тут зиждется струя.
Вращается Земля в пылу мечтаний.
Но вот уже средь серых будней я
В потоке чувств и новых испытаний.
И я стремлюсь туда, в живые поры.
Туда, в необозримые просторы.
5383
Туда, в необозримые просторы,
Я попаду на лезвие ножа.
И слышу я и брань, и разговоры.
И замираю, в ужасе дрожа.
И всё там пышет и кипит, и торжествует.
И в суете вселенских дум и дел
Куётся сталь. Там звонко в трубы дуют.
И творчества там пафос и предел.
Там беззаветно отдаются делу.
И я всему, что происходит, рад.
И мне награда, молодому телу,
Свинцовой карамели град.
О, я там был! И рок меня хранил.
И луч с небес мне тайну уронил.
5384
И луч с небес мне тайну уронил.
И слышу я движение в лесу.
И разговор я слышу двух громил:
«Ты водку взял?»  -  «Да».  -  «Ну, а колбасу?»
«Взял огурцы и колбасу, и шпроты,
И открывачку, хлеб, горчицу, соль».
Запахло мятой. Раздавались ноты
Аккордеона: до, ре, ми, фа, соль.
Пляж заполнялся: платья, туфли, ноги,
Затылки, шеи, бёдра, голоса.
А вдалеке, в посеребрённом стоге,
Томилась радуги всецветная коса.
И поражая пестротой одежд,
Мир предо мной раскрылся для надежд.
5385
Мир предо мной раскрылся для надежд.
А я стоял меж тел, стаканов, кружек.
Тут каждый был без видимых одежд.
И было тут и несколько подружек.
Там кто-то был в вельветовом пальто.
И даму, что сидела в фаэтоне,
Два парня пригласили в шапито
На этом чудном летнем мирном фоне.
Не любящих тут быть и не могло.
Тут были старики, и были внуки.
И солнце, распаляясь, землю жгло.
И кавалеры целовали дамам руки.
В плену мечты там было четверть мира.
И я там был в пленении эфира.
5386
И я там был в пленении эфира.
И на душе моей запела лира.
И жертвою я мог бы стать борьбы,
Уж не избегни я такой судьбы.
Лоснящаяся в блеске пота кожа
Носов, лодыжек, рук и ног, и спин
Любых идей казалась мне дороже
И рисовалась трепетом картин.
Достаточно раздеться генералу
И от муштры освободить солдат,
Чтоб на земле голодных меньше б стало,
И меньше стало пушек и гранат.
И я в потоке умственных идей
Стыдился праздных мыслей и людей.
5387
Стыдился праздных мыслей и людей
И я в потоке творческих идей.
И вижу я, раздетой на камнях,
Испанку, что встречалась мне на днях.
И представлялась нам она, о боже,
Необходимее хвалебных од льстеца!
Струился пот по загоревшей коже.
И ясный взгляд весёлого лица
Томил мне душу. И пред нею двое
С гитарами у лестничных перил.
Взирают в небо бледно-голубое.
Один с другим о чём-то говорил.
И в тихом блеске утра пустоты
Прелестны были девушки черты.
5388
Прелестны были девушки черты
В необозримом блеске пустоты.
Но слышу я далёкий перезвон.
Напевным гулом тяготился он.
А где-то непогода завывала.
И там блестели в инее штыки.
И ночь была такой, как небывало.
И стражники, подняв воротники,
Дремали в непроглядном мраке ночи.
И шёл этап в непостижимой мгле.
И серебрились на морозе очи
Полковника, дремавшего в седле.
Всё жёстче путь. И песня умолкала.
Ну, а мечта моя меня и увлекала.
5389
Ну, а мечта моя меня и увлекала.
И вот я снова у Кавказских гор.
Уж ночь в дремоте крылья распускала.
И шёл с дорогой у неё горячий спор:
«Усни, дорога,  -  ночь велит дороге.  -
Куда спешишь? Что так стремишься вдаль?
Пусть отдохнут твоих скитальцев ноги.
Ужель тебе измученных не жаль?
Будь ты пряма, и будь себя достойна,
Легка, резва и быстрая как лань.
Остепенись. И отдохни спокойно.
А утром встань и труженицей стань».
Простор дышал. И ночь не умолкала.
Я полон неги был. Душа моя алкала.
5390
Я полон неги был. Душа мо алкала.
И солнца луч в поля стремился с гор.
Звенело облако. И времени лекало
Преображало мой открытый взор.
Вдали резвился полусонный Терек,
Змеёю тонкою средь задремавших скал.
Он ударял себя то в левый берег,
То в правый, и никак не умолкал.
Бледнели звёзды. Птицы просыпались.
Уже угасли у дорог костры.
И шумно ветры в озере купались.
Туман сползал с проснувшейся горы.
Луна из тучи за землёй следила.
И вместе с нею в бездну уходила.
5391
И вместе с нею в бездну уходила
Луна. Она за тучею следила.
И голос долетел ко мне из леса:
«Узнает муж. Уж ты, дружок, повеса.
Как только и на ум пришло тебе
Вести со мной такие разговоры?»
«Ну а тебе,  -  он ей сказал,  -  тебе
Нужны ли тут бессмысленные споры,
С утра, в лесу, в объятиях весны,
В такую рань, едва умывши лица?
Уж много ли у любящих вины?
Тебя ль убудет? Встреча ль повторится?
Ведь ты сама меня весь день искала».
И миг зари, и блеск её накала.
5392
И миг зари, и блеск ее накала
Заставил замолчать их. И она
В траву измученно, но сдержанно упала.
И их укрыла трав лесных стена.
Прошла минута. Может, пять. Ну, восемь.
Они исчезли в леса глубине.
Я видел спины их за дымкой сосен.
Они стыдливо перекачивались мне.
«Ах, как мне грустно! Как мне одиноко!
Зачем ты так? Зачем ты сердцу мил!»
Случилось это в древних Тереоках.
И он её тогда и полюбил.
И тут весенний голос соловья
Прервал мой сон. И озера струя.
5393
Прервал мой сон. И озера струя
Меня звала в далёкие края.
Я вспоминаю старого Фурье.
И фурий обнажённых вижу станы.
В волшебные неведомые страны
Плыву я на изношенной ладье.
Хотелось мне бичом прослыть бездомным.
И встречи ждал я с чудищем огромным.
И бархатистость обнажённых тел
Меня прельщала весело и рьяно.
И я тут встречи с нею захотел,
Да и почувствовал тревожный скрип дивана.
Тут я проснулся. И луна кокоткой
Засеребрилась предо мной и лодкой.
5394
Засеребрилась предо мной и лодкой
Луна кокоткой у моих колен.
И я подумал: «Ночь была короткой.
Вот и попался я в воображенья плен.
И так легко, так ветрено отдалась
Она ему, в ком и на йоту нет
Притворства. И беспечная рассталась
С обетом недалеких юных лет».
Он был желанным ею. И формально
Был ей партнёром верным. И она
Его поступок отнесла к нормальным,
Тем более, тогда была весна.
И я когда-то ловеласом слыл.
И по течению уж я спокойно плыл.
5395
И по течению уж я спокойно плыл.
И ловеласом я когда-то слыл.
Но вот иду я по морскому дну
И вспоминаю девушку одну.
Залив был мелок. И в часы отлива
Волна, отхлынув, в горизонт ушла.
И чувствовал уж я себя счастливым,
Зажав в руке обломок от весла.
В дно упершись поломанной доскою,
Я ощущал усталость и тоску.
И, ударяя о доску рукою,
Другой рукой провёл я по виску.
И вдруг проснулся я. И в ужасе застыл,
Костёр увидев. А над ним остыл.
5396
Костер увидев. А над ним остыл
Обед готовый. И пред нами стадо.
Десяток коз. Пастушкой юной был
Подросток, девушка. «Я встрече с вами рада!»  -
Так говорит она. Прелестных лет.
Пятнадцати не более. Не боле.
Глаза лучат неистребимый свет.
И говорит она: «А в нашей школе
В правах равны учитель, ученик
И ученица». И, лукаво глядя,
Мне пр едлает свой портфель без книг.
И говорит с улыбкой: «Сядьте, дядя».
И я сажусь. Она же взором ищет
Там котелок. Обед с готовой пищей.
5397
Там котелок. Обед с готовой пищей.
«Хотите есть?! Уже сварился суп.
Кто в мире этом лёгкой жизни ищет,
Он без фантазии и безнадёжно глуп.
И не найдет он радость и в пещере.
И не уснёт под звёздами один.
И что он может рассуждать о вере?
И кто важнее? Раб ли? Господин?»
Я ел свой суп взахлеб, без ложки,
И не умел ответить ничего.
Она же мне. «Вот маслик-ввысуньрожки!
И нету даже друга у него».
Нож я увидел, воткнутый в сосне.
Забытый кем-то, он достался мне.
5398
Забытый кем-то, он достался мне.
Хороший нож. Узорчатый. Двуострый.
С красивой ручкой плавленой в огне,
Но частью набранной, цветной и пёстрой.
И палку вижу я с ободранной корой,
Чернённую в костре, с рисунком чётким,
И с просверлённою на острие дырой.
И тут она ко мне со взглядом кротким,
Лучась от счастья, страстно говорит:
«А логика это структура мысли?!..
Природа погибает и творит.
И потому бессмертна в этом смысле.
А комаров тут бешеные тыщи!»
И думал я: «Ну что ж, и я не нищий».
5399
И думал я: «Ну что ж, и я не нищий».
И ей ответить на вопросов тьму
Я не умел. И, поглощая пищу,
Давал работу сонному уму,
Глубокомысленность изображая,
И доедая дареный обед.
Она же, тьмой вопросов угрожая,
Ни на один не требуя ответ,
Перебегала с опуса на тему,
И словно видела природу в первый раз.
Лицо её, не знающее крема,
В веснушках золотилось. И в сей час
Я понимал, что я сгорю в огне.
И радость ждёт меня, и не изменит мне.
5400
И радость ждет меня, и не изменит мне.
Она же мне, подумал я, не рада.
Поленья догорали на огне.
И понял я: «Мне спорить с ней не надо».
В молчанье козы медленно трясли
Золоторунно-бледными брадами.
Одна пошла. И уж за ней пошли
И остальные стройными рядами.
Остались мы. Волшебный лес исчез.
Я съел свой суп. Она и не коснулась.
И вновь пред нами первозданный лес.
Пастушка мне приятно улыбнулась.
И, бросив свой влюблённый юный взгляд,
Ушла за стадом в розовый закат.
5401
Ушла за стадом в розовый закат,
Туда, куда её спешили козы,
Мне на прощанье бросив: «Я вам рад».
Но почему же «рад»? Смахнул я слёзы.
Ручей невольных непечальных слёз
Смочил мне щёки. Видно, «а» исчезло
В потоке предвечерних влажных рос.
Передо мною распахнулась бездна.
И слушал крики я вдали идущих коз.
И затуманенные там шумели ели.
И доносились перекаты гроз.
Кузнечики печально сверестели.
Туманной дымкой горизонт объят.
Ночь лилий источала тонкий яд.
5402
Ночь лилий источала тонкий яд.
И будто я попал опять в пенаты.
Туманной дымкой горизонт объят.
Сверчок трещит о чём-то виновато.
Всё замирает в мраке и тоске.
Вспорхнула птица и в провал упала.
И веер брызг рассыпался в песке.
Фантазия мечте не уступала.
Из вод вставал хранитель старины,
Нептун с трезубцем. И при нём русалка.
Ах, прогоню! Зачем они нужны!
Но где же, где же посох мой? Где палка?
Я потерял её. В ней привкус был миндальный.
Мне музыкой она была. Шалаш вдали недальний.
5403
Мне музыкой она была. Шалаш вдали недальний.
Я захожу. Ложусь. Почти уснул.
Губ шелест у щеки пирамидальный.
Витиеватость слов. И ветра гул.
Устами жаркими томленье тьмы целую.
И привкус ласки тает на устах.
Срываю с губ дыханье поцелуя.
Проснулся. На душе тревожный страх.
Сосновый скрежет. Жаркими губами
Сжимаю ветку. Слышу крик: «Пожар!»
Бегу. Цепляюсь за дорожный камень
И падаю. И чувствую удар.
Очнулся. Пчелы. Мёд. Пчелиный яд
Меня согрел. Тревогою объят.
5404
Меня согрел. Тревогою объят.
И в это время завершился дождь.
Я оказался в стойбище наяд.
Передо мною допотопный вождь.
Сидит он с важным непреклонным видом,
Приподнимаясь гордо надо всем.
На всё имеет он права и виды,
Распоряжается он на планете всем.
Важнее он и доброты, и смерти.
И тайный в нём всецарственный елей,
Хотите верьте, или уж не верьте,
Для подданных всего, всего милей.
И за него любой отдал бы дочь.
Кошмары мучили меня всю эту ночь.
5405
Кошмары мучили меня всю эту ночь.
Но утро от забот освобождало.
Оно меня встречало, будто дочь.
И прошлое мне в мыслях возрождало.
И я припомнил детство и весну.
И мысленно вернулся в старину.
Нагромождался утренний прилив.
И, к палке привязав обрывок лески,
Я для спасения души вошёл в залив.
И услыхал я там движение и всплески.
Прохладой веяло от сонных берегов.
Недалеко паслось большое стадо.
И средь воображаемых стогов
Стояла невысокая ограда.
5406
Стояла невысокая ограда
Среди воображаемых стогов.
«Мне ничего, по сути, и не надо».  -
Послышалось из дальних берегов.
А космос в это время просыпался.
И луч луны в рассвете искупался.
«Так почему я тут лечу за стадом?»
Подумал я, поднявшись над пучиной.
И мне хотелось заправлять парадом.
И поражен я был такой причиной.
И тут я и возглавил перелёт,
Летя как безмоторный самолёт.
Я оглянулся, курса не меняя.
Меня преследуют, вот-вот уж догоняя.
5407
Меня преследуют, вот-вот уж догоняя,
Коровы, раздувая паруса.
И кал горячий под себя роняя,
Им орошают ближние леса.
«Ну и дела. Ну, времена. Ну, нравы.
Уж заведёшь ты в бездну перемен.
О, реформатор! О, Чубайс лукавый!
Так что готовим мы ушедшему взамен?
Коровы мы или свиное вече!
Остановитесь! Уж назад, назад!
Там бык. Он нас от глупости излечит.
Не забывайтесь. Берегите зад».
И, слушая обрывки этих сцен,
Я проникался сутью перемен.
5408
Я проникался сутью перемен.
И был свидетелем я этих чудных сцен.
И вижу я как крупные коровы
Спускаются в зелёные дубровы.
И я подумал: «Нужно ли сюда
Переносить привычное им стойло,
И заставлять ленивые стада
Пить млечный путь, совсем забыв про пойло?»
Но я ведь их не приглашал в полёт.
Я лишь возглавил общее движенье.
И, продолжая шумный перелёт,
Земное отрицал я притяженье.
И мы летели, курса не меняя,
И под себя горячий кал роняя.
5409
И под себя горячий кал роняя,
Летели мы, порядка не меняя.
Навстречу нам неудержным потоком
Бараны проносились в облаках.
И я подумал: «Ах, уж ненароком
Прославимся в просторах и в веках.
Сойдёмся, вот уж будет кавалькада!
Их тьма. И нас несчитанная рать.
Нет, думал я, мне этого не надо.
Мне не пристало в небе умирать.
Всё было и торжественно, и чудно.
И расставаться с небом было трудно.
Но, опустившись на ближайшей мели,
Я тормозил. Геенны каменели.
5410
Я тормозил. Геенны каменели.
И вот мы сели у прибрежных скал.
И я стою в раздумии у мели
И по воде размазываю кал.
Коровы алчные, бросая взгляды в волны,
Перемешавшись с косяками рыб,
Желудки ими до предела полня,
Опорожнялись в берега изгиб,
Окрашивая чешуистым калом
Залив, забыв, что океан не хлев.
Одна из них рогами рассекала
Песок прибрежный и кричала: «Лев!
Морской!..» И тут его и съели.
И небеса от буйных звезд звенели.
5411
И небеса от буйных звёзд звенели.
И понял я: полёт был завершён.
И все, как Нели, тут же сели в мели.
Простор был рёвом общим оглашён.
И рогом поводил и бил копытом,
И поднимал могучую волну
Огромный бык. Тут было всё испито
Подобно недозревшему вину.
И тут взлететь все снова захотели.
Но мель была предельной густоты.
И многие увязнуть в ней успели
И видел я вдоль берега кусты.
И, кстати, там поляна расцвела.
И нас она теплом к себе звала.
5412
И нас она теплом к себе звала.
А вдалеке ещё виднелось стадо.
И там, где буйно зелень расцвела,
Стояла невысокая ограда.
Там бык опять обязан быть для всех,
Его начнут даривать по равным дозам.
Не знать ему уж более утех,
Не придаваться б безрассудным грёзам.
Коровник там. Там пахнет молоком.
И ни о чём уж рассуждать не надо.
И я, гонимый звёздным ветерком,
Спустился к ним. И приземлилось стадо.
Я обернулся. Ба!.. О, это Нели!
И тут мы с нею на воду присели.
5413
И тут мы с нею на воду присели.
А в небесах такая благодать!
«Да, я хочу с тобой, в твоей постели,  -
Сказала Нели,  -  всю себя отдать».
«Дай молока,  -  сказал я чудной Нели,  -
Я есть хочу».  -  «Но я без молока,  -
Она сказала.  -  Ведь меня хотели
Совсем иначе. Помнишь ты быка?»  -
«Быка я помню,  -  я сказал.  -  Запомнил.
И не забуду до исхода дня».
«Уж он такой. Он был такой огромный,  -
Она сказала.  -  Он любил меня!»
И я подумал: «Ну уж и дела!»
И зазывали нас вдали колокола.
5414
И зазывали нас вдали колокола.
И думал я: «Такие вот дела».
И предстоит нам одолеть просторы.
И как нам пролететь сквозь тьму и горы?
В огромном небе в глубине бездонной
Путь млечный плыл громадой многотонной.
Цистерной, если хочешь, пей.
Но не растут там лютик и репей.
И нету там весенней свежей травки.
И вдруг мы оказались у заправки.
Читаю надпись: «Жидкий водород».
Корова по привычке тянет в рот.
Пригубила. Обычная вода.
Миры кружились, гибли города.
5415
Миры кружились, гибли города.
А мы летели дальше. И корова
Сказала: «Я хочу домой, туда.
В луга, в тепло отеческого крова.
Я детство не забуду никогда.
И хоть мы там едва влачили ноги,
Мы голодали с мамкою всегда,
Пасли нас у асфальтовой дороги.
И кроме химикатов, ничего
В желудки наши там не попадало.
Но всё переживём мы, ничего.
Лишь только бы свободы больше стало».
И в радуги окрасив небосводы,
Там заструились радужные воды.
5416
Там заструились радужные воды,
Собою отражая небосводы.
И закружился лёгкий мотылёк.
И он меня с собою вдаль увлёк.
И, одолев высокую ограду,
Попали мы в ближайший огород.
Мы ели там капустную рассаду.
Но с криками уже бежал народ.
И здесь меня дубиною избили.
А мотылёк вспорхнул и улетел.
И с ним мы позже там гулять любили.
И он меня безумно захотел
Поцеловать и здесь, и вот туда.
Миры кружились. Гибли города.
5417
Миры кружились. Гибли города.
Он целовал меня легко и без труда.
Нет, не забыть мне этого вовеки.
Исцеловал он мне уста и веки.
Был вечер. Мотылёк взмахнул крылом
И улетел. «Всему приходят сроки,  -
Подумал я.  -  Не думай о былом.
Бессмысленны обиды и упрёки.
Они не принесут тебе добра.
Живи как все. Но помни  -  жизнь не вечна.
Всё, что с тобой произошло вчера,
Ты не вернёшь. А время быстротечно.
Люби людей, в мечте не забываясь,
Да и невольной страсти отдаваясь.
5418
Да и невольной страсти отдаваясь,
Живи мечтой. Лети стремглав туда,
Где, под простором ночи раскрываясь,
Тебя встречает яркая звезда.
В пучине бездн и в перепадах мрака,
И в тайне непроглядной ночи мглы
Мы встретили и голубого Рака
И две огромных Рыбины иглы.
Мир заселён, подумал я. Однако,
Где тут река, пристанище для рака?
Где мне корову глупую пасти,
Чтобы себя от голода спасти?
Где тут прилечь для отдыха ежу?..»
Тут я проснулся. Я в траве лежу.
5419
Тут я проснулся. Я в траве лежу.
Не всё равно ли пролетать над лугом
Или ползти, как мокрому ежу,
Или кружить по мирозданья дугам.
Не всё равно ли пить с утра вино
Или, к заправке пригубив хлебало,
Пить Млечный путь. А Нели, как в кино,
Меня прутом по вдоль спины стебала.
Расположившись весело на мне,
Она упёрлась острым рогом в шею.
Да и шептала: «Уж подарок мне!
И с ним я и пути не одолею.
Нет, зря я в чувстве страстно отдавалась.
Зачем я так в экстазе забывалась!»
5420
«Зачем я так в экстазе забывалась!»
Ах, молодость! И всё ли в ней сбывалось!
Лежал бы ты у речки на траве,
И не было б заботы голове.
С земли загаженной нас выбросило в небо
Желание иных высот достичь.
Нам захотелось неземного хлеба.
И неземною грезилась нам дичь.
Фантазия нас увлекла в просторы.
И одолели мы и тьму, и страх,
И миновали и леса, и горы,
И закружились в вечности мирах.
Что будет дальше, ясно и ежу.
Но вдруг проснулся я. Я на траве лежу.
5421
Но вдруг проснулся я. Я на траве лежу.
А рядом спит ленивая корова.
И слышу я: «Жу-жу, жу-жу, жу-жу».
Кружится жук и повторяет снова:
«Жужу-жужу-жужу». О, жук-дурак.
А он свое: «Жу-жу, жу-жу». И снова.
Но вот вечерний наступает мрак.
Встаёт с трудом ленивая корова.
Идёт туда, где прочие бредут
Путём обычным, скучным, повседневным.
Луга цветут. Столетия идут.
Земля кружится, вечности царевна.
Обитель всех желаний и услад.
Ночь надомной. Вокруг цветущий сад.
5422
Ночь надомной. Вокруг цветущий сад.
Кружится беззащитная планета.
Её тревожит лёгкий звездопад,
Не добавляя ни тепла, ни света.
Две утки расплескались на реке,
Внимая состояние покоя.
И сердце замирает. И в руке
Трепещет что-то странное такое.
Волнующее. Это без ушей
Пришельцы мне подносят к носу блюдца.
И подают салат из камышей.
И весело по-своему смеются.
И вдруг исчезли. Вижу водопад.
И затухал к рассвету звездопад.
5423
И затухал к рассвету звездопад.
Откуда, я подумал, водопад?
Откуда и космические тени,
Неведомые радость и тоска,
Потоки неизбывных сновидений,
Покинутые временем века;
Явления, тревоги, предсказанья,
Упрёки, побуждения, мечты,
Далёкие и близкие терзанья
Из глубины миров, из темноты
Пришедшие, и канувшие в лету,
Навеянные юному поэту,
Ведущие его в желаний сад.
И затухал к рассвету звездопад.
5424
И затухал к рассвету звездопад.
Куда нам плыть? О чём мечтать поэту?
И что ему Вселенные сулят?
Лететь ли в ту? Уж посетить ли эту?
Пройти их мимо и зайти туда,
Где не бывала поступь человека?
Построить там из пепла города?
И поселить в них древнего ацтека?
Или, прервав деяния свои,
Вымаливать гармонию у Бога?
И слушать как, охрипнув, соловьи
Уж задыхаются от дыма и от смога,
Не веря ни Тельцу, ни Козерогу?..
Ну что ж, подумал я, пора в дорогу.
5425
Ну что ж, подумал я, пора в дорогу,
В далёкий путь, в неведомую даль.
Мой выбор невелик. Но, слава Богу,
Простор велик. И мне уже не жаль
Свершившегося, что почиет в грёзах.
Да и ушедшего, что спит в небытии.
И аромата, тонущего в розах,
И выпитого, где мечты мои
На мутном дне хрустального бокала
Счастливой и безрадостной судьбы.
Моя душа сочувствия искала
В тенетах ожиданья и борьбы.
И я пойду, куда глаза глядят.
И пусть меня завистники съедят.
5426
И пусть меня завистники съедят.
Но я пойду, куда глаза глядят.
А кстати, и в моём желудке пусто.
А на базаре кислая капуста.
Пьянящий запах, жёлтые кружочки
На вас глядят из деревянной бочки
Морковки дольками. И красные глазки
Блестящих клюквинок. И кровь стучит в виски.
Душа буквально просит витаминов.
А на подносе свежая свинина.
Пласты грудинок, полендвиц куски.
И кровь стучит взволнованно в виски.
Купить бы хоть полфунта на дорогу.
И вот уж я иду. И, слава Богу.
5427
И вот уж я иду. И, слава Богу.
Я подхожу к столу. «Почём мозги?»
«Мозги бесплатно. Хороши в дорогу.
А к ним в придачу две свиных ноги.
Вот холодец. А вот к нему и уши!
И голова». И тычет мордой в лыч.
«Купите души! Запасайте души!»
«Берите даром!»  -  «Отойди, не тычь!
Их не поджаришь». Запах аромата
Горящих душ на тонком вертеле.
И тихий шёпот ласкового мата.
И совесть распласталась на столе.
Колбасная. Без примесей стыда.
Я прохожу сквозь веси, города.
5428
Я прохожу сквозь веси, города.
Везде базар. Везде торгуют мясом.
Течёт из труб кровавая вода.
Меняю родину на два бокала с квасом.
Всё продают. Повсюду воду льют
На мельницу. А мельница без зёрен.
Минуты сонные без времени снуют.
И мельник и убит, и опозорен.
Над всем висит огромный таракан
В зеленовато-тёмной паутине.
А я хочу туда, за океан.
Но по пути я вязну в тине.
И хоть могу я полежать у мола,
Станицы посещаю, вижу сёла.
5429
Станицы посещаю, вижу сёла.
А в сёлах экология жила.
И прежде нравом славилась весёлым.
И в гости горожан к себе звала.
И приезжали в сёла горожане,
И ей смотрели в чистые глаза.
И косточки распаривали в бане,
И пили самогонку, как слеза.
И надышавшись воздухом весёлой,
Уж запасали по мешку грибов.
Да, было раньше весело и в сёлах.
Не верите? Спросите у дубов.
Так было раньше. А теперь беда.
Печаль на лицах вижу иногда.
5430
Печаль на лицах вижу иногда.
Но чаще я не вижу и печали.
Она исчезла. В прежние года
Её нам как сочувствие вручали.
И жалость распласталась на столе.
И ценностью тогда считалось слово.
Теперь же нам сулят рассвет во мгле
Даров небес, не совершая злого.
Была там честь. И прежде чем поесть,
Друзей сзывали, чтоб изведать пищи.
Душа не забывала, что есть честь.
И пищею она делилась с нищим.
А вот теперь всё чистоган преголый.
А иногда я вижу взгляд весёлый.
5431
А иногда я вижу взгляд весёлый.
Веселье, правда, грустное порой.
Всё презентации да офисы. А сёла
Забыты. Над Россией пир горой.
Ракеты, пушки, самолёты, танки
Увозят, разрезая на металл.
Жируют биржи, офисы и банки.
Ну, а Чубайс всё это посчитал.
Статистику обул в презервативы.
Сложил, умножил, получил активы.
И все тут сразу захотели драться
За рынок, возрождая старый строй.
И рынок стал, конечно, возрождаться.
Всё в мире правильно. Так думаю порой.
3432
Всё в мире правильно. Так думаю порой.
Миллионеров травят. Убивают.
Не уживается с прошедшим новый строй.
С тем строем, где богатых не бывает.
Да и не любит наш миллионер
Отдать народу взятое без правил.
Ну, а народ, не принимая мер,
Надежду на спасение оставил.
Не доверяет нынче наш народ
Тем, кто, как прежде, страстно призывая,
Себе по-прежнему, что не своё, берёт,
По-новому лишь это называя.
Грабёж  -  приватизацией. Мученья,
Страдания даны для очищенья.
5433
Страдания даны для очищенья.
И вот идёт разборка меж персон.
И кто достиг особого хищенья,
Криминогенных не избегнет зон
Там бизнес с бизнесом в смертельной схватке бьётся.
Украл  -  отдай. Отдал  -  опять кради.
Кровь, как вино, сплошным потоком льётся.
И Ельцин на Чубайсе впереди.
А там, с бугра, сэр Хаим Рабинаич
И Кацнельсон, старинных два дружка,
Советуют. И Боря Николаич
Им отдаёт за нюшку табака
С лицензией весь предстоящий строй.
И лишь в борьбе рождается герой.
5434
И лишь в борьбе рождается герой.
Но и герой рождается особый.
Не признаёт он ни ушедший строй,
Ни двухпалатный для того лишь, чтобы
Свой воплотить проверенный душой
И сердцем, и не признанный поныне
После победы важной и большой
В Мадриде, в Токио и в Риме, и в Берлине.
И он, герой, опять берёт очки.
Вернее не берёт, а набирает.
Протёр он ранним утром пятачки
И осмотрелся, и очки втирает.
И ни на йоту нету в нём смущенья.
И падший жив надеждою прощенья.
5435
И падший жив надеждою прощенья.
Тут говорю я про ушедший строй.
Он тоже без особого смущенья
Вздымается, как попранный герой.
Очки он снова быстро набирает.
Вокруг себя он нищих собирает.
И вот уж по наития привычке,
Прибегнув к пропаганде, как к отмычке,
Заветный ключик в щёлку он воткнул,
И влево-вправо резко повернул,
И изобилие уж сыплется из рога.
«Долой марксистов. Возвращайте Бога!
И мы достигнем предстоящей цели».
И слышу я весенние капели.
5436
И слышу я весенние капели.
Весной запахло. Время новых битв.
Опять начнут заморские картели
Советовать как лезвиями бритв
Горла нам снова резать друг у друга.
И, защитив заморский интерес,
Продать им наш, добытый нами, уголь,
И нашу нефть, и наши хлеб и лес.
И, нас купив за два презерватива,
К нам привнести голубизну и спид,
Пока Гайдар определит активы,
А весь народ на фракции разбит.
На партии, картели и бордели.
И в час восхода птицы в роще пели.
5437
И в час восхода птицы в роще пели.
В той роще, что уже за рубежом.
Где кока-колу с сникерсами ели,
Как раньше ели сёмгу под боржом.
А воробей летел из-за границы
И, сев в пути на пограничный знак,
Напачкал, передав привет столице,
Перенося на перьях красный мак.
А из него и делали наркотик.
И посылали в ближний регион.
И там известный на таможне котик
Передавал его по десять тонн
В далёкие и близкие картели.
И в час восхода птицы в роще пели.
5438
И в час восхода птицы в роще пели.
И пели птицы в роще лишь о том,
Что все мы жить иначе захотели
И сами и разрушили свой дом.
И уж повсюду биржи и картели,
И офисы, и шопы. И потом
Мы круче развернуться захотели,
Не пряником уже и не кнутом
Гонимые, а красочной наклейкой
И скудостью духовности, и тем,
Что нам в мозги и в души тихой змейкой
Вползало: разрешеньем всех проблем.
И дом мы стали строить на песке.
Ну что ж, подумал я, пойду к реке.
5439
Ну что ж, подумал я, пойду к реке.
К реке мечты. К реке времён и нравов,
Фантазий событи. На песке
Построенных непризнанных анклавов;
Прицелов снайперов, скрещённых на виске
Вчерашнего надёжного соседа;
С гранатой бронетанковой в руке,
Доставшейся ему ещё от деда.
Пойду к реке и, может быть, напьюсь.
Ах, как хотелось мне уснуть, забыться!
О, если в перспективу я влюблюсь,
Я буду за свою анклаву биться,
Забыв о тех, кого убить успели.
Вот в лодку я сажусь. Вот весла заскрипели.
5440
Вот в лодку я сажусь. Вот весла заскрипели.
Рассвет. Туман. Почти прохладный луч,
Едва коснувшись пробуждённой ели,
Промчался по бегущей стайке туч.
А воздух свеж. Волна о берег плещет,
Разрезанная ветром поперёк.
И на груди моей взволнованно трепещет
Разбуженный рассветом ветерок.
Дышать хочу. Грудь глубоко глотает
Солёный воздух. Весело мечтать.
И тихо, тихо, тихо, тихо тает
Туман. Но птицам надо улетать.
А мне легко. И автомат в руке.
И рыбы серебрятся на песке.
5441
И рыбы серебрятся на песке.
Нащупываю спуск у автомата.
Прицел держу у бедной на виске.
На поясе моём висит граната.
Я слышу газ. Надел противогаз.
От самолета укрываюсь сеткой.
Прищурил глаз, протер противогаз,
Прицелился и выстрелил. С соседкой
Покончено. Весёлою была.
Красавица. Не по летам приятна.
Убил. Упала. На асфальт легла.
Лежит и корчится… Оно. Оно понятно.
Погибших вижу сотни. Даже тыщи.
Их было столько, что хватило б пищи.
5442
Их было столько, что хватило б пищи.
Но пищи не хочу. На сердце жар.
О нет, не буду я больным и нищим.
Лишь нанесу продуманный удар
По их анклаву. И тогда на славу
Я заживу. Там нефть и ширь земель.
Смотрю налево, и смотрю направо
И целюсь прямо в выбранную цель.
Достигну цели и, достигнув цели…
О чём тут я? Ах, птицы пролетели.
В руке весло. Туман и тишина.
Кому вся эта музыка нужна?..
Проснулся. Круглый стол. Банкетный зал
На сто персон. Но много я не брал.
5443
На сто персон. Но много я не брал.
Взял четверых. И их завёл в автобус.
Двоих я тут же сразу расстрелял
И выменял на рацию и глобус.
Наметил место, где б я жить хотел.
Сказал заправить в самолёте баки.
И вместе с остальными улетел.
И приземлился к вечеру в Ираке.
Меня встречали консул и посол.
Поговорили. Захотелось сдаться.
А в это время алкоголь прошёл.
И я не стал ничуть сопротивляться.
Лишь попросил вколоть духовной пищи.
Казалось мне, их тут сплошные тыщи.
5444
Казалось мне, их тут сплошные тыщи.
Доз. Ну, а мне не дали ни одной.
И здесь меня поймал какой-то нищий.
И руки мне оставил за спиной.
И сдал в тюрьму. Там мне бананов дали.
Воды не дали. Завели в карьер.
И из гранатомёта расстреляли
Другим инакомыслящим в пример.
И долго ли лежал я там, в карьере,
Не знаю. Я не помню ничего.
Я всё забыл. Уже, по крайней мере,
Прошло не меньше суток оттого,
Как я со всеми вместе умирал.
И свет восхода в нас тогда играл.
5445
И свет восхода в нас тогда играл.
А я в песок поглубже закопался.
С судьбою я немного поиграл,
И на прицел кому-то не попался.
Лежу и думаю: «А что если Ирак
Уснёт, и я приподнимусь с могилы,
Да и уйду в пустыню через мрак?
Ах, полежу ещё. Пусть крепнут силы».
Стемнело. Я вкарабкался на склон.
Верблюда вижу. Вижу бедуина.
Невдалеке на рельсах эшелон.
Луна и ночь. Обычная картина.
Ну, спасся я, конечно, убивая,
И острым камнем брюхи им взрывая.
5446
И острым камнем брюхи им взрывая,
Я насладился свежею едой.
И, к небесам молитвенно взывая,
Тут охлаждённою умылся я водой.
Ну что ж, подумал я, уж я не нищий.
Могу теперь отправиться в поход.
Со мною автомат. И свежей пищи
Достаточно. Сажусь на пароход.
Сижу. Молчу. И вижу  -  две монашки.
«Как вас зовут?»  -  спросил. И слышу: «Машки».
«Марии?»  -  «Ну, пускай тебе Марии.
Но первые. А есть ведь и вторые».
И в воду плюх. «Что, милый, прозевал?»
Я из воды их тут же доставал.
5447
Я из воды их тут же доставал.
Они смеялись, милые подружки.
И раздевались. И, ложась на вал,
Мне предлагали все свои игрушки.
«Отдайся нам,  -  шептали.  -  Нас люби.
Мы двуедины. Две мы Магдалены.
Я нежная весёлая Юдифь.
Она прелестная и властная Елена.
Я всё отдам тебе. О, мой Адам!»
И упредила тут её другая.
«Ах, никому тебя я не отдам!
Игрушка ты мне больно дорогая».
Им отдавался я, душою оживая,
И обо всём на свете забывая.
5448
И обо всём на свете забывая,
Меня и Магдалена, и Юдифь
Тут, с двух сторон поспешно обвивая
(Одна из них с себя срывала лиф),
Несдержанно и страстно полюбили.
И ножками по волнам тихо били.
Флюиды полились со всех сторон,
Пугая диких чаек и ворон.
«Ты не сердись. Мы с Машей лесбиянки.
И всё же ты приятен нам, Адам.
Нам двести долларов давали нынче янки.
Но я себя без мзды тебе отдам».
Подумалось: «Как в шопе побывал!»
И обо всём я тут же забывал.
5449
И обо всём я тут же забывал.
Их искушал я не в буквальном смысле.
Я к милости природу призывал.
Такого прежде не было и в мысли.
Пять суток длилась трапеза моя.
Пять суток постоянного экстаза.
Ах, как приятно, уж скажу вам я!
И это не каких-то там два раза.
Такое не увидишь и во сне.
Семь тысяч двести неземных минут.
Всё так и было. Уж поверьте мне.
А как красотки ласковы и льнут!
Вдали от гор, лесов, полей и трав.
Я их любил, условности поправ.
5450
Я их любил, условности поправ.
И длилось это более чем сутки.
«Нет,  -  мне сказала Магдалена,  -  ты не прав.
Дай отдохнуть. Уж тут тебе не шутки.
Нам нужен отдых. Нужен уик-энд.
Разрядка. И, конечно, подзарядка».
А я сказал: «Понятно. Сей момент».
И убежал. И, вижу, в поле грядка.
Нарвал морковки я. Капусты взял кочан.
Укропу, сельдерей, лучок, петрушки.
Бегу назад. Но где же океан?..
И где мои весёлые подружки?..
Ты прав, читатель. Это сон. Ты прав.
Но время шло. И мой смирился нрав.
5451
Но время шло. И мой смирился нрав.
И вот я снова средь высоких трав.
Простите, я уже в глуби парома.
И вдалеке раскаты слышу грома.
Вот так порою мы в зари рассвете
Готовы вновь довериться мечте.
И хочется нам в утра дивном свете
В беспечной оказаться красоте.
И, изучив желаний мирный нрав,
Мы и стремимся угодить желанью.
И встречу ждём среди весенних трав,
Что и ведёт нас ко взаимопониманью.
Тут выслушав прифронтовые сводки,
Я помечтал об охлаждённой водке.
5452
Я помечтал об охлаждённой водке.
И без неё нам трудно. Но и с ней
Наш путь земной становится коротким.
А неземной становится длинней.
Так с водкою нам быть или без водки?
И сколько раз нам пить? И сколько дней
В неделю из рюмашки в четверть сотки?
Или стаканами, их загрузив полней,
Смерть приближая, жизни час умерив,
Укоротив волненья новых дней?
И, открывая в мир грядущий двери,
Что может быть оставленных нужней?
Где тоже пьют, но не теряют честь...
Нет у меня её. А рыба есть.
5453
Нет у меня её. А рыба есть.
И уж понять пытаясь, что есть честь,
Я фронтовою руководствовался сводкой.
И запивал уху холодной водкой.
Кто сохраняет честь, способен сесть
В застенок за неё, и стать у стенки.
И за неё он может в бой повесть,
Клубничные припоминая пенки.
А тот, кто в поколеньях опозорен,
И внук его, и правнук, чтоб поесть,
За труд не получая жалких зёрен,
По-своему воспринимая честь,
Траву не ест, дозвола не дождавшись,
Сырую, даже и изголодавшись.
5454
Сырую, даже и изголодавшись,
Траву не ест бродячий жалкий пёс.
А человек, свободы не дождавшись
От равного, измучавшись до слёз,
Берётся за дубину и секиру,
И говорит подобному себе:
«Ну что ж, пришёл конец меж нами миру.
Всему конец приходит. И тебе
Испить придётся чашу отрезвленья,
Своё на треть умерив потребленье».
И, несогласных тут же убивая,
Да и обид уже не забывая,
Униженный совсем подняться, сесть
Не каждый сможет. Вот такая честь.
5455
Не каждый сможет. Вот такая честь.
И мне она досталась. И, отдавшись
Судьбе, хотелось мне хоть что-то съесть.
И думал я, вконец изголодавшись:
Есть макароны. Масло есть от Тани.
Два ананаса. Перец красный есть.
Но мне хотелось голубцов в сметане,
Чтоб после бани вдоволь их поесть
Возле парилки, без ножа и вилки,
И прямо из кастрюльки, и рукой
Вот так поесть, чтобы потом носилки
Снесли меня с святыми в упокой.
И вот ещё цыплята табака
Достались мне. И улеглась тоска.
5456
Достались мне, и улеглась тоска,
В сковороде цыплята табака.
Налил я в чан воды. Нарвал петрушки.
Пшена засыпал я туда три кружки.
Добавил соли. Покрошил лучок.
Разжёг костёр. И слышу запах дивный.
А где-то звонко затрещал сверчок.
И вдалеке уже шумели ливни.
Из загремевших в блеске молний туч
Грядой дождя природа низвергалась.
А у реки стелился тонкий луч
Закатный. И лавина надвигалась.
И я подумал о делах и нравах.
Потом поел я и свалился в травах.
5457
Потом поел я и свалился в травах.
И тут увидел я весь мир в анклавах.
Анклавы расползались по земле.
Простор тонул в непостижимой мгле.
А я сидел в своём противогазе,
В тревожной притаившись тишине,
И видел в необузданном экстазе
Пришельцев замелькавших на стене.
Ещё была там Барбара из Санты,
Обросшая, в гирляндах камышей.
Кишели там геенны и мутанты,
Мутирующие крутизной ушей.
Такие я увидел чудеса.
И чьи-то я услышал голоса.
5458
И чьи-то я услышал голоса.
И видел неземные чудеса.
И женщину там долго, долго били.
И кожа отделилась от неё.
Потом её внезапно полюбили.
И подарили ей прекрасное бельё.
И женщина, раскланиваясь томно,
Лишённая и бёдер, и хребта,
Благодарила за подарок скромно:
«Пред Богом я по-прежнему чиста.  -
Сказала так.  -  Ну что ж, разбиты кости.
Не буду я теперь так часто в гости
Ходить. Была бы счастлива держава.
Почёт тебе, земля моя, и слава».
5459
«Почёт тебе, земля моя, и слава.
Была бы только счастлива держава».
С похлёбкою оставленный ушат
Увидел я. И вкруг ветра шуршат.
В ночные клубы превратив пивные,
В сельмагах разместив вечерний шоп,
Мелодии нам привнеся иные,
Нас соблазнют колыханьем жоп.
Валюту поместив в швейцарском банке,
И научив нас кока-колу пить,
Да и «Распутина» из трёхлитровой банки,
Уж мать твою такую, значит, тить.
И гордый нрав, а в нас его немало,
Я свой смирил. Душа покой внимала.
5460
Я свой смирил. Душа покой внимала
Сквозь гордый нрав. А в нас его не мало.
Ах, надоел мне этот вечный шоп,
Такую вашу, то есть, чтобы. Чтоб.
И вот уж я включил гудящий ящик.
И слышу там, на митинге кричащих.
Всё просмотрев, переключусь на Санту,
Да и отдамся их земель таланту
Лапшу на уши вешать, обувать
В колготки нас. Притом не забывать
Помочь забыть нам про родные валенки,
Что и подшиты были, и не стареньки.
Тут ящик, помещённый в центре зала,
Я свой смирил. Так сердце мне сказало.
5461
Я свой смирил, так сердце мне сказало,
Гудящий ящик. И ушёл из зала.
Про Голливуд он пел и про фигню,
Да и про бой, повергнувший Чечню
В режим, что там с тобой мы навели,
Когда президентство обрели.
С того как раз чудесного момента,
Как президент пошёл на президента.
И сам себя, свершая произвол,
Не легитимно в должность произвёл.
А тут ещё какой-то Кова-лев
Гундит про декларацию. Мол, мало
У нас её. И здесь законный гнев
Я свой смирил. И сердце мне сказало.
5462
Я свой смирил. И сердце мне сказало:
Уж ты не лев, живи не заболев.
«В России испокон веков бывало,
Что лишь барьер признанья одолев,
И позабыв свои же обещанья,
И побужденья вечные свои,
Страну введя в пучину обнищанья,
На оппонентов наведя струи
Свободной прессы, и на кон поставив
Всё разом, обещаешь ты толпе,
Что, недовольных на покой отправив,
Нас поведёшь по замкнутой тропе,
Осуществляя, чтоб тебе так жить,
Твой план, что ты хотел осуществить».
5463
Твой план, что ты хотел осуществить,
Чтоб меж собою ладить и дружить.
И ты живёшь фривольно и свободно,
Открыто, широко и всенародно.
И, отражая принципы в указах,
Страна цветёт от Кушки до Кавказа.
Страна цветёт, да плода не даёт.
Грузин абхаза потихоньку бьёт.
Казак вострит секиру на чеченца.
На всю страну лишь два остались немца.
И те евреи в пятом поколении.
Кто? Жириновский и Владимир Ленин.
И уж прогресс пути в конце начала
Увидел ты. И жизнь тебя встречала.
5464
Увидел ты. И жизнь тебя встречала.
А без неё и радость не фонтан.
Для воплощения желания сначала
Необходим на перспективу план.
План Барбаросса. Или план Маршалла.
План пятилеток Сталинских. Их мало
Осуществлённых, истинно победных,
Одним приятных, а кому-то вредных.
Но неуклонно исполняемый указ,
Мне думается, нужен и сейчас.
Как мило выглядит чеченцев выселение
На фоне их сплошного истребления,
Когда, свинцом пожар стремясь залить,
Мы неделимое решили поделить.
5465
Мы неделимое решили поделить.
И всё вокруг пришлось свинцом залить.
На небе звёзды, грустно на земле.
А дураки и в Думе, и в Кремле.
И до сих пор разбитые дороги.
И даже телеграфный перевод
Не долетит быстрей, чем ваши ноги
До заполярных доберутся вод.
И от Москвы до самых до окраин,
От южных гор до северных морей
Нам нужен исключительно хозяин
Необъяснимой родины моей.
Чтоб воплощать заветные мечты
И тайный жар, и трепет красоты.
5466
И тайный жар, и трепет красоты
Сокрыты под налётом превосходства.
И мы не против истинной мечты.
И нам присущи признаки господства.
Так не заигрывай и ты перед толпой,
Вершитель судеб, посланный нам Богом.
И каждый, кто своею шёл тропой,
Пойдёт с тобою по твоим дорогам,
Твой приняв путь. Но не веди туда,
Куда поляков заводил Сусанин.
Будь нам отцом заботливым, тогда
И мы тебе поможем в деле сами
Сквозь ночь и тьму идти туда, где звездно,
И где открытия души и бездна.
5467
И где открытия души и бездна,
Иди туда и усмири свой нрав.
Живи как все. Старайся быть полезным,
Изъяны жизни радостно поправ.
И опирайся должно на планету.
Не упади застреленным. Монету
За жизнь. За нацию пятьсот монет.
Других оценок в этом мире нет.
И в облаках я больше не витаю.
И я газет давно и не читаю.
И понимаю: в мире мира нет.
Не стоит он и медных двух монет.
Всё погибает. Всё вокруг жестоко.
Порыв страстей нас захватил глубоко.
5468
Порыв страстей нас захватил глубоко.
Всё гибнет. Всё безумно и жестоко.
Жизнь протекает по своим теченьям,
Забыв сочувствие к утратам и мученьям,
Что сохраняют на душе печаль.
Ах, мне убитых бесконечно жаль!
Я ощущаю тонкий стон печали
Ко всем, кто был не дорог мне вначале.
К сожжённым и с осколками в груди,
С тампонами промокшими от гноя,
С агонией их ждущей впереди,
С проказой торжествующей весною,
С улыбкой мертвеца на званый ужин.
И с котелком. Он никому не нужен.
5469
И с котелком. Он никому не нужен.
Пробит он в трёх местах. Разлился суп.
А рядом в голубой кровавой луже
Ещё почти не охладевший труп
Красавицы с обугленным младенцем,
Прикрытый увлажнённым полотенцем,
В крови, в пяти простреленный местах,
С головкою повисшей на кустах,
Оторванной и заплутавшей в ветки,
И капавшей на грудь моей соседки,
Чьи брови  -  две огромные дуги,
И по реке плывущие мозги.
И я смотрю сквозь голубую даль.
И чувствую невольную печаль.
5470
И чувствую невольную печаль.
И вытираю кровь о полотенце.
Младенца мне невыносимо жаль.
Дорогу вижу. На дороге немцы.
Чудесный день. Пылающий июль.
Пришельцы переполнили деревню.
Уж прекратился свист летящих пуль.
Пейзаж и архаический, и древний.
Арийцы бреются, колодцы осушив.
Поят коней из деревянных вёдер.
Смеются беззаботно, от души.
Все молоды, обнажены до бёдер.
Подходит вечер. Все идут на ужин.
А я стою. Я никому не нужен.
5471
А я стою. Я никому не нужен.
Со мной мой брат. Он там варил уху.
Потом он пригласил меня на ужин.
И с ним мы помогали пастуху
Пасти коров, их выгнав из дворов,
И собирая в небольшое стадо.
И шли к реке. И там пасли коров.
И нас встречал пастух сердитым взглядом.
Мне было пять. Брат старше на год был.
А пастуху девятый шёл от роду.
Июль звенел. Я всех тогда любил.
Мы у реки спускались к огороду.
Глухарь залился голосом глухим.
Я палку взял, мхом обвязал сухим.
5472
Я палку взял, мхом обвязал сухим.
И выгнал из-под берега рыбёшку.
Попался ёрш. Потом мы с братом им
Хозяйскую два дня кормили кошку.
Хозяйка налила нам молока
По полной кружке. И дала два блина.
Река была быстра и широка.
А там, с той стороны, росла малина.
И всё же плыть не соглашался я.
А брат поплыл. И плыл довольно быстро.
И вдруг я слышу как визжит свинья.
И вслед за визгом услыхал я выстрел.
Фриц взял свинью за то, что в ней позорно,
Да и вертел её в руке проворно.
5473
Да и вертел её в руке проворно
Фриц. И потом делил её на части.
И в кузнице он пёк её у горна
До аромата бесподобной сласти.
Тогда ещё вокруг всё было мирно.
Свинья сочилась, обливаясь жиром.
Глаза блестели у пришельца жирно.
Он обложил её крестьянским сыром.
Две дворовых собаки были в гости.
И я стоял у входа на пороге.
Достались мне обглоданные кости.
И убежал я в страхе. И в итоге
Луч обагрил простор теплом своим.
И я смотрел туда. Там вился дым.
5474
И я смотрел туда. Там вился дым.
А луч  последний гас у горизонта.
Восточным ветром вдоль реки гоним,
Гул канонады доносился с фронта.
Фронт был за лесом. Там была война
Ещё вначале. Всё свершалось просто.
Вся наша безграничная страна
Вдруг стала незначительного роста.
А немцы вырастали из «свиньи»
Подобно той, что в бойнище ледовом.
И были преимущества свои
У них. И в возрасте пяти-шести годовом
Я посмотрел в дыханье горла горна.
И там огонь заговорил тлетворно.
5475
И там огонь заговорил тлетворно.
Пылали лица, в пламени дрожа.
У наковальни, что была у горна,
Блестели сталью два больших ножа.
Вершитель трапезы победной и вечерней
Взял в руку рыжую один из двух ножей,
И стал крошить свинью движеньем верным.
И запах долетел до камышей.
Там толстый немец отправлял потребу
Довольно шумно, и спешил назад.
Ему достались полбатона хлеба
И весь огромный лоснящийся зад.
Ночь продолжалась. Пища ускользала.
Присев к костру, я вспомнил шум вокзала.
5476
Присев к костру, я вспомнил шум вокзала.
И вспомнил я забытый мною сон.
Я вспомнил прошлое. Оно мне рассказало
О ламп вокзальных блеске у окон.
Да и о зуммере стеклянных грязных трубок
У касс ночных в часы смертельных рубок
За право переехать в тот анклав,
Что был назначен на Совете глав
Держав великих, поделивших всуе
Всё на анклавы. Мир таким рисуя,
Каким желает рыжая рука
Его увидеть у свиньи куска,
Что там, в Нью-Йорке, любит пляски балов,
Блеск мишуры и роскошь пышных залов.
5477
Блеск мишуры и роскошь пышных залов
Дополнили визжание свиньи.
Ну, а от нас зависит очень мало.
Мы червяки у зимней полыньи.
Рыбак сидит и думает в дремоте,
Как бы ему в замену червяка
Тебя подвесить. В мысленном полёте
Перед тобой проносятся века.
За нацию, за мировую славу
Тебя опустят в нужную анклаву.
За процветание народов, наконец,
Навешивая на тебя свинец.
Да и увозят через шум вокзалов,
Блеск мишуры и роскошь пышных залов.
5478
Блеск мишуры и роскошь пышных залов
Мы вспоминаем у ночных вокзалов.
И ты свои надежды сохрани,
И не забудь ночных костров огни.
Ах, успокойся. И смирись с тоской.
И обрети в своей душе покой.
Как прежде, над рекой в вечернем дыме
Хотелось повторять твоё мне имя.
Уж дети выросли. Пошли своим путём.
А между нами нету примиренья.
Дорогой прежней мы с тобой идём.
Пейзажи пишешь ты. А я стихотворенья.
Тебе я нужен ли?.. Тебя мне мало!..
Со мною так и ранее бывало.
5479
Со мною так и ранее бывало.
И лишь во снах во мне растворена
Надежда, что когда-то волновала
В той прошлой жизни. А теперь она
Мучительно любовь напоминает,
Ушедшую, покинувшую нас.
И память осуждения не знает.
И вот пришёл ко мне последний час.
Любовь былая в сердце не ликует,
И в страхе пробуждения не ждёт.
И только ум по-прежнему тоскует
И в прошлое сознание ведёт.
Любовь твердит, корящая меня,
Что не прожить мне без тебя и дня.
5480
Что не прожить мне без тебя и дня,
Любовь твердит, корящая меня.
И понимаю я: тот миг настанет.
И нам с тобой опять, как прежде, станет
Нужна любовь, что жгуча и светла,
И непомерна радостна. И больно
Мне оттого, что уж любовь прошла,
Собой распорядившись своевольно.
И мучает, и радует меня
Её неизъяснимая гордыня.
Не жду успокоенья я средь дня.
И ночью боль её со мной поныне.
И снова я припомнил тихий вечер,
Где я согрел тебе худые плечи.
5481
Где я согрел тебе худые плечи,
Подумал я: «Ах, горе не беда!»
И так чудесно я провёл тот вечер.
Но уж былое не вернётся никогда.
Пришёл итог, к которому нет мочи
Привыкнуть и поверить что несу
Я узелком завязанной в платочек
Свою любовь в безвременья лесу.
Живу я сладкой мукой ожиданья
И жаждой возвращения судьбы.
И на душе моей невольное страданье
И предстоящей признаки борьбы.
О, как я доверял своей судьбе!..
И я построил лежбище себе.
5482
И я построил лежбище себе.
И родились у нас и сын, и дочка.
И предложил однажды я тебе:
«Ещё двоих…И всё. И всё. И точка».
Детей растили мы с тобою, как могли.
Я был к ним строг. А ты, любя, жалея.
И дети наши весело росли
Порой здоровыми, ну а порой болея.
Успехи их рождали в нас покой.
При неудачах ты меня корила.
И говорила: «Ты такой, сякой».
Но жизнь терпенье нам тогда дарила.
С тобою в споре крыть мне было нечем
И в тот вот роковой июльский вечер.
5483
И в тот вот роковой июльский вечер
Мелькали стрелы молний на окне.
И я втянул в себя худые плечи,
Заметив тени немцев на стене.
Луна сквозь тополь землю осветила.
Прохладный дождь разбрызгался в поля.
Душа в себе возмездие растила.
Пришельцы действовали наслажденья для.
Они своей победе были рады.
Предчувствуя восторг. И в счёт награды
Своих довольных не скрывали лиц,
Уж покорив достаточно столиц.
И вот тогда, подумав о тебе,
Отдался я проказнице судьбе.
5484
Отдался я проказнице судьбе.
И кто из вас на свежем душном сене
С подругой верною в томительной борьбе
Не раздвигал бы ей её колени!
И я смотрел сквозь мутное стекло
На действие столь странное. О, ужас!
Меня туда безудержно влекло.
А там боролись и сопя, и тужась.
Я никогда не думал, не гадал,
Не представлял ни духом, и ни рылом,
Что то, что я той ночью наблюдал,
Любовью было. А оно ведь так и было.
Я убежал туда, где воздух чище.
И из кустов меня следил жучище.
5485
И из кустов меня следил жучище.
А тени немцев двигались к стене.
И думал я не о духовной пище,
А о не съеденной, что не досталась мне.
Недалеко рисуемые тени
Пришельцев и стенания девиц,
Как фрески нависающих видений,
Передо мной мелькали сонмом лиц,
Являясь и во сне, и в пробуждении,
И в ситуациях подобно той,
Что до сих пор обрывками видений
Томят меня далёкою мечтой
Ночных тех оргий, где пришельцы… Стоп!..
И я пытался усмирить озноб.
5486
И я пытался усмирить озноб
В груди, в плечах, в лодыжках и в коленях.
Один из них там задержался, чтоб,
Едва войдя в избу, буквально в сенях,
Отдаться ей, той деве зрелых лет.
Лет тридцати. А, может, и с лихвою.
На грудь её луны ложился свет.
И ночь шуршала скошенной травою.
Я наблюдал в развитии любовь.
Он молод был и дерзок, да и нежен.
В ней возбуждалась и кипела кровь.
Итог всему, я видел, неизбежен.
Таков, увы, урок любовной пищи.
И думал я: «Ну что ж, и я не нищий».
5487
И думал я: «Ну что ж, и я не нищий».
И я почувствовал удар большой ручищи
По голове. И этим был отмечен.
Но не был я в тот вечер искалечен.
В пять лет не думал я, что я поэт.
Не понимал я смысла и значенья
Того, что и вписалось тут в сонет
Столь странного по сути ощущенья.
Мир видя не таким, каков он был,
Я представлял его совсем иначе.
Ах, я с годами многое забыл!
Но кое-что запомнил я, тем паче.
И против фактов я не протестую.
Ну, а во сне я видел даль пустую.
5488
Ну, а во сне я видел даль пустую.
И против фактов я не протестую.
Окончен день. Грядёт прохладный вечер.
И обнимает он меня за плечи.
И шепчет время: «Нет! О, нет. Нет, нет!
Я возвращусь. И мы сольемся снова.
И славен будет этих дней рассвет.
И ты поверь, тут не на ветер слово».
Но растворился в воздухе ответ.
Заря прохладе ослепила очи.
«О, я вернусь. Альтернативы нет.
Я возвращусь. Спокойной ночи.
Ты береги свое земное лоно!
Уж так назначено ещё во время оно».
5489
«Уж так назначено ещё во время оно».
Так думала Заря, роняя луч
На дремлющей весны два тёмных склона
Из-за бегущих торопливо туч.
«Оставь меня. Ты видишь, я устала.
Я спать хочу,  -  Река Заре шептала.  -
Я не спала уже вторую ночь.
И я рожу тебе под утро дочь.
Тебе покажется, быть может, это странным,
Но я с Лучом сроднилась иностранным.
И с ним я этот вечер провела.
Не тронь меня. Я ночь всю не спала».
Когда пора вечерняя пришла,
Совсем иного он хотел тепла.
5490
Совсем иного он хотел тепла,
Когда пора вечерняя пришла.
«А, помнишь, ты тогда к нему бежала.
И с Вечером ты тоже там лежала.
И разрывала грудь ему в клочки,
Томясь от влаги тающего снега.
И просыпались волны у реки.
И их поила утренняя нега».
И молвила Весна: «Он соблазнил
Меня в тот миг, как луч погас последний.
И всё тогда во мне он изменил.
Да и сказал: «Родится наш наследник».
И вот теперь я в тягостной заботе.
Моей хотел он осквернённой плоти».
5491
«Моей хотел он осквернённой плоти».
Так думала начальница моя,
Когда меня корила на работе.
И перед ней в испуге замер я.
Я запорол каких-то две детали.
Притом, испортил дорогой металл.
А в это время с нею мы мечтали
О том, чтоб я бояться перестал,
И сел чтоб ближе на краю дивана,
Пред тем закрыв входную дверь на ключ.
И чтоб сказал: «Ещё довольно рано.
Но ты меня деталями не мучь.
Я сяду ближе. Окажи мне честь».
Такое свойство к счастью в людях сесть.
5492
Такое свойство к счастью в людях есть.
«Я тоже сяду ближе. А детали?
Ну что ж. Ты принесёшь их завтра в шесть.
А за день мы с тобой и так устали».
О, щедрость от начальственных щедрот!
О, глубина твоих противоречий!
Когда ты открываешь с чувством рот,
Но не для бранной или праздной речи,
А потому что ты почти раздет.
В здоровом теле уйма томной неги.
И говоришь ты: «Погасите свет!»
И уплываем мы с тобой в ковчеге.
В ладье любви, трудясь в десятом поте,
В природы вековом водовороте.
5493
В природы вековом водовороте,
Забыв про злополучную деталь,
Я вижу твой мне нравящийся ротик.
И ничего мне более не жаль.
И нет проблем. В огне любви и страсти
Лишь пыл сердец. А за окном труба.
Она дымит. Но мы молчим от счастья.
И ты со мной нежна и не груба.
О, холодок начальственного тона!
О, неприступность! Где же  вы теперь!
И кроме нежности и сдержанного стона
Объединяет нас лишь запертая дверь.
Нам хочется то лечь, то встать, то сесть.
Простите, но такое свойство есть.
5494
Простите, но такое свойство есть.
И мы встаём. А рядом сейф прохладный.
И говорю я: «Окажи мне честь!
Прижмись к нему». И говоришь ты: «Ладно».
Тяжелый он. Он даже не дрожит.
Он невысокий. Он тебе до бёдер.
И грудь твоя уже на нём лежит.
И попа больше двух огромных вёдер
Открыта и желания полна.
И ожидает нежного сближенья.
Томленьем переполнена она.
И просит осторожного скольженья.
И я тому уже не протестую.
Кто с этим спорил, спорил вхолостую.
5495
Кто с этим спорил, спорил вхолостую.
И к берегам волшебным мы плывем.
И понимаем истину простую:
Уж для того мы с вами и живём,
Чтоб отдаваться неподдельной страсти.
И быть в единстве телом и душой.
И ты мне шепчешь: «Ах, какое счастье!
Какой он прочный! А какой большой!»
И мы плывём в томительном ковчеге.
А за окном высокая Луна.
Мы задыхаемся от иступлённой неги.
И вот уж ты удовлетворена.
А кто не верит в эту блажь святую,
Он годы жизни потерял впустую.
5496
Он годы жизни потерял впустую,
Тот, кто не верил в эту блажь святую.
И мы с тобою в близости опять
И на боку, и спереди, и вспять,
Прижавшись к сейфу, лёжа на диване,
У батареи, сидя на ковре,
В освобождённой от постирки ванне,
Под душем, а потом и на дворе...
Домой мы утром вместе возвращались
С ночной работы. Срочным был заказ.
И у ступеней мы с тобой прощались
С кругами тёмными у воспалённых глаз.
А кто не верит в эту блажь святую,
Он годы жизни потерял впустую.
5497
Он годы жизни потерял впустую,
Тот, кто не верит в эту блажь святую…
…Экзюпери вперил перо в пропеллер.
От изотопов многие терпели.
И ножкой топ ершистый изотоп.
И Хиросиме по затылку хлоп!
Сегодня поздно, ну а завтра рано.
Но мы возьмём тлетворный яд урана.
Уран не волен. Он собой доволен.
Из элементов мирных он уволен.
И возвратится к вам чудесный сон.
И вам приснится юный Эдисон.
И я смотрю сквозь ночи мглу густую,
И познаю в том истину простую.
5498
И познаю в том истину простую.
И ощущаю жар твоих колен.
А Моцарт в эту пору золотую
Осуществлялся на подмостках сцен.
И видел он коварного Сальери.
И тут пред ним и раскрывались двери.
А Архимед с бокалом в три угла
Вошёл туда, где чайная была.
Потом и прилетел Экзюпери
И сдал почтовый. Хоть ведром бери.
Дул ветерок. Над миром было вёдро.
Лис раздавал пластмассовые вёдра.
Он их, и тех, кто напивался в прах,
Подверг сомнению. И тут рождался страх.
5499
Подверг сомнению. И тут рождался страх.
Резвился он на пламенных ветрах.
Всё возвращая, что душе не чуждо,
Тут и ждала нас трепетная нужда.
И потекли ручьи и ручейки,
Вливаясь в реки, полня водопады.
А мы стояли около реки.
И были мы всему на свете рады.
Простор звенел неудержной волной,
Переливаясь в дымчатые тени.
И перегаром терпким за стеной
Засеребрились образы видений.
И я хотел подняться и свершиться.
Но не сумел на это я решиться.
5500
Но не сумел на это я решиться,
Хоть и хотел подняться и свершиться.
Всю скверну этой бездны возлюбя,
Я посмотрел с надеждой на тебя.
А скверна мне тут выслужила верно.
И я воскликнул: «Я люблю безмерно!..
Но, может, я устал. Не знаю сам».
И трепет разливался по усам.
Ах, я живу! Ещё пока живу.
И жизнь я ощущаю наяву.
Хоть и назвать мне трудно это явью.
И я зову её английской лавью.
О, сколько в нас различного лавья
От вечных огорчений бытия!
5501
От вечных огорчений бытия
Я поглощён заботою земною.
И ускользает от меня моя
Надежда, что явилась мне весною.
Я говорю: «Ты мной ловись. Явись.
Зови меня. Жизнь без тебя, то горе.
Иди ко мне! Моею будь»  -  «Уймись!  -
Ты отвечаешь.  -  Радость не в укоре.
Ты ловелас. И ты погубишь нас.
А я гораздей. Я твоя меньшинства.
И если мы сойдёмся раз на раз,
То это будет дважды триединство.
Задумал ты отчаянный подняться.
А мне такие лишь в кошмарах снятся».
5502
«А мне такие лишь в кошмарах снятся.
Но ты хотел отчаянный подняться.
А опустился в несусветный бред.
И будто в том и смысла вовсе нет».
Но так ли это? Так ли всё случайно
Там, где сплетеньем многоцветья дуг
Вдруг перед вами распахнётся тайна
Влеченьем глаз и нетерпеньем рук.
И то, что мнимо, ветрено, беспечно,
Кому-то и возвышенно, и вечно
Воспоминаньем отошедших лет.
И я пишу лирический куплет.
И путь пройдём мы от земных красот
До философских роковых высот.
5503
До философских роковых высот
Пройдя сей путь и обретя свободу,
Я посмотрел в нависший небосвод,
И там увидел чудную погоду.
И вот я вновь в предутреннем лесу
Ручья ночного слушаю томленье.
И, поглощая хлеб и колбасу,
Живу легко, люблю без сожаленья.
А уж потом подумал я о том,
Что в этой жизни всё имеет цену.
И наших грёз незавершённых том,
Не изданных, и не пробивших стену
Непониманья, будет издаваться.
Не надо только грусти поддаваться.
5504
Не надо только грусти поддаваться.
Хотя она нас настигает сплошь.
Мы с вами любим часто издаваться.
А всё вокруг иллюзия и ложь.
Иллюзия стремления к свободе,
Иллюзия познания себя,
Иллюзия того, что в огороде,
Иллюзия влюблённости в тебя;
Иллюзия и в том, что всех иллюзий,
Прозрев от них, мы с вами избежим.
И творчества космических диффузий
Там обретём невиданный режим,
Предоставляя времени полёт
Тому, кто с нами сядет в самолёт.
5505
Тому, кто с нами сядет в самолёт,
Мы представляем времени полёт.
А тот, кто ждёт от вечности вестей,
Он не узнает подлинных страстей,
Фантазию ничем не дополняя.
И вот она уже вполне полна
И пеньем птиц, и тихим светом рая,
И шумом лёгким пенного вина.
И вижу я в закрытом кабинете,
У сейфа, что прохладен и тяжёл,
Себя и женщину, что мне на этом свете
Дороже всех известных миру зол.
А кто не верит в эту блажь святую,
Он годы жизни потерял впустую.
5506
Он годы жизни потерял впустую,
Тот, кто не верит в эту блажь святую.
Тем более что истина проста,
Как вечное распятие Христа.
Но где она? И что она такое?
Предел её таинственный покоя
Я чувствую томлением руки.
И как постичь нам эти ветерки?
И чья она? А раз она ничья,
То где-то и, быть может, и моя.
Её бы я назвал сверх мира пробой.
Или ещё: субстанцией особой.
И каждый здесь подобен божеству,
И я поверил жизни торжеству.
5507
И я поверил жизни торжеству.
И одолел межзвездные пустоты
Вселенной, где порой и я живу,
И мысленно в её влетаю соты.
Да и она, Вселенной пустота,
Не может самоё себя измерить,
Не вверив пересохшие уста
Тому, в кого она хотела б верить.
А на уста нахлынула мечта
И изменила все пути Вселенной.
И воссияли мир и красота,
Признав свободу истинно нетленной.
А кто не верит в эту блажь святую,
Он годы жизни потерял впустую.
5508
Он годы жизни потерял впустую,
Тот, кто не верит в эту блажь святую,
Влетая в Мирозданья пустоту,
Где жизнь рождает радость и мечту.
И, обладая красотой Вселенной,
Не отвергая всех её проказ,
Свою судьбу я чувствовал нетленной,
И я её представил напоказ.
Мы, в вечности рождаясь, умираем
И, погружаясь в мира пустоту,
Несовершенству жизни доверяем
Нетленную в природе красоту.
И я, пока я мыслю и живу,
Себя вверяю мира божеству.
5509
Себя вверяю мира божеству
И я, пока я мыслю и живу.
Но так ли это, не прочтёшь у Даля.
А если и прочтёшь, то не поймёшь
Всего того, что мы с тобой не ждали,
Переживая истину и ложь.
Пусть не теперь, а после возвращенья,
Такие нас постигнут ощущенья.
Сто лет не срок. Да и сто тысяч лет,
И вечность, не способны нас уверить
В том, что умеет высказать поэт,
Когда он сам не разучился верить.
И я живу, хоть мне порой и больно,
Ничто не совершая своевольно.
5510
Ничто не совершая своевольно,
Посредством тех, кто много старше нас,
Мы понимаем: если сердцу больно,
То, значит, это наш с тобою час.
И тут мне луч последний улыбнулся.
И я почувствовал, что надо дальше жить.
И в одеяло плотно завернулся,
Да и сказал себе: «Уж так тому и быть».
И в миг уснул. И ночь промчалась мигом.
А утром встал и обратился к книгам.
А спал я крепко ровно шесть часов
Без сновидений, майки и трусов.
Ну а, поднявшись, снова жду вестей.
И дорогих встречаю я гостей.
5511
И дорогих встречаю я гостей.
И думаю о времени далёком.
И жду я утешительных вестей.
Ну, а без них мне как-то одиноко.
И если я ничто, и в пустоте
Решил не жить, не в петлю не влезая,
Не шеей, не намыленной, не те,
И не спеша, не глядя, не вгрызаясь
В плоть существа, что вижу я вокруг,
Не опечаленный, и не прощаясь с миром,
Не вспоминая об ушедшем вдруг,
И даже не в быту убогом, сиром.
То если так, то никому не больно.
Прости нас, Господи. Но мы уж тут фривольно.
5512
Прости нас, Господи. Но мы уж тут фривольно
Помыслили, чтоб было нам не больно.
Порой мы рассуждаем о себе.
Ну, а порой не ладится в судьбе.
А что судьбой считаем мы и ладом?
Да всё вот то, что и вдали, и рядом.
Чтоб исполнялись все желанья наши.
Чтоб новый день был прожитого краше.
И чтоб имелось и копилось, и росло.
И чтобы было и уютно, и тепло.
И чтоб достичь такого совершенства,
Необходимо верить в постепенство
Минут, столетий, месяцев и дней.
Порассуждаем о судьбе своей.
5513
Порассуждаем о судьбе своей.
Уж если вечность факт, а мы мгновенья,
То мал нам срок и в миллиарды дней.
И не найдём мы тут успокоенья.
И оттого мы и стремимся жить.
И вечность включена в нас изначально.
И то, что нам не хочется тужить,
Заложено в неё первоначально.
Но, познавая мозгом пустоту,
И испытав безвременье цифирью,
Умом мы ощущаем высоту.
И красоту охватываем ширью.
Ну, а любовь, она судьбой чревата.
В ней тайна тайн. В неё мы верим свято.
5514
В ней тайна тайн. В неё мы верим свято.
Но трудно нам порой поверить в то,
Что всё равно от шеи и до пяток
В проблемах мы, как в шляпе и в пальто.
И всё, что в нас безвременьем чревато,
Есть Вечность. Ну, а в ней Единый Рок.
И потому судьба не виновата,
Когда, допустим, ты достичь не смог
Чего-нибудь. Да, ты не смог. И, значит,
Ты и достиг предела: не могу.
И для тебя желание маячит
На незнакомом дальнем берегу.
И об утрате долго не ревя,
Ты можешь жить, душою не кривя.
5515
Ты можешь жить, душою не кривя.
Но кривизна в природе неизбежна.
Прямая, по наклонности плывя,
Вокруг тебя и обовьётся нежно.
И в эту данность многое войдёт.
И, описав собою бесконечность,
Она к тебе вторично подойдёт,
Тебе свою и предлагая вечность.
Ты вечен и конечен, сущ и тлен.
И всемогущ. И немощен. И грешен.
Из крови ты, из разума и вен,
Беспомощен и на себе помешан.
Живёшь ты, я б сказал, витиевато.
Судьба твоя последствием чревата.
5516
Судьба твоя последствием чревата.
И ты себя пытаешься понять.
А как прожить, чтоб и твоя зарплата
Твою могла амбицию унять?
Ты хочешь власти и любви, и сласти,
И горечи, и благ. Идёшь на стресс.
Ты всем вокруг дарить способен счастье,
Остановив бессмысленный прогресс.
Губительный, конечно. На природу
Ты сетуешь. И ты идёшь к народу,
Что покорён и волю разлюбил,
И гибнет, и желания убил.
И так в безверии и в праздной суете,
Ты и живёшь в духовной пустоте.
5517
Ты и живёшь в духовной пустоте,
В безверии и в праздной суете.
Как в цирке на манеже, мудр и нежен.
И видишь ты, что твой полёт небрежен.
Летишь туда ты. Но и там беда.
И так оно до Страшного суда.
Там всё не так, там всё совсем иначе.
И вряд ли встретит там тебя удача.
Там трюк не трюк, и клоун не смешон,
И никому не нужен он нелепый.
И там умнее человека слон.
И обезьяны там влезают в склепы.
Кто не был в мире приданым векам,
Тот не открылся мудрым облакам.
5518
Тот не открылся мудрым облакам,
Кто не служил неведомым векам.
И мудрствуя, и веселясь, и плача,
Там ждут тебя надежда и удача.
И ты проснёшься в дрожи и в поту
И потому, что всё уже украли,
И потому, что, глядя в пустоту,
Твои предтечи в муках умирали.
И потому что около ручья
И хороши, и свежи были розы.
Вот так проходит молодость твоя.
И на глазах твоих бледнеют слёзы.
Кто не служил мгновеньям и векам,
Тот не открылся мудрым облакам.